Хочу, чтобы ты остался

4

По дороге сюда мы долго петляли, обходя протянувшийся парк, садовые дорожки и хозяйственные строения, но обратно пришли быстро. От старой конюшни к флигелю вела исхоженная тропинка, и вид на наш новый временный дом открывался буквально через пять минут, стоило пару раз свернуть по ней. Ксавьер быстрым шагом пересёк гостиную. Эти свободные движения говорили лучше слов, что он дома. Мышечная память рук, небрежная точность каждого жеста и уверенная походка буквально кричали о том, как знаком ему каждый дюйм пространства. Я было прошел за ним к дивану, но понял, что ему нужно побыть одному.       — Твоя комната крайняя слева от лестницы, Джейден. Там есть ванная, иди в душ, пожалуйста, воняешь конюшней.       — Ты, вообще-то, тоже, — обиженно бормочу себе под нос, забирая оба чемодана. Чемодан Ксавьера я оставляю на площадке справа. Балкон второго этажа, нависая, тянется вдоль гостиной, разделяя её пространство пополам. На кирпичной стене, освещенной трубками ламп, пущенных по полу и от стыка потолка, я насчитываю, как и обещал Ксавьер, четыре двери. Все без замков. В других обстоятельствах это могло бы показаться странным, но на сегодня странностей хватало и так. Крайняя дверь слева ведет в небольшую уютную спальню, окрашенную в светлые тона и буквально заставленную живыми растениями с крупными тяжёлыми листьями. Постельное белье темно-пудрового цвета оттеняется бирюзовым тяжёлым покрывалом. Мне подумалось, что эта комната больше подошла бы женщине. Или тот, кто обставлял её, думал, что она будет принадлежать женщине. Наверное, Ксавьер думал об Алексис? Каково это быть хозяином замка и всю жизнь прожить в гостевом флигеле? Быть изгнанником в собственной семье? В голове бесконечно крутились события этого долгого дня, который ещё и не думал заканчиваться. Йен, лошади, старая конюшня, ладонь раз за разом влетающая в деревянный столб коновязи, падающие браслеты наручей. Волк. Этьен Блэкхёрст, испугавшийся повзрослевшего сына.       — Нравится комната? Я вздрагиваю от неожиданного вторжения, на пороге стоит Ксавьер. Пострадавшая кисть забинтована.       — Это комната Алексис?       — Что? Нет. Вообще-то она иногда здесь спала. Но это редко. Это комната Беллы. Я, конечно, полностью её переделал, но она была и осталась комнатой Беллы.       — Беллы? Ты поселил меня в комнате Беллы? — я удивлен, но больше раздосадован. Раздосадован тем, что ревную к уже умершей женщине.       — Какие-то проблемы с этим? — в глубоких водах его тона скользят первые кубики льда. — Есть ещё диван в гостиной, если тебя не устраивает.       — Забываю иногда, каким ты можешь быть невыносимым. Никаких проблем.       — Хорошо. Я договорился с Йеном, Мередит занесёт ужин. Это его жена. Если не возражаешь, ешь без меня.       — Возражаю?       — Это я вежливо даю тебе понять, что не вернусь к ужину, Джейден. Не могу здесь есть, — он болезненно морщится и прикрывает ладонью глаза, знакомым жестом касаясь переносицы. — Меня, кажется, наизнанку вывернет, если я хоть что-то проглочу в этих неблагих землях. Сделав два шага вглубь комнаты, падает на кровать, смотрит в потолок, но здесь нет окна. Просто потолок. Я сажусь с другой стороны.       — Зачем было приезжать?       — Не знаю. Мы зря приехали. Я думал, что вот окажусь здесь и всё пройдёт.       — Не прошло?       — Нет, Джейден.       — Эта конюшня… та, которая пустая… Он не дает мне закончить фразу, встаёт, резко прерывая разговор.       — Развлекайся, если найдешь чем. Есть книги Беллы. Я буду поздно.       — Иди к черту! — ярость вспыхивает как сухой тростник. — Я вообще не навязывался в эту поездку! Кидаю в закрывшуюся дверь подушкой, забыв, что защёлки нет. Подушка скользит по полу коридора, падает под перила балкона в гостиную. В ответ закрывается парадная дверь флигеля. Остаток дня я пишу Таю. Хочу узнать, как дела дома, как Тэмми. С удивлением осознаю, как соскучился по ним, как остро мне не хватает язвительной насмешливости моего невыносимого соседа, спокойной сосредоточенности Алана и взбалмошной непоседливой Тэмми. Тай шлёт фотки: Тэм и курицы, Тэм и Бронкс, Тэм в истерике бросается игрушками. Она не паникует, но Алан считает, что девочка сегодня особенно капризна и ранима. Хотя, по мнению Тайлина, она ведёт себя как обычно. То есть как маленький бесячий демоненок. Вечером, как и обещал Ксавьер, пришли Йен и его жена. Мередит оказалась неожиданно приятной спокойной женщиной с правильными чертами лица, излучавшего счастье. Я не очень хорошо определяю сроки беременности по внешнему виду, но мне она показалась очень беременной. Они остались составить мне компанию на ужин. Беседа, в основном, крутится вокруг Тэмми, потому что и Йен, и Мередит, служившая в замке горничной Алексис, были здесь и в минувшую зиму. Мередит очень переживает за девочку, первенцы-близнецы у них с Йеном — её ровесники. Поэтому весь вечер я говорю о наших успехах, планах и слушаю советы Мередит. Она горячо одобряет мой план постепенного погружения девочки в среду других детей. Сама Мередит выросла в большой семье с религиозными корнями, а Йен, как я понял, родился здесь же, в замке. Он года на четыре старше Ксавьера, они практически вместе росли, потому что других детей в замке не было. Мне кажется это довольно странным, но Йен не согласен с этим. Отец Йена, Арм, работает здесь же. Устроился автомехаником задолго до рождения сына и до сих пор управляет гаражом и мастерскими. Мать почти сразу после рождения Йена бросила семью и уехала. Иногда она появляется: звонит или навещает. Теперь, с рождением внуков, она наведывается гораздо чаще. Около десяти часов вечера, затарив небольшой холодильник продуктами и едой, они ушли. Попрощавшись на пороге, я вернулся в холодную пустоту флигеля, внезапно остро ощутив невыносимое одиночество. Впервые, с того момента, как я переехал в Ашхаус, ставший мне родным, я остался один. Гостевой домик замка, казавшийся мне огромным и чужим, молчаливо взирает на меня темными провалами высоких окон. Дом смотрит внутрь себя. Я включаю свет на первом этаже, чтобы Ксавьер вернулся не в темноту. Брожу по гостиной, иду обратно в спальню. Честно выбираю себе книжку, но читать не особо получается. Моё внимание то и дело отвлекают рукописные пометки на полях книги. Изящный женский почерк то комментировал какую-то фразу, то цеплял насмешливым вопросом. Поверх некоторых страниц давным-давно умершая Белла писала цитаты или выдержки, вообще не имеющие отношения к содержимому книги. Слепо водя пальцами по закорючкам её летящих букв, я узнаю «Песнь Песней», строки Первого послания к коринфянам, «Илиаду», «Божественную комедию»… Уютно устроившись и не расстилая постель, начинаю читать почти нетронутый её рукой роман, но потом решаюсь набрать ещё одно сообщение. В этот раз получатель — Ксавьер: «Прости за то, что сорвался на тебя». Отметка о прочтении появляется сразу, но ответа я так и не дождался. Я засыпаю, сидя с телефоном в руке и со включенным светом. Разбудил будильник, выставленный на без четверти шесть. Судя по выключенному ночнику и одеялу, наброшенному сверху, ночью заходил Ксавьер. Видимо, этот знак заботы был чем-то вроде так и не полученного сообщения о примирении. Я прошел к его комнате, постучал, и не получив ответа, вернулся к себе. Ушёл в ванную, сделав мысленную пометку поменять время будильника. После душа сделал ещё один подход к двери, но и в этот раз никто не ответил, так что я спустился в гостиную, раздумывая, как убить время. Заметил, что на кофейном столике стоит пустой приземистый стакан, а на полу валяется пустая бутылка. Я внимательно осматривался, пытаясь определить ещё какие-то следы ночного вторжения, когда входная дверь хлопнула, впуская Ксавьера. Судя по толстовке и спортивным штанам, тот вернулся с пробежки.       — Ты уже проснулся? Доброе утро.       — Доброе утро. Больше не берешь меня бегать? — я так и стою посередине комнаты, растерянно и обиженно глядя на него.       — Думал, тебе не понравится бегать без дорожки.       — Это ты заходил ночью?       — Да, — Ксавьер уже начал подниматься по лестнице, но замер на полпути и кивнул в сторону кофейного стола. — Я был пьян, это не повторится.       — Да ничего. Спасибо за одеяло. Снова оставшись в одиночестве, я выбросил бутылку и вымыл стакан в ванной. Странное извинение Ксавьера и очевидную неловкость беседы списал на ранний подъем. А может, он просто забыл, что в доме теперь ночует кто-то ещё. Когда Ксавьер спустился в гостиную, на часах было без четверти восемь. Я дожидался его, коротая время над книгой. Завтрак, заботливо оставленный с вечера Мередит, дожидался нас на столе.       — Мередит принесла вчера. Они заходили с Йеном на ужин.       — Да, я знаю. Я брал лошадь отца и встретился с ним позднее в конюшне. Он рассказал. Молча я следил за тем, как он перемещает еду по тарелке, имитируя завтрак. Мне хочется отобрать у него вилку, остановить это. Потребовать ответов или объяснений. Но я не могу. Я знаю, что я раздражен. Я вижу, что он злится. И не могу понять, что стало причиной. В какой момент щёлкнул курок. Я думаю, что любое слово — может оказаться тем самым, после которого волк, загнанный в угол, ощерит пасть и кинется. Но кто-то ведь должен сделать первый шаг? И я вздыхаю. Вздыхаю, потому что нас здесь двое, а он никогда не сделает этот шаг.       — Знаешь, Тэм тоже так иногда делает. Когда ей не нравится еда или не хочется есть.       — Что? — он смотрит на меня так, словно видит впервые. Словно забыл о том, что я такое вообще. Словно стоит на дне бассейна и смотрит через воду.       — Тэм, — терпеливо повторил я, указывая зубцами вилки на его тарелку, — Тэм тоже так иногда делает. В ответ Ксавьер только кивнул и снова промолчал, отодвигая тарелку. Вчерашнее возбужденное веселье растворилось. Сегодня он был темным домом, заглядывающим внутрь себя.       — Ксавьер. Что происходит? Я не хочу давить, но я растерян. Я с ума схожу от тревоги и от безделья. И мне кажется, что ты меня избегаешь. С того самого момента в клубе, когда тебе написала Алексис. Прошло больше недели, Ксавьер. Что происходит? Ты меня избегаешь? Ксавьер развернул стул, садясь на него верхом. Уложил поверх спинки локти.       — Да.       — Что? — я, вообще-то, ляпнул просто так и никак не рассчитывал получить ответ.       — Отчасти, — махнул ладонью Ксавьер. — Я сегодня почти не спал. Не думал, что будет на самом деле сложно вернуться сюда. Адвокат отца подал прошение о содержании до суда под домашним арестом. Отец готов сотрудничать со следствием, если ему дадут такую возможность. Он, видимо почувствовал, как я вздрогнул при этих словах. Впервые за черт знает сколько времени он посмотрел на меня, осознавая меня. Узнавая. Наконец-то посмотрел на меня этими невыносимо темными глазами, в которых клубилась тоска.       — Джейден?       — Он… он вернется? Сюда? Его выпустят?       — Отца? А. Нет. Всё в порядке. Я был готов к этому. Ждал. Сожалею, что оставил тебя вчера одного.       — Да ладно, я взрослый мальчик.       — Но ты же мой гость.       — Не важно. Я могу тебе помочь?       — Нет. Это скорее личное. Я справлюсь. Спасибо, что предложил.       — Йен и Мередит очень милые и составили мне компанию за ужином.       — Да. Рад, что они понравились тебе. Я вырос с Йеном. А его отец научил меня драться. Ксавьер рассмеялся. Искренне и легко.       — Мне было лет шесть. Я повсюду таскался за ним как приклеенный. А ему десять. Он был так непередаваемо серьезен. Так авторитетен и поучающ. Мы втроем были единственными детьми в замке.       — Это же странно, нет? Где были все остальные дети?       — Отец не позволял оставлять на территории замка никаких детей. Слуги и служащие всё равно здесь не ночевали, так что их семьи жили за пределами территории.       — А для Арта и Йена он сделал исключение потому, что жена Арта бросила их?       — Ну, не совсем. Йен — бастард. Жена Арта спала с моим отцом и забеременела от него. Йен в курсе. Арт в курсе. И Мередит теперь уже тоже.       — Ну и нравы, — усмехнулся я, маскируя удивление и растерянность. — Аристократы!       — Тогда мы этого всего, конечно же, не знали. Я узнал лет в двенадцать. От Тьерри. От секретаря моего отца. Он резко встал, протягивая мне руку.       — Знаешь, что? Пойдём, прогуляемся. Я принял протянутую ладонь, позволив легко поднять себя. Мы вышли из гостевого домика, и я с удивлением понял, что замок уже начал жить свою неведомую и непонятную мне жизнь: люди сновали по дорожкам и аллеям, подрезая кусты, равняя кроны. Жужжали газонокосилки, издали ветер нёс радостное ржание лошадей. Замок был живым. Наполненным суетливыми и отточенными движениями людей. Рабочий хаос, потерявший смысл, он казался осознанным, но пустым, не нужным. Улей, обжитый роем. Рой, который потерял королеву.       — Когда мне было примерно года четыре, отец отселил нас с Алексис из замка. Мать умерла вскоре после родов, так что маленькие дети, предоставленные кормилицам, а потом нянькам, мешали ему. Мы были слишком громкими, шумными. Мы были слишком детьми. Белла какое-то время, но недолго, уже жила во флигеле, нас поселили там же. Она, по сути, тоже пленница, приняла нас с радостью. И даже полюбила. Заботилась, оберегала. Читала сказки. К ней мы бежали с нашими детскими бедами, обидами. Она утешала нас. Смеялась с нами. Следующие два года были самыми счастливыми в нашей жизни. Ксавьер уверенно и быстро шёл по дорожке, отводя ладонями ветви. Я узнавал эту дорогу, понимал, куда мы идём. И не останавливал его. Позволил продолжать. Хотел разделить его историю.       — В пять лет с нами начали заниматься учителя. Блэкхёрсты должны были получить самое лучшее, чтобы блистать. Алексис занималась дополнительно музыкой. Фортепиано. Моник, наша мать, тоже играла. При жизни, разумеется, — на секунду он замер на краю низины, оглядывая замшелые валуны старой конюшни. — Ей было шесть, когда на уроке случилась истерика. Алексис отказалась заниматься. Отказалась играть. Ей надоело. Она была ребенком. Мы занимались каждый день по шесть или восемь часов. Не удивительно, что она сорвалась. Никто не смог заставить её успокоиться. Она рыдала и кричала. У меня был урок истории в другом крыле. Вечером отец привёл нас сюда. После ужина. Потом… Он шагнул в прохладную тишину конюшни, погладил на ходу створку двери. Жестом остановил меня у входа, а сам двинулся дальше.       — Потом так будет всегда. Сначала совместный ужин. Мы семья. Потом чай, Алексис играет на фортепиано. Мы с отцом играем в шахматы. И только потом мы будем приходить сюда. Джейден, пожалуйста, оставайся там. Не двигайся, хорошо? Я кивнул, забывая, что он не видит. Смотрел на тонкий силуэт, одетый в белый шелк рубашки. На вороное крыло волос, разлитое по плечам. Ещё шаг и его ладонь ложится на столб коновязи, почти лаская его.       — Здесь был Тьерри. Тогда, в первый раз. И почти всегда — потом. Я думаю, что он сам не ожидал этого. Возможно. Отец объяснил Алексис, что она вела себя неправильно. Недостойно. Что такое поведение — позор для рода. Порочит Блэкхёрст. Он сказал ей, что она заслужила наказание. Мне было шесть. Я видел, как она испугана, готова расплакаться. Снова. Мне тоже было страшно, — он развернулся у коновязи, и я увидел его лицо. Спокойное, задумчивое. — Конечно, мне было страшно. Но и за неё тоже. Я попросил отца простить сестру. И он согласился. Если я готов нести наказание вместо неё. Это стало частью ритуала. Вот здесь. Он снова развернулся к коновязи, вскинув голову к перекрестью балки выше его головы. А потом быстро расстегнул рубашку. Легко и грациозно, привычным движением, сбросил её с плеч. Позволил упасть в утоптанное сено. Перекинул волосы на грудь, отводя их со спины. Алебастровая кожа была иссечена диагональными длинными рубцами. Множеством рубцов, беспорядочно изрезавших спину. Большинство начинались от плеча и скрывались под поясом брюк, ниже талии. Над левым плечом гнездились круглые отметины прижогов. Правое прикрывали волосы. С десяток или больше глубоких грубых шрамов казались едва зарубцевавшимися.       — В первый раз было очень страшно. Боли я не чувствовал. Руки он привязывал сам. Тьерри. К концам балки. Я не смогу сейчас показать, Джейден. Развернувшись ко мне лицом снова, он усмехнулся. Я не помнил в какой момент закусил косточку большого пальца, но я не сказал ничего. Подняв рубашку, он надел её.       — Вальгалла меня вряд ли примет, как ты видишь. Алексис и отец стояли там, где ты сейчас. Спустя несколько лет там же будет стоять телохранитель отца. Вместе с ними. Алексис должна была считать удары. Если Тьерри был в командировке по делам отца, его менял телохранитель. Когда отец считал, что наказания достаточно, он говорил «Хватит» и уводил Алексис. Теперь она жила в замке. А я, по-прежнему, во флигеле. С Беллой. Тьерри отвязывал меня от коновязи через час. Промывал рубцы, уносил во флигель. Тогда я этого не понимал. Не понимал, почему он бывал так ласков со мной. Я был ребенком, Джейден, и я почти доверял ему. Во флигеле он передавал меня Белле. Она плакала, утешала меня. Называла волчонком. Знаешь, я был почти счастлив в такие минуты. Я защитил сестру, я был любим и был нужен. Он подошёл ко мне, застегивая рубашку, заправляя её под пояс. Достал сигареты и прикурил обе, передав мне одну. Вокруг нас был старый каменный сарай. Конюшня, набитая сеном. Я не планировал такой финал и вышел вслед за ним на свет.       — Это первое. Первое, что я хотел рассказать тебе здесь. Как я знаю, наш общий приятель уже рассказывал. Так что едва ли ты услышал что-то новое. Просто я хотел, чтобы ты знал точно. Хотел, чтобы ты видел. Мне хотелось орать. Кричать от его боли. Хотелось, чтобы маска спокойствия раскололась и упала с его лица. Я молчал. Боялся оттолкнуть его. Я хотел обнять его сейчас. Разделить с ним эти воспоминания. Хотел, чтобы он знал, я понимаю его. Я рядом. И я не знал как это сделать.       — Вторая часть — это ночь накануне ареста отца. Я никогда не думал, что придется кому-то это рассказывать. Не знаю, как начать. Не знаю, нужно ли тебе это. Просто не хочу, чтобы ты узнал об этом от Алексис. Она… Алексис использует это иначе, — он избегал слова «извратит». — Для неё это было иначе. Для неё это было предательством, Джейден. Всё это время у неё был только я. Никого больше не было. Это я был свободен. Это у меня была Белла, Йен, даже Тьерри. А у неё был только я. Она была одинока, несчастна. После нашего побега, неудавшегося побега, она перестала справляться. Я не хотел этого, но навредил ей. Он замолкает, и я смотрю на сигарету между средним и указательным пальцами его руки. На волчье кольцо. А Ксавьер на меня не смотрит и не видит, что я ору на него внутри своего молчания. Хочу, чтобы он перестал обвинять себя. Хочу, чтобы он перестал притворяться. Хочу, чтобы он сделал вид, что он на самом деле живой.       — Каждую весну отец отправлял её в клинику. Месяц она проводила в изоляции. Возвращалась сломленная, тихая и потерянная. А я был в некотором смысле, свободен. Своего сына, меня, отец отпускал на светские приемы. Я ездил на выставки, благотворительные аукционы. Учился водить машину, вертолет, яхту. Я жил взаймы, но у меня был весь мир, которым я мог пользоваться до тех пор, пока Алексис нуждалась во мне. Баланс. Равновесие.       — Но это закончилось, — я не выдержал, лопнул как слишком сильно натянутая струна. — Теперь она может получить всё, что хочет! Она свободна!       — Она хочет Блэкхёрст. И чтобы я не оставлял её. Понимаешь, вот Тэм. Когда ей плохо или страшно, ты подходишь к ней, берешь на руки. И она успокаивается, — и голос его спокоен, равнодушен. Гладкий как лёд. — Потому что больше не боится. Так? Она верит в тебя. Ты нужен ей, чтобы выйти из темной клетки, в которой она была заперта. Она смотрит на мир из-за твоего плеча.       — Она вырастет, Ксавьер. У неё будет своя жизнь.       — А если нет? Если бы у неё не было этой возможности?       — Не знаю. Я не знаю, Ксавьер.       — Потому что ты не прожил с ней всю свою жизнь. Ты не боялся за неё. Было нелепо сравнивать.       — А ты так и собираешься прожить свою жизнь? Позволить Алексис жить за твой счёт?       — Это бессмысленный разговор.       — Это — бессмысленная жизнь, Ксавьер! Она принимала раз за разом то, что ты делал ради неё. И это было в порядке вещей. Она позволяла всему этому, — я махнул в сторону конюшни, оставшейся за нашими спинами, — продолжаться снова и снова. Это дикость, ты не понимаешь?       — Понимаю. Но ты ведь не думаешь, что ей или мне это нравилось?       — Тебе, может и не нравилось. Но она до сих пор наказывает тебя. Тай сказал, что это она позвонила отцу тогда. Сама сдала вас! А ты продолжаешь винить себя.       — Я знаю, что она сделала. Это было глупостью. Та попытка убежать — была глупостью. Два подростка в огромной стране без навыков выживания. Одни. Мы были обречены. Отец нашёл бы нас так или иначе всё равно. Нельзя было бежать, Джейден.       — О, да. Поэтому она и подставила тебя снова. И снова! И снова! Резко развернувшись, Ксавьер окатил меня пронзительным холодным взглядом, хлестким как пощечина. Процедил сквозь зубы:       — Прекрати орать на меня. Я убежал не из-за этого. Это, — он нетерпеливо указывает на старую конюшню, — ничего не значит.       — Ну да, конечно, — я все же понизил голос и попытался успокоиться.       — Сам хорош, между прочим. Я ковырнул носком песок тропинки, прикидывая, что ответить. Но, в общем, он был в чём-то прав. Я вот тоже не сильно убежал от Джимбо. Наверное, когда ты постоянно живешь так, то со временем начинаешь смиряться. Даже если понимаешь всю ненормальность ситуации, то всё равно ничего не делаешь, чтобы изменить её. Привыкаешь.       — Долго это продолжалось? — глухо спрашиваю я, не отрывая глаз от песка.       — В последний раз — накануне ареста. Ночью.       — Ты серьезно? — я ошалело умолк. Арест вроде как произошел незадолго до Рождества, то есть в конце декабря. Я прикинул в уме. Месяцев пять.       — В ту ночь в замке умер один человек, а второй не умер. Вторым был я. Йен меня и вытащил, и зашивал. Обычно это делал Тьерри. Но Тьерри уже никому не смог бы ни помочь, ни навредить. Йена позвала Алексис. Он знал, что делать.       — Это её не извиняет! Что она такого сделала в тот раз?       — В тот раз? Ничего. В тот раз, Джейден, я справился самостоятельно. Не то, чтобы я поверил. Просто покачал головой, позволив ему поменять тему. И он меняет.       — Ладно. Хочешь, я тебе проведу экскурсию по замку? Там сейчас, конечно, не так красиво как обычно.       — Камеру демонтировали, что ли?       — Нет, просто мебель в чехлах, — невозмутимо ответил Ксавьер.       — Не хочу я туда. Наверное, я расстроен. Или сердит. Ещё не определился.       — Отвлекись уже, королева драмы. Сейчас жизнь прекрасна и беззаботна.       — Ну да, — мрачно согласился я. — Куда уж беззаботней. Как ты вообще со всем этим живёшь?       — Не забывай, что «со всем этим» — я вырос. Ты вот вырос постоянно бегая то от отчима, то ещё от кого-нибудь. И кому-то это может показаться ужасающим. Тай собирает коллекцию порно со своим участием. Слава небесам, хоть не пересматривает. Эдит тащит на себе чувство вины за наезд на пьяных граждан. Хотя, заметь, она ведь даже всерьез не покалечила никого. Почти у каждого есть скелет в шкафу. Но жизнь-то продолжается, — он нервно щелкает пальцами и я думаю, что вижу это второй раз. А первый был вот тут же почти. Недавно. — Понимаешь, Джейден, каждый человек кем-то когда-то был ранен. Степень ранения может быть разная. Кому-то кажется, что его родители недостаточно любили его. Кого-то действительно не любили. Кто-то пережил насилие или утрату близкого. Это не уменьшает боли, не обесценивает травму, но каждый должен сделать выбор и принять его: продолжать жить, пестуя свои раны, расцарапывая их снова и снова, или просто жить дальше. Поэтому выбирай сейчас. Чего ты хочешь?       — А ты? Ты уже выбрал?       — Я хочу жить. И хочу выиграть. Я — человек, Джейден, — Ксавьер посмотрел на меня долгим внимательным взглядом. — И хочу того же, чего, по большей части, хотят другие люди. А кто многое желает — тому многое простят.       — Ты оставишь Тэмми, даже если Алексис будет против?       — Тэмми — Блэкхёрст. Пусть и бастард. У неё нет никого, кроме нас. Я дам ей всё, что будет в моих силах. Но я не буду выбирать кого оставить, Джейден. Тэмми пять лет. Она всегда будет Блэкхёрст. И может вырасти без всего этого бэкграунда, — он взмахом руки указывает на всё это окружение. — Она моя семья. Но сейчас я думаю, что возможно, ей будет лучше без меня. Не буду скрывать, это больно, Джейден. Я бы хотел стать частью её семьи, но пока я вижу, что ей лучше без меня. А Алексис я нужен.       — Чёрт! Какой ты упертый!       — Одно из лучших моих качеств, — он усмехается.       — Это был не комплимент.       — Я понимаю. Второе из моих лучших качеств — сообразительность.       — А третье, судя по всему, скромность, — мрачно бормочу я.       — Да. Не без этого. Ты вот, например, странный.       — Да неужели, — я с преувеличенным изумлением хлопаю ладонью о ладонь. — Кто бы говорил.       — Нет, серьезно. Я иногда не могу понять: то ли у тебя самая устойчивая, среди моих знакомых, психика, то ли ты наглухо лишён инстинкта самосохранения.       — Просто я эмоциональный, — жестом протягивая воображаемую линию, я подчеркиваю следующую фразу: — Стабильно эмоциональный.       — Вот иногда я так и думаю. А потом ты вдруг сообщаешь, что собираешься провести жизнь копаясь на ферме.       — Далась же вам всем моя ферма! Мы идём по какой-то душещипательно милой тропинке, пересыпанной желтым песком. Под ноги ложится пляшущая сетка чередующихся света и тени. В моей голове картинка не бьётся. В моей голове розовые цветочки на пушистых зеленых ветках — должны плеваться огнём. Вдалеке жужжат газонокосилки и перекликаются птицы. Ад, притворившийся раем. Кусок камня, притворившийся человеком. Или наоборот. Какого чёрта он так упорствует?       — У меня нет никаких возражений, вообще-то. Просто нам с Таем пришлось гуглить, чем там обычно занимаются фермеры.       — Что, образование не помогло справиться без гугла?       — У нас, видишь ли, немного другой опыт, — Ксавьер намеренно игнорирует мой ершистый язвительный тон. И бесит даже этим. — Даже вместе мы не можем знать вообще всё. Но Тай уже определился с подарком на твой день рождения.       — Подарит соломенную шляпу и клетчатую рубашку?       — И посевной календарь.       — Посевной календарь каждый год разный.       — Невероятно.       — Ты знаешь, что если начнёшь сцеживать свой сарказм в баночку, то сможешь неплохо навариться на продажах?       — Начинаю вспоминать, почему ты меня бесишь.       — Ну наконец-то, я уж думал, что ты забыл. Бешу, потому что ты не привык к тому, чтобы тебе давали отпор?       — Бесишь.       — Это, кстати, Тай мне сказал. Ну, что ты человек, которому не говорят «нет».       — Тай вообще болтлив. Он не это имел в виду. Мы вышли к ухоженному пруду. Прозрачная вода и крупные округлые камни, устилавшие дно, недвусмысленно намекали на искусственное происхождение водоема. Раскидистые ветви взрослых ив затеняли воду и плескавшихся в ней пятнистых рыб. Берег, изогнувшись четким полукругом, спускался к самой поверхности шелковистым покровом нежной травки. Солнце перевалило зенит и отбрасывало длинные тени ветвей, целовавших зеркало пруда. Бело-рыжие карпы кои доверчиво касались мордами опущенных рук. Ксавьер сел на траву, проигнорировав ажурный силуэт скамейки, укрытый купой ивы. Я купал в прозрачной воде пальцы, играя с рыбами.       — И ты, правда, умеешь всё это? Ты говорил. Ну, вертолёт, яхту.       — У меня есть лицензия частного пилота, Джейден. Я получил её в семнадцать лет.       — Очень круто.       — Считаешь? — он прикрывает глаза козырьком ладони, спасается от солнца.       — Вообще-то, да. И ты прям летал?       — Да, у отца есть лёгкий самолёт и пара вертолетов. Не здесь.       — Есть ещё другие дома?       — Да. И в Европе тоже.       — Ты бывал там?       — Нет. Но может быть, поеду.       — И это всё теперь — ваше? — доверчивые карпы тыкаются носами в руку.       — Нет. Я же говорил, что Алексис — единственная наследница.       — Она тоже умеет управлять самолётом или яхтой? — этот допрос совершенно бесполезный, ни он, ни я не думаем о последовательности слов или об их смысле. Это просто имитация. Как его завтрак сегодня.       — Нет. Она умеет водить машину. Теоретически.       — Тогда зачем ей всё это?       — Ну, Джейден, она может позволить себе нанять специально обученных людей.       — Это как-то несправедливо.       — Это нормально, — его голос кажется мне удивленным. — Неужели ты не привык ещё к тому, что бесплатно с людьми происходят только неприятные вещи, а за всё хорошее приходится платить. Просто цена разная.       — Со мной хорошая вещь произошла просто так. Вы просто мне встретились и взяли к себе.       — Не просто. Тай ещё в первое утро заметил тебя и твои синяки. Когда ты сбежал из гаража. Получается, сначала ты платил этим. А теперь расплачиваешься годом своей жизни. Всё имеет цену, Джейден. Мы не всегда понимаем, что уже платим её.       — Как думаешь, ты уже оплатил достаточно счетов, чтобы наконец получить что-то хорошее?       — Джейден. Ты опять. Я стряхнул с пальцев искристую радугу брызг и вытянулся на траве, прогретой солнцем.       — А что — опять? Ты же уже вышел из темной комнаты, — я только что говорил эти же слова про Алексис, но теперь дергаю за веревку с другой стороны. — Ты освободился! Уже можно жить просто для себя. Перестать думать о мире вокруг. Перестать пытаться его изменить.       — Менять мир бесполезно, Джейден. Я никогда этого и не хотел. Хотел, чтобы мир перестал изменять меня.       — Ты всё усложняешь.       — Отлично, — он усмехнулся. — Позови меня, когда найдешь что попроще.       — Да нет же ничего, что проще! Почему ты не хочешь попытаться жить свою собственную жизнь? Ты красив, умён и богат. Весь мир у твоих ног.       — О, это был комплимент? Или это ты пытаешься заигрывать со мной? Машинально выдергивая травинку за травинкой, я молчал. Не стал оборачиваться и смотреть на него. И только через четыре… шесть… десять ударов сердца, спросил:       — Ты хотел бы этого? В ответ я услышал шелест — Ксавьер встал, быстрыми движениями стряхнул с брюк приставшие ивовые листочки. Подошёл ко мне, заслонив солнце и протянул руку, предлагая встать.       — Нет. Мне оставалось только принять его помощь, испытывая колючую неловкость. Смущение, сдавившее грудь.       — Прости. Я не знаю… не знаю, почему спросил. Можем сделать вид, что этого не было? Наверное, задавать этот вопрос было так же нелепо, как и предыдущий. Ксавьер только бросил на меня удивленный и какой-то дикий взгляд, то ли шокированный, то ли возмущенный. Потом сразу переключил тему. Сказал, что мы идём к Мередит и Йену обедать. Наверное, это где-то в книгах по этикету записано. Или ещё в каком-то светском руководстве для социально-адаптированных людей. Ну, как правильно реагировать на неудобные, нелепые и неуместные вопросы. Игнорировать их, а не задавать новые. Вот что там должно быть написано огромными буквами. Даже жаль, что я не интересовался этими книгами.