«Прощай, тёплое Солнышко, я буду по тебе скучать…»
Прохладный воздух заполняет лёгкие, смешиваясь с сыростью и запахом цветов, по знакомому приятно. Девушка съеживается, но вдыхает как можно глубже, набирает кислород и охает, а Гавриил медленно гладит по голове, рассматривая светлые пряди. Золотые, словно самый настоящий шёлк. Не может себя контролировать, а потому принимается целовать в лоб, покрывая липкими и мягкими устами щёчки, губки, шею. Прикусывая, да приговаривая что-то неразборчивым шёпотом. В его глазах играет грех. В этих чёрных и бездонных дырах искрится, пылающая адским пламенем, похоть. Ей страшно. — Мы так давно не разговаривали… Я скучаю по твоей нежной речи. — Задумчиво протянул лжеархангел, утягивая за ладони деву и усаживаясь на каменный стол. Аврелия продолжила стоять на месте и переминаться, перебирая нервно пальцами собственные волосы. Его обличие до сих пор вызывало в ней смешанные чувства. От детского восторга до липкого страха. — Игнорировать удумала? — Что ты, нет! — Открещиваясь, округлила глаза она, продолжая всхлипывать и утирать ладошкой заплаканные опухшие от слез веки. В ответ Дьявол обвел её с ног до головы подозрительным взглядом, а затем похлопал себя по коленкам. Девушке ничего не оставалось, кроме как послушно сесть. Лёгкая, словно пёрышко, она еле касается, настороженно посматривая за спину, дабы не доставить лишний дискомфорт. Какая заботливая. Аврелия даже и не сидела толком, просто стояла в неудобной для себя позе, изогнувшись, словно кривая линия. Но мужчина придавил её за талию, усаживая на себя с силой, отчего у неё больше не получалось держать дистанцию. — Эм… О чём бы ты хотел со мной поговорить? Воздух наэлектризовался, мышцы свело отвратительной болью, тянущей и вдавливающей мясо в кости. — Много о чём. Даже о том, чего твоей душе никогда не постичь, но именно сейчас я хотел узнать, почему ты ушла в тот день. Почему ты покинула меня, ничего не сказав? Святая Дева? — Та склонила лицо вниз, что явно не понравилось ангелу и он больно сдавил челюсть, поднимая резко вверх. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Не смей отводить взор. Глаза лукавого опасно загорелись, впиваясь в душу. Боязливо, но она смотрит на него, а тот продолжает давить. Гавриил прекрасно знал о чувствах своей цели, о её потаённых страхах, о мыслях и вертел ею с помощью всего этого, как хотел. Его злит, что она провела черту между ними. — Я не знаю, правда… ничего не помню… Прости, что разочаровала тебя. — Глупое дитя… И какой от тебя толк? Совсем ничего не помнишь? — Совсем, Архангел Гавриил. Ну конечно же — развалиться в кашу по собственному желанию ни один человек не способен. Лишь вздохнув, Сатана треплет светлое создание по макушке, а затем, поворачивая к себе, целует. Нежно, мокро, солёно и умело, точно страстный любовник, которого у неё никогда не было. Тело само поддаётся, от запаха ладана разум дурманится, пока ангельский лик размывается перед глазами. Отвечает ему взаимностью. Отвечает в надежде, что дальше не зайдёт. Пламя становилось горячее, опаснее, обжигая её острыми лезвиями. Вокруг мелькали очертания внутри храма, отделанного белым камнем. Летняя прохлада щекочет пальцы ног. Отвлекает звенящим молчанием. Но он продолжает сплетаться с язычком, не реагируя на женские недовольные мычания, а только сжимает упёршиеся ладошки святой в своих сильнее, затем разводит в стороны, не получая сопротивление, укладывает на свои широкие плечи и, не закрывая глаз, с причмокиванием даёт ей вдохнуть, а потом вновь и вновь возвращается. Разглядывает деву, наслаждается, смакует, словно сочный плод с древа познания. Поза смущает и Аврелия не может даже пошевелиться, сидя на нём сверху, в то время как он, скользя вдоль по рукам, опускается вниз по талии. Ему хочется, чтоб это не кончалось. Ему хочется продолжения, в то время как ей уж совсем наоборот, гадко. Гладит, сжимает бёдра, отодвигая ткань мешающего платья. Вдали прогремел гром и ударила первая молния. Заморосило, охлаждая кожу. Она подпрыгнула от неожиданности, вжавшись в единственное существо поблизости. — Что такое? — Со смешком облизывает свою нижнюю губу он, и смотрит на затянутое небо с неприязнью. — Дождь… холодный. Аврелия была рада ему, всё-таки, это спасло её от невыносимой пытки. Хотелось запихать в рот кусок земли или выпить воды из лужи, это всяко было бы чище, чем его грязный рот. Но поцелуи были самым невинным, что Дьявол мог сотворить, так что даже за подобное она была благодарна. Замечая, как девушка с удовольствием закрывает глаза и выдыхает пар, ловя капельки с неба веками, Гавриил усмехается. Такая забавная, радуется какому-то дождику, после его не самых воодушевляющих картин с горящими в Аду детьми. Да она сама, как маленький ребёнок, не знающий ничего об этом мире. — Не волнуйся, я рядом. — Закрывая крыльями, он целует её в макушку, которая успела промокнуть. Стало совсем темно и лишь свечение от тела позволяло разглядеть какие-то рельефы. Лица лжеархангела было не видно, но Аврелия интуитивно ощущала горячее дыхание на своей коже. — Тепло? Кивает, не понимая, почему он вдруг стал к ней нежен. Она не забыла, что было пару минут назад, что вся эта доброта — лишь притворство. Помнила отчётливо от и до, как Дьявол душил её, как издевался, как беспощадно поедал её внутренности, не переставая смеяться, каждый раз обманывая, каждый раз, заставляя, сомневаться в самой себе. Не забыла, что он сделал с человечеством, как обошёлся с невинными детьми, крики которых звучали до сих пор на задворках сознания. А животные? Они были так же пощажены и попали в Эдем или их так же… Душа сияет ярче от радуги эмоций, но не слепит. Наоборот — приятный, тёплый лучик, как от горящей свечи в тёмной комнате. Звери изначально спрятались кто куда, но теперь, казалось, даже самые крупные представители миротворной фауны не желали попадаться на глаза. Из-за страха, который поселился в этом месте. Было грустно от столь очевидного факта, всё-же, как она любила животных и привыкла к их присутствию, так и не смогла от этого отвыкнуть. Даже будучи в полудрёме, она ощущала мягкие лапки, видела размытые очертания, хихикала от щекотки и игралась, трепля за мягкую шерстку лисичек, которые забавно стрекотали от её ласки. Больше всего она полюбила кроликов — таких белых, гладких, тёпленьких и мило дёргающих розовыми носиками, когда принимались жевать траву, лежа прямо у её лица. — Милая, — лучезарно улыбаясь, Гавриил внезапно нарушил образовавшееся молчание и вырвал из мыслей, протянув пугающие слова на ушко, — я приготовил тебе маленький подарок. Не перестаёт наминать упругие участки тела своей возлюбленной и впивается острыми пальцами, будто спицами. Аврелия съежилась, вопросительно подняв бровь. — Подарок? — Да, но не сейчас. Покажу, как только ты выполнишь одну просьбу. — Уф, м… — теряя мысли в шуме листвы, златовласая, точно под гипнозом, слабо повисла на его шее, — и какую же просьбу? Дьявол ухмыляется, берёт святую за ручку и целует в тыльную сторону ладони. — Хочу, чтоб ты приклонилась предо мной и приласкала. Хочу ощутить, как ты произносишь имена мои. Со всей любовью, которая в тебе есть. Он будто нарочно издевается. От подобного заявления у неё расширились глаза, ибо у него было ну уж очень через чур страстное желание ею обладать. Во всех смыслах этого слова. Неужели, не хватило предыдущих дней? Неужели, она ему ещё не надоела? Губы пересохли, язык щиплет острыми шипами, горло сдавливает, петля затягивается туже. Она отворачивает голову. — А если я… откажусь? Мужчина удивлённо вскинул брови, приоткрывая одно крыло, отчего линия света упала на её личико, как только сверкнула очередная молния. Его молчание сдавливает внутренности, скрепляет лёгкие между собой и сжимает. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Если откажешься, будь готова принять последствия. — Обнажая ряд прямых зубов, ухмыляется победоносно и ожидает. Молча. Это молчание и его неподвижная поза внушали животный, непередаваемый страх в купе с широкой улыбкой, которая напоминала вытянутые, вставшие вряд прямые лошадиные зубы. И Аврелия помотала головой, показывая этим, что готова к испытанию. Лицо резко наклонилось очень близко, отчего дева икнула. — Ты так смотришь на мои крылья… Хочешь начать с них? — Нет-нет, я не это имела в виду!.. Подожди! — Как это волнительно, — расправляя их, он смотрит, выпытывая, а затем быстро моргнув, притворно прикрывает глаза, — только пожалуйста, будь нежнее… они очень чувствительны. Её окутало омерзение. Гавриил обдал лебединую шею дыханием и оставил влажную, слизкую, ледяную дорожку противным длинным языком. Пришлось подчиниться, выполнить эту гадкую просьбу, сделать как он приказал и забыть, потому что всё куда лучше, чем быть вдавленной в каменный стол и… Девушку передёрнуло от неприятных воспоминаний. Лучше не думать об этом, вдруг он и мысли читать может? Наверняка может. И не дай Бог увидит постыдные картины, услышит, заинтересуется, поймёт всё не так. Ангел не двигался с места, пока руки водили вдоль перьев, которые были не такими, как она ожидала. На вид — абсолютно обычные и ей казалось, что они будут мягкими, рифлёными, но на ощупь они не были приятными. Наоборот — грязные, маслинные и резали щетинками кожу. Запредельное волнение бушует штормом в груди, Аврелия одёргивается с ужасом, замечая на своих пальцах мелкие ссадины. — М-м-м, о да… Какое же блаженс-с-ство! Твои ладони действительно божес-с-ственны! — Гавриил вжался в грудь девушки и томно простонал. Прорычал утробно, словно голодающий гигантский змей, точащий клыки на ничего неподозревающую жертву. Когда святая перестала касаться его крыльев, он нахмурился, ядовито прошипев. — Гладь ещё. Гладь. Ещё. Ещё. Ещё. ЕЩЁ. Чем больше она заглушала эти чувства, тем сильнее они нарастали, мотая её из стороны в сторону. Нельзя больше терпеть, подпитывая душевную боль тускнеющими кадрами из прошлого. Кровавые картины, выпотрошенные и разорванные ученики, замерзший насмерть трудовик, которого нашли худого и скрюченного в вырытой на стадионе яме, словно мумию в гробнице, одинокая бедная могила её бабушки где-то за кладбищем, хризантемы, тени, дедушка, удаляющийся всё дальше от неё во мрак — всё это перемешалось в сплошную кашу. Слёзы полились с глаз ручьями и Аврелия закричала, отталкивая от себя массивное тело Гавриила. Тот, будто не ожидая, отшатнулся. А она спрыгнула, упала на грудь, но не остановилась. Вскочила на ноги и побежала. Рванула через лес по сырой траве, которая становилась острой, сухой и жухлой, больно впиваясь в голые лодыжки. Не оглядываясь, мчится всё дальше. Рывками, прыжками на не слушающихся ногах, в которые словно вонзили тысячу маленьких иголочек. Пространство начало искажаться, деревья вытянулись вверх, ели и сосны загородили дорогу, большими ветками, точно лапами, цепляясь за волосы, за ткань чёрного платья, чем тормозили, не давая проходу. Ноги вязли в грязи, в образовавшемся из неоткуда болоте. Всё-таки рискнула оглянуться, но за ней никто не гнался, падшего архангела было не видно. Либо из-за темноты она попросту не сумела его разглядеть. Внезапно услышала громкий хлопок, словно сломались ветки. Сердце забарабанило с новой силой, подгоняя непутевую хозяйку бежать быстрее, подталкивая на необдуманные действия, а разум приближая к пучине. Он ведь мог летать… — Господи, спаси… Умоляю! Не оставляй меня, пожалуйста! Прошу! Я здесь! Я умоляю! Молю… Услышь. Начался самый настоящий ливень, лишь иногда мимолётные вспышки молний освещали дорогу, помогая девушке ухватиться за ветку и вытянуть себя из грязи, в которой тело увязло почти по пояс. Светловолосая промокла до нитки, ледяная вода омывала тело, заставляя платье неприятно липнуть к коже. Соски болели от холода, губы дрожали, а пальцы на руках задеревенели и не желали разгибаться. Но останавливаться было нельзя. Она не боялась захлебнуться, не боялась быть похороненной заживо в трясине или замёрзнуть. Да и смогла бы она умереть дважды? Всё что угодно, любые испытания природы, только бы не видеть больше Гавриила, не слышать его шёпот, не ощущать прикосновения. Признает, что боится. Что трусливее человека не сыскать. Что не может ничего другого сделать, кроме как поджать позорно хвост и сбежать, стыдливо давая себе пощёчину этим замечанием. Она увидела яркий свет и неосознанно потянулась к нему, побежала, шмякнув себя в грязь и царапая руки в кровь. Её опять начало лихорадить, из-за чего движения сковывались. Ветер прекратился, дождь перестал идти, всё вокруг внезапно поменялось, став приятным, тёплым, безопасным и уютным. Защебетали птицы, где-то пробежали оленята. Задыхаясь, Аврелия подняла голову, лежа на животе, опираясь о локти и не веря своим глазам. Перед нею был высокий, светлый силуэт ангела, лица которого она не видела. Девушка села на колени, подгибая под себя ноги. — Я пришёл на твой зов, дитя. — Донёсся приятный бархатный голос, которому хотелось верить. — И я здесь, чтобы спасти тебя, возлюбленная Аврелия. Руки тянутся к ней и поднимают. Девушка вмиг становится чистой и сухой, словно не попадала под проливной дождь, словно не утопала в терпком болоте, где пахло тиной и сладковатым смрадом. Сердце замирает, когда она прижимается к спасителю, добровольно сжимая под плечи и обнимая крепко-крепко, как самое дорогое существо на свете. Хлюпая носом, та хочет что-нибудь сказать, хоть как-то отблагодарить, но мысли путаются, а язык не слушается. — М-мне… Мне было так страшно… Я не понимаю, я… как же… всё это теперь, неужели… всё это действительно не сон? — Нет, Аврелия, это не сон. — По интонации ангела можно было понять, улыбается тот или хмур. И сейчас были слышны нотки именно той тёплой улыбки, которой ей так не хватало. Руки ласковы, что она невольно вспоминает о дедушке, когда он так же гладил её по голове перед сном, рассказывая очередную историю из своего детства. Слёзы счастья засияли на ресницах, подобно утренней росе. — Дорогая, ну зачем же было убегать? Ступор. Резко отталкивается, когда начинает чувствовать, как костлявые холодные пальцы проводят по её спине. Голос… Этот голос будет до конца дней преследовать её в ночных кошмарах. Он улыбается, но уже не так, как она представляла. Улыбка Гавриила широкая, деформированная, страшная. Смотрит на неё стеклянным взглядом, а Аврелия кричит и мечется, панически расширив очи в поисках выхода. Деревья сворачиваются, лес становится похож на размытую и нечеткую картинку, запахи исчезают. Она буквально теряет обоняние. — Нет! Нет! Отпусти меня! — Ах, несчастная моя душа, но не волнуйся! Ты наверняка так хотела увидеть мой подарок? Пора преподнести его тебе, — голос двоится, хрипит, издевательски растягивает гласные, а после место меняется и святая, оказавшись у того самого каменного стола с поваленными колоннами, замирает, перестав барахтаться, — красивый, неправда ли? Ну как, тебе нравится? Пушистый кролик, которого она держала на руках, так жался к ней от страха в тот день, когда он пришёл сюда, теперь лежал в тарелке… мёртвый. Она узнала пушистика из-за маленького пятнышка на лапке. Бездыханный, с раскрытым ртом, в котором копошились личинки. А Гавриил радостно хлопает в ладоши, словно отмечает какой-то праздник и посмеивается, вторя одинаковое «ешь, ешь, ешь!» И всё это напоминает какую-то бессмысленную сцену из артхаусного кино на потёртой кассете, которую родители строго-настрого запретили смотреть и спрятали на верхнюю полку шкафа. — Прекрати… Пожалуйста, прекрати… — Дрожащим голоском молит Дьявола, смотря на труп бедного животного с жалостью. Грудь горит, в сердце впиваются осколки несчастий и рёбра схлапываются, не позволяя ему выпрыгнуть. Слёзы щекочут неприятно, до раздражения, руки в треморе отрываются от бёдер и хватают столовые приборы. Она удерживает себя, воет, тяжело дышит, словно задохнётся тот же час, но тело не слушается, руки безоговорочно касаются ледяного серебра и пододвигают тарелку поближе. Та всё ещё сопротивляется, и, чтобы помочь своей прелести, лжеархангел становится за спиной, скользит вниз по плечам, останавливаясь только на кистях. Мужчина зажимает их и контролирует. Это место становится похожим на квартиру, на маленький зал с длинным столом, который выдвигали на празднование, и за коим никто больше не сидел. Маленькие картины в позолоченных дешевых рамочках с водопадами двоятся, вместо красивых райских пейзажей — адские кровавые реки. — Вот так, режем-режем-режем, вдоль и поперёк, — напевая песенку, Гавриил отрезает кусочек и нацепив на вилку, под заикания и рыдания Аврелии, подносит, но не к её рту, после чего жуёт, с аппетитом проделывает то же самое ещё несколько раз, пока в очередной, самый последний не говорит то, отчего нутро девушки напряглось в десятикратном размере, — это так вкусно, милая. Ну же, попробуй. Тошнота сжимает горло до боли, шея выгибается, она вертит головой, смотря молебно в его чёрные глаза, но он не выражает и доли сожаления. Поглаживая одной рукой плечо, он, растянувшись в широкой улыбке, неестественной, нечеловеческой, что аж трещала кожа, отпускает доминирующую руку девушки, в которой была вилка и водит ладонями по воздуху. Как бы подначивая к трапезе. Поторапливая приступить к дегустации. Открыв уста, Аврелия дрожит и подносит мясо к своему рту. Сама. И запихивает. Чавкая, с трудом глотает, не контролируя собственное тело. Скрипит зубами и улыбается ему криво в ответ, пока с уголков губ стекает бордовая жидкость. — Д-да, очень вк… вк… вкусно. — Это говорит не она, таким писклявым и сдавленным голоском, будто ей пережали связки. Это всё он. Забрался в мозг, как паразит и теперь сжирал его, заменяя чем-то вязким, холодным, чужим. — Я так рад, что тебе понравилось! — Улыбается довольно, притворно изображая смущение и гладит её оголённые плечи, которые покрылись мурашками. По-обыденному, словно семейная пара на семейном застолье. Но она была в здравом рассудке, чтобы понимать, насколько всё происходящее ужасно. Она бы никогда не стала это есть, даже в приготовленном виде. Лишь чудом не подавилась, запихивая очередной кусок крольчатины в рот. Лже-Гавриил не унимается, присаживаясь напротив. — Попробуй печеночку, она ещё лучше… Не выдержав накала, девушка вдыхает через нос. Её мутит, как после выпитой натощак воды. Нос жжёт, сладковатый запах доводит до головокружения, а вкус тёплых органов кролика до тошноты. Находит в себе силы вырваться из порочного круга и, падая на траву, выблёвывает всё проглоченное. Мужчина разом меняется в лице, он больше не улыбается. Его лицо приняло серый, болезненный оттенок. Превратилось снова в безжизненную маску с хмурым, недовольным, разочарованным взглядом. — Что за свинство? — Он шипит, словно змей. Пугающе, незнакомо, разрывая барабанные перепонки. Иллюзия расплывается, с шумом возвращая всё на круги своя. Деревья, яблони, покошенные берёзы, холодные камни. Девушка даже не может разогнуться, сидя в позе эмбриона, пока монстр за её спиной продолжает нашёптывать. — Ты должна быть благодарна за такой щедрый дар, ведь я вложил в него всю свою любовь! Злые слёзы застилали глаза, капая на руки, но она не сказала ничего, завывая во весь голос, пока ком в горле прожигал дыры в слизистой. Виски пульсируют. Запах снова и снова заставляет блевать, выворачивая желудок наизнанку, пока тот не очиститься до конца. Однако, выражение лица ангела не изменилось. Скрестив руки в замок, он лишь безмолвно наблюдал. Смотрел, как дева страдает и ничего не говорил. — Прости. Прости. Прости меня. Прошу, прости. — Аврелия подползает к нему на коленях, зажимает подол хитона и тянет, склонив голову к земле, пока золотистые кудри скрывали её покореженное лицо. — Это послужит тебе уроком. — Холодно отчеканил он, не шевеля ни единой мышцей на лице. — Не смей больше проявлять ко мне неуважение. Верно. Дьявол не принц на белом коне и он доступно показал, что случается с теми, кто не идёт ему навстречу. Пугать воспоминаниями невинную душу было забавно, но не давало желанной реакции. Ко всему прочему, он в самом деле был щедр, потому что не прибегал к столь радикальной мере до сегодняшнего дня. Это она спровоцировала его на это, она виновата, она сама обрекла беззащитного крольчонка на гибель. — Я не хотела, прости, я не хотела… не хотела… Прошу, не трогай никого! Я сделаю в-в-всё! Только… — Вставай. Давай. Вот так, не торопись, — теперь Гавриил был в хорошем расположении духа и помогал ей подняться, игнорируя мольбы о сострадании, а она, глядя на него, дрожала, словно преступник перед казнью, не в силах унять чувство непередаваемого горя, — идём, нужно умыть твоё личико, ох, как испачкалась! Добился того, чего хотел и был более, чем удовлетворен. Теперь она винит себя, глубоко царапая собственную чистую душу, пачкает её во грехе, даёт ему себя, сама загоняет в клетку. Аврелия, бросив взгляд на тарелку, поначалу хотела было снова оттолкнуть мужчину и попытаться сбежать, спрятаться от него где-нибудь в канаве, но рациональное мышление подсказывало, что делать этого не стоило. Нельзя ни в коем случае, если она не хотела пройти через всё это ещё раз. Если не хотела увидеть чей-то труп, который не появился бы, будь она чуть более покорной. Если бы она только выполняла все прихоти Гавриила, если бы не сбежала… Пощадил бы тогда он несчастную животинку? Всё, что она могла сделать, так это кинуться к воде из его объятий, начав энергично промывать рот и пить, жадно глотая воду с ладоней. Впервые смотрит на себя в отражение после последнего посещения водоема и ужасается, не узнав человека по ту сторону. На неё смотрела поникшая, замаранная в крови трусиха. Убийца. Капельки выкатывались, подобно жемчугу с глаз, падая в воду и очищая её от скверны. Девушка сняла с себя чёрное платье, подаренное им, шурша, промокнула слёзы тканью и принялась отстирывать. — Какая же ты у меня хозяюшка, — мужчина неожиданно оказывается за спиной, отчего она подпрыгивает и жмуриться, а он посмеивается, притягивая к себе за талию и утыкаясь в обнажённые лопатки, — тише-тише, это всего лишь я. — М-мне правда… очень жаль… — Жаль, что поступила так необдуманно? — Хмыкает, заставив прикусить губы. Заставив испытать такой поток эмоций, от которых разрывалось сердце и болела душа. — Рад, что ты смогла сделать из этого выводы. Ох, ну всё, прекрати. — Он отбирает у нее платье и нюхает, желая ощутить запах, которым пропиталась ткань. — Ты святая, тебе нет смысла отмывать душу от грехов. — Никакая я не святая… — Она поворачивается к нему и смотрит. Смотрит с надеждой. С этой глупой, наивной надеждой. — Могу ли я… просить у тебя кое о чём? — И о чём же? — Подсознание Дьявола было адски довольно подобным раскладом. Эта женщина, наконец, принимает своё положение, пока он невинно играется с прядками длинных кудрявых волос, очищая их от кусочков прилипшей плоти. — Я умоляю тебя, Гавриил. Не причиняй вреда животным, они тут не причём… В голове хаос, мысли спутываются, одна хуже предыдущей. И Аврелия старательно откидывает их, занимаясь этим неприятным состоянием — самокопанием. Болезненно, оно напоминает о горькой утрате ударами в спину. Как-то спонтанно, мужчина выпрямляется и опускает отчищенные пряди Аврелии плавать в кристально-прозрачной воде, а сам, потирая подбородок пальцами, словно бы раздумывая над предложением, улыбнулся во всё пространство лица, впиваясь чёрными расширенными зрачками в точечную женскую фигуру. — Хм, и вправду. Тогда, должен ли я наказать тебя за дерзость, прелесть моя? — Д-да, но прошу, пообещай… — Что пообещать? — Гавриил наступает, а она отходит спиной назад, не прерывая зрительного контакта. Тот идёт на широкую ногу, размашисто, в два шага достигая её, а она неуклюже старается преодолеть тяжёлую водную гладь, которая была ей совсем не подвластна и тормозила, вынуждая врезаться мужчину в себя коленями. Они остановились, когда Аврелия упёрлась в каменную мокрую стену, потеряв пути к отступлению и робко отвела взгляд, как только лжеархангел с любопытством провёл ладонью по грациозному изгибу её талии. — Что я должен пообещать моей возлюбленной Аврелии? — Что не причинишь никому вреда. Это единственное… что я хотела бы попросить в качестве свадебного подарка. — Просить такое у самого Дьявола, ха-ха! — Чёрные отростки, похожие на паучьи лапы, на какие-то грубые линии выведенные небрежно тушью, вылезли из рта и начали обследовать её ключицу, поднимаясь выше, пока не заползли обратно, издавая противное стрекотание. — Ты точно не в своём уме, душенька. Но так уж и быть… Грубо, он поворачивает Аврелию лицом к стене, заламывает руки за спину и, сгорая от нетерпения, жмётся к ней всем телом, желая вдохнуть аромат женской кожи как можно сильнее. — Это значит «да»? — Это значит «я подумаю…» — Усмехаясь, Гавриил проводит языком по напрягшейся мышце у шеи и откидывает мешающие длинные волосы святой. Она замерла, уставившись в отражение в воде. В его пугающие очертания, которые размываются, как только он взмахивает крыльями, откидывая мощными хлопками волны. — Ш-ш-ш, не дёргайся. — Но что мне… делать? — Раздвинь пошире ножки. — Он сдавил её за выпирающие ягодицы, сощурившись. А она, только тихо ахнув, безоговорочно выполняет, словно по команде. — У-у-у, какой шикарный вид и какая у тебя сочная попка! Тц, но так я не вижу твоего лица… Надо бы это исправить, как считаешь? Он неожиданно переворачивает её к себе лицом и ставит в нужную ему позу. Разводит бёдра в стороны, заводит руки Аврелии за голову и ухмыляется, любуясь её ступором и специально, чтоб она видела, заостряет внимание на самых интимных местах. — Гавриил, я… — Девушка мнётся, желая двинуться, но он останавливает её, потираясь головой о живот. — Молчи и не шевелись. — Эти гляделки длились неоправданно долго. И за всё это время не было слышно ни пения птиц, ни хихиканья лисичек, ни ленивого рычания львов. Казалось, будто они взяли и испарились. Всего лишь, на самом деле, попрятались, насколько это было возможно. Когда ему надоело просто стоять и глазеть на неё, то он перешёл к более решительным действиям. Отошёл на метра два и поманил к себе пальцем, а Аврелия, не имея права на отказ, подошла к нему, прикрывая свою грудь руками. Эта излишняя скованность начинала действовать ему на нервы. — Не закрывайся от меня. Разве там есть что-то, чего я не видел? — Н-нет… Нету. — Вот и замечательно. Хах, ну надо же, какая пре-е-елесть, — наблюдая, как она неохотно ласкает себя за грудь по его прихоти, Гавриил довольно посвистывает, а когда вожделение доходит апогея, он страстно обнимает красавицу и выдыхает ей в шею, — сейчас ты пожалеешь, что не отдалась мне с самого начала… ох, чёртова дева, я возжелал тебя с тех самых пор, как познал твой истинный смысл! Ещё один день прошедший в стонах и криках, чего она так деликатно избегала всё это время. Девушка лежала на спине, закрывая себя руками и позволяя лжеангелу себя касаться, разрешив ему играться со своими кудрями и спутывать их между пальцев. Она считает себя грязной шлюхой, которая вот так просто, стоило лишь надавить, переспала с Дьяволом. Без претензий, без возмущений, раздвинув ноги и позволив себя грубо отыметь. Он был слишком огромным для её миниатюрного хрупкого тела, но его не останавливали такие мелочи. Ведь она добровольно на это подписалась. В голове крутилось только одно слово — мерзко. Это случилось спонтанно, без конкретного контекста. Вверх-вниз, вначале нежно, а потом сильнее, пока кольцо мышц сжимается и разжимается, впуская его пальцы внутрь, а затем и что-то побольше, то, отчего Аврелию захлёстывало, как от километрового забега лихорадкой. Противная липкость и прижатая к груди властная рука доводит до громких стонов, до молебных вскриков. Ещё немного и она сорвёт голос. Та правда не помнила, как это произошло и почему они оказались сплетёнными в жарком поцелуе, а дальше… Дальше только секс, развратный и грязный, насколько могло быть, которого она и вообразить не могла, раскрепощающий её скромность и разрушая целомудрие. Не хочет думать о тяжести собственной груди, не хочет вспоминать свои стоны, от которых было противно, не хочет вспоминать его лицо, которое искажалось и, раскрыв уста, шептало её имя. Аврелия не понимала, что на неё нашло, когда она сосала ему, захлебываясь в слезах и молила взять её как можно скорее. Её это шокировало. Она не знает, каким образом так выходило. Она не хотела быть его секс-куклой. Не хотела этого всего. Она не понимала, почему выкрикивала мерзкие и ужасные вещи рычащим голосом, на которые её язык был не способен. Она не понимала, что на неё нашло, когда она обхватывала его ногами за таз и насаживалась сама, выкрикивая украденное им имя под похотливые взгляды со всех сторон. Под его взгляды. И не понимала, какого чёрта до этого запихивала так же безвольно сырую крольчатину себе в рот. Как такое вообще произошло, почему не получилось остановиться, почему руки не слушались и сами тянулись к поданному мясу? Это всё его влияние. Он просто ею играет. Играет с живым существом, не заботясь ни о какой морали. После того как он вдавил её в этот самый стол, на котором девушка так не хотела оказаться в качестве главного блюда, она, оскорблённая и униженная, теперь смотрела в застланное серыми облаками небо уже пустым взглядом. Единственное, что могло выветрить негативные мысли и усмирить боль внизу живота, так лениво плывущие облака. А Гавриил любовался, не в силах насмотреться на неё, и ласкал безостановочно, кусая до неприятных покалываний кожу, оставляя глубокие, рваные раны. — Тебе суждено было быть моей. Не сопротивляйся. Просто отдайся этому удовольствию, выплесни свои чувства наружу… Вдоль лопаток, как острие ножа, водят его когти.«Со мной ты в безопасности.»
Нутро болело, Аврелия уже не надеялась на спасение, а из опухших уст вышел нервный смешок. Тонкие женские пальцы леденеют и ангел греет их в своих ладонях, оставляя поцелуи в костяшки, хищно облизываясь, улыбаясь, пугая своей кукольной мимикой. Внушая с усмешкой на устах ложное спокойствие и недолгую безопасность. Уснуть. Ей хочется как можно скорее уснуть и не просыпаться. Ни за что не просыпаться, дабы не оказаться в этом ужасном месте, погрязшем во лжи, страхе и отчаянии… из-за него.