16 февраля, 1898 год
Разбитый и опустошенный, Оминис вернулся в свою неприветливую квартиру, еле волоча за собой ноги, собирая свое тело по кусочкам и заставляя его идти вверх по ступенькам, вставлять ключ в замочную скважину, тянуть ручку невозможно тяжелой двери. Руки и ноги не слушались его, безвольно обмякая, сгибаясь не под теми углами, под которыми было нужно. Он чувствовал себя так, будто глотнул приличную дозу яда и медленно умирает, пытаясь доползти до укрытия, где можно испустить дух вдали от посторонних глаз. Он едва-едва смог дотащить себя до дивана и рухнуть на него, не потрудившись снять влажное от снега пальто и оставляющие за собой мокрые грязные следы ботинки. Он обессилел настолько, что даже самому голодному дементору нечего было бы из него вытянуть. Его сердце словно ссохлось в серый жухлый комок, медленно покрывающийся трещинами. В его голове звенела тишина и пустота, хотя еще час назад мыслям и чувствам в ней было мало места. Он был ошарашен тем, что увидел, тем, что почувствовал, и тем, что услышал. Он пытался поговорить с Себастьяном, сквозь слезы рассказывал ему истории из их детства, осмотрительно не упоминая в них об Анне, но его друг лишь удивлялся тому, как мог забыть такие вещи и честно признавался, что ему не удается вспомнить ничего из этого, несмотря на обилие деталей, которыми Оминис щедро сдабривал свой рассказ. Лишь однажды в тоне Себастьяна промелькнуло узнавание, когда он задумчиво признался, что от звуков голоса Оминиса он чувствует какое-то необъяснимое тепло и спокойствие. Но сказав это, Сэллоу странно рассмеялся, будто сморозил полную глупость, и не захотел развивать эту тему дальше. Более того, он мгновенно переменился, стоило только Оминису попробовать поговорить о его чувствах: его голос начал дрожать и надрываться от страха, речь стала прерывистой и абсолютно бессмысленной, он вновь потянулся к своему осколку. Тогда Оминис резко протянул руки сквозь решетку и схватил Себастьяна за запястья, чтобы не дать ему снова ранить себя. Волна леденящего ужаса прокатилась от его макушки до пяток, когда он ощутил под пальцами изувеченные руки лучшего друга, усыпанные бугорками старых рубцов и шершавыми корками еще недавно свежих порезов. На одном из запястий слишком отчетливо выпирала кость и, ощупывая ее, Оминис понял, что оно было сломано и срослось как могло в этих условиях. Он отчаянно повел руками вверх по предплечьям, продолжая изо всех сил сжимать пальцы, чтобы не дать Себастьяну вырваться, и чувствовал, что на его руках буквально не осталось живого места. Он был оглушен этим настолько, что даже не услышал криков Себастьяна, когда его пальцы добрались до сегодняшней свежей раны и утонули в горячей крови. Дойдя до локтей, он сжал их еще сильнее и притянул дрожащего и вопящего от боли Сэллоу к решетке и тот на несколько секунд замер и замолчал, уставившись в мучительно искаженное лицо Оминиса. — Прости меня, Себастьян, — еле слышно выдохнул он в лицо друга, пытаясь осознать, какая всепоглощающая черная бездна была внутри того, если единственным способом сбежать от нее была физическая боль в таких немыслимых количествах. Его собственные душевные терзания теперь представлялись ему капризом младенца и это заставило его чувствовать себя еще более паршиво. Он продолжал сжимать руки Себастьяна до тех пор, пока тот не перестал извиваться и кричать, периодически прерывая крики диким истеричным смехом. Когда Себастьян замер, тяжело дыша, Оминис отпустил его, чувствуя, как теплая кровь снова приливает к задеревеневшим пальцам. — Спасибо, Оминис, — услышал он дрожащий уставший шепот Себастьяна, прозвучавший так ясно и чисто, будто все до этого было притворством, — сегодня мне не придется прибегать к помощи моего лекарства еще раз. Оминис содрогнулся всем телом, вспоминая эти ужасные бессчетные шрамы на руках его лучшего друга, руках, бывших всегда такими нежными раньше. Он понимал, что обвинять себя в этом не рационально и что это ничего не исправит, но он не мог перестать чувствовать вину, будто каждый из этих рубцов он оставил лично. Он вытащил одну руку из рукава пальто, закатал рукав рубашки и провел по своей коже кончиками пальцев. Гладкая, без единой царапины. Мягкая, будто ее ежедневно смазывали косметическими маслами. Ему стало тошно от самого себя и, выпрямившись на диване, он потянулся за стоявшей сбоку от него, еще закупоренной бутылкой. Ему необходимо было забыться сейчас, чтобы позже решить, что делать дальше. Единственное, в чем он был абсолютно уверен, так это в том, что он не оставит Себастьяна гнить в этом душераздирающем месте, даже если это будет стоить ему его собственной никчемной жизни. Сделав несколько больших глотков прямо из горлышка, Оминис тяжело выдохнул и пнул в сторону стоявший рядом кейс с бумагами. Конечно, он не выполнил задание министерства. Он забыл о нем напрочь в тот самый момент, когда шагнул на первую ступеньку лестницы, ведущей на верхние этажи Азкабана. И это совершенно не волновало его. Какое, к черту, задание от министерства, когда он раздумывает о том, как вытащить из тюрьмы убийцу? Он криво усмехнулся, прокручивая в голове бесконечные варианты дальнейшего развития событий. Твердо уверен он был только в том, что сможет беспрепятственно трансгрессировать с Себастьяном из Азкабана. Охранник вряд ли будет мешать ему, если он уверенно скажет, что забирает Сэллоу на допрос, а даже если что-то и заподозрит, справиться с одним человеком не составит большого труда. Но вот что делать дальше? Скрываться в Лондоне и, тем более, в той квартире, где он жил все это время, было бы невозможно. Нужно было озаботиться поиском нового укрытия, но это было довольно тяжело: как только министерству станет известно о побеге преступника да еще и в компании с мракоборцем, их фотографии будут красоваться на первой полосе «Ежедневного пророка», а за их головы пообещают хорошую награду. Естественно, отдел магического правопорядка озаботится тем, чтобы и на передовицах магловских газет оказались их лица с номером телефона специально выделенной для этого линии. Любой арендодатель сдаст их как только газета окажется у него в руках. Можно было бы купить домик где-нибудь в британской глуши, но вряд ли удастся найти место, где среди соседей не будет ни одного человека, читающего газеты. Да и у Оминиса не то чтобы были деньги на покупку собственного жилья, иначе он бы уже давно съехал отсюда. А что если попробовать уплыть на пароходе в другую страну? Например, куда-то, где нет ни собственного магического правительства, ни филиалов британского. Но если такие места и существовали, они были очень далеко от Великобритании и путь туда занял бы долгие недели, а они не могли позволить себе такую роскошь, как длительное плавание, в котором нельзя в любой момент сорваться и сбежать. А так как Оминис никогда не бывал за границей, то магические перемещения попросту не сработали бы: он элементарно не знал ни одного места или адреса, куда мог бы трансгрессировать. Его мозг медленно, по сужающейся спирали двигался в сторону одного подходящего решения, которое Оминис не хотел принимать, перебирая все возможные другие варианты, пытаясь найти безопасный. Но каждый из этих вариантов даже не приближался к оценке «неплохо» и «может сработать», неся в себе огромную вероятность того, что их схватят еще до наступления весны. Оминис снова скривился, сделав глоток виски и облизнув пересохшие губы. Ему нужно время, чтобы позволить этой мысли сформироваться. Он глубоко вздохнул, на секунду подумав о Дэмиэне и его реакции, когда Оминис без объяснений и предупреждений не будет появляться на работе один день, два, неделю, когда он услышит о том, что Оминис помог сбежать преступнику и теперь где-то скрывается, когда он осознает, что из его напарника и друга Оминис стал его целью. Он потер пальцами переносицу, пытаясь подавить широкую ухмылку. Все-таки у него никогда не получится сбежать от тьмы до конца, она всегда будет протягивать к нему свои длинные узловатые пальцы. — Хорошо, мне все-таки нужно произнести это вслух, — тихо пробормотал он, откинув назад голову и закрыв ладонью верхнюю половину лица. Его голос слегка подрагивал, в нем сквозил безотчетный страх, но сквозь него пробивались ростки решительности, — я напишу отцу и попрошу его разрешения вернуться в поместье. Казалось, весь мир вокруг замолчал, когда прозвучали последние звуки его голоса. Только эти слова продолжали звенеть в абсолютно пустой тишине, становясь все громче и громче, отражаясь от стен, потолка, устремляясь куда-то за окно. И этим звукам вторило бешено бьющееся в груди сердце. Он никогда не принял бы это решение, если бы не был доведен до крайней степени отчаяния. Но при этом подобный поступок был абсолютно логичным: его семья ненавидела действующее правительство куда больше, чем своего блудного сына, поэтому спрятать одновременно двух преступников было бы для них делом чести. Наверное, его отец даже одобрительно хмыкнет, когда будет читать письмо, в котором Оминис поведает ему слегка измененную историю их с Себастьяном побега, в которой обязательно пропустит ту часть, в которой он был мракоборцем. Он не видел ни одного Мракса с тех пор, как поступил в Хогвартс в одиннадцать лет. Первые два года он получал рождественские открытки от матери, но на третий год не было даже этого. Он понятия не имел, живы ли его родители, чем занимается его брат, существует ли вообще до сих пор их имение или оно уже давно развалилось, погребя под собой всю их историю. Но он определенно должен был попробовать этот вариант, так как он казался самым безопасным с точки зрения человека, которому придется скрываться от министерства магии. Он сделал еще пару глотков из тяжелой стеклянной бутылки, пытаясь успокоить поднимавшуюся в его желудке тошноту и принялся искать по комнате перо, чернильницу и чистый пергамент. Он напишет письмо прямо сейчас, не откладывая это дело ни на минуту, чтобы не передумать и не начать заново бессмысленные попытки обнаружить решение получше, которого попросту не было. Он почувствовал странное спокойствие и абсолютное равнодушие, когда наконец-то нашел все письменные принадлежности. Мысль о том, чтобы связаться с собственной семьей, еще неделю назад повергла бы его в ужас и он ни за что не стал бы этого делать, но сейчас… Сейчас в его мозгу навязчиво пульсировали вспыхнувшие с новой силой чувства к Себастьяну, смешавшиеся с чувством бесконечной вины и желанием если не исправить, то хотя бы немного починить их неправильные сломанные жизни. Интересно, могло ли все сложиться иначе?***
«Отец, здравствуй. Надеюсь, с тобой и мамой все в порядке и вы чувствуете себя прекрасно. Я догадываюсь, насколько вы удивлены тем, что я написал вам спустя столько лет, возможно, вы уже давно мысленно похоронили меня, но нет, я еще жив и в довольно добром здравии. Я пишу вам не потому, что соскучился или хочу попросить прощения, я пишу потому, что мне категорически нужна ваша помощь. Да, вот так вот внезапно. Наверное, вы прямо сейчас хотите скомкать это письмо и выкинуть, но я очень прошу дочитать до конца хотя бы из простого любопытства. Дело в том, что мне нужно на какое-то время залечь на дно и скрыться от глаз министерства магии. А где, если не в родовом поместье Мраксов, можно спрятаться от их глаз и когтей надежнее всего? Также мне нужно спрятать от них своего друга и сообщника, которому я на днях помог совершить побег из Азкабана. Уверяю, что как только все уляжется и мы найдем другое не менее подходящее пристанище, мы исчезнем с ваших глаз. Ваш сын, Оминис Мракс». Оминис еще раз перечитал письмо. Его глаза покраснели и слезились от напряжения; даже на работе он не проводил столько часов подряд, вчитываясь в бесконечные ряды букв и точек. Он отложил в сторону волшебную палочку, красноватое сияние на ее конце погасло, и его взор заволокла блаженная тьма. Он просидел, склонившись с пером над бумагой, до самого утра, замарав несколько десятков листов. И вроде бы получилось неплохо. Он попытался написать письмо холодно и уважительно и намекнуть на какую-то незаконную деятельность, которой он якобы занимается со своим сообщником. Более подробную легенду он придумает позже, сейчас было важно пустить пыль в глаза и хотя бы заинтересовать Мраксов этим письмом. Если же они ему не ответят, он был намерен прибыть в имение лично и отстаивать свое право на нахождение в нем. Он знал, что даже если заявится к ним со скандалом, все равно последнее, что они сделают, — это обратятся в отдел правопорядка. Они скорее убьют его на месте, чем будут привлекать властей. Поэтому он чувствовал некоторую уверенность, идя по улице к ближайшему отделению магической почты, которое выглядело как обычная совятня с приходящим смотрителем. Несмотря на такое длительное отсутствие, Оминис все равно прекрасно помнил адрес своего ненавистного дома и скрипучими движениями вывел его на конверте. Его снова накрыло волной страха, когда он привязал письмо к совиной лапке и отправил ее в полет, но в глубине души он чувствовал, что на какое-то время он сможет перестать бояться. Постояв среди сов еще какое-то время, он начал медленно приходить в себя. Его пальцы скользили по мягким пушистым перьям одной из птиц и это тактильное ощущение успокаивало и умиротворяло. Он отсчитывал про себя вдохи и выдохи, прислушивался к постепенно замедлявшемуся ритму в своей груди. Сейчас он спокойным шагом дойдет до здания министерства магии, с равнодушным выражением лица сообщит Дэмиэну, что Анна Фисби была совершенно не в себе и он так и не смог добиться от нее необходимых сведений, и завершит их разговор словами о том, что на днях предпримет еще одну вылазку в Азкабан, чтобы все-таки закончить с этим поручением. В течение всего разговора он не даст прорваться наружу ни одной эмоции, будет выглядеть убедительно и самоуверенно. Возможно, привычно раздраженно дернет бровью, если Сэвидж попытается затронуть какие-то личные темы. Он продержится на работе до тех пор, пока не уйдет последний из его коллег, пока в его кабинет не заглянет обеспокоенная Бэтти, чтобы попрощаться и напомнить, что все уже разошлись по домам. Он картонно улыбнется ей и кивнет, а когда услышит, как затихнет стук ее каблуков в коридоре, отправится обратно в свою тесную крохотную квартирку. И так пройдет несколько дней, пока он будет ждать ответного письма от своей семьи, подготавливая себя к новой встрече с Себастьяном, которая произойдет после. Он еще раз глубоко вдохнул, наполнив легкие запахом перьев и сухой травы, мысленно призывая себя действовать осмотрительно и без спешки, отринуть эмоции, чтобы не дать им все испортить, как это произошло в прошлый раз. Лучше он потратит больше времени на подготовку и планирование, оставив Себастьяна в Азкабане на пару дней дольше, чем окажется там вместе с ним по вине своей собственной неосмотрительности. Оминис вышел на промозглую улицу и прогулочным шагом направился к министерству, на его губах играла легкая ухмылка, которую он пытался подавить, но она снова и снова возвращалась, заставляя непривычно ныть мышцы лица, за столько лет привыкшие к расслабленно опущенным уголкам губ. Даже смешанный с дождем снег, грубыми хлопьями пытавшийся забраться ему за воротник, не казался таким мерзким, как во все остальные дни. Его сердце так приятно пульсировало в груди, не сбиваясь, не останавливаясь, будто заново наполнилось ярко-красной живой теплой кровью, вытесняя черную вязкую слизь, которой было забито до этого. В нем зарождалась и пускала неуверенные слабые ростки вера в то, что он восстановит из руин и осколков их с Себастьяном хрупкое счастье, пусть даже на это уйдет много сил и времени. Он вновь услышал в своей голове тихий шепот Себастьяна, произнесший его имя так же мягко и тепло, как произносил его семь лет назад, и закусил губу, пытаясь помешать ей расплыться в более широкую улыбку.***
Разговор с Дэмиэном прошел абсолютно спокойно и очень быстро, что не могло не порадовать Оминиса. Очевидно, он поверил в ту версию событий, которую изложил ему Мракс, потому что в его голосе не проскользнуло и тени подозрительности, а единственным личным вопросом, который он задал, был вопрос об общих впечатлениях Оминиса от посещения Азкабана. Тот, пребывая в слегка приподнятом расположении духа, чуть было не начал выкладывать подробный отчет о том, насколько там плохая погода, насколько давящая атмосфера и все в таком роде, но вовремя остановился, ограничившись фразой, суть которой была в том, что в Лондоне лучше. Подобная разговорчивость могла бы вызвать со стороны его напарника ненужный интерес. Уткнувшись в кипу бумаг, Оминис краем уха слушал бесконечный треп Дэмиэна на всевозможные темы, нетерпеливо отсчитывая минуты до конца рабочего дня. Только после обеда эту уныло тянущуюся среду разнообразил выезд на задержание серийного шутника над маглами. Поначалу это дело было под юрисдикцией сектора борьбы с неправомерным использованием магии, но когда количество происшествий перевалило за десяток, а найти веселого волшебника никак не удавалось, они передали его мракоборцам. Оминис и Дэмиэн слышали об этой истории лишь вскользь, не занимаясь ею напрямую, но им повезло оказаться единственными мракоборцами не на задании во время звонка в министерство, сообщившего о новом происшествии. На этот раз преступник раздул парочку маглов, отправив их в полет над городом, но скрыться не успел, так как Оминис, подойдя к нему под видом простого прохожего, обезоружил его в одно мгновение. И хоть дело было негромкое, а задержание легкое, на все ушло порядка четырех часов и когда они с Дэмиэном вернулись в кабинет, практически никого из работников отдела уже не было. — Мистер Мракс, вам было доставлено письмо, пока вас не было. Я положила его на ваш стол, — услышал Оминис голос секретарши, проходя мимо ее стойки. На мгновение его бросило в жар, но он остановился всего на секунду, сдержанно поблагодарил ее и продолжил путь к кабинету. Неужели это ответ его семьи пришел так быстро? Он не ожидал получить его по меньшей мере до конца недели, а в худшем случае готовился к поездке в родовое поместье без приглашения. «Но не стоит обольщаться, возможно, там огромными буквами выведено слово «нет», — сказал он сам себе, украдкой усмехнувшись, убирая письмо в ящик стола, чтобы вскрыть его позже, когда в кабинете перестанет маячить Дэмиэн. А его напарник, по ощущениям, домой сегодня совершенно не спешил. Потягивая кофе, он изучал какие-то документы, делал заметки, тихонько бормотал себе под нос, периодически адресуя более громкие реплики Оминису, который едва мог сидеть на месте и еле сдерживался, чтобы не начать нервно стучать ногой по полу или пальцами по столу. — Итак, планы на ближайшие пару месяцев, — в конце концов огласил Дэмиэн, прочищая горло и делая еще один глоток давно остывшего кофе, — когда закончишь с Фисби, — а тебе на это может потребоваться еще не одно посещение, — нам предстоит поездка в шотландскую глубинку на озеро Лох-Несс, кто-то из волшебников периодически развлекается, накладывая Империус на Несси. Недавно это привело к смерти магла, поэтому теперь на это дело поставили пометку «убийство» и скинули нам. Думаю, расследование будет несложным, но длительным. Зато посетим парочку местных пабов. После этого вернемся в Лондон и, если за время нашего отсутствия ничего не изменится, присоединимся к расследованию этой серии убийств и исчезновений маглов, которой занимается уже человек шесть. Либо они идиоты, либо дело действительно сложное. Как-то так, — Дэмиэн поднял взгляд на Оминиса, который только пару раз медленно кивнул. Все эти планы звучали для него не интереснее скрипа пера по пергаменту. Сэвидж в ответ только тихо вздохнул, предполагая, что задумчивость напарника вызвана по большей части визитом в Азкабан. Он был абсолютно уверен, что там что-то произошло, но насколько значительным было это происшествие и будут ли у него последствия, он сказать не мог. Когда Дэмиэн наконец-то распрощался с ним и вышел из кабинета, Оминис молниеносно вытащил письмо из ящика, схватил палочку и бесцеремонно разорвал желтоватый шершавый конверт, скрепленный черной восковой печатью, на которую он поначалу даже не успел обратить внимание, стремясь как можно скорее и незаметнее убрать письмо в стол. Сейчас же он мгновенно узнал ее; семья Мраксов до сих пор пользовалась той же печатью, которую он помнил с детства: извивающаяся змея в форме буквы С, повторяющая внешний вид передающегося по наследству медальона Салазара Слизерина, символизирующая их родство с основателем одного из факультетов Хогвартса. Претенциозная безвкусица, демонстрирующая, что Мраксам нечем гордиться, кроме как своим происхождением. Оминис поджал губы, ощутив пробежавшие по спине мурашки отвращения и детского страха. На секунду он задумался, а стоило ли вообще напоминать семье о своем существовании, но вспомнил, что других вариантов у него все равно не было. Он поднес волшебную палочку к листу пергамента, на котором были выведены всего две строчки: «Здравствуй, Оминис. Очень неожиданно было получить от тебя письмо. Ждем тебя на ужин, там и поговорим обо всем. Твой брат, Марволо».