Хочу, чтобы ты остался

9

Ещё через день, в понедельник, мы с Таем отправились в соседний город и подписали документы у юриста. В банке он открыл на моё имя счёт: все тридцать тысяч уже лежали там. Тай выдал мне и карту на расходы. Если понадобится что-то купить домой, продукты и, как он выразился, «вообще». Вписаться в простой ритм обитателей Ашхауса оказалось приятно и просто. Я начал бегать по утрам с Ксавьером, иногда к нам присоединялся Тай или Алан. Завтрак чаще всего они готовили вместе, пока я занимался курами. Когда просыпалась Тэмми, начинался мой неторопливый рабочий день. Довольно быстро я понял, что ей интересна практически любая деятельность, так что в первой половине дня мы либо чистили вместе куриные вольеры, либо убирались в доме. Девочка оказалась очень отзывчива к вниманию: ей нравилось, когда я хвалил её или замечал усилия, которые она делает. Я начал видеть и то, как она тянется ко мне, старается преодолевать свои страхи. И, как умел, поощрял её в этом. Время приготовления еды было интересно и мне, и ей. Тай редко бывал по будним дням дома, так что нам с Тэмми выпал шанс обучиться премудростям готовки. Вооружившись кулинарной книгой, я постепенно начал осваивать более сложные и интересные блюда, правда, с переменным успехом. После обеда мы отправлялись на задний двор, где я читал, а Тэмми играла с собакой. Ко второй неделе моего пребывания часть просторного двора обросла детской площадкой с качелями, горкой, домиком и песочницей. Бронкс следовал за нами повсюду, но именно на заднем дворе он становился главной звездой шоу Тэмми. После ужина, перед тем, как Алан заберет Тэмми в детскую, мы играли в ноты. В первую неделю моего дежурства, конечно, Алан никуда не уехал. Думаю, что Ксавьер просто не отпустил его. Тай пропадал целыми днями на работе и иногда не возвращался даже ночевать. Самого Ксавьера я тоже видел только на пробежках. В доме он нам с Тэм почти не попадался. Алан предположил, что Ксавьер не хочет нарушать контакт, который выстраивался между мной и его младшей сестрой. Так что я решил, что это и к лучшему. Пятница считалась моим выходным днём. Это предложил Тай, а я не стал сопротивляться. По пятницам я вставал позже, пропуская пробежку. Уходил к озеру, иногда прихватив с собой Бронкса, если у него тоже было настроение отдохнуть. Ходил в магазин за продуктами. А после обеда отправлялся в бар к Эли. Пусть теперь я не работал у него и мне не нужна была тарелка тушеной картошки, но помогать старику было приятно. Тай заезжал за мной к одиннадцати, и поэтому по пятницам у Эли теперь было не продохнуть от народа. Но мой яркий приятель обладал талантом игнорировать посетителей, болтая или споря с хозяином бара. Конечно, Тай больше так не пил, и Эли благосклонно разрешал нам вернуться на машине. Меня вообще удивляло это неожиданное приятельство, зародившееся между Таем и Эли. Они то смеялись и подшучивали друг над другом: старик посмеивался над выраженной гомосексуальностью моего соседа, а Тай, в свою очередь, зубоскалил над его преклонными годами. То вдруг они объединялись в вопросах отношений религии и общества, или социальной политики. Вторая неделя началась успешно — приступы паники у Тэмми почти прекратились, так что Алан забрал машину Тая и уехал в среду. Эти два дня Тай составлял нам компанию дома. И эти два дня в мои обязанности входило укладывать Тэмми спать. После ужина ей полагалась таблетка, которую она без споров послушно проглатывала, запивая водой. Умывалась, чистила зубы и ложилась спать, требовательно ухватив мою руку. Я примерно знал, что детям обычно на ночь читают книжки. Так что в среду и в четверг Тэм засыпала слушая, как я читаю ей вслух «Маленького принца». Пожалуй, это была самая детская из интересных мне книг, так что я решил начать с неё. Бронкс на ночь оставался в её спальне. В середине апреля произошло большое переселение: спальни первого этажа были закончены и я, наконец, освободил комнату Алана. На первом этаже оставалась еще одна свободная спальня, но я выбрал ту, которая была дальше от холла. Одной стороной она соседствовала с тренажерным залом и сауной. Залом пользовались все, кроме нас с Тэмми. Я просто не знал, чем мог бы там заниматься. И, как ни странно, понял, что у меня и нет на это достаточно времени. После того как Тэмми засыпала, мы собирались в гостиной или в библиотеке, болтали, смотрели кино. Алан, если и посещал эти сборища, то уходил раньше всех, а я, хоть и приходил всегда, начинал клевать носом уже ближе к полуночи. Было интересно наблюдать за отношениями между обитателями Ашхауса как бы со стороны: спокойный молчаливый Алан был зоной буфера между яростно-ироничным огненным Таем и равнодушным холодным Ксавьером. Все втроем они могли поддержать беседу на любую тему и часто спорили о книгах или фильмах, которые я хотел бы когда-нибудь увидеть или прочесть. Их разговоры редко касались личных тем. Словно где-то там пролегала невидимая, но ощутимая граница. Перед тем, как уйти к себе, я выходил курить на террасу и компанию мне составлял Ксавьер. Как и во время пробежек, он мало разговаривал и я понял, что он практически полностью отгородился от меня стеной молчания. Это было вполне ожидаемо, хотя и казалось мне немного обидным. Тай, напротив, любил поболтать, выбирая отвлеченные темы. И с ним было неожиданно просто и легко говорить о чём угодно. К концу апреля Алан уже каждую неделю уезжал навещать невесту и отсутствовал по два дня. Возвращался он всегда светлым и радостным, окрыленным своей любовью. Тай на это только закатывал глаза, но человек, чья любовь живёт не дольше трёх дней, мне кажется, не имеет права голоса в этих делах. В выходные Тай и Ксавьер уезжали в соседний город, в клуб. Иногда возвращались под утро воскресенья, иногда к обеду. Тай, нужно сказать, всегда выглядел изрядно помятым — он тяжело переживал похмелье. По Ксавьеру я, наоборот, никогда бы не сумел определить: пьян он, или трезв. Спортсмен Алан, как и я, не пил вовсе. Жизнь казалась настолько приятной и простой штукой, что я научился игнорировать косые взгляды в магазине и на улицах, небрежным кивком приветствовать людей, которые были мне неприятны, и делать вид, что не слышу шепотки за спиной. В чём я действительно преуспел, так это в общении с Тэмми. Серьезно. В конце апреля на меня снизошло озарение и мы совершили настоящий прорыв. Всё дело было в фортепиано. Я знал, что Тэмми не глупа. Знал, что она очень хочет нравиться нам, по крайней мере мне и Алану. И знал, что Алан бросил попытки обучить её чтению просто потому, что не понимал насколько они эффективны. Я нарисовал в альбоме алфавит, используя строчные и прописные печатные буквы. Как в начальной школе я зачем-то сделал их разноцветными, хотя сам не знал, зачем это нужно толком. В смысле, да, конечно: гласные и согласные, да. Но вот само по себе это знание на практике мне казалось бесполезным. Так или иначе, я сделал как положено. Разрезав карточки с буквами — я прилепил их к клавишам. Одна клавиша — одна буква — один звук. Дело оставалось за малым. Целую среду и последний четверг апреля мы с Тэмми, презрев все остальные занятия, разучивали слова. Ей на самом деле понравилась эта новая игра, а мой восторг оказался самым надежным подкреплением для упорных попыток. Перед тем, как отправить Тэмми спать, я постучал в кабинет Ксавьера, где он обычно проводил свободные вечера, Тэмми я держал на руках, уже привыкнув к её весу и манере сидеть, обнимая меня за шею. Дождавшись разрешения, мы вошли. Ксавьер удивленно посмотрел на меня, потом на Тэмми, спрятавшую лицо у моей головы.       — Мы с Тэм хотим тебе кое-что показать, — я улыбнулся, чувствуя как щекочет ухо дыхание девочки. — Это важно, Ксавьер. Спускайся, пожалуйста. Вместо ответа он медленно кивнул и дождался, когда мы уйдем, прежде, чем встать. Я не сомневался, что он придёт. И не сомневался, что успехи сестры его обрадуют. Не отпуская с рук Тэмми, я подозвал его к фортепиано и посадил девочку за инструмент, отойдя чуть в сторону. Ксавьер медленно подошел, заинтересовавшись наклейками на клавишах. Мимолетно нахмурился, но быстро отвлекся, увидев, как Тэмми испуганно обернулась к нему. Я положил ей руку на плечо, успокаивая.       — Тэм, как зовут собаку? Тэмми ещё раз покосилась на брата, потом посмотрела на меня и я кивнул. Осторожно касаясь клавиш одним пальцем она набрала на клавишах «Бронкс».       — Точно, Тэм! — восхитился я. — Как же я мог забыть? А Бронкс — это кот? Тэмми замотала головой и выбрала на клавишах короткое «собака». Похвалив ребенка, я осторожно обернулся к Ксавьеру. Он стоял неподвижно, именно так, как замирает статуей Тэмми, склонив голову и касаясь губами костяшек сцепленных пальцев. Он казался спокойным и совершенным, но я видел, как сияли его глаза. Расценив это как хороший знак, я продолжил наше маленькое представление. Задавал вопросы голосом и она отвечала по нотам. Набирал на клавишах вопрос — и она отвечала на него. Это, надо сказать было самым сложным, добиться, чтобы она не повторяла услышанные звуки, а отвечала используя буквы. Читала! Когда мы закончили, Ксавьера уже не было в комнате, я не заметил, когда он ушел, но думаю, что он просто не хотел испугать Тэм, забывшую о его присутствии. Так что, уложив малышку спать, я спустился вниз и услышал разбегающееся стаккато фортепианных аккордов. Несколько минут, прежде чем Ксавьер прервал игру, я стоял на пороге, просто смотрел на невероятное: чудо явления эмоций из соляного столба. Серьезно, в этот момент, пока он играл, я не назвал бы ничего более страстного и яркого. И сама музыка была, возможно, чуть мрачновата, но она была огнем, вспышкой, эмоцией. Ксавьер уронил с клавиш узкие ладони, зацепив кончики пальцев за нижний край.       — Это инструмент Алексис, Джейден. На нем раньше играла моя сестра, — он не обернулся, поэтому я не мог видеть лица. Только ровную спину, свободный разворот плеч. Абсолютно не имеющих никакого выражения.       — Ты сердишься, что мы испортили его?       — Нет. Конечно, нет. Я благодарен тебе. Знаешь, это было лучшее, что случилось за… — он запнулся, но закончил, — за очень долгое время. Спасибо, Джейден. Развернувшись, он, наконец, посмотрел на меня и я улыбнулся.       — Ага. Это очень круто. Ей нравится. И теперь она умеет читать и всё такое. Думаю, что можно налепить ещё цифры и мы выучим счёт. Завтра или в субботу мы это и Алану покажем.       — Потрясающе, — он вполне серьезно кивнул мне. — На самом деле. Сам придумал?       — Ну, почти. Алан показал, как она повторяет звуки. Он нажимает на клавиши, а она угадывает что за клавиша. Это был первый этап. Мы начали учить буквы и всё такое. Конечно, еще очень много нужно выучить, мы только начали, — я поймал себя на том, что отчаянно жестикулирую, но сделать с этим ничего не мог. — Я хотел, чтобы ты это увидел, так что мы с Тэм немного схитрили и разучили парочку слов заочно. Потому, что она ещё не все буквы может складывать. Понятно же? Мы только два дня, как начали, но она очень целеустремлённая…       — Остановись. Не тараторь. Я очень впечатлен. И ты молодец. Я, правда, так торопился говорить, что чуть не задохнулся. И вдруг понял: Тэмми наверняка примерно так же реагирует на мою похвалу. Но что поделать? Меня и правда просто-таки распирало от гордости.       — Тэм, — медленно начал он, глядя в сторону, туда, где заканчивались клавиши фортепиано, — стала гораздо спокойнее. Иногда она кажется мне счастливой.       — Ну, почему ей не быть счастливой? — я удивленно обвел рукой Ашхаус. — У неё всё хорошо.       — Сейчас, — коротко бросил Ксавьер. Он встал, подходя к окну, достал пепельницу и поставил на подоконник. Открыв створку, достал две сигареты и закурил обе, протянув одну в мою сторону. Я подошёл и забрал ее из руки Ксавьера.       — Я, правда, не знал, что у меня есть ещё одна сестра. И не знаю, как она выжила. Физически, — он прервался, делая затяжку, — она не пострадала. Я не знаю, зачем и как вообще она оказалась живой.       — В смысле — живой? — я и сам не понимал, что может означать этот вопрос, его слова меня шокировали.       — Отец не очень любит детей. Они шумные, беспокойные, непонятливые. Они дети. Они, мы, были ему не нужны. На самом деле, ему нужна была только Алексис — у её существования была цель, Джейден, — он крутил в руке сигарету, не отводя взгляда от растущего столбика пепла. — Она единственная наследница моей матери. У меня была только одна ценность в глазах отца, с моей помощью он манипулировал и подчинял Алексис. А Тэмми? Тэмми была ему вообще не нужна. Может, у него и были какие-то цели, но мне они неизвестны. Просто я знаю отца и знаю, что им движет. Двигало.       — Подожди, — у меня перехватило дыхание. — Что?       — Что — что?       — Что ты имеешь в виду? — я неопределенно махнул рукой вокруг. — Что значит «единственная наследница»? Что значит «манипулировал и подчинял»?       — Ох, Джейден. Это такой долгий разговор. Не уверен, что готов к нему сейчас. Я же рассказывал тебе, кем был мой отец? — Ксавьер поморщился. — Этьена Блэкхёрста интересовал только сам Этьен Блэкхёрст. Во вторую очередь его волновало соответствие высокой категории рода. Репутация семьи. Он хитёр, как старый лис и жаден, как дракон. Каждый его ход, каждый шаг, был просчитан таким образом, чтобы в результате приносить ему урожай богатства и власти. Джейден. Просто поверь мне, ты не хочешь знать. Тебе это не нужно.       — А если нужно? — я чуть наклонился к нему, настаивая. — Если это поможет мне лучше понять Тэмми?       — Я думаю, что Тэмми жила как зверёк. В четырех стенах. О ней заботились в той мере, которая позволяла ей выжить. Может быть, отец просто не хотел отбрасывать её, потому что видел в ней возможный ресурс или что-то ещё такое. Возможность. Я не знаю, кто её мать. И, наверное, мы никогда и не узнаем этого. У отца была всего одна жена — Моник. Наша с Алексис мать. И она умерла очень рано. Тэмми не её дочь. Он докурил, гася сигарету в пепельнице. Провел пальцами по полоске браслета, задумавшись и закончил:       — Я хочу, чтобы у Тэм была другая жизнь. Она маленькая. Она справится со всем этим. Он не успел сломать её как Алексис.       — И как тебя? — это вырвалось почти на автомате и я не успел вовремя замолчать.       — О, это другое, Джейден. Если я сломан, то это не только его вина. Горечь, прозвучавшая в его голосе не позволила мне обмануться видимым равнодушием. И я впервые задумался о том, что это было всегда только маской.       — Иди к себе, пожалуйста. Уже поздно. Я хотел возразить, но прежде, чем слова сорвались с моих губ, их накрыла жесткая ладонь Ксавьера, неожиданно тяжёлая и горячая. Черные, безумно уставшие глаза встретились с моими.       — Просто. Уходи. Губами я почувствовал теплую кожу и молча отступил назад. Закрывая за собой дверь, я всё ещё видел Ксавьера, сидевшего на подоконнике, смотревшего на идеально прилегающие браслеты.