Баю-баюшки-баю Не ложися на краю Придет серенький волчок И ухватит за бочок.
Сердце Аврелии замедляет ритм, кожа покрывается теплом, словно одеялом, от приятных воспоминаний.Он ухватит за бочок И потащит во лесок, И потащит во лесок, Под ракитовый кусток…
Она ещё какое-то время смотрела в то место, хмуря брови, пока трепала брюхо зверя. В конце концов, довольное пыхтение под нежными руками заставило её расслабиться. Икота прошла, всхлипы прекратились, и она наконец почувствовала полное уединение с когда-то бывшим Эдемским садом. Из кустов выбежало два медвежонка, перекатываясь и покусывая друг друга за уши, но когда те увидели незнакомое существо в виде голой фигуры с одним только пучком золотых волос на голове, то испуганно сиганули кто куда, неуклюже сталкиваясь друг с другом лбами. Медведица присела, потёрлась головой на прощание с Аврелией и, отпуская девушку, зашагала медленно к детёнышам, принявшись тыкаться в них носом и пыхтеть, подгоняя возвращаться в глубокую чащу. Подобная картина умилила святую, что она и позабыла о случившемся. Позабыла о таком отвратительном состоянии, которое испытывала нескончаемо. Эдем ведь изначально был таким умиротворённым? Скорее всего, ей не удастся узнать это. Уже не помнит ни настоящую себя, ни того сколько месяцев или лет она пробыла в этой долине, ни своей жизни. Слишком многое изменилось в компании с Дьяволом. Ощупав себя интуитивно, Аврелия обнаружила на теле глубокие следы от укусов, которые вызывали чесотку и раздражение. На столе она смогла найти платье, аккуратно разложенное специально для неё. Белое и уже чуть более закрытое, в пол, но точно так же полупрозрачное. «Изврат» — брезгливо фыркнула про себя она и пропыхтела устало, — «какое святотатство…» Натянув на себя наряд и переминаясь с ноги на ногу, девушка размышляла, что ей делать теперь. Ей не хотелось одевать этот наряд и тешить эго монстра, но из-за неприкрытости та ощущала себя ещё более уязвимой перед окружающим миром. Стоило ли изучить эту местность? Хотелось бы, да вот только Гавриилу такое явно не понравится, если она начнёт расхаживать где вздумается в одиночку, так что этот план откладывался в долгий ящик. Мало ли, что подумает? Ненароком решит, что она убежать захотела и начнётся тут свистопляска. Но походить по этой поляне ведь никто не запрещал? Думает, что изучит возможные места для отступления, вот только не знает, пострадают ли маленькие медвежата, кролики, лисички и другие обитатели Эдема? Определённо, он сделает из них фарш, если вдруг прознает о мыслях девы и опять ей скормит прямо с костями, жилками и шерстью, хлопая противно в ладоши, точно умалишённый, как в предыдущий раз. Эти хлопки издевательские, неприятные, гадкие, провокационные… Её одолевал гнев и ужас. Лже-Гавриил явно ждал от неё именно такой реакции, но она никак не хотела давать ему желанного. Он Дьявол и то, что он сейчас делал, определённо было только цветочками. Нутро скрутило от бесконечных мыслей, что волчком кружились в голове, как рой противных мух. Проведя по белой скошенной колонне рукой, которая на ощупь была шершавой и покрытой местами мхом, девушка мотнула головой, когда из трещины начала сочиться чёрная жижа, падая в лужицу и издавая характерный, нервирующий звук: кап-кап-кап. — И как вы думаете, что это может быть? — Слышит незнакомый мужской голос, на который девушка оборачивается инстинктивно. Субстанция налипает на пальцы, прожигая насквозь, словно кислота. Кап-кап-кап. — Что? Кто это сказал? Веки тяжелеют, она улавливает запах жареной картошки, табачного дыба и сырости. Кап-кап-кап. — Ох, не к добру это. Звук начинает раздражать, царапать слух. Её вопрос проигнорировали. Голова шла кругом, а перед голубыми глазами всё поплыло, размываясь в нечёткие пятна, как рябью по воде. Приложив к ушам ладони, зажимает крепко, стараясь не дышать. А когда боль проходит, она вновь открывает глаза: вокруг неё столпились люди — высокие, низкие, тощие и толстые, и лица их были до боли знакомыми, но всё-равно размытыми, будто их размазали гуашью. Аврелия поворачивается, пытаясь понять, на что они так смотрят и замечает скол, только уже в белой старой стене коммуналки, окрашенной свежей краской. Она специфически пахла, напоминая о давно забытом прошлом. — Даже не знаю, Михаил Степаныч. Мы уже раз третий закрасили, а она всё-равно продолжает появляться. — Молодой парень в очках почесывает затылок. — Может, трубу прорвало где… — Какую трубу? — Постучал по лбу старик, одетый в зелёный свитер с накинутой поверх коричневой курткой. Смотря на морщинистое лицо с седыми усами и пышной бородой, Аврелия пыталась понять, кого же он ей напоминает и где она могла слышать этот хриплый голос. — Тут отродясь никаких труб не было! — Так чего гадать? Расковыряем и дело с концом! — Предложила соседка в тёплом халате и тапочках. — А что за той стеной то? — Махнул рукой мужчина в возрасте в полосатой тельняшке, выкуривающий очередную сигарету. Именно эта вонь так сильно била в нос, напоминая ей о том, как же она ненавидела этот запах. — Вроде как, квартира Рябиновых. — А, оккультисты эти. — Вполголоса шушукает кто-то из соседей, покрутив пальцем у виска, а бабульки, стоявшие в самых первых рядах, утвердительно закивали. Услышав знакомую фамилию, златовласая расширила глаза и решила прервать их своим вопросом: — В-вы знаете Полину Рябинову? Боже мой, она в порядке? Пожалуйста, скажите мне! Но её не слышали. Даже не обращали на девушку внимания. Осторожно закрывая за собою дверь, которая по закону подлости хлопнула громче остальных, Аврелия увидела себя. Да, ошибки быть не могло, это была она. Светлые волнистые локоны, тёплая кофточка, широкая юбка в пол и тапочки. Это точно была она, только примерно в возрасте двадцати двух лет, потирающая скромно замерзшие пальцы. И волосы у неё были короче, примерно до лопаток. — Дедушка, я слышала, как ночью кто-то ходил по чердаку, хотя он заперт. Конечно, может это голуби, но… — Не-е-ет, не голуби это, птиц же первыми перебили. На неё тут же кинули заинтересованные взгляды. Старик, почесав бороду, вздохнул устало и подошёл к внучке, переглядываясь. Все друг друга знали и все прекрасно понимали, что никто в такую темень на чердак не поднимется и не пойдёт спускаться в подвал за продовольствием в виде засоленных овощей, да банками тушёнки. — Крестик не снимаешь? — Едва слышно шевелит губами старичок. — Нет, вот. — Она показала оберег на шее, после чего снова спрятала его под одежду. — Дедушка?.. — В глазах святой, наблюдающей за этим, навернулись слёзы. Она сама не понимала, почему вдруг на неё накатила безмолвная тоска, напоминающая тихий лес. Это воспоминание? Но почему тогда оно такое размытое? Аврелия с трудом могла вспомнить отношения с родственником. Не выходит пошевелиться, тело сковало, ей лишь удаётся быть безмолвным наблюдателем. — Вы про что? — Я тоже слышал, как кто-то тут шаркал по коридору, думал, это Дядя Стёпа опять пошёл к бутылке прикладываться. — Предположил молодой парень в очках. — Чур тебя! — Перекрестилась бабушка в платочке, расписанным цветами и сплюнула за плечо. — Он же уже как неделю пропал, не знал что ли? — С осуждением, больше утверждая, чем спрашивая, бросила другая бабуся в тёплой шали. — Так и помер, поди, со своей бутылкой. — Бесовщина, самая настоящая! — Трясёт указательным пальцем предыдущая старушка. — Помяните моё слово, если в соседнем доме люди исчезают, то и не далёк тот день, когда и до нас доберётся эта нечисть поганая! Уезжайте скорее отсюда все! — Тише говори, сглазишь! — Приставив палец к сухим и впалым губам, шикнула вторая с выбивающимися седыми волосами. — Да и куда нам ехать, дурында? К чёрту на куличи разве что! Аврелия поёжилась. Где она была до этого? Почему оказалась в этом обшарпанном и неуютном коридоре? Всё в точности, как в прошлый раз с работой, школой, детьми… Мысли путаются, их словно специально подчищают, не позволяя дотянуться до истины. Ещё больше настораживал леденящий душу взгляд бабки, впившийся прямо в неё. Вернее, в трещину, которая пробивалась сквозь еле заметный и прозрачный силуэт. Аврелия снова обернулась, когда поняла, что смотрят не на неё, что она сейчас для них всё-равно, что призрак. И обернувшись на чёрную жижу, капающую вниз, схватилась за голову. Стало очень больно. Луч света пробежал по помещению, словно проехал автомобиль, и святая оказывается на том самом месте, где стояла вторая она. Теперь она безвольно заняла место прежней себя, подчиняясь обрывкам жизни из прошлого. — Там чай скоро остынет, а тебе нужно успеть принять таблетки до еды, дедушка. — Взгляд её хмурый и давящий, которому тот не мог сопротивляться, почесывая затылок и устало пыхтя, точно паровоз. — Здесь без меня не управятся, сама понимаешь… Надо думать, что с этим со всем делать, а то так и будут шуметь. — Понимаю. Но и о себе не забывай, ладно? — Обняв его, внучка ощутила лёгкий поцелуй в лоб и отстранилась, качая с выдохом головой. Его борода такая колючая и пушистая, как у какого-нибудь Льва Толстого. — Хорошо-хорошо, беги. Ничего не забыла? — Тёплая улыбка спала, когда Аврелия подошла к зеркалу и принялась расчесывать волосы. Дедушка всё ещё отирался на пороге, шаркая домашними тапочками по деревянному полу, словно чего-то недоговаривая. И Константиновна, как строгий преподаватель, пригрозила ему пальцем. — Не забыла. И ты не забудь принять лекарства! Я оставила их на столе, вернусь к восьми, суп в холодильнике. — Я тут уж многое пережил, ты меня так быстро со счетов не списывай! Будь аккуратнее по дороге на работу. Люблю тебя! — И я тебя. Будь осторожен… До вечера! — Чмокнув его в морщинистую тёплую щеку, отчего тот забавно сощурился, она поспешно запрыгнула в сапоги и, прихватив сумочку, выпорхнула за дверь, словно птичка. Ночь опустилась через чур быстро, стоял погожий весенний денёк, однако Солнце ушло за горизонт раньше семи часов. Никто не ожидал этого и Аврелия тоже попала в ловушку. Всё, что делала учительница в этот день — работала. Безостановочно бегала из кабинета в кабинет, заполняла формы, составляла задания и распиналась ученикам снова и снова о правилах безопасности при встрече с альтернативами. Всё это тоже теперь входило в образовательную программу помимо основ русского языка или таблицы умножения по математике. Придя домой, она поспешно здоровается с соседями на общей кухне, машет дедушке рукой и скрывается, садясь проверять домашнее задание. С новым режимом было сложно адаптироваться к преподаванию, а детям буквально обрубалась половина знаний. Она вздыхает, устало потирая переносицу и встаёт, взяв кружку со стола и направляясь на общую кухню. Что поделать, кому-то же нужно было этим заниматься. Дедушка говорил, что жуткая напасть, пришедшая с запада и охватившая весь Земной шар, подобно чуме, обязательно пройдёт. Ведь другие проходили, и эта закончится. Некоторые вовсе считали, что их это никоим образом не коснется, но как же все они ошибались. Вначале, было тихо и спокойно, а когда появился туман, тогда с ним начали появляться и жуткие твари. Люди забеспокоились. Эти переломанные существа крали детей, иногда подкидывая какие-то нелепые замены. Но родители не сразу замечали это. Взрослые пропадали тоже, хоть и реже. Так и так, посчитали, что завёлся серийный маньяк и организовывали масштабные поиски, проку от которых было как от козла молока, а после, когда в новостях передали информацию и объявили в стране чрезвычайное положение, то все с ужасом приняли тот факт, что имеют дело с потусторонним. С чем-то таким, с чем люди никогда прежде не сталкивались. В газетах гуляли различные истории, по телевизору и радио ничего путного не передавали. Правительство, казалось, заминало это дело и не хотело поднимать панику. Лидеры стран говорили, что всё в порядке и это всего лишь временные трудности, скоро военные возьмут ситуацию под контроль, а пока следуйте выданным инструкциям. «Ваша безопасность в ваших собственных руках», иными словами. Но это не закончилось ни через день, ни через неделю, ни даже через год. Многие большие города оцепили, людям советовали уезжать в деревни и прятаться в бункерах. Однако то были лишь советы, эвакуироваться было, на самом деле, бессмысленно. «Чертовщина» — твердили бабки сидящие на лавочках у подъездов, которых с каждым днём становилось всё меньше — «Бог прогневался, вот и наслал на нас беду». Дедушка запрещал Аврелии выходить из дому первое время, а сам, вопреки её же протестам, делал вылазки, добывая пропитание, оружие и возможные медикаменты. Он воевал в пограничных войсках и немало знал о выживании, так что к подобным ситуациям, какими-бы безвыходными они не казались, был готов. И внучку приучали с ранних лет базовым вещам на случай чрезвычайного положения вместе с бабушкой, когда та ещё была жива. Нападения происходили ранним утром и ближе к ночи, днём же было всё относительно спокойно… До одного момента. До начала 2008 года. Всякие ведуньи и экстрасенсы казались людям лучиком света с беспроглядной темноте, но быстро теряли популярность, когда, сверкая пятками и вопя, словно резаные поросята, неслись прочь от людей, надеявшихся на чудо. Именно тогда началась самая настоящая истерия. Милиция работала каждый день неустанно, комендантский час начинался с девяти вечера. Поездки в лагерь отменяли, любые выезды, особенно в больших городах, серьёзно контролировались. Но в глубинках, забытых деревеньках, в относительно небольших посёлках за этим почти никто не следил, отчего, помимо всяких тварей проблемой оказались местное опг, гопники, секты и религиозные фанатики. Они и раньше роились тут и там, по углам, словно тараканы, поджидая своих жертв с наточенным перочинным ножиком, с промывающими мозги заученными фразами, но теперь их, казалось, стало только больше. Ведь можно спокойно скинуть вину на злого двойника, а в участке твердить, что ты самый безгрешный и честный человек на всём белом свете. Ну, какие-никакие, житейские проблемы, а на учебу и работу — будь добр, приходи по расписанию, без опозданий, за которые получишь сверху выговор и дополнительную дозу стресса. Нос девушки шмыгает, когда она поднимается по лестнице вслед за участковым и дедушкой на чердак, под взгляды шушукающихся на лестничной площадке, соседей. На следующий день всё-таки решили вызвать милицию. Мужчина в мвд-форме, понурый и усталый, нехотя вынимает фонарь и светит им в сторону труб, прочищает горло, после чего задаёт вопрос, который эхом отбился от стен пустующей крыши: — Говорите, здесь это случилось? — Да. — Вылез значит… Эх… Точно не жмурик? — Осматривая кровавые следы на стенах, отпечатки ладоней, мужчина почесывает озадаченно затылок. — Да не жмурик это! Жмурики безобидные, они не нападают! А Дядя Стёпа был там! Он стал одним из тех тварей! — Подтвердил мальчик лет десяти снизу, размахивая игрушечным пистолетом в руке. — Я сам видел, через окно! По детской площадке шёл какой-то дядька в черном капюшоне! Думал, что бомж, а это не бомж оказался! Он качался, шатался в разные стороны, тащил за собой какой-то мешок, а потом, бац, и упал в колодец! Это жесть! Я от страха чуть в штаны не наложил! — Лёня, а ну марш домой! — Угрожающе шикнув, махнула сухой и тощей рукой всё та же ворчливая бабка в платочке, на что мальчик лишь спрятался за спину дедушки Михаила. — Тут взрослые разговоры, нечего уши греть. Не встревай! — Ой, Тёть Галь, отвяньте! Вы мне не мама! — Ах ты… Что за невоспитанный грубиян?! — Та грозит ему тростью. — Вот погоди! Отца твоего выловлю — всё ему расскажу! Он то тебе уши надерёт! Мальчик скуксился от этих слов и тут же сиганул вниз по лестнице, после чего послышался громкий хлопок железной дверью. Когда пришло время спускаться, Аврелия заметила нечто. Высокое, тощее и качающееся из стороны в сторону. По спине пробежал холодок. Ей казалось, что оно смотрит на неё и прожигает чёрными пустыми глазами, в ожидании, когда та останется одна, дабы накинутся и растерзать. Но ничего не произошло и образ, навеянный игрой воображения, быстро испарился, когда милиционер направил в ту сторону луч фонаря, косясь на Константиновну. — Что-то не так? — Нет-нет, просто показалось… — Тогда скорее спускайтесь! На улице, конечно, не ночь, но всё-равно не находитесь в темноте слишком долго. — Ох, вот на прошлой неделе целая группа подростков найдена была в овраге, мамочки родные, что с ними сделали, вспоминать страшно… — Волнуясь и нервно поджимая губы, шептала женщина в халате. — Так и что думаете? — Точной информации я дать не могу. Сами все на нервах, Зинаида Львовна. — Поправляя тёплую зимнюю шапку, вздохнул он, переводя взгляд наверх. Мужчина в форме, защищающий других, себя и своих родных, достойный пример для подражания. Дед Миша закрывал люк на ключ, обматывая цепью и закрепляя на замок. — Дом старый, возможно, что следы крови ещё с военного времени. Но я советовал бы не выходить в поздний час, если вы слышите посторонние шумы. Игнорируйте их, даже если вас просит о помощи реальный человек — это может быть подделкой, уловкой. Сами понимаете, как эти твари любят играть на человеческом факторе. Вы думали, ребёнок плачет, а это оказался жмурик, или вовсе вторая фаза тварей, уже сменивших оболочку. — И ничего не сделать? А если он из квартиры его утащил? В разговор встряла старуха, которая до этого ругала мальчишку: — А вот солью на порог сыпьте, нечисть вас за три версты обходить будет! И молитву у иконки читайте, «Отче наш» зубрите, чтоб от зубов отскакивало! Сколько лет живу в этом доме, ни разу ничего плохого со мной не случилось! И все тут же последовали её совету. Вот только если нечисть захочет, она до любого доберётся и никакие скороговорки не спасут. Так и случилось. Тётя Галя пропала на следующий же день прямо из своей квартиры, словно по иронии судьбы. Ни следов, ни каких-либо улик. Даже те, кто не спал ночами, ничего не видел и не слышал, да и старуха никогда поздно не выходила из своей квартиры. Была ворчливой и вредной, но до мозга костей религиозной женщиной, потому эту пропажу посчитали вдвойне странной. — Что же могло случиться? — Почесывает затылок дед. — Как видно, соль не спасла. — Усмехнулся собеседник. — Нельзя такое говорить, Леонид! Даже в шутку нельзя! — Встряла Аврелия, скрестив руки на груди, на что лысый мужичок средних лет лишь махнул рукой и выдохнул клубы дыма. Они с её стариком обсуждали какую-то очередную вылазку на несколько дней, что не могло не беспокоить девушку. Ей пришлось молча удалиться, пожирая себя изнутри переживаниями, пока её дедушка с двумя мужчинами стояли в коридоре и наблюдал, как люди в форме расхаживают по соседской четырёхкомнатной квартире и что-то выискивают. Все вещи были на месте, даже очки лежали ровно на той же полке, на которой соседка их замечала, когда заходила за содой. Говорит, кот Барсик остался, а вот старушка нет. Лишь распахнутая маленькая форточка на деревянном белёсом окне говорила о чём-то, поскрипывая и стукаясь о соседнюю раму, но так и не была принята во внимание. Чёрный кот, лежа в раскладном кресле, не подавал никаких признаков волнения, только мурчал, когда милиционеры гладили его по шерсти, а люди привыкли опираться на ощущения домашних животных, поэтому доверялись. Поэтому теряли бдительность. Ведь они, как и дети, видели куда больше, чем взрослые. А в нынешней ситуации их чуйка была остро необходима, дабы распознать монстров в лицо. Как же люди были глупы, полагаясь на кошек… на тех, кого «Архангел Гавриил» выбрал, как своих последователей. — Нет, ну что за безобразие! — Аврелия потирает переносицу, когда заходит в подъезд и видит пустые бутылки с окурками в уголочке, зелёные харчки на ступенях, какие-то фантики. — Как так можно? Снова развели бардак и не убрали за собой! Фух… Мерзость… — Ав…рели…я… — хрипит кто-то, отчего девушка замирает, настороженно поворачиваясь, — Аврелия, подойди-и-и… иди… с-сюда. — Тётя Галя? — Спрашивает Константиновна тихонько, но эхо всё-равно разносится по коридору. Она с трудом замечает в приоткрытой двери бледное лицо, что даже не сразу его узнает. Сердце ушло в пятки. Старая, сморщенная, хмурая морда выглядывает в щель и подзывает к себе, пока седые волосы непослушно снуют туда-сюда по воздуху. Голос вроде бы её, а вроде бы нет. Какой-то хриплый и дрожащий. Аврелия шла туда, точно под гипнозом, пока тощая рука манила её к себе. — Что случилось? Вам нужна помощь? — Подойди… с-сюда… ближе подойди, не бойся… Нескончаемые мурашки бегали по спине, желудок свело неприятным давлением, колени затряслись. Каждая клеточка организма буквально кричала, чтоб Аврелия уносила ноги прочь. Глаза Тёти Гали стали впалыми и почернели, скулы заострились и вытянулись в широкую улыбку. Когда девушка поняла, что здесь оставаться опасно, то решила осторожно прошмыгнуть на лестницу. Но длинные руки твари схватили её за ногу и та полетела на холодный бетонный пол, разбивая ладошки и коленки в кровь. Крик застрял в горле, не желая вырваться наружу, мышцы словно накачали свинцом, страх настолько парализовал, что Аврелия продолжила лежать на полу. В подъезде погас свет, лампочка лопнула с противным треском. То, что выдавало себя за соседку, выползло из квартиры, подобно переломанной иссушенной кукле и раскрыло широко чёрную зияющую пасть с острыми зубами, которые впились в икру и заставили Аврелию отмереть, завопить, словно кожу объяло пламя. Неожиданно, раздался выстрел и она почувствовала, как наточенные клыки, вонзившиеся в её мягкую кожу, вышли из плоти и альтернатив заорал нечеловеческим голосом. Картинка размывается, дыхание сбивчивое, руки дрожат и девушка слышит ещё два выстрела из ружья, которые оглушают. Она закрывает голову руками и чувствует на плечах тёплые нежные ладони. Перед глазами из темноты возникает размытый светлый силуэт, а женский голос нежно звал, вторил, пока не стал строгим и громогласным, как удар молнии. — Очнись… и вставай, Аврелия… вставай!***
— Дорога-а-ая! Где ты спряталась? — Пропел, словно соловей знакомый, до боли противный голос. — Ох, вот ты где. Но почему ты плачешь? Что случилось? — Счастливый тон сменяется на наигранно-жалобный, улыбка спадает с его восковой маски и он садится напротив Аврелии, забившейся в самый угол под нависшими плотными ветвями сосен. Девушка трясётся и мычит что-то нечленораздельное, когда снова оказывается в этом чёртовом саду. Она машет головой, слыша всё, как через вакуум. Зрачки расширены, сердце отбивает чечетку, душа светится и переливается в полумраке, заставляя мужчину сердито нахмуриться. Он сжимает святую за запястья до хруста в суставах и припечатывает её к стволу дерева. Гавриил смотрит злобно и шипит. — Прекрати ныть. И встряхивает её так сильно, что она кричит, заикаясь: — П-прошу, п-перестань! Хватит! З-З-З-зачем ты меня изводишь?! Ч-чего ты д-добиваешься?! — Она начала заикаться. — Моя с-семья… Мой д-дедушка… Я в-ведь… — Агх! Снова ты о своём старике! Когда же ты забудешь его?! — Но его громкий крик стих, когда лжеархангел посмотрел на всхлипывающее лицо молодой женщины, трясущейся как осиновый лист лишь от одного его присутствия. — Ох, ну какая же ты капризная. — Он улыбнулся ей зубасто. — Я лишь хочу сделать тебя счастливой, любимая. — Это н-н-неправильно! Дьявол игнорирует крики, продолжая свой монолог. — Кто посмеет сказать, что наши чувства — порочны? Что наша любовь — грех? Нет никого, кто посмеет осудить нас, Аврелия. — Пальцы Лже-Гавриила стирают с её щек слезы, его взгляд безразличен, а голос раскалывает душу на осколки, пока он снова не встряхивает её за плечи. — Я убил всех, кто посмел бы это сделать. Поэтому, посмотри на меня. Между рёбер словно положили тяжёлый холодный камень, который давил, раздробляя кости. Если он не прекратит, она вправду начнёт вырывать на себе волосы. Это выше её сил. Аврелия игнорирует и не повинуется, что порядком надоедает ангелу. Его пальцы впиваются в тонкую шею и начинают душить. Подобное, бесспорно, её не убьёт, но для него делать с ней это — сродни антистрессу, как щелкать шарики в защитной плёнке. Заплаканные, опухшие и красные глаза расширяются и она начинает дрыгать ногами, хрипеть и отталкиваться, сонная артерия пережата до такой степени, что кислород перестаёт поступать в лёгкие. Минута. Две. Десять. Всё меньше она сопротивляется, пока тело не обмякло и он не дал ей вдохнуть кислород, отнимая большой палец от шеи. Аврелия с шумом вдохнула воздух, закашлявшись. Глаза беспорядочно бегают по небосводу, ресницы вздрагивают, когда Лже-Гавриил высовывает язык и облизывает её щеку, с упоением мыча, лелея этот сладкий аромат её отчаяния. Но ему было мало. Дьявол дал святой пощёчину, напоминая ей о своём месте, отчего тело падает на твёрдые камни. Рядом журчит река, но всё, что слышит Аврелия, это пронзительный и противный писк в ушах. Ещё один удар, прямо по мозгу его пронзительным голосом, который никак не мог принадлежать человеку. Ангел не говорил, а вопил, напевал, словно хор женщин и мужчин, который искажался и двоился в грубую небрежную линию звука, заставляя уши кровоточить. В прямом смысле. Глаза Аврелии жмурились, капилляры лопались, она зажала голову по бокам ладонями, желая унять эту боль, желая хоть чуть-чуть притупить её и заглушить звук. — Ах, Аврелия! Моё пение тебя не воодушевляет? Как же грустно, что хрупкое человеческое тело не способно выдержать малую часть… Даже с тем телом, что есть у тебя… Как печально. — Ч-что? Что с моим телом? — Тихо переспросила девушка, ощущая, как почва уходит у неё из-под ног. — О, ничего-ничего… Так, мелочи, не забивай ими свою симпатичную головку. Хотя, ты ведь так сильно любишь своего Бога. Как же, он не сказал тебе ничего? Совсем ничего? — Усмехнулся Дьявол и присел на корточки, поправляя прилипшую прядь волоса и убирая её в сторону, открывая себе вид на шокированные голубые глаза. — Ну полно придаваться печали. Пора поговорить о чём-то более весомом… Например, о нас. — П-постой, что ты имеешь в виду? — Голос хрипит. — Прошу, ответь! Мне нужно знать… Мне… П-Подожди… О нас? «О каких нас? Никаких нас нет, не было и не будет!» — кричит рассудок. — О нас, — рычит Гавриил и сжимает подбородок пальцами, неприятно царапая кожу длинными ногтями, — и о нашем будущем. — Нашем будущем? Но я не… Он снова ударил её по лицу. В глаз будто вонзили раскаленную иглу. Сотни игл. Аврелия завопила и упала на твёрдые камни всем телом, извиваясь, словно червь и закрывая лицо ладонями. Боль была адской, невыносимой, она не понимала как до сих пор не потеряла сознание. И словно этого было недостаточно, потому что вслед за ударом последовал ещё один, но уже в живот, прямо под дых. Лицо Гавриила ничего не выражает, он даже не улыбается, когда говорит монотонно, сбивчиво дыша. — Слабая… никчёмная… порочная женщина… Никто не любит тебя! Никто, кроме меня! Ни эти ебаные иконные ангелы, ни люди, ни чёртов Бог! Ты моя, СЛЫШИШЬ?! МОЯ! Следующий пинок в живот заставил девушку отлететь на метр, приземлиться лицом в воду и разразиться шумным кашлем, выплёвывая кровь с хлюпаньем. Этот удар пришёлся сильнее остальных, будто у него правда были причины, чтоб её ненавидеть. — Кх… Кх… Прости… Прости меня… — Она сама не знает, за что извиняется, но это единственное, что она может выжать из себя, надеясь на каплю милосердия. Надеясь слёзно, как наивная дура на его благосклонность. — Ты удостоилась чести стать моей невестой, так возрадуйся же! В этом новом мире ты будешь стоять со мной бок о бок… — Её тело переворачивают и она мочит затылок в воде, длинные копны волос расплываются, прилипая к коже. Живот покалывает, тупая боль отдавалась в позвоночник и в солнечное сплетение, отчего было тяжело дышать. Слова с опозданием дошли до неё, когда Гавриил вобрал в ладони её лицо и посмотрел впритык чёрными глазами, в которых не отражалось ни сострадания, ни любви, ни доброты. Только извращённое чувство превосходства. — Ах, Аврелия! Ты не представляешь себе, как больно мне видеть твои мучения, но мы в силах справиться с этим! Позволь своему ангелу унять твои тревоги… Не успев ничего ответить, даже среагировать, Аврелия слышит щелчок и её тело мгновенно перестаёт чувствовать что-либо. Вода щекочет кожу рук и ног, проникает в раны, пока мужчина гладит её по голове и тихо сопит на ухо, выдыхая горячий пар в шею. «Это просто сон! Я сплю, я всё ещё вижу кошмар! Проснись-проснись-проснись! Боже! Чем я провинилась? Наверное, я заслужила… И теперь я должна остаток жизни провести здесь? Гавриил прав… хватит ныть,» — мысли кружили в голове, путались, заставляя воспалённый мозг ещё больше разбухать и шатать вестибулярный аппарат до тошноты. А может это от избиения? А может от его пения? А может от всего сразу? — Г-Гавриил… — Только сумела выдавить из себя Аврелия, хлюпая носом и прижимаясь к нему, стискивая между пальцами ткань от бесцветного хитона. Дьявол склонил голову, пока его волосы обдувал ветерок. Тембр стал на октаву нежнее. — Да? — Я ничего не понимаю, я не знаю… Прошу, ответь, почему именно я? — «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали», слышала такую поговорку, мой крольчонок? — Хихикнул Дьявол, резко сменив тон настроения и ткнув кончиком указательного пальца по её носу. От последнего слова из его уст Аврелию передёрнуло. Он гладит деву по макушке, высушивая золотые кудри. — А почему, собственно, не ты? Ты мне нужна, глупенькая, разве не очевидно? И я нужен тебе. Однако… Я хочу, чтобы ты вспомнила всё. Я хочу, чтобы ты вспомнила о нас. Вспомни и улыбнись мне, как раньше, ну же! Ямочки на его щеках приподнимаются в кривой ухмылке, размазывает кровь и слюни по её лицу пальцами, которые проникли в рот и растянули её щеки к верху, выдавив из Аврелии жалкое подобие улыбки. — Ты правда… Дьявол. — О, я не Дьявол, — перебивает Лже-Гавриил, поглаживая щёку и стирая следы крови, синяков, прочих ссадин, что так портили её внешность, — я твой возлюбленный, Архангел Гавриил. — «Ты безумец» хотелось бы прошептать, но кто она такая, чтоб указывать высшему существу на его место? Холодная рука ласкает щеку. — Потерянная моя ты овечка… Твой путь был так тернист, так бессмыслен и одинок, но ты смогла меня дождаться! И я никогда не оставлю тебя… Никогда. Ведь я твой истинный спаситель. Подол белого платья скользит вниз по ножкам, когда он поднимает Аврелию под плечи и держит над собой, словно котёнка, вылупившегося на него большими глазами. «Наверное, многие животные видели людей так же? Большими, непредсказуемыми, странными и пугающими своими улыбками…» — подумалось ей. Боль улеглась, но она всё ещё помнила эти ощущения и была рада, что не испытывала их. Это был какой-то круговорот, в котором ей досталась роль пострадавшей от тайфуна. Никогда не угадаешь, что же скрыто под красивой праздничной обёрткой. Черепа, смрад, чьи-то кишки… Нет. Там был скрыт дивный вид на леса и сопки, на бесконечное озеро, которое напоминало море и на летающих птиц. Её душа затрепетала и начала сиять, словно священный ореол, который Дьявол лично давно утерял, а потому восхищался, что может лицезреть его у Святой Девы. — Э-это же… — Всё-таки, ты не потеряла дар речи. Я этому несказанно рад. — Усмехнувшись, мужчина положил тяжёлую руку на плечо, прижимая к своей груди Аврелию. — Нравится? Это мой новый Рай. Он для нас. Только для тебя и меня. Это всё твоё, только руку протяни. Ну же, потрогай этот воздух… Вдохни его. Девушка сглотнула. Запахи, виды, звуки — всё в ней вызывает чувство дежавю, словно она уже видела это место когда-то. Пахло хвоей, берёзовыми почками и чабрецом. Из глаз безостановочно текут слёзы, а горло режет, словно ножом. Голова закружилась и ноги подкосились, отчего ангел рассмеялся, кружа её в танце. Поворот вокруг оси за кисть, поднятую над головой, заставляет Аврелию вздохнуть и вымотано поджать губы. Старается догнать его на носочках. Пальцы ног царапаются о камни, ветви, острые выступы. Как в сказке о русалочке, где бедной девушке пришлось терпеть адскую боль при каждом шаге по земле, но в отличие от русалочки, Аврелия не заключала никаких сделок с ведьмой, чтоб так страдать. От Гавриила веяло церковными свечами, тиной и болотом. Этот запах убаюкивает, как колыбельная, унимает сердцебиение, затмевает гнев и страх воздушной негой, словно её ласкает ветерок. Паническая атака улеглась, как недавно разбушевавшееся море. — Теперь ты можешь спрашивать меня, о чём только твоей душе угодно. — Он наклоняется к ней, прижимая к своей талии, отчего девичьи ноги отрываются от земли и она виснет на нём, словно тряпичная кукла. — Я отвечу на все твои вопросы… Но задавай с умом, хорошо? Шум листвы, как помехи, заглушает сбитое дыхание. Аврелия поднимает уставший взгляд, встречаясь им с ним. Держит в себе чувства, подавляет слёзы, крики и истерику. Её тело покалывает от холода, пробежавшего по затылку. Она хотела спросить его о «падении», или о том, зачем он всё это делает, хотела спросить за что он так обошёлся с человечеством, но подумав… решила всё-таки зарыть всё глубоко в себе, как нечто ненужное, ибо какой смысл ей знать о его планах? Ей от этого знания ни горячо ни холодно. Ей уже всё-равно. — К-как ты нашёл меня здесь? Притворно удивляясь вопросу, Гавриил вскинул брови и склонил голову на бок, растягивая гласные. — Хм? О-о-о, это было трудно, долго и больно! Ты заставила меня сходить с ума в одиночестве. Такая мука, быть вдали… но больше я не отпущу тебя… ни за что. — Светлый образ заботливого ангела сменяется жуткой и холодной стороной так часто, что Аврелия уже перестала различать его настоящее «я», как и он, возможно, тоже. Когда Дьявол хватает деву на руки и целует в уста, входя в раж, она уже не сопротивляется, покорно прикрывая глаза и отвечая на это незатейливое проявление любви. Оторвавшись от влажных губ, мужчина причмокнул, блаженно выдохнув. — Мх… Не могу насытиться тобой. Кажется, я ужасно проголодался. Услышав эти слова, святая затряслась всем телом, словно её окунули в кочан с кипящим маслом. Он же сказал, что она может задать ему вопросы и Аврелия понадеялась, что разговор отвлечёт существо, хоть ненадолго от тех жутких пыток, но ошиблась. Гавриил отпустил её на землю, а сам начал осматриваться. Осматриваться в поисках жертвы. Его шея вытянулась, а глаза расширились. — М-можешь откусить от меня кусок! Р-руку, ногу, пальцы! Вырви моё сердце, да ч-что угодно, я… я готова, я не буду против! Но попытка привлечь к себе внимание провалилась, голос был таким жалким и испуганным, что Дьявол не обратил на неё никакого внимания и девушка мысленно проклинала себя за слабость. Когда на поляне появилась медведица с двумя медвежатами, Аврелия закрыла рот ладошками и всхлипнула. Только не это, только не снова. Не опять. Зачем она вообще вылезла из своего убежища? Похоже, животные и сами поняли свою ошибку. — О, милая, конечно… — повернувшись назад, Дьявол хрустнул шеей, подбираясь к лицу святой руками и лаская большими пальцами щёки, — но всему своё время. Ты мой сладкий вечный десерт, я оставлю тебя на потом. А пока, почему бы нам не насладиться этим сочным мясным стейком? Медведице наносят ранение по морде и она с рёвом прикрывает лапой нос. Гавриил смеётся, будто для него это было забавой, представлением в цирке, в котором он играл роль бесчеловечного дрессировщика и замахивается снова, оставляя глубокий след от когтей на бочине. Медвежата прячутся за мамой и жалобно скулят. Аврелия бежит к ним, преграждая своим телом. Дьявол остановился, выражение его радостного лица сменилось. — Девочка моя, отойди… Не мешай. — Не трогай их! Пожалуйста! Ты обещал… Ты же обещал, что не причинишь никому вреда! — Я ничего тебе не обещал. — Отчеканивает от зубов холодно и раздражённо, после чего отталкивает без труда девушку в сторону. Она упала на траву и взметнула голову к верху, в ужасе расширив глаза. Её сердце стучит громко, что даже заглушает рычание животных. — Я сказал, что подумаю. — Но я же… — Аврелия на мгновение потеряла самообладание, готовая свалиться на ватных ногах. — Я ведь сделала, как ты хотел, я подчинялась, я была послушной! — На неё накатила истерика после воспоминаний о всех тех ужасах, которые она вытворяла в столь священном месте с этим уродом. О тех отвратительных позах, в которых она позволяла себя истязать. — Прошу, умоляю, что я должна ещё сделать? Как мне тебе угодить?! Я сделаю в-всё! Зря… Зря она ляпнула это сдуру. — М, всё, говоришь… — Тот посмотрел в её сторону и облизнулся. — Всё-всё? — Да, всё-всё! — Не задумываясь о смысле брошенных в спешке клятв, кивает Аврелия головой, нервно улыбаясь и скрещивая пальцы рук в молитвенном жесте, сидя перед лжеархангелом на коленях. Ухмылка озарила лик Гавриила, когда он, поправив волнистые волосы назад, которые упали ему на глаза, ответил, приняв свой привычный мирный облик. — Перережь ей глотку. — Указывает указательным пальцем на медведицу, свободной рукой делая жест большим у своей шеи. Лицо Аврелии побледнело, рот пересох. Она буквально лезла на животное, закрывая его своим телом, всхлипывая, шмыгая носом, с которого сочилась кровь. — Н-нет, Гавриил. Нет… К грациозным длинным ножкам бросили заострённый кривой нож. — Я планирую романтический ужин при свечах, тебе понравится. Но нужно слегка поработать ручками. Помни, ничто в этом мире не даётся даром. «Убей её или я убью их всех,» — читалось, иначе говоря, в его жестах. Конечно. Что она вообще могла сделать? Ничего… Аврелия поднимает трясущимися руками кинжал и дрожит, как перед казнью. Её снова труханит, только от совершенно другого чувства. От чувства предстоящей скорби и вины, которые пожрут её светлую душу окончательно. «Я не убийца… я не убийца…» — твердит её разум, но сердцем девушка понимает, что обманывает этим саму себя. Она мешкает, смотря с жалостью на косматого зверя, который урчит и словно плачет, издавая жалобные хрипы, однако Гавриил подгоняет. Он стоит за спиной и жмёт на плечи, шепча на ухо монотонно: «Давай! Зарежь, выпотроши, проткни её насквозь, убей!». Издав отчаянный крик, Аврелия зажмурила слезящиеся глаза и замахнулась, нанеся несколько ударов прямо по шее. На неё брызнула струя тёплой крови, пачкая лицо и окропляя нитью бусинок платье. Руки девушки похолодели, живот неприятно сдавило. Этих ударов не хватило, чтоб смерть была быстрой и безболезненной, животное упало, тяжело дыша и смотря слишком человеческими глазами на Аврелию, словно бы спрашивая «за что?». Дьявол добил её, выхватив нож из трясущихся рук и перерезал глотку так, что аж голова оторвалась от тела с гадким хлюпаньем. — Брысь. — Он пнул ногой медвежонка, что жался к трупу медведицы и они быстро убежали, скрываясь где-то в кустах под хруст веток. — Вот видишь? Ничего страшного, быстрее, чем ощипать курицу. — Ничего страшного… Её пожирала совесть и вина. Хотелось сделать хоть что-то, но тело будто окаменело. Внутри только эта чёртова ядовитая горечь. Гавриил отрывает части тела, делая всё умело и быстро, точно профессиональный мясник, пока кожа Аврелии, наблюдающей за этим действом, покрывается корочкой льда. Не вовремя, так не вовремя этот вездесущий тремор. Брызжет кровь, он откидывает ненужные сухожилия и сгустки на траву, его шея вытягивается, а пасть раскрывается, как у акулы, отдирая куски медвежатины. Он раздирал её, словно дикий зверь. Словно демон. Если бы в её желудке хоть что-то было, она могла поклясться, что его бы вывернуло наизнанку. Аврелия просто сидит на траве, пока он не поднимает её окровавленными руками и не ведёт в красивое место, в котором стоял стол на ровной поверхности мраморного пола, под украшенной цветами аркой, где росли кустарники и качались берёзы. Очищая её, он заплетает бережно волосы в косу, напевая под нос один и тот же мотив, который успел превратиться в самую жуткую мелодию, какую когда-либо слышала святая. Всё было бы превосходно, если бы не одно «но». Вокруг роились мухи, а еда пахла отвратительно, что даже специи не перебивали этот тошнотворный сладковатый аромат гнили. Но Гавриил не торопился приступать к трапезе, впрочем, как и Аврелия. Он не отпускал её от себя ни на шаг, спутывая волосы между пальцев и медленно двигая девичьи бёдра в такт за собой, смотрел голодным взглядом, от которого до костей пробирало каждую мышцу, каждый сосуд. — Белый тебе к лицу, дорогая… — Мужчина чмокнул Аврелию в плечо, приспустив рукав платья и оголив нежную кожу. Он держит калимбу и напевает песню, приближая своё прекрасное лицо близко к её губам и едва касаясь их под мелодию, которую ловко создавали длинные пальцы. — Даже на краю Земли я отыщу тебя, на-на-на, даже в облаках и далеко за горизонтом, где бы ты не была, на-на-на, я не смогу уснуть без твоих объятий… Его голос чарует, гипнотизирует, Аврелия перестаёт плакать и поддаётся. Разум пытается не сойти с тропы своей личности, но уже не может сопротивляться, пока стержень внутри неё надламывается и трещит по швам. Голубые глаза тускнеют, становясь серыми, блеклыми и холодными, как пасмурное небо. А когда ангел перестал петь, то усадил деву к себе на колени и начал дразнить её мясом, словно маленького ребёнка, который не умел пользоваться столовыми приборами. Он запихивал большие куски в широко растянутый рот, закусывал чёрным хлебом, отбрасывая недоеденное на землю, словно мусор, а она старательно зажимала зубы и не подпускала к себе, отвлекая его всячески от неизбежного. Оттягивая этот момент, пока по её лицу тёк противный липкий пот. — А н-научи меня играть на этом инструменте! — Та указывает на лингвафоновые пластинки у деревянного основания музыкального инструмента, отложенного в сторонку. Прохладный ветер охлаждает кожу, унося все тревоги за собой и возвращая их в десятикратном размере, когда лжеархангел хлопает крыльями. — Это калимба. — Нежно поправил тот, надавив своим острым подбородком во впадину между шеей и плечом, пока бледные руки не перешли с талии на женские ладони, приподнимая их и переминая грациозные пальцы. — Красивый, правда? Нужно было поддерживать свою роль дальше, поэтому Аврелия кивнула. Но она не соврала, инструмент и вправду был красивым, завораживающим и мелодичным, что даже сумел ненадолго успокоить святую сказочным звучанием, растворяя душу в экстазе. Она нервничает от каждого его прикосновения, будто все ужасы жизни проходили через её сущность в эти моменты. — Вот так?.. — Не торопись, — мужчина нахмурился, когда Аврелия ошиблась в одной ноте, отчего тело под его пальцами заметно вздрогнуло, — звук не должен быть похож на скрежет дверных петель, слышишь? Вот, уже лучше. Усмехнувшись, Дьявол нажимает на клавиши, надавливая на её пальцы поверх, от чего остаются синяки под ногтевой пластиной. Святая кривится, но ничего не отвечает, а лишь повторяет за ним. Это ради того, чтоб не есть мясо. Ради того, чтоб не смотреть на этот грёбаный стол с кучей блюд, который был завален всевозможной едой, как на княжеском застолье. Но Гавриил быстро раскусил её хитрый план и поднёс кусочек медвежатины к открытым губам, всунув его в рот и пропихивая в глотку пальцами. В этот раз пришлось покорно прожевать и проглотить. Соус измазал губы, стекая жирной тропинкой по подбородку, а мужчина повернул её к себе лицом, слизывая его. И целуя, играясь с её языком. Тошнотворно. Только забава, в которую он сам решил сыграть с ней, закончилась не так, как он планировал. Аврелия вырвалась из его мощной хватки и побежала прочь, её психика находилась на грани. Одно слово «беги», а дальше пусто, пока гул в ушах отдавался куда-то под челюсть тугой пульсацией. Она скатилась по склону вниз, разбивая свои руки и ноги, пока лжеархангел улыбался, наблюдая за её акробатическими способностями и гибкостью ломающихся костей, не торопясь спасать. Взвыв и шмякнувшись об острые камни, словно мешок картошки, девушка едва не выплюнула собственные лёгкие. Юркнувшая стрела воздуха, свистом разрезавшая пространство, заставила Аврелию раскрыть слипшиеся веки и увидеть размытое очертание храма, который словно звал её, приглашал войти. Обман? Снова его уловка, чтобы захлопнуть капкан? Плевать, девушке уже плевать, что Лже-Гавриил для неё придумал и она ползёт к миражу, истекая кровью, взбираясь по ровным ступеням к вратам с резными ручками и символами, смысл которых удалось разобрать только на не выцветших буквах «…есь спасение.» Настоящее? Подлинное? Что-то тёплое, вызывающее слёзы, беззвучно стекающие по расцарапанному лицу.«Пожалуйста…»
— Ах ты жалкая шлюха! Ты ещё приползёшь ко мне на коленях! Ты будешь молить меня о пощаде! — Кричит злобный голос ужасающего существа, который сотрясает землю и вызывает пугающие галлюцинации. — Давай, беги! Беги, пока ещё можешь! Сука, блять! Нет! Я не отпущу тебя! ВЕРНИСЬ КО МНЕ, АВРЕЛИЯ!«Я не хочу возвращаться…»
Опять выстрелы, что казались наваждением, как кадры из фотоплёнки старого фильма о войне. Аврелия сгибается пополам, закрывая тяжёлые веки перед высоким силуэтом женщины с крыльями, которая, расправив руки, перечёркивала своим светом чёрную полосу тьмы и дарила ей надежду, когда душа уже не надеялась взлететь, падая в грязную яму беспамятства. Взрывы и рычащее клокотание Дьявола за спиной, пытающегося проникнуть в храм, заставляют девушку трястись с застывшим вопросом на сухих губках — «кто… ты?» и слыша в ответ ласковое, точно восходящее Солнце — «Мефина», она нервно дёрнула уголками губ. Последний выстрел отрывает половину крыла Гавриила, заставляя его медленно отступить во тьму чащи с раскрытой от ярости, окровавленной пастью. Сон. Грёзы. Отдых. Вечность. Ей ужасно хотелось спать, провалиться в темноту, где нет ни звуков, ни ощущений, ни мыслей. Веки закрывались, погружая уставшее подсознание в загробную тишину. Теперь, наконец, Аврелия в садах отдохнёт.