И не важно, что все, о чем он думает, не имеет смысла,
в темноте это не важно. В темноте разум беспомощен,
а логика всего лишь призрак. В темноте он думает кожей
Стивен Кинг «Мизери»
- Это бесполезно, - Лидия резко вскидывает руки, останавливается посреди дороги, и демонстрирует всем своим видом, что дальше она идти не намерена. – Если оно не хочет, чтобы мы его нашли, то я ничего не могу сделать. Мы битый час тут ходим, и я уже начинаю замерзать, - она плотнее закутывается в шарф, замирает как нахохлившийся воробушек. – Давайте выдвигаться обратно. - Детка, попробуй еще раз, - без особой надежды просит Питер. – Мы можем отойти подальше или вообще уйти, а потом найдем тебя. - Нет, Питер. Моя выносливость не безгранична, я всего лишь человек. Я согласилась уделить вам немного времени, а не шататься по лесу до утра. Если вы ребята готовы ночь не спать, а потом выходить на работу как ни в чем не бывало, то я не могу похвастаться такими способностями, - она разворачивается и медленно движется в обратную сторону. Оглядывается. – Или может быть ты завтра вместо меня будешь курировать мероприятие, пока я буду лежать в постели с температурой и холодным компрессом на лбу? - Лидия, от этого зависят жизни людей... - Не наседай на нее, - Скотт в своем репертуаре спасателя, конечно же. Или дело в том, что он готов встать на чью угодно сторону, если на противоположенной находится Питер. – С чего ты вообще взял, что это как-то связано с Неметоном? – бросает он через плечо, поравнявшись с Лидией. - С того, что Пэрриш в городе. Сомневаюсь, что он настолько соскучился по картошке из полицейской столовой, - Питер догоняет их. – Кстати, что это за история у них со Стайлзом, - как бы невзначай интересуется он и понимает по насмешливому взгляду Скотта, что небрежный тон никого здесь не обманул. – Просто спросил, не надо так смо... - Даже не начинай, - раздраженно обрывает его Лидия. – Ты как маленький ребенок, Питер, не успокоишься, пока не добьешься своего, - она приостанавливается, чтобы достать телефон и некоторое время что-то в нем ищет, хмурит брови. – Завтра я не смогу, загруженный график. Можем повторить попытку через день, но я не думаю, что получится. Отлично, стольких трудов стоило уговорить ее, чтобы она согласилась провести к Неметону хотя бы их со Скоттом, и все впустую. Проклятый упрямый старый пень! Несколько часов бесцельно потерянных в лесу. У Питера создается стойкое ощущение, что над ним насмехаются. Забавно будет, если в итоге окажется, что у сумасшедшего друида нет никаких проблем с определением местоположения древа. И что он с успехом проворачивает свои грязные делишки, сидя на пеньке. Как еще объяснить его неуловимость на грани с чертовщиной. Если Неметон способен перемещаться в пространстве, путать следы и отводить взгляд, то может и кого еще скрыть от посторонних глаз. Заверения Дженнифер о том, что древо все также пребывает в глубокой спячке, совсем не убедили Питера. Когда речь заходит о древних божествах, то глупо рассуждать о их положительных либо отрицательных качествах. Неметон не добрый и не злой, это как природа. А природе незнакомо чувство справедливости. Ей нет дела до чьей-то там смерти. Даже если речь идет о созданиях самого древа. Иначе бы Пэрриш вернулся раньше и предотвратил это. Цербер и в прошлый раз не особо переживал о убиенных существах и вмешался только тогда, когда заподозрил непосредственную угрозу для своего ненаглядного пня. Плевать ему было на оборотней, он даже Тео ничего не сделал. Его волновала только Лидия, и ее статус «проводника». Не значит ли это, что и сейчас он руководствуется теми же принципами? Последние пару дней лес уж слишком спокоен, чего не скажешь о волке. Питер старается игнорировать это, ему не до того. Все его мысли крутятся вокруг омеги. Зачем он приходил? Пытался что-то подслушать или правда хотел сдаться? Нет, хотел бы, так бы и сделал. Но это странно, прежде они никогда не забирались так далеко в центр, предпочитали пугать людей на окраинах города. А учитывая, что он пришел среди бела дня, то точно был в человеческой форме. Что жирно намекает на его разумность. Одичавшие оборотни так себя не ведут. Возможно все дело в его компаньоне. Будь он один, уже бы слетел с катушек без стаи. Они конечно посмотрели по камерам, но омега не дурак, чтобы так легко себя обнаружить. Питера бесит, что они вообще вынуждены тратить на него время. Ну ворует он еду в магазинах, ну заставляет периодически обмочить штаны редких ночных прохожих. Он ни разу ни на кого не напал. Но нет же, охотники уперлись. Мол сегодня он обнес мясную лавку, а завтра разорвет на части человека. В том-то и дело. Сколько уже наступило таких завтра, а жители Бикон Хиллс все еще ходят целые. Только вот омеги за все время так и не попытались выйти ни с кем на контакт. Отсюда возникает закономерный вопрос. Что они вообще здесь делают? Что-то ищут? Или чего-то ждут... Спустя полчаса уже целенаправленных блужданий, они выходят из леса к дороге, где Питер оставил машину. И оказываются в совсем недружелюбном месте. Стоит переступить незримый порог, отделяющий лес от пригорода, как застывшее ночное спокойствие обрывается словно по щелчку пальцев. Скотт настороженно водит головой из стороны в сторону, пытаясь определить, откуда исходит опасность. Наверняка сказать нельзя, но выглядит он именно так. Сам же Питер чувствует лишь нахлынувшее с новой силой беспокойство волка. И тоже начинает оглядываться в поисках причины. Ее нет. На дороге безлюдно и по ощущениям, они единственные нарушители спокойствия на всю округу. Но тем не менее, волк беснуется, как будто учуял кровь. Это бессмысленно. Ветер то поднимается, то утихает, накидываясь резкими порывами. Питер останавливает взгляд на Лидии, беспокойство усиливается. Она замерла возле машины, ее волосы взметаются и опадают. Отсутствующий взгляд наводит на самые нехорошие мысли. Серьезно? Сейчас? Когда Питер подходит к ней, она вцепляется в его руку. На мгновение кажется, что она закричит, но этого не происходит. - Началось, - шепчет Лидия, ее взгляд мечется и должно быть видит то, что простым смертным недоступно. – Что-то в темноте. Что-то происходит. В темноте одно похоже на другое, - фраза звучит знакомо, будто Питер где-то уже это слышал. Хотя все, что вещает Лидия в своем бессознательном бреду имеет сходство. Но, к сожалению, не смысл. – Нельзя оставлять его там. - Что началось, милая? – осторожно спрашивает Питер. Иногда ему кажется, если в такой момент правильно задать вопрос, то можно узнать больше. Или еще больше запутаться. – Лидия, посмотри на меня, что началось? - Ветер поднимается, - ее взгляд затуманивается и вновь становится осмысленным. – С меня хватит, я хочу домой в теплую кровать. А ветер действительно набирает обороты, как бы еще одну бурю не схлопотать. Питер оглядывается на Скотта, но тот только пожимает плечами и забирается на заднее сиденье. Переднее как обычно в безвозмездном владении Лидии, и вряд ли кто-то бы осмелился оспаривать ее права. Особенно когда она замерзшая, уставшая и очень злая. Зато она едет спать, а Питеру еще полночи куковать в бессмысленном патруле с МакКоллом. Есть тысяча и один способ провести это время гораздо полезнее. Он даже начинает мысленно перечислять варианты, чтобы отвлечься от навязчивого рычания волка на границе сознания. Не выводи меня. Мы с тобой оба знаем, что охотникам будет только в радость продырявить нам бок. Но волк не унимается. Питер знает, чего он хочет, и это полный бред. Он не собирается потакать ему и идти на поводу у волчьих глупостей. Еще и Скотт всю дорогу сверлит взглядом затылок и даже не пытается загасить свою тревожность. Кажется, Питер погорячился, когда решил, что их чудесный истинный альфа дорос до своего статуса. Пустующая благодаря ночи дорога позволяет им весьма быстро доставить Лидию домой. Скотт пересаживается вперед, хочет что-то сказать, но передумывает, утыкается в свой телефон. У них еще часа три на обход территории. Которые он потратит, шатаясь по буреломам, с парнем своей дочери. И отбиваясь от проклятой волчьей почти истерики, прекрасно. Он быстро проверяет сообщения от Арджента, но там ничего нового. Вчера они выставили из леса какого-то подростка, который потерял телефон и заблудился в трех соснах. Вот и весь улов. Пацан, прощающийся с жизнью сидя на бревне в темноте. Когда на него вышла толпа вооруженных мужиков, он наверно и с содержанием прямой кишки попрощался... Питер резко тормозит и замирает. В темноте одно похоже на другое. Правильно, Лидия уже произносила эту фразу. Когда говорила о Стайлзе. Да вашу мать. - Что? – Скотт откладывает телефон, уловил смену настроения и уже напрягся. - Буди Айзека, кажется наш патруль отменяется. *** Темнота обволакивает, забивается в горло и не дает дышать. Стайлз старается выплюнуть ее, но ничего не выходит. В приступе паники все полезные советы исчезают, остается только страх неминуемой смерти. Он отчаянно скребет шею, стискивает ее заледеневшими пальцами. Перед глазами плывет красное марево. Неясно, как он может в этой тьме хоть что-то разглядеть, но четкий яркий цвет собственной крови повсюду. Металлический привкус во рту вызывает тошноту и головокружение. Стайлз пытается приподняться, но его так мотает из стороны в сторону, что начинает казаться, будто это комната кружится вокруг него. Словно гравитация в этом маленьком пространстве утратила свою силу, и теперь его унесет черт знает куда. Если бы у него осталась способность хоть что-то соображать, то он непременно придумал бы этому состоянию название. Но в данной ситуации определяет это для себя как абсолютное хреново. Потому что стоит ему вдохнуть в себя хоть немного воздуха, как все внимание переключается на скачущие в неистовстве стены и мебель. Стоит слегка себя уравновесить, как боль раскалывает голову на части. Стоит ей чуть поутихнуть, как приступ тошноты скручивает его. После чего конечно сердце ускоряется до немыслимых пределов и вновь не дает ему дышать. Ветер бьется в окно с таким усердием, словно делает это намеренно. И в его завывании Стайлзу слышится голос того человека, который насмехается над ним и советует поискать получше. Если бы только он мог разозлиться, это бы ему помогло. Но страх так силен, что получается только заплакать. Тому человеку всегда мало. Мало собственного пистолета, мало убийств, мало страданий. Хватит! Чего тебе еще надо?! Стайлз даже не знает, кричит ли в действительности, или же это очередная мысль, бьющаяся у него в голове, которая вот-вот взорвется и разлетится на мелкие кусочки. На какой-то момент все затихает, и появляется слабая надежда, что это закончилось. Есть небольшая вероятность, что отец дома и можно до него докричаться. Он зовет, или ему кажется, что зовет. В воцарившейся тишине не расслышать ни собственного голоса, ни спасительного ответа. Стайлз переворачивается на спину и тут же понимает, что совершил ошибку. Кровь заливается в горло, и он закашливается. И подскакивает от резкого стука. Ничего еще не закончилось. Ветер беснуется там за окном. А здесь Стайлз сидит на полу и предпринимает вялые попытки остановить кровь. Сначала он решил было, что опять расшибся, и поджившая губа треснула. Потом предположил, что выбил зуб или сильно прикусил щеку. Но нет, проклятая кровь хлещет из носа и не собирается останавливаться. Он задирает голову, но вспоминает, что так делать нельзя. Тем временем, у него уже вся шея в крови и частично футболка. Стайлз приподнимает ее и протирает лицо, все равно она уже испорчена. Лучше бы я в обморок упал, и сидел бы хоть в колодце, хоть глубоком космосе, похрен. И хотя он как-то смог справиться с тошнотой и немного выровнял дыхание, сердце все еще колотится в бешеном танце. Боль все еще стискивает его голову изнутри, а любое движение вызывает такие вертолеты, каких у него не было после самых жестких студенческих попоек. Гудение, неизвестно когда появившееся в ушах, - но укоренившееся настолько, словно так было всегда, - нарастает. И чувство, что что-то сейчас произойдет, расползается вместе с ним по всему телу. Стайлзу даже кажется, что он видит, как воздух вокруг идет рябью. А потом он слышит треск и инстинктивно отскакивает в сторону. Как раз перед тем, как окно разбивается, осыпая его мелким крошевом осколков, и ветер влетает в комнату, сбивая со стола стаканчик. Стайлз зачарованно наблюдает, как разлетаются в разные стороны маркеры и ручки, уворачивается от ножниц. И сидит, привалившись к стене и опасливо поглядывая вверх на окно, сквозь которое ветер шныряет туда-сюда, принося и унося обратно листья. Листья с дерева, которого нет. Я должен посмотреть... Это все еще кажется сном. Нет такого ветра, который разбивает окна. Неоткуда взяться этим листьям. Не может быть там человека, который закрыт в камере на всю оставшуюся жизнь... Только вот он все еще стоит под окном. Светлячки окружают его сутулую фигуру настолько плотно, что создается впечатление, будто и сам он сплошь состоит из них. Стоит и светится посреди пустой улицы, и никто кроме Стайлза этого не видит. Разве может такое происходить в реальности. Он вытирает кровь тыльной стороной ладони, но та так и течет из носа ручьем. Ветер треплет его волосы и пихает то в спину, то в грудь, то в бок. Стайлз еле держится на ногах, стоит, пошатываясь, вцепившись в подоконник скользкими от крови пальцами. Красные отпечатки ярко выделяются на белой поверхности. И выглядит все так, словно тут была бойня. Как из него вообще может выходить столько крови, и почему она до сих пор не кончилась. Если не отрывать взгляда от дрожащих побелевших пальцев, то можно забыть, что там снаружи его ждет... что? Смерть? Человек внизу поднимает руки, и светлячки взлетают. Стайлз отшатывается от окна, порывается его закрыть. Но закрыть разбитое окно невозможно. Это заставляет его запаниковать и снова свалиться на пол. Где светящиеся твари конечно настигают его и облепляют со всех сторон как в фильме ужасов. Стайлз кричит, машет руками, но стряхнуть их с себя не получается. Он не знает, хотят они сожрать его, выпить его кровь или еще чего. Все тело трясет от мерзких трепещущих прикосновений множества крылышек и тонких цепких лапок. Сквозь заунывное гудение сначала слабо, а потом все сильнее прорывается звук мобильного телефона. Стайлз уцепляется за него как за спасательный круг и ползет к кровати, зажмуривается, но желтые пятна все равно мельтешат под веками фантомными следами, въевшимися в сетчатку. Он вытягивает руку вверх, шарит по одеялу и наконец хватает орущий и жужжащий телефон. Отобразившийся на экране номер Питера, вызывает желание нервно заржать. Вместо этого он с минуту безудержно трясется в рыданиях, пока не удается выровнять дыхание настолько, чтобы произнести внятно хоть слово. И только тогда принимает вызов, оставляя смазанный отпечаток пальца на стекле. - Стайлз? – голос Питера какой-то нарочито ровный. И почему-то приносит спокойствие. И тишину, прерываемую только ветром, все еще гуляющим по комнате. Стайлз оглядывается – ни светлячков, ни осколков на полу. Следы крови на подоконнике все еще на месте, но окно целое. Створки монотонно бьются друг о друга. Ну все, я сошел с ума. - Чего тебе? – отвечает он чуть погодя. Старается не звучать слишком жалко, но получается с трудом. – Стало скучно в патруле? - Вообще-то да... Почему ты плачешь? – конечно, это же Питер, беспардонно задавать неудобные вопросы – его тайное хобби. Или явное. - Пошел ты, - Стайлз поднимается и бредет обратно к окну. Выглядывает и сползает рядом по стене. Там никого. Пусто. Значит ли это, что там никого и не было. И что, если тот человек теперь в доме... Створка хлопает так, что начинает беспокоить, не разобьется ли окно в действительности. – Опять это ваше волчье дерьмо? Меня немного смущает, что ты настолько осведомлен о моих физиологических процессах. - Не настолько. Просто понял по интонации, - звучит довольно мягко, не издевательски. – Так что случилось? - Тебе совсем незнакомо чувство такта? Я тебе объясню. Например, ты делаешь вид, что не замечаешь, что кто-то плачет, чтобы этот парень не чувствовал себя последним слабаком. - Ты напуган. - Я не знаю, что я увидел, - со вздохом отвечает Стайлз и раздраженно вытирает кровь свободной рукой. – Не знаю, реально ли это. Я даже не уверен, что сейчас с тобой разговариваю. Что я... – не сплю. Нет, если так рассуждать, то опять... Сердце снова вспоминает, как быстро оно умеет биться. Ветер стучит и чем-то скрипит. Словно кто-то поднимается по лестнице. – Как ты думаешь, возможно сбежать из федеральной тюрьмы? - Теоретически?.. – Стайлз не знает, что на это ответить. Питер видимо воспринимает молчание по-своему. – Ясно. Сейчас передам трубку Скотту, пообщайся с ним пока что. Стайлз немного отвлекается, размышляя, что там делает Скотт. Все это выглядит не менее дико, чем разбитое окно, которое осталось целым. Прежде разрывающая головная боль превращается в ноющую и тупую. Она пульсирует, подгоняя стекающую из носа кровь. Вроде бы напор уже не такой сильный. Не уровень старины Квентина*, хотя декорации подходящие. Голос Скотта в трубке взволнованный, но никак не удается разобрать ни слова. Стайлз отнимает телефон от уха и всматривается в горящий экран. Светлый прямоугольник с пятном посередине расслаивается на множество прозрачных частей. И выпадает из рук. Под потолком взметаются и опадают листья, хочется закрыть глаза, чтобы никогда их больше не видеть. Но делать этого нельзя. Тогда грань между сном и реальностью сотрется окончательно. Тогда я точно не смогу проснуться обратно. По дому кто-то ходит, но Стайлзу уже наплевать. Ветер наполовину сорвал занавеску и треплет ее как белый флаг на шесте последнего выжившего. Таковым он себя и ощущает. Надолго ли... Шаги на лестнице уже такие отчетливые, что не спутаешь ни с чем и не спишешь на ветер. Дверь дрожит, и ручка несколько раз поворачивается, прежде чем поддается. Стайлз замирает, смотрит расширившимися от ужаса глазами на пузырьки собственной крови, зависшие перед ним в воздухе. Дверь распахивается и ударяется о стену. Но в проеме нет того человека, только взлохмаченный Питер. Он стоит, пригнувшись, держится рукой за косяк и как будто не может войти. Это забавно выглядит, и Стайлз позволяет себе тихо рассмеяться. Кровь разбрызгивается и парит вместе с листьями, занавеской, и прочей ерундой, что решила полетать. Питер что-то кричит ему, прикрывает лицо локтем, нелепо движется вперед в комичной полусогнутой позе. За его спиной Скотт тоже пытается проникнуть в комнату, не очень успешно. И Стайлз вдруг понимает – это ветер. Какова должна быть его сила, чтобы оборотни едва могли ему противостоять. - ...хватит! Стайлз, прекрати! – слова наконец долетают до него. А чуть погодя доходит и их смысл. Питер опускается на пол рядом с ним и вцепляется ему в запястья. Трясет. Он думает, это я, но это... Листья кружатся, составляют меняющиеся как в калейдоскопе узоры. Ветер скидывает с полки книгу и перебирает страницы, будто что-то ищет. Вокруг творится полная вакханалия, и они хотят, чтобы он поверил, что сам это сделал? Даже мысль об этом настолько пугает его, что тело становится чужим, непослушным и вялым. Но Питер упорно продолжает дергать его и орать. - Я ничего не делаю! – выпаливает Стайлз из последних сил. – Оно само! - Делаешь, дорогуша. Ты должен успокоиться и остановить это. Давай, ты можешь, - резко сменившийся тон окончательно сбивает с толку. Стайлз беспомощно смотрит в горящие синим глаза и закусывает соленую от крови губу. Все еще так красиво. Как не должно быть. Питер вдруг отпускает его, вздыхает. – Ясно, не можешь. Прости, Стайлз, - он размахивается и влепляет оплеуху. Не так уж и больно, возможно потому, что все тело и без того словно провернуло через мясорубку. Но очень обидно. Питер прикладывает руку к его пылающей щеке и саднящее чувство испаряется как по волшебству. А рука остается и перемещается к нему на затылок, где задерживается подольше. Вытягивает боль и приносит какой-то сонный приятный покой. Прикосновение теплое и как будто бережное. Стайлз спохватывается, осознавая, что Питер применяет к нему свои гребаные волчьи фокусы. От этого почему-то неуютно и неловко за то, как это хорошо. Он пытается отстраниться, но Питер лишь хмыкает и удерживает его за плечо, пока не заканчивает причинять непрошенное добро. Стайлз отводит глаза и встречается взглядом со Скоттом, который все еще стоит на пороге с ошалевшим выражением лица. Вяло улыбается ему. - Господи, что здесь произошло? – Скотт нерешительно заходит, осматривает перевернутую вверх дном комнату. – Столько крови... - Как оказалось, мой нос способен вырабатывать ее в несчетных количествах, - Стайлз делает попытку приподняться, но быстро сдается. Комната все еще кружится вокруг него, хотя уже и не так рьяно. – Я в порядке, Скотти. - Ага, рассказывай, - глупо конечно, кто поверит, что человек, пять минут назад истекающий кровью и устроивший ураган в собственной спальне, в порядке? Даже Скотт на это не купится. Он бросает странный взгляд на Питера, топчется на месте. – Пойду осмотрюсь. Так все-таки это закончилось? Или только началось... Раньше ему требовалось прикосновение руки для пробуждения, а теперь что? Кто-нибудь будет ходить за ним с ложкой как дурацкий самый медленный убийца* и тюкать по лбу при малейшем дуновении ветерка? Стайлз прислушивается к дому, он больше не кажется опасным. Скотт ходит по комнатам, а Питер шумит водой в ванной. Ровно до этого дня Стайлз думал, что не может быть ничего хуже колодца, - не считая самой причины его появления, - но оказывается, что очень даже может. Он смотрит на собственноручно учиненный беспорядок и просто не верит, что способен на подобное. Что я еще могу сделать? Вызвать извержение вулкана? Питер возвращается из ванной и кропотливо протирает ему лицо и шею мокрым полотенцем. Осматривает, будто только что написал на нем картину и вот-вот отправит в галерею. Остается довольным и усаживается рядом. В любых других обстоятельствах было бы трудно представить Питера Хейла, сидящего на полу. Стайлз хочет провалиться под землю, от того, каким участливым он выглядит. Насколько понимающий у него взгляд. И как хочется привалиться к его плечу в поисках спокойствия. - Ну хватит уже, чего ты так распереживался? – Питер добродушно улыбается, чуть сползает по стене, так что их головы оказываются на одном уровне. – Подумаешь, ветерок поднял. Ничего страшного. - Но мне страшно, - Стайлз неосознанно придвигается. – Я видел то, чего здесь не было, спал наяву, и в результате... Может быть я просто схожу с ума. Я не могу верить тому, что вижу или слышу. Не могу верить самому себе. - Тогда верь мне, - это такое легкое, незатейливое, и в то же время ужасное предложение. Нельзя же вот так разбрасываться словами. Это выглядит как обещание. – Я никогда не обманываю. - Сказал самый честный человек на земле. Где-то плачет один дьявол, обыскивая дырявый карман, в который спрятал твою душу, и понимает, что его облапошили. - Осторожнее, Стайлз, я могу подумать, что ты слишком много обо мне знаешь. Внизу хлопает дверь, и Стайлз слегка вздрагивает. Он понимает, что это всего лишь Скотт вышел на улицу, но все равно чувствует себя удушающе уязвимым. И настолько растерянным, запутавшимся в своих страхах и переживаниях. Смертельно уставшим от того, с какой скоростью меняется его жизнь. Невозможно уследить и проконтролировать. Рассматривая спокойное, почти умиротворенное лицо Питера, он будто пытается заглянуть глубже. Добраться до сути его сопричастности. Что он знает? Что ему на самом деле нужно? Его расчетливая натура вряд ли позволит ему так расточительно тратить свое время на чужого человека с кучей проблем, как ментальных, так еще и сверхъестественных. Это до сих пор занимает мысли Стайлза с того самого дня. Как и то, другое, о чем он старается не думать рядом с Питером. Оборотни абсолютно точно не умеют читать мысли, но чужие эмоции распознают прекрасно. И с легкостью отличают ложь от правды... Стайлз не врал тогда, просто сказал не все. И теперь навязчивая идея, насколько это было очевидно, не дает ему покоя. Он не хочет снисходительного отношения к себе, и тем более пристрастного отношения. Но почему-то получает его, что злит и слегка расстраивает. Я такой особенный только по той причине, что несуществующее дерево отщипнуло от себя кусочек силы и вложило в мое слабое тело. Только ею в нем и можно кого-то заинтересовать. Без того оказался бы он в особом отделе? Стал бы Питер с ним возиться? Вряд ли. Так что да, все упирается в силу. Может быть Марин права, и он не сможет с ней справиться... Дженнифер другая, она называет это талантом, говорит, что его нужно развивать. Что он и так получил к нему доступ настолько поздно, что еще немного и его неиспользованный потенциал растворился бы в обычной жизни. Но разве это так плохо? Обычная жизнь ему нравилась, она была простой и понятной. Не заставляла блуждать в темноте в поисках какой-то там искры познания. Не приводила к нему кого-то до такой степени двойственного, что вышибает землю из-под ног. Он ощущает это как странное чувство в солнечном сплетении. Время от времени оно просто возникает. Стайлз стал различать его, словно вибрации в разной тональности. Все они немного похожи, с еле заметными нюансами. Наверно можно это натренировать. Скотт всегда очень громкий и четкий. Кира похожа на радиоволну. Мэтт едва слышен и как будто не до конца настроен. Тео... все еще звучит опасно, но не для Стайлза. Все они имеют эту свою другую сторону, и при том ощущаются довольно целостными. Но не Питер. Стайлз думает, что это как-то связано с волком и возможно с пожаром. Спрашивать будет некорректно, а наблюдать за ним неуютно. Стайлз бросает на него короткий взгляд и усмехается. Это вообще нормально, что Питер сидит тут на полу и опять разрисовывает стаканчик? В темноте почти не видно, что это за очередное художество, но оборотням с их зрением свет не требуется. Входная дверь снова хлопает, и вскоре Скотт поднимается к ним. Останавливается посреди комнаты и задумчиво чешет щеку. - Питер, давай выйдем, - тон такой серьезный, что Стайлза опять подмывает рассмеяться. - Чтобы он продолжал лелеять свои фантазии о сумасшествии? – Питер закрывает маркер, кидает в стаканчик, ставит его на стол и одним плавным движением оказывается на ногах. – Нет уж, говори здесь. Нам не нужен очередной локальный ураган. - Я позвонил отцу, - осторожно начинает Скотт. – Если и можно сбежать из федеральной тюрьмы, то это не наш случай. Сидит как миленький, - он отводит взгляд. Значит не было никого под окном. Стайлз отрешенно думает, что это не такие уж и фантазии. – Но кто-то здесь был. Он скрывает запах, но я эту дрянь за версту учую. Эллисон пользуется таким же... не знаю, что это. Вся клиника им провоняла. - О, так ты в курсе, - Питер отвлекается от своего приступа наведения порядка на столе и вскидывает брови. - Я же не идиот. - Не замечал за тобой тяги к бытовому садизму. Или все же мазохизму? – он выглядывает в окно и закрывает створки. - Мне просто нравится нервировать Айзека. Это их проблемы, что они прячутся по углам как подростки, - слишком уж непринужденно отзывается Скотт. Погодите. До Стайлза только сейчас доходит. Эллисон это та самая Эллисон. Та, о которой Скотт бесконечно трепался по видеосвязи, и из-за которой имел обыкновение впадать в излишнюю степень влюбленного отупения. Он не присылал ее фотографий, но Стайлз помнит карточку на доске в доме Лидии. Ясно, у всех здесь какие-то свои секреты разной степени тяжести. Спать не хочется, но навалившаяся слабость все еще не позволяет взять верх над своим телом. Возможно от потери крови, но Стайлз сомневается, не настолько много ее вылилось, как он навоображал от страха. Сейчас же и его сознание, и взгляд приобрели небывалую ясность. Скотт и Питер планомерно возвращают на места все вещи, которые были снесены ветром. Здорово конечно, что отец не застанет бардак, когда вернется. Но лучше бы они ничего не трогали. Их нарочитая небрежность в отношении ночного гостя не обманывает его. То, что они его не обсуждают, наводит на подозрения, что это может быть серьезно, и Стайлза просто не хотят пугать лишний раз. Будто я маленький и теперь не смогу уснуть без включенного ночника. Это одновременно раздражает и умиляет. То, как они многозначительно переглядываются и слишком уж дружелюбно себя ведут. Потому что Стайлз знает – они как минимум терпеть друг друга не могут. Но не знает, по какой причине. Когда речь идет о Питере, это может быть что угодно. Для человека, умеющего выводить людей из себя одним только взглядом или невзначай брошенной фразой, не составит особого труда испортить отношения даже с таким добряком как Скотт. Который как раз закончил прибираться и теперь смотрит на Стайлза, видимо раздумывая, стоит ли оставлять его одного. Выуживает телефон из кармана и пишет кому-то сообщение. - Я хочу еще пройтись по району, вдруг что замечу, - в его голосе проскакивают виноватые нотки. - Ничего, Скотти. Отец наверно скоро вернется. Я еще немного посижу и лягу спать. Иди. Они оба по очереди покидают комнату. Стайлз вяло приподнимает руку на прощание, а следом делает попытку приподнять и себя. Путь до выключателя становится долгим и муторным. А включив свет, он разворачивается, чтобы осмотреть спальню на предмет оставшихся кровавых улик, чтобы не тревожить отца. И замирает. На занавеске висит одинокий лист, вполне себе настоящий. Стайлз также медленно и неповоротливо возвращается к окну. Снимает лист и вертит его между пальцами. Ах ты дрянь, никак не оставишь меня в покое. Он вдруг чувствует такую злость, которой не позволял себе уже давно. Рвет несчастный лист на мелкие кусочки и яростно отряхивает ладони о штаны. Ему хочется что-нибудь сломать и уничтожить, но на это совершенно нет сил. Если он закричит, то точно кто-то услышит. Вот бы сейчас оказаться на вершине горы или еще в каком безлюдном месте, где бы никто не помешал ему выражать накопившуюся агрессию. Сдергивая с кровати испачканный кровью пододеяльник, он чуть не надрывает ни в чем неповинную ткань. Кидает его на пол и еле справляется с порывом хорошенько потоптать бесформенный ком ногами. В своей ярости он даже не замечает, что больше не один в комнате. Поэтому, когда поднимает взгляд и видит Питера, то вздрагивает всем телом от неожиданности. Зачем-то кидается в ванную, но оказывается пойман и крепко зажат в его руках. И все равно предпринимает отчаянную попытку вырваться. Ему не обидно, что не выходит, оборотень сильнее обычного человека. А уж тем более – уставшего расстроенного Стайлза. Обидно то, как он смотрит. И как этот взгляд завораживает. Это просто невыносимо. И бесит. И хочется от него спрятаться. Стайлз упрямо вертится и пинается коленями, пока не устает и от этого. И против воли расслабляется. Похоже на тот раз в доме Хейлов, когда он до смерти испугался непонятно чего в лесу и чуть не свалился в обморок. Нет, не похоже, это в точности, как тогда. Не считая того, что теперь эти чертовы объятья еще и смущающие. Сраное нейролингвистическое волчье программирование! Гребаный гипноз! - Тебя ни на секунду нельзя оставить, дорогуша, - тихо говорит Питер, наглаживая его по спине. Его ладонь слишком теплая, и от нее хочется спать. – Сколько злости. Если продолжишь так сжимать зубы, то понадобится дантист. Это дорого. Лучше отправлю тебя на курсы управления гневом. - Нахрен ты вернулся? – хочется нагрубить по инерции, но злости уже нет. – Что ты опять делаешь? - Пытаюсь тебя успокоить, - он еле заметно улыбается, чуть ослабляет хватку. – Мне не нравится чувствовать столько отрицательных эмоций рядом с тобой. - А что тебе нравится чувствовать рядом со мной? Боль от ножа, который в тебя воткнули? – Стайлз может и не хотел поднимать эту тему, но как же достало. Питер как будто не осознает, каким уязвимым заставляет его себя чувствовать. – Меня бесит, что ты постоянно что-то для меня делаешь. Бесит, что я в долгу перед тобой. Я же не тупой, тебе что-то нужно. Что я могу дать тебе взамен? - Остановимся пока на том, что я беру оплату в кофе-валюте, - Питер выпускает его и отступает на шаг. - Прекрати. Ты говоришь о несоразмерных вещах, - разве похоже, что этот разговор шуточный? Стайлз прикладывает руку к шее и смотрит ему в глаза. Надеется, что взгляд достаточно пронзительный. – Что это такое? Зачем в действительности это было? Твои глаза тогда... Кто из вас это сделал? - Я не знаю, Стайлз. Возможно, мы оба. Как теперь выкинуть это из головы? Вот же козел. Это звучит двусмысленно, - как и весь Питер конечно же, - и заставляет его поскорее закрыться в ванной. Стаскивая с себя испорченную футболку, Стайлз думает, что придется ее выбросить. Он забирается под душ и надеется, что, когда выйдет, комната будет свободна от обоих. Его все еще пошатывает, и приходится сесть вниз, бездумно поливая себя из шланга. Стайлз приваливается лбом к холодному бортику ванной, смотрит, как вода стекает по коленям. Старается не перебирать в голове дикие события этой ночи, не анализировать поведение Питера и свои на него реакции. Если бы он мог просто забыться. Но тогда это грозит тем, что он уснет в ванной и с огромной вероятностью утопится. Ему лень даже отрегулировать температуру воды до приемлемой, и легче просто вылезти. Так или иначе, ему придется уснуть. Хватит бояться. Можно подумать, что-то изменится, если он оттянет это до утра. Стайлз одевается в чистый комплект из шкафчика и разглядывает в зеркало свои синяки под глазами. А потом и тот другой, на шее. Сейчас он кажется довольно обидным. До какого-то момента его это совершенно не волновало. Ладно, до одного конкретного момента. Всего лишь метка. Он же исчезнет. В темной комнате тихо и спокойно. Наверно Питер выключил свет, когда уходил. Стайлз вздыхает и бредет к своей кровати... Чтобы увидеть волка, как ни в чем не бывало сидящего рядом с ней. На стуле стопкой сложена одежда и пиджак небрежно перекинут через спинку. - Ты что издеваешься надо мной? – Стайлз переступает через его хвост и укладывается спать. – Ты же понимаешь, что это идиотизм? Чего ты удумал? Сторожить тут меня? – он свешивает руку, чтобы отпихнуть его подальше, но волк уворачивается и запрыгивает на кровать. Придавливает своим весом и нагло устраивает голову у него на груди. – Да что за волчий терроризм! Слезь с меня! – но волк только очень по-питеровски закатывает глаза и неожиданно облизывает щеку. Стайлз перехватывает и зажимает его пасть с обеих сторон. – Я тебе это припомню. Смотри, чтобы отец не пристрелил тебя, когда вернется. Забыл, что я здесь не один живу? Чего ты молчишь? Ах да, ты же не умеешь разговаривать, - волк обиженно отворачивает морду. – И что ты ко мне привязался, нигде от тебя не спастись... Он дотягивается до телефона и быстро набирает сообщение отцу. «Придешь меня проверять, не пугайся. В моей кровати волк». Стайлз вздыхает и чешет поганца между ушами. Глаза закрываются, но телефон пищит в руке и временно отгоняет сон. «То есть Питер?» Возможно ему только чудится насмешка, у текстовых сообщений нет интонации. Если отбросить условности, то в его кровати лежит мужчина. Не просто какой-то мужик, а Питер, который позволяет вести себя с ним как с собакой. Если он превратится в человека, то будет еще и голым. Господи, это какой-то парад издевательств. «То есть волк, пап». Стайлз выключает звук и прячет телефон под подушку. Надо признать, это уютно. Сон наваливается, такой же мягкий, как шерсть под пальцами. Стайлз скатывается в него быстро, как с горки. И не видит ни колодцев, ни светлячков, ни прочих тревожных атрибутов повседневности. Только поле, покрытое травой с россыпью росы.