Хочу, чтобы ты остался

9

Тай приехал уже в сумерках, вообще-то это было ожидаемо. Он не торопился вернуться пораньше. Зачем? Дождался, пока Тэмми легла спать, а потом уже приехал. Я слышал, как его машина заезжает в гараж и вышел встречать на крыльцо. Тай достал из багажника две коробки, опуская их на землю, третью, последнюю, сразу понес к крыльцу. Молча я помог ему справиться с остальными.       — Заехал по дороге к Эли. Тини написала, что у них с Мэдс есть что-то для вас.       — А. Они говорили насчет какого-то антуража для мероприятия. Хотели привезти завтра.       — Видимо, решили, что не грех воспользоваться мною, как грузчиком. В гостиной мы распаковали коробки, обнаружив в них целый отдел товаров для детских праздников: топпинги с единорогами, принцессами, пони, машинками и супергероями, целую россыпь разных заколок, корон, фейских крылышек, волшебных палочек и накидок. Выудив одну из корон, украшенную зелеными стеклышками, я водрузил её на голову приосанившегося Тая.       — Как-то это жестоко, — сказал он, выбирая венец поскромнее, но с желтыми блестяшками и надевая на мою порядком обросшую макушку. — Они и впрямь вознамерились заставить пятилетку выбирать из всего этого?       — Ага, мне тоже кажется, что они прям заморочились и превращают соседский праздник в какой-то званый приём.       — А ты думал, что им понравится идея просто пожарить сосиски у бассейна?       — Почему обязательно сосиски? Можно сделать стейки на гриле.       — Ох, ну нет уж! Я хочу всё вот это вот! — он взмахнул жезлом сейлор-воина. — Лунная призма! Дай мне силы!       — Точно, без этого не обойтись, — я иронично усмехнулся. В ответ Тай фыркнул, сортируя несколько комплектов крылышек, корон и волшебных палочек.       — Это наверняка Мэдс всё собрала.       — А вот и не всё! — Тай указал жезлом на последнюю, ещё не открытую коробку. — Там костюмы железного человека, Человека-паука и всякое такое. Тини считает, что девочке необязательно быть принцессой.       — Мэдс наверняка не одобрит такой выбор. Мы рассмеялись, представив крошечную Тэм в образе черепашки-ниндзя. Когда к нам присоединился Ксавьер, Тай придирчиво выбрал ему серебристую тиару с синими камушками.       — У нас здесь тематический вечер, волк. Вечер принцесс. Ты будешь Снежной королевой, я — Ариэль. Наш Бэмби — Белль.       — Потому что у тебя прекрасный голос, да? — невинно осведомился я. — Или потому что ты не умеешь молчать?       — Потому что я повелитель стихии и моя судьба завоевать всех прекрасных принцев, глупец, — Тай с видом королевы красоты, вскинул голову, поправляя корону.       — Снежная королева отрицательный персонаж, — попытался возмутиться Ксавьер. — Она антагонист!       — Вот и смирись с этим, — рыжий насмешливо фыркнул. — Хочешь положительную роль — заслужи её!       — А почему я — Белль?       — Есть два объяснения, но сегодня я выберу то, которое попроще, — насмешливо улыбнулся Тай. — Ты любишь читать, например.       — Ты тоже любишь читать!       — Смирись с этим, оленёнок. Ксавьер чуть наклонился ко мне и громким шепотом пояснил:       — Тай имеет в виду, что Белль влюбилась в чудовище.       — Не ломай интригу, волк! — возмущению нет предела. — Мы ещё не обсудили это с Бэмби. Ариэль хочет знать все секреты!       — У Ариэль не отжимается кнопка «разболтать всем», так что обойдётся, — хмыкнул Ксавьер.       — Э, стоп, — вступился я. — Чудовище было заколдованным принцем!       — Ну, видишь ли, на этапе, когда Белль планировала свою семейную жизнь с ним, она об этом ещё не догадывалась, — великодушно пояснил Тай и задумчиво добавил — как она, наверное, была разочарована. Ксавьер и Тай рассмеялись на этот раз вдвоем. Мне как-то резко стало жарко.       — Вы оба портите мне детский праздник! — сурово произнес я, намереваясь прекратить балаган, но не от всего сердца, наверное. — Это вам не то.       — Хорошо, — покладисто согласился Тай, — отмотаем на тот момент, когда я говорю тебе, что Белль любит книги, а не секс с чудовищем.       — Я теперь не смогу это развидеть, так что лучше сразу вычеркнуть образ Белль из репертуара праздника для пятилеток, — пожаловался я.       — Хорошо, птенчик, можешь забрать себе её корону. Я возложил корону поверх венца Ариэль на рыжие волосы Тая.       — Нужно всё собрать и отнести в спальню Тэм. Там разложим и утром она получит сюрприз. Ребята одобрили идею, складывая все праздничные аксессуары обратно. Правда, свои тиары ни Ксавьер, ни Тай в коробки не вернули, предпочтя оставаться в них остаток вечера. Парой часов позже, когда Ксавьер поднялся к себе, я и сам собирался уйти, но Тай пошел за мной. В спальне он невозмутимо расположился поперек застеленной кровати и, указав на корону, сообщил:       — Ариэль желает знать, почему сегодня вместо прекрасного принца таскает коробки для детского праздника. Я присел рядом и пожал плечами. Говорить мне было особо не о чем. Точнее так: я не знал что сказать.       — Не хотел сегодня оставаться один.       — Птенчик, ты бы и не остался один. У тебя здесь и Тэм, и этот твой сторожевой пёс. Я про Бронкса. Или ты боишься оставаться с Ксавьером?       — Не то, чтобы боюсь. Он — хороший человек… Тай картинно взвыв, уткнулся лицом в подушку.       — Птенчик, это всё пустое. Все эти «он хороший человек», «он плохой человек». Не важно вообще о ком речь. Просто прими, что не бывает ни хороших, ни плохих людей. Бывают люди с разной мотивацией. Люди в разных жизненных обстоятельствах.       — Не скажи. Разве Этьена Блэкхёрста кто-то может назвать хорошим человеком?       — Конечно, птенчик!       — И кто же? — меня просто оглушило это его заявление.       — Он сам.       — Тогда не считается.       — Почему? Потому, что ты не считаешь Этьена Блэкхёрста хорошим человеком?       — Потому что объективно, его собственное мнение не может учитываться.       — Объективности здесь ноль, птенчик. Возьми любую газету, где упоминается Блэкхёрст. В любой статье говорится о его благотворительной деятельности, о том, как он помогает людям. И все они считают, что он хороший, заметь.       — Это слишком общее, Тай, — я нахмурился, как-то недоволен был, что ли, тем куда Тай вел разговор.       — Тебе не угодить. Этот слишком близко, те слишком далеко. И ты не слышишь то, о чём я говорю: эти оценки не имеют значения. Я могу выйти на улицу, остановить десять человек и из них девять скажут, что Ксавьер отбитый напрочь псих с непомерным чувством собственного величия. Более того, я сам тебе скажу, что то, что ты видишь на нем снаружи — это картинка для общего пользования. Вся эта богемность, манеры, вежливость. Но даже это не означает, что я прав. Или то, что он — отбитый псих. Мы все снаружи кажемся другими.       — Но он помог тебе.       — Первые дня три, когда я катался по земле и готов был выцарапать себе глаза, мне как-то не казалось, что это помощь. Напоминало пытку или эксперимент. Или потом, когда он на цепи водил меня в туалет и обратно, а если я дёргался, пытался сбежать, вырубал меня и далеко не всегда с первого удара, птенчик. Это чудовище меня смертным боем бил. Я был уверен, что попал в руки к маньяку и сдохну там.       — Но ведь теперь ты знаешь, зачем он это делал?       — Хочешь сказать, важен результат? Так иди, посмотри, на библиотеке физмата в нашем колледже висит табличка с благодарностью Этьену Блэкхёрсту, закастовавшему в него кучу денег. И это — только одна из многих табличек. Один из многих результатов. Нет хороших и плохих людей в общем. Мы оцениваем это, исходя из собственной позиции, — Тай дотянулся до меня, легонько ткнув ладонью в лоб. Да понял я уже, понял. Понял, но не принял. — Плохой человек — тот, кто украл у тебя стадо коров, а хороший человек — тот, кто украл стадо коров и отдал тебе. Ты воровал — ты хороший или плохой? Я менял себя на дозу — хорошо или плохо? Алексис не сделала вообще ничего плохого.       — Алексис ничего не сделала. Ни плохого, ни хорошего.       — Святая женщина, согласись? Равновесие — удел лучших из нас. А между тем, её бездействие — тоже помогало Ксавьеру сохранять баланс. Оно тоже участвует в его игре. И то, что ты считаешь пустым местом — фигура на доске, птенчик. Просто ты стоишь не с той стороны стола. А он слишком давно пытается выбраться за край.       — Ты знаешь, да? Ну, о том, что происходило в замке?       — Ты о шрамах? Я не слепой, птенчик, и не дурак. Я видел его на ринге, и эту спину — не так просто забыть. Когда видел столько шрамов, увечий и ударов, сколько видел я, то сразу понимаешь что к чему. Позже я спросил, и он ответил. Думаю, что он рассказал не обо всем, что происходило там, но достаточно было и этого.       — Не всё?       — Хлебушек ты мой, я жил с ним в одной комнате три года. Он по десять раз проверял замки и окна, прежде чем уснуть. Ненавидит открытые двери. Не переносит прикосновений. Первое время, после его рассказа, я думал, что отец его кастрировал, настолько он шарахался от любых проявлений сексуального интереса. Сказать тебе, сколько я видел подростков, переживших сексуальное насилие? Ему не нужно было мне ничего говорить. Я сам был таким. Ну, почти таким. Я молчал. Не знал как затронуть эту тему, чтобы не коснуться личных тайн Ксавьера. И даже если так, если Тай давно сам обо всем догадался, не считал себя вправе обсуждать это с кем-то, кроме самого Ксавьера.       — Птенчик, у тебя с этим какие-то проблемы? И когда я говорю это, то имею в виду: у вас. У тебя с ним?       — Что? Тай выразительно приподнял бровь и какое-то время молча изучал моё смущенное лицо. Потом снял свою корону и переложил на меня.       — Вот ведь какое дело, птенчик. Здесь у нас вилка: я могу сделать вид, что ничего не понимаю и позволить вам рулиться самим. А могу помочь тебе сориентироваться. С неизвестным результатом. И что же я выберу?       — Что ты имеешь в виду? Ну я про «у меня с ним»?       — О, закат моих глаз. Вы переспали в замке? Вы трахались? Ты уж извини мою прямоту. Хотя нет, не нужно никаких извинений. Дай тебе волю, и ты вечность будешь краснеть, мяться и молчать. Но то, что ты смотришь на него глазами мартовского кота, мне очевидно. Не знаю, как другим, конечно. Так что?       — Ничего!       — Ничего не было? Или всё пошло не так? Или ты не хочешь это обсуждать? Я не знал куда смотреть, не знал куда деть руки и не знал, чего хотел больше: закончить этот разговор, забыть его или получить совет. И решил за лучшее рассказать только основное, часть событий.       — Я думал, что нравлюсь ему, — запнувшись, я исправился. — Я думаю, что нравлюсь ему.       — А он тебе?       — Чёрт, Тай. Это слишком напрямую. Он говорит, что я просто придумал это. Вроде того, что я влюблен в само состояние влюблённости.       — О, узнаю нашего общего друга! Старый добрый Ксавьер. Мастер принимать за других решения и объяснять им природу их собственных, недоступных ему, эмоций.       — Недоступных? Ты же говорил, что это Алексис не способна на эмоции.       — Ты упускаешь важный момент, птенчик: они, пусть и не похожи во всем, но всё ещё одной крови. У Алексис очень узкий эмоциональный спектр. Скажем, базовая настройка. Она, конечно же, способна любить. Но, допускаю, Алексис способна любить только одного человека — себя, а всех остальных людей любит только исходя из их ценности для неё. Например, Ксавьера любит. И отца — любит. Потому, что эти двое безраздельно владеют её жизнью, обеспечивая комфорт и сохранность. А вот насчёт способности Ксавьера любить я уже не уверен.       — Не уверен, что он способен любить? Он любил Беллу.       — Это другое. И потом, я кажется, только что объяснил это через Алексис: Белла обеспечивала ему безопасность. С ней ему было интересно, она заботилась о нём, пока он был ребенком. А вот со взрослым Ксавьером, я знаком уже лет шесть и никогда не видел, чтобы он был влюблён в кого-то именно в плане и романтического, и физического влечения. О, конечно, со временем у него появились партнёры, но это было скорее взаимным удовлетворением физических потребностей. Никакой эмоциональной привязанности. Чистый секс, всё как я люблю. Если я ошибаюсь, возможно, что он просто избегает сильных эмоций. Как бы это выразить? Не позволяет себе всерьёз увлекаться кем-либо. И как только начинает подозревать, что отношения начинают выходить за пределы постели — обрубает их. И выкидывает парня из своей жизни. Это тебе на будущее. Тай замолчал, но в эту игру я играл чуть ли не лучше всех и промолчал тоже, ковыряя шов декоративной подушки.       — Так что? Было у вас что-то в замке? Или не было?       — Он меня поцеловал. А потом выбросил из своей комнаты и всё. И сказал, что я придумал это. Про влюбленность.       — Умный-умный, а иногда такой дурак бывает. Не бери в голову, птенчик. Я не всегда его понимаю, но это скорее знак заботы с его стороны. И заботы о тебе в большей степени, чем о нем самом.       — Не надо! Я не хочу, чтобы он так обо мне заботился. Я сам могу позаботиться о себе!       — Ну тогда начни с той мысли, что перед тобой стоит не тот человек, которому нужно это говорить. Я же не Ксавьер. Мне решительно нет никакого дела до тебя, птенчик. А ваши с ним отношения — это только между вами. Даже если бы мой хрустальный шар, которого, заметь, у меня нет, подсказал бы мне порядок шагов, чтобы оказаться в постели Ксавьера, — я бы всё равно тебе не сказал. Это между вами, закат моих глаз. Я вообще не уверен, что тебе или ему это нужно и поэтому умываю руки. Захочешь пожаловаться — приходи, я всегда готов выслушать. А давать тебе советы как поступать — не моя забота. Понял?       — Яснее некуда.       — Вот и славно, птенчик. И не обижайся на меня. Ты знаешь, что я прав. Он встал, в дверях послал мне воздушный поцелуй и, как по мне, так пошёл на хрен. Я чувствовал глухое раздражение на него, и не мог понять, откуда оно взялось. От его грубоватой прямоты или от того, что я счёл нежеланием проявить участие. Чего я ждал, поддерживая этот разговор? Что он скажет мне «О, да, я всё понял, сейчас поговорю с Ксавьером и у вас всё будет хорошо»? Нет. Конечно, нет. Не настолько я был глуп, чтобы допустить эту дурацкую мысль. Правда была в том, что мне только казалось, что меня взбесил Тайлин. На самом деле причиной раздражения был я сам. Долгие годы одиночества, оторванность от социума — сделали из меня отличного наблюдателя. Я всегда находился у края сцены, на которой разворачивалась жизнь города, других людей. Наблюдал за их проблемами, поиском решений. За развитием отношений моих сверстников, их поведением. Я видел их ошибки потому, что находился снаружи, а не внутри ситуации. Такие вещи вообще, как правило, лучше видны со стороны. Но теперь-то я сам оказался внутри. В стеклянной ловушке. Вот тут-то и выяснилось, что я не знаю ни что делать дальше, ни даже того, прав ли я. Правильно ли оцениваю саму ситуацию. Я любил его и дорожил им, но что если он прав? Если его слова о том, что я люблю саму любовь — это мучительно горькое томящее состояние — справедливы? Мне не хотелось признавать, пусть даже так всё и было. Я привязался к Тэм, беспокоился о ней и любил её, как мог бы любить младшую сестрёнку. Но вдруг это был лишь способ сказать ему: «смотри, я нужен ей, я важен, смотри, какое значение я имею для вас». Это я. Я здесь. Я существую. Заметь меня. Может, я как Мэдс? Он вежлив со мной, защищает, балует, оберегает, — а я воспринимаю это неправильно. Может, я все неправильно понял? И это — не означает, что я нравлюсь ему. Просто он вежлив со мной, как и с ней. Просто полезный инструмент, который он бережет. Я приложил кончики пальцев к шее. Там, где под воротником кожа помнила почти уже невидимый след его поцелуя. Нет. Я не ошибался.