Воспоминания

Правую руку резко обжигает болью. Хлипкий стаканчик из автомата на этаже в долю секунды оказался смятым в моей ладони. Больно. Но не так, чтобы можно было забыть, что только что слышал: Я ничего к тебе не испытываю Я ничего к тебе не испытываю Я ничего к тебе не испытываю Тяжелым эхом в ушах разносятся ее слова. Все, что случилось с нами за все эти восемь лет было выброшено на помойку ее сознанием. Она в этом не виновата, нет. Она не знала, что это случится. Или знала? Ведь именно из-за видения… — Ксавье, ты как это…?! — Ирит появляется рядом со мной из неоткуда — Немедленно идем со мной, я обработаю ожог — Ничего существенного — я бросаю стаканчик в урну и схряхиваю руку — Извини, что залил пол. Это случайность — Люфтментш — усмехается медсестра — Пол волнует меня меньше всего. Пойдем Кожу между большим и указательным пальцем начинает неприятно щипать. Скорее всего небольшой ожог я всё-таки заработал. Выводить кисть из строя нельзя, потому что меня ждёт один незаконченный эскиз для картины. Киваю Ирит и иду вслед за ней в направлении процедурного кабинета. — Как ты меня назвала? — пытаюсь переключить мысли на что-то отстраненное — Люфтментш — повторяет почти по слогам — По вашему это значит что-то вроде мечтателя. Такой знаешь, герой не от мира сего. Художник или… — Я художник — усмехаюсь — Сразу видно? — В самом деле? — она останавливается у двери в процедурный и поворачивает на меня голову — Не подумала бы. Ты скорее похож на писателя — Это Уэнсдей — писатель — произношу с ностальгией, потому что не представляю, напишет ли она что-то снова — Кстати, о ней — Ирит открывает дверь и быстро шагает в глубину комнаты — Я заметила, что твоя жена совсем таки не мягкого характера — Да, этого не смогла стереть даже амнезия — я грустно вздыхаю и усаживаюсь на стул — Люди, которые теряют память никогда не бросаются на родственников с объятиями — с ноткой грусти в голосе говорит она и раскладывает на железном столе передо мной бинты и какие-то мази — Им сложно. Потому что они не помнят не только своих близких, но и самих себя — Я это понимаю — вздыхаю, ощущая охлаждающее средство на месте ожога — Но не знаю, как я могу ей помочь себя вспомнить. Я принёс ей хумус с кунжутом. Она любит кунжут, но сейчас даже пробовать отказалась — тараторю я, пытаясь выплеснуть наружу комок обиды — Ксавье, это тяжелый путь — говорит максимально серьезно — Лечение будет ей помогать, но на тебе основная часть работы. Пока вы не покинете больницу, ты будешь для нее единственным связующим с прошлым звеном — Сколько мы здесь пробудем? — Как правило, восстановление длится около трех месяцев — успокаивающе говорит медсестра и закрепляет тонкую повязку — Сними это через час, даже следа не останется. Вечером загляни к доктору Шапиро, у него будут новости по динамике ее состояния Я встаю с места и медленно двигаюсь к выходу. Куда мне идти все также не ясно. Жизнь в один момент сузилась до больничной палаты и писка аппаратов поддержки жизнедеятельности. Эскиз в блокноте ждёт своего завершения почти неделю. Но ни сил, ни желания на это просто нет. — Ксавье — Ирит окликает меня уже на пороге кабинета — Да — я растерянно оборачиваюсь — Пожалуйста, сходи поешь — тоном заботливой матери говорит она — Ты нужен ей, понимаешь? Ты должен. — Да-да — устало киваю — Я помню, обязательно пообедаю. Спасибо тебе за заботу. Ирит не отвечает, лишь смущенно кивает и принимается наводить порядок на железном столике. Я выхожу и иду в столовую. Время остановилось. Мне нужно чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума. Зачем я сказал, что вернусь ближе к вечеру. Черт, да она возможно вообще не захочет со мной говорить, когда я приду. Вереница мыслей истерической каруселью разгоняется в моей голове. Сами собой всплывают тысячи эпизодов из той жизни, где мы были счастливы. Вспышки из Невермора, ее попытки учиться готовить, первая изданная книга, первая презентация, которую она разрешила мне посетить. Тяжелое тоже было: видения и у меня, и у нее. Мои были расплывчаты, а она что-то видела страшное, но не говорила. Усилилось это только в последний год, когда она то и дело говорила о том, что ей нужно в Израиль — Карта или наличные? — голос тучной женщины за кассой столовой заставляет меня вспомнить, где я вообще нахожусь — Наличные — встряхиваю головой и лезу в передний карман, чтобы достать деньги — Пятьдесят четыре шекеля — отзывается дама — С вами все хорошо? — Да-да, все в порядке — растерянно улыбаюсь и расплачиваясь, забираю поднос Ем я без аппетита. Груз на плечах, свалившийся на меня пять дней назад, казалось бы, должен стать легче, но это лишь видимость. Кажется будто не все так уж и плохо, но я не представляю, как сообщить обо всем этом нашим близким. Хотя молчать мне просто нельзя. В неведении держать их неправильно. Поэтому я заканчиваю свой обед или ужин, черт его знает, и иду на улицу, чтобы позвонить. В сквере больницы аккуратные лавочки стоят стройным рядом в тени кипарисов. Какие-то мне неизвестные птицы создают своим щебетом атмосферу покоя. Я сажусь на ближайшую лавочку и собираюсь с мыслями. Кому звонить первому у меня нет даже сомнений. Отец Уэнсдей точно должен первым узнать, что на самом деле случилось. Собранно выдыхаю и нажимаю на вызов. — Ксавье, мой мальчик, рад твоему звонку — тесть отвечает практически сразу — Я должен кое-что тебе рассказать — выпаливаю вместо приветствия, пока не передумал Наши отношения с Гомесом сложились весьма доверительно. Это случилось практически сразу. На очередных родительских выходных я собрал всю волю в кулак и с пылающими от смущения щеками сообщил ему, что с недавних пор являюсь парнем его мрачной тучки. Как Уэнс не убила меня после этого, я как-нибудь ещё расскажу. Просто тогда я понимал, что сама она им никогда не расскажет. Тот наш разговор с будущим тестем получился слишком душевным, а через несколько лет мы и вовсе перешли на ты. Хорошо помню, как в прямом смысле нылся ему о том, что никогда не смогу жениться на Уэнсдей. Либо в нас обоих тогда говорил бурбон, либо Гомес так проникся ко мне, но с того дня запретил мне называть себя мистер Аддамс. — Знал, что без повода ты не позвонишь — тесть надрывно откашливается — Что-то с нашей гадючкой? Я закусываю губу и прикрываю глаза. Дважды киваю сам себе. Скажи, Торп, ты должен ему сказать. — Да, я не сдержал своего обещания, которое дал тебе в Неверморе — сдавленно говорю и зажмуриваюсь — Ксавье, объясни, что это значит? — в голосе тестя непонимание Тяжело выдыхаю и как на духу рассказываю Гомесу события последней недели. Он молчит и не перебивает. Напряжение внутри меня нарастает с каждым следующим словом, но я хочу услышать хоть что-то в ответ. В Неверморе я обещал ему, что буду оберегать Уэнс от любых неприятностей. Как они переживали за то, что с ней случилось в ту битву, я точно не знаю, но именно после этого у всей семьи Аддамс появились «устройства, забирающие душу» или попросту телефоны. Пользовались ими они крайне редко, но это, вероятно, давало призрачную надежду узнать важную информацию быстрее, чем через магический шар. Гомес тогда растрогано улыбался, слушая мой юношеский бред о том, что ничего в моей жизни нет важнее, чем счастье Уэнсдей. Что я доподлинно нес уже почти стерлось из памяти, но я хорошо помню своё обещание, что пока она со мной, ему больше не придется за нее волноваться. Он ободряюще похлопал меня по плечу в конце пламенной речи и сказал «я тебе верю, сынок, но придется не сладко». Отец Уэнсдей оказался прав. Мне и правда было не сладко, но я не жалею ни об одном дне рядом с ней. — Porca miseria — наконец обреченно произносит тесть — Как же ты там один? — Она и меня пока видеть не хочет — пряча сожаление за насмешкой, пытаюсь не усугублять ситуацию — Я просто хотел, чтобы ты знал: в ближайшие пару месяцев мы не сможем вернуться. Может и больше, пока не известно. К вечеру я пойду общаться с врачом — Что планируешь делать? — голос с ноткой серьезности — Нужна моя помощь? — Пока не знаю — отвечаю честно — Врачи советуют мне не давить на нее. Обещают, что память может вернуться, если действовать аккуратно. — Наша гадючка сама кого хочешь раздавит — голос грустнеет — Может попробуешь вызвать видения? И как я сам не подумал? Уэнсдей ведь ворон и может видеть фрагменты прошлого. Нужно только прикоснуться к чему-то. Черт, мы в чужой стране, где из прошлого разве что мой старый блокнот. Больше совсем ничего. Мы не собирались оставаться здесь дольше месяца. — Ты как всегда прав — говорю с сожалением — Но у меня нет ничего, что могло бы помочь появиться видению. — Ничего, кроме тебя самого — голос Гомеса становится бодрее — Ты — книга ее воспоминаний, Ксавье Я — книга, конечно, но читать ее она пока точно не хочет. Хотя чтение — самое частое из ее занятий. Но не в этот раз, кажется. Может она и не помнит, что любила читать. Ладно, все это метафоры. Нужно подумать, как сделать так, чтобы она прикоснулась ко мне. Или к блокноту. Точно, блокнот! Я ведь могу что-то нарисовать и дать ей посмотреть. Нужно ведь не больше секунды. Всего лишь одно прикосновение и видение может случиться. Очень самонадеянно это предполагать, но будто у меня есть иной выбор. — Я, кажется, знаю, что делать — говорю чуть веселее — Не уверен, что выйдет, но попробую. — Я в тебя верю, сынок — довольный тон тестя бросает меня в воспоминания того разговора. — Позвоню тебе, как только что-то изменится — Договорились — Гомес прощается и завершает звонок Идея вызвать видение почти за пределами здравого смысла. Особенно учитывая то, что неизвестно, как это может отразиться на ее состоянии. Сначала я должен поговорить с ее доктором. Убедиться, что это точно не причинит ей вреда. Возвращаюсь в больницу и смотрю на часы над постом медсестры. Можно ли уже идти к доктору? Есть ли у него новости для меня? Нервно стучу по стойке пальцами, ожидая что кто-то вернётся на пост. Через какое-то время в глубине коридора я вижу Шапиро в компании Ирит. Доктор что-то сообщает, медсестра сосредоточенно записывает. Надеюсь, они были у Уэнсдей и новости положительные. Иду им на встречу в надежде услышать об улучшении. Встречаемся мы ровно на середине пути. — Мистер Торп, — доктор поправляет очки на носу — Пройдемте в мой кабинет. Ирит провожает нас добрым взглядом, пока мы поворачиваем за угол, к кабинету врача. — Динамика положительная — ровным тоном сообщает Шапиро, усаживаясь в свое массивное кресло — Присядьте. — Ей лучше? — судорожно приземляюсь на стул и смотрю на него в ожидании. — Гораздо — сосредоточено кивает врач — Активности клеток ее мозга можно в прямом смысле завидовать. На моей памяти не было случаев подобного быстрого улучшения. — С чем это может быть связано? — я моргаю в непонимании — И на сколько это опасно? Не может случиться отката или как это называется? — Вы умнее, чем кажетесь — усмехается старый еврей — Таки-да, это возможно. Изменения могут быть как позитивны, так и негативны. — Уэнсдей — медиум — я сглатываю, собираясь с мыслями — Я могу попробовать вызвать у нее видение? Это безопасно? — Так она изгой? — хмурит брови — Что же вы молчали, молодой человек? Это многое объясняет. — Что именно? — я хмурюсь в непонимании. — Мозговая деятельность изгоев немного иная — с ноткой высокомерия сообщает Шапиро — Вам стоило бы изучить этот вопрос за столько лет. Меня начинает слегка раздражать его тон и я вспоминаю, как мой кулак просил встречи с его огромным носом. Но сейчас не лучшее время устраивать мордобой. Этот старый козел должен помочь мне вернуть жену. — Я предпочитаю полагаться на специалистов в таких вопросах — делая тон более серьезным, говорю я — Могли бы Вы объяснить мне подробнее? — Попробую — с наглой ухмылкой отвечает он — Нейронные связи изгоев более крепкие. Знаете, что это, мистер Торп? — То, что фиксирует в мозге информацию — спокойно отвечаю я. К черту его тон, мне нужно разобраться — Вы таки не полный типэш — усмехается — Все верно. Понятия не имею, что значит это слово, но думаю ничего приятного. Шапиро раздражает меня только больше своим высокомерием, но ситуация так и не прояснилась. — Вы не ответили, могу ли я попробовать спровоцировать видение — чуть с нажимом говорю я. — Можете — глубоко кивает — Именно это и стоит сделать. Если Вам удастся запустить процесс медиумизма снова, то память начнёт возвращаться к ней быстрее, чем я начну отмечать Шавуот Я смотрю на него в недоумении. Видимо он думает, что я в курсе их народных традиций, но я не знаю об этом ровным счетом ничего. Ладно, главное запомнить название, а после спрошу у Ирит. Хотя для чего? Нужно просто понять, могу ли я сделать это прямо сейчас. — Когда я могу предпринять первую попытку? — серьезно смотрю на него. — Хоть прямо сейчас — пренебрежительно откидывает руку — Если у вас получится с первого раза, я лично поаплодирую. Скажу прямо, шансы не велики и еще. — Шапиро задумывается. — Что еще? — говорю, уже поднимаясь со стула. — Нет, — отмахивается — Пока ничего. Давайте будем делать выводы по мере развития ситуации. Удачи Вам, мистер Торп. Мне не очень хочется говорить ему спасибо за этот не особенно информативный разговор, поэтому я лишь киваю, пытаясь воспроизвести на лице признаки воодушевления. Возвращаюсь в свою комнату и роюсь в чемодане, что теперь является моей прикроватной тумбочкой. На самом дне нахожу блокнот. Хочу уже встать и отправиться к Уэнсдей, но вдруг останавливаюсь. Что я ей скажу? Просто возьми подержать? Плюхаюсь на кровать и зажмуриваю глаза. Думай, Ксавье, соображай. Что может привлечь ее внимание? По какой причине она может взять в руки блокнот? Что из твоих рисунков ей нравилось больше всего? Пауки и скорпионы. Скорпионы. Нерон! Абсолютно точно смерть скорпиона была для нее очень ярким эмоциональным событием. В пространстве памяти наверняка болтается ниточка этого воспоминания, где маленькая Уэнс смотрит на раздавленное колесом велосипеда членистоногое. Я бы сейчас получил подзатыльник, если бы вслух назвал Нерона так. Не время, Ксавье. Рисуй. Открываю блокнот и вырываю все, что там было нарисовано. Работа подождёт еще сколько угодно. Теперь этот блокнот — дневник памяти Уэнсдей Аддамс. Копаюсь в пространстве собственной памяти в попытке найти воспоминание, в котором я был на могиле Нерона. Впервые это случилось после окончания школы. Я оказался в особняке Аддамсов по случаю дня рождения Пагсли. Мы с парнишкой стали дружны, он тоже любил рисовать. Правда никому кроме меня об этом не говорил. Полагаю, я вообще был единственным его другом. Сейчас он вырос и пошел по стопам матери. Изучает растения и смешивает неплохие яды в своей подвальной лаборатории. Не знаю их точного качества, но дядя Фестер травил ими кого-то из своих врагов. Жуть берет. Некоторые особенности своей новой семьи я так до конца и не принял. Вспоминаю, как Уэнс привела меня на могилу своего скорпиона. Памятник. Ее грустный вздох. Как она уткнулась носом в мое плечо. Как серьезно вскинула после подбородок, будто совсем и не плакала. Беру карандаш и вывожу первые линии панциря. Получается криво, мешает повязка. Быстро от нее избавляюсь и возвращаюсь к рисунку. Бинт отличный инструмент для растушевки, как оказалось. С ним изображение получается закончить гораздо быстрее. Сдуваю пыль грифеля с листа и оцениваю свою работу. Неплохо. Но этого мало. Нужно что-то еще. Потираю переносицу, пытаясь сосредоточиться. Что еще было для нее важным? Крути киноленту назад, чертов мозг. Режь ненужное и дай мне главные кадры. Режь. Гильотина! Паровая гильотина, которой она отрубала головы барби. Она стоит до сих пор в их подвале. Пагсли показывал мне. Идеально! Переворачиваю лист и быстро изображаю орудие казни. Барби все одинаковые, рисую, что видел среди игрушек одной из кузин. Получается слегка жутко. Ужасно. Прекрасно. Именно такое и нравится Уэнс. Вспоминаю, как это «ужасно» сводило меня с ума в свое время. Где это значит, что ей все нравится? А где наоборот действительно плохо? Привыкнуть я очень долго не мог. Вслух усмехаюсь. Какие нелепые у меня тогда были проблемы, однако. Сейчас семнадцатилетнему себе я сказал бы расслабиться. Самая большая трудность у тебя впереди, друг. Заканчиваю с рисунком и встаю с места. Соберись и попробуй, Ксавье. Может не выйдет. И плевать. Попробую снова. И буду пробовать столько раз, сколько нужно. Уверенно шагаю по коридору в направлении палаты. Звук быстрых шагов вторит нарастающему сердцебиению. Просто зайди. Просто спроси как самочувствие. Не надо смотреть на нее взглядом бесконечного обожания, она это не любит. Посмотришь еще. Пока не до этого. Сосредоточенно выдыхаю и открываю дверь. Уэнс полусидя в кровати скрестила руки на груди, как мертвец. Никогда меня не перестанет это пугать. — Не помешал? — говорю полушепотом, опасаясь разбудить. — Пытаюсь не умереть от скуки — с тоном раздражения в голосе отзывается она и открывает глаза. — Врачи разрешили тебе вставать? — стараясь говорить отстраненно произношу я и прохожу к подоконнику. — Я их не спрашивала — тон небрежен — Не вижу смысла разговаривать с кучкой высокомерных зазнаек. Моих сил достаточно чтобы уехать отсюда. — Ты немного торопишься — я улыбаюсь — Какое-то время тебе необходимо побыть здесь. Как минимум, пока не заживет голова. — Ты начинаешь меня раздражать — отводит недовольный взгляд в сторону — Что ты принёс? Прекрасно. Она сама обратила внимание. Видимо ей действительно слишком скучно, что она готова интересоваться чем угодно. — Хочу предложить тебе посмотреть пару картинок — делаю шаг и двигаю стул чуть подальше от ее кровати. — Картинок? — разочарованно кривит рот — Можешь просто взглянуть? — не настаивая, протягиваю блокнот. — Ладно, делать мне все равно больше нечего — раздосадовано выдыхает она и касается блокнота. Я жду, произойдет ли видение, но ничего. Неприятно, но это еще не конец. Помогаю ей раскрыть блокнот не запутавшись в трубках катетера на первой странице со скорпионом. — И что это? — она смотрит с недоумением. — Попробуй провести пальцем — предлагаю я — Это Нерон. Скорпион, который был у тебя в детстве. Ничего не приходит на ум? Уэнс переводит взгляд на меня и я читаю в нем удивление. Даже больше похоже на интерес. Наконец ее взгляд перестал быть пустым. Это не может не радовать. Она касается кончиками пальцев картинки, но снова видения не происходит. Я хочу обречено вздохнуть, как обычно, но сдерживаюсь. Не хочется провоцировать недовольство. — Откуда ты знаешь о нем? — тихо спрашивает она через какое-то время. — Я знаю о тебе почти все — улыбаюсь — Ты часть моей жизни и … — я прикусываю язык. Не время для признаний, Ксавье. Ты все испортишь — И я могу тебе рассказать все, что тебя интересует. — Что с ним случилось? — она продолжает смотреть на картинку и водить по ней пальцами. — Неприятная ситуация — я слегка теряюсь, не зная можно ли ей это говорить — Но его могила есть в саду дома твоих родителей. — Родителей… — задумавшись повторяет она и я полагаю, что в это время она пытается вспомнить их. — Твоя семья очень особенная — я усмехаюсь слову, которое подобрал — И детство у тебя было своеобразным. Переверни — Гильотина? — уголки ее губ поднимаются — И это что? Барби? — Паровая гильотина, которую ты собрала в десять лет, чтобы обезглавливать кукол — я засматриваюсь на нее. Какая же она всё-таки красивая. — И зная обо мне такое, ты решился жениться? — бросает короткий взгляд на меня и снова возвращается к рисунку — Почему? Почему? Более нелепого вопроса в своей жизни не слышал. Потому что ты — лучшее, что со мной произошло. Потому что ты наполнила мою жизнь смыслом. Потому что я люблю тебя так сильно, что… — Просто я не из робких — встряхиваю головой, прогоняя навязчивые мысли и усмехаюсь — Я же говорил, что залез в гроб своей крестной пока играл с тобой в прятки. — Да, нормальные люди так, вероятно, не делают — она чуть ведет бровью. Оцениваю ситуацию и хочу перейти к еще одной попытке спровоцировать видение. Она вроде бы не напряжена и в целом больше настроена общаться, чем днем. Стоит попробовать. Надеюсь, ее это не напугает. Хотя чем вообще можно напугать Уэнсдей Аддамс? — Мы с тобой не совсем нормальные — двигаю стул чуть ближе к ней — Я кое-что покажу. Она хмурится и поднимает руки от блокнота. Переворачиваю страницу назад к скорпиону и веду пальцами в воздухе, заставляя картинку ожить. Скорпион машет хвостом, издавая характерный потрескивающий звук. Уэнсдей широко распахивает глаза, наблюдая, как Нерон покидает страницу блокнота и отправляется в путешествие вниз к ее коленям. — Мы медиумы, Уэнс — опускаю руку я и подхватываю членистоногое блокнотом, пока оно не рассыпалось в пыль — Ты можешь видеть прошлое и будущее. Обычно тебе достаточно чего-то коснуться и приходит видение, но в этот раз не сработало. — я поджимаю губы в сожалении. Не вижу смысла скрывать от нее. Я никогда ей не вру. Она не выносит лжи ни в каком виде, даже во имя спасения. Уэнс напрягается. Прищуривает глаза, смотря на блокнот в моих руках и какое-то время молчит. — Может мне и отшибло память — тон снова становится раздраженным — Но не мозги целиком. С каких пор медиумы могут оживлять рисунки? — Это моя вторая способность — я теряюсь, пытаясь понять почему ее могло это в целом задеть. — А я попутно с видениями воду в вино превращаю? — прищуривает глаза — Что это за фокусы, мистер муж? И муж ли ты мне на самом деле? — Что… — хлопаю глазами — Почему ты сомневаешься? — Где видение? — она поднимает брови и смотрит на меня так, будто уличила во лжи — Ты сказал, что достаточно к чему-то прикоснуться. Я прикоснулась, но ничего не произошло. — Уэнс, я не… — начинаю судорожно придумывать ответ. — Почему я должна тебе верить? — перебивает Снова. Снова это «почему я должна тебе верить». Господи. Снова. Нет. Я вздыхаю. Все пошло наперекосяк. — Не должна, ты… — начинаю говорить, пытаясь вернуть ей спокойствие — Я же просила тебя не вздыхать! — раздражается только больше Черт, все. Момент точно испорчен. Я должен проваливать отсюда, пока все окончательно не пошло куда подальше — Все, извини, это глупость, зачем я — начинаю забирать из ее рук блокнот — Оставь его тут! — перебивает и пытается оттолкнуть мою руку Секунда. Холод ее кожи касается моей горячей ладони. Меня пробирает, как от удара током. Уэнс резко откидывается на подушку. Это видение. У меня получилось! Кардиомонитор начинает истошно пищать, сообщая, что сердечный ритм Уэнсдей разгоняется до предела. Я почти теряю сознание от паники. Зачем я все это затеял? Она резко распахивает глаза и тяжело дышит. В палату забегает Ирит и бегает глазами от меня к кардиомонитору — Мисс Аддамс — бросается к кровати и роется в медицинском ящике рядом — Фестер! — криком перебивает ее Уэнсдей — Кто такой дядя Фестер? Ее начинает трясти в припадке и Ирит резко вводит в катетер какое-то лекарство. — Что произошло?! — вскрикивает медсестра, нажимая на кнопку экстренного вызова — Что ты ей сказал? Мои попытки ответить остаются безуспешными. Горло сжимается и я чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Страх охватывает меня так, что я забываю дышать. Все тело прошибает потом. Пульс в ушах стучит с бешеной скоростью. Она вспомнила дядю Фестера, у меня получилось. Но возможно я все только испортил. Перед глазами плывет. Я чувствую чьи-то ладони, настойчиво заставляющие меня подняться со стула. Фигуры в белом мельтешат рядом с кроватью жены будто в замедленной съемке. Слышу хриплый голос Шапиро, его тон сокрушающийся. Вспышка. И темнота. Прихожу в себя я на больничной койке. В локтевом сгибе катетер, к которому подключена капельница. Злюсь на себя. Лежать тут бревном совершенно не время, но избавиться от капельницы самостоятельно не удается. Злюсь еще больше. Я просто идиот. Ирит приходит спустя минут десять. Видимо время проверить уровень раствора, что вливают в меня. Она выглядит раздосадованной и уставшей. Предпринимаю попытку начать разговор, но она лишь вздыхает и избавляет меня от катетера. Заклеивает место раны и сообщает, что я могу идти. — Просто нервное истощение — успокаивающе говорит медсестра — Начни уже и о себе заботиться. Сколько прошло времени я точно не знаю, но понимаю одно — я должен найти дядю Фестера. Звоню Гомесу и рассказываю о случившемся. Он обещает поднять на уши всех, кого знает и найти брата. Отсутствие разрешения на въезд — точно не то, что может остановить старшего Аддамса. Проходит день. Уэнсдей молчит. Я рисую для нее новый рисунок. Изображаю дядю Фестора таким, каким видел впервые. С жуткой улыбкой и в длинном пальто. Рассказываю ей о нем, все что знаю, а это — почти ничего. Жизнь дяди Фестера загадка, которую я вероятно никогда не раскрою. Жена продолжает молчать. На второй день я иду в кабинет доктора Шапиро. Выяснить сделал ли я хуже или надежда на возвращение памяти есть. Минут пятнадцать старик просто отнекивается, осыпая меня медицинскими терминами. Я теряю терпение и с нажимом прошу рассказать мне всю правду. После недолгой полемики он наконец соглашается: — Ситуация такова: — говорит с сожалением — Процесс восстановления удалось запустить, но это произошло слишком резко. — Объясните — прищуриваюсь, не понимая. — Ее мозговая деятельность стала очень активной, но в прошлый наш разговор я не сказал кое-что важное — он с силой потирает ладони — Память изгоев особенная. Она не поддается логическому объяснению. Чаще всего случается так, что изгой вспоминает свою жизнь в ярких подробностях, но не полностью. — Отдельными эпизодами? — уточняю — Да — хмурится, подбирая слова — Какими-либо важными фрагментами до меняющих психическое состояние событий. Например, смерть близкого родственника или еще что-то в этом духе. Воспоминания могут вернуться быстро, но не о всей жизни полностью, лишь до эмоционального всплеска, понимаете? Только конкретная петля времени. И на этом всё может остановиться. Смерть близкого родственника, эмоциональные всплески. Нет, такого точно не было в жизни Уэнс. Все ее родственники живы, а эмоции — вообще почти не про нее. Разве что… Осознание ударяет обухом по затылку. — Возможная скорая смерть может считаться эмоциональным всплеском? — спрашиваю, опасаясь услышать ответ — Собственная смерть. — Ваша жена была на грани жизни и смерти когда-то еще? — непонимающе уточняет Шапиро. — Да, восемь лет назад она почти умерла — я сглатываю вспоминая тот ужас. — Делать выводы пока рано, но вероятнее всего она вспомнит многое из своей жизни до этого момента — вздыхает врач — Не ждите от нее многого. Ей нужны время и помощь. Мы прощаемся с доктором и я ухожу к себе. Результат разговора сомнителен. Но если Уэнс вспомнит свою жизнь до битвы — это уже хорошо. О восьми годах после нее я могу рассказать в подробностях вплоть до каждого дня. Пусть она хотя бы поймёт, кем была до тех роковых событий. Звоню Гомесу, но у него нет новостей. Визит Фестера точно помог бы Уэнсдей вспомнить что-то еще. Но найти его почти невозможно. Однако, Аддамсы — не из тех, кто сдастся. Поэтому тесть сообщает, что привлечет к поискам потусторонние силы. Не хочу даже знать, кого он может вызвать на помощь. Отношения с мертвыми у этой семьи своеобразные. Хотя я и сам готов сдать свою душу в аренду чертям, лишь бы изменить ситуацию. Следующие два дня тянутся длиннее, чем вся моя жизнь. Уэнс все так же молчит, но уже не прожигает меня гневным взглядом. Начинает понемногу вставать. На третий день Ирит уговаривает ее сыграть в шахматы в комнате досуга. Пока ее нет, я сижу на подоконнике в палате и рисую. Изображаю все, что было когда мы снова встретились в академии. Вот она впервые оказалась в пятиугольном дворике и с пренебрежением сверлила взглядом всех окружающих. Вот она на фехтовании. В том самом сражении с Бьянкой. Грациозная, красивая, невозможная. Я помню, как смотрел на нее тогда, не моргая. Был просто заворожен. Улыбаюсь и переворачиваю страницу. Теперь очередь нарисовать факультатив по стрельбе. Напыщенный сноб рассказывает грозной тучке, как натягивать тетиву. Идиот, господи, кто же знал, что она стреляет из лука не хуже любого олимпийского чемпиона. Уэнс возвращается в палату и я спрыгиваю с подоконника, собираясь уйти. Не знаю, почему вообще я сидел именно здесь. Просто хочу быть хоть иллюзорно ближе. Не понимаю, что сейчас между нами. Все мои попытки заговорить ничем не заканчивались, кроме холодного игнора моей жены. — Я нарисовал еще кое-что — говорю ровным тоном и на ходу бросаю блокнот на кровать — Посмотри, если интересно. И если будет желание поговорить, я в конце коридора. — Подожди — голос жены останавливает меня на пороге палаты — Сделай это еще раз. — Что сделать? — я хмурю брови и непонимающе смотрю на нее. — Оживи свои рисунки — она берет блокнот в руки и усаживается на кровать, накрыв ноги одеялом Я растерянно улыбаюсь и иду ближе к ней. Может всё не так плохо. Может она наконец готова поговорить. Спросить ее, что она вспомнила я не решаюсь. Если захочет, то расскажет сама. Пока она открывает блокнот, я усаживаюсь на стул рядом с кроватью — Готова? — говорю весело и поднимаю руку. Уэнс кивает и я оживляю первую картинку. Едва слышный шум школьного фонтана разносится по комнате. Девочка с двумя косичками прожигает взглядом дыру и вскидывает подбородок. — Мне нужно было подумать — говорит еле слышно — Прости, что была груба с тобой. Хотя, похоже, я такая всегда. — всматривается в рисунок — Расскажи про тот день. — Ну, что сказать — усмехаюсь — Ты не хотела учиться в Неверморе. Родители привезли тебя туда после того, как ты бросила пираний в бассейн обычной школы. — А я оригинальна — ведет бровью — Очень — смеюсь — Здесь я не нарисовал Энид. Вы дружите со школы. Она первая, кто смог стать твоим близким человеком. У меня получилось чуть позже. — Поэтому нарисовано издалека? — поднимает взгляд на меня — Да — смущаюсь — Я был не очень решительным. Потребовалось немало времени, чтобы я смог вслух сказать, что к тебе чувствую. — Почему ты… — серьезно начинает она, но я знаю, что она спросит. Она спрашивала это уже миллион раз. — Переверни — перебиваю Перед ней урок фехтования. Я веду пальцами и оживляю рисунок. Две фигуры: одна в черном, другая в белом двигаются будто в танце. Уэнс на переднем плане подпрыгивает, уклоняясь от удара. — Вот поэтому — хмыкаю — Это Бьянка. — указываю — Ты вызвала ее на поединок. Он меня заворожил. Ты была так красива, что я просто прирос к полу, пока наблюдал. — Но все равно не подошел? — уголки губ чуть дергаются — Я собирался — смеюсь — Хотел встретить тебя из больничного крыла. Бьянка рассекла тебе лоб. Но обстоятельства не дали мне ничего сказать. — Что произошло? — спрашивает будто с интересом — Мой сосед по комнате Роуэн немного двинулся умом и решил сбросить на тебя статую с крыши. Я успел избежать этого — сообщаю, надеясь, что она не захочет выяснить причину поступка Ласлоу — То есть спас меня от смерти? — удивлено приоткрывает глаза — Отплатил тебе за вызволение из гроба крестной — улыбаюсь — Мы после этого стали встречаться? — О, нет — нервно смеюсь — Я пытался сначала стать твоим другом. Переверни — Научил меня стрелять из лука? — сжимает губы в удивлении — Ты стреляешь гораздо лучше меня. — улыбаюсь — Отец тебя научил. Дядя Фестер — его старший брат, я говорил. Может расскажешь, что о нем вспомнила? — Сама не знаю — хмурится — Что-то бессвязное. Я в истерике с обрубком человеческой руки умоляю его кого-то спасти. Какой-то сарай или что-то похожее. Не совсем поняла, в чем было дело, но мне было… — кривится в непонимании — Страшно? — тихо уточняю — Безумно — поднимает на меня растерянный взгляд — Как будто кто-то умирает, кто-то близкий. — Это Вещь — нахожу фото придатка в галерее телефона и показываю — Он твой друг. Его тогда закололи ножом. Давай пока не будем об этом, ладно? Не хотелось бы, чтобы тебе снова стало нехорошо. Уэнс несколько раз моргает и задумывается. Я крайне редко видел, как она моргает. Только в моменты наибольшей растерянности ее ресницы трепетали так часто. Мысленно ругаю себя на чем свет стоит за то, что поднял эту тему. Но отступать уже некуда, поэтому я просто сижу выжидая. — А как работают наши видения? — говорит она через какое-то время — Я свои вижу во сне, а у тебя через касание — я расслабляюсь. Тема не будет больной. — Почему так по-разному? — смотрит непонимающе — Мы выяснили не так давно, что у меня так происходит из-за высокой восприимчивости — смущенно потираю переносицу — В эмоциональном плане я как губка, поэтому видения выходят из пространства подсознания именно через сны. А у тебя работает по-другому. — У меня проблемы с эмоциями? — чуть ведет бровью. — Ну, в каком-то смысле — улыбаюсь — Ты плохо их выражаешь и почти не умеешь считывать. Твои видения приходят через энергию. Некий заряд, который хранит в себе какой-то предмет или человек. Ты получаешь этот заряд подобно электричеству, когда касаешься. — Это как-то поддается контролю? — серьезность во взгляде начинает меня беспокоить. — Да, у тебя получалось — киваю — В последние несколько лет ты научилась это делать. Она опускает голову и хмурит брови. Прислоняет ладонь ко лбу и тяжело выдыхает. Кажется, слишком много информации я выдал за раз. — Тебе не хорошо? — осторожно спрашиваю я — Позвать доктора? — Нет — выдыхает — Я немного устала. Мне нужно отдохнуть. Ты мог бы… — Да-да, конечно — быстро киваю и поднимаюсь — Нарисую еще что-нибудь, отдохни. Она растерянно молча моргает и сползает вниз по кровати. Я улыбаюсь, стоя рядом, и хочу сказать, как сильно люблю ее, но пытаюсь держаться. Прикусываю губу и медленно выхожу, прикрыв дверь. — Шлемазл, ну что ты несешь? — раздается знакомый голос посреди коридора — Какое еще разрешение? Прохожу в сторону поста медсестры и просто столбенею от радости. Он здесь. У него получилось.