Хочу, чтобы ты остался

11

Короткий тревожный сон пришел только под утро, и почти сразу его прервало нервное дребезжание будильника, зовущего на пробежку. Сунув лицо под струю холодной воды, привел себя в чувство. Зевая, вышел в холл и тут же остановился, удивленный. Недоверчиво посмотрел на телефон, но время было правильное. Время бегать. Ксавьер сидел за кухонным столом с чашкой кофе, листая газету. И никуда не собирался.       — Привет. Ты сегодня не будешь бегать?       — Доброе утро, Джейден, — он кивнул, не отрывая глаз от статьи. — Сегодня беги один. Я достал из шкафа кружку для себя и включил кофемашину. Пока она урчала зёрнами, смалывая их, сел на стул напротив Ксавьера и уткнулся лбом в сложенные руки.       — Нет сил. У тебя всё в порядке?       — Да. Не было никакого «в порядке», если Ксавьер отказался от пробежки. Он бегал всегда. Просто всегда. Дождь, бессонная ночь, плохое настроение. Казалось, что если мир треснет и расколется, он все равно выйдет на пробежку. Мои мрачные мысли прервала короткая вибрация телефона, лежавшего на столе рядом с его кружкой. Номер был не из списка контактов. Ксавьер нажал на вызов и коротко представился. Секунд двадцать молча слушал собеседницу — женский голос звучал выше, и я мог разобрать пол по интонации, но слова оставались непонятными. Газету Ксавьер аккуратно отложил, свернув, потом поднял взгляд на меня и встал. Когда он вышел на террасу заднего двора, я наконец понял, почему он не бегает сегодня: из-за Энди. Почти незаметно, но сегодня Ксавьер хромал. Точно, он же говорил вчера, что Энди зацепил его по колену. Разговор продолжался столько, сколько тлела сигарета в пальцах Ксавьера. Я налил себе кофе, захватил и его кружку, вышел на задний двор, как только Ксавьер опустил телефон в карман. Он зажёг для себя вторую, я тоже вытянул сигарету. Прикурил от его зажигалки.       — Это звонила агент ФБР, она курирует дело отца. Хотела сообщить, что сегодня ночью я стал сиротой.       — Поздравляю, — я просто не знал, как реагировать. — Ты ведь этого хотел?       — Нет, Джейден, — Ксавьер рассмеялся. — Я хотел бы вырасти в нормальной скучной семье, откладывать деньги на колледж, подрабатывать летом официантом, играть с друзьями в пляжный волейбол. Вот этого я бы хотел. Но, раз уж так всё сложилось, то что теперь. Поздравление принято.       — Я своего отца не знал, да и мать-то толком не помню. Они с Джимбо познакомились, мне года два было. Мотались по каким-то трущобам в городах по всему побережью. Потом сюда вернулись. Потом она умерла. Рак, вроде. Джимбо через полгода привез Милдред. Уж не знаю, откуда. По её рассказам, она была понемногу отовсюду. Общих детей у них не было, хотя Милдред почему-то очень хотела. Так что, сам видишь, нормальная скучная семья встречается не так часто, как хотелось бы. Эй! Сигарета, докуренная наполовину, оказалась в руке Ксавьера. Он только что вынул её из моих пальцев и затушил в пепельнице.       — Ты что творишь? Я не докурил!       — Докурил, как видишь. Рак, Джейден?       — Ты с ума сошел, что ли?       — Это не новость. Джейден, ты бросил курить. Рак в анамнезе семьи и курение — статистически повышают риски на плохой исход. Тебе стоило бы подумать о своем здоровье. Я открыл рот, чтобы возмутиться, возразить или вырваться, но он щёлкнул пальцами перед моим носом и чувствительно ткнул меня указательным в переносицу.       — Это не вопрос. Увижу тебя с сигаретой или почувствую запах — разговор будет другим.       — Да пошёл ты! Это моя жизнь!       — До конца года — нет. Мне пришлось заткнуться. Определенная доля правды в его словах была, конечно. И от этого запрета курить хотелось нестерпимо сильно.       — Отлично, Джейден, я рад, что мы договорились.       — Мы не договорились! Не было никакого договорились!       — Не было?       — Нет! Я — не соглашался. Это… это… — я не мог подобрать слов. — Если я не соглашусь, ты меня как Тая, в подвале на цепь посадишь?       — Надеялся, что до этого не дойдет, — он усмехнулся. — Хорошо. Давай по-другому. Я хочу, чтобы ты берёг своё здоровье. Что ты хочешь получить в обмен? Такая постановка вопроса, конечно, сбивала с толку. Если формулировать ситуацию таким оборотом она выглядела неправильно. Вроде как: я хочу причинить тебе добро, что ещё ты хочешь получить от меня. Медленно я поднял взгляд на него, на уголок его насмешливо усмехающегося рта, на спокойные глаза. О, я знал, чего хочу, но не стал бы просить. Так — не стал бы.       — Ты тоже бросаешь курить, Ксавьер. Двойной выигрыш.       — Отлично, — легко согласился он. Достав из заднего кармана пачку, он взял мою руку, вложил картонку в ладонь и прижал большим пальцем сверху. Я быстро сжал пальцы, задерживая его руку в своей. Сглотнул и спросил, пряча взгляд.       — Если бы… если бы я вчера не остановился… ты бы… Закончить фразу я не мог. Замолчал, глядя на наши сцепленные руки. На узкую ладонь, которую он даже не пытался отнять. Накрыл его пальцы второй рукой.       — Я бы остановился, Джейден. Наверное, мне только померещилось, но я услышал сомнение в его голосе. Сам ещё не понимая, что делаю, я чуть подался к нему. Прогнулся навстречу, вставая на цыпочки, отпуская его пальцы. Обвил рукой шею. Сигаретная пачка с тихим шелестом соскользнула с перил. Свободной рукой я мягко положил его ладонь на свою талию. И прикоснулся губами к губам. Я чувствовал сопротивление сомкнутого рта, но ещё я чувствовал, как его рука скользнула по бедру, легла на крестец, проводя по спине ниже и сползла под пояс беговых штанов. Его губы уступили нажиму и слегка приоткрылись, запечатывая поцелуй. Я гладил его плечи, скользя по ткани футболки. Целовал уголок рта, вёл губами дорожку к уху. Запустил пальцы в волосы, путаясь в длинных черных прядях. Ксавьер, прижимал меня к себе, нежно касался губами висков, мочки уха. Горячо и щекотно, будил дыханием кожу. Я забыл обо всем. О том, что за его спиной огромное окно во всю стену. О том, что в любой момент в кухню может спуститься Тай. О том, что где-то в мире существуют какие-то другие люди. Знал и понимал только одно: он целовал меня так, словно ждал этого всю жизнь. Словно я был для него сейчас единственным и главным. В этот миг мы были единственными живыми на всей планете. Эта минута и этот поцелуй проскользнули между нами, как наваждение, как горячечный бред. И всё же, казалось, что мгновение длится вечность, потому что я не хотел останавливаться, а он забывал сказать «нет». Его руки снова остановились на моей талии, оторвав от земли. Ксавьер посадил меня на шероховатые перила террасы, и теперь я оказался выше его. Мне пришлось наклонить голову к нему, чтобы продолжить поцелуй. Руки сами легли на его плечи, привлекая ближе. Он отвернул голову, уворачиваясь от очередного поцелуя. И отступил на полшага.       — Спустится Тай, расскажи ему об отце. Я вернусь позже. Стеклянная дверь в кухню закрылась за ним бесшумно, и я какое-то время ещё видел его, остановившегося у стола, чтобы забрать газету. Потом уходящего в холл. Я продолжал сидеть на перилах, горячо и остро ощущая его поцелуи, близость его тела, тепло рук. Голова кружилась, и я всё никак не мог осознать, что же произошло. И почему закончилось так быстро. Зачем? Зачем он ушёл сейчас? Тихое жужжание гаражной двери разрезало прозрачную тишину утра. Потом с мягким рокотом проснулся мотор его внедорожника, и чёрное чудовище выпрыгнуло на улицу, как хищник из засады. Машина рванула по дороге, жадно набирая скорость, и исчезла за пределами моего мира. Растворилась в сонном городе. Спустившийся через полчаса Тайлин застал меня здесь же, всё так же сидящим на перилах, с тоской смотревшего вслед пропавшему автомобилю.       — Птенчик? — он вышел ко мне. — Утро доброе или такое, какое мы все заслуживаем?       — Он уехал, Тай.       — Уехал? — Тай встревоженно посмотрел на меня и я понял, что покрасневшие глаза меня выдали с потрохами.       — Ему звонили из ФБР или откуда там. Этьен Блэкхёрст скончался. Тай шумно выдохнул проклятье и прижал пальцы к губам. Потом достал телефон и быстро, с двух рук, накидал сообщение. Через пару десятков очень медленных секунд, телефон мурлыкнул в ответ. Прочитав сообщение, Тай улыбнулся и кивнул мне:       — Пойдём готовить завтрак, птенчик. Волк вернётся. Готовить с Таем, в основном, означало не путаться у него под ногами, поэтому я покорно сидел за стойкой, где мы обычно завтракали. Справедливости ради, стоило сказать, что хотя столовая в доме была, но за этой же стойкой мы, чаще всего, и обедали, и ужинали.       — Покатается и вернётся. Он улетает только завтра, — движения Тая, чуть суетливые, выдавали тревогу. — Только завтра… Ты поедешь с ним?       — С ним? Вряд ли. Он ничего не говорил об этом. С чего ты решил, что я поеду?       — Ну, птенчик, понятно же, что он не будет хоронить отца без Алексис. Значит, сначала, он заберёт тело, отвезёт его в замок. Отдаст распоряжения о подготовке похорон. Но потом-то поедет за сестрой. А она, вроде как, хотела тебя видеть. Теперь уж и не знаю. Но на похоронах будут они оба. Это я точно могу сказать. Алексис любит отца.       — Любит отца. Как можно? Как такое вообще может быть? Как она может любить такого человека?       — Почему бы и нет? Он её отец. Она жила рядом с ним. Росла. Он дал ей всё в жизни. Сделал единственной наследницей. И отдал ей Ксавьера. Он её никогда не обижал.       — А она правда сумасшедшая? Что у неё?       — Она высокомерная ядовитая гадина. Хладнокровная и расчетливая. Возможно, социопат, может, просто нервозная. Я старался поменьше вникать в её сложную психику. Если прям очень нужно, то у Алана спроси. Это он с ней три года в одной комнате жил и продолжает общаться каждую неделю. Только… всё, что он будет говорить — дели на три, он же любит её.       — Но она уже почти полгода в клинике.       — Ага. Наслаждается жизнью. Копит снотворное, гуляет в парке, унижает прислугу. Ты же не думаешь, что её держат в смирительной рубашке в комнате, обитой войлоком? Ксавьер тратит на её содержание треть того, что зарабатывает. Абсолютно бесполезная трата, птенчик.       — А разве… — я замялся, — разве он не тратит деньги, которые унаследовала сестра?       — Ксавьер? О, нет, птенчик. Конечно, он никогда не позволил бы себе тратить её деньги. К счастью, он достаточно умён, чтобы зарабатывать сам.       — Сам? Всё вот это…       — Инвестиции, недвижимость и Белла.       — Белла, которая умерла?       — Нет, котёночек, Белла, которую он создал, усовершенствовал и продал. Искусственный интеллект, способный менять логические цепочки, обучаться и подстраиваться под нужды владельца. Голосовой помощник, умный дом, система слежения, охранник, собеседник и компаньон. Всё в одном. Первую Беллу он создал на втором курсе, она была хороша, но сыровата. Сейчас это, конечно, совершенно другая система. Мы здесь её не используем почти, и совершенно зря. Не было бы этих проблем с постоянной покупкой продуктов, заказами всякой расходки и прочими глупыми бытовыми делами. Тай грустно вздохнул, сожалея об упущенных возможностях Беллы. Но его сожаления едва ли могли бы сравниться с моими: я жил здесь столько времени и понятия не имел обо всем этом. Был влюблен в человека, о котором не знал почти ничего. Днём Ксавьер чаще всего оставался у себя в кабинете, но я ни разу не спросил у него, чем он занимается. Просто принял как данность, что он — сын миллиардера и распоряжается его деньгами. Автоматически решил за него. Позже, когда к нам присоединились Алан и Тэмми, день потёк своим привычным неспешным ходом. Сад, куры, прогулка. Мы даже успели немного прибраться до прихода Мэдс и Дестини. Теперь, когда тема вечеринки была утверждена, дальше всё было проще и подготовка шла полным ходом. Втроём с девочками, мы утвердили список гостей, Тай выбрал дизайн пригласительных, настояв на этом нелепом официозе. Потом ещё почти час мы посвятили прогулкам по саду и заднему двору: «вот здесь поставим шатер со столами», «тут будет сцена», «как думаешь, зона аниматоров здесь не слишком в углу», «сюда отправим аквагрим и фокусников»… и всё в таком духе. Тай от восторга просто трепетал. Ему на самом деле нравилось всё это! Продумывалось и обсуждалось буквально все! Цвет табличек с именами гостей, состав букетов, форма и цвет садовых гирлянд. Не говоря уже об угощениях и музыкантах. К семи часам я выдохся. Просто выдохся, сломанной куклой валяясь на шезлонге среди давно нестриженного газона. Мэдс то и дело оглядывалась на дом, словно ожидая, что в любой момент наш прекрасный хозяин появится на пороге, чтобы почтить нас присутствием. Но Ксавьера всё не было. Девушкам так и пришлось уехать, не встретившись с ним. Хотя, признаться честно, Дестини и не заметила. В конце концов, на этих планированиях постоянно кто-то отсутствует. Алан и Тэм поужинали, как обычно раньше, так что я отправился укладывать порядком уставшую девочку. А когда спустился в гостиную, то не сразу совместил привычный образ вернувшегося Ксавьера и его обновленный внешний вид.       — Ты отрезал волосы! — я в ужасе прижал руки к губам. — Отрезал волосы, мать твою! Ты отрезал… Ксавьер насмешливо вскинул брови и встряхнул непривычно короткой гривой. Теперь они едва доходили до середины шеи, чуть укорачивались к затылку и открывали уши, подчеркивая подбородок и высокие скулы. Его лицо с такой прической казалось одновременно жёстче, строже и моложе, было одновременно более открытым, беззащитным и опасным. Словно это был одновременно и он, и не он. Два разных человека в одном.       — Не вздыхай, Джейден. Привыкнешь. Обогнув меня, всё ещё замершего на середине лестницы, Ксавьер ушел к себе. Тай усмехнулся и начал расставлять приборы для ужина — на троих.       — Птенчик, волосы — не зубы, отрастут. Это во-первых. А во-вторых, ну признай же, что так ему лучше! Он же не герой аниме, и не индеец таскаться с этим хвостом.       — Мэдс будет не так просто смириться с этой потерей, — пробормотал я.       — И с каких это пор ты говоришь о себе, как о Мэдс, — весело поддел меня Тай. Мы уже сели за стол, когда Ксавьер спустился к нам. Всё такой же непривычно стриженный. За полчаса его роскошный длинный хвост не успел отрасти, чего и следовало ожидать, конечно.       — Отвезешь меня завтра в аэропорт, Тай. По дороге я хотел бы забрать документы для Терони. Пришло время вернуть то, что принадлежит им.       — Без проблем.       — Это был не вопрос, — мрачно нахмурившись прошептал я знакомый ответ.       — Это был не вопрос, — покладисто повторил Ксавьер.       — Когда вернёшься, волк?       — Пока не знаю. Посмотрим, как пойдет. Но к вечеринке у бассейна точно успею.       — До неё ещё две недели! — в моём голосе скользнули жалобные ноты, что с этим поделаешь.       — Вы отлично справитесь и без меня.       — Значит, я не еду с тобой?       — Нет, Джейден. Не вижу в этом смысла. Ты нужен Тэмми здесь. И Таю с Аланом будет проще, если ты останешься. Этот ответ в моей голове прозвучал иначе. То, что я услышал было: «ты не нужен мне». Или, может, чуть более мягко: «ты не нужен мне там». День, начинавшийся так легко и радостно, превратился в нависающую тревожную ночь. Не знаю, чего я боялся в тот момент, какая тень проступала на горизонте. Боялся ли я того, что он уедет и никогда не вернётся? Или того, что освободившись от отца, он займёт его место? Тот, кто сражает дракона — занимает его логово. Сам становится драконом. Таков договор между людьми и чудовищами. И, как ни крути, монстр жил в душе Ксавьера. Его заботливо растили боль и ненависть, ставшие частью его жизни. Бывшие неотъемлемые спутники его детства. Я сам неоднократно был свидетелем того, с какой лёгкостью он выпускает их на волю, подкармливая вспышками ярости. За всё это время: с конца февраля до начала июня — я так и не приблизился ни на дюйм к его душе, закованной в броню ледника. Так и не разгадал, не понял его. Не нашёл ключей к тёмным комнатам его личности. Самым простым решением было бы просто согласиться с Тайлином. В лотерее наследственных психических расстройств Блэкхёрстов принимали участие только длинные спички. Но Тэмми… Тэмми, и я был уверен в этом на сто процентов, была нормальной. Настоящей. Перепуганный ребенок, выросший в изоляции, ограниченный в возможности взаимодействовать и познавать мир. Но, все же, просто ребенок. Мы справлялись с этим, проходя шаг за шагом по извилистому скользкому пути. Её старший брат уже вырос. Он прошёл инициацию, превратившую его в изломанного загнанного хищника, готового кинуться на любого, кто покусится на то, что Ксавьер считает своим. Старый волк сгинул во тьме. Волк молодой наследовал его славу и место в их крошечном клане. И в этом я тоже был уверен. Потому что ни одного из тех, кого он считал своим врагом — ни Тьерри, ни отца, — он не убил своей рукой. Он мог мимоходом размазать Джимбо, размозжить капотом Бретта, забить Энди… Они были расходниками, он не считал их людьми. Не видел в них достойных противников. Слишком ничтожные, чтобы иметь значение в его мире, все они были просто проходными пешками. Безликими тенями в бойцовских клубах Чикаго. Но Тьерри и Этьен Блэкхерст — всего двое, кто на самом деле имел значение, — их он победил в их собственной игре. На их собственном поле. Тьерри стал жертвой своего шефа. Сам Этьен погиб от рук своих собственных подельников. Именно так, в моем представлении, поднимается на трон новый вожак. С внезапной четкостью, с беспощадной болезненной ясностью, я вспомнил слова Тайлина: его определение «люди-эльфы». Люди, для которых не имеют значение моральные и этические нормы общества. Те, кто стоит за чертою добра или зла, не относясь ни к тому, ни к другому. Тай говорил это об Алексис, но он же неоднократно повторял мне и то, что брат и сестра — одной крови. Крови своего отца. Как и сам Ксавьер сказал мне однажды, что именно жестокость он считал наследуемой чертой своего рода. Жестокость и беспощадность. Ксавьер пощадил мафиозный клан, только ради собственной выгоды. Посадил, незнакомого ещё толком, наркомана на цепь, ради безопасного убежища для них с сестрой. Избил Джимбо, чтобы я стал мостом между ним и Тэм. Едва не прикончил Энди, ради… ради чего? Что давало ему это? Какое преимущество он получал от этого? Никакого. Как и тогда, когда он защитил нас с Дестини от придурков Дина и Хэмфри. Как тогда, когда во второй раз разыскал Тайлина и отправил его в рехаб. Совершал ли он это ради искупления? Если так, то это значило бы, что он, все же, чувствует разницу между правом и виной. Между справедливостью и беззаконием. Между добром и злом. Значит, что он делает осознанный выбор, а не продиктованный импульсивным желанием выгоды. Если предположить, что в драке с Джимбо, с Бреттом и его ребятами — он защищал своё имущество, то есть меня, то тогда Энди и Марни не вписываются в эту схему. Они не принадлежат ему и он не торопится заявить о своих правах. Ни он, ни Тай. В раздумьях я не заметил, как подошёл к концу ужин. Большую часть его я провел в молчании, погруженный в свои размышления, отключившись от происходящего. Словно откуда-то издалека до меня доносились обрывки фраз, смех, постукивание вилок о тарелки. Иногда я кивал или невпопад отвечал, вызывая новые приступы хохота. Мне было не до того. Я был словно зомби. Встав из-за стола, я дошел до кресла в холле, уткнулся в книгу, но так и не осилил и десятка страниц, постоянно зависая на одном и том же абзаце и возвращаясь к началу листа. Тай и Ксавьер, играли в симулятор гонок, до сих пор лидировавший среди их игровых предпочтений. И Тай, судя по всему, опять выигрывал. Победив в очередном виртуальном заезде, он решительно отложил контроллер, заявив, что уходит спать. Только я услышал мягкий стук его двери на втором этаже, решился закрыть книгу и посмотреть на человека, остававшегося близким и незнакомым. Оказавшегося родным и чужим. Ксавьер сидел на полу, подобрав под себя длинные ноги, скрещенные по-турецки. В его руках по-прежнему лежал мёртвым куском пластика джойстик и пальцы рассеянно гладили гладкую поверхность. Отложив книгу, я задал вопрос, застрявший в горле:       — Ты уезжаешь?       — Утром, — мягко ответил Ксавьер.       — Вернёшься?       — Да. Здесь мой дом, Джейден. И моя сестра.       — Одна из сестёр, — с горечью в голосе уточнил я.       — Одна из сестёр.       — Можно, я зайду к тебе? Задавая этот вопрос, я потянулся к нему, но он уже встал, гибким длинным движением обходя кресло и меня в нём.       — Если нужно, приходи. Он ушёл, не коснувшись меня. Не пытаясь что-то объяснить или сказать. И я какое-то время ещё оставался, словно подвешенный в пустоте, крутя мысленно его последние слова. Разворачивая их так и этак, пытаясь угадать, что стоит за ними. Какой смысл он вкладывал в эту короткую фразу. А потом встал и поднялся к нему. Комната Ксавьера казалась пустой, но из-за приоткрытой двери ванной лился свет. В узкой полоске освещения я увидел готовый к поездке чемодан и кофр для костюма, висевший на высокой стойке вешалки. Сам костюм висел там же: строгая и элегантная черная двойка, белая рубашка, черная лента галстука. Траур. Он всегда выбирал черный цвет. Словно носил траур всю свою жизнь. Подойдя к ванной, я заметил огромное, во всю стену, зеркало с бортиком тонкой черной рамы по краю. В следующую секунду понял, что все стены ванной были сплошь зеркальными. Со всех сторон смотрели десятки бледных удивленных копий меня самого. Из темноты спальни за своей спиной я услышал, как негромко усмехнулся Ксавьер, и только потом увидел в отражениях его в темном проеме комнаты.       — О, видел бы ты своё лицо сейчас, — это была шутка, я видел десятки собственных потрясенных лиц в бесконечном зеркальном коридоре. Мой взгляд заметался, прячась от глаз двойников и упал на мусорное ведро в углу ванной: оно не было пустым — там лежали две прозрачные упаковки и два пустых шприца. Ампул не было.       — Обезболивающее. Я человек, а не мученик. В нашем мире, знаешь ли, уже изобрели вещества, способные облегчить жизнь. Иронический тон напомнил, что ни одна мелочь, ни один взгляд или выражение глаз невозможно скрыть от хозяина комнаты. Особенно среди отражений.       — Я даже не могу понять: смотрю сейчас на тебя или на твоё отражение, — мой голос был притихшим. Казалось, заговори я громче и зеркала взорвутся водопадом стеклянных брызг.       — Закрой глаза и поймёшь. Послушно опустив ресницы, я машинально протянул руку в сторону зеркала, нащупывая опору. Границу осязаемого мира. Пальцами почувствовал холод стекла и присутствие чужого тепла рядом с собой всей поверхностью кожи. Невидимые волоски вздыбились, пропуская через себя электрический ток паники и, сразу вслед за ней, болезненную радость.       — Я хотел поговорить, — прошептал я, не открывая глаз, — но когда ты так близко, всё в голове путается. Забываю правильные слова и важные вопросы.       — Сейчас не время для вопросов, Джейден. Мои ответы ничего тебе не дадут.       — Как и ты сам, — на губах от этих слов горчит.       — Как и я сам. Поверх моей ладони легла его рука. Губы почти коснулись виска. Я услышал его шепот: «Да?» и кивнул в ответ, повторив еле слышное «Да». Только после этого Ксавьер потянул вверх футболку, освобождая меня. Наклонившись, провел по обнажившемуся позвоночнику приоткрытыми губами, согревая кожу дыханием и легко касаясь поцелуями спины. Его руки пробежали вниз по моим плечам, дразня подушечками пальцев, щекоча и разжигая желание. Я подумал, что не устою на безвольных ногах, переместив вес на руку, упирающуюся в зеркало. В следующую секунду он развернул меня лицом к зеркальной стене, позволив опереться и второй рукой. Дыхание Ксавьера, переместилось в основание шеи, ближе к затылку, заставило волосы вновь встать дыбом. Смущение и незнакомое прежде желание разрывали в клочья и душу, и тело. Я опустил лицо, боясь открыть глаза. Чувствуя судорожное биение пульса в горле. «Только не останавливайся. Только не останавливайся» — исступлённо билась мысль в висках. Почувствовал, как левая рука Ксавьера прижалась сбоку к талии, привлекая к его телу, переместилась, легла на ремень джинсов. Голова кружилась, в ушах набатом стучал пульс. Второй рукой Ксавьер приподнял подбородок и прошептал в ухо короткий приказ: «Смотри», а пальцы уже ласкали шею и кожу плеч. Я открыл глаза, послушно уставившись в зеркало. Сначала показалось, что в комнате меня нет, что на моем месте стоит какой-то другой парень, а сзади его обнимает Ксавьер, поймавший взгляд через зеркало. А затем я узнал себя, увидел, как Ксавьер расстёгивает мои джинсы и почувствовал, как они соскальзывают по бёдрам. Одним движением, словно обняв всё мое тело своим, он перетек спиной к зеркалу и опустился на колени. Забыв, что люди могут дышать, я смотрел, как он ласкает бедра, покрывает поцелуями рельеф живота. Как, спускаясь всё ниже, не позволяет отвести глаза от отражений, едва заметно сдавив горло и подушечкой большого пальца удерживая подбородок. Я хрипло застонал, дыхание сбилось и зачастило. Сердце заполнило всю грудную клетку, а голова откинулась назад. На сетчатке было выжжено то, что секунду назад он видел в зеркале: обнаженный парень с сумасшедшим взглядом, рука на его горле, а ниже — затылок Ксавьера, его высокая шея, линия плеча, под соскользнувшим расстегнутым воротом рубашки. Потом в глазах потемнело, всё тело сковало судорожным спазмом и реальность взорвалась цветными пятнами, рассыпалась искрами и опустела. Я всё ещё стоял, оглушенный и ослабевший, упираясь лбом в зеркало, прижимая ладони к стеклу. Дрожал, прижимаясь к его телу. Всей кожей, внезапно остро, чувствуя его близость. Всё моё существо было только «здесь и сейчас», жило им, в ударах его сердца, отдававшихся в моей собственной груди.       — Джейден, — оказывается в мире всё ещё существовали звуки, слова. — Уходи. Сейчас. Испуганно вскинувшись, замерев как кролик перед хищником, я хотел взглянуть в его глаза, но не посмел. Вжался лицом в плечо, хрипло шепча:       — Я… я мог бы…       — Не мог бы. Уходи. В его спальне я, на ватных непослушных ногах, доковылял до комода, открыл верхний ящик. Собрал комплект пижамы и натянул на себя привычный черный шелк. Я никуда не ушел, дождавшись, пока в ванной стихнет звук льющейся из душа воды и он снова появится на пороге. Секунду или две Ксавьер стоял в прямоугольнике света, привыкая к полумраку спальни, залитой только призрачным мерцающим сумраком ночи, льющимся с потолка.       — Почему? Почему ты… сейчас? Хриплый шёпот царапал мне горло, казалось слова оставляли бороздки ран на гортани, языке, со внутренней стороны искусанных щёк.       — Может быть, мне нужно знать ради чего возвращаться.       — Разве не ради Тэмми?       — Я хотел бы вернуться ради себя. Хочу знать, что могу вернуться, чтобы слышать твой смех. Хочу знать, что это достаточная плата за то, что я потеряю часть себя самого. Над внешним уголком глаза задрожала жилка, и я прижал её кончиками пальцев. Его слова были нужны мне. Важны для меня. Может быть, не совсем эти. Но почти. Я хотел услышать, что то, что сейчас происходило — что-то значило не только для меня, но и для него. Одновременно с этим я чувствовал их тяжесть. Каждое слово, произнесённое между нами, было по весу как скала.       — И как? Я того стою?       — Нет. Когда я говорил, что мне нечего дать тебе, я не догадывался, что могу отнять гораздо больше. У меня оборвалось дыхание. Схлопнулось в лёгких, как будто во всей вселенной отменили воздух. Пройдя мимо, он коснулся отворота своей пижамы. С сожалением, как мне показалось.       — Я чувствую запах твоей кожи на моей одежде. Ты пахнешь океаном. Солью, мокрой галькой, муссоном, свинцовым небом, сливающимися с водой. Ты пахнешь свободой, чистотой, Джейден. И ты больше не смеёшься. В тебе живёт гораздо больше боли, чем в ком-то из нас. Ты как океан, собираешь эту боль, носишь ее в своих волнах. Я ошибся, когда привел тебя сюда. Избитым и нищим ты был гораздо счастливее, чем сейчас, когда у тебя есть всё это.       — Это потому, что у меня нет тебя, — упрямо прошептал я. — Потому, что ты прячешься за паутину слов, вместо того, чтобы позволить себе оставаться. Вместо того, чтобы просто позволить себе быть живым, ты уходишь глубже, в темноту своего склепа. Ничего не ответив, он подошёл к двери в спальню и открыл её. Молча придерживая для меня. Намек был совершенно непрозрачный, так что я просто вышел. Пошёл к себе. Я был как полотенце в руках тренера на боксерском матче: скрученное и выжатое. На теле горела огнём память о его руках, о поцелуях. О прикосновениях, стирающих реальность за пределами его рук. Откуда мы знаем, как понимаем, что любим? Откуда он знает, что нет? И как долго мы можем обманывать самих себя?