Когда с тобой происходит что-то чудесное, потом
обычно приходится за это платить. И цена, как правило,
бывает высокой. Очень высокой
Стивен Кинг «Бессонница»
После буйства, учиненного ветром, - нет, не ветром, - оглушающая тишина обступает лес, но Стайлз знает, что это временно. Такое не могло остаться незамеченным. А значит, скоро здесь будут другие. Много людей, которые тоже могут пострадать. И кто окажется в их числе? Круг из рябины наверняка смело подчистую. Как скоро Тео будет здесь? Как скоро кто-нибудь из Хейлов выберется посмотреть, что происходит в их лесу? Охотники должно быть все еще патрулируют, что если среди них будет Крис Арджент? Или кто угодно другой, это не важно. Что если полиция... Что если мой отец. Стайлз стоит над бессознательным телом Эллисон и думает, скольких жизней ему может стоить сопротивление. Промедление. Скотт никогда мне не простит. Но дело не в Скотти. Дело в том, что он делал, как он думал все, чтобы не тянуть в это никого. А в результате все обернулось так, что сам привлек внимание множества людей. Другие друиды не могли не заметить всплеск силы, как и оборотни. И у него совсем нет времени, чтобы подумать и вынести правильное решение. Такое, после которого он смог бы жить дальше. Его охватывает мерзкое чувство, что все повторяется с ним, как проклятый урок, который он не удосужился выучить. Эллисон смотрит в небо отсутствующим взглядом и даже не подозревает, что ее придется принести в жертву. Неужели этого ты хочешь? Возможно, обращаться к Неметону глупо. Что этому древнему божеству до людских страданий, до обрывающихся неправильно и не вовремя жизней. Стайлз видел это в водовороте прошлого, пронесшегося мимо него за считанные секунды. Богам нет дела до того, что происходит на земле. Даже если один конкретный бог врос в эту самую землю корнями и питается ее сутью. Стайлз наклоняется над Эллисон, сгибает свое одеревеневшее непослушное тело, разлепляет высохшие и потрескавшиеся губы. Он просит ее проснуться и помешать. Избежать. Пожалуйста, не дай мне причинить тебе вред... Нет здесь никого, кто мог бы помочь. Все, кто придет сюда, станут очередными жертвами. Нельзя победить демона, который принял облик того человека. Если уж весь ветер, который поместился в довольно обширный резервуар не смог с ним справиться. Если тело его состоит не из плоти и крови. - Слишком долго, может мне это сделать? – спрашивает кто-то. Стайлз поворачивает голову и почти слышит, как скрипит воображаемый шарнир в горле. Бариста, видимо бывший все это время где-то поблизости, останавливается возле того человека, который по-прежнему держит на своем лице улыбающуюся маску. Стайлз думает, что даже не запомнил его имя из файла. Но теперь это вряд ли хоть чем-то бы помогло. – Я устал ждать. - Даже не думай, все испортишь, - маска чуть колеблется, лицо становится совсем пластиковым. – Нужен друид, чтобы открыть дверь. Мейсон не справился, предпочел отдать свою никчемную жизнь вместо того, чтобы забрать чужую, и теперь прохлаждается в дурке. Но тебя может ждать участь еще менее завидная. Вы, люди, так нетерпеливы. Ты и представить себе не можешь, как долго я сидел, кропотливо выверяя цепочку событий, которая привела меня наверх. Сидел в месте столь неприглядном и безлюдном, что научился ценить даже такое раздражающее ожидание перед решающим моментом, - голос его, хриплый и сухой, становится все менее похожим на человеческий, отдает чем-то застарелым и давно умершим. – У меня много времени, мое время вечно. Но видишь ли, Стайлз, здесь скоро и правда будет много других людей. Я слышу, как они идут с разных концов леса. Неметон не будет путать их на этот раз. И с ними случится то, чего ты больше всего боишься. Стайлз вздрагивает от этих слов и от чувствительного удара под колени. Он выставляет руку и еле удерживает вторую. Лезвие ножа замирает в дюйме от бока Эллисон. И требуется много, очень много усилий, чтобы оно не пошло дальше, не прорезало тонкую ткань ее рубашки и не вошло в незащищенную плоть. Как только кровь коснется корней дерева, все будет сделано. Дальше она побежит и наполнит их. Неметону не нужны трое, хватит и одной охотницы, которая обладает особенной кровью. Стайлз знал это с самого начала, но не мог понять. Да и сейчас не особо осознает ее значения. Но это не важно. Очнись. Пожалуйста, очнись. Он ищет в ее глазах заблудившееся сознание, зовет его обратно. И на мгновение Стайлзу кажется, что ему удается. Зрачки движутся, и он видит во взгляде туманный и слабый призрак узнавания. Еще чуть-чуть... В тот момент, когда взгляд становится достаточно осознанным, кто-то хватает его руку и с силой давит. И Стайлз не может сопротивляться, у него больше нет сил на это. Израсходовав все и даже больше, теперь безрезультатно пытается подключиться к резервам, что были у него все это время, таились в нем, ждали. Но уже поздно. Поздно бывает только в одном случае. Стайлз боится, что на сей раз это тот самый случай. Кто-то может отправиться на тот свет. Если бы Питер был здесь... Но хорошо, что его здесь нет. Там, среди гортензий, у него еще есть шанс остаться... Каким? Для Стайлза все происходит медленно, как во сне, время для него растягивается, как резина. Отпущенная, она наберет немыслимую скорость и приведет к необратимым последствиям. Но в действительности все уже происходит, и нет никакой возможности это остановить. Рука опускается под давлением, хватает одного рывка и нож погружается в тело. Он слышит стон, видит ужас и обвинение в глазах Эллисон. Но смотрит она не на него, куда-то мимо. А у Стайлза нет сил, чтобы повернуться и проследить ее взгляд. Он может лишь тупо пялиться на кровь, струящуюся под его пальцами, окрашивающую их в темно-красный, почти черный. И сбегающую дальше. Туда, где она неминуемо достигнет своей цели и соприкоснется с корнями дерева. - Мы так не договаривались, - искаженный голос того человека звучит словно со всех сторон. - Мне плевать. Я здесь не за тем, чтобы смотреть мелодрамы и слушать возвышенные речи. Я не могу побаловать себя ожиданием. Волки скоро будут здесь, один маячок уже сработал. Мы дали тебе достаточно времени, больше, чем ты просил сначала. Так что не упрекай нас, что мы не были такими уж терпеливыми, - Стайлз с удивлением осознает, что говорит за его спиной и держит его руку женщина. И он знает, на что она способна. – И в конце концов, разве итог не соответствует запросу? – он не видит ее лица, но знает, что она ухмыляется. - Кейт... за что? – в голосе Эллисон столько обиды и боли, но вовсе не физической. Это боль от предательства со стороны близкого человека. Страшная и жестокая боль. - Прости, детка. Нельзя стоять на обоих берегах реки одновременно, - Кейт наклоняется, все еще удерживая руку Стайлза, сдвигая ее вверх. И он понимает, чего она добивается. Если вытащить нож, кровь побежит быстрее. А Эллисон умрет гораздо раньше. Раньше, чем он потеряет сознание от накатывающей паники. – Я долго наблюдала, как ты мечешься от нас к волкам. Не можешь занять правильную сторону. Вы с Крисом слишком мягкотелы для этой работы. Когда ты нашла в себе достаточно ума, чтобы уйти от Скотта, я подумала, что у тебя еще есть шанс. Но потом тебя опять потянуло обратно. Запретный плод сладок, а волки так горячи. Можешь мне не рассказывать, я знаю, - она проводит свободной рукой по волосам Эллисон, убирая их со лба. Жест нежности превращается в издевку. – Они могут заставить тебя думать, что они хорошие. Что они добрые. Но в любом случае, волк хочет только твоей плоти. Трахает он тебя или же убивает. Все они – убийцы. - Но это ты сейчас убиваешь человека, - шепчет Стайлз, каждое слово приносит ему боль, легкие горят от отсутствия воздуха, который отказывается в них поступать. - Нет, милый, - она сжимает его руку и с силой дергает вверх. – Это ты. Еще один неопытный друид свихнулся от своей силы. А может быть, он задумал все с самого начала. Да, наверно так и было. Бедный Мейсон попал под раздачу ради исполнения чужого жестокого плана. Так что, - она встает и отходит. – Мне пришлось пристрелить этого друида. Как же жаль, что я не успела спасти Эллисон. Думаю, это будет терзать меня всю оставшуюся жизнь. Очень недолгую... Стайлз слышит выстрел, но боль пронзает его не сразу, а как-то постепенно. В его замедленной реальности пуля впивается в спину неторопливо. И он чувствует, как она вращается словно бур, просверливая место под лопаткой. Как ломает на своем пути преграды из кожи, мяса и костей. Как останавливается и застревает где-то там внутри. Именно в это мгновение Стайлз понимает. Неметон хочет, чтобы он кое-что сделал. Но суть проста – он лишь винтик в этой системе. Лишь резервуар, который можно наполнить силой и заставить действовать для достижения одной конкретной цели. Но даже если он умрет сегодня, все повторится. Дерево найдет другого, чтобы двигать свой незамысловатый сюжет в нужную сторону. Стайлз не уверен, что хотел бы этого. И не уверен, что выживет. Он хотел бы упрямо встать на своем, из чувства противоречия не позволить произойти тому, что должно. Сдохнуть, но не сдаться. Только вот сдохнуть он может в любом случае. А что потом? Еще шесть мертвецов через какой-то промежуток времени? Ради чего тогда умерли предыдущие? Ради чего умирает Эллисон. Есть дверь, но замка на ней уже нет. И я открою, но сначала... Он подползает к Эллисон и дотягивается до ее раны. Да, действительно пригодилось. Пальцы складываются чертовски медленно. Под ними кровь, которой слишком много. Но она выходит и выходит. Она должна остановиться. Стайлз просит ее и просит дерево. Остановись. Тебе хватит. Она не обязательно должна умирать, если тебе нужна только кровь. Остановись, и я выпущу. Ответ приходит к нему незамедлительно и благосклонно. Не то чтобы можно особенно надеться на благосклонность, выставляя условия древнему божеству. У него просто нет сил, чтобы заставить это работать. Даже мысль о покачивающихся на ветру гортензиях и затухающем волчьем взгляде не в состоянии включить это. Утекающая на его глазах жизнь не открывает внутренние резервы. Стало быть, реальность с каждым разом меняется так, чтобы у него был лишь один выбор. Волки скоро будут здесь... Да, но недостаточно скоро. Демон в облике того человека оттаскивает Стайлза от Эллисон и прикладывает его ладонь к гладкой поверхности пня. Он говорит что-то, но его слова больше не имеют значения. Потому что он ошибался. Неметон хочет совершенно другого. Стайлз приподнимается, сдвигает руку, несколько секунд смотрит на кровавый отпечаток, который быстро впитывается и исчезает на испещренном годичными кольцами срезе. Расфокусированным взглядом он отмечает, как напряглись плечи того человека. Как Кейт проверяет свой телефон и хмурится. Как чуть дальше Кира пытается прорваться через невидимый барьер. Как скучающе переминается с ноги на ногу бариста. Когда Стайлз рисует на пне знак, его глаза загораются. Синие, как у Питера. Глаза убийцы. Так вот кто... Он видит, как ликование на маске того человека сменяется удивлением, а потом и злостью. Что-то пошло не так, да? Все всегда идет не так, как мы рассчитываем. Дерево под рукой становится мягким, податливым. Чтобы Стайлз мог проникнуть внутрь его и повернуть воображаемую ручку. Потянуть за нее, распахивая дверь в неприглядное место, где были заперты и другие. - Давай, ты обещал, - Кейт протягивает руку к тому человеку. – Он не может больше ждать. - Я обещал, что он получит это, если я освобожусь. Но я все еще не могу выйти за пределы этого места, а значит Хейлы подстраховались. Придется твоему отцу справляться самому, - неясно, о чем идет речь, и Стайлз слишком занят, чтобы попытаться осмыслить. Сутулая фигура делает к нему пару шагов и останавливается. – Что ты делаешь, Стайлз? - То, о чем ты и просил. Выпускаю... Я всех выпущу. И буду надеяться на то, что они слишком этому обрадуются, чтобы никого не прикончить. Стайлз снова может дышать, и боль пока не возвращается к нему. Но знает, что приглушенная чарами дерева, она ждет. Как только последний знак будет начерчен, Неметону незачем будет поддерживать в нем жизнь. А дальше я сам по себе. Никакого больше волшебства. Оно уже было потрачено на то, чтобы Эллисон ненадолго, но обрела возможность к регенерации. Ровно до того момента, пока ее ранение перестанет быть таким серьезным. За это было заплачено, больше платить нечем. Бедный бариста, еще не осознавший, что именно с ним произошло корчится на земле. Фигура того человека подергивается и разлетается на множество светлячков. Вместе с ней исчезает и барьер, сдерживавший лису. Кира оказывается возле пня так стремительно, что Стайлза обдает потоком наэлектризованного воздуха. И только Кейт стоит посреди поляны все еще не готовая поверить, что ее облапошили. Не заключай сделок с демонами, если не хочешь, чтобы тебя обманули. - Забирай Эллисон и уходите, - быстро говорит Стайлз, когда Кира присаживается возле него на корточки. – Я буду в порядке, - зачем-то врет он. - Конечно будешь. Я же говорила, он всегда приходит, потерпи немного, он уже близко, - Кира проводит рукой по его спине, чтобы забрать боль и хмурится. – Что это... - Не важно, идите, - Стайлз не смотрит на нее, только на изломанную фигуру на земле. Он уже видел превращение, но это нечто иное. Вряд ли парень понимал, чего хотел. - Он что-то придумает, ты не умрешь, - Кира встает и подхватывает за руку ничего не соображающую Эллисон, которая все еще испепеляет взглядом Кейт. После того, как они скрываются в лесу, до Стайлза наконец доходит. Кира говорила не о Питере. Не его она ждала. Есть только одна весомая причина, чтобы их маленькая лиса согласилась оставить раненного, ради которого сюда и пришла. О боже... Стайлз вцепляется в корни и пытается встать, но действие волшебной анестезии подходит к своему неминуемому концу. Он смотрит на тени, разбредающиеся по поляне и понимает, что видимы они лишь для него. Да, они предпочитают уйти, скрыться в лесу. Но не зверь, который наконец получил и свободу, а заодно и свои глаза обратно. Одному Неметону известно, сколько он томился в темнице коридоров переплетенных корней. Сколько лет провел в этой нереальной тюрьме. И насколько он на самом деле голоден... Изменения несчастного баристы уже слишком явные, чтобы Кейт их не заметила. Она выпускает несколько пуль по наполовину сформировавшему звериному телу. Но время теперь ускорилось. Пули вонзаются в быстро растущую тушу и тут же выталкиваются ею обратно. Падают и теряются в лиственном ковре. Кто-то явно нарушает законы физики и чего еще, судя по тому, что масса его тела уже вдвое превышает изначальную. Кейт это почему-то не пугает. С холодной деловитостью она снимает арбалет со спины и взводит его. Стрела летит в уже вставшего на дыбы, и оттого кажущегося еще более огромным зверя. Слюна стекает по его распахнутой пасти, из которой вырывается пока что довольно тихое предупреждающее рычание. Вот и кровожадная тварь, точь-в-точь, как в его снах. И я сам ее выпустил. Хорошо, что Кира ушла. И плохо, что придут другие. Что придет Скотт. Стайлз старается не потеряться в своей боли, сковавшей всю его спину. Не лишиться сознания. Закрою глаза – уже не вернусь. Кейт отстреливается от зверя, пока не осознает, что стрелы не причиняют ему вреда. Гигантская лапа просто смахивает с себя арбалетные болты как зубочистки. И тогда она наконец бросается бежать, кидая за спину световую гранату. Что весьма опрометчиво. Зверь слишком долго был слепым, и временное возвращение в это состояние приводит его в ярость. Рык, который он издает, уж точно оповестит всех оборотней в округе, куда соваться не стоит. По закону подлости именно туда они и сунутся. Один конкретный точно сунется. Потому что Скотт такой. Стайлз прижимается к корням и слышит песнь Неметона. Дерево исторгло из себя все неправильное и радуется этому освобождению. Хоть кто-то здесь чему-то радуется. Он не просит у источника, но чувствует, как крупицы силы сквозь пальцы проникают под кожу и несутся по артериям, позволяя ему оставаться в сознании, но не остановить собственную кровь. Однако ему еще повезло. А вот Кейт не может похвастаться подобным везением. Самонадеянно было злить проснувшегося зверя, как и предаваться страху, убегая от него. Стайлз не может этого почувствовать, но знает – запах страха очень привлекателен для зверя. Который настигает Кейт в два счета и придавливает лапой к земле, наверняка ломая при этом кости. Ему кажется, он даже слышит хруст и следом за ним отчаянный крик. Совсем недолгой. Если бы Кейт не была такой сукой, Стайлз бы возможно ей посочувствовал. Но вид того, как зверь расправляется с ней, не вызывает в нем ничего кроме отвращения. И какого-то мрачного удовлетворения, где-то очень глубоко, в той части его души, которую он никому и никогда бы не хотел показывать. Разве что Питеру, он бы понял. Крики быстро стихают, а зверь все еще голоден и зол. Он направляется к Неметону, оскалив измазанную в крови морду. Рыщет, скользя по Стайлзу невидящим взглядом. Но уже не потому, что слеп. А потому что дерево скрыло себя от него, а вместе с собой и Стайлза. Как и во сне, ноздри зверя раздуваются. Он чует кровь и чует ненавистное дерево, в котором был заточен. Несколько раз обходит вокруг, принюхиваясь. Взгляд его уже вовсе не тупой, а очень даже осмысленный, разумный. Припадая к земле, он скалится в зловещей животной улыбке, демонстрируя острые зубы. Готовится к прыжку. И Стайлз знает, что барьер если и остановит его, то только на время. И он хотел бы отползти, но сил на это уже не остается. Только на то, чтобы держать глаза открытыми и не упасть в последний в этой жизни колодец. Тео выскакивает из-за деревьев и застывает. Сначала от вида растерзанных останков Кейт, а после, когда видит того, кто это с ней сделал. Стайлз знаком показывает ему не подходить. Потом вспоминает про отличный слух оборотней и проговаривает то же самое. Если не мешать зверю, то он не тронет. Нерешительность на лице Тео борется с желанием прийти на помощь. Но потом появляется Скотт, и его не уговорить остаться в стороне. Ему не объяснить, что опасность угрожает не его лучшему другу. Что лучше не привлекать внимание зверя, не дразнить его. Стайлз не знает, что еще сделать, поэтому просто кричит во все горло. И с ужасом осознает, что не издает ни звука. То ли сил совсем не осталось, то ли Неметон не позволяет ему. Не дает себя обозначить. И остается только смотреть, как Скотт идет вперед, сверкая красными глазами и угрожающе рыча. Но дальше все совсем путается и происходят вещи, которых Стайлз не мог ожидать. В полуобморочном состоянии он наблюдает, как на поляну выбегают Дерек и Лора. И сама Талия Хейл. Но не Питер. Он спит среди гортензий. Спит нехорошим, неправильным сном... Два альфы и несколько оборотней против одного одичавшего разъяренного зверя – может быть и не так плохо. Но недостаточно, чтобы его усмирить. Если только не случится чуда. И нечто подобное действительно происходит. Потому что к этой жуткой вечеринке присоединяется цербер. Во всей красе, объятый пламенем и совершенно невозмутимый. Мысленно Стайлз смеется над этим, но на деле может выдавить лишь слабую улыбку. Питер говорил, что Пэрриш вернулся не просто так. Что ж, он оказался прав. Неизвестно, какой вред мог зверь причинить Неметону. Но видимо мог. Стайлз смотрит, как цербер теснит зверя все дальше и дальше от поляны. Наверное, страх огня присутствует во всех живых существах, даже таких жутких и древних. Но Стайлз больше не думает об этом. Мысли заплетаются, а глаза застилают синие соцветия. Не оставляй. Не оставляй меня, когда я только тебя нашел... Чьи-то руки подхватывают его и тащат, от них еще больнее. Странно, ведь они пытаются забрать это. - ...посмотри на меня. Стайлз, оставайся со мной, - голос Скотта доносится откуда-то сверху. Веки такие тяжелые, но он делает усилие и приподнимает их. – Вот так, смотри на меня. - Питер там... – шепчет Стайлз. - Он едет, потерпи немного, - Скотт говорит странно, и становится ясно, что он лжет. - Скотти, ты совсем не умеешь врать. Никуда он не едет. Он спит... Гортензии... – ему все труднее держаться на поверхности, под ногами уже разверзлось холодное и привычно темное нутро колодца. – Синее может никогда не стать красным. Никогда... - Он бредит, - это Дерек, Стайлз слышит, как хлопает дверь. Слышит шум мотора. – Клади на заднее сиденье... Ты дозвонилась? - Нет. Телефон отключен, как и полчаса назад, как и два часа назад, - раздраженно отвечает Лора. – Я говорила тебе, с ним что-то случилось! - С ним всегда случается одно и то же. Он теряет телефоны, забывает их где попало. Думает только о своей великолепной персоне. - Не теперь! - Хватит, - холодная сталь в голосе Талии заставляет Стайлза поежиться даже тогда, когда, казалось бы, сил не остается вообще ни на что. – Не о Питере стоит сейчас беспокоиться. Меня больше интересует, откуда взялась та тварь. - Это я выпустил... – виновато и почти беззвучно произносит Стайлз, но все его прекрасно слышат. – Неметон так хотел... Зверь мешал... Мешал ему... Теперь не мешает. Теперь... Теперь он сможет восстановиться. Чего к сожалению, Стайлз не может сказать о себе. Он шатко балансирует на грани сознания, и бессознательное перевешивает. Боль придавила его к сиденью своей когтистой лапой, то и дело вонзаясь все глубже и глубже. Он боится раствориться в ней, исчезнуть в ней. Больше никогда не увидеть Питера. Почему сейчас, когда он поверил, что может быть счастлив. Что может наконец жить дальше. Что может позволить себе кого-то полюбить... Стайлз слышит тяжелый вздох Скотта и понимает, что все его печальные мысли выкатываются наружу в бессвязном бормотании. Но он не в силах себя остановить. Его сожаление так велико, оно сильнее боли, сильнее подступающей смерти. Рука Скотта зажимает рану на его спине и удерживает на месте, но больше ничем не помогает. Это он тоже говорит, но Скотт и сам знает. - Почему я не могу забрать его боль? – спрашивает он у кого-то. - Ты шутишь? – горячая ладонь Дерека опускается рядом почти невесомо и чуть дергается. – Ты не шутишь... Мам, попробуй ты. Стайлз не видит, но по звуку догадывается, что Талия перебирается на заднее сиденье. Он отстраненно думает, что это за машина. Наверно какой-нибудь минивэн с большим салоном. Сиденье, на котором он лежит, довольно просторное. Колени Скотта под его щекой тревожно подрагивают. Это он еще не знает про Эллисон. Или знает? Где она? Увела ли Кира ее в безопасное место? Кто-нибудь позвонил Крису Ардженту? Стайлз не может остановить свой срывающийся поток мыслей. Они скачут с одного на другое. Сквозь мутную завесу накатывающей сонливости он слышит голос Талии, которая просит его помолчать. Что ж, даже если Скотт чего-то не знал, то теперь он в курсе. Нужно было стоять на своем, нужно было лучше объяснить, что Эллисон в опасности. Но Стайлз и теперь не мог ни до кого толком донести, что Питеру нужна помощь. Что он один там среди гортензий. Глупый затуманенный болью мозг отказывается формировать слова правильно. И эту боль не может забрать ни истинный альфа, ни Талия Хейл. Никто. Стайлз решает просто не обращать на нее внимания. Он думает о поцелуе, который был у него утром. О руках, которые нежно держали его и обещали ему. О синем-синем волчьем взгляде, завораживающем и настолько красивом. Как удар молнии. Как удар молнии. Что-то подобное могло случиться с ним лишь однажды. Но почему так поздно. Он бы так хотел узнать эту любовь, познакомиться с ней поближе, дать ей завладеть собой. А вместо этого он опять висит над колодцем и чувствует спиной холодное дыхание. Интересно, там в темноте встретит ли он кого из них. Увидит ли Фрэнки или свою маму. Будет ли там хоть кто-нибудь. - Ох, господи... Стайлз, пожалуйста помолчи. Ты не умираешь, - врет Скотт. Рука исчезает с его спины, и Стайлз осознает, что машина остановилась. – Помоги его вытащить. Свет бьет ему в лицо, и никак от него не защититься. Каталка, на которую его укладывают, жесткая и дребезжащая. Скотт бежит рядом, придерживая его. И несмотря на то, что боль он забрать не может, его присутствие помогает оставаться в этой реальности чуть дольше, чем Стайлз бы мог рассчитывать. Он слышит предложение вызвать Дитона, поступившее, - кажется, - от Дерека. И вот этого никак нельзя допустить. Стайлз повторяет и повторяет как мантру, что этот хрен не заслуживает доверия. Пока Скотт устало не уверяет, что они не будут вызывать Дитона, и что Талия уже позвонила Дженнифер... В больнице очень холодный свет. А руки Мелиссы теплые и добрые, но очень обеспокоенные. Стайлз думает, что все это напрасная трата нервных клеток. И что опять причиняет всем неудобства. В обычном состоянии он вряд ли счел бы свое умирающее тело за неудобство... Все вокруг становится каким-то прерывистым. Что странно, ведь его уже никуда не везут, движение остановилось. Но свет мигает, и люди появляются и исчезают рядом с ним. Вроде бы на короткое мгновение он даже видит лицо отца и слабо улыбается ему. Голоса разговаривают с ним и друг с другом. Свет гаснет, чтобы вновь вспыхнуть, сосредоточиться на его лице и раздражающе остаться там. - Дорогой, ты... помочь ему... попробуй... Скотт, все... – слова Мелиссы долетают с перерывами как из сломанного проигрывателя, а Стайлзу тесно. Тесно в своем уставшем от боли теле. - Мам, я не... -то не так... – Скотт говорит так отчаянно, что Стайлзу жаль его. – Мам... Мам! Это так по-детски звучит. Немного смешно. Что Скотт будучи взрослым, будучи оборотнем, - будучи истинным альфой, - просит маму о помощи. Взывает к ней как к высшей инстанции. Потому что родители всегда кажутся нам теми, кто всегда поможет. К сожалению, иногда это не работает. От настоящих монстров нельзя спрятаться под одеялом. А мамы не обладают способностью возвращать к жизни умирающих друзей... Стайлз оглядывается в невесомости, но вокруг темнота. Больше никто не держит его за руку. Но его волнует только то, что теперь он не видит Питера спящим среди гортензий. Значит ли это, что он в порядке. Или, что и его уже не спасти. Эта мысль так ранит, хотя боли уже нет. Заглядывая в темную и бесконечную каменную трубу колодца, Стайлз сомневается. Я не обязан туда падать. Нет никаких существенных причин для этого. За исключением той, что его тело уже вероятно отказалось поддерживать в себе жизнь. Он ждет холодного света в глаза, ждет писка аппаратов жизнеобеспечения, к которым его должны были подключить. Голоса, который позовет его вернуться. Голоса Питера. Но дожидается только обволакивающей и тянущей вниз темноты. На какое-то время Стайлз совершенно пропадает, теряется в своем сознании, позабыв, кто он и зачем. Но что-то не дает ему упасть глубже. Что-то не хочет, чтобы он достиг дна колодца и остался там навсегда. То место, в котором он оказывается, похоже на странное пространство из сна, где он преследовал призрака. Оно какое-то плоское, двухмерное. И Стайлз в нем ощущает себя таким же. Словно вырезанным из цветной бумаги человечком. Или из опавшего листа. Он шелестит ногами по полу и движется к плоскому свету от плоского фонаря. Под ним никто не стоит, но светлячок кружит у нарисованной лампы с подрагивающей и потрескивающей раскаленной спиралью. Стайлз отводит от нее взгляд, потому что чувствует противный зуд в своем плоском теле и не может почесаться. Светлячок шелестит крылышками, призывая следовать за собой. Плоские пятна света расходятся в темноте и исчезают где-то за ее пределами. Возможно, идти на его свет не самая хорошая идея. Скорее даже целиком и полностью ужасная. Но больше Стайлз не знает, куда бы он мог пойти. В его голове пусто. Видимо все мысли ранее повыскакивали, а новые не спешат образовываться. Он делает шаг в темноту, потом другой. С каждым пройденным отрезком идти становится легче. В какой-то момент он снова ощущает себя объемным, почти настоящим. Вот как, проклятое дерево еще не выпило из меня все соки. Я еще зачем-то нужен. По мере того, как он поднимается по невидимым ступеням, голова проясняется. И в нее тут же с охотой запрыгивают все страхи и сомнения. Что там наверху? Свет? Этот или уже тот... Боли он все еще не чувствует, и это наводит на весьма печальные выводы. Светлячок зависает над ним, делает круг и приземляется Стайлзу на палец. Он подносит руку к лицу, чтобы рассмотреть своего проводника получше, но тот уже испарился, будто и не было. Но и той кромешной тьмы тоже нет. Стайлз пробирается сквозь серый туман, пытаясь разглядеть в нем очертания... чего? Здесь ничего и никого нет. Но это не совсем так. Песнь возникает и обрушивается на него со всех сторон. В ней он слышит и понимает все. И жалеет, потому что уже знает – он забудет это. Как и множество того, что получал в своих снах и терял по пробуждении. Возможно, наступит такой момент, когда ему будет позволено вспомнить. Если конечно он не превратится в одну из теней, что водят хороводы вокруг прошлого. Песнь замолкает, и в ее отсутствии Стайлз слышит свое имя. Произнесенное очень далеко, но отчетливо. Оно эхом гуляет по туманной пустоте. Отдается от ее белых, как больничные стены, границ. *** Время немыслимым образом замедляется, Питер слышит, как секундная стрелка на его наручных часах делает один четкий ход и замирает. Это длится по ощущениям совсем недолго. Но реальность становится очень странной и запутанной. Тем не менее, такое состояние подталкивает волка зашевелиться. Питер слышит сначала его легкое ворчание, а потом и полноценное угрожающее рычание. Боль в спине исчезает, чтобы появиться с новой силой, когда стрелка возобновляет свое стремительное тиканье. И одна абсолютно ясная мысль влечет за собой другие. Пугающие в своей очевидности. Джерард не просто решил воспользоваться случаем и избавиться от него. Особого ума не требовалось, чтобы понять, он предпримет какие-то меры. Особый отдел раздражал Джерарда с самого его основания. Он был против, но оказался в меньшинстве, когда это обсуждалось на совете. Но дело в том, что Питер ожидал каких-то интриг и хитрых манипуляций. Почему-то ему не приходило в голову, что охотники осмелятся действовать напрямую. И в этом была моя ошибка. Больше Питер так не ошибется, если конечно выживет. Надо было поубивать их, когда была такая возможность. И границы его совести были раздвинуты достаточно, чтобы осуществить это. Но время упущено очень давно. А теперь оно упущено дважды. Все было спланировано. Они выманили его из города, это не может быть совпадением. И Питер злится на себя за то, что не прислушался к волку. Не прислушался к Стайлзу, ведь он просил. Не ходить на встречу, остаться с ним. К сожалению, Питер принял это за обычную прихоть, нежелание отрываться, когда у них все только наладилось. И совсем забыл, что Стайлз живет в своем особом мире, наполненным предчувствиями, которые витают вокруг него в информационном поле и пристают к нему как назойливые комары, жужжащие над ухом перед сном. Желающие отведать его крови. Крови... Питер совсем забыл, что Стайлз – друид. И что-то произошло с ним. Что-то, что причиняет ему боль. Волк рычит на эти мысли и пытается выбраться, но плотная завеса аконита не позволяет ему. Он словно застрял в мешке и бесполезно скребет когтями по его внутренней поверхности. Питеру удается добраться до коробки спустя бесконечно долгие и растянутые несколько минут. Он опрокидывает ее, но уже в процессе понимает, что это дохлый номер. Таким же дохлым могу стать и я. Коробка слишком легкая, и тряпье, посыпавшееся из нее, подтверждает его опасения. Концентрация аконита в воздухе увеличивается. Питер понимает это по тому, как с новой силой затуманивается его разум и кружится голова. Он прислушивается – охотники наверху смеются и говорят на отвлеченные темы. Просто ждут, пока все будет кончено. Удар бутылки о стол кажется слишком громким, а старческий кашель Джерарда – совсем далеким. Где-то на грани слышимости шумит мотор проезжающей машины. Питер пинает ногой коробку уже от накатившей злости. Хотя и понимает, что тратит последние силы на бессмысленные движения. Или все-таки имеющие смысл... Гвоздь, торчащий из доски на том месте, где прежде стояла коробка, выпирает достаточно, чтобы им можно было воспользоваться. Питер подползает к нему и медленно, чертовски медленно в своем опьяненном состоянии, принимается за дело. Волокна веревки поддаются по одному. У него почти получается, когда неправильный отравленный сон таки добирается до него и накрывает с головой. Питеру снятся зеленые луга, усыпанные фиолетовыми цветами. Снится зеркальная роса на сочных стеблях травы. Она крупная и соленая на вкус, как слезы человека, который требует вернуться. Но Питер забывается в воспоминании о нежности, пришедшем к нему как робкий испуганный зверек. В теплых руках, перебирающих его волосы. В мягких губах, обещающих и обещающих ему всю свою любовь. Ему так нравится это плавное покачивание на волнах спокойствия и доброй, как кроткая улыбка, открытости. Слова льются на него как нега, их так много, и они так наполняют предвкушением счастья. Не самим обретением, но твердыми предпосылками к нему. И так неправильно, так противоестественно звучит среди всей этой благодати крик. Резкий, как направленный порыв ветра. Хлесткий, как оплеуха, бьющая наотмашь. Питер вздрагивает на полу и с облегчением чувствует, что свежий неотравленный воздух наполняет его легкие, со скрипом запуская пока слабый процесс регенерации. Волк рычит ему открыть глаза. Но сделав это, Питер видит над собой растрепанную и очень злую банши в розовой шелковой пижаме. И конечно же босиком. Дежавю настигает его. Словно недостаточно одного раза быть разбуженным ее криком. И возвращенным в этот чертов мир, который упорно желает от него избавиться. Словно его долг перед ней грозится стать неоплатным и пожизненным. - Извини, Питер, но я могла выбрать только одного из вас, - говорит Лидия, помогая ему подняться, и смысл ее слов не сразу доходит до него. – Выбрала того, кто был к смерти ближе, чем я могла допустить. В следующий раз умирайте как-нибудь по очереди. А лучше вообще не умирайте, это мешает мне спать. Ну и Джексон конечно тоже не в восторге. - Вы опять вместе? – со смехом спрашивает Питер, поднимаясь за ней по лестнице и отмечая общий бедлам, учиненный ее криком. - Не твое собачье дело, - огрызается она, а потом оборачивается и смотрит странно. – Это уже произошло, понимаешь? Я ничего не могла сделать. В темноте одно похоже на другое, - знакомый тон не сулит ничего хорошего. Наверху в доме один охотник полулежит у стены, струйка крови стекает из его уха. Еще двое валяются на заднем дворе. Никто не мертв, но Лидия не церемонилась. И только Джерарда нигде нет. Старый хрен и тут умудрился ускользнуть. Питер чувствует остаточный запах его крови и почти видит след, уходящий за дом, где была припаркована его машина. Самая живучая крыса на корабле... Ничего, с ним Питер разберется позже. Когда поймет, насколько он зол. Настолько ли, чтобы позволить себе вспомнить то, что он забыл. Он знает, что что-то забыл. Уже очень давно. Просто не хочет это трогать. Оно слишком темное и способное вернуть к жизни чудовище, которое он закопал глубоко внутри, похоронил вместе с... Лидия останавливается рядом с домом, чтобы сорвать несколько синих цветов. Трудно сказать, зачем она это делает, но Питер решает не вмешиваться. Он с удивлением рассматривает брошенный с открытой дверью фургон доставки цветов. - Ты приехала на этом? – Питер не может сдержать смеха. – Скажи, что ты угнала его. Ради меня еще не угоняли машины. Жаль, что это не труповозка, было бы иронично. - Ты пытаешься спросить о другом, - Лидия отмахивается от него букетом и идет четко к тропинке, ведущей вверх по склону, где все еще припаркована машина Питера. – Боишься узнать. - Я бы почувствовал, - деланно спокойно отвечает он. Мысли еще слегка затуманены, и ему действительно страшно думать о той боли в спине, которой теперь нет. – Если бы... я бы почувствовал, - твердо повторяет Питер. - Да? И что же ты чувствуешь, - она кладет букет на заднее сиденье и пристегивается. - Ничего, - пустоту. Питер с ужасом осознает это и слышит скулеж волка на границе проясняющегося сознания. – Лидия. - Поверь мне, я отправила к нему всех, до кого смогла дозвониться. Ты должен понимать, это было в том состоянии, когда я не вполне отдавала отчет своим действиям, - она демонстрирует историю вызовов, все сделаны несколько часов назад. – Но главное, я отправила Скотта. А значит, с ним все хорошо. Питер одалживает ее телефон, потому что его трубку забрали охотники. И принимается звонить по списку в истории. До Скотта он не дозванивается, до Пэрриша тоже. И Кира недоступна. Тео и Дерек сбрасывают звонок. Но вот шериф Стилински отвечает после череды длинных гудков. И теперь Питер знает, куда должен ехать. Но не совсем понимает, что делать. Он так злится на себя, что не замечает, как прибавляет и прибавляет скорость, пока Лидия не пихает его локтем в бок. Да, она права. Это уже произошло. Торопиться некуда. Стилински сказал, что Стайлз в стабильном состоянии после операции. Стабильно бессознательном. Питер не спрашивает, кто стрелял. Он знает. Я убью эту суку. Теперь точно убью. Для этого не надо взывать к спящим монстрам. Крис конечно не простит, да и черт с ним... Они добираются до больницы в гробовом молчании. Лидия только изредка кидает на него виноватые взгляды. Сочувствующие взгляды. И мать ее так, любящие взгляды. И здесь время возвращается в свой нормальный ритм. А Питер наконец чувствует хоть что-то, кроме давящей на солнечное сплетение пустоты. Тео нервно курит возле входа в больницу. Питера обдает волной его раскаяния, как только он встречается с ним взглядом. И это первый раз за все время, когда он улавливает от него нечто подобное. Нечто настолько привычное и обыденное для нормального человека, и настолько же несвойственное его асоциальной личности. Но Тео быстро отгоняет это от себя и коротко отчитывается обо всем, пока они идут по больничным коридорам. Лишь сухая выжимка событий, которая для Стайлза была гораздо длиннее. И больнее. Питер только морщится от мысли, что Кейт нельзя прикончить дважды. Но мрачно радуется такому стечению обстоятельств. Как только они поворачивают к палате, Скотт вскидывается со своего места рядом с шерифом и грозно идет им навстречу. - Где ты нахрен был, когда он так нуждался в тебе?! – Скотт хватает его за отворот пиджака и тянет, ткань трещит под его когтями. – Он думал, что умирает! И все, чего он хотел, это увидеть твое гребаное лицо в последний раз! Ты... – он замолкает, заметив Лидию и останавливает взгляд на букете. – Стайлз говорил про гортензии, мы думали он в бреду... После. Питер раздраженно стряхивает с себя его руку и идет дальше. Он оставляет Лидии привилегию рассказать про его злоключения с Джерардом. Оставляет позади свое желание кого-нибудь убить. Оставляет на шерифа каких-то людей, которые не хотят пропускать его в палату. Чтобы войти и наконец прикоснуться к своему человеку. Взять его за руку и развязать на ней ленту испачканного в земле и чужой крови бинта. Приникнуть губами к подживающей отметине на запястье. И убедиться, что Стайлз все еще здесь. Что никто его не отобрал. Что жизнь в нем не остановилась. Только потом он позволяет себе вернуться для обсуждения с Талией и шерифом. Питер отмечает, как ему все еще чертовски плевать на выбравшегося из Неметона реликтового зверя, и прочих, которые точно прибавят работы особому отделу в скором времени. На Эллисон, которая чудесным образом была принесена в жертву, но осталась жива. На то, что делать со скрывшимся Джерардом. Это все будет после. Он видит то же самое в глазах Стилински и ощущает почти родственное тепло от него. Когда все оставляют его в покое и частично расходятся, Питер возвращается в палату. Никто его уже не останавливает. Возможно поняли, что это бесполезно, а может быть дело в Мелиссе, которая приходит на смену очередной раздраженной медсестре. Все будет хорошо, волк думает об этом, насколько он вообще способен передавать свои мысли. Но Питеру недостаточно. Он садится рядом с койкой и бережно обхватывает спящего Стайлза, устраивает голову у него на груди, убедившись, что это не причиняет ему боли. Так дорого, но Питер не против заплатить. Если бы он только знал, чем и кому. Он даже не замечает, как тоже проваливается в сон. И краем сознания слышит песнь, которая льется мимо этого сна. А просыпается уже утром от легкого прикосновения к затылку. - Прости, - Питер ищет что-то во внимательном взгляде подсвеченных солнцем глаз. – Прости, что... - Пошел ты. Поцелуй меня. Питер оглядывается на шерифа, который сидит в кресле у стены и упорно притворяется, что спит.