Надо уметь принимать жизнь такой, какая она есть, иначе
точно окажешься в маленькой комнатке с мягкими стенами
и будешь писать письма домой восковыми мелками
Стивен Кинг «Кладбище домашних животных»
В отсутствии света, как известно, все тени исчезают, поэтому Стайлз рад, что ему удалось попасть в тот незнакомый коридор своего подсознания, где царит ночь. Значит ли это, что ему удалось добиться хоть какого-то прогресса в путешествии в собственную голову. Пока непохоже на подземное море, долженствующее унести его безвозвратно. Несмотря на предостережения Марин, такой способ начинает казаться ему правильным. Так тень его не достанет. Если конечно она не спустилась на дно колодца, и именно по этой причине здесь теперь так темно. Но будь это так, он бы... умер? Стайлз ощупывает холодную стену и отдергивает руку от мерзкого мха, обтирает о штанину. Все здесь ненастоящее, не более, чем сон. И если что-то повторяется раз за разом, то не пытается ли оно тонко намекнуть, что Стайлз должен изменить привычный порядок. Обычно в кино так и бывает, когда персонаж попадает во временную петлю, застревает в одном дне. Нужно ли вообще пытаться вылезти из колодца, чтобы выбраться? За то время, что он сюда попадает, Стайлз уже перепробовал все. Ждал, но дожидался лишь того, что его кто-нибудь будил. Карабкался вверх и копал землю, пытался выковырять из кладки хоть один камень. Отбивал о стены руки и ноги, кричал до хрипоты. Он даже пытался заснуть здесь, надеясь, что это поможет провалиться глубже в подсознание. Ничего из этого не помогает. Должен быть неординарный способ, что-то невозможное, нереальное. Такое же, как и место в котором он находится. Нужно повлиять на пространство вокруг так, чтобы оно изменилось. Или попробовать изменить себя в нем. Это же все в моей голове. Разве не я ей хозяин? В предыдущие дни он просто визуализировал. Представлял, как невидимая сила подхватывает его и выносит из колодца. Но тень, ползущая по стене, стабильно его отвлекала. А теперь ее нет, и Стайлз в непроглядной тьме. В темноте. Страх охватывает его мгновенно. Не подбирается по спине маленькими липкими лапками, но единовременно стискивает со всех сторон. Что, если именно этого добивался тот человек. Что будет, когда Стайлз найдет тут то, что должен. Для этого нет никаких причин, но Стайлз вдруг чувствует присутствие. Он уверен, что оно иллюзорно. Это как проснуться среди ночи и обнаружить, что дверь в твою комнату приоткрыта. И в узком проеме будто клубится мрак, он грозит оформиться в чудовище. Потому что наше воображение хорошо заточено под создание чудовищ. Стайлз обхватывает руками колени и неосознанно придвигается спиной к стене. Темнота вокруг больше не кажется спасительной. А за спиной больше нет стены... Осознание приходит не сразу, только когда он двигается еще и понимает, что тут не должно быть столько места. Не в силах больше справляться с подступающим к горлу ужасом, Стайлз вскакивает и бежит, попутно думая, что именно этого от него и хотят. Куда его несет свихнувшийся от страха разум? Не туда ли, откуда невозможно будет проснуться? Под ногу подворачивается что-то жесткое, и Стайлз падает в сухую листву. Зажмуривается, хотя в этом и нет никакого смысла. Нога болит, а сердце колотится так, что от него наверно можно зарядить батарейку. Он вслушивается в свое срывающееся дыхание, ощупывает листья. Самое время кому-нибудь разбудить меня. Ну давай, Марин, тебе не пора вставать на работу? Дозваться отсюда кого-то из мира бодрствующих людей невозможно, он это знает. Немного успокоившись, Стайлз осмеливается подумать о том, чтобы приоткрыть глаза. Но скованные страхом веки не слушаются. Чувство чужого присутствия все еще не отпускает, и перебороть себя довольно тяжело. Здесь нет выключателя, по которому можно щелкнуть и разом прогнать всех монстров, что успел выдумать. Кто-то смотрит на него из темноты, и нет никаких гарантий, что у этого кого-то добрые намерения. Усилием воли он все же заставляет веки разомкнуться и видит то, чего совсем не ожидал. Светлячки кружат над ним. Их довольно много, и они будто танцуют в темноте. Стайлз протягивает руку, чтобы дотронуться до самого наглого, который спустился практически к его лицу. Светлячок мигает своим желтым пузом и садится на палец, щекотно перебирает тонкими лапками. Его свет вдруг словно стекает вниз, разливается по ладони и гаснет в ней. И это приятно теплое чувство. От неожиданности Стайлз прикрывает глаза, а открывает их уже в светлой комнате на диване. Кроме него здесь никого нет, а снаружи не слышно удаляющихся шагов Марин. Похоже на то, что ему удалось проснуться самому. И выбраться из колодца? Стайлз подносит руку к лицу, разглядывает ее. Фантомное чувство прикосновения света медленно исчезает, как развеивается и его странный сон. На часах уже больше десяти, но возможно у Марин сегодня выходной, и она просто вышла по делам. По крайней мере, она не оставила бы его одного надолго, не разбудив. Хочется в душ, потому что вчера он опять уснул в одежде. Стайлз лениво поднимается, забирается руками в карманы, чтобы расправить их, и находит нечто такое, чего там быть не должно. Лист лежит на ладони и выглядит вполне материально, не собирается исчезать. Либо я сошел с ума и вижу то, чего нет. Либо хожу во сне. Какова вероятность, что он мог никем незамеченный выйти из дома, сорвать листик и вернуться? Обычно он создает собой столько шума, что это точно должно было нарушить чуткий сон Марин... Либо лист из того странного места со светлячками приехал с ним прямиком из подсознания. Но это совсем уж бред. Слишком много странностей для едва начавшегося дня, следует отложить пока необъяснимое и заняться насущным. Стайлз прячет лист между страниц ежедневника, запихивает его на самое дно рюкзака и идет умываться. Вспыхнувший экран телефона заполняется сообщениями. Стайлз тупо смотрит на него и не может понять, что чувствует. Отца и Скотти он предупредил, что будет недоступен, и что они могут звонить Марин в случае чего. Но он никак не ожидал, что его вынужденное «радиомолчание» обеспокоит еще кого-то. За прошедшие четыре дня ему написали и позвонили все чертовы сотрудники особого отдела. Даже Питер царственной персоной снизошел. Это так сбивает с толку, что Стайлз не сразу решается открыть сообщение. Что он там мог написать? Поинтересоваться, куда перечислить расчет? Палец застывает над плашкой с конвертиком, но все же опускается на нее. «Жду тебя в офисе». Ха, самонадеянно. И следом: «Извини». И следом: «Я же извинился». И следом: «Окей, увидимся, когда вырастешь». Козел. Вся злость, которая казалось улеглась, вспыхивает в один миг. Поднимается в солнечное сплетение и хочет разорвать его на части. Где-то на кухне что-то падает и разбивается. В доме кто-то есть, и это не Марин. Стайлз выходит за дверь, мысленно уговаривая себя не бояться. И обнаруживает посреди кухни мальчика. Он сидит на корточках и собирает осколки чашки в руку. Ему лет четырнадцать, от силы пятнадцать, трудно сказать точно. Мальчик очень худенький и бледный как привидение, у него миловидное испуганное личико и большие недоверчивые глаза. Стайлз немного рассматривает его, пожимает плечами и присоединяется к внеплановой уборке. Когда все осколки собраны и выброшены в ведро, мальчик залезает на стул и нахохливается там как маленький воробушек. Стискивает руки в замок и настороженно наблюдает из-под полуопущенных ресниц, как Стайлз делает себе кофе. - Ты пациент, - говорит наконец мальчик и тут же отводит взгляд. Очевидно, он тоже на терапии. – У тебя странное имя, я не запомнил, как произносится. - Никто не может, - Стайлз пожимает плечами и устраивается с другой стороны стола, греет пальцы о кружку. – Кроме моего отца и Марин. Ты не должен быть в школе? - Я прогуливаю тренировку. Странное чувство. Все пациенты Марин немного не от мира сего, и Стайлз знает, что сам он тоже создает подобное впечатление. Но этот мальчик как будто странный иначе. Почему-то кажется, что он неплохо смотрелся бы среди чудаковатой компании особого отдела. Я бы тоже неплохо там смотрелся, если бы осмелился вернуться... По прошествии нескольких дней все уже не кажется таким ужасным и необратимым. И какая-то часть его хочет вернуться. Но другая, злая и упрямая часть, вовсю протестует и отстаивает свое право на самоустранение. Стайлз понимает, что все дело в страхе. Как глубоко он лежит. Как тянет за собой на дно, заставляя отсрочивать возможность до такой степени, пока она не будет упущена окончательно и бесповоротно. Они говорили об этом на прошлом сеансе, и на позапрошлом. Но знать об этом и использовать это – совсем не одно и то же. *** Свет в раздевалке внезапно гаснет, а вместе с тем становится подозрительно тихо. В вечернюю смену тут не так много народу, возможно кто-то просто не заметил, что не все еще разошлись. Стайлз застывает с футболкой в руках, чувствуя себя неприятно уязвимым и раздражающе испуганным. Марин говорит, это хорошо, что страх теперь вызывает у него раздражение, и злиться определенно лучше, чем бояться. Нужно просто подцепить это чувство на воображаемый крючок, поднять его повыше, чтобы оно заслонило на время собой все остальное. Но пока это больше похоже на то, что он боится и злится одновременно. Несколько глубоких вдохов, чтобы не позволить панике захватить его. Отсчитать минуту и повторить. Тот день ничего не изменил. Кроме того, что теперь оказываться в темноте еще более неуютно, чем прежде. Стайлз не знает, что это было, но выбраться из колодца оно не помогло. Он все еще не может проснуться сам, а жуткая тень все еще ползает по стенам. Побуждает серьезно задуматься над словами Скотта. Может быть, если кто-то будет прикасаться к нему всю ночь, то никакого колодца не будет? Стайлз делает несколько шагов по направлению к тому месту, где по его представлениям должна быть дверь. И конечно бьется обо что-то рукой. Об стол. Он идет вдоль, скользя ладонью по его щербатой поверхности. Успевает пройти примерно до середины, когда свет включается. И все снова становится нормальным. Просто перебои с электричеством. Пора заканчивать пересматривать на ночь старые ужасы. Все-таки раньше умели пугать как-то иначе, наводить особенную жуть. И хоть так только в воспоминаниях, а старые спецэффекты вызывают теперь только смех, память о детском страхе – сильная штука. Иногда ему кажется, что, роясь в прошлом, можно достать оттуда что-то нехорошее. И позволить ему властвовать над тобой в настоящем. На улице уже темно, Стайлз машет охраннику и неспешно двигается в сторону дома. Он выбрал магазин из расчета на то, что можно будет добираться пешком. Джип в ремонте еще с прошлой недели, давно пора было отдать ему дань уважения. У Стайлза уже нет столько подростковой дури и терпения, чтобы продолжать каждый раз чинить его с помощью скотча и заводить отверткой. По крайней мере, так он себя убеждает. Что это вовсе не способ сбежать от желания поучаствовать в странном расследовании. И он вовсе не смотрит новости, пытаясь угадать, имеет ли к этому отношение чья-то убитая собака. И вовсе не отмечает ничего в календаре. И не прислушивается, когда кто-то на кассе треплется про горного льва. Ладно, кого я обманываю. Но Стайлз просто не может, время упущено, его там никто не ждет. И то, что он встретил Тео пару дней назад, когда шел со смены, тоже ничего не значит. Может быть он просто живет где-то поблизости. Стайлз все еще считает его чертовски пугающим. А нездоровый интерес к собственной персоне – опасным. Скотт на рассказ об этом посмеялся и сказал, что у него появился поклонник. По мне так больше похоже на преследование. Чертов психованный сталкер с глазами убийцы. Тонкая игла предчувствия уже привычно впивается под лопатку. Стайлз заметил, что, когда он возвращается с вечерней смены, кто-то незримо присутствует поблизости. Провожает до самого дома и растворяется в ночи. Сначала он подумал, что это Тео опять «патрулирует», но пришел к выводу, что вряд ли он снова стал бы его пугать, памятуя реакцию на это в прошлый раз. К тому же он хорошо запомнил тот крадущийся шаг. Кто бы не наблюдал за ним, он делает это мастерски бесшумно. Стайлз не хочет поддаваться своему страху, не хочет думать о том человеке. Это значило бы откатиться назад в полную беспомощность, когда он только начал верить в то, что способен справиться. Улица безлюдна, и фонари хорошо освещают тротуар. Но вот до кустов справа их свет не дотягивается. За ними вполне можно спрятаться. Мимо проезжает машина, но догонять ее и просить о помощи желания нет. В том-то и дело, Стайлз совсем не чувствует реальной опасности. Его страх иррационален и беспричинен, он только в голове. Но ощущение чужого присутствия самое что ни на есть настоящее. К черту это. Еще один поворот, и он выйдет на широкую улицу, где по прямой до его дома рукой подать. Стайлз оглядывается и показывает пустой дороге позади средний палец, но этого недостаточно, потому он отборно материт кусты. Те конечно не отвечают, только шелестят на ветру. На ветру, которого нет. Ну все. Стайлз решительно останавливается и разворачивается к кустам. Немного медлит, дает себе смачного ментального пендаля и идет к тому месту, откуда шелестело. - Выходи, - кусты безмолвствуют, но Стайлза это не обманет. – Выходи давай. Я тебя заметил уже давно. Хочешь, чтобы я тебя оттуда за шкирку вытащил? Тот, кто притаился в кустах, не торопится себя выдавать. Но Стайлз уже настолько вымотался всего бояться, что если оставит это так, то просто возненавидит себя за очередную слабость. Он присаживается на корточки, раздвигает ветки, уже готовый дать в рожу придурку, который там прячется. Кем бы он не являлся... И встречается взглядом с собакой. Большой мать ее черной псиной, очень похожей на... На волка? - Ты не горный лев, - но никто на самом деле не видел горного льва... Стайлз знает, что смотреть в глаза дикому животному – плохая затея. Но у него такой странно осмысленный взгляд. Он протягивает руку, и предполагаемый волк ее обнюхивает. – Кажется ты домашний. Иди домой, поздно уже, - волк не двигается с места. – Твой хозяин не говорил не увязываться за чужими людьми? Стайлз снимает рюкзак, ставит его на землю и открывает. Волчья морда тут же ныряет внутрь и приступает к изучению содержимого. Прикусывает ежедневник и пытается его вытащить. Вот дурачок, это же несъедобно. Волк обиженно рычит, когда у него забирают добычу и за ухо оттаскивают. В рюкзаке не обнаруживается ничего, чем бы можно было его угостить, Стайлз разочарованно вздыхает и поднимается, демонстрируя пустые руки. Волк смотрит насмешливо и скалится. И кажется не собирается никуда уходить. Когда Стайлз возвращается на тротуар, животное полностью выбирается из кустов. И оказывается гораздо больше, чем можно было подумать в темноте в кустах. Как-то нелепо начинать бояться, когда его пасть уже была так близко к горлу Стайлза, однако не попыталась цапнуть. - Ладно, пойдем, вынесу тебе что-нибудь из дома, - Стайлз не оборачивается, но слышит, что волк семенит следом. – Если мой отец тебя не пристрелит. У него есть пистолет, знаешь. Так что веди себя прилично. Мысль вдруг кажется весьма правдоподобной, и Стайлз пишет отцу сообщение. Скоро буду. Выходи, ты должен это увидеть! Наверно этого недостаточно. Не стреляй в волка, он ручной. Возможно следует позвонить в зоопарк. Все же удивительно оказаться в ситуации, когда дикий зверь и вправду пугает гораздо меньше, чем человек. Стайлз уже отошел от своего обозленного состояния и теперь думает, как опрометчиво было лезть в те кусты. Там ведь мог быть кто угодно. Когда они приближаются к дому, отец уже стоит на пороге, сложив руки на груди. Он вовсе не выглядит удивленным, скорее озадаченным. Волк подходит к нему и обнюхивает его штанину, а потом садится рядом с самым невинным видом, на которой только может быть способно нашкодившее животное. В бюро Стайлз иногда приходил навестить поисковых собак и уже видел что-то подобное. Некоторые из них очень реалистично копировали своих хозяев. Это воспоминание заставляет его поморщиться, оно кажется кислым и обидным. - Судя по всему, ты знаешь его хозяина, - Стайлз встает по другую сторону. - И ты тоже, - отец вздыхает, буравит волка недовольным взглядом. – Это волк Питера. У Хейлов есть загородный дом в лесу. И возможность содержать таких животных. У богатых свои причуды. - О, ясно. То есть он даже не один такой, - Стайлз наклоняется к волку, чтобы погладить. Замечает, что отец будто хочет его остановить, но не делает этого. – И чего ты так далеко убежал? Соскучился по своему Питеру? – он чешет волка за ушами, тот кажется совершенно не против. – Ты хороший мальчик, да? Как тебя зовут? - Питер, - со смехом отвечает отец, потому что волк очевидно не говорящий. - Серьезно? У кого-то самомнение величиной со статую свободы. Хотя ладно, я даже не удивлен, - как и тому, что Питеру удалось приручить волка. Тот фыркает и все еще пытается добраться до рюкзака. Стайлз отпихивает его наглую морду. – И что с тобой делать? Глаза прямо как у твоего папочки-мудака... - Стайлз, перестань, - отец прикрывает рот, пытаясь унять обуявший его приступ смеха. – Он же... и укусить может. - Укусишь Стайлза? Не-ет, тебе это нравится, - он зарывается пальцами в мягкую шерсть. От волка исходит приятное тепло. – Совсем тебя хозяин не балует. Бедняга. Знаешь, он не тот, ради кого стоит по сто раз перерождаться*... Мы покормим его? – Стайлз еще немного треплет его и поднимается. - Он не голодный. Иди домой, Питер, - отец указывает ему направление. И почему-то обращается к волку своим тоном шерифа. – Пока кто-нибудь не прострелил тебе задницу. Волк бросает еще один заинтересованный взгляд на рюкзак, а потом ловко скрывается за домами. Совершенно бесшумно. Стайлз смотрит в темноту, в которой тот растворился и чувствует странное сожаление. Подозрительно все это. Ну не мог же Питер заставить несчастное животное следить за ним, чушь. Да и зачем. За ужином он вяло отбивается от отца, который все еще пытается ненавязчиво подтолкнуть его к мысли о возвращении в особый отдел. Да-да, великим умам не место на кассе и прочая херня. Но там все так просто, люди приходят и покупают еду, никому нет до тебя дела. Никто не интересуется твоей жизнью, и если ты немного странный, то они просто тебя не замечают. Разве не этого он хотел? Чтобы все оставили его в покое. Я не представляю тебя где-то еще. Разве что ангелы сотрут тебе память и заставят работать офисным планктоном*. Воспоминание внезапно такое яркое. Голос Фрэнки в нем смеющийся и настолько живой, что больно. Они тогда скучали в доме пострадавшей, и каждый должен был реалистично предположить, кем бы работал другой, если не в бюро. Ждали, вернется ли тот человек на место преступления. В тот раз он не вернулся. Что ж, и теперь я где-то еще, и мир не перевернулся, а ты мертв и не можешь этого увидеть. И никакие ангелы или бесы для этого не понадобились. Вот, куда это их привело. Один в гробу, а другой в каменной ловушке на пожизненном. В темноте за закрытыми веками все это исчезает, разбивается вместе с ним о дно колодца. Стайлз чувствует себя уставшим, будто не спал все эти месяцы. Словно из одного мучительного бодрствования он каждый раз переключается на другое. Томительное, ожидающее. И, казалось бы, он уже привык к этому, но почему-то именно сейчас хочется поскорее выбраться обратно в рутину. Собственное существование кажется ему особенно жалким и бессмысленным здесь. Стайлз поднимает голову, солнце бликует на листьях там наверху. Раньше эта ветка была сухой... Шаги вокруг колодца становятся нетерпеливыми. Тот, чья тень ползает по влажной каменной кладке, должно быть устал ждать, пока она доберется до Стайлза. Ну удачи тебе. Не думай, что я так легко сдамся и позволю себя задушить. Прикрывая глаза, он пытается выманить темноту из-под век, погрузить в нее окружающее пространство. Однажды это получилось, надо только вспомнить, как. Реально ли вернуться туда, поймать светлячка и перенести его сквозь пелену сна? Потом подобные мысли всегда кажутся глупыми, но в колодце каждый раз возвращаются к нему. Ответа нет. Темнота растворяется от прикосновения руки. И Стайлз чувствует, что это пробуждение принесет с собой особенно дурное настроение. День вроде ничем не отличается от предыдущих таких же, тем не менее, вмиг становится отвратительным. Отец уходит собираться на работу, а Стайлз еще некоторое время лежит и смотрит на стаканчик от кофе на подоконнике. Его давно нужно было выбросить. А он зачем-то оставил, принес домой. Перед глазами стоит чересчур осмысленный взгляд волка. Им недостаточно быть просто странными, надо быть странными во всем, целиком и полностью. Стайлз вдруг вспоминает худенького мальчика, имени которого он так и не узнал. Увидит ли он его еще, и зачем с ним встречаться... День действительно превращается в сущий кошмар. Неизвестно, всегда ли покупатели в дневную смену такие нервные, но они будто заражают своей раздражительностью. Не на такую рутину он рассчитывал. В очередной раз поднимая взгляд от экрана монитора, Стайлз замирает со сканером штрих-кода в протянутой руке. Питер Хейл собственной персоной приторно улыбается ему. В руке у него какой-то корнеплод, похожий на большой картофель. Ну нет. Если какой-то богатый козел решил поиграть в полицейского, то Стайлз не собирается ему подыгрывать. Он уже и так на взводе от всей этой бесконечной толпы хамоватых придурков. Еще одного, самого наглого и придурошного, он терпеть не намерен. Люди в очереди недовольно переминаются. Стайлз ждет. - Странно, твой отец говорил, что ты упорный парень, - ни приветствия, никакой тебе любезности. Питер ведет себя так, словно продолжает начатый ранее разговор. - Так и есть, - Стайлз щурится, к сожалению, пускать лучи из глаз он еще не научился. – Вы будете пробивать этот... что это? Похер. Кладите на ленту. - Это батат. Он хорош во фритюре, попробуй как-нибудь, - Питер перебрасывает свой дурацкий овощ из одной руки в другую. Давай, еще рецепт мне расскажи, говнюк. – Так чего же ты на этот раз не приложил усилий? - А ты уверен, что стоишь того? – это бесит, потому что Стайлз слышит сомнение в собственных словах. - Ладно, Стайлз. Я понял, мы оба не прошли проверку, - внезапно мягкий тон окончательно сбивает с толку. – Может быть попробуем еще раз? - Кладите ваш батат на ленту или уходите. Вы задерживаете очередь. - Разве тебе не интересно, что происходит на самом деле? – соблазнительно, даже слишком. - Я знаю, что происходит. Прямо сейчас один напыщенный индюк мешает мне работать. Питер окидывает его слегка озадаченным взглядом и отходит с сторону. Он еще стоит там некоторое время, наблюдая как Стайлз с усердием робота пробивает товары. Неприятно чувствовать себя объектом изучения, но похоже именно это в данный момент и происходит. Кажется, что раньше, когда у Питера было полно возможностей для этого, он совершенно не обращал на Стайлза внимания, даже был показательно отстранен. И что же случилось? Я тебе зачем-то нужен? Питер улыбается напоследок, кладет батат на полку и неспешно удаляется. Как бы намекая на то, что его еще можно догнать. Но Стайлз не собирается потакать ему. И только когда дверь магазина за ним закрывается, становится очевидно, что это был довольно милый жест к примирению. Очередной шанс, который я просрал. Идиот. Спустя пару часов удается вырваться на перерыв. Стайлз выходит на улицу и несколько минут тупо наблюдает за мрачным небом. Питера конечно тут давно нет. А если бы был, бороться с внутренними противоречиями стало бы куда труднее. Облака медленно, но верно становятся тяжелыми, приобретают красивый, но угрожающий свинцовый оттенок. Первый резкий порыв ветра поднимает с асфальта клубы пыли и заставляет поежиться. Люди спешат убраться с улицы, предчувствуя надвигающуюся грозу. Это всего лишь природное явление, но оно кажется неестественным и немного жутким. Ветер гуляет по крышам, противно скрежещет жестяными настилами. Буря, вот что будет. В песчаной дымке, которую скоро прибьет к земле тяжелыми каплями, Стайлзу мерещится сутулый силуэт того человека. Он выглядит таким реальным, что кончики пальцев мгновенно леденеют, в горле пересыхает. Стайлз не выдерживает и позорно сбегает обратно в укрытие магазина. Сквозь стеклянную дверь уже не видно ничего, кроме нарастающего дождя, стремительно превращающегося в стену воды. Стайлз надеется, что оборонительную. *** План довольно простой, и Питер уверен, что он сработает, на этот раз точно. Как бы он не пытался уговорить себя, что обойдется без друида в отделе, ничего не вышло. Дело в другом, в самом Стайлзе. В его запахе. Ну и конечно в текущем расследовании. Последние три дня вся команда вместе с полицией участвовала в устранении последствий бури. Много пострадавших, несколько человек пропало, у некоторых домов посрывало крыши. И глобальная проблема с электросетями. Питер радуется только тому, что на этот раз одна конкретная лиса не причастна, и ему не придется оплачивать ремонт из собственного кармана. А вот бюджет города может конкретно пострадать. Буря хорошенько потрепала Бикон Хиллс. Но это была не просто буря... Она словно стала венцом многочисленных странных событий. Стайлз выходит из магазина и встает как вкопанный. После ночной смены он выглядит усталым и каким-то особенно потерянным. И совсем не готовым сопротивляться, на то и был расчет. Он хмуро пялится на стаканчик кофе в руке Питера и делает несколько неуверенных шагов. Не упрямься, ты уже большой мальчик, но я все равно заберу тебя в небывалую страну*. Питер опускает стекло и подманивает его рукой. Стайлз закатывает глаза, всплескивает руками, но удачно преодолевает оставшееся до машины расстояние. Его движения забавные и дерганые как у марионетки. - Поехали, покажу кое-что, - Питер дотягивается до пассажирской двери и открывает ее. – Давай залезай. - Именно так начинаются истории, по итогу которых чей-то расчлененный труп находят на свалке, - он обходит машину, останавливается. – Ты бы еще щенят предложил посмотреть. - Щенята в следующий раз, - усмехается Питер. – Но у меня есть кофе. - Искушаешь, - Стайлз медлит, но ощущается уже более дружелюбно настроенным. - Ты поддаешься. Садись, а то на ногах не стоишь. - Что б ты знал, - он залезает на пассажирское сиденье, хлопает дверью сильнее, чем следовало бы, - Это ничего не значит. Я ни на что не соглашался. Просто слишком хочу спать. - Ну конечно. Его короткая улыбка в зеркале исчезает, как только он закрывает глаза. Но Питер успевает уловить исходящее от него радостное волнение. Оно вспыхивает и тут же затухает, запрятанное подальше. Парень засыпает настолько быстро, что приходится придержать слова, которые Питер для него приготовил. Ладно, это можно сделать и на месте. Наблюдать за спящим Стайлзом совершенно не информативно. Он будто падает в сон весь целиком, словно его дух покидает расслабленное тело и отправляется куда-то еще. Питер мельком поглядывает на него, но кажется тот не реагирует на внешние раздражители. Ради эксперимента он включает радио, но и оно ни коим образом не прерывает сон. Неужели так устал пробивать товары. Питер улыбается, потому что знает, Стайлз не вернется в магазин. Шериф просил подождать еще и не трогать его пока, но вряд ли он понимает, что это может напрямую повлиять на расследование. Такое умиротворенное лицо, так и не скажешь, что большую часть времени парень только и делает, что злится, обвиняет себя во всем подряд и предпочитает оставаться несчастным. Это неверный путь, Питер уж точно знает. Возможно стоило попробовать помочь ему вместо того, чтобы отвлекать. Но сначала выбранная стратегия поведения казалась правильной. Люди все еще способны вводить меня в заблуждение. Может быть и правда стоит показать ему щенков. С волком он был довольно милым. Кто-то любит собачек. Скоро он узнает, чем здешние волки отличаются от собак. Это веселит Питера, он с удивлением обнаруживает, что хотел бы посмотреть на лицо Стайлза, когда он все поймет. Оно точно будет чертовски смешным. От Стайлза все еще сильно пахнет той женщиной. Психолог. Как же. Выяснить о ней много не удалось, и с виду все чисто. Слишком чисто, это смущает и настораживает. И Питер привык доверять своей интуиции. В отношениях с людьми он часто попадает впросак. Но никогда не ошибается в опознании наличия скрытых мотивов и прочих грязных секретов. И у этой женщины есть свой интерес. Что-то подсказывает, что не сугубо романтический. Должен ли он об этом беспокоиться? Сомнительно. Но стоит иметь в виду. Машина плавно заезжает на территорию леса, и уже вскоре Питер останавливается напротив того, что когда-то было его домом. Непохоже, что буря сюда добралась. По крайней мере, покосившийся на бок дом не выглядит разрушенным. Не более, чем он уже был. Питер переводит взгляд на Стайлза, тот все так же спокойно спит. Если бы не приоткрытые будто в вопросе губы и слегка нахмуренные брови, создавалось бы полное ощущение безмятежности. Питер зовет его, но парень не реагирует. Немного помедлив, он прикасается к лежащему у Стайлза на коленях рюкзаку. Рыться в чужих вещах не просто нехорошо, непозволительно. То, что парень вроде как сделал то же самое, никак Питера не оправдывает. И он, в отличие от Стайлза тогда, прекрасно отдает себе отчет в том, что делает. Но такой момент вряд ли еще представится. И как бы он объяснял, почему ему нужно взглянуть на ежедневник. И откуда ему вообще известно о наличии того в рюкзаке. Молния легко разъезжается, открывая вид на нехитрые пожитки. Там что-то было, и сейчас Питер узнает, что. Он пролистывает страницы, отмечая, что парень пытался разобраться в тех делах самостоятельно и даже выписывал какие-то новости. Но это не то, что его интересует. Посередине вместе с лентой закладки обнаруживается обычный лист, уже подсыхающий. Запах, исходящий от него все такой же яркий и как будто знакомый. Вряд ли Стайлз собирает гербарий, но и ничего противоестественного тут тоже нет. Питер чувствует разочарование, но не хочет ему поддаваться. Аккуратно укладывает ежедневник на место и застегивает рюкзак. - Просыпайся, дорогуша, - снова пытается Питер, но бесполезно. Какой-то совсем уж нездоровый сон. – Стайлз, - он слегка прикасается к его руке, и в ту же секунду парень открывает глаза. Удивленно хлопает ресницами на Питера, будто не понимает, как здесь оказался. – Надо было отвезти тебя домой. - Я крепко сплю, - невнятно бубнит он и тянется к стаканчику кофе. Кажется, ему холодно. – Где это мы? – вертит головой и замирает. – Ох... Это то самое? Зачем мы здесь? - Хочу, чтобы ты понял, - Питер достает сумку с заднего сиденья, вытаскивает папку и протягивает ее Стайлзу. – Это второй. Третий тоже есть, но с ним позже. - Ты не обязан... – Стайлз проводит пальцами по титулу, но не берет папку. – Мне не нужно... - Нужно. Читай, потом скажешь, что думаешь. Сон кажется все еще не отпускает Стайлза, он зябко поводит плечами, пьет свой кофе, гипнотизирует взглядом папку, лежащую поверх рюкзака. Когда он все же решается ее открыть, Питер выходит из машины, закуривает. Наблюдает, как парень переворачивает страницы и становится все более напряженным, его спина будто каменеет. В пожаре не было ничего сверхъестественного, но Питер догадывается, о чем можно подумать. Полиция провела свое расследование, сам он тогда конечно был не в состоянии этим заниматься. Может быть сейчас Питер и не выглядит как тот, кто выследил и покалечил кучу людей, а двоих и вовсе убил. Или как тот, кто потом лежал в дурке шесть лет в состоянии кататонии. Спустя столько времени доказательства найти было уже невозможно. Да и что бы он стал говорить полиции. Что нашел виновных по запаху? Департамент шерифа не смог бы выдвинуть обвинения на таких основаниях. Во всем конечно есть свои плюсы, они не смогли обвинить и Питера. Дикое животное взбесилось и нападало на людей, жутко, но такое случается. Охотники конечно знали, но слишком хотели сохранить перемирие с Талией, доказать ей свою непричастность. И она позволила закрыть его в проклятом «Доме Эха». Но не это было хуже всего. Теперь, по прошествии стольких лет, Питер думает, что решение было правильным. Черт знает, что он еще мог натворить в невменяемом состоянии. А там он действительно получил помощь, не от врачей, но все-таки. Но дальше... Они мать их обвинили в поджоге его погибшую жену, и Талия поверила. До сих пор верит, ведь это так удобно. Ведь если рассматривать версию Питера, то придется что-то делать. Проще объявить все, что случилось после пожара, помутнением рассудка. Забрать его дочь и отдать на воспитание чужим людям. Разрешить и ей поверить, что ее мать свихнулась и хотела всех их сжечь. Убить себя, а заодно и всю семью. Что потом поехала крыша и у ее отца. Малия никогда не говорила с ним об этом, она все еще держится отстраненно на семейных сборищах и конечно называет папой совсем другого человека. Питер выныривает из своих мыслей, смотрит на тлеющую сигарету, потом на Стайлза. Парень откладывает папку на приборную панель, вылезает из машины, подходит. И Питера обдает волной его сочувствия. - Это ведь сделал кто-то другой, - он смотрит пристально, можно проследить как мысли мечутся у него в голове. – Иначе бы ты не хранил все вплоть до вырезок желтой прессы. Что там в третьем томе? - Это все, о чем ты хочешь спросить? Тебя не волнует, что я способен на убийство? - Любой способен, разве нет? Если бы... – он не договаривает, но и так ясно. – Можно я зайду туда? Питер пожимает плечами. Что там можно увидеть и найти теперь? Ничего, кроме запустения. Дом остался как напоминание, каждому о чем-то своем. Обычно Питер приходил сюда, когда начинал сомневаться в том, что делает. Глядя, как Стайлз бродит по пустым комнатам с обломками старой мебели и обгоревшими досками стен, он лишь убеждается, что это место умеет по-особенному влиять на людей. Даже тех, кто не имеет к нему никакого отношения. Что там в его беспокойной голове? Эмоциональный фон парня кажется на удивление ровным. Стайлз останавливается возле разбитого окна на втором этаже и долго смотрит куда-то в даль, в зеленый массив деревьев. Чувствует ли он что-то своим чутьем друида, и есть ли оно у него. Он почему-то становится странно замедленным, как во сне. Отлипает от окна и идет обратно к лестнице. Питер выходит следом за ним из дома, но Стайлз не садится в машину, а напролом углубляется в лес сквозь кусты и ветки. Это не просто сиюминутная придурь, он идет целенаправленно. Прежде чем Питер успевает поинтересоваться, что происходит, волк предостерегает его. Он инстинктивно хватает Стайлза за локоть, и тот останавливается, неуверенно оборачивается. А потом с ужасом смотрит на яму, в которую чуть не угодил. Питер убеждается, что парень пришел в себя и отпускает его. Смотрит, как он заглядывает в яму и делает пару шагов назад, почти упираясь в Питера спиной. Нельзя сказать наверняка, но что-то подобное он уже видел. Похоже на сон наяву, или транс. О, вот оно что, ты совсем не понимаешь, что делаешь. Это забавно. Такой вариант Питер не рассматривал, но теперь он кажется очень даже подходящим. Стайлз смущенно переминается с ноги на ногу. Стоило дать ему поспать в машине еще хотя бы час или два. - Пойдем обратно, ты устал, - Питер разворачивает его за плечи и подталкивает вперед. - Спасибо, я и сам могу идти, - он раздраженно скидывает чужие руки. – Что теперь? Я все еще ничего не понимаю, кроме того, что вам что-то от меня нужно, - и явно не хочет обсуждать то, что с ним было. – Так может быть скажешь? Я что должен надеть плащ, вставить стеклянный глаз* и сам до всего додуматься? - Есть причина, почему мы не говорим тебе всего, - Питер старается быть мягким. К сожалению тон никак не изменит значения слов. – Судя по тому, что ты выбрал те дела и оставил на столе, ты понял, что в городе кое-что происходит. И до того, как ты попал в архив, мы думали, что ты... имеешь к этому отношение. - Чего? По-твоему, это все я сделал? – его реакция ожидаема, но возмущение такое жаркое, что Питер немного теряется. – Я даже не знаю, что это такое. Конечно, я уже становился причиной смерти людей... – Стайлз смотрит печально, но прямо, не отводит взгляд. – Теперь вы считаете, что любая смерть происходит по моей милости? - Стайлз, ну хватит. Я так не думаю, и они тоже. Но так совпало, ты приехал и это началось. И ты... - Конечно, ведь я единственный в это время приехал в город! – он останавливается возле машины и оглядывается. Кажется, размышляет, сможет ли добраться до дома пешком. - Ты что-то скрываешь, - Питер открывает ему дверь. – Не хочешь сказать, что? - Нет, - он вдруг будто замыкается. Но садится в машину, смотрит снизу-вверх. Его лицо такое бледное, что родинки на нем особенно выделяются. – Это вообще не имеет никакого отношения ни к вам, ни к тому, что здесь происходит. - Хорошо, - примирительно соглашается Питер. Возможно потребуется нечто большее. – Почему ты отобрал последние два дела? - Из-за тебя, - он криво улыбается. – Ты сказал мне свериться с лунным календарем. И я сверился. Сначала я просто заметил совпадение по датам, точнее некоторую периодичность. А потом вспомнил твою шутку. На шестой день, на девятый, на двенадцатый... Те два дела начинают новый цикл.