Мир праху твоему [книга первая]

      — Во имя Той, что сотворила всё, что над нами, — мерно говаривал вейрум и, ухватив за волосы, от души макнул в золочёную чашу. — Небесная Мать да примет тебя в свои объятья и да наделит силой противостоять любому искусу.       Судорожно хватая ртом воздух, я попыталась вырваться, но стражники Нейрена держали крепко. Всякое лишнее движение тотчас пресекалось, конечности выкручивались едва ли не до хруста, и голова насильно склонялась к злополучной чаше.       — Во имя Того, что сотворил всё, что под нами, — высокопарно продолжил вейрум, облизнув губы и опять погрузил в воду. — Земной Отец да примет тебя в свои объятья и да наделит силой противостоять любому искусу.       Хотелось спросить, что же это за родители, допускающие крещение в принудительном порядке, однако всё давно было решено за меня. Упорствуя, я стиснула края чаши до такой степени, что из-под ногтей пошла кровь.       Напрасно.       — Во имя Тех, что расцветили нашу суетную жизнь красками, — третий «заход» выдался хуже прочих и на долю секунды мне почудилось, будто я не вынырну. — Дети Неба и Земли да примут тебя в свои объятья и да наделят силой противостоять любому искусу.       Оттащив меня подальше от священного предмета или чем там была чаша с водой, стража заставила меня выпрямиться. Предчувствуя новый ритуал, я послушно подобралась, тщательно прицелилась и плюнула в упитанную морду своего истязателя.       Благопристойный лик священнослужителя исказила злоба и я получила отнюдь не возвышенную пощёчину. Тут бы скосить глаза на Нейрена, мол, твою невесту здесь избивают, но тот скучающе глядел куда-то в сторону.       — Прошу прощения, но сия отроковица прямо-таки источает неприятие, ваше высочество, — опомнившись, заюлил вейрум. — В ней нет и капли той смирения, что отличает новообращённых.       — Смирение, да? — ухмыльнувшись, Нейрен качнул головой. — Прискорбно слышать подобное от его благочестия. Она — моя невеста и будущая королева, а значит должна источать смирение и покорность. Хотите сказать, я вас переоценил?       Ещё один увесистый мешок с золотыми монетами шлёпнулся к ногам преданного служителя Храма Четырёх. Небрежно завязанная тесёмка не выдержала и пол усыпало бесчисленное множество жёлтых кругляшей, в обмен на которые надлежало вбить в меня «смирение и покорность».       — Всё будет исполнено в лучшем виде, ваше высочество, — поспешил заверить Нейрена продажный святоша, не отрывая зачарованного взгляда от монет. — Какие бы злые духи ни нашли приют в этой грешной душе, я изгоню всех до единого.       «Слышала бы тебя сейчас Лулу», только и успела подумать я, а затем погрузилась в преддверие Морровых Чертогов.       Добросовестно выслуживаясь перед кронпринцем, вейрум держал меня под водой до тех пор, пока я не начинала терять сознание, яростно бил по щекам, отчитывал, вызнавал имена «избравших меня своим сосудом проклятых душ».       И так — по кругу.       Взывать к предположительному милосердию жениха не имело смысла. Его равнодушие и скучающее выражение лица ясно указывало на то, что он ждёт «соответствующего результата». Какого — особо думать не приходилось, ведь под «смирением и покорностью» подразумевалось пресечение малейшего сопротивления.       Нет — личности, да — кукле.       Где-то на десятом кругу измывательств у меня в голове помутилось, и я перестала соображать, где нахожусь, на двадцатом — зародилась робкая надежда, что, если всё делать правильно, меня перестанут мучить, на пятидесятом — появилось стойкое убеждение в том, что я — не что иное, как моррово отродье, прибывшее из его Чертогов и носительница тысячи тысяч злых духов.       — Сим заклинаю тебя, изыди! — провыл вейрум, огрев меня по спине какой-то особой, изгоняющей неприкаянные души плёткой. — Изыди из тела сей отроковицы, моррова тварь! Отступись от сего бренного тела и вернись обратно, в Чертоги Мора, где тебе самое место! Сия дева, имя Уна Делана Антен носящая, никогда не станет твоей добычей, чёрная душа!       «Уна Делана Антен?..»       Тщетно пробивавшаяся через пелену священных барьеров Лулу, образно выражаясь, подняла голову. Религиозные принадлежности мгновенно повылетали из пухлых рук вейрума, а его грузное тело плюхнулось на колени.       — Уна Делана Антен, — нарочито медленно повторила занявшая моё тело Лулу, накручивая на палец локон волос. — О ком вы говорите? До этого дня я знала лишь «Уну Антен».       Мощь Лулу оказалась столь велика, что удерживавших меня стражников тоже приковало к земле. Нейрен остался относительно невредим, но и то благодаря колоссальному количеству волшебных штук, которые искрили тем сильнее, чем ближе Лулу к нему подходила.       — По церковным канонам новообращённому даётся второе имя, — объяснил кронпринц, нисколько не удивившись «явлению» моей Наставницы. — «Делана» звучит вполне неплохо.       — Нет, — Лулу отрицательно мотнула головой. — Когда придёт время, я сама дам Уне второе имя. И до тех пор, пока я не согласна, вам не удастся посвятить её Вейне.       — Защищать Уну от всего, и вся не получится, — Нейрен сделал шаг вперёд. — Ты же понимаешь, Люче? Оставь заботу об Уне родным. Оставь её мне.       — Те-е-бе-е? — издевательски вопросила Лулу, растягивая гласные. — Твоя забота губительна, а твои планы на неё хуже смерти. Или ты считаешь, что у меня недостанет сил добраться до тебя, заодно попортив эти морровы цацки?       Безымянная Ведьма указала на кронпринца пальцем, после чего многочисленные кольца, цепочки, браслеты и другие наделённые духовной силой аксессуары разлетелись вдребезги. Угрожающе нависнув над Нейреном, — для чего, впрочем, Лулу пришлось встать на цыпочки — она торжествующе сверкнула глазами и…       — Попалась! — зашедший со спины вейрум быстро защёлкнул на шее моей Наставнице причудливое ожерелье. — Выкуси-ка это, моррово отродье!       Лулу непонимающе уставилась на украшение и в следующий миг мы поменялись с ней местами. Теперь я отчётливо ощущала исходящий от ожерелья ледяной холод и невыносимое давление. Хотелось как можно скорее избавиться от него, но я была не в силах даже поднять руку.       — Нравится? — откровенно насмешливо поинтересовался Нейрен. — Это чудесное украшение — «Сердце Вейны». Истинное сокровище Храма Четырёх, благословлённое касанием самой Вейной. Кем бы ни была Люче, ей не удастся противостоять заключённой в нём благодати.       — Кх-х… — выдавила я, мысленно расцарапывая себе всю шею и отшвыривая морров предмет в дальний угол. — Чего ты добиваешься, Нейрен?       — Тебе же уже сказали: смирения и послушания, — терпеливо напомнил тот. — Не бойся, скоро всё закончится, Уна. Вся твоя боль, все твои печали и невзгоды растворятся в безбрежном океане времени.       Безбрежном океане времени?..       Его слова мне не понравились, но и расспросить не удалось: из тени выступили два одетых в мантии человека с нашивками королевских магов. Стоило разок моргнуть — и я уже в другом месте. Незнакомом, холодном и ужасно одиноком.       Моррово ожерелье по-прежнему оттягивало шею, Лулука молчала, Нейрен тоже не спешил появляться с объяснениями. Встряхнув головой, я принялась шагами мерить комнату, раздумывая, куда меня занесло и что теперь будет.       Довольно просторная, выдержанная в зеленовато-белых тонах, она предназначалась для кого-то рангом повыше, чем я. Та же громадная кровать о четырёх столбиках, застеленная шёлковым покрывалом и декорированная сверху изумрудным балдахином ждала королеву, принцессу… или герцогиню.       Левее — вычурный туалетный столик из неизвестного дерева, заставленный флаконами, коробочками и шкатулками. Правее — относительно небольшая тумба, где примостился изящный магический светильник. В центре — чёрный прямоугольник камина, инкрустированный драгоценными камнями, складывавшимися в герб королевской семьи, грозно смотрящих друг на друга фениксах.       Заменявшие им глаза алые камни яростно впивались в феникса-партнёра, готовясь при случае вонзить в него клюв и когти. Согласно едкому замечанию Лулу, герб идеально отражал творившийся за стенами дворца беспредел.       «Твой враг — мой друг, твой друг — мой враг», посмеиваясь, растолковывала она. «Пятьсот лет или тысяча — люди никогда не меняются, Уночка. Власть пьянит, заставляя желать больше и больше, в результате чего священная и горделивая птица феникс обагряет свои перья кровью. Или умирает, так и не успев возродиться. Гадючник, чего уж там».       Размышляя о словах Наставницы, я пропустила момент появления горничной. Зато её исполненное ядом шипение проигнорировать при всём моём желании бы не получилось:       — Ну привет, жертва.