Хочу, чтобы ты остался

10

Утром, когда Тэмми проснулась, я уже разложил повсюду в комнате все эти вещички: украшения, костюмчики, крылья, платья. Всё это преображало детскую, превращая её в сказочный грот. В заповедный лес избалованного ребёнка. И она была просто в восторге, забыла о курочках, об огороде — бегала от одного наряда к другому, с восторгом прикасаясь к пайеткам, блесткам, гладя вуали крыльев. Завтрак я принес ей в комнату, где Тэм, смеясь, кружилась нацепив на себя три пары крыльев и надев короны, которым не хватило места на голове, на руки. Понятное дело, прогулка сегодня не входила в её планы. И я, вооруженный жезлом луны, показывал ей на разные костюмы, рассказывая о героях, носивших их. Попутно напоминая о предстоящем событии и упоминая о людях, которые там будут. Отдельно я несколько раз повторил, что все эти сокровища появились здесь благодаря вчерашним гостям. Что они подобрали и отправили всё это сюда, думая о моей подопечной. Не уверен, что Тэмми всё поняла или как-то особенно внимательно прислушивалась ко мне, но я раз за разом вставлял эти сентенции в свои монологи. Надеялся, что многочисленные повторы отложатся в памяти пятилетки. С выбором костюма мы определились только к вечеру: это был наряд Эсмеральды, маленькой своенравной цыганки. Хотя, конечно, она добавила к нему одну из корон, крылья и волшебную палочку. В целом, я был очень доволен этим выбором. Счёл его демократичным. Несмотря на корону. Целый день Тэм бегала по дому и саду исключительно в широкой лиловой юбке, беспощадно путаясь в её подоле. Тысячу раз заставляла меня поправлять красную широкую ленту в волосах, перевязывать крошечный декоративный корсет и треугольный платок с бубенчиками на поясе. Возможно, именно бубенцы и упоминание козочек помогли ей определиться с выбором. Определенно, если бы я разрешил ей это, она бы и спать легла в нём. Когда следующим вечером Тай зашёл за мной к Эли, то сообщил, что Алану пришлось учиться играть на бубне, чтобы наша юная представительница народа рома танцевала.       — Думаю, она выбрала Эсмеральду из-за ее смелости и готовности защищать тех, кто слабее, — грустно сообщил Тай стакану с минеральной водой.       — Она могла бы выбрать Человека-паука тогда уж, — недовольно сообщила Дестини. — Он настоящий герой!       — Или любую другую принцессу, — примирительно сказал я. — Белоснежку, Ариэль, Золушку.       — Белль, — ехидно мурлыкнул Тай. — Нет, всё это, конечно, достойные герои, но их героизм проявляется в противостоянии миру зла. Он ситуативен. А Эсми другая. Она храбрая сама по себе. Это её качество, а не убеждение. Она так живёт. Её храбрость возникает не из-за обстоятельств, она просто не боится. Жить, любить, умирать.       — Ты так грустно говоришь об этом, рыжий, — Дестини потрепала его по волосам, перегнувшись через меня.       — Это потому, что вечером в пятницу я пью воду в этом отвратительном заведении. Потому, Тини, что твой дед непростительно жесток ко мне.       — Раз ты ведёшь машину, мальчик, — проскрипел Эли, — то тебе и не положено повышать градус.       — Вся жизнь бессмысленна, если в ней нет градуса. Особенно чувствуется это по пятницам, старик. Они препирались до самого закрытия, получая от этого взаимное удовольствие. Мы с Дестини закрывали бар, а они всё спорили за стойкой. Уже дома Тайлин, и правда, погрустневший, непривычно сосредоточенный, погнал меня спать. Я даже не сразу понял причину, но похоже он просто собирался о чем-то посекретничать с Ксавьером. И вот это меня впрямь удивило. После всего услышанного и виденного, я не подозревал, что остались ещё какие-то темы, которые эти двое не могут обсуждать в моём присутствии. Я ошибся. Суббота началась с дождя, и бегать нам пришлось по мокрой дорожке. Тай и Ксавьер не разговаривали, ни между собой, ни со мной. Не то чтобы они вообще игнорировали друг друга, но все разговоры носили как бы функционально-вежливый характер. Без агрессии, но и без обычных подколок. Никаких отвлеченных рассуждений. Только к обеду я начал понимать, что дело не в Тае. Точнее не совсем в нём. Да, у него, определенно это был не лучший день, но каждый из нас имеет право похандрить, не так ли? Чтобы вы понимали, он почти весь день провёл неотрывно от нас с Тэм, предоставив Ксавьера себе самому. Его мягкое вмешательство ненавязчивой стеной вставало на пути моих попыток выяснить, что произошло. Весь день я практически не пересекался с ним, а учитывая размеры дома и сада — это было проще простого. Ближе к их отъезду в клуб я начал замечать опасный блеск, то и дело вспыхивающий в черных глазах, лихорадочную веселость, знакомую мне по первым часам в замке Блэкхёрст. Перемена в его состоянии не укрылась и от Алана, обменявшегося встревоженным и удивлённым взглядом с Таем. Хотя Тай жестом дал понять Алану, что вмешиваться не стоит, тот всё же рискнул. Поднявшись из-за стола, где только что клеил с Тэм картонный собор Парижской Богоматери, он обратился к Ксавьеру:       — Пойдём в зал? Он имел в виду спортивный зал, оборудованный в доме. Этим залом одинаково часто пользовались все трое, и изредка я сам. В этом же зале мои соседи спарринговались. Тай недовольно поджал губы, но промолчал. Ксавьер улыбнулся Алану.       — Спасибо. Не сегодня, Алан. Не сейчас. Алан пожал плечами и вернулся на место. Я мрачно смотрел на Тая, повторившего жест Алана, поймав мой взгляд. Отпускать их в клуб, в таком состоянии Ксавьера, мне казалось опасным. Сама поездка стала казаться ошибкой. Но и ехать с ними я не хотел. Не был уверен в том, что не устрою сцену, откровенно говоря. Пусть даже у меня не было на это никаких прав.       — Дестини и Мэдс с вами сегодня не едут? — в голосе звучала надежда, может их присутствие, ответственность за девчонок, сможет предотвратить неведомую мне беду, сгущавшуюся в воздухе.       — Нет, Джейден, — голос Ксавьера был мягок. — Сегодня только мы. Тревога не отпускала меня и потом, когда проводив Алана и Тэм ложиться, я отправился в свою спальню. Выйдя с мокрой головой из душа, застегивая на ходу очередную черную пижаму, заимствованную у Ксавьера, я застал в комнате обоих приятелей. Не одетыми в клуб, но переодевшимися после ужина. Ксавьер сидел на кровати, внимательно рассматривая очередную из своих пижам на мне, Тай стоял у комода, перебирая разбросанные вещи. Из нас всех он был единственным, кто патологически не выносил беспорядок. Задумавшись, в любой момент он мог начать складывать раскиданные вещи, игрушки, посуду. Честное слово, наш посудный шкаф выглядел так, словно подвергся налёту банды педантов-психопатов! Ксавьер махнул ладонью, указывая на меня, и сказал Таю:       — Ты не мог ему собственные пижамы купить?       — Кто бы мог подумать, что парнишка, выросший между помойкой и улицей, будет спать в шелке! Тай вскинул руки, словно защищаясь, но глаза его смеялись. Ксавьер недовольно поморщился и щёлкнул пальцами, теперь уже глядя на меня.       — Прекрати таскать мои вещи. Сходи и купи. Или закажи. Скажи Таю, он закажет. Этот вот щелчок… я бы мог подумать, что они пришли сюда, просто поболтать перед сном или что-то такое. Тай улыбался. Ксавьер сидел в своей обычной замершей манере, казался равнодушным. Как обычно. Но. Он. Щёлкнул. Пальцами. Я видел это всего-то раз или два. И, также как и постукивание большими пальцами по рулю, это означало, что он не в порядке. Мы все не в порядке.       — Вы сюда пришли, чтобы обсудить в чём я сплю? Или зачем?       — Да, кстати, Тай, — насмешливый голос Ксавьера оседал на языке привкусом металла. — «Или зачем» мы пришли?       — Да вот, я просто подумал… Тай выдерживал паузу, улыбаясь как Чеширский кот.       — Мы не едем сегодня в клуб, Джейден, — его бархатный голос забирался под кожу, разливаясь ласкающими обертонами. Мед и бархат. Черт. — Слушай, а может хочешь прокатиться с нами в город?       — Прокатиться? Пока я переводил недоуменный взгляд с одного на другого, Ксавьер тоже посмотрел на Тая со странным интересом, иронически надломив изящную бровь.       — Прокатиться с нами, Тайлин? — повторил он насмешливо растягивая слова. — Хотя, почему бы и нет.       — Пора показать ребенку жизнь, Ксавьер. Собирайся, Джей. Надень что-нибудь… Не маркое. И что не жаль будет выбросить, если что. Растерянно посмотрев на друзей ещё раз, я открыл гардеробную, выбрал шмотки и быстро переоделся в ванной. Выбрасывать мне не хотелось решительно ничего, но я сделал выбор опираясь на внешний вид Тая и Ксавьера: простая темная толстовка, свободные джинсы. Выходя в комнату, решил, что стоит предупредить Алана. Во-первых, чтобы тот не беспокоился. Во-вторых, на всякий случай. Потому что беспокоился я сам. Однако стоило разблокировать телефон, как Ксавьер сдавил руку стальной хваткой, заставив выронить мобильник.       — Цццц, — мягкий голос не вязался с давлением на запястье, и не думавшем ослабевать. — Телефоны мы оставим здесь. Ксавьер разжал пальцы, освобождая мою пострадавшую руку.       — Мог бы просто сказать, — прошипел я, растирая будущий синяк. — Я хотел предупредить Алана, что уехал с вами. Нагнувшись, Ксавьер подобрал не успевший отключиться экран и кивнул, открывая окно мессенджера. Быстро пробежался по клавиатуре и, прежде чем отправить сообщение, показал его: «Уехал прокатиться с Таем и Ксавьером. Телефон на зарядке». Тай, прочитавший текст, заглядывая через моё плечо, фыркнул:       — Ксавьер, будем честны, наш птенчик написал бы «с этими двумя долбаными психами». Погнали. Перед выходом Ксавьер честно воткнул в телефон шнур зарядки и подмигнул мне, заставив потерять дар речи. Только сев в машину, я не выдержал.       — Что за дичь происходит? Куда мы едем?       — В город, — короткий ответ Ксавьера был холоден и равнодушен. — Но я бы тоже хотел получить ответ на первый вопрос. Не объяснишься, Тайлин?       — Трое всегда лучше, чем двое, Ксавьер. Ну и я думаю, что пора показать нашему птенчику, кто в этом городе носит плащи. Судя по усмешке, Ксавьера этот ответ устроил. Машина, едва миновав ворота дома, начала радостно набирать скорость, пролетая милю за милей.       — Мы хотим навестить одного человека. Девушку. Проведаем её. Поговорим. И, возможно, потом поговорим с её отчимом, с Энди. Слышишь, Ксавьер, просто поговорим? Да?       — Да, обязательно поговорим с Энди. Тай бросил взгляд на руки Ксавьера, лежавшие на руле, но они казались расслабленными и спокойными. Большие пальцы также мягко, как и остальные, прижимались к коже, но я ни на секунду не позволил себе поверить в это нарочитое спокойствие. Не обмануло оно и Тая. За окнами мелькали сонные улочки Хармони Хилл, однако же машина, ревя мотором, не замедляла ход.       — Какая девушка? Что за Энди?       — Наша барменша из «Эльфийской пыли», котик. Марни, может помнишь?       — Это та, которая была в джерси с рукавами?       — В точку, — голос Ксавьера звучал незнакомо, в нём я разбирал угрожающее возбуждение и искристое, словно шампанское, веселье. Предчувствие веселья. — С самыми, что ни на есть, длинными рукавами. Она всегда так одевается. Даже когда на баре температура шкалит. Ну не странные ли люди? Тай опасливо покосился на него и вздохнул. Ксавьер разогнал машину ещё, мотор взревел, и мне показалось, что сейчас они оторвутся от асфальта.       — Ксавьер, я не тороплюсь на тот свет, — мягко вступился Тай. — Не гони так. И останови возле клуба, хочу переброситься с Марни парой слов.       — У неё сегодня смена? — скорость Ксавьер так и не сбросил.       — Да. Не проскочи поворот. И, ради всех богов, впишись в него.       — Ты становишься суеверным. Это старость, Тай? — сбрасывая газ, Ксавьер влетел на стоянку перед клубом. Машину развернуло, только чудом не задев стоявшие авто гостей. Глухая музыка гремела из-за стен, свет прожекторов и блики фар бродили по фасаду «Эльфийской пыли». Не дожидаясь полной остановки, Тай отбросил ремень и едва не въехав плечом в приборную панель, выскочил из машины. Мне реакции не хватило. Приложившись со всей силы об дверь, я зашипел от боли, потирая ушибленную скулу. Ксавьер перегнулся между передними сидениями и жёсткой рукой повернул моё лицо к себе. Сузил глаза, рассматривая быстро проступающий кровоподтёк, и коротко рассмеялся:       — Будешь теперь говорить, что об дверь стукнулся. Они все так говорят.       — Ты просто псих. Веди аккуратнее, мы же живые.       — Это только пока, — многообещающе протянул Ксавьер. — И это проходит, Джей.       — Я бы хотел отложить этот момент. Из холодильника между передними креслами, Ксавьер достал очередную банку холодной колы и бросил её мне, не особо целясь. Тай вернулся в машину. Слишком быстро для человека, который планировал разговор. Он бросил на меня короткий укоризненный взгляд, словно этот удар был только моей виной, и нетерпеливо побарабанил ладонями по бардачку.       — Погнали. Марни не пришла сегодня на смену. Быстрей, быстрей. Но машина уже взревела и дернулась с места. Челюсти Ксавьера напряглись и черты лица заострились. Тай не мигая смотрел в темноту, неохотно расступающуюся под лучами фонарей ближнего света.       — Будет тошнить — скажи, птенчик. Может быть сотрясение.       — Учитывая, что я сел в одну машину с вами двумя, риск сотрясения маловероятен, — проворчал я, игнорируя новый короткий смешок со стороны водителя. Автомобиль Ксавьера влетел на незнакомую узкую улочку и сбросил скорость до минимума. Тайлин, бросив взгляд на окрестные скромные домики, такие типичные для бюджетного, но приличного пригорода, бросил Ксавьеру:       — Машину оставим здесь. Паркуйся слева. Нам через три дома. На подходе к нужному адресу, Тай обогнал нас и начал возиться с замком.       — Это что, налёт? Ограбление? — я не мог поверить своим глазам. — Он, что, вскрывает чужой дом?       — Тихо, — зло прошипел Ксавьер, аккуратно поднимаясь по крыльцу и заходя в дом вслед за Таем. Скромно, но чистенько обставленную гостиную с истершимся диваном в центре, заливал свет. Старомодные обои, если и нуждались в замене, то только как уступка современности. В кухне работал то ли телевизор, то ли бормотало радио. На второй этаж вела деревянная лестница, покрытая ковром. Всё это взгляд успел выцепить на ходу, пока я поднимался за своими спутниками наверх, откуда долетали глухие удары, стоны и детский плач. Последние ступеньки Ксавьер преодолел одним прыжком и в том же движении оставил за собой метра три коридора, уже определив интересующую комнату. Едва я успел подняться на площадку, когда дверь спальни распахнулась и, кажется, вылетела с петель, поддаваясь удару Ксавьера. Тай, коротко и зло выругавшись себе под нос, тут же влетел в спальню за своим спутником.       — Какого хрена! Вы что… — возмущенный захлебывающийся вопль прервался ударом и насмешливым голосом Ксавьера:       — Энди, Энди. Какая неожиданная встреча! Последовала новая серия ударов, и я рискнул подойти к спальне. Глазам открылась картина, заставившая пожалеть сразу о двух взаимоисключающих вещах: о том, что я не оказался здесь раньше, и о том, что вообще оказался здесь. Тай бережно поднимал с кровати тоненькое обнаженное тело девушки, вжимавшееся в подушку заплаканным покрасневшим лицом. Его руки заботливо натягивали на нее помятую несвежую простыню, на руках и плечах, всё еще открытых глазах, отчетливо виднелись синяки, кровоточащие ссадины. Некоторые из кровоподтёков были совсем свежими, другие уже перецвели в желтовато-зеленые оттенки. Справа от кровати стояла детская кроватка, на которой исходил ором младенец. Рядом с кроватью неприятно голый Энди пытался достать гибкую стремительную фигурку Ксавьера. И хотя тот сильно уступал ему в росте, был раза в два или три легче, а места для маневра в крошечной комнатушке не было, удавалось ему это с трудом. Несколько раз Энди всё же дотянулся до своего противника, но Ксавьер был гораздо, гораздо успешнее. И злее. Марни, наконец, завернутая в простыню, прильнула к груди Тая. Он закрыл её голову руками, пятясь к кроватке ребенка, и увидел меня:       — Останови это! Он убьёт его! — его крик на мгновение парализовал мой разум. Но заставил тело развернуться и броситься к Ксавьеру. Энди болтался в воздухе, прижатый к стене. Он сучил ногами, пытаясь заставить противника отцепиться, багровое лицо с закатывающимися глазами хватало воздух ртом. Ксавьер удерживал его, сдавливая пальцами горло, а вторая рука, уже занесенная для удара, должна была вот-вот разбить голову Энди. Времени на раздумья не было совсем и, поднырнув под летящую руку, я в буквальном смысле оказался между ним и хрипящей жертвой. Прямехонько в том месте, где заканчивалось движение кулака. Остановить удар я не сумел. Это было все равно, что останавливать голыми руками локомотив, несущийся во весь опор. Правда, то ли мне все же повезло сбить направление, то ли Ксавьер сместил руку. Гипсокартон стены рядом с ухом взорвался, крошась под кулаком, врезавшимся в него. Защищаясь от осколков штукатурки, я вскинул перед собой развернутые ладони:       — Тише, тише. Стой. Это я. Слышишь? — я чувствовал, что голос дрожит, что дыхание сбивается, но ничего не мог с этим поделать. — Тихо. Отпусти его. Отпусти. Зрачки в глазах Ксавьера были сужены до булавочной головки, лицо, застывшее в каменной маске безразличия, контрастировало с хищным оскалом улыбки, злой, яростной, по-настоящему незнакомой. Я судорожно всхлипнул, выдыхая, почувствовав, как пальцы за моим затылком ослабили хватку, наконец выпустив горло сипящего Энди.       — Пошёл отсюда вон, — медленно и очень тихо произнес Ксавьер.       — Нет. В остановившийся мир снова потекли звуки, время возобновило бег. Я снова слышал рыдания Марни, уже взявшей на руки младенца, голос Тая, спрашивающий жив ли Энди, тормошащий меня самого. Всё это проливалось мимо. Проходило, не касаясь сознания. Перед глазами так и стояло белое лицо, искаженное хищной ухмылкой.       — Жив, — Тай склонился над Энди, щупая пульс.       — Выведи их. Я хочу поговорить с Энди, — голос всё ещё казался незнакомым, чужим. В нём яркими нотами играли ярость, ненависть и презрение.       — Э, не лучшая идея.       — Я сказал, пошли все нахрен, — резкий окрик вырвал меня из ступора и отбросил прочь. Тай провел Марни с ребенком к выходу, а я, на секунду затормозив, обернулся, глядя в спальню. Там, рядом с телом Энди, на корточках, упираясь локтями в колени, сидел, склонив голову к плечу, Ксавьер, ладони спокойно и расслабленно свисали у колен, с разбитых костяшек капала кровь. Энди чуть пошевелился и Ксавьер медленно положил руку ему на кадык, наклонился к лицу, заглядывая в глаза.       — Он же не убьёт его? Нет? — я задавал вопрос Таю, но понимал, что ответа он может и сам не знать. Тай развернул меня к лестнице и подтолкнул, заставляя спуститься.       — Я откуда знаю. Будем надеяться, что нет. Иди в машину.       — Нет. Вместе пойдем.       — Тогда жди в кухне. Не хочу оставлять Марни. Марни, раскачиваясь из стороны в сторону, сидела на диване, она уже не плакала, но назвать её успокоившейся — язык не повернулся бы. Ребенок тоже затих. Я смотрел, как осторожно Тай садится рядом на диван, как аккуратно и медленно, готовый тут же прервать движение, привлекает её к себе, обнимая. Как ласково гладит по волосам и что-то шепчет, задает вопросы, утешает. Марни ни разу не дернулась под его рукой, не попыталась вырваться или оттолкнуть. Я чувствовал себя лишним, словно подглядывал за ними в замочную скважину. Когда через минуту на лестницу вышел Ксавьер, Тай моментально поднял к нему лицо, задавая вопрос, вертевшийся на кончике моего собственного языка:       — Он жив? В ответ Ксавьер поморщился, но коротко кивнул. Потом ещё раз молча кивнул в сторону Марни. Тай встал, помогая Марни подняться, и отвёл её на кухню, мимо меня. Ксавьер холодно посмотрел на меня и жестом приказал подойти. По тяжёлому внимательному взгляду, окинувшему меня с ног до головы, я скорее почувствовал, чем понял незаданный вопрос:       — Я цел. Ты меня не ударил, — снова короткий кивок.       — Пойдём, поможешь спустить этого кабана. В разгромленной комнате висел тяжёлый запах алкоголя. Почти пустая бутылка водки стояла рядом с Энди, брезгливо прикрытым покрывалом.       — Давай, — коротко приказал Ксавьер. — Нам надо спустить его с лестницы. Он какое-то время будет в отключке. Я мог и сам его спустить, но вам не понравился бы способ. Поднимай эту тряпку. Непонятно, имел он в виду само покрывало или его содержимое, я послушно взял края покрывала со стороны ног. Спуск занял минут пять. Энди и правда оказался тяжёлым, как кабан. Внизу Ксавьер перекинул на шею его руку, я проделал тот же маневр со второй рукой. Пока мы возились с телом, Тай сбегал наверх и принес ком неаккуратной одежды:       — Кинете рядом с ним. Его шмотки. По дороге к машине, Энди подволакивал ноги, пытаясь шагать, и что-то невнятно мычал. Ксавьер щёлкнул брелоком, открывая багажник, и ловко перевалил Энди через высокий борт.       — Только попробуй здесь блевануть, — с неожиданной веселостью обратился к нему Ксавьер и обернулся ко мне. — Тебя, кстати, тоже касается. Какой-то ты зелёный. Минут двадцать мы кружили по окрестностям, пока Ксавьер не выбрал нужное место: унылый парк с неухоженными кустами был безлюден и не освещен. Выгрузив Энди на скамейку, бросили рядом его одежду. На обратном пути остановились, и Ксавьер воспользовался таксоматом, чтобы вызвать скорую. В обе стороны ехали молча. Я боялся начать разговор, а Ксавьер не нуждался в нём. Припарковались там же, в трёх дворах от дома Марни, и я вернулся за Таем. Гостиная и кухня были пусты. Тай спустился сверху, и как только вышли, дал отчёт:       — Прибрался немного в комнате. Дверь и стену, конечно, не вернуть, но что есть, то есть.       — Как Марни? Что с ребёнком?       — Спит в комнате матери. Всё хорошо. Ну, насколько возможно. Хотя ей не привыкать, конечно. Как наше домашнее чудовище?       — Молчит. Энди оставили в парке, вызвали ему скорую. Тай, что это было?       — Давай не сейчас. У машины нас встретил Ксавьер:       — Как Марни? Её девочка?       — Спят.       — Хорошо, — он кинул ключи Таю, садясь на пассажирское кресло. — Ты за рулём. Когда машина медленно покатилась по улице, я рискнул возобновить разговор:       — Вот это вот вы двое называете «поговорить»? Просто поговорить!       — Тихо, тихо, Джейден, — Ксавьер оглянулся на меня. — Всё пошло немного не по плану. Ты сам всё видел. Разговор никому бы не помог.       — Помог? Ты чуть не убил человека!       — Да. И очень жалею, что чуть. Кстати, ещё раз полезешь мне под руку и я могу не успеть.       — Ещё раз!       — О, ну я тоже надеюсь, что следующего раза не будет, но тут уж не угадать, — в насмешливый тон Ксавьера вернулись нотки веселья.       — Там осталась куча твоей ДНК, Ксавьер. И в комнате и на этом полудохлом придурке. — Тай был серьёзен и напряжен. — Мне это не нравится. В тот раз у них не было тебя в базе, но сейчас-то они могут сложить два и два и займутся этим всерьёз.       — И сейчас нет. Тьерри всё подчистил.       — Тьерри? — обмирая, выдохнул я.       — Поводок, Джейден, это верёвка с двумя концами. Если он держит его в руках, я тоже могу потянуть.       — Подожди, — я мысленно отмотал последние фразы диалога. — «В тот раз»?       — В тот раз, — кивнул Тай, не отрывая глаз от дороги.       — Что было в тот раз?       — Сестра Джослин, сокурсницы волка. Ты не хочешь знать подробностей, — тон Тая был твердым и непререкаемым. — Не в машине.       — Хорошо. Тогда только один вопрос: какого черта вы не заявили в полицию? Разве нельзя было сделать это нормально? Как нормальные люди?       — Марни уже пыталась, — мягко начал Тай.       — Ей семнадцать, Джейден, — резко прервал Ксавьер. — Она на год младше тебя. Её ребенку год. Два года назад она пыталась. Мать не поверила ей. Назвала потаскухой, которая хочет сломать её жизнь. Энди ведь такой прекрасный выбор! Просто чудо, а не мужик. Какая разница, что он обрюхатил девчонку, наставил ей синяков. Она ей не поверила. Он же отличный отчим! А детей — их нужно воспитывать, так ведь, Джейден? Непослушных детей бьют. Очень доходчивый метод.       — Ты чуть не убил его!       — И очень, очень, сожалею, что в этот раз ты меня остановил. Такие подонки не заслуживают жизни.       — А кто дал тебе право судить? Ты — полиция? Суд? Кто ты такой, чтобы выносить приговор?       — Я — человек, Джейден. Человек с глазами. Если я могу остановить это — я это делаю. Молчание — делает нас сообщниками. Мы все видим предвестия беды, но не делаем ничего, чтобы остановить ее, так? Разве не так?       — О, так просто?       — Да, вот так просто. Тебе было просто?       — Нет!       — А мне — да. И сейчас мне просто, Джейден. Сейчас я знаю, что он возможно, но только возможно, благодаря вам обоим, не скоро решится сломать ещё чью-то жизнь. Меньше покалеченных детей. Меньше поломанных судеб. И, если бы не такой сложный ты, одним ублюдком было бы меньше. Но ты подарил ему шанс повторить. Что сделал бы твой суд? Протащил Марни по горнилу стыда? Заставил бы в деталях описывать каждый эпизод изнасилований? Переживать заново каждое унижение? На каждой помойке, в каждом доме обсуждали бы виновата в этом её короткая юбка или работа в ночном клубе? Спровоцировала ли она или соблазнила? А потом бы дали Энди три? Пять лет? И он бы вернулся сюда. К ней. К своей падчерице и к своей дочери. Так? Это бы тебя устроило? В салоне повисла давящая тишина. Я знал, чувствовал, что это всё было неправильным, но не мог найти аргументы в защиту своей позиции.       — Марни будет молчать, — наконец сказал Тай. — Матери скажет, что он ломился к ней, они поссорились и он ушёл. Что Энди?       — Блядь, я откуда знаю, Тай? — взвился Ксавьер. — Я влил в него полбутылки. Если больше, его не откачают. Он ссыкло. Вернусь через пару дней, проверю. Но надеюсь, он сдохнет.       — Он тебя зацепил?       — Два раза. Колено и плечо.       — Что-то серьёзное?       — Вроде нет. Но я дал ему шанс, — я не мог этого видеть, но чувствовал, что Ксавьер улыбается. Из машины я выскочил, едва она остановилась, бросился к уютному теплу освещённого дома и, не останавливаясь, пробежал к себе. Что я-то им мог сказать сейчас? Я ходил по комнате кругами. Не мог успокоиться, не мог сесть или заставить себя открыть книгу. Да я даже не смог бы взять стакан в руки — всё тело била крупная дрожь. Потребуй кто-нибудь сейчас ответа почему — и я просто растерялся бы. Промолчал, не зная как ответить. Что сказать? Было ли это яростью? Скорее гневом или злостью. Ярость не видит виновных, а я знал, был уверен в том, что виновные есть. Был ли это Ксавьер? Он бы убил, да. Он виновен. Но и в словах, крутившихся на репите: «Такие продолжают это делать снова и снова. Сколько ещё поломанных судеб? Сколько искалеченных женщин?» — тоже была истина. Виноват тот парень. Виноват Энди. Виноваты те, кто знал, смотрел, но все равно ничего не сделал. Ещё был страх. Страх погони, суда. Страх наказания. И боялся я не за себя, а за Ксавьера, за Тая, за Тэм. Вся конструкция их непричастности, в глазах суда и общественности, становилась хрупче веточки под ногой верблюда. Только нажми — и она сломается. Наконец лавина эмоций смыла все барьеры — тогда я быстро натянул футболку и прежде, чем обдумать зачем и что собираюсь сказать, вышел из комнаты и постучался к Ксавьеру. Ответа не было, поэтому я просто аккуратно повернул ручку, входя. Ксавьер сидел на подоконнике, согнув в колене одну ногу и опираясь на нее, пальцы второй босой ступни касались пола. На подоконнике рядом с ним стояла наполовину опустевшая бутылка рома и почти пустой стакан. Он успел принять душ и теперь, переодетый в одну из бессменных шелковых пижам, курил в распахнутое настежь окно. Увидев меня на пороге, Ксавьер махнул рукой, разрешая входить, и немного опустил обод наушников, освобождая одно ухо. А потом улыбнулся странно мягкой и счастливой улыбкой, казавшейся немного грустной. Я взял из протянутой пачки сигарету и зажег ее. Слух ласкали обрывки фортепианных аккордов, едва слышимых из наушников.       — Ты только что чуть не убил человека. Выбросил его на дороге. А теперь просто сидишь и слушаешь музыку. Не могу поверить. Ксавьер прижал к губам палец, затем снял наушники и протянул их мне. Всё также молча улыбаясь, жестом приказал надеть. Теперь музыка грохотала и ревела. Её волны разбивались о жесткие гребни ритма, подчинялись рельефу формы произведения. Мелодия, рождавшаяся из зерна звука, разворачивалась, возрастала, ломая слушателя и разливаясь водопадом нот. Я чувствовал трепет, нараставший под диафрагмой, отдававшийся мучительной болью в груди и жгучей горечью готовых сорваться слёз. Ксавьер, оставшийся без наушников, музыки не мог слышать, но казалось настолько чутко чувствовал её, что дышал в такт, закрыв глаза, запрокинув голову и медленно ведя в воздухе её рисунок длинными пальцами. Ритм достиг точки кульминации, аккорды замерли на одном мерцающем уровне, уступая эмоциональному напряжению, а музыка, прощаясь, опустилась к исходной точке — к тишине. Ксавьер отключил телефон и снял с меня наушники. Он всё ещё продолжал улыбаться:       — Второй концерт Рахманинова. Одна из лучших вещей, которые я знаю. Может даже лучшая. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Вспомнить зачем вообще я шёл к Ксавьеру.       — Я не могу поверить. Не могу поверить. Ты слушаешь музыку? Сейчас? После всего, что случилось? Мой собеседник устало и издевательски закатил глаза.       — Джейден, Джейден. Ты пришел для того, чтобы повторить мне всё то, что уже говорил по дороге? Ну и зря. Я и в первый раз всё отлично слышал. И мнения своего не поменял. Что же такое случилось? Энди жив и, если ребята в больнице постараются, будет здоров. Я мог бы, между прочим, просто выкинуть его с лестницы. Но зачем-то тащил этого кабана до скамейки, вызывал ему скорую.       — В этот раз. В этот раз ты не убил. А что будет в следующий? Будет следующий раз, Ксавьер?       — Слушай, а давай я тебе просто поставлю этот концерт сначала? От твоих воплей всё равно ничего не изменится. Ты всех только зря перебудишь.       — Не могу поверить. Не могу поверить. Я просто не могу, нахрен, поверить в это.       — За минуту ты эту фразу повторил уже раз шесть. Смени пластинку или выметайся. Мне надоело.       — Ксавьер, ты серьезно даже на секунду не допускаешь мысль о том, что это плохо? Ну просто даже в моральном плане — плохо. Что ты поступил неправильно?       — Допускаю. Но задумайся, Джейден, попробуй задуматься о том, что на самом деле неправильно. Знаешь что? Я тебе скажу. Неправильно — трахать детей, которые не могут тебе сопротивляться. Неправильно — насиловать девушку, которая отказала тебе. Неправильно — толкать дурь своим друзьям. Вот это — неправильно.       — И чем в таком случае ты отличаешься от них? Такие вот Энди, Тьерри тоже считают, что они правы. Они тоже думали, что поступают правильно. В своих интересах. В чём ты отличаешься от них? Чем ты отличаешься от Тьерри? Я осёкся, понимая, что пересёк запретную черту. Перешёл границу. Я не хотел так далеко заходить и понимал, что эти слова ранят больно и незаслуженно. Внутренне сжался в ту самую секунду, когда они сорвались с губ, ожидая сокрушительного удара, боли, вкуса крови на разбитых губах. Но вместо этого Ксавьер вдруг плавно подался вперёд, прижимаясь ко мне. Пробежался пальцами по затылку, против воли, рождая во мне мучительно-приятную волну мурашек. Второй рукой нежно провёл от линии губ по челюсти, разворачивая голову от себя. И наконец приник к уху, прошептав: «А хочешь, покажу чем?» и аккуратно прикусил мочку, словно завершая сделку. Я застыл каменным истуканом, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли, унять бешеный стук сердца. Не дожидаясь ответа, Ксавьер отстранился. Отошёл от меня и коротко приказал:       — Сними футболку.       — Что?       — Я сказал, сними футболку, Джейден. Сглотнув подступивший к горлу ком, я зацепил футболку за нижний край и отбросил её на кровать. Я не понимал, в какой момент наш разговор вдруг превратился в это. Не понимал и не мог сопротивляться воле человека, который сейчас приказывал мне. Ксавьер стоял в двух шагах, спокойно глядя в мои глаза, игнорируя обнаженное тело. И больше не улыбался.       — Ложись.       — Ксавьер…       — Ложись на кровать, Джейден. Я повиновался. Затканная вышивкой ткань кусала кожу лопаток, из открытого окна в комнату влетал ветер. Ксавьер стоял в изножье постели, всё также глядя в глаза и сквозь меня. Он смотрел и не видел. Темные глаза не отражали свет, только поглощали его без остатка.       — Расстегни ремень.       — Ксавьер!       — Я хочу, чтобы ты расстегнул ремень, Джейден. Он приблизился ко мне. Прошел это расстояние в два шага. Сократил до минимума, подняв по пути брошенную футболку. И теперь заглядывал в опрокинутое лицо, растягивая томительное ожидание.       — Ну же. Я жду.       — Нет. Брови Ксавьера едва дернулись вверх, приказывая выполнять.       — Нет, Ксавьер. Я не хочу так. Узкая ладонь, не прикасаясь, прошлась в дюйме над моей шеей, спустилась до груди, затем над рельефом живота и наконец замерла над ремнём. Я забыл как дышать. Ксавьер медленно опустил ресницы и также же осторожно выдохнул, отводя руку.       — Вот поэтому я — не такой, как они, Джейден. Вот этим я отличаюсь от Тьерри. Когда ты говоришь «нет», я не заставляю тебя делать то, чего ты не хочешь. Даже если я сам этого хочу. Даже если могу тебя заставить. Он снова посмотрел мне в глаза и бросил рядом футболку.       — А теперь убирайся. Мы договорили.       — Постой. Пожалуйста. Да, я был не прав, — я сел и быстро надел футболку. — Но дай мне возможность разобраться.       — Не с чем разбираться, Джейден. Ты пришёл сюда попрощаться со своей игрушечной любовью? Сказать, насколько сильно я пал в твоих глазах, с пьедестала, о котором не просил? Ну так мне это безразлично.       — Она не игрушечная, Ксавьер. Ты не даёшь мне даже слова сказать.       — Да? Ты мало сказал? Окей, Джейден. Тогда так. Если бы сегодня на месте Энди ты бы увидел Тьерри? А на месте Марни был бы я? Если бы это был я, Джейден, что бы ты сделал? Не прошло и года с тех пор, как я был на её месте. Что бы сделал ты? Перед глазами промелькнули наручники в изголовье кровати. Изрезанная шрамами спина. Идеально ровные кружочки ожогов. Лицо Марни, вжатое в подушку, мокрое от слёз. Тяжёлые грубые руки, сжимающие хрупкие запястья. Я снова ощутил шок и ярость. Выжигающий огонь гнева и вкус пепла на губах. Чувствовал долгий болезненно острый взгляд Ксавьера:       — Можешь не говорить. Я вижу. Уронив голову в ладони, я спрятал в них лицо.       — Прости. Я не могу до конца принять это, зато теперь понял. Хотя бы отчасти. Прости, что я сравнил…       — Заткнись.       — Ты злишься на меня? Всё ещё злишься?       — Нет, — я решился поднять голову и посмотрел на Ксавьера. Тот уже успел сесть на пол, упираясь спиной в боковину кровати у моих ног. — Не злюсь. Это тоже раздражает.       — Я всё ещё бешу тебя?       — О, да, — Ксавьер усмехнулся. — Этот разговор заходит в тупик.       — Так как? Насколько сильно?       — Я просто предупредил.       — Я просто задал вопрос. В той, значительно меньшей, части, ты всё ещё…       — Джейден. Остановись. Ты испытываешь моё терпение.       — Я больше не хочу останавливаться. И не хочу, чтобы ты останавливался. Не отталкивай меня. Пусть даже это не будет долго. Так долго, как я хочу. Но пусть будет. Ксавьер запрокинул голову, ловя мой взгляд.       — Джейден, терять больно.       — Это потом. Когда-то потом. Сначала я хочу побыть немного счастливым.       — Ох. Почему ты не мог влюбиться в Тая. Хотя бы для начала.       — Его бесконечная череда краткосрочных романов не способствует чувству безопасности.       — И провоцирующее поведение?       — И провоцирующее поведение, да. И ты запретил ему приближаться ко мне. Подкатывать. Он так сказал.       — Сказал?       — Сказал.       — Сплетник. Ни дня прожить не может, чтобы не выболтать что-то. А если бы не запретил?       — Я всё равно любил бы тебя. Ксавьер закрыл глаза. Нашарил рукой телефон, подтянул его к себе и переключил трек на начало, отключая наушники. Тревожные глубокие аккорды затопили комнату, наращивая ритм и частоту. Бравурное звучание на десятой минуте сменилось торжественным речитативом симфонического оркестра, вторящим сбивчиво-восторженному фортепиано.       — Как думаешь, о чем этот концерт?       — Не знаю. Мне кажется, что о природе. Гроза, солнце, волны, разбивающиеся о скалы. Может быть весенний лес. А о чем?       — Я всегда думал, что о человеке. О взрослении. О выборе. О том, как оставаться человеком. Слушай сейчас — это тема любви. Она затрагивает и меняет произведение, вплетается в его ритм, выстраивает под себя, но и сама изменяется тоже. Она остается до финала. Я не очень понимал музыку вообще и эту музыку тем более, хотя честно пытался вникнуть. Разделить эмоции, понять мысли. И всё равно перед глазами упорно вставало пустынное плато столовой горы, рассвет и силуэт человека на фоне свинцового неба. Или распахнутый потолок, близкие искры звезд, теплое дыхание рядом, далекий родной голос. Заколдованные дети, живущие в заброшенном замке, усеянном побелевшими костями. И снова блеск стальных колец в кованом плетении изголовья. Побелевшие костяшки напряженных пальцев, сминающих ткань пледа. Сухой, как шелест осенней травы голос. Визг розги в воздухе. Поток нот захлестывал и уносил слова, мысли. Как живёт человек, который знает, что для него нет места? И все равно продолжает делать то, что считает важным: защищать, помогать, заботиться. Как сплетаются в нём жестокость и чувствительность? Способность причинять и принимать боль. Злой. Добрый. Хороший. Плохой. Я понял, что хотел сказать Тай. И почему взял сегодня с ними. Понял, что ошибался. Всё это только слова. Всего лишь ярлыки. А за ними — человек. Вот этот человек. Дверь в комнату мягко открылась, впуская Тая. Я не слышал даже формального стука. Ксавьер, не открывая глаз, криво усмехнулся.       — Пришёл собрать осколки? Не отвечая, Тай обошёл кровать и замер перед нами. Я так и сидел на краю. У моих ног, притянув к груди колени и запрокинув голову, сидел Ксавьер.       — Забери мальчишку, Тай. Тай отвёл настороженный взгляд от лица Ксавьера, внимательно и цепко осмотрел меня, словно удостоверяясь, цел ли. Коротко кивнул, жестом приказывая подниматься. Когда мы вышли, звуковая дорожка сменилась — медленные тягучие звуки оркестра рассыпались искрами, меняя ритм и смешиваясь в огненный коктейль нот. Пляска смерти, я уже слышал её по дороге в замок Блэкхёрст. Тай положил руку на моё плечо, подталкивая дальше по коридору и, когда отошли на несколько шагов, наконец тихо произнес:       — Не стоит дёргать его в таком состоянии. У тебя что, отшибло инстинкт самосохранения?       — Вроде нет. Вроде он спокоен?       — Иногда мне кажется, что эмпатии у тебя, как у посудной губки, птенчик, — Тай вздохнул, пройдя вглубь моей спальни. — Я даже не говорю о тактичности. Просто не суйся к нему, окей?       — Да почему? Он был в порядке. Улыбался, говорил о музыке, — о том, что было между этими эпизодами, я не стал уточнять. Тай прищурился, скрестив руки на груди, прикрытой тонкой тканью майки.       — Как часто ты видел, чтобы он так улыбался? Поразительная способность к отсутствию анализа. Ладно, проехали. Он сейчас в том состоянии, птенчик, что что бы ни сделал — пожалеет об этом. Поэтому просто оставь его в покое. Он отлично справляется один. Подождав моего ответа и не получив его, Тай ушёл, прикрыв двери. Я хотел вернуться к Ксавьеру, понимаете? Думал, что нельзя оставлять его одного. Не в этом состоянии. Он всегда оставался с нами. С Таем. Со мной. Не оставлял нас одних. Ещё думал, что сегодня он не остановится. Не станет больше останавливать меня. И только коснувшись ручки, осознал слова Тая «что бы он ни сделал сейчас — пожалеет об этом». Я не стал. Не вернулся. Я не хотел быть причиной для новых сожалений. Не поднялся к нему. Вышел в кухню, взял пакет со льдом и ушел к себе.