DRLV

      В России мы живем в социокультурной матрице, созданной из различных общественных представлений. Нам с рождения говорят о том, как «правильно» и «неправильно» себя вести, как «нужно» и «не нужно» жить, кем быть «хорошо», а кем «плохо». «Правильно» – сидеть дома и воспитывать детей, если ты женщина и «неправильно» плакать, и проявлять излишние эмоции, если ты мужчина. «Нужно» получить высшее образование и «не нужно» бросать учебу, даже, если она тебя морально убивает и совершенно не устраивает. «Хорошо» быть гетеросексуалом, и очень «плохо» быть гомосексуалистом. Эта матрица в большинстве своем построена на воспитании. Нужно научить ребенка всему тому, что считается нормальным и правильным именно в данном обществе. Причем если некоторые знания взрослые закладывают в головы подрастающих поколений сознательно, то другие – как бы случайно, сами того не подозревая. Эта матрица существует давно, и она не только вокруг нас, но и в наших головах, внутри сознания каждого человека. Как итог – мы живем в системе социальных норм, с заложенными в голове «хорошо и плохо», словно в выстроенных декорациях, и вынуждены проявлять себя определенным образом. Эта матрица является единой для всего Российского общества, и в головы тех, кто «отклоняется от правил матрицы», все равно будут заложены те же самые правила. И Юнги осознание своего отличие, очень пугает. Ведь есть четкая установка: отклоняться от правил – нехорошо. Для него нормально хамить учителям, приемлемо не уступать противным бабкам место в автобусе, но абсолютно недопустимо ощущение взаимности на сказанные Тэхеном слова.       Ноутбук захлопывается сам по себе, а по всему телу растекается непонятное чувство тревоги и страха. Нет, Юнги определенно не готов к этому. Да, после той ночи он утихомирил свою внутреннюю гомофобию, но лишь потому, что верил, что ничего подобного от Кима не услышит. И кажется это именно то, что он подсознательно, где-то очень глубоко-глубоко в душе желал услышать, но при этом подобные мысли ужасно пугали. Иногда, перед сном, Мин представлял, как на нем лежит кудрявая макушка и показывает свои глупые тик токи, так забавна смеясь. Или как бы нелепо они катались на роликах, будучи уверенным, что Тэхен в них, как рыба в воде. А может они могли бы жить в светлой студии где-нибудь в центре Краснодара и каждый вечер гулять по красной улице? Тэхен бы учился в каком-нибудь университете, а Юнги работал, и сейчас не важно, где и кем. И мысли такие вызывали тревожную теплоту в груди. Он уже не помнит, как и когда подобные мечтания стали чем-то приемлемым, не приносящим отвращения. Ведь, это лишь воздушные замки, ничего не значащие и ни к чему не обязывающие, верно?       – Юнги?... – дискорд предательски не собирается оставить в жизненно необходимой тишине и обеспокоенный голос доносится даже под закрытой крышкой.       – Это типа шутка?       Тэхена этот вопрос размазывает по стене. На экране снова самый близкий человек, приносящий в его жизнь краски и ощущения полноценности, которого он может потерять из-за своей глупой любви. Сердце начинается колотиться сильнее, будто пристал он перед судом и наказанием за его непростительный грех будет смертная казнь. И почему-то сейчас в голове проскользнула мысль о том, что даже смерть не так страшна, как возможность быть отвернутым. Да аморально, да ненормально зависимо, но Ким никогда не ощущал себя настолько счастливым и живым, как это было рядом с Юнги. И губы мнутся в неуверенности и страхе, совершенно не представляя, какой ответ от него ждут и как будет лучше ответить. Ответ ценою в жизнь.       – Ахаха… – кудрявый смеется слишком нервно, а Мин смотрит слишком серьезно. – А если нет? – и выглядит тот жалко, но его красивые очи в черный омут напротив смотрят очень храбро.       Мину неожиданно становится слишком мало воздуха, даже открытое окно как-то совершенно не спасало. И дело было совершенно не в чудесном парне напротив, дело в нем. Дело в том, что назвать себя геем – это больше, чем просто произнести два слова. Это значит сделать важный шаг к обозначать себя, как человека с «ненормальной» сексуальной ориентацией и жить в соответствии с этим. Сказать, «Я – гей» – значит определить себя как человека, которого в сексуально-эротическом плане привлекают мужчины, который хочет и собирается строить свою жизнь с партнером-мужчиной, который видит свои жизненные перспективы определенным образом. Сказать, «Я – гей» – значит кардинально изменить свою жизнь, как будто в результате «не будет хода назад» и он примет участь избитого за гаражами нефора, что в восьмом классе показался его компании слишком пидорасоподобным. Сказать, «Я – гей» – значит быть отвернутым русским обществом, матрицей и отцом…что? Пусть этот ублюдок, испортивший ему жизнь жарится адским пламенем и проходит все девять кругов ада. Именно он заложил это «хорошо» и «плохо», из-за чего сейчас одновременно тепло и должно быть страшно. Но чего он, ощутивший и переживший за свои семнадцать лет жизни много говна и ужасающих ситуаций может бояться? Раньше он ужасно боялся отца, после смерти которого, будто в знак протеста, обесцветил когда-то черные волосы. В ту ночь он боялся своих чувств, боялся своей неправильной любви, но сейчас? Сейчас по ту сторону экрана кто-то ставший для него спасением, умиротворением и ужасно важным. И как-то очень тяжело смотреть на потерянного и кажется побледневшего мальчишку.       – Если нет… – блондин выдерживает паузу, которая выжирает в Киме все живое. – То это взаимно.