18 февраля, 1898 год
— Доброе утро, Бен. Я все с тем же, — Оминис слегка дрожащей рукой протянул стражу пропуск, щурясь от ветра и прикрывая лицо от летящих в него брызг ледяной морской воды, — здесь всегда так отвратительно? — Да, даже летом, — Бен хохотнул, внося запись в свой журнал и активируя механизмы, открывающие внутренний проход в Азкабан, — не удалось расколоть Фисби в прошлый раз, будете пытать удачу снова? — Не совсем. Сегодня я за Сэллоу. Нужно доставить его в министерство, — осторожно, но уверенно произнес Мракс. Сердце билось о его ребра так бешено, будто птица, впервые оказавшаяся в клетке. Если Бен хоть что-нибудь заподозрит, у них могут возникнуть проблемы. — Вот как? Мне казалось, в его деле все однозначно, — тем не менее стражник взял ключи и направился в раскрывшийся в стене проем; Оминис двинулся вслед за ним. — Это не по его делу, это касается реликвии, которую он обнаружил. Министерство заинтересовалось ею, но найти ее не смогли. А он был последним, кто ее видел, — Оминис выдал заранее придуманную ложь, равнодушно поднимаясь по ступенькам и моля всех богов о том, чтобы Себастьян ничем не выдал их. Он ужасно корил себя за то, что поддался слабости и позволил себе рассказать ему о том, что собирается его вызволить. Гораздо безопаснее было бы продолжать играть роль обычного мракоборца до того момента, когда они окажутся в поместье. Но теперь думать об этом было слишком поздно. Мракоборец со стражем Азкабана поднялись на третий этаж. Оминис старался игнорировать вопли, доносящиеся со всех сторон, и дементоров, носившихся у них над головами. Он полностью сосредоточился на своем дыхании, на звуке собственных шагов, на стуке сердца у себя в груди. Ему приходилось притворяться много раз, так почему у него не должно получиться и в этот? Они с Беном остановились напротив нужной камеры и Оминис медленно опасливо поднял палочку, направляя ее в сторону решетки, которую сейчас отпирал охранник. По всему его телу пробежала дрожь и неприятно заныли вены, когда он увидел окровавленную самодельную повязку на ноге Себастьяна. Свернувшись клубочком в углу камеры, он смотрел в никуда и его губы слегка двигались в немом разговоре. Оминис неосознанно закусил губу, почувствовав во рту отвратительный солоноватый вкус. Все его мышцы свело в подавляемом из последних сил желании оттолкнуть Бена и броситься к Себастьяну, обвить его руками, прильнуть к его губам, убедить его, что он никогда больше не будет один, что ему никогда больше не будет больно. Но он продолжал стоять, прижимая к лицу уже начавшую трескаться, но все еще очень убедительную маску равнодушия. Он обычный сотрудник отдела магического правопорядка на задании. Себастьян интересует его не больше, чем трещина в стене. Более того, он хочет поскорее выбраться из этого промозглого, богом забытого места. И он должен ясно показывать это всем своим поведением. Стряхнув оцепенение, он принялся потирать замерзшие ладони, переминаясь с ноги на ногу. Хоть какие-то движения наверняка выглядели куда более естественно, чем замершее неподвижной статуей тело, поэтому он старательно имитировал замерзшего уставшего сотрудника министерства магии, но его волшебная палочка неизменно была зафиксирована на фигуре Себастьяна. Его сердце пропустило несколько ударов, когда Бен довольно грубо поднял бывшего слизеринца на ноги, сковывая ему руки за спиной и выталкивая в коридор. Оминис болезненно поморщился и отвернулся, когда покалеченная щиколотка Себастьяна подвернулась и он со стоном осел на пол. Он трясся от злости и боли, сжимая челюсти до скрипа. Он убеждал себя, что потерпеть осталось совсем немного, что эти несколько минут физических мучений вряд ли будут многое значить для Себастьяна. Казалось, Оминис чувствует эту боль острее, чем сам Себастьян. В конце концов, Бен понял, что заключенный не в состоянии передвигаться самостоятельно и потащил его за собой, обхватив за талию своей огромной сильной рукой. Себастьян издавал тихие стоны, свесив голову на грудь и не проявляя никакой заинтересованности в происходящем, практически не пытаясь перебирать ногами. Бен едва слышно ругался, волоча его за собой, а Оминис неслышно ступал за ними двумя, практически не дыша, будто любое лишнее колебание воздуха может спровоцировать нечто непоправимое. Он считал каждый шаг, который отдалял его с Себастьяном от камеры, и каждый из этих шагов казался ему длиннее всех тех лет, что он провел вдали от него. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они наконец-то оказались у выхода из Азкабана. Оминис не верил, что все прошло настолько гладко, но так оно и было. Он тяжело вдыхал морозный воздух, который больше не казался отвратительным. Теперь этот воздух пах свежестью и свободой. Его рука крепко перехватила талию Себастьяна, бережно принимая его обмякшее безучастное тело из рук стражника. Внутри него запылали призрачные огоньки, приятно обжигая, когда он ощутил тяжесть Себастьяна в своих руках. Больше всего на свете ему хотелось обнять его крепче, зарыться носом в его волосы и почувствовать тот самый знакомый запах дыма и кисло-сладких ягод, который так навязчиво являлся ему во снах все эти годы. Он ощущал трепетную дрожь, разливавшуюся по всему его телу, и пылающий жар, охватывавший его разум. Но, преодолевая все эти ощущения, Оминис сдержанно вел диалог со стражником, стремясь окончить его поскорее, но одновременно стараясь не быть слишком поспешным. Он пытался незаметно прижать Себастьяна к себе поплотнее в попытках согреть его своим телом и спрятать от холодного февральского ветра. Ему хотелось снять свое пальто и ботинки и надеть их на Сэллоу, но он не мог повести себя таким образом при Бене. — Так когда вы его вернете? — спросил стражник, закуривая сигарету, машинально прикрывая огонек на конце волшебной палочки. — Я не знаю. Мне нужно просто привести его, а уж когда у коллегии закончатся вопросы к нему, предсказать не могу, — ответил Оминис, вслушиваясь в едва слышный стук зубов Себастьяна и вцепляясь пальцами в его бок еще сильнее, — может быть, уже завтра. А может быть, вообще через неделю. — И что же это за реликвия такая, м? — Бен оперся спиной о стену, выпуская облако дыма. Казалось, его совершенно не беспокоил холод и он только и ждал возможности хоть несколько минут постоять за стенами этой обители скорби. — С ее помощью можно снимать темные проклятия, но для этого требуется принести в жертву человека, — Оминис скривился, подавляя растущее внутри него дикое раздражение. От напряжения у него начинала болеть голова, а в животе будто бы скручивался все туже и туже клубок ворочающихся змей, — других деталей не знаю. — Ладно, вижу, ты уже околел. Изнеженный горожанин, — хохотнул страж, стряхивая пепел в снег. Он протянул Оминису ладонь и тот охотно пожал ее, радуясь, что его вылазка в Азкабан подходит к такому удачному завершению. — Что есть, то есть, — он выдавил из себя кривоватую улыбку, отступая на шаг назад, — увидимся через несколько дней. Мне нужно будет вернуться, чтобы побеседовать с Фисби. — Отлично. До встречи, — Бен махнул рукой с зажатой между пальцев сигаретой. Оминис глубоко вдохнул солоноватый ледяной воздух, в последний раз направил палочку на огромную башню Азкабана, окинув ее прощальным взглядом, и впервые в жизни трансгрессировал с таким удовольствием, продолжая прижимать Себастьяна к себе все сильнее.***
Ноги Оминиса коснулись земли на заднем дворе имения Мраксов, его колени подогнулись под тяжестью Себастьяна, но он смог удержаться, чтобы не рухнуть в снег. Сделав несколько шагов, он пинком открыл заднюю дверь, которая радушно предусмотрительно не была заперта на засовы, и тут же услышал медленные, приближающиеся к ним шаги Марволо. — Да уж, твой друг выглядит совсем неважно, — с притворным сочувствием проговорил он, — но зато теперь я, пожалуй, верю в твою историю. Человека, побывавшего в Азкабане, ни с кем не спутать. — Отвали, Марв, — Оминис из последних сил потащил Себастьяна по коридору и дальше вверх по лестнице, думая о том, как бы поскорее уложить его в теплую постель и зажечь камин. У него было дурное предчувствие, что после сегодняшнего стояния босиком в снегу и без того ослабленное здоровье Себастьяна надорвется еще больше. — Тебе помочь? — ухмылка прозвучала в голосе Марволо, который медленно с любопытством следовал за Оминисом. — Нет, спасибо, это не входило в наш уговор. — Как знаешь. Анджела подготовила вам твою старую спальню и соседнюю с ней, — Марволо скучающе развернулся на пятках и отправился по своим делам. Сегодня он даст Оминису выдохнуть, но потом будет взимать плату за каждый день нахождения в поместье, даже несмотря на то, что отец потребовал от него не слишком наседать на младшего брата. Зловещая ухмылка заиграла на его лице, когда он бросил взгляд через плечо на своих новых соседей, заворачивая за угол.***
Оминис со вздохом облегчения уложил Себастьяна на кровать в спальне, которая принадлежала ему когда-то давно в прошлой жизни. В ней практически ничего не изменилось. Все та же огромная кровать из темного дерева с тяжелым пыльным балдахином, который лет сто назад, может быть, и выглядел дорого и роскошно, но сейчас его хотелось сжечь из-за опасений, что в его складках уже могла зародиться новая жизнь. Потертые ковры со следами жизнедеятельности как минимум трех поколений Мраксов, обитые зеленоватым велюром кресла с поцарапанными подлокотниками, большой темно-серый мраморный камин с внушительной трещиной, идущей вверх по дымоходу и чудом не пропускающей дым внутрь комнаты. Вся обстановка кричала о том, что когда-то давно имение и семья, владеющая им, были богаты и величественны, но определить, насколько давно это было, не мог даже Мракс-старший. Оминис разжег огонь в камине и начал осторожно стаскивать с Себастьяна грязную тюремную форму. Сэллоу наконец-то сфокусировал свой взгляд и неотрывно смотрел в лицо своего спасителя, силясь узнать его. Хоть он и перевязал рану на лодыжке лоскутом, оторванным от тюремной рубашки, это было сделано неумело, а рана была слишком глубокая; он потерял много крови и его сознание балансировало на грани забытья до самого утра, пока кровь не остановилась естественным образом. Пока стражник тащил его по коридору Азкабана, пока Оминис сжимал его талию, стоя на холодном февральском ветру, Себастьян несколько раз терял сознание и снова приходил в себя, совершенно не осознавая, что происходит. Он медленно разлепил пересохшие губы, делая глубокий болезненный вдох. Воздух вокруг был таким теплым и мягким и он больше не чувствовал твердого каменного пола под своей спиной. Ощущения были такие, будто он лежит на воде или и вовсе парит в воздухе. Кончики его губ дрогнули, когда он наконец-то узнал молодого мужчину, который с озабоченным лицом хлопотал над ним сейчас. Значит, он все-таки вернулся и выполнил свое обещание вытащить его из заточения. Себастьян судорожно вздохнул, выпустив из груди тихий стон, когда его окоченевших ног коснулось что-то мягкое и теплое. Он услышал далекий плеск воды, почувствовал нежное прикосновение пальцев к своим ступням, до его обоняния донесся приятный запах лавандового мыла. Его глаза закрылись, в их уголках заблестели слезы. Он снова начал проваливаться в черноту, но через мгновение вздрогнул от резкой боли в травмированной лодыжке и услышал, как Оминис — его ведь так зовут, да? — тихонько выругался. Себастьян сжал зубы и тихо зашипел, когда его пальцы начали промывать рану. Но несмотря на некоторые неприятные ощущения, внутри него впервые за много лет начало разливаться тепло от того, что наконец-то кто-то о нем позаботится. Когда Оминис закончил вытирать следы грязи, крови и пота с тела Себастьяна, тот уже уснул. Его дыхание хоть и было дрожащим и неспокойным, а веки подергивались, но тело было расслаблено и позволяло матрасу и одеялу спокойно принимать его очертания. Оминис устало забрался под одеяло рядом с Себастьяном и уткнулся лбом в его плечо. Медленно втянул носом тепло, исходящее от него. Сквозь цветочный аромат мыла пробивался тот самый запах, вернувший его на семь лет назад в гостиную Слизерина. Его сердце запульсировало где-то в горле и он, поддавшись порыву, прижался губами к усыпанной шрамами коже. Пусть для Себастьяна он сейчас был забытым незнакомцем, но для него Себастьян был самой жизнью и понял он это только сейчас. Он будто вышел из долгого многолетнего оцепенения, в котором все его чувства были выкручены до минимума и среди них только одно постоянно вспыхивало яркой вспышкой — чувство болезненной тоски по Себастьяну. Оминис тяжело выдохнул. Он чувствовал себя вымотанным, каждая клеточка его тела гудела от измождения и, казалось, лучшим решением было бы провалиться в сон вслед за Себастьяном, но его голова разрывалась на части от тревожных мыслей. Пути назад больше не было. Как только страж Азкабана открыл камеру Сэллоу, Оминис преступил закон. И с каждой минутой он отдалялся от прежней привычной жизни все дальше и дальше. Формально у него в запасе было несколько дней, прежде чем охранник Бен отправит в министерство сову с вопросом о том, почему они так долго не возвращают заключенного. Но на деле его напарник Дэмиэн забьет тревогу уже сегодня, когда Оминис без предупреждения не появится на рабочем месте. Конечно, вряд ли Дэмиэн будет поднимать шум, вначале он попробует найти его самостоятельно и узнать, что произошло. Но он сложит пазл и догадается обо всем еще до того, как об этом узнает министерство. А вот каких шагов ожидать от него дальше, Оминис не мог даже предположить. Возможно, сейчас он впервые пожалел о том, что так плохо знает своего напарника. При всем этом его совершенно перестал заботить Марволо, который казался абсолютно ничтожной проблемой теперь, когда они с Себастьяном оказались под прицелом министерства. Наверняка он будет пытаться создавать им неудобства и Оминису лучше скрывать свое настоящее отношение к Себастьяну, чтобы Марв не решил этим воспользоваться, но в самом крайнем случае он сможет избавиться от него. Он вздрогнул от этой мысли, испуганный смешок вырвался у него изо рта и он чуть сильнее прижался к Себастьяну. Он в самом деле подумал сейчас об убийстве? Оминис начал успокаивать себя, говоря, что он просто сейчас на взводе, что он испытывает стресс и поддается панике. Конечно, он не собирается в самом деле убивать Марва, что за чушь. «Интересно, отец отправил бы этот поступок в копилку поступков настоящего наследника Мраксов или наоборот, посчитал бы, что это позорит нашу семью?» — Оминис тихонько засмеялся, думая об этом. В конце концов, бешено мчащиеся в голове образы и слова замедлились и он все-таки погрузился в беспокойный сон. Когда Оминис открыл глаза, за окном уже стояла непроглядная ночь, а часы где-то в коридорах особняка били полночь и звук этот эхом разносился по всем уголкам огромного ветхого здания. Он почувствовал шевеление Себастьяна у себя под боком и на мгновение ему показалось, что сейчас все еще рождественские каникулы 1890 года и они всего лишь пятикурсники, нежащиеся в тесной односпальной кровати в общей спальне, пока их соседи разъехались по домам. Теплая улыбка озарила его лицо, но почти сразу сползла обратно. Он резко отпрянул от просыпающегося Себастьяна, боясь напугать его своей внезапной и необъяснимой для него близостью. Сглотнул ком в горле, выбрался из-под одеяла и сел на краю кровати. Было невыносимо сидеть так близко к нему и не чувствовать взаимного желания касаться друг друга, бесконечно говорить о всякой ерунде, не разжимать сцепленные пальцы, не дышать, чтобы не прерывать поцелуи. — Оминис? — услышал он тихий хрипловатый шепот. Ему показалось, что он сейчас потеряет сознание от практически осязаемых звуков этого голоса, от того, что он произносит его имя совсем рядом, вот здесь, в полуметре от него. Неужели это не какой-то очередной сюрреалистичный сон, а реальность? — Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил он дрожащим голосом. Впервые за семь лет он позволил своему голосу быть неровным, позволил себе выдать кому-то свое волнение. — Странно. Я не верил, что ты и вправду вернешься за мной, — Себастьян тяжело хрипло дышал, но Оминис слышал в его абсолютно изменившемся голосе знакомые интонации. Он взобрался обратно на кровать с ногами и подвинулся ближе к Себастьяну, забеспокоившись, что его голос звучит слишком болезненно. — Ох, Себастьян, у тебя жар, — тихо пробормотал он, прикоснувшись тыльной стороной ладони ко лбу и щекам друга. «Или просто прикосновения к тебе так обжигают?» — мелькнуло в его голове, — не вставай с постели, пожалуйста. Он слез с кровати и вышел из комнаты, чтобы раздобыть какие-нибудь лекарства или хотя бы чай. Пройдя пару метров по коридору, Оминис вернулся и зачаровал замок двери самыми мощными запирающими чарами, какие знал. В этом доме он не доверял никому, поэтому он должен как следует позаботиться о безопасности самого дорогого, что у него есть. Он все еще отлично помнил планировку поместья, поэтому направился прямиком на кухню, надеясь никого там не встретить. Но подходя к рассохшейся деревянной арке, ведущей в нужную комнату, услышал доносящийся оттуда звон посуды и плеск воды и, подняв перед собой волшебную палочку, увидел льющийся из проема свет. «Вряд ли посуду моет Марволо с отцом», — усмехнулся он сам себе, облегченно ступая вперед. На кухне хозяйничал Твинкл, домывая тарелки и бокалы после позднего ужина. Он выключил воду и замер, обернувшись на Оминиса. — Вы вернулись, хозяин, — раболепно пробормотал он. Оминис был единственным, кто никогда не пинал их домового эльфа и не обращался с ним, как с мусором, поэтому тот мог позволить себе обратиться к нему первым, не рискуя быть избитым. С остальными Мраксами Твинкл был тише воды и ниже травы, стремясь слиться со стенами и поскорее выполнить все поручения. — Да, мне пришлось, — мягко ответил Оминис, думая, что из всех постоянных обитателей поместья только к этому эльфу не испытывает неприязни, — мне нужен горячий чай и, если есть, рябиновый отвар. И бутылка бренди. Принесешь это в мою спальню, пожалуйста? — Конечно, хозяин, — Твинкл просиял, услышав слово «пожалуйста» вместо угроз расправой, если он не выполнит поручение сейчас же. — Оставь все под дверью и постучи три раза, — Оминис развернулся и быстрым нервным шагом направился обратно в спальню. В коридорах было пусто и поэтому в комнату он вошел уже успокоившимся и расслабленным. Он подумал о том, что он может попытаться избегать отца и Марва, если будет выходить из спальни только по ночам. Оминис взобрался обратно на кровать, положив Себастьяну на лоб влажную прохладную ткань. Рядом на прикроватном столике стоял принесенный домовым эльфом поднос с чашками, чайником и парой бутылок. В одну из чашек Оминис налил чаю и добавил туда горького рябинового отвара — универсального исцеляющего эликсира, который мог справиться и с последствиями магических недугов, и с обычным гриппом, а во вторую, немного подумав, плеснул чистого бренди. Поправил Себастьяну подушки и помог удобно устроиться на них. Оминис не позволял себе поверить в это, но он чувствовал себя счастливым, пусть даже не все обстоятельства складывались идеально. Себастьян взял из его рук чашку и осторожно поднес к губам; на его лице расцвела легкая улыбка, когда он ощутил горьковатый вкус лекарства и травянистую ноту чайного листа. Еда и вода в Азкабане были абсолютно безвкусными и бесцветными, они просто не давали ему умереть от голода и жажды, поэтому теперь его рецепторы буквально взорвались от такого простого и даже не самого приятного вкуса. Он перевел взгляд с чашки в своих руках на лицо Оминиса и снова ощутил этот теплый отклик в сердце, который ощущал каждый раз, когда смотрел на него. Наверное, между ними были очень близкие и доверительные отношения в прошлом. Внезапно, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, он протянул свою горячую ладонь вперед и сжал холодные пальцы Оминиса, упирающиеся в одеяло рядом с ним. Между ними словно пробежал электрический разряд и он увидел, как расширились глаза Оминиса, а на его щеках появились розоватые пятна. — Спасибо, Оминис. Обещаю, я обязательно вспомню все, — тихо прошептал он и его глаза начали сонно закрываться. Оминис поспешно подхватил выскальзывавшую из его руки еще теплую чашку и убрал ее в сторону. — Обязательно вспомнишь. А если нет, у нас будет еще целая жизнь, чтобы создать новые воспоминания, — шепнул в ответ Оминис, не уверенный, что Себастьян его еще слышит. Он осторожно коснулся пальцами его щеки, поправил одеяло и снова свернулся калачиком у него под боком. Когда он засыпал, на его губах светилась самая настоящая улыбка.