Моя чужая дочь

Эрика пугает новая жизнь. Без Анче мир погрузился в странную тень, и никакое яркое солнце не способно вывести их на свет. Дома стало совсем невыносимо. Стабб сидит возле двери, что ведет в комнату девушки, тычет носом в дверь и скребет лапой, отказывается гулять и есть, в целом, так себя ведет не только пес, но и Черный. В Доме гнетущая атмосфера, в которой невольно утопают все обитатели. Притихшие Псы кажутся чем-то из ряда вон. Эрик был готов поклясться - Чёрный скулил. Всё обитатели четвёртой комнаты обступили дверь, не решаясь войти внутрь. Ему самое место к шестой, со своей стаей, но парень вернулся сюда, в комнату, где провел с Анче больше всего времени, и словно пес пытался унюхать хоть намёк на её существование. Омеги сбивались стайками под дверью четвёртой, толкая вперёд самых отчаянных и смелых. По Дому быстро разошлась новость, что место рядом с вожаком Псов свободно, и у некоторых чесались руки попробовать поймать эту удачу. Курильщик никогда не забудет этот рык, что перепугал половину Дома, когда одна из омег заглянула в комнату, чтобы наполнить её своим благоуханием. Черному они все были противны. В вожаке Псов удивительно сочитались собачья преданность и агрессия. Он никогда не мог даже представить кого-то другого рядом. Только Анче. Их милую Анче. Ему было семь, когда она ворвалась в его жизнь с дивным запахом. И вот на протяжении многих лет он просто пытается осознать свое положение в ее жизни. Анче же была для него всем. Чёрный был готов за неё драться, смешить, когда она плакала, таскать ей цветы и получать от воспитателей, что он снова испортил клумбу. Да, Анче была для Чёрного всем. И кто-то бессовестно посягнул на святое. И теперь Чёрный понятия не имел, ради чего ему жить дальше? Но не только Чёреный столкнулся с этой проблемой, Эрик, бедный Эрик, задавался тем же вопросом. — Курильщик, - чья-то тяжёлая рука упала на его плечо, сквозь мутную пелену отчаяния он заметил Лорда. — Если тебе нужно выговориться - мы всегда готовы. Лорд решил высказаться за всех, небезучастные глаза обитателей четвёртой были тому подтверждением. Парень кивнул, на слова его по-прежнему не хватало. И вдруг раздались шаги, цоканье, котором сопровождалось появление самой главной птицы в Доме - Стервятника. Надо же он улыбался, Эрик посчитал это кощунством, приходить с таким настроением, когда они в трауре. Сейчас и сам Курильщик готов уподобиться Черному, и кинуться на любого, кто испытывает хоть каплю радости. — Он там? - Стервятник не обращался к кому-то конкретному, поэтому кивнули все. Длинноволосый альфа толкнул дверь в комнату, но войти в неё кроме него, так никто и не решился. Они ожидали, неужели Стервятник пришёл подрабатывать психологом? За дверью было предательски тихо, даже скулеж побитого пса прекратился. Не было слышно голосов, словно они просто смотрели друг на друга. Табаки высказал мысль, что Чёрный просто убил Стервятника, мешающего ему топится в горе. Шутки не оценил никто. И неожиданно дверь распахнулась, лучи солнца заполнили комнатное пространство, но ярче солнца в этот момент сияла надежда в голубых глазах Чёрного. — Что ты ему рассказал? - тихий голос Слепого напомнил его положение. Единственный омега вожак в Доме, наверное, по этой причине он и стал главным в Доме. И Стервятник поведал эту историю снова. Как один из бывалых Птиц нашептал ему местонахождение Анче, не за деньги, эта была дань Дому, за все то, что он сделал для каждого из них. Эрик приободрился, проникаясь запоздалой симпатией к Птицам. — А если это ловушка? - Табаки, гордая бета, сейчас пытался мыслить рационально. — Это то немногое, что у нас есть, - пожал плечами Сфинкс, встречаясь глазами с Чёрным. Знакомая стальная нотка, они могли быть друзьями, статься братьями, если бы не глупые детские ссоры. Но сейчас, когда на кону жизнь важного для двоих человека, они перешагнули через себя. Так Анна Циммерман, сама того не зная, сумела объединить две враждующие стороны, и положила путь к своему спасению. Стервятник тут же предлагает план, Лэри считает его слишком простым, как и Табаки, чью идею – спалить особняк, сразу же отметают. Анче кутается в чужую куртку. Порой ей разрешают небольшие прогулки по двору особняка, Дагбаев упивается своей властью над беззащитной девушкой. Ужасный, пронизывающий ветер, но даже этот не заставит Анче отказаться от глотка свободы. Чёрная машина перед ней останавливается, и светловолосый охранник, с татуировкой, как у Стервятника, выходит наружу. Девушка пытается улыбнуться, в её ситуации, это самый близкий человек. — Садись. Алтан говорил, что за ее передвижение будет отвечать Вадим, тот чувак с татуировками на шее, поэтому эта фраза с уст светловолосого звучит странно. — Что-то случилось? Но задняя дверь машины открывается сама, и в темноте она различает похудевшее, серое, но такое знакомое лицо. Анче собирается поверить в галлюцинацию, чем в реальность происходящего. — Да, я, буквально, собираюсь украсть тебя, - сиплый голос с родными нотками. — Чёрный! Аня в ступоре, что в пору не верить собственным глазам, которые уже застилает мутная пелена слез. Сильные руки втаскивают её в черную машину. Пальцы касаются его потрепанной футболки. — Это ты. Правда, ты. Ветивер. Запах не может ей лгать. Чужие пальцы касаются её шеи, и Анче снова щетинится, это чужие руки, а не руки Чёрного. Новая привычка, которую она выработала за время своего пребывания в мрачном особняке. — А это всего лишь я, - голос Сфинкса действует на нее почти также, как и прикосновения Черного, который слишком сильно прижимает ее к своей груди, словно пытается запрятать где-то между ребер. — Он не успел. — Ждал течку, - нехотя признается девушка, уткнувшись в родную грудь. Ей ещё месяц буду противны чужие касания, и лишь под руками Чёрного она плавилась, как масло на верхушке горячего пирога. — Я должен спросить.. — Да, - перебила его Анче. — Ты уверена? — Да, - снова повторила свой ответ девушка. — Анче, я.. — Чёрный! - заорал Сфинкс. — Давай уже! Блондин кивнул, непонятно кому, и склонился к её шее. Альфа внутри него восторженно рычал, он столько лет ждал момента, когда челюсть сомкнется над пульсирующей веной. Всё инстинкты обострились, но головой Чёрный понимал - Анче этого не хочет. Она никогда бы не пошла на это. И лишь с мыслью, что возможно, этим он спасает её жизнь, Чёрный пустил в ход свои зубы. Принадлежать ему всегда было правильно. Она знала это ещё с детства. Пока таскалась за ним по Дому, пока обрабатывала раны после драк. Истинные притягиваются с первого взгляда, или правильнее сказать, вздоха. Вот и их нещадно тянуло друг к другу. В силу своего возраста они не могли совладать с собственными инстинктами. Но это чувство настоящего никогда не покидало. Между тем, как запах Анче смешивался с его собственным, и заполнял все свободное пространство машины, вперёд бежало сожаление. — Прости, я должен был сделать это в более романтической обстановке, - произнёс Чёрный, вытирая губы рукавом, а затем и во все отвернулся, глядя в меняющийся пейзаж за стеклом. — Я не должен был делать этого вовсе. — Дурак ты, Чёрный. Ее рука все ещё дрожит, но Анче заставляет парня посмотреть на себя, нежно поглаживая скулы подушечками пальцев. В голубых глаза, как волны в море, плещется отчаяние. — Мне жаль. — Ты точно дурак. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. — Сейчас в тебе говорят инстинкты. Чёрный хорошо помнит тот разговор, когда на уроках впервые стали говорить про альф и омег в более широком спектре. Анче была в не себя, и сказала, что нет ничего хуже метки. «Я не породистая собака, чтобы доказывать свою принадлежность! Племенная корова! Никогда не пойду на такое. Да и в жизни не поверю, что любят настолько сильно, что соглашаются на эту мерзость!». Чёрный не считал это мерзостью, в тайне он мечтала когда-то понять это прекрасное чувство - метка. Когда запах смешивается, когда инстинкты притупляются, когда тело наполняется новым чувство. Но при Анче он этого сказать не мог, только согласится и утащить есть мороженное, пока осталось её любимое шоколадное. Тогда паренёк пообещал себе, что никогда так с ней не поступит, и все что позволит себе - это быть рядом, в любой роли, на которую только она его определит. А теперь, он нарушил собственную клятву. — Ты всю жизнь твердила, что метка - это клеймо, и что ты никогда бы не позволила. Но если бы я не сделал этого, Дагбаевский упырь бы завершил своё дело до конца! Я ни о чем не желаю, и вполне пойму, если ты захочешь меня ударить! Закончив свой эмоциональный монолог, Чёрный понял - в машине стоит звенящая тишина, даже шумное дыхание Анче стало значительно тише. — Всё сказал? Альфа неуверенно кивает, потирая колени свои вытянутых джинс. — За всю нашу жизнь о метке мы говорили только один раз, и хочу напомнить, - по плечу Чёрного тут же прилетел болезненный удар. — Мне было двенадцать! Двенадцать, Чёрный! Ты решил серьёзно воспринять именно эти слова? Чёрный опять кивает ещё более неуверенно, Сфинкс прыснул, Лэри прибавил скорости. — Я думал.. — Я ломала голову, почему он все ещё не завёл разговор о метки, хотя разговоры о будущем заводил с завидной регулярностью? Мне в пору было считать, что это все не серьёзно. — Ты ведь сама говорила. — Рада, что хоть не я, но кто-то другой смог заложить что-то стоящее в твою голову. Твоя светлая мысль, Сфинкс? — Хотел бы присвоить все лавры себе, но нет, Эрик постарался. — Теперь нам не отвертеться, - Чёрный притянул девушку к себе, блаженно втягивая носом изменившейся запах. — Первого ребёнка все равно придётся называть в честь Курильщика. — Знаешь, Чёрный, может ты, и помнишь наш разговор, - все ещё обиженно отозвалась девушка, но позволила заключить себя в тёплый кокон рук. — Но самую важную вещь ты все равно забыл. Чёрный считал, что самое важное в том разговоре тот факт, что метка - преступление. Анче прижалась, чувствуя родное тепло, дуться на Чёрного долго не получалось от слова совсем. Он такой большой, и рядом с ним она чувствовала себя невероятно маленькой, но защищённой. Рядом с Чёрным Анче не боялась никого и ничего. — И какую же? — Что люди действительно любят настолько сильно, раз соглашаются на метку. Анче уже спала на его груди, заботливо укрытая чужой толстовкой. Черный с какой-то особенной нежностью, смотрела на омегу, свою омегу. Когда в семь лет он поплелся к кабинету директора за едва слышным запахом, то поклялся, всегда оберегать эту хмурую девочку. Сегодня же ему предстояла поклясться себе в другом – не позволить никому и ничему отнять у него эту девушку. Это был, пожалуй, самый яркий миг в его прожитой жизни. Анче, наконец-то, стала его. Теперь она не просто проросла своим существованием в его грудную клетку, но стала часть его собственной души. — Я все еще сомневаюсь, что в вашей паре, ты - альфа, - усмехнулся Сфинкс, встречая взглядом с Чёрным, в зеркале заднего вида. — Заткни пасть, Сфинкс, - дернулся Чёрный, поглаживая россыпь тёмных волос на своей груди. Теперь ему предстоял ещё один сложный разговор - сказать спасибо Лысому, да и остальным тоже. Проснулась Анче, когда они уже подъезжали к дому Стервятника. Мрачное здание, но в отличии от предыдущего особняка, оно не пугало, а манило теплым светом, что лился из окном. В доме их уже ждали. Черного, что заботливо придерживал девушка за плечи, едва не сбыло семейство Циммерман. Все старались выдохнуть, особенно Слепой, который, кажется, научился улыбаться по-настоящему. Казалось, что им столько нужно было сказать друг другу, но гораздо приятнее было молчать, потягивать травяной чай, что заварил Ральф из запасов хозяина дома. Анче отправилась наверх вместе с Эриком, и Стаббом, что теперь не слезал с ее рук. Курильщик вернулся, уточняя у Стервятника в какую комнату отправлять ему, теперь пришла очередь вожака отправлять в комнату Анче. Чёрный тихо приоткрыл дверь, пытаясь вслушаться в мирное сопение. — Я не сплю, - ответил ему голос откуда-то из вороха одеял. Она обдумывала слова, что Эрик сказал ей пару минут назад. Когда они остались, наконец-то одни, Эрик крепко обнял сестру. Он ничего не спрашивал про метку, и лишь теоритически мог предположить, что её запах изменился, бетам это было неподвластно. Гладя девушка по волосам, он не стремился рассказать ей тот ужас, что они переживали, пока Анче отсутствовала в их жизни. Лишь одна фраза, фрагмент воспоминания. — Я никогда не забуду этот его взгляд, такой испуганный, такой безнадежный, будто весь Чёрный рассыпался на осколки, и ничего от него не осталось, кроме слов: Что мы будем делать без, Анче, Курильщик? Как нам, на хер, быть без неё? Парень прикрыл за собой дверь, не давая свету, даже на секунду, коснутся её лица. Теперь, они по-настоящему остались одни. Голоса внутри дома смолкли, Стервятник разогнал разношерстную компанию спать. Чёрный, как был в одежде, завалился в кровать, притягивая девушку к себе. Пальцы Анче скользнули по светлому ершику волос. Он уже собирался открыть рот, и что-то сказать, когда она его остановила. — Если ты будешь извиняться, я тебя укушу, - в её голосе звучала стальная выдержка. Чёрный хохотнул, оставляя поцелуй на её влажных волосах. — Я просто хотел сказать, что люблю тебя. Она замерла, прислушиваясь к новым ощущениям, что отзывались в её теле. "Вот оно какое - счастье" - блаженно подумала Анче. Они редко говорили о любви. Эти слова двух брошенным детям казались не запретными, нет, скорее пугающими. Чёрного когда-то давно любила мама. Анче же пробовала это чувство впервые. Она любила Эрика, любила папу, даже Сфинкса она любила, когда тот не вредничал, но с Чёрным было по-другому. Любовь к нему была другой. И те романтические описания в книгах никак на неё не походили. Поэтому и слово «люблю» она говорила не часто, словно оно не могло выразить весь её эмоциональный окрас. Чувства к Черному были сильнее, выше, глубже, ярче, чем любовь. И Анче ещё предстоит найти для них подходящее слово. Теперь она знала - дом. Её чувства к Черному это - дом. Дом, в котором хочется жить, смеяться, плакать, если придётся, и всегда возвращаться, возможно, однажды, завести детей. Чтобы понять эту истину ей пришлось почти поплатиться свободой. Чёрный воспринял её молчание по другому — Мои слова не изменят тех ошибок, что я допустил. Девушка выбралась из его стальных объятий, и уселась сверху, наблюдая воочию его голубые глаза. — Дурак ты, Чёрный. — Повторяешься, - лениво ответил парень, поднимая свой взгляд к тёмному потолку. В его вена бурлил страх, и никакие слова не были способны убедить его в правильности этого поступка. — Знаешь, когда ты волнуешься, то запах ментола становится сильнее, - Анче никогда не говорила про запах, они и про любовь не говорили до сегодняшнего дня. Чёрный не знал, что должен ответить, поэтому просто ждал. — А когда ты улыбаешься, то аромат ветивера начинает приобретать отчетливые формы. Чёрный знал все про свой запах, девчонки в Доме сворачивали головы, стоило ему показаться в дверях спортивного зала. Его вожачество только укрепило эту позицию. Анче была другая, она улыбалась, и казалась единственной, кто общался с ним, как и прежде, на равных. Пока Чёрный тонул в аромате мандаринов, она спокойной существовала, словно была бетой или виной тому были дорогие блокаторы, которые для неё доставал отец Эрика. — Но главное даже не это, - она судорожно вздохнула, цепляясь за его белую футболку, словно боялась собственных слов. — Горячий хлеб. — Что? Они слышали сотни раз эту байку про истинных, что слышат ароматы, которые не подвластны другим. Чёрный зажмурил глаза, пытаясь не спугнуть долбанную удачу. — Горячий хлеб, - повторила Анче. — Так пахнет то место, что люди привыкли назвать домом. Так пахнешь и ты. — Значит, я - твой дом? — Да, - согласилась девушка. — Ровно с того момента, как сказал, что мой волк похож на собаку. — Злопамятная ты, Циммерман, - задорно рассмеялся Чёрный. — Эй, - она притворно надула щеки, и легонько ударила его в плечо. — Вообще-то, это можно рассчитывать за признание в любви. — Вообще-то, это просто мой запах. — Нет, Чёрный, - она устало вздохнула, и улеглась на широкую грудь. — Это лучший запах. Они снова замолчали. Чёрный перебирал мозолистыми пальцами пряди волос. — Ты пахнешь солью и мандаринами. Когда мама была живая, то в новый год приносила вкусно пахнущий бумажный пакет, она называла их оранжевым чудом. Мама вспоминается мне какими-то обрывками, знаешь, я тогда не особо понимал, что означает «человек умер», проще было считать, что она просто ушла. Я боялся, что ты тоже уйдешь, что теперь настала очередь потерять тебя. Анче на его груди замерла, не от признания собственного запаха, Чёрный никогда не говорил про ту прошлую жизнь, которая по крупицам жила в его памяти. — Значит, я - твоё чудо? — Ты - моя жизнь, Анче. Она снова приняла сидячее положение, и обхватила его щеки своими холодными ладонями. — Не смей думать, что ты что-то испортил, Чёрный. Ты все сделал правильно. — Знаешь, я ведь просил прощение не за это, - в его глазах читалась бесконечная любовь. — А за то, что слишком долго откладывал это разговор. Если бы я только.. — Тшшш, - она улыбнулась, снова пряча лицо в его груди, и казалось, теперь обращалась не к самому Черному, а к его сердцу. — Теперь я с тобой навсегда. Диалог обрывается молчание, которое Черный не спешит нарушать. Слишком приятно чувствовать тяжесть ее тела на своей груди, ощущать ее запах и теплые поглаживания в области скул. — Не смей больше оставлять меня одну, - произнесла Анче, приблизившись к его губам. — Никогда. Горячий язык девушки прошелся по трещинам на его губах, заставляя Чёрного почувствовать боль, приятную боль воссоединения. Темные волосы скользнули на его лицо, перекрывая свет луны. Сердце забилось сильнее, и Чёрный охотно поддался желанию закрыть глаза, чтобы момент длился вечно. В комнате стало душно, тягучий воздух заполнился теперь уже их общим ароматом. Парень сделал глубокий вдох, лучше любого парфюма, его запах на ее коже. Чёрный провел рукой по ее бедрам, запуская проворные пальцы под футболку, Анче судорожно вздохнула, теперь она просто не в праве себя сдерживать. Губами он спускается ниже, натыкаясь на свежую метку, языком очерчивает каждый след, первобытное удовольствие зарождается в груди в Чёрного. — Больше никогда, - заверил её парень, утягивая в новый поцелуй.