10
В мае один за другим потянулись солнечные деньки, приближая лето. Кружево молодых листочков превратилось в обильную пену густой листвы. Трава у озера махом выросла до пояса, перемежаясь цветами. Зазвенели над водой, зараставшей ряской, стрекозы-красавки. Я купил в магазине садовых принадлежностей несколько ящиков для веранды, землю и семена. Первую неделю мая мы с Тэмми вдохновенно занимались посадками, и теперь каждое утро она первым делом бегала смотреть, взошли растения или нет. Чтобы её пыл не угас, пришлось докупить уже подросшие кусты и высадить их на газон рядом с крыльцом. Я выбрал цветущие саженцы: вейгелу, рододендроны и спирею трёх видов. Вдоль террасы мы с Тэм и Аланом посадили кусты сирени — может, на следующий год зацветут. Видя успехи Тэмми, к нам стал чаще присоединяться Ксавьер. Сначала он приходил ненадолго и стоял поодаль, наблюдая за поведением сестры, дожидаясь, когда она отомрет. К концу второй недели он уже принимал деятельное участие в посадках саженцев, хотя Тэмми всё ещё пряталась за меня. Возня в саду выматывала Тэм, и она начала спать днём. Я укладывал её на дневной сон с трёх до четырех часов, оставаясь в детской с книгой. Мы продолжали учиться читать, хотя я понимал, что пока она не начнёт разговаривать, мы так и будем пробуксовывать на месте. Иногда, взяв в руки книгу, Тэм сосредоточенно водила пальцем по строчкам, так что можно было подумать будто она читает. Хотя пару раз я замечал, что книга перевернута. К середине мая «Маленький принц» и «Алиса» закончились. Так что я читал ей те книги, что выбирал для себя в городской библиотеке. Библиотека Пепельного дома тоже была довольно богатой, но книги там были специфические: исследования литературных произведений, философские, исторические и даже теологические. Были там и классические произведения, но либо древнегреческие трагедии, либо русская классика, которую я откладывал на потом. Мы с Тэм недавно начали «Госпожу Бовари», и меня это пока устраивало. Тай как-то обратил внимание на мой выбор книг для детского чтения, и его это крайне развеселило, а вот Ксавьер ничего не сказал. Так что я решил, что, в некотором смысле, получил индульгенцию и продолжил чтение на свой выбор. В середине второй недели мая мы с Тэм освоили новый трюк, но я сомневался, что буду показывать его Ксавьеру. Дело в том, что воспитанием Бронкса и его дрессировкой никто никогда не занимался. Пёс был хорош и умён сам по себе. От него никто никогда не требовал делать что-либо по команде, а с возрастом он и вовсе привык решать сам, что ему нужно, а что можно игнорировать. Занимаясь с Тэмми и проводя по нескольку часов в день наедине с ней и собакой, я решил, что им будет веселее играть, если я научу Бронкса хоть каким-то командам. Вообще-то я надеялся, что это подстегнет ребенка, что, заинтересовавшись, она будет подавать команды собаке и начнёт говорить. Результаты получились вообще обратными. Тэмми научилась команде «апорт». В прямом смысле. Я бросал на газон игрушку и давал команду «апорт» собаке. Бронкс и Тэмми бежали за игрушкой наперегонки, и пёс великодушно уступал победу в гонке девочке. Так что игрушку или мячик мне приносила Тэмми. Возможно, будь у нее хвост, она бы им била по земле — точь-в-точь наш лохматый четвероногий приятель. Всё это можно было бы забыть и никогда не возвращаться, но Бронксу игра полюбилась, да и Тэмми было весело, поэтому время от времени они приносили мне игрушку для апортировки. Кто я такой, чтобы лишать их этого, в общем-то, невинного удовольствия? Но, сами понимаете, рассказывать о новом трюке домочадцам мне вовсе не хотелось. И не пришлось. Как-то в середине недели, я увлекся кидая мячик, а Тэмми так бежала за ним, что мы не заметили появившегося на террасе Ксавьера. Не знаю уж, как давно он там стоял, Тэм уже перестала шарахаться при одном его появлении, так что я ничего не подозревал, пока не услышал его холодный насмешливый голос: — Серьёзно? Ты научил мою сестру собачьей команде? Я вздрогнул, оборачиваясь, видимо моя реакция получилась слишком сильной, потому что Бронкс перестал бежать за мячом и кинулся ко мне. Тэмми замерла на середине газона. На полдороге к злосчастному мячику. Мне было достаточно секунды, чтобы понять, что сейчас произойдет, так что я не стал тратить время на Ксавьера, снова разворачиваясь к нему спиной и опускаясь на корточки, чтобы поймать собаку. Не позволяя ему зарычать, начал громко хвалить пса, почесывая ему спину. Тэмми мрачно и долго смотрела на брата, но моя реакция и радостное поведение Бронкса убедили её, что поводов для страха нет. Не отводя взгляда от Тэмми, я вполголоса обратился к Ксавьеру: — Может, тебе стоит тоже погладить собаку? Скажи ему, что он хороший мальчик и почеши спинку. Никто не устоит, поверь, если ему говорят, что он хороший мальчик. И хотя, конечно, мне никто не ответил, я прекрасно представлял ироничное выражение черных глаз и излом бровей. Тэмми нерешительно подошла ко мне и протянула мяч. — Тэм, солнышко! Ты такая молодец, — я мысленно произнес «хорошая девочка!», но вслух говорить не стал. — Тэмми, а что если мяч бросит Ксавьер? Отдай ему мячик, пожалуйста. Давай! Тэмми удивленно посмотрела на меня, словно не решаясь поверить в то, что я действительно попросил у нее это. Она прижала мяч, измазанный грязью и травой, к груди и слегка качнула головой. Но не впала в ступор, поэтому я продолжил. — Тэмми, пожалуйста, дай ему мяч. Ты ведь можешь? — я кивнул, улыбаясь ей. Сощурив глаза она с подозрением осмотрела меня, потом посмотрела на спокойную собаку, расслабленно хлопающую хвостом по земле. А потом посмотрела на Ксавьера. Губы у неё напряглись, смыкаясь в жесткую прямую линию. Прямо сейчас Тэм была просто невероятно похожа на него не столько даже чертами, сколько выражением лица. На секунду показалось, что она не боится. Затаив дыхание я смотрел, как она медленно вытягивает вперед руку, зажав в ней мяч, не отводя глаз от фигуры брата за моей спиной. Его рука опустилась на меня, едва ощутимо сдавив длинными пальцами плечо. А потом Тэмми отвела руку в сторону и выпустила мяч, позволяя ему покатиться в траву. И бросилась к Бронксу, зарывшись лицом в шерсть. Ксавьер чуть сильнее сжал мне плечо и тут же отпустил. — Может, в следующий раз. Я так и не решился обернуться, чтобы посмотреть ему вслед. И ещё мне казалось, что Тэмми сделала это нарочно. Я был уверен в этом. Ужинали мы с Тэмми раньше, это было понятно: едва ли она бы стала есть за одним столом с братом. Но в такие вот вечера, когда Алан был в отъезде, а Тай оставался ночевать где-то и с кем-то, Ксавьер вообще не спускался к ужину, оставляя весь первый этаж в нашем распоряжении. По этому поводу у Тэмми было отличное настроение — она праздновала свою небольшую победу, хотя возможно, Тай бы сказал, что я демонизирую ребёнка. Уложив её в кровать и убедившись, что она уснула, я оставил Бронкса и дошёл до кабинета Ксавьера, нашёл его пустым. Поразмыслив над этим какое-то время, перешёл к дверям его спальни и постучал. Ксавьер открыл сам, и хотя он казался спокойным, я успел заметить удивление в глазах, когда он отступил в сторону, жестом приглашая меня. Пройдя внутрь, он оставил дверь распахнутой, позволяя осмотреться в комнате. Она была небольшой, как и та, что досталась Алану. И здесь было просто море живых растений с массивными резными листьями. Наверное, стоило немалых усилий поддерживать их в хорошей форме и ухаживать. Темно-синие стены гармонировали с черным металлом отделки и мебелью из темного дерева. Большую часть пространства занимала огромная кровать, небрежно застеленная черным постельным бельем и накинутым сверху покрывалом с цветочным мотивом. Нежные призрачно-розовые лепестки цветов были вразброс вышиты среди светлых зеленых листочков. У противоположной стены, в изножье кровати, стоял деревянный комод, а над ним висело большое круглое зеркало в металлической черной раме. По бокам от зеркала на комоде стояли свечи: три с одной и четыре с другой стороны, черные и белые. Какие-то прогорели почти совсем, другие, судя по высоте, горели совсем недолго. Вместо подсвечников Ксавьер использовал две квадратные тарелки, а между ними стояла шкатулка. Вдоль стен шли открытые полки, уставленные книгами. Люстры не было. Потолок вообще отсутствовал, по крайней мере, над кроватью. Его заменяло огромное окно, окаймленное тяжелой темной рамой. У меня перехватило дыхание и, забыв зачем шел, я замер, закинув голову, опрокинувшись в густеющие вечерние сумерки. — Шею свернешь, — голос Ксавьера был веселым. — Так неудобно смотреть. Удобнее лежа. Я тут же отвёл глаза от неба. Обратил внимание на прикрытый ноутбук, лежавший на кровати рядом со столиком для завтраков. Приглушенную музыку, лившуюся из скрытых по периметру комнаты динамиков. На столике были сыр, полоски вяленого мяса, крекеры и стакан для виски. В металлическом плетении изголовья блестела пара наручников. Скрыть удивление я не смог: — Это… — жестом указывая на наручники, спросил я, — они… настоящие? Ксавьер, устроившийся на подоконнике, рядом с распахнутым настежь окном, проследил взглядом за моей рукой и усмехнулся. Чуть наклонил голову к плечу, снова рассматривая меня, но все же ответил: — Если ты пришёл спросить об этом, то да, Джейден. Они настоящие. — Не об этом, вообще-то, — я смутился, — я не знал. Просто никогда не видел тебя с кем-то. — Джейден, — он нетерпеливо дёрнул бровью, подгоняя меня. — Я хотел поговорить о том, что произошло сегодня. Ксавьер жестом указал на свой стакан и я прошел в комнату, передавая ему виски. Рукав знакомой шелковой пижамы обнажил запястье, когда он забирал у меня стакан, открыв браслет. — Если ты об апортировке, то я не сержусь. Нахожу это забавным. Знал бы отец, что его дочь будет носить палочку. Будешь? — он слегка качнул в мою сторону бокалом. — Где-то здесь есть второй. — Мне восемнадцать, — смущенно пробормотал я. — Мне ещё не продают алкоголь. — Я предлагаю бесплатно. Но, как хочешь. Я огляделся вокруг и, в конце концов, присел на ближайший к нему угол кровати. Было что-то чудовищно естественное и одновременно скандально неправильное в том, чтобы вот так вот сидеть в этой странной спальне с огромным окном в потолке напротив этого странного человека. Его силуэт — все эти строгие линии, собранные льющиеся волосы, длинные ноги и узкие нервные птицы рук — затянутый в черный шелк и словно вычерченный пером на фоне чернильного неба. Никогда, ни под каким предлогом и ни с каким оправданием я не мог бы оказаться в комнате один на один с любым другим моим работодателем, одетым в пижаму. — Почему она так боится тебя? — наконец спросил я глухо. — Наверное потому, что я похож на отца. Она тоже на него похожа. Генетическое сходство, — он мрачно усмехнулся, покачав в руке стакан. — Или, может, потому, что я мог неправильно себя повести, когда мы только встретились. Внешность, и вот это вот всё. Если ты думаешь, что я мог навредить ей, ты ошибаешься. Я и пальцем её не тронул. — Тогда что значит «неправильно»? — Это только моё предположение. Может, ей показалось, что в моём поведении есть какая-то угроза. Или голос неприятный. Или слишком громкий. Что угодно. Я был не в лучшем состоянии. В полуживом. — Мне просто показалось, что она нарочно это сделала. Что она хотела, чтобы ты понял, что она нарочно. — Мне тоже так показалось, — он прикрыл глаза. — Я думаю, что это хорошо. — Хорошо? — я с недоверием посмотрел на него. Но Ксавьер вновь разглядывал свой виски, словно ожидал увидеть там ответы. — Конечно. Если бы она продолжала меня бояться, не стала бы устраивать такой демарш. Может, это своего рода месть, за тот страх, который она испытывала раньше. — Это чудовищно. — Нет, Джейден. С чего ты взял, что это чудовищно? Это процесс. Надеюсь, что эти изменения к лучшему. В конце концов, все люди чего-то боятся. Тебя я ведь тоже сначала до одури пугал. — Теперь уже меньше, — я снова покосился на наручники. — Прекрати, Джейден, — он поморщился. — Это просто трофей. Зарубка на память. Ксавьер замолчал. Потом допил виски, поставив пустой стакан на подоконник рядом с собой. — Хорошо. Трофей, так трофей, — покладисто согласился я. — Тай считает, что тебе нужно проявлять больше человеческих эмоций. — Какая интересная формулировка, не находишь? Я мог бы даже предположить, что она в чем-то оскорбительна. — Ну вроде того, ты мог бы улыбаться. Быть чуточку теплее. Радостнее. Я постепенно замолк, настороженно глядя в темные глаза, снова устремленные на меня. — Извини…те, — пролепетал я, осознавая насколько перешёл границу. — Ну, если уж Тай так считает, — саркастически протянул Ксавьер. — Ладно. Он достал две сигареты: себе и мне. Щёлкнул зажигалкой, прикуривая, пока я встал и подошёл ближе. Я оперся спиной на второй откос напротив его графичного профиля. Принял из рук Ксавьера зажженную сигарету и на секунду задумался, разглядывая тлеющий огонёк. — Давай, поговорим о человеческом, — он прищурился, слегка откинувшись, чтобы дым не попал в глаза. — Расскажи о хозяйке кур. Ты говорил, что они принадлежали Милдред. Она ведь тебе не мать? — Ну, Милдред, это жена Джимбо, кажется, третья. Моя мать была его второй женой, я её плохо помню, — свободной рукой я механически теребил край подоконника. — У Милдред вроде как биполярное расстройство, ну, то есть она болела, а вообще она была хорошей. С ней было интересно. Иногда. — Она рано умерла, так ведь? — Мне лет девять было. Плохой период и она порезала вены. У нас на кухне. А дома только я один… Не смог помочь. Она умерла. — Тебе было девять, — Ксавьер говорил очень спокойно, в его уверенности я чувствовал силу, а жалость нет. Только факты. — Ты не смог бы помочь, Джейден. — Да. Я понимаю. Сейчас. Тогда не очень. Я вызвал скорую. У нас был телефон. Стационарный. Замотал ей руки полотенцами. Всё в крови. Мне казалось, что нужно это быстрее смыть. Чтобы никто не увидел, — я увязал, глотал воспоминания, боль, слёзы, но остановиться не мог. — Потом приехала скорая, увезла её. И мама Квентина, это мой школьный друг. Она меня забрала. И она потом сказала, что Милдред, — говорить вдруг стало сложно, я раньше не рассказывал никому об этом. Некому было рассказывать. — Что Милдред не справилась. Её не довезли. Ксавьер молчал. Дал мне время совладать с эмоциями. Терпкий, уже привычный, запах его сигарет тонкими струйками вился вокруг запястья, обнимал бледные длинные пальцы, ускользая в окно. Время застывало вокруг нас густым вязким киселем. Превращалось в янтарную смолу. Я толчками глотал застывший воздух, выдыхая скользкую острую боль девятилетнего пацана, оказавшегося на кухне, залитой кровью, увязшего среди скорби, отчаяния и одиночества. — Что ты тогда чувствовал? — Прям тогда? Ничего. Удивление. Я не знал, что может быть столько крови. Не только на полу. На шкафах, на стенах. На посудной сушилке. Прямо на тарелках. Я помню, смотрел на одну тарелку, она давно была у нас, щербинка на кромке, голубые цветы по краю. И густая такая, сворачивающаяся кровь, полосками стекает по ней. Ровными такими струйками. Как по линейке. — Что с ней стало потом? — его ровный голос вёл меня по пути и я знал, что где-то там будет выход. Я никому и никогда не рассказывал всё это. Было некому. Не было никого, кто готов был выслушать. — Потом, после похорон уже, мама Квентина привезла меня. Кто-то помыл кухню. Не думаю, что Джимбо, он… ну, он не стал бы. Наверное, это родители Квентина. Там всё было вымыто. Даже стены отскоблили. Где была кровь — только белесые пятна. И пахло как в бассейне. Хлоркой, наверное. Мэри, мама Квентина всё что-то говорила. Я держал эту тарелку в руках. Странно было, на ней не осталось следов. Скол на кромке был, цветы эти голубенькие. А тех полосок — от них ни следа не осталось. Она… ну, выскользнула у меня. Выпала из рук. Милдред была, а потом её не стало. От неё тоже не осталось ни следа. Всё исчезло. Просто было и нет. Понимаешь? Она ведь не была злой там, или что-то такое. Да, прикрикнет иногда, ну или там подзатыльник отвесит. Но когда Джимбо начинал руки распускать, она прогоняла его или, если он уже берега терял, вытаскивала меня и уводила подальше. Пряталась со мной в лесочке. А потом её не осталось совсем. Двумя пальцами Ксавьер надавил мне на грудь. Не сильно, но это прикосновение внезапно очень ощутилось. Как будто через одежду, через кожу и ребра, он взял в руку мою душу. Как будто сердце стучало о его пальцы. — Осталось, Джейден. Её куры. Её огород. Чему она тебя учила. Ты сам. Что ты сейчас чувствуешь? Я задумался, пытался разобраться. Грусть? Несправедливость? Вину? Наверное, я должен был понимать, все ведь знали, что у Милдред биполярка. У неё был такой желтый флакончик с таблетками и она должна была их принимать утром и вечером. Наверное, что-то ещё было нужно? Может, нужно было следить за перепадами её настроения? Обратиться к врачу, если таблетки закончатся или она перестанет их пить? Может, нужно было считать таблетки. Позвонить в скорую раньше. Наложить жгуты. Нужно было не бегать по болотам с Бронксом, а посидеть с ней тогда. На кухне. В уютном звоне посуды, слушая как она напевает песенку о ковбое, который влюбился в горячую испанку. — Вину, — выдавил я. Кончик указательного пальца, глухо стукнул по грудной клетке — он так и не отнял руки. — Это уже прошло, Джейден. Ты можешь перестать винить себя. Это прошло. Это был её выбор. Теперь её нет и этого нельзя исправить. Ты — есть, а она ушла. Прости себе это. Ты не был виноват. Она сама выбрала. Там, где кожу только что согревала его ладонь, остались пустота и холод. Тыльной стороной ладони я вытер дорожку слёз и подумал, что расклеиваюсь. Ксавьер спрыгнул с подоконника, прикрывая окно, прошёл к кровати, захлопнул ноут, убирая его на пол. Отправил туда же столик и забрался поверх покрывала на кровать по-турецки скрестив длинные ноги. Приглашающе похлопал ладонью рядом. — Иди сюда, Джейден. Я не кусаюсь. Будем смотреть на звёзды. Я молча залез к нему, чувствуя, как сквозь тонкий хлопок футболки покалывает спину плотная вышивка покрывала. Надо мной в бездонной темноте неба зажигались и перемигивались вереницы звёзд, затягивая в водоворот чернильного сумрака. Ксавьера я не видел, он сидел в изголовье, выше и дальше от меня, просто знал, что он здесь, рядом. Слышал как он глухим голосом приказал: «Белла, выключи свет, открой окно» — и свет в комнате медленно погас. Мягко зашуршал мотор, отодвигая в сторону раму и запуская в темную спальню ночь, прохладный ветер и ночные шорохи. Мир вокруг потух, словно мы плыли в бесконечном космосе, как в океане. Как черепахи, несущие на своих спинах населенные призраками миры. — Ты Тая так успокаиваешь? — глухо спросил я. — Шшш. Нет. Тая нужно просто держать за руку. Чтобы он чувствовал, что не один. Что он в безопасности. Я завернулся в покрывало, подтягиваясь ближе к изголовью. Протянул в его сторону ладонь и попросил: — Подержи и меня. Расскажи что-нибудь. Он молча сжал мою руку, устраиваясь удобнее.***
Из распахнутого потолка струилось неверное мерцание звёздного неба. Его едва хватало, чтобы рассмотреть двоих людей в комнате. Один из них уютно завернувшись в одеяло спал, улыбаясь сквозь сон приключениям детей Эйлпа, расслабленный, с разметавшимися по подушке пепельными волосами, он казался наконец-то спокойным и счастливым. Второй, строгий и изящный, одетый в черный шелк пижамы, сидел в изголовье среди гнезда из подушек, смотрел в своё прошлое и повторял слова старой сказки, которую когда-то рассказывали ему. Проклятые сын и дочь короля Эйлпа шли навстречу своей судьбе и освобождению.