Воспоминания

Восемь месяцев терапии, эпизодического пьянства и попыток принятия. Доктор Мейкерс права — я как наркоман. И бывших среди них не бывает. Восемь месяцев, как я не рисую. Восемь месяцев, как я пытаюсь начать заново жить. В Кливленде я пробыл неделю. Снял домик на берегу озера. Пил. Рыдал. Орал. Раскурочил с десяток подрамников. Пока наконец не принял. Думал, что принял. Стоило вернуться в Нью-Йорк и заняться вопросом развода, как я снова напился. Разнес половину квартиры. Понял, что это не норма и прописался в кабинете психолога. Становиться вторым Винсентом не хотелось. Оливия меня вытащила, как раненного солдата войны во Вьетнаме. Первые месяцы я пытался забыться всеми возможными способами. Алкоголь, женщины. Разве что не наркота. Потому что у меня есть собственный допинг. Доктор Мейкерс смотрела на меня взглядом расстроенной матери и, скорее всего, хотела дать подзатыльник. Но вежливо сообщала, что все то, что я сейчас делаю, это классический синдром замены. На одном из сеансов случился поворотный момент. В очередной раз, разбирая причины отсутствия желания рисовать, мы пришли к выводу поискать другой способ делиться эмоциями. По своей глупости я показал ей тетрадь с письмами. Впервые я видел, чтобы психолог плакал прямо во время сеанса. После этого она то и дело возвращала меня к мысли о том, что мою историю должны знать. Потому что такая любовь невозможна в реальной жизни. По счастливой случайности на сеансе групповой терапии я встретил Мэг Стюард. Разведенная женщина с двумя детьми и издатель по совместительству. Я высказал несмелое намерение начать что-то писать, она сказала, что готова будет прочесть и дать комментарии. Для начала я дал ей прочесть те же письма. Это был второй случай, когда я видел слезы от них. Мэг настоятельно рекомендовала написать историю нашей любви во всех подробностях. Вызвалась выделить мне редактора из издательства, который поможет с конструкциями сюжета и выведет весь рассказ в нужное русло. Дальше была встреча с Мэлади. Девушкой небольшого роста, черным каре и пронзительным взглядом. Тут я впервые понял слова Оливии о синдроме замены и попросил Мэг дать мне мужчину-редактора. Так в моей жизни появился Хьюз. Парень лет тридцати, если честно, я даже не знаю. Здоровый как бык, широкоплечий. С хитрым взглядом раскосых карих глаз, бородой и залихватским зачесом волнистых темных волос. Он стал моим другом за время написания книги. Хотя нам понадобился всего месяц. Я просто хотел выдохнуть эту историю. Нет, скорее, даже выкричать. Она меня гложила. Сводила с ума. И стало легче. Когда я излил все, что было внутри, меня почти отпустило. Я начал видеть в жизни что-то кроме дерьма. – Ты такой романтик, Ксав, я поражаюсь, – смеялся редактор. – Если бы мой гонорар не зависел от этого, то я бы встряхнул тебя хорошенько, чтобы выяснить, раздастся ли вообще звон между ног. – Иди к черту, Хьюз, – наш стандартный диалог всегда проходил так, никто ни на кого не обижался. Отдать должное моему новому другу, он оказался экспертом в своем деле. Помог мне собрать бессвязный поток бреда в красивую историю отношений. Мэг протолкнула книгу, и ее опубликовали вне общей очереди. Не знаю, что я чувствую по этому поводу. Пока не понял. Но я стал меняться. Да, теперь я больше похож на писателя. Ношу трехдневную щетину, короче, подстригся. Сделал татуировку на спине чуть выше лопаток. Не планировал, это все из-за Хьюза. В вечер выхода моей книги в продажу мы напились в стельку, и редактор, наслушавшись моих рассказов, решил набить на груди имя бывшей. Бедняга сдался. Я не устоял тоже. Поэтому сейчас между седьмым шейным и третьим грудным позвонками находится изогнутая в бесконечность стрела на фоне разлетевшейся на две половины луны. Не спрашивайте, почему я выбрал такой потенциально женский эскиз. Это вообще единственное, что я нарисовал за все это время. Пока Хьюз корчился от боли, сокрушаясь длине имени бывшей и жалея, что не выбрал «Ди» вместо «Дейнерис», я черкал огрызком карандаша то, что всплыло в сознании. Татуировщик нахмурил светлые брови, хмыкнул, что тоже когда-то влюблялся и стал переносить на мое тело рисунок. Пока Хьюз пытался заливать виски мне в рот, чтобы как-то облегчить боль, я думал о том, что это последнее, что сделаю когда-то в память об Уэнсдей. Да-да, она не умерла. Умер лишь я. Тот Ксавье, которого она когда-то любила. Сама Уэнсдей живет довольно неплохо. Я знаю это со слов Аякса, который, в свою очередь, узнавал все от Энид. Бывшая жена пишет книгу вроде как о том, как найти путь к себе. Память к ней не вернулась. Дальше шестнадцати лет по-прежнему была пустота. Сейчас мне кажется, что так даже лучше. Я бы не хотел, чтобы она меня помнила. Достаточно, что ее помню я. Моя жизнь стала другой, но одновременно в ней все как прежде. Терапия мне помогла, и я перестал жить ради Уэнс. Но иногда, например, как сейчас, я выпадаю. Стою под струями душа и вспоминаю ее. Оливия говорит, что прошло еще слишком мало времени, чтобы я смог окончательно это прожить. Я ей верю. Мы вместе разобрались с моей темной силой. Теперь нет никаких приступов, я стал развивать дар оживления. Теперь мои рисунки едва можно отличить от реальности. Они стали максимально объемными. Если бы это случилось раньше, я бы, вероятно, оживил себе Уэнс и встретил с ней старость. Но сейчас мне это не нужно. Я знаю, что друг без друга нам лучше. Мы стали свободными. Я наконец вспомнил себя. Мне нравится моя новая жизнь, правда. Я знаю, что дальше все будет лучше. Понемногу я начинаю смотреть на девушек и перестал искать в них черты бывшей жены. Я отпустил ее окончательно. В глубине души еще есть что-то светлое, теплое. Но я больше не ищу в этом опору. Память о нашей любви дополняет меня и дает вдохновение. Писать мне понравилось, я начал новый рассказ. Хьюз говорит, что это будет полный развал всех существующих принципов литературы. Но мне интересно. Эксперимент может и провалиться, но вы помните, что я люблю пробовать. Все, пора заканчивать с воспоминаниями и отправляться на встречу. Сегодня нас с Хьюзом ждёт Мэг. Нужно показать ей черновики и узнать мнение. Выхожу из душа, смаргивая наваждение, и вытираю лицо. Достаточно. Пора дальше жить свою жизнь. На столике у кровати звонит телефон. Хьюз. Интересно, что ему нужно. – Слушаю, предводитель моих правок, – смеясь, отвечаю. – Здорова, страдалец, – раскатисто смеется в ответ друг. – Скажи, что пролог ты переписал. – Даже не думал, – хмыкаю и надеваю штаны. – Мы с тобой договорились, что покажем Мэг так как есть, а дальше решим. За моей спиной слышится треск, будто у меня закоротила розетка. Оборачиваюсь. – Твою мать! – вскрикиваю от неожиданности. – Чего там у тебя? – непонимающе интересуется мой редактор. – Нормально всё, встретимся через час, – договариваю и кладу трубку. В дверях балкона стоит дядя Фестер и улыбается хищной улыбкой. Последний раз я видел его еще в Израиле и не понимаю, что он тут делает. – Ты знаешь, что обычно люди пользуются дверью? – серьезно спрашиваю его. – А чем это не дверь? – указывает на дверь балкона. – Не поспоришь, – хмыкаю. – Что-то случилось? Ты просто так не появляешься. – Правильно мыслишь, зятек, – размашисто вскидывает брови Фестер. – Пришел сказать, что ты должен помочь моей протеже с ритуалом… – Мы развелись больше полугода назад и с тех пор не общались, – перебиваю. – То, что между вами больше нет былого напряжения, никак не отменяет необходимости твоего участия, – многозначительно отвечает. – Или ты думал, что твоя темная сила способна лишь на то, чтобы оживлять рисунки? – Откуда ты знаешь? – я столбенею. – Ты думаешь, от кого у моей протеже страсть к загадкам? – щурится дядя. – Я довольно давно в курсе, но сейчас это не суть. Дальше Фестер рассказывает мне во всех подробностях, что они с Вещью во время проникновения в усыпальницу Хариса вскрыли там каждый угол и нашли старый дневник. Из которого стало ясно, что Итан был изгоем темной стороны, но отрекся от своих способностей. Сменил имя и стал одним из самых известных праведников бывшей Палестины, а ныне той части, что стала Израилем. Также в дневнике было подробное описание самого ритуала, что не оставляло никаких вопросов для Уэнсдей. Гуди не успела дать ей прямого ответа, лишь намек найти медальон Хариса. Суть таинства в том, что сила любви встает против сил ненависти. Любви двух изгоев — темного и светлого. Не знаю, насколько это все символично, но прямо сейчас я чувствую себя так, будто мне на спину вылили ведро кипятка. И все бы хорошо, если бы не одно «но». Силы любви двух изгоев у нас нет в наличии. Мы бы прекрасно справились с этой задачей около года назад, но сейчас Уэнс не помнит, что когда-то любила. А уж тем более не испытывает ко мне этого чувства в данный момент. Моя любовь к ней тоже слегка побледнела. Я уже говорил, что я все еще помню, но уже не страдаю и не жду в ответ ничего. Видимо, наш чертов мир обречен на погибель изгоев. Не слишком приятная новость, но как-то повлиять на это я не могу. Неясно одно: почему дядя скрыл от нас информацию? – Почему ты не сказал Уэнсдей сразу? – единственный логичный вопрос, который я могу из себя выдавить. – Потому что было не время, – Фестер устало роняет плечи. – Она забыла тебя, нужно было, чтобы все вернулось на круги своя. Я же не мог подумать, что вы, ребята, решите развестись. – Ты понимаешь, что мы не можем провести ритуал, потому что нам не хватает главного компонента? – В твоих силах это исправить, зятек, – с издевкой отвечает дядя. – Фестер, ты когда-то влюблялся? – я непонимающе хмурюсь. – Ты думаешь, заставить человека полюбить тебя, это все равно что током ударить? – Не говори, что я в тебе ошибся, – сводит брови. – Значит, ошибся. – пожимаю плечами. – Сожалею, но я, вероятно, не такой, как тебе казалось. Честно, я пытался. Но сделал лишь хуже. Уэнс гораздо проще жить без меня, поэтому прости, но, видимо, нам всем грозит смерть. Лично я сделать с этим ничего не могу. – Ты так легко говоришь об этом? – впервые вижу лицо дяди таким растерянным. – Фестер, – я вздыхаю. – Судьба изгоев мне не безразлична, но я не могу исправить то, что произошло. Мы больше не вместе, Уэнс не испытывает ко мне чувств. У нас нет иного выхода, кроме как смириться с этим. Тем более мы не знаем наверняка, случится ли восстание снова, до предполагаемой даты еще больше года. Дядя трижды меняется в лице и, наградив меня порцией итальянских ругательств, удаляется через балкон. Я потираю предплечья от холода и встряхиваю головой. Закрываю дверь балкона и иду собираться на встречу. Я правда сожалею, что не могу помочь этому миру, но, с другой стороны, я и не должен. Это могло бы стать моим выбором, но никак не обязанностью. Комплексом бога я больше не страдаю и не думаю, что без меня никто не справится. Вероятно существуют и другие пары изгоев темной и светлой стороны, мы точно не были единственными. Отправляюсь на встречу с Хьюзом перед разговором с Мэг. Он до сих пор подсказывает мне, как правильно доносить информацию до издателя. Да и вообще я беру его с собой, потому что Мэг млеет от одного его вида. Наблюдать довольно забавно. – Готов к изнасилованию? – дергает бровью Хьюз и поглаживает бороду. – Мэг ни за что не примет твою идею, мужик. – Ты ей улыбнешься, и она покорно сдастся. – усмехаюсь в ответ. Мы еще раз обсуждаем сюжет. Хьюз честно признается, что ему нравится, но магические истории плохо продаются, поэтому Мэг и откажется. Не хочу слушать. Я уверен, что у нас все получится. Встреча с издателем проходит напряженно. Стюард хватается за голову, слушая нас, напоминает мне о том, как хорошо продаётся моя книга о любви к прекрасной женщине. Не хочется ее разубеждать, что она не такая уж и прекрасная, просто вопреки здравому смыслу была любимой. Мы бьемся около часа. Улыбка Хьюза не действует, хоть и смущает издателя. Мэг предлагает подумать о схожем с предыдущим рассказе, я категорически отказываюсь. Это почти пережито. Паразитировать на своей боли я не намерен. Мы расходимся, не договорившись. Я не отчаиваюсь. Не примет Мэг, отдам другому издателю и оплачу Хьюзу гонорар из личных средств. Удобным для всех мне быть надоело. Я хочу делать то, что мне нравится. Проходит пару дней. Я урывками пишу историю, бегаю в центральном парке просто потому, что вспомнил, что это приятно. Потому что тело нуждается в спорте и отдыхе. Навещаю Винсента. Он радуется моему прибытию, аккуратно интересуется, начал ли я снова рисовать. Раньше его это не беспокоило, но стоило мне забросить кисти, как он вспомнил, что я художник. Объясняю ему, что все изменилось и, вероятно, не вернётся к истокам. Мне жаль, что больше не тянет к этому, но с другой стороны, ничего светлого я никогда особо не рисовал. То Хайд, то моя мрачная муза. Были пейзажи, другие портреты, но все было непроглядным, как мгла. В один из вечеров, когда я сижу за ноутбуком и заканчиваю вторую главу, на кровати вдруг раздается вибрацией телефон. Я не ожидаю ничьих звонков. Непонимающе хмурюсь и иду ближе. Смотрю на экран, и сердце замедляет свой ход, а потом резко срывается в истерический бег. Это Уэнсдей. Мне звонит Уэнсдей. Я будто проснулся. Будто все стало в тысячи раз ощутимей. Черт, я соврал. Я не отпустил. Моя любовь не стала бледнее даже на тон. Я по-прежнему помню все. Но. Я должен. Себе. – Здравствуй, – говорю довольно спокойно. – Не поздно? – с сомнением уточняет она. Хочется посмеяться в ответ. Двусмысленность ее вопроса просто зашкаливает. – Нет, я не сплю, – все так же спокойно. – Что-то случилось? – Ты разрешил позвонить, если мне вдруг захочется, – с ноткой волнения. – Я рад, что тебе захотелось, – улыбаюсь. – Как ты? – Сносно, – хмыкает. – Память и видения ко мне не вернулись, но я продолжаю пытаться. Видимо, без твоей помощи мне не обойтись. Чувствую себя весьма странно. Как я могу ей помочь? Я же в действительности лишь усложнил ситуацию. Из-за меня случился откат — из-за того, что изначально я ей не противостоял, мы и оказались в Израиле. Мне нужно было быть тверже. Тогда. Хотя что сейчас говорить. – Слушаю, – немного грустно, – что я могу для тебя сделать? – Я подумала, что первое видение было благодаря оживлению, помнишь? – задумчиво сообщает она. – Тогда в больнице помог рисунок Нерона. Может быть, ты мог бы еще что–то нарисовать для меня и оживить? – Я бы с радостью, Уэнс, – вздыхаю. – Но, к сожалению, больше я не рисую. – Совсем? – она теряется. – Абсолютно, – хмыкаю. – Как пропало желание еще в Израиле, так до сих пор не вернулось. – Жаль, – она задумывается, – может… Я слышу, как она в сомнениях сопит носом. Нервничает от чего–то. Даже странно, ведь я нахожусь в более щекотливой для себя ситуации. – Может? – уточняю спустя долгую паузу. – Может просто встретимся? – выпаливает она. – Просто поговорим. Не знаю, хорошая ли это идея. Не уверен, что мне не сорвет тормоза. Что будет, окажись я к ней слишком близко, даже не знаю. Но ей нужна моя помощь, а Уэнс, пожалуй, единственная, кому я так и не научился отказывать. Влюбленный дурак внутри меня умоляет согласиться на встречу. Повзрослевший кретин пытается его переубедить. Их спор не может тянуться вечно, поэтому я иду на поводу у одного, обещая второму держать все под контролем. – Конечно, когда? – тепло уточняю. – Может, завтра? – она сомневается. – В кафе в центральном парке. В три часа дня тебе будет удобно? – Да, вполне. – коротко соглашаюсь. – Тогда до завтра. – До встречи, – чуть напряженно говорит Уэнс и завершает звонок. Пытаюсь понять, что я чувствую, но не удается. Я не должен давать шанс надежде. Это неправильно. Мы все давно решили, это был единственный верный выход. Люди с такими разными принципами вместе быть не должны. Хотя знаете, если совсем откровенно, то я не могу даже вообразить, что мне когда-то захочется создать семью с какой-то другой женщиной. Матерью своих детей никого, кроме Уэнс, я пока не представляю. Может, здесь нужно лишь время. Правда, я на это надеюсь. Мне хочется оставить свое продолжение. Хочется быть чуть лучшим отцом, чем мой собственный. Я уверен, что мне удастся. Чтобы не накрутить себя еще больше, я решаю лечь спать. Понимаю, что день завтра покажется невообразимо длинным в ожидании заветного часа. Так и случается. Утром я иду на пробежку, на обратном пути захожу в кофейню у дома. Молодая бариста подмигивает: она давно положила на меня глаз. Но я не хочу ее огорчать. Отношения — пока не то, что мне интересно, а случайная близость перестала приносить удовольствие. Я этим грешил. После развода будто пытался восполнить пробелы. Было неплохо, но пора прекратить. Дома я иду в душ, а после сажусь за компьютер. Вторая глава нуждается в своем завершении. Теперь, сочиняя, я чувствую то, что раньше ощущал, когда рисовал. Желание поскорее закончить и оценить результат своих творений. Немного смешно вспоминать, как я не понимал Уэнсдей в этом вопросе. Как она часами стучала по кнопкам печатной машинки. Хмурилась, гневно выдергивала листы из каретки. Мое рисование всегда проходило спокойнее, я знал результат. А здесь интереснее. Ты не осознаешь, куда тебя приведет мысль. Ты не видишь конечного результата, лишь примерный план, как должно быть, но буквы — это не краска. Это что-то другое. Бросая взгляд на часы, я понимаю, что не заметил, как прошло время. Уже пора выходить, а я еще здесь в пижамных штанах. Быстро дописываю строчку до точки и сохраняю. Вечером я точно смогу завершить. Подхожу к кафе, наблюдая Уэнс из окна. Как обычно, она пришла вовремя, как обычно я опоздал. Она ничуть не изменилась. Такая же строгая, невозможно красивая. В плотном черном платье с белым воротничком. Как будто в школе, но разница в том, что теперь ее лицо немного другое. Она повзрослела. В ней нет былой хмурости без оснований, теперь есть будто спокойствие. Не холодность, а тишина. Как та тишина, что есть в ней о воспоминаниях прошедших лет рядом со мной. Смешная метафора, стоит взять ее на вооружение в свой рассказ. Приближаюсь к столику, по пути снимая пальто. Уэнс задумчиво ковыряет ложкой тирамису. – Давно ждешь? – пытаюсь улыбнуться, прогоняя волнение. – Достаточно, – без издевки, без злости, даже вроде как грустно. – Прости, – присаживаюсь напротив. – Отвлекся на текст и потерял счет времени. С некоторых пор мы коллеги, – усмехаюсь и жестом зову официанта. – Я знаю, читала, – она тоже пытается улыбнуться в ответ и моргает несколько раз. – Правда? – громко удивляюсь и беру в руки меню. – Лунго двойной, – поворачиваю голову на официанта: – и булку с корицей. Парень кивает и удаляется. – И что скажешь? – возвращаю глаза к Уэнс. – Мнение эксперта мне важно, я еще дилетант в этом деле. – Была удивлена, – откладывает ложку и выпрямляет спину. – Насколько я понимаю, это о нас. Хочется сказать просто спасибо за то, какой ты меня видел. Письма меня потрясли. – Было время, я был влюблен, – пытаюсь шутить. – Это был хороший период. Он должен был остаться на страницах рассказа. – Жаль, что я не помню, – она вяло пожимает плечами. – Мне хотелось бы… – Уэнс, давай не будем, – перебиваю. – Когда-то, возможно, вспомнишь. Что говорит врач? – Ничего, – хмурится и встряхивает головой. – Шапиро будто целью своей жизни поставил вернуть мне воспоминания. Меняет схему лечения уже в третий раз. Даже мне слегка надоело, но он не унимается. – Ты приняла факт того, что не сможешь вспомнить? – я слегка напрягаюсь. – Не сказать чтобы полностью, – она вздыхает. – Потеря контроля над этим меня раздражает, но одновременно с тем, я не в силах вернуть себе память. Приходится заново себя узнавать, искать то, что мне нравилось, проводить опыты. Я еще пробую вызвать видения, вот вспомнила про рисунки в больнице. Но, как видишь, шанс был упущен. Не жалеешь, что перестал рисовать? – Не думал об этом. – честный ответ. – Ты ведь знаешь, как работает вдохновение. Если нет, то вызвать его не удастся. Я пробовал несколько раз, ничего не выходит. А потом стал писать. Пока мне это нравится. Я знаю, что ты пишешь новую книгу, о чем она? – Эксперимент, – дергает уголками губ вверх. – Детектив, по поиску себя настоящего. – Интересно, – ухмыляюсь. – Расскажешь сюжет? – Без ужасов не обойдется, – улыбается чуть сильнее, – Путь к себе не может ведь пройти легко, правда? Мы беседуем больше часа, а может и двух, я не знаю. Мне хорошо, мне комфортно. Рядом с ней мне стало легко. Меня будто дополнило чем-то чего мне не хватало. Нет, нужды я не чувствую. Я чувствую радость. Чувствую какое-то удовлетворение. Легко. Не тянет схватить ее за руки, трясти, уговаривая меня вспомнить. Не помнит и пусть. Мне хватает того, что происходит сейчас. – Знаешь, – она немного хмурится. – Кажется, мне тебя не хватало. – Мне тебя тоже, но мы оба знаем, что раньше я не справлялся с собой, – улыбаюсь. – Я рад, что мы встретились. – Ты изменился, – она задумывается, изучая мое лицо. – Не могу понять, что случилось, но ты будто другой. – Просто время прошло. – пожимаю плечами. – Особенного ничего не произошло. – Может... – она сомневается. – Может, мы могли бы общаться хоть иногда? Все же я многое вспомнила, я чувствую, будто у нас с тобой есть какая-то связь. Не хочется терять ее окончательно. – Да, без проблем, – широко улыбаюсь. – Связь у нас есть, отрицать я не стану. Просто я не хотел давить на тебя тогда, я и так совершил много глупостей. – Нет, ты все сделал правильно, – отрицательно машет головой. – Любой другой человек, возможно, послал бы меня куда подальше. Мне было не легко прийти в себя после комы. Я была озлоблена на весь мир. Хотя в действительности дело было во мне. Но на себя я тоже злилась, а итогом все это отразилось на том, как я к тебе относилась. – Слушай, не надо, – перебиваю и пытаюсь закрыть эту тему. – Нет, я хочу договорить, – нервно сглатывает. – Правда, ты сделал для меня многое. По достоинству оценить это я могу только сейчас. Тогда мне казалось, будто все вокруг мне должны. Будто это вы виноваты, что я оказалась там и что моя память исчезла. Знаешь, мне кажется, я совсем мало думаю о людях вокруг, о тех, кому я дорога. Не знаю, что руководило мной, когда я отправилась на поиски того медальона, но, кажется, я вовсе не думала об опасности. Вернее, я не думала, что смогу сделать больно другим, если со мной вдруг что-то случится. Может, это было не так, но иного вывода у меня нет. – Ты просто очень верила в свою великую миссию, – поджимаю губы. – Тебе тогда казалось, будто без тебя мир не справится. Не знаю, откуда это взялось. Может результат битвы над пилигримом. – Знаешь, теперь мне плевать, – хмыкает. – Правда, мне все равно, что будет с миром. Сейчас мне стало важнее, взойдут ли весной розы в саду моей матери. Потому что я видела, как она старалась. Или Пагсли. Знаешь, он решил пойти преподавать травологию в Невермор. И я волнуюсь, как он там приживется. Он ведь все такой же слабый и мягкотелый, мне кажется, над ним начнут издеваться. – Да прекрати, – я смеюсь. – Он почти двухметровый амбал, кто его тронет? – Может, ты прав, – хмурится. – Не знаю, для меня ему всегда двенадцать. – Я рад этим изменениям в твоем характере, Уэнс. – наклоняю голову, всматриваясь. – Твоя семья многое сделала и для меня. Они достойны наконец получить долю твоего внимания. Как там Вещь? – Хочет отправиться с Пагсли, – усмехается. – Придаток то и дело рассказывает мне, как веселился на вечеринках общества «Белладонны». Видимо, рассчитывает тряхнуть стариной. – Да, он был звездой, – я смеюсь, вспоминая, что вытворял Вещь, чтобы отвлечь внимание остальных, пока мы с Уэнс незаметно покидали попойку. Понимаю, что должен задать важный вопрос. Слова Фестера еще крутятся у меня в голове, и интересно рассказал ли обо всем Уэнс. – А что насчет ритуала против восстания? – пытаюсь делать вид, что не знаю. – Ты нашла точное описание или как там вообще… – Никак, – машет головой в стороны. – Ты говорил, что срок еще около года. Вернутся видения — начну об этом думать. Пока не вижу смысла. – Я тебя не узнаю, – посмеиваюсь. – Тебя точно не подменили? – Ну, а что я могу? – она улыбается и пожимает плечами. – Я почти год бьюсь головой о глухую стену, сколько можно уже? Гуди не спешит приходить, чтобы помочь мне вернуть память, почему я должна тратить время на поиски ответов, которые нужны даже не мне? – А как же судьба всех изгоев? – удивляюсь еще больше. – Я такой же изгой, как и все остальные. – округляет глаза. – Серьезно, не понимаю, почему именно я должна всех спасти. У Гуди может была эта миссия, может, и я тоже себе ее нацепила. Не могу точно сказать. Просто теперь я не хочу. – Удивительно, – поднимаю брови и моргаю несколько раз пытаясь осознать ситуацию. – Правда, я слегка в шоке от новости. – Мне понравилась одна мысль из твоей книги, знаешь, – она складывает руки перед собой. – Сейчас, как же там было? Кажется, что-то вроде: «Решая проблемы других, ты бежишь от себя». – «Пытаясь решить чужие проблемы, ты бежишь от того, чтобы видеть свои». – Точно! – восклицает. – Я ведь даже себе выписывала эту фразу. – Странно, что именно она тебя зацепила. – Не только она. Просто, прочитав твою книгу, я осознала, что за все восемь лет рядом с тобой, почти не изменилась, – дергает бровями. – Не сочти это за грубость, но мне правда не ясно, как ты мог это выдержать. Я настолько была занята всем, кроме нас, что вообще не знаю, помнила ли о том, что ты существуешь. И что я могу причинять тебе боль. – Не вини себя, Уэнс. – улыбаюсь и касаюсь ее руки. – Мы с тобой оба тогда были эгоистами. Просто разного толка. – Мы разошлись вовремя, – она поджимает губы, будто в ухмылке. – Определенно, – роняю подбородок, посмеиваясь. – Иначе бы ты сделала себя вдовой собственноручно, придушив меня однажды ночью подушкой. – Что ты, я бы выбрала способ поинтереснее, – она смеется в ответ. – А еще, знаешь, Галпин вернулся. – О … – удивляюсь. Что я по этому поводу чувствую? Да почти ничего. – Правда? – Да, навещал меня месяц назад, – кивает. – Сказал, почти излечился от биполярки. Сидит на каких–то там препаратах, я не вникала. – А что он хотел вообще? – уточняю просто ради приличия. – Извиниться, представляешь? – смеется. – Я плохо помню, что там за история. Вообще его плохо помню, но он сказал, что виноват и сожалеет. – Ну, он правда виноват перед тобой, – соглашаюсь. Это действительно так. – Он теперь в Джерико? – Понятия не имею, – пожимает плечами. – Не вижу смысла поддерживать с ним отношения. Тем более, если он каким–то образом меня подвел. Мы продолжаем болтать еще какое-то время. Обсуждать события прошедших месяцев и радоваться друг за друга. Я рассказываю Уэнс, что у меня теперь есть еще один друг, а не только Аякс. Она говорит, что познакомилась в очереди на МРТ мозга с девушкой по имени Тина. Они обе любят тройной эспрессо и ужасы. Я рад, что у нее появился кто-то, кроме Синклер. Правда, Энид сейчас не до дружбы. Мы засиживаемся допоздна, я даже не замечаю, как за окном начинает темнеть. – Позвоню Ларчу, – оборачиваясь к окну, произносит Уэнс. – Мать, скорее всего, уже прожгла взглядом дыру в двери, ожидая моего возвращения. – У дворецкого тоже теперь есть телефон? – не могу сдержать смешок. – Все меняется, – хмыкает. – Это удобно. Он ездит по магазинам, пока я тут с тобой. Вещь с ним, а значит покупок будет половина машины. – Я рад, что ты предложила встретиться, – улыбаюсь. – А я рада, что ты согласился, – ведет бровью совсем как раньше, когда проверяла мое терпение. Она сообщает Ларчу, что ее можно забрать. Мы еще немного болтаем о качестве кофе в этом кафе. Булка с корицей осталась несъеденной, тирамису тоже погиб смертью храбрых, нагревшись. Черт с ними, главное, что мы поговорили. Мы прощаемся коротко, без лишних прикосновений. Может, я хотел бы обнять ее, но знаю, что таким образом сорву чеку. Не стоит. Мы теперь просто друзья и не более. Договариваемся еще как-нибудь встретиться. Не вижу причин для отказа, прошло всё довольно неплохо. Все равно мы близки, Уэнс права, наша связь никуда не исчезла. Мы понимаем друг друга как раньше. Просто теперь я не жду, что она начнёт меня снова любить. Люблю ли я ее? Готов ответить вам честно. Конечно, люблю. Но не так, как тогда. Теперь мне спокойно, что с ней все хорошо. Я знаю, что она сможет жить без меня, а я без нее. Мы наконец выросли, кажется. Время настало. Пытаться вернуть все, как было, не стоит. Там было все не очень, по-честному, не очень здорово, хоть и безумно приятно. Но мы должны отпустить это. Строить новое взаимодействие. Пусть без любви в том смысле, что всем привычен. Проходит пару недель. Мы общаемся изредка. Я пишу свой рассказ, пью в пятницу с Хьюзом. Он предлагает прокатиться как-нибудь в Вегас. Почему нет? Съездим, я там никогда не был. С нами знакомятся девушки. Сами. В очередной раз. Вообще любая вылазка с моим новым другом неизбежно ведет к этому. Похоже, два крупных парня, не похожих между собой, не могут так просто остаться без внимания прекрасного пола. Я не сопротивляюсь. Мило общаюсь с какой-то блондинкой. Память на имена у меня слабая. Подруга блондинки висит на шее Хьюза и предлагает всем вместе поехать в какой-то клуб. Тут я уже решаю отказываться. Перебор с алкоголем мне вреден, да и желания просто нет. Еще через пару дней Уэнс предлагает приехать на ужин. Я снова отказываюсь. Это совсем ни к чему. Попасть в особняк, снова общаться с Мортишей и Гомесом будет для меня слишком. Не хочу давать себе повод сорваться по-новой. Взамен предлагаю ей поужинать где-то в Нью-Йорке. Она соглашается встретиться вечером. Вечер наступает внезапно. Я увлекся рассказом и даже почти не волнуюсь. Уэнс ждёт меня в ресторане, в который мы раньше любили ходить. Просто я по привычке забронировал столик именно там. Встреча проходит легко. Правда, я счастлив. Мне с ней хорошо. Я чувствую теплоту. Просто гора с плеч, не меньше. Я думал, что все будет хуже. Что стоит ей появиться опять среди моей возни, то я вновь стану тем, кем был прежде. Слабым, безвольным и любящим безосновательно. Но нет. Правда, нет. Я удержался. Не соскользнул в эту пропасть. – Пагсли отправляется в Невермор через два дня, – с интересом говорит Уэнс, жуя десерт. – Я поеду с ним, хочешь с нами? – Навестить академию? – усмехаюсь. – Почему нет? Мы там не были с момента выпуска. – Мы совсем не видимся с теми, с кем учились? – она удивляется. – Очень редко, – машу головой. – Петрополусы уехали в Сан–Франциско почти сразу же, Юджин где-то в Китае изучает пчел, кто еще… Бьянка? Даже не знаю, она почти никому не звонит. – Как так вышло? – она поднимает брови. – Ты говорил мы все так дружили. – Ну, ты не особенно, – я смеюсь. – За социальные связи в нашей паре отвечал скорее я. Но не знаю, просто все разлетелись куда-то. У каждого своя жизнь, думаю, это нормально. В первые годы мы виделись, сейчас всем не до этого, кажется. – Взрослая жизнь довольно дермова, – она кривится в наигранном сожалении. – Не знаю, меня все устраивает, – улыбаюсь в ответ. – Это здорово, – она кладет ложку и берет чашку кофе. – Правда, я рада, что ты счастлив теперь. Со мной у тебя получалось не слишком. – Не говори так, – хмурюсь. – С тобой я тоже был счастлив, просто иначе. Она на какое-то время задумывается, смотря на меня. Коротко морщится, будто прогоняя шальную мысль, и снова отпивает кофе. – Хороший ресторан, надо запомнить, – говорит, оглядываясь по сторонам. – Тебе тут всегда нравилось, – киваю и отпиваю свой кофе. – О, видимо, что-то во мне не меняется, – удивляется. – Многое, – улыбаюсь в ответ, – но одновременно с этим ты совершенно другая. Я и правда вижу абсолютно другой. Даже не могу объяснить. В ней больше нет той привычной черствости, она будто открыта. Так было раньше, но мне приходилось всегда преодолеть кучу препятствий. Сначала выслушать порцию колкостей, совершить осаду на бронепоезд сарказма, а уже после она становилась собой. Не то что меня это смущало, мне вроде нравилось даже. Но теперь этого нет. Удивительно. – Как смотришь на то, чтобы я за вами заехал? – пытаюсь перевести тему подальше от воспоминаний. – Ехать шесть часов на моей машине приятнее, чем на катафалке. – На чем угодно приятнее ехать, чем на катафалке, – хмыкает. – Будет здорово, родители будут рады видеть тебя. Об этом я не подумал, когда предложил. Ну да ладно, назад пути нет. Взгляну в глаза главному страху. Когда-то это должно было произойти. Гомес звонил мне по первости, когда мы только расстались с Уэнс. Но мне было тяжело с ним говорить. Он все понял сам, стал реже напоминать о себе, пока окончательно не перестал звонить. Два дня проходят быстро. Мы сталкиваемся на очередной баталии с Мэг. Она начинает склоняться в мою сторону или, может, скорее в сторону Хьюза. Говорит, что готова прочесть мой пролог, если я заменю пару слишком волшебных моментов. Повседневность больше в цене по какой-то причине. Может потому что люди любят читать про себя. В назначенное время я пребываю в особняк Аддамсов. В душе немного щемит тоской от того, сколько здесь было пережито. Последнее свое появление здесь я стараюсь не вспоминать. Где-то через месяц после развода я приехал в Уэстфилд пьяный в стельку и орал что-то под окнами. Я почти не помню, что вообще привело меня к этому. К счастью, Уэнс тогда уехала к Энид, я не знал. Гомес выскочил на шум, успокаивал меня, слушал стенания сквозь скупые слезы, сидя со мной на крыльце. Стыдно. Почему-то именно перед ним мне стыдно больше всего. И прямо сейчас, когда он идет мне навстречу, широко раскинув руки, я даже не знаю, что говорить. – Прости за тот раз, – пытаюсь улыбнуться и делаю шаг ему на встречу. – Все мы любили, сынок, – отец Уэнс пытается пошутить, но я отчетливо слышу в голосе грусть. – Я знал, что мы снова встретимся при иных обстоятельствах Он смотрит на меня так, будто мы вместе только что продумали хитрый план, не иначе. Я не очень понимаю его намек, но решаю не уточнять. Родители Уэнс тоже тешат себя слепой надеждой, что она ко мне когда-то вернётся. Не хочется огорчать их, что это не нужно уже даже мне. Кладу чемодан Пагли и сумку Уэнс в багажник. Мы едем туда ненадолго, много вещей не понадобится. По дороге будущий препод рассказывает о своих планах на жизнь. Уэнс сидит на заднем сиденье, читает, иногда отпуская короткие реплики. – Волнуешься? – замечаю, как Пагсли дергает рукав куртки. Семейный жест Аддамсов. – Нет, нисколько, – губы кривит ухмылка на правую сторону. – Йоко давно меня звала, мы дождались начала семестра. – Танака? – округляю глаза. – А, ты же не в курсе, – смеется. – Она свергла Рикмана еще когда вы были в Израиле. Принесла в совет попечителей доказательства его зверств в академии. Карцер, марш-броски, все. Его посадили за жестокое обращение с малолетними. – Весьма неожиданно, – кривлюсь в удивлении. – Да ладно? – хмыкает Пагсли. – Она учится там чуть ли не со дня основания. Танака уж точно лучший директор для школы, чем старый солдафон-некромант. – Подожди, он же вроде медиум, – хмурюсь. – Да черт разберет, кто он такой, – округляет глаза. – Когда я учился, ходили слухи, что он носится с перстнем Крэкстоуна в надежде оживить его снова. Знаешь легенду про день кровавой луны на четырехсотлетие Джерико? – Да, что-то слышал, – задумываюсь, что особо не знаю подробностей, а Уэнс, вероятно, не помнит. Хотя по сути это не имеет значения. Если мы все равно не можем совершить тот ритуал, то хоть Рикман, хоть сам Сатана могут помочь пилигриму снова явиться этому миру. Пагсли рассказывает парочку жутких историй про деяния директора академии, и я удивляюсь, как он все это вынес. Брат Уэнс явно не слабый и мягкотелый, как она о нем думает. Может быть, как раз школа сделала его совершенно другим. Невермор вообще всех меняет. Мы подъезжаем к до боли знакомым воротам с гербом в виде ворона сверху. Железо привычно скрипит открываясь, и я улыбаюсь. Я не был здесь очень давно. Рикман не позволял устраивать встречи, удивительно, что он в свое время хотя бы выпускной разрешил. Тут надо отдать должное Йоко — она напоила всех надзирателей общежитий и празднику никто не мешал. Приятные воспоминания. Жалко, что не могу разделить их с уже бывшей женой. Дергаю бровями, прогоняя грустные мысли, и останавливаюсь на бывшей парковке. Замечаю вдали, как Танака вышагивает по двору в огромной дутой куртке из-под которой торчит объемный ворот свитера. Мы выходим, я подаю из багажника чемодан Пагсли, Уэнс медленно идет в сторону здания. Я иду следом. – Закрепи эту чертову статую, Майлз – громко кричит куда-то на крышу Йоко. – При мне она падала уже восемь раз. Я не хочу сидеть в тюрьме из-за твоей тупости. – Однажды она даже чуть меня не убила, – говорит Уэнс, приближаясь к новому директору академии. Танака оборачивается резко, конский хвост на макушке почти бьет ее по лицу, очки сдвигаются. – Чтоб мне подавиться! – громко радуется и опускает очки. – Голубки! Вот кого я точно не ожидала сегодня увидеть! Мистер Аддамс, – с издевкой кивает Пагсли. – Прицепились за мной, – смеется брат Уэнс. – Не смог отвязаться. – Не представляете, как я рада встрече. – идет ближе к нам и осматривает сначала Уэнс, затем меня, – Вы надолго? У меня тут чертов ремонт, нужно успеть к началу семестра. – Мы на пару дней, – отвечаю за обоих, как раньше. – Смешаем мохито с дешевым джином? – Бери выше, Торп, – вальяжно вскидывает подбородок. – Теперь я пью виски. От старого козла осталась целая коллекция в кабинете. Нам даже пунш запрещал, а сам напивался, как последняя сволочь. Хотя он ею и был. – Но ты ему отомстила, – улыбается Уэнс. – Сполна! – гордо кивает Танака. – Знаешь, Аддамс, тебя здесь не хватает. За все эти годы никто так и не смог стать новой занозой в заднице Рикмана, пришлось сделать это самой. – К сожалению, я не помню, как досаждала ему, – пожимает плечами Уэнс. – После шестнадцатилетия почти ничего из воспоминаний. – Да, Пагсли мне говорил, – растерянно отвечает. – Сожалею, Уэнс. – Давай мы не будем тебя отвлекать, – пытаюсь уйти от неудобной беседы. – Поедем в отель, я слегка устал от шести часов за рулем. – Конечно, – кивает Йоко. – Вы же зайдете еще? – Да, обязательно. – Уэнс подтверждает. – Если ты позволишь, я бы хотела пройтись по корпусам. – Для вас что угодно, – скалится. – Учеников пока нет, можете гулять, где хотите. Пагсли уходит в общежитие учителей, Йоко возвращается к издевательствам над несчастным рабочим, а мы уезжаем, пообещав вернуться на утро. Отель в Джерико оказывается на удивление неплохим. Рикман вообще больше поддерживал город, чем школу, вкладывая большую часть средств попечителей в развитие захолустной деревни. Непривычно оказываться в месте, с которым связано огромное количество совместных воспоминаний, принадлежащим теперь только мне. Непривычно останавливаться не в общем номере. Непривычно ощущать себя отдельно от Уэнс. Внутри немного скребет, когда я доношу сумку бывшей жены до дверей ее апартаментов. Мы договариваемся отдохнуть и встретиться позже, чтобы поужинать. Мы не были здесь восемь лет, и даже не представляю, что в этом городе неплохо готовят. Принимаю душ и ложусь в кровать с телефоном. Нужно поискать ресторан или хотя бы кафе. Первую строчку в браузере занимает «Флюгер». Этому месту уже лет тридцать и оно переживало ни одно свое перерождение. Неизменным оставалось только название. Теперь это вполне себе неплохой ресторан, судя по отзывам. Туристов в Джерико за последние годы стало существенно больше. «Мир Пилигримов» привлекает зевак со всей страны благодаря стараниям Лукаса Уокера. Он принялся за развитие бизнеса после смерти отца. Стучу в дверь Уэнс через час, как договорились. Она открывает собранная по-туристически: теплый свитер, объемная куртка, на ногах тяжелая обувь – Я хочу посмотреть склеп, – заявляет прямо на пороге. – Мы можем сначала съездить туда? – Ты не голодная? – я не совсем понимаю порыва. – Просто я бы поел. – Давай тогда заедем за чем-нибудь? – предлагает несмело. – Я поведу машину, а ты будешь есть. Не могу объяснить, просто Крэкстоун не выходит у меня из головы. – Ну, раз нужно, давай, – киваю. – Забегу во «Флюгер» за сэндвичем, будет достаточно. Не очень понимаю, с чего вдруг ей захотелось посетить склеп. Может, повлияла реклама «Мир Пилигримов», что висит в Джерико на каждом шагу. Я беру перекус и сажусь на пассажирское. Уэнс отпивает свой кофе, внимательно следя за дорогой. Она любит водить. Всегда любила. – Отец не позволяет мне садиться за руль, – говорит, будто стараясь отвлечься от своих мыслей. – У тебя не было прав до восемнадцати лет, – говорю, пережевывая. – Не мудрено, что он опасается. – Ты меня научил? – сомневаясь, интересуется – Да – киваю и отпиваю свой кофе. – Мы однажды влетели в дерево, но в итоге у тебя все получилось. Она потирает лоб ладонью, будто пытаясь заставить свою голову вспомнить. Но тут же хмурится, как от слабой боли и крутит руль, сворачивая в лес. Лодки с брошенными в них веслами стоят тут будто с момента нашего обучения. Странно, что Рикман не запретил посещение склепа, хотя может это Йоко решила возродить традицию посвящений там. Мы плывем в тишине. Уэнс смотрит вдаль на начинающиеся сумерки, а я смотрю на нее. Снова ловлю ощущение дежавю. Не знаю, сколько десятков раз мы так добирались до Острова Ворона. Двери склепа кажутся легче, чем раньше. Мы проходим в него, включив фонарики на телефоне. Я успел позабыть, что здесь нет освещения. Уэнс останавливается прямо напротив саркофага Крэкстоуна и прислушивается к ощущениям. – Не отходи от меня далеко, – моргает несколько раз и хватает меня за руку. – Мне здесь не спокойно. – Так может тогда уйдём? – предлагаю весьма очевидное, замечая, как она напряжена. – Нет, – качает головой в стороны, не смотря на меня. – Здесь что-то не чисто, мне нужно понять. Она тянет меня в правую сторону, освещая стены фонариком. Он начинает моргать и неожиданно отключается. – Дьявол! – сокрушается Уэнс. – Я забыла подзарядить телефон. – Моего хватит, – я поднимаю мобильный в руках чуть выше, освещая широким углом света стену. Склеп слегка обветшал, хотя, казалось бы, что ему сделается. Но стены пошарканы так, будто здесь побывали вандалы. Мы идем молча, огибая плиту саркофага, пока не доходим до левой стены с надписью. Уэнс касается пальцами букв, и меня дергает током. Она замирает, сжимает мою ладонь до острой боли и вскидывает голову так высоко, что кажется ее позвоночник сломается пополам. Я на секунду теряюсь, осознавая, что это видение. Подхватываю ее под лопатки и прислоняю к себе. Телефон упал на пол, фонарик светит вверх, освещая лицо моей бывшей жены, и мне хочется обнять ее до хруста костей. Потому что она кажется мне беззащитной и слабой. Проходит, возможно, чуть больше минуты, как Уэнс открывает глаза, будто от тяжелого сна. – Porca puttana, – хмурится. – Я здесь умирала. Я округляю глаза, моргаю несколько раз понимая, что она ругается по-итальянки. Хотя забыла язык и… Не может быть! – Что ты видела? – мой голос звучит почти истерически. – Гуди, – отвечает, фокусируя взгляд и пытаясь встать на ноги. – Она меня исцелила. Сказала, что больше ко мне не явится. Средневековая врушка. – фыркает. – Тебе нужно на воздух, – подхватываю ее за локоть. – Пойдем, пока совсем не стемнело. – Телефон, Cipollina, – заторможенно говорит, присаживаясь на корточках, чтобы подхватить мой мобильный. Кажется, я падаю замертво. Или возможно мне это снится. Отпускаю ее, стою пытаясь прийти в себя. Она медленно поднимается, потирая лоб. – Как… – язык прилипает к нёбу. – Как ты меня назвала? – Не… – она растерянно моргает. – Не знаю, вырвалось как–то. Даже не поняла. Тяжело выдыхаю, смотря куда-то мимо нее. Всеми силами пытаюсь успокоить разогнавшееся сердцебиение. Но дыхание учащается так, что мне перестает хватать воздуха в этом чертовом склепе. – Пойдем, кажется, мне нужно выпить, – говорю, разворачиваясь, и иду в сторону выхода. Если сейчас случилось то, о чем я так мечтал, то я откровенно не знаю, что делать. Я рад произошедшему, но одновременно с этим, совсем не понимаю, как дальше быть. Нет, подождите, куда я разогнался? Она просто вспомнила итальянский и мое прозвище. Ничего больше. Ни страстных признаний, ни ссор, не примирений. Просто итальянский и все. Стоит притормозить. Дорога обратно в Джерико проходит для меня как в дурмане. Я пытаюсь призвать себя к адекватности, разбудить повзрослевшего Торпа внутри, но его усыпил влюбленный семнадцатилетний дурак. Нельзя снова ему поддаваться. Мы все решили, это был правильный выбор. – Ксавье, – Уэнс дважды щелкает пальцами. – Ты молчишь уже пятнадцать минут и двенадцать секунд. Мы поужинаем? – А, да, конечно, – я встряхиваю головой. – Просто не ожидал, что у тебя случится видение. – Всего лишь короткая вспышка, – прыскает. – Из которой не ясно почти ничего. Не хочу себя обнадеживать, возможно это лишь разовый случай. Сворачиваю на переулок, ведущий к «Флюгеру», договариваясь последовать примеру Уэнс и тоже не обнадеживаться. Можно было и заранее предположить, что видения вернутся к ней здесь. Почему мне не пришло в голову привезти ее сюда раньше? Может, мы смогли бы остаться вместе. Может, удалось бы вернуть… Стоп, хватит. Мне там было не очень комфортно. Все случилось, как нужно. Не надо выдумывать. Ужин проходит спокойно. У меня чуть дрожат пальцы от волнения, но я справляюсь. Уэнс иногда ежится, как от холода, но упрямо делает вид, что все нормально. В конце вечера по традиции лучших заведений к нам выходит хозяйка, и я теряю дар речи. Бьянка, оказывается, вышла замуж за Уокера несколько лет назад и теперь заведует «Флюгером». Коротко делится с нами новостями своей жизни. Уэнсдей в растерянности, и я не меньше. Я открываю перед ней дверь, покидая «Флюгер», как перед королевой… моих кошмаров, как и обещала мне когда–то Барклай. Сейчас это звучит довольно смешно. Мы приезжаем в отель и прощаемся до утра. Ночью я сплю довольно спокойно, хотя думал, что до утра буду вертеться в кровати и обдумывать, все, что случилось. Но нет, мне слегка волнительно, но я не трясусь от отчаяния. Утром спокойно прохожусь триммером по отросшей щетине и жду сообщения Уэнс о готовности ехать. Сообщения не приходит, зато бывшая жена стучится сама. Снова в том платье с белым воротничком, поверх которого неизменно черное пальто с высоким воротом. Мы решаем по пути заехать во «Флюгер» за кофе. Он там существенно лучше, чем во времена работы Галпина. Уэнс предлагает мне подождать ее в машине и идет к бывшей кофейне сама. Я складываю руки на руль и опускаю на них подбородок, наблюдая, как она подходит к дверям. Но едва она касается ручки, как ее словно отбрасывает, и я понимаю: снова видение. Вылетаю из машины, несусь к ней, едва успев поймать ее на руки. Она отключается совсем ненадолго. Встряхивает головой и бурчит: – Дьявол, теперь я буду ловить эти приходы за все время без них? – пытается отдышаться, спешно подняться на ноги. – Все в порядке? – серьезно уточняю, осматривая ее. – Что-то существенное ты видела? – Нет, всего лишь гребаный Галпин, – хмурится в отвращении. – Картинки как при быстром переключении телевизора. Но удалось понять, в чем он все-таки виноват. Пошли за кофе, хватит об этом. Спорить нет смысла. Я тоже не горю особым желанием обсуждать Галпина. Он правда виноват перед ней и только из-за него она боялась снова начинать отношения. Целый месяц, читая мои сообщения, она раздумывала, не окажусь ли я таким же подонком. Что заставило ее попробовать не знаю ни я, ни она. Уэнс всегда прикрывала это тем, что поддалась моей настойчивости. Куда потом она подевалась, не ясно. Благо хотя бы теперь она снова при мне. Уэнс выглядит вполне нормально, как было раньше после видений. Надеюсь, все же они вернулись на постоянной основе. Мы берём кофе и едем в Невермор. – Вчера я вспомнила, как спасла тебя от стрелы, – где-то на середине пути начинает несмело. – Очень странное ощущение, знаешь… – Что именно? – я улыбаюсь, раньше мне было больно вспоминать тот момент, а теперь как-то тепло. – Страх тебя потерять, – слегка нервно сглатывает, бросая на меня короткий взгляд. – Очень… Не ясное действие, будто я была готова сама умереть, лишь бы не видеть.. – тяжело выдыхает. – Что? – я округляю глаза и сбрасываю скорость. – Что значит… Ты говорила… Мне требуется пару минут, чтобы понять. Она мне не говорила, что была готова сама умереть. После сотни попыток узнать причину ее поступка, я услышал лишь что-то невнятное о том, что она почувствовала ко мне привязанность и что была совершенно уверена, что сама не умрет. Неужели она тогда просто боялась сказать мне как есть? Она хмурится. Сильно. Всматривается в меня. Я моргаю, дергаю головой. Мне кажется, у меня начинается приступ паники. Все время в терапии я думал, что наши отношения были построены на том, что я был тем, кто безумно любит, а она, скорее, тем, кто принимает любовь. Дарит в ответ, но не доминирует в своих порывах. И вот сейчас мне становится ясно, что, возможно, я просто не до конца понимал того, что она для меня делала. Оливия мне что-то плела про языки любви. Может, мы говорили на разных? – Ты договоришь? – спрашивает с непониманием. – Не важно, – вздыхаю. – Не важно, что ты говорила тогда. Видимо, я просто не понял. Рад, что к тебе начинают приходить новые воспоминания. На парковке школы нас уже, кажется, заждалась Йоко. Она отчитывает дворника, который разгребает снег, и потягивает свой жуткий коктейль. – Голубки, наконец-то, – скалится своими клыками. – Идем, проведу вам экскурсию по святым местам. – Как тебе вообще на новом месте? – интересуюсь, пока мы медленно идем к зданию. – Ответственно, знаешь, – морщится. – Но после Рикмана все ходят по струнке. Да и в целом учеников осталось немного. – пожимает плечами. – Я всех сселила в Офелию и Лаэрт-Холл. – Гамлет-холл пустует? – грустно смотрю на нее. – Да, почти с момента нашего выпуска. – вяло кивает. – История с битвой подпортила репутацию школы, Рикман добавил. Первокурсников начали привозить только в последние несколько лет. Пока мы беседуем, Уэнс медленно прогуливается чуть в стороне от нас. Я не пытаюсь привлечь ее внимание, понимая, что она, скорее всего, в своих мыслях по поводу новых воспоминаний. Один раз я уже совершил эту ошибку. Повторять не планирую. Мы прогуливаемся по всей территории: пятиугольный дворик, учебный корпус, фехтовальный зал, теплица. Почти ничего не изменилось, с одной стороны, а с другой - я будто хожу здесь впервые. Замечаю то, что раньше не видел. Что зал фехтования не такой и большой, что теплица стоит совершенно неправильно. Что учебные классы слишком темные, не знаю, как мы все не ослепли. Возвращаемся к главному входу и прощаемся с Йоко. Она разрешает гулять здесь сколько угодно, но просит сообщить, когда мы закончим. Уэнс несмело идет в сторону изогнутой лестницы. Я остаюсь у дверей ответить на сообщение Хьюза. Когда поднимаю голову, замечаю, как она стоит втором этаже, оперевшись предплечьем на перила, и смотрит на меня с легкой улыбкой. Я слегка хмурюсь, подняв голову, и не могу понять, что ее так обрадовало. Поднимаюсь за ней, она идет мне навстречу, достает из кармана пальто телефон. – Это он? – показывает мне устройство, которое давно пора выбросить. – Да, – я немного нервно сглатываю. – Ты отказывалась его менять. – Это воспоминание о тебе мне нравится больше, – она улыбается шире, и я не могу не улыбнуться в ответ. Мы присаживаемся на ступеньки, и она признается мне в том, что не ответила тогда на вопрос о возвращении в новом семестре, потому что хотела, чтобы я немного помучился. Так по-девичьи глупо и мило, что мне даже нечего сказать в ответ. Лишь тепло посмеяться. Мы оба были влюбленными дураками, похоже. Просто ей удавалось это лучше скрывать. – Я забыл! – восклицаю внезапно. – Еще есть моя старая мастерская. Не знаю правда, что там осталось… – Сарай в лесу? – прищуривается. – Такое голубое здание, да? – Да-да, оно, – киваю. – Хочешь сходить туда? – Нет, давай уже завтра, – поднимается на ноги. – Мне нужно поесть что-то сладкое. Срочно. Я ухмыляюсь и поднимаюсь за ней. Пишу Танаке, что мы закончили и хотели бы вернуться завтра. По пути размышляю, что же я чувствую от того, что она меня вспоминает. Тепло. Я чувствую просто тепло. На самом деле, я просто рад и не более. Мне приятно все помнить и правда здорово, что и к ней возвращаются те моменты. В Джерико мы обедаем и гуляем по городу. Тут много всего случилось. Вспоминаем дни Объединения, праздники в честь Дня Урожая. Уэнс смеется, держась за живот от истории про открытие памятника Крэкстоуну. Я не могу не смеяться с ней вместе. Было здорово. Правда, все ее причуды и выходки кажутся мне теперь милыми, а раньше я думал, что это безумно опасно. Все изменилось: и город, и мы. Есть привычные очертания главной площади, но она теперь совершенно другая. И много всего остального: церквушка, парк… Довольно интересные ощущения. Я будто узнаю здесь все заново. Вечером мы ужинаем и возвращаемся обратно в отель. Уэнс несмело предлагает посмотреть вместе фильм. Я улыбаюсь, прекрасно зная, что мы можем договариваться до утра, пока выбираем, что посмотреть. На удивление она предлагает три варианта, один из которых мне интересен. «Вечное сияние чистого разума» — фильм, который я несколько раз предлагал посмотреть, но Уэнс отказывалась. Я без нее решил не смотреть. – А почему такой выбор? – я уточняю несмело, вбивая в поисковик название. – Просто стала интересоваться интерпретациями искусства на тему воспоминаний, – легко пожимает плечами. Не могу не отметить, что она выглядит… Довольной? Серьезно, она будто удовлетворена тем, как проходит эта поездка. Будто всплывающие воспоминания не вызывают у нее раздражения и тысячи вопросов «Что там было дальше?». Как будто она просто берет их и принимает, как есть. – Ты как себя чувствуешь? – я уточняю, найдя фильм. – Прекрасно, – удивляется. – Почему ты вдруг спрашиваешь? – Осторожность, – хмыкаю. – В прошлый раз скорость возвращения воспоминаний тебя раздражала. – Знаешь, я восемь месяцев жила без них, – улыбается. – То, что сейчас мне приходит, я воспринимаю почти как праздник, – смеется. – Стоило перестать себя проклинать, как жизнь стала налаживаться. Я не стала сегодня идти в мастерскую, потому что там снова может случиться видение. Не хочу торопиться. – Продолжаю подозревать, что тебя подменили. – смотрю на нее с наигранной серьезностью. – Где Уэнсдей Аддамс, которая держит все под контролем и не любит ждать? – Перестала предъявлять претензии жизни, – смеется. – Есть то, на что мы можем влиять, а есть воля случая. Я часто путала эти понятия, кажется. Я потираю переносицу и пытаюсь понять, что же она хотела этим сказать. С такой позицией я согласен, но невозможно странно слышать такие слова от нее. – Мы будем смотреть фильм или я буду любоваться твоей задумчивостью? – она усмехается, садясь на кровать рядом со мной. – А, извини, – смущаюсь. – Поставим на стол… – Нет, давай ляжем, – перебивает. – Мне хочется… – опускает глаза. – Побыть ближе к тебе. Медленно поворачиваюсь на нее и не могу совладать с эмоциями. Почему-то мне хочется рассмеяться. Может, это нервы, не знаю. Не сдерживаюсь, усмехаюсь несколько раз, сжимая губы. – Да хватит, – легко ударяет меня по плечу. – Смейся уже! Я смеюсь. Не могу объяснить почему. Какой-то поток необъяснимой нежности, которая меня переполняет. Качаю головой и обнимаю ее. Просто потому, что хочу поддержать. Просто потому, что она моя родная. Потому что… Не знаю, как описать это. Мне кажется, что я снова попал во времена Невермора, но с другими мозгами. Будто я вижу границу того, где я идиот, а где веду себя рассудительно. Она возится в кольце моих рук, что-то бурчит, а потом тоже смеется. Мне хочется смеяться еще сильнее от этого. В какой-то момент я теряю контроль, и мы валимся на кровать. Уэнс поднимает глаза и в них я читаю какой-то немой вопрос, какое-то ожидание. Я улыбаюсь в ответ и целую ее в кончик носа. Она прикрывает глаза, улыбается. Мне хорошо. И это безумно странно. – Все, давай смотреть, – она возится, выбираясь из-под моей руки и берет ноутбук с края кровати. Я двигаюсь, устраиваясь у изголовья полулежа. Она внимательно наблюдает, ждет пока я перестану двигаться. Ставит мне на живот ноутбук и кладет голову на плечо. Я позволяю себе приобнять ее. Никакого намека. Просто нам хорошо вместе в данный момент. Мы спокойно смотрим, временами обмениваясь репликами о сюжете. Фильм очень сильный, жалею, что не посмотрел его раньше. Почти в финале я чувствую, как дыхание Уэнс на моем плече становится более глубоким. Она уснула. Я улыбаюсь. Тихо закрываю крышку компьютера, выключаю ночник у кровати и тоже закрываю глаза. Мне удивительно спокойно сейчас. Утром я просыпаюсь от того, что Уэнс теребит меня за плечо. – Ксавье, просыпайся, – нетерпеливо бубнит. – Да чтоб тебя, я хочу есть! Я улыбаюсь, не открывая глаз, и мычу отрицательно – Alza il culo, – говорит недовольно. – Нам выселяться пора. Наощупь ловлю ее руку и тяну на себя. Обнимаю и целую в макушку. Двигаю ее в сторону и быстро поднимаюсь. – Дай мне десять минут, – говорю, идя в ванную. – Потом мне нужно будет кое-что сделать. Быстро привожу себя в порядок, бросаю в сумку вещи, и мы выселяемся из отеля. Едем во «Флюгер» на завтрак. Бьянка машет нам рукой из-за стойки, разговаривая по телефону. Я киваю в ответ, Уэнс просто хмыкает. – Мне нужен совет, – интересуюсь, водружая на стол ноутбук. – За какое количество времени перед финалом происходят события пролога? – Хм.. – Уэнс задумывается, отпивая свой кофе. – Если честно, не помню. Но мой совет будет в том, что я не рекомендую тебе писать пролог в принципе. – Почему? – непонимающе хмурюсь, отыскивая в документах нужный файл. – Потому что прологом ты загонишь себя в определенные рамки, – тоном учителя произносит она. – То есть твой финал условно определен. Но ты же не можешь с полной уверенностью утверждать, что не передумаешь, пока пишешь – Справедливо, – задумываюсь теперь я. – Мне нужно немного времени. – Да сколько угодно, – машет рукой. – Пойду позвоню матери. Пока я правлю текст в файле, убирая оттуда излишнее волшебство по просьбе издателя, задумываюсь, что это самое волшебство происходит прямо сейчас в моей жизни. И я не хочу ему сопротивляться. Мне правда легко, я не чувствую прежней истерики. Все будто вдруг стало правильно. Без надрыва. Не знаю, куда приведет наше новое взаимодействие с Уэнс, но она права кое в чем: на все воля случая. А наш случай — это видения. Что еще ей придет, что она вспомнит, предполагать невозможно. Но я, как и она, не тешу надежд. Будь что будет. Решим проблему по мере ее появления. Уэнс возвращается с улицы, когда я заканчиваю с правками. – Ты закончил? – уточняет, допивая свой кофе и морщится. – Сегодня по плану посетить мастерскую. Куда еще мы можем зайти? – Библиотека общества «Белладонны», как минимум, – хмурюсь, отправляя пролог на почту издателю. – Какая задача? Найти места максимальной энергии? – Да, попробовать вызвать видение. – кивает. – Парочку я сегодня вынесу. – Ты звонила Шапиро? – смотрю серьезно. – Не нуди, Торп, – подкатывает глаза. – Звонила, когда проснулась утром. Он сказал больше есть, отдыхать между видениями и сообщить через два дня. Его предположение, что это эффект накопления. Препараты подействовали, и я начала вспоминать. Мы отправляемся в Невермор, шутя друг над другом. Уэнс садится за руль, я возмущаюсь, что она быстро едет. По пути рассказываю, как учил ее водить, она смеется своему упрямству тогда. Подъезжая к мастерской, я немного теряюсь. С этим местом многое связано. И хорошее и плохое. Даже не знаю, как я смог вернуться в этот сарай после тюрьмы. Мы покидаем машину и идем к старым дверям. Никто, кажется, не был здесь с тех пор, как я уехал. Уэнс медленно подходит к порогу и сомневается. Прикусывает губу, хмурится и оборачивается на меня. – Как думаешь, у меня получится вызвать видение? – с легкой надеждой в голосе произносит она. – Я всегда в тебя верю, ты знаешь, – я улыбаюсь и подхожу ближе, чтобы успеть поймать ее при необходимости. – Пробуй, тучка Она в ответ ухмыляется, медленно возвращая взгляд к хлипкому замку и поднимает руку. Мы вместе вздрагиваем от того, что прямо над мастерской пролетает огромная стая воронов. Они голосят во всю глотку, и это немного пугает. – Примем это за знак судьбы, – с усмешкой говорит Уэнс и касается двери. Но ничего не случается. Она пару раз для полной уверенности проводит ладонью по старому дереву, но безуспешно. – Ma che cazzo è questo! – бурчит. – Да откуда это из меня лезет? – Не нуди, Аддамс, – я усмехаюсь и открываю замок. – Пробуй еще раз внутри Сарай обветшал. Время и погодные условия сделали свое дело. Он стал еще более старым, слегка покосился. Я увез отсюда все, что только мог, оставив голые стены. Если б было возможно, увез бы и саму постройку. Слишком многое связано с ней. Мастерская и моя комната — два основных места, где развивались наши отношения с Уэнс. Здесь мы ссорились, здесь же мирились. Горячо спорили и признавались в любви. Уэнс проходит вдоль стен, дотрагиваясь до них. Но не работает. Не понимаю, в чем дело. Тут правда такая концентрация воспоминаний, что ее могло бы в конвульсиях бить от силы видений. Уэнс оборачивается на меня, задумывается на мгновение, а затем идет ближе. – Попробую кое-что, – говорит она, подойдя совсем близко и кладет ладони на мои плечи. Закрывает глаза, сосредоточивается. Проходит всего десять минут, не больше, как ей наконец удается вызвать видение. Голова откидывается назад, она замирает. Я ловлю ее, придерживая за спину. Жду. Она еле ощутимо вздрагивает и медленно опускает голову: – Ого, – говорит на выдохе, фокусируя взгляд. – А мы неплохо проводили здесь время. – Да, тут было всякое, – я усмехаюсь. – Все нормально? Она опускает руки, отступает на шаг. Долго выдыхает, прислушиваясь к себе. По внешнему виду я не замечаю изменений. Реакция на видения прежняя — взгляд быстро стал четким, движения не хаотичные. – Я хочу сходить в твою комнату, – через мгновение произносит: – мне кажется, там удастся вызвать еще видение. – Мы же собирались в библиотеку, – хмурюсь. – Ладно, давай сначала туда, – едва заметно кивает. Мы идем по лесу, под ногами похрустывает только выпавший январский снег. Воздух свежий и легкий. В очередной раз я ловлю себя на ощущении покоя. Мы просто идем и болтаем. Я вспоминаю еще парочку историй про общество, которых не рассказывал раньше. Уэнс говорит, что помнит в общих чертах и удивляется моим подробностям. Уже у ворот академии она берет меня за руку, и я слегка удивляюсь. – Мы пойдем в твою комнату, – серьезно заявляет она. – Ладно, тогда здесь налево, – я в непонимании слегка свожу брови, но улыбаюсь. – Нет, мы пойдем через окно, – машет головой. – Зачем? – удивляюсь, смеясь. – Йоко разрешила нам ходить, где вздумается, а кроме того Гамлет-Холл пустует, поэтому… – Нет, – перебивает. – Помнишь байку Шапиро про нейронные связи? Мы должны идти через окно, как делали это раньше. Аргумент, по сути своей, железный. Действительно, мы часто попадали в мою комнату именно так, потому что в коридоре общежития была толпа надзирателей. Но выглядит это, по меньшей мере, странно сейчас. Совершенно пустой корпус, вокруг никого, и только Уэнс вскидывает голову, примеряясь, как взобраться на третий этаж. Рассказываю ей нашу привычную схему действий: – Я тебя подброшу сюда, – указываю. – Потом нужно опереться на этот подоконник, левой рукой зацепиться за ту балюстраду… – машу указательным пальцем во все стороны, Уэнс внимательно следит и кивает. Ситуация странная, хорошо, что мне хватило ума предупредить Йоко, что в наши планы входило слоняться по академии. К счастью, она давно знает нас и ничуть не удивится, если обнаружит взбирающимися на стену корпуса. Совершаем наш план. Уэнс легко выталкивает хлипкое окно плечом и оказывается внутри. Я взбираюсь следом, ловя ощущение дежавю. – Ничего не изменилось, да? – почти радостно спрашивает она, когда я перебрасываю ногу через подоконник. Оглядываюсь. Действительно ничего. Те же шкафы, те же кровати. Все в этой комнате осталось таким, каким было, когда я уехал. Только слой пыли говорит нам о том, что время прошло. В комнате даже пахнет почти так же. Старым деревом и едва уловимыми нотами краски. Видимо, где-то притаилось ведро масла, которое я мог забыть. Или, может, у меня просто галлюцинации от переизбытка эмоций. Уэнс проходит по комнате, поочередно касаясь всего. Я сижу на подоконнике в ожидании. Смотрю на дверь перед собой, и глаз цепляется за глубокий заруб. Однажды эта комната стала местом действия нашей ссоры. В меня полетел нож, я чудом успел увернуться. Помню, что тогда я почувствовал, что тьма подступает. Меня сорвало очень сильно и я начал скандалить несвойственно для себя. Если бы не внезапное желание Уэнс переключить энергию в более приятное русло, то я даже не знаю, что было бы дальше. Пока она осматривается, я подхожу к двери. Касаюсь пальцами того заруба и улыбаюсь. Это странно и безумно приятно помнить. – Иди сюда, Уэнс, – зову ее попробовать. – Тут интересная штука, может, сработает. – Что это? – она присматривается. – Демонстрация твоей былой любви ко мне, – я отпускаю смешок на эту тему без капли боли. Просто это правда забавно. Она подозрительно хмурится и касается ладонью места заруба. Ничего не случается. Черт, это обидно. Мы стоим у двери, смотря друг на друга, и тут случается странное. Уэнс кладет руку мне на грудь, замирает. – Стой и не двигайся, – сообщает серьезно. Вторая ладонь снова касается двери, и она зажмуривается. У нее получилось. Видение получилось. Она вспомнила, как управлять своей силой. Я придерживаю ее за спину, пока она приходит в себя и пытается отдышаться. Не знаю, что она видела, но это точно нечто волнительное. Потому что ее глаза бегают, осматривая, что угодно, но только не меня. – Что там? – ненавязчиво уточняю. – Я все поняла, – бормочет так же, не смотря на меня. – Поняла, почему я была с тобой столько времени. – Оу.. – удивляюсь. – Хорошо. Наверное. Я не знаю. Правда, понятия не имею хорошо ли то, что она вспомнила. Что это значит? Как теперь с этим быть? Без понятия. И к тому же, если она вспомнила, то совершенно не значит, что она чувствует это прямо сейчас. Я тоже все помню, но чувствую абсолютно иначе. – Ты гораздо яростнее, чем мне казалось, – она наклоняется, всматриваясь, и медленно закусывает губу. – Это темная сторона, – облизываю губы, чувствуя внутри приступ желания ее поцеловать. – Силы матери. Раньше я с ними боролся, теперь принимаю. – Эта твоя сторона мне очень нравится, – она подходит ближе, касается моей шеи, поднимает глаза в ожидании. – Она всегда тебе нравилась, – я не могу сдержать довольной ухмылки. Кажется, часть темной энергии уходила из моего тела во время близости с Уэнс. – Я хочу… – она замирает на выдохе и тянется ко мне за поцелуем. Не могу устоять. Наклоняюсь, касаюсь ее губами. Она все так же меня возбуждает. Как и не было всего того, что случилось. Может, это не вовремя и совершенно точно не правильно, но мне плевать. Мы оба хотим этого прямо сейчас. Никто не будет после страдать. Я не буду надеяться на воссоединение, я просто хочу чувствовать ее до конца. Может, мы разойдемся после как ни в чем не бывало. Плевать. Запомню это ярким моментом и буду жить дальше. Никаких сожалений не будет. Она порывисто отстраняется, всматривается в меня хищным взглядом и произносит: – Cipollina, fottimi Остатки мозгов вылетают из моей головы со свистом после этих слов. Слов, которые она выдыхала, кричала, стонала когда-то давно, кажется, уже в прошлой жизни. Фраза, которая всегда была для меня спусковым крючком. Последней каплей, которая выплескивала наружу все мое неуемное желание обладать ею. Все мысли уходят, оставляя лишь жгучую страсть. Я хочу ее. Хочу прямо сейчас. Некогда думать, как устроиться поудобнее, поэтому я просто толкаю ее прямо к двери. Уэнс ударяется лопатками и возбуждающе выдыхает. Всё. Чека сорвана. Как и ее черное пальто. Блуждаю ладонями по ее идеальному телу, снимая плотное платье. Жадно, даже голодно целую. Шею, ключицы — всё. Все что было родным и по чему я скучал просто до одури. До ломоты в костях, до скрипа зубов. Десятки женщин, что оказывались в моей постели все это время — просто пыль. Просто ничто рядом с ней. Никто так и не смог заставить меня почувствовать желание хоть на десятую долю схожее с тем, что вызывает она. Жаркий стон дурманит сознание. Больше нет ничего, кроме нее. Кроме меня. Кроме нас. Вся вселенная может прямо сейчас умереть, мне плевать. Пусть на землю спустится метеорит или кара богов за грехи человечества. Ничего, абсолютно. Совершенно ничего не сможет сейчас оторвать меня от того, чтобы ласкать ее. Как она любит и как люблю я. Всегда холодная кожа так привычно вспыхивает от моих прикосновений. Она стонет в нетерпении, и я просто теряю самообладание окончательно. Сбрасываю остатки одежды, что мешают нам наслаждаться друг другом. Уэнс помогает. Подается ко мне, хрипло шепчет что-то бессвязное, целует в ответ. Я ухмыляюсь. Вот то, что я так хотел видеть. Как она жаждет меня, как хочет впустить в себя поскорее. Всего секунда, и я делаю то, о чем мечтал так давно. Что обрывками воспоминаний мелькало в моей голове. Что я так старался забыть все то время, что жил без нее. Безумие. Сумасшествие. Помешательство. Чистый восторг. Крепко сжимаю упругие бедра, царапая кожу о жесткое кружево борта чулков и заставляю ее громко стонать от удовольствия. Свожу челюсть, беру ее грубо, силюсь, чтобы не сорваться прямо сейчас. Сначала это должна сделать она. Уэнс должна вспомнить, как это было со мной. В первый раз здесь же в комнате и еще сотни раз после. Как ей было хорошо. Как нам было немыслимо хорошо вместе. Тонкие пальцы сжимаются в кулак на моем затылке, причиняя легкую боль. Она тянет меня к себе и целует жарко, развязно, опьяняюще. Ластится грудью, двигает бедрами в такт. Торопится. Как же она не любит ждать, я это все еще помню. Но не хочу ускоряться. Слишком хорошо. Слишком разрывает сердце на части. Слишком не хочется, чтобы это заканчивалось. Двигаюсь чуть активнее, вырывая из ее горла хриплые стоны. Восхищаюсь, тону в удовольствии. Все как раньше и одновременно с этим абсолютно иначе. Будто не было тех восьми с лишним лет, и у нас это впервые. Ощущения просто на максимуме, будто я никогда не был с ней. Но совсем рядом то, что знакомо. Я знаю, как подвести ее к краю, знаю, как сделать так, чтобы она задыхалась. – Я… – тяжело набирает воздуха в грудь и срывается в прерывистый стон наслаждения. – Люблю тебя, люблю, Ксавье, – голос скатывается в шепот с каждым следующим словом – Прости. Нежные ладони касаются моей шеи, двигаются вверх, гладят щеки. Я целую ее, а она перехватывает инициативу, будто стараясь доказать, что хочет этого больше. Я вжимаюсь в нее всем своим весом и больше не сдерживаюсь. Отпускаю контроль и падаю в бездну экстаза. – Я тоже люблю тебя, – рык удовольствия перебивают слова, которые я хранил в себе все это время. Они выходят легко, потому что это чистая правда. Потому что я правда люблю ее, несмотря ни на что, просто иначе. Без прежней истерики. – Женись на мне, Луковичка, – шепчет, прикрыв глаза. Я замираю. Сглатываю ком какого-то ужаса. Нет, мы не можем сейчас. Мы не должны. – Уэнс, – медленно опускаю ее. – Так мы поторопимся. Мы уже совершали эту ошибку. Давай немного обдумаем. Она встряхивает головой. Нас обоих медленно отпускает внезапная волна наваждения. – Да, – дважды моргает и хмурится. – Ты прав, я просто слишком неожиданно вспомнила многое. Мы поправляем одежду, какое-то время молчим. Я думаю. Правда думаю, стоит ли снова бросаться в эту пучину. Мы только из нее выбрались с большим трудом. – Послушай, – я кладу руку на ее щеку. – Ты очень многое для меня значишь. Так было и, вероятно, будет всегда. Но мы не должны наступать на те грабли, от которых только избавились. Мне нужно подумать.