Напарник

Когда все варианты отпали и нет выбора, что ты делаешь? Ты

выбираешь то, что осталось. Ты выбираешь то темное

приключение, которое предназначалось тебе с самого начала

Стивен Кинг «Противостояние»

Поле сплошь покрыто подсолнухами, их тяжелые головы поникли под гнетом перезрелых семян, и ветер перебирает полупрозрачные желтые лепестки, срывает. Они взметаются вверх причудливым каскадом и искрятся в лучах полудня. Воздух позолоченный от пыльцы. Стайлз вдыхает ее и чувствует себя опьяненным, прямо как в тот раз, когда по неосторожности открыл шкатулку. Он бредет сквозь ряды цветов как по ковровой дорожке. Это сон. Шаги размеренные, а тело легкое-легкое как перышко. Ветер шепчет ему, но слов не разобрать. Пыльца липнет, оставляет на джинсах витиеватые разводы, окрашивает край футболки и плотным слоем лежит на ладонях. Стайлз похлопывает себя по бокам, пытаясь ее стряхнуть, но кажется, что она впиталась в кожу, стала кожей. Остановившись, чтобы осмотреть желтые по локоть руки, он вдруг слышит шорох и оборачивается. Волк выбирается на тропу и недовольно отфыркивается от пыльцы, скалится. Вся его шерсть тоже позолочена, и только синие глаза выделяются на фоне бесконечной желтизны вокруг. Холодный неоновый свет завораживает. Он выглядит довольным, наверно от того, что нашел утерянную тропу и смог снова пробраться в чужой сон. Опустившись на колени и зарываясь пальцами в мягкую шерсть, Стайлз ощущает волка совсем иначе. Обнимая его, притираясь щекой к теплому боку, он словно проваливается в свои и чужие чувства. Единение, порядок. Во сне волк всегда будто отделялся от своей человеческой сущности. Брал себе право выбора, действовал только как зверь. Раньше это не было так, но сейчас Стайлз видит, как Питер смотрит на него глазами волка. Видит в нем тонкую едва зародившуюся гармонию, и радуется. Она звучит в его тихой скрипичной песни и так приятно отзывается внутри. Теплая, нежная, как шерсть, к которой он прижимается щекой. Стайлз заглядывает в горящие глаза волка и понимает, это почти, это может быть. Синее может стать красным. Теперь. Не здесь, не сейчас, но Стайлз способен дать Питеру то, чего он так хочет. Ему нужно только закончить начатое. Завершить круг, который опоясывает все сущее сквозь время из прошлого в настоящее. Позволить новому витку заняться. Он чувствует себя опорой, по которой крохотный усик лозы поднимется, чтобы превратиться в крепкое и полноценное плетение. Незыблемое, как корни древа под землей... Но сейчас, купаясь в чужом тепле и любви, Стайлз не готов позволить этой мысли развиться. Он слишком долго был отдельно, и получив хоть и не все, но частичку этого, он не может отвлечься, оторваться. Совсем чуть-чуть. Так долго практически все его сны были наполнены болью, ранеными воспоминаниями, холодом каменной кладки колодца. Даже освободившись и выбравшись наружу в реальный мир, он все еще чувствовал это за спиной. И теперь, когда оно исчезло, растворилось в уютном тепле, так хотелось сохранить это ощущение. Так страшно его потерять... Фантомный звон бубенцов заставляет их обоих встрепенуться. Волк недовольно ворчит, и Стайлз почесывает его по холке, чтобы успокоить. Поднимаясь, нехотя размыкая руки, он уже знает, что увидит. И покорно идет по направлению к Неметону, раскинувшему массивные корни по земле, незыблемо стоящему между мирами и зовущему выполнить его волю. Бутон посреди среза алеет подобно свежей капле крови, набухшей и готовой сорваться. Пульсирует, словно внутри него бьется маленькое сердце. Стайлз тянет к нему руку, и лепестки как по команде раскрываются. Волк прихватывает его за рукав, низко рычит и тянет обратно. Не беспокойся, это не опасно для меня, это... Всего лишь сон. Волчья хватка превращается в бережные объятья, Стайлз открывает глаза, ощупывает руку у себя на пояснице. Переворачивается, чтобы уткнуться Питеру в шею и так продолжить свой уже обычный и далеко не утренний сон. Настенные часы демонстрируют, что они пропустили не только завтрак и обед, и если продолжат в том же духе, то останутся без ужина. Стайлз лениво нежится, размышляя о том, насколько ласковы теперь эти руки, как мягки губы у него на плече. И весь Питер, уютно прижавшийся нему, полностью противоположен тому, каким был ранним утром, когда позволил своей животной сути взять верх. Но также ясно, это все еще он. Уравновешенная полярность. Как видеть человека сквозь глаза волка... Какое-то время они лежат абсолютно неподвижно, но сон уже сбежал от обоих. И в конце концов Стайлзу приходится отстраниться, чтобы Питер добрался до сигары, которую утром оставил на прикроватном столике. И вскоре дым расползается по комнате, поднимается к потолку. Лицо Питера блаженно расслабленное. Это первая, она всегда кажется особенной, хотя курение лишь дурная привычка, которая по счастью не может навредить оборотню. Сколько раз я наблюдал это, просыпаясь рядом с ним? Прожитого и утерянного уже не вернуть, но оно неприятно тянет в груди, нарушая счастливый момент. Только кажется, что забыть что-то и повторить это вновь было бы здорово. Оно предстает таковым лишь в теории. Питер дотягивается до телефона и читает сообщения с абсолютно непроницаемым лицом. Жуткая ночь сейчас видится ненастоящей, словно сцена из фильма, просмотренного накануне. Солнечный свет крадет ее, превращает в еще одно мрачное воспоминание. Засвечивает как неосторожно извлеченную пленку. Но последствия конечно более чем реальны. И этот козел опять не собирается делиться! Стайлз раздраженно сопит, пытаясь заглянуть в экран, но добивается только заливистого смеха Питера. Это немного сбивает с толку, но не настолько, чтобы вообще забыть о причине своего негодования. Стайлз отворачивается и усаживается в кровати. Наглая рука гладит его спину, рисует на ней узоры, а возможно и пишет неприличные слова. Но что, если так происходит до сих пор лишь потому, что Питер еще не получил того... Нет, Стайлз понимает, глупо думать, что все между ними было и есть ради пресловутого статуса альфы, тем не менее, это играет свою роль, стоит между ними как неисполненное обещание. Неизвестно, что бы еще можно было предложить взамен. Питер наверняка сказал бы, что это чушь, - он так и сделает, - но Стайлз чувствует себя обязанным... - Ну хватит дуться, - насмешливый шепот щекочет ему ухо. Питер пристраивается сзади. Пальцы пробегают по груди и приятно останавливаются на животе, складываются в замок. Под ними собирается внутри томное тягучее чувство, еще не совсем желание. Волнующее ощущение принадлежности, безопасности, потребности. – Не начинай день с этого, он и так будет коротким. - Что, если бы я сказал тебе, что могу... что постараюсь сделать твои глаза красными? – осторожно начинает Стайлз и слегка вздрагивает от поцелуя. По шее вместе с ним расползается мягкое тепло. Так нежно, что можно забыться. – Мм... перестань, я серьезно. - Я бы ответил, что это уже не так важно, - нагло врет он и продолжает свои приставания. Вполне можно было бы сдаться. - Сволочь бесстыжая, - Стайлз отпихивает его и разворачивается. – Ты же ушел из стаи не просто так. К Талии ты не вернешься, другого альфу над собой не потерпишь, насколько я успел тебя узнать, - Питер прищуривается и усмехается на это. – И не смей говорить, что это твои проблемы. Это касается меня. Все меня касается, ясно? Твоя семья, особый отдел, сообщения, которые ты не показываешь. Все, Питер. - Ясно, - он улыбается и миролюбиво приподнимает руки. – Мы это обсудим, но позже. - Когда? Когда случится очередная херня, о которой я должен был знать, но не знал, потому что ты не удосужился мне сообщить?.. Я, - Стайлз запинается, опускает глаза. – Опять все порчу, да? Опять лезу, куда не просят? Но ты же просил... Ты хочешь... - Я хочу побыть с тобой, - вздыхает Питер, сгребает его и прижимает к кровати. Нависает сверху, хищно оглядывая шею и останавливаясь где-то между ключиц. Волосы в беспорядке падают ему на лицо. – Прежде чем вновь наблюдать кислые рожи из совета, отчитываться перед ними и доказывать, что никого из нас не следует заменить. Кира и Мэтт до сих пор под следствием, я не позволю, чтобы они притащили еще одного «доброго доктора». Пэрриш сломал защиту в «Доме Эха». Точнее, цербер, но кого это волнует...  – он раздраженно закатывает глаза, будто это было предсказуемо. – Много всего. И конечно это тебя касается. Но это не то, чем я хотел бы занимать наше скудное свободное время вместе. В отделе полтора человека буквально. Я не могу долго сваливать все на Дэнни и парня, который едва ли разобрался, как здесь все устроено. Совсем мало времени, которое я могу уделить только тебе. Прежде чем, как ты говоришь, случится очередная херня. - Ты соврал мне, - Стайлз упрямо уворачивается от губ. – Не так важно? Это ложь. Тебе это нужно. - Дорогуша, ты слишком все воспринимаешь на свой счет, - Питер щелкает его по носу и массирует большим пальцем морщинку, образовавшуюся между бровей. – Нужно, но это больше не является моей первостепенной целью. И мне не нравится, как Неметон влияет на тебя. Я не хочу, чтобы ты с ним взаимодействовал. Но мне придется, Питер. И не только с ним. Иначе все, что дало, оно заберет. Стайлз просто знает это, как и многое другое ранее. Как предчувствие, как возможную временную линию. Будто он стоит на краю пропасти и представляет, как камень выскальзывает из-под ноги, а тело по инерции тянет следом. С того момента, как он, будучи еще ребенком, прикоснулся к древу и получил частичку его силы, собственная жизнь больше ему не принадлежала. Он лишь шел по тропе, открытому лесному коридору. Если бы Стайлз был более романтичным, то мог бы подумать, будто изначально сбежал от волка, чтобы неминуемо вернуться и оказаться в его лапах. Но правда такова, что он как подходящий инструмент был использован древним божеством. Как оно использует всех друидов для сохранения баланса. Для достижения одной простой цели. Чтобы колесо крутилось. Как плуг, который вспахивает землю раз за разом. Но плуг не управляет собой... Поэтому да, он должен исполнить волю Неметона, как каждый. Те, кто отказываются, лишаются не только своих привилегий. Они растворяются в прошлом, подобно наставнику Дитона. И самому Алану, что выбрал служить не древу, но волчице, и замер в своем развитии. А ведь он мог бы, он подходил. Но предпочел использовать артефакт в своих целях, как и многие до него. Предпочел заткнуть уши и не слышать. И в результате получил то, что получил. Жизнь, где он является лишь наблюдателем. Где время идет и женщина, которую он считал своим миром, встречает другого. Где она приумножает стаю, захватывает влияние, укрепляется так, что никто не способен ее сдвинуть. Дети, которые могли быть их общими, вырастают. А он все также молчаливо стоит в стороне. - Ты не можешь игнорировать то, что уже было запущено. Куда бы ты ни пошел, каким бы путем ты ни пошел, - шепчет Стайлз, сдвигаясь и переворачиваясь на бок. Питер прижимается сзади, так интимно, что его окатывает нежностью. Это проходит сквозь все тело, как волна, как вибрация. Как тихая скрипичная песнь. Он должен завершить, но не сразу, не прямо сейчас. Когда горячее дыхание обдает его шею, и губы проходятся по ней сверху вниз, оставляя приятно холодеющие следы на чувствительной коже. Животной страсти в этом нет, только почти мучительная нежность. Он протягивает руку, чтобы зарыться в волосы, как в шерсть волка во сне. Требовательные пальцы ласкают живот, пробегаются по лобку вниз и обхватывают член. Хорошо. Раздражающе медленно, как Питер и обещал. Расслабленное и разморенное тело так легко и покорно откликается на прикосновения. Стайлз не знает, было ли так до этого. Возможно и да, но ему хотелось бы, чтобы так впервые. Ничто не сравнимо с тем, как лежать, плотно прижавшись к любимому человеку, чувствовать его как себя самого. Ты действительно знаешь, чего я хочу, как мне нужно... Тело легко пропускает пальцы, мышцы плотно обхватывают их, и Стайлз слышит тихий смешок. Это смущает, волнует. Сердце заходится и в горле першит от чего-то, что он не может высказать. Слова застывают на языке, и сбившееся дыхание вырывается вместе со стоном. Боже, не могу, когда так хорошо. Не-могу-не-могу-не-могу... Он вздрагивает от проникновения, и ему слегка больно, но это приятно. Все его существо горит от поцелуев и мягких укусов снаружи, и от плавного движения внутри. Нарастающее чувство наслаждения смешивается со страхом. Потому что так любить страшно. Уже не тяжело, но... - Питер, мне... – он захлебывается в словах и опять теряет их. - Ты думаешь, я не понимаю? – спокойный чуть хриплый голос заставляет его замереть. Рука крепко сжимает бедро. – Думаешь, я не чувствую? Все твои сомнения. Сожаления, - Питер останавливается, переворачивает его и смотрит в глаза прямо. – То, как я хочу тебя, и как ты даешь это мне... Никогда не было настолько правильно. - Пошел ты... – Стайлз тянет его на себя за плечи и смеется. – Продолжай. - Я уже там, где нужно, дорогуша. Этот страх пришел к нему из сна и остался. Он не может пока отойти от края, не знает, как это сделать. Даже сейчас, в раскаленном теле, в затуманенном от удовольствия разуме, не получается отстраниться от предчувствий. И перестать слышать тихий зов, который подгоняет его. Много еще может произойти, многое произойдет. Главное, чтобы все пошло верным путем. Главное, не сбиться, не оступиться, не... Чувства захлестывают его, и наконец все остальное исчезает. И Стайлз лежит оглушенный, ощущая только физическое. Обычное, человеческое. Остывающий жар на чужой коже, солоноватые губы, ласкающие его рот, болезненно приятное жжение внутри. Тело – тоже инструмент. Если играть на нем правильно, то все ненужное отслаивается, обнажая простую суть. Чтобы понять себя, всегда нужен другой. Поэтому из бесчисленного множества, мы раз за разом ищем того, кто приведет нас к себе... Стайлз обхватывает ладонь Питера на своей щеке, тянет, прижимается губами, прикрывает глаза. Никто не имеет права этого забрать. Когда они все же выбираются из постели, на улице уже смеркается. Стайлз стоит у окна на кухне, комкая уголок полотенца, ему лень одеваться. К тому же, он знает, как выглядит, и как Питеру нравится на это смотреть. Хотя в его взгляде все еще и проскальзывает ненужная, лишняя вина. Когда ты с кем-то, то либо принимаешь его, либо заканчиваешь это. Но Стайлзу нужно закончить другое. Нужно открыть все оставшиеся двери. Я пойду и заберу его, но сначала... Он знает, что так еще недостаточно. Это немного печалит, но нужно время, чтобы Питер полностью осознавал, а не только озвучивал очевидное. Сейчас он заказывает еду, изредка отрывая взгляд от экрана телефона, и каждый раз он делается мягче, чувственнее. Но не так, чтобы снова заняться любовью, хотя он конечно планирует. Это правда, что времени друг на друга сейчас у них совсем мало. Стайлз осознает, но все же... Все же, закончив с едой, он идет в свою комнату. Все эти шкафчики, заполненные одеждой, которую он не помнит, как покупал. Среди цветастых футболок и в противовес однотонных толстовок, большой рождественский свитер выделяется как красный флажок. Это ценная вещь, и Стайлз жалеет, что не помнит той ночи на крыше. Он гладит ворсистую поверхность и перекладывает его на отдельную полку в шкафу. Немного зависает над ящиком с бельем. Одеваясь, он чувствует, как тело сопротивляется, словно ткань сковывает его. И остается в этом скованном состоянии, пока притаскивает рюкзак из прихожей. Старый ноутбук укоризненно подмигивает красным, он почти разрядился. Стайлз водружает его на стол и подсоединяет к зарядке. А тот новый укладывает на его место в рюкзаке. Питер с интересом наблюдает за ним, облокотившись на косяк двери. Его взгляд так отличается от того, когда они встретились на кладбище. И весь он выглядит незримо изменившимся, хотя домашняя рубашка все еще смотрится на нем как парадная, а зачесанные назад волосы делают его черты лица более заостренными. Он улыбается уголками губ, но глаза выдают легкую обеспокоенность. - Что это ты делаешь, дорогуша? Собираешься опять сбежать от меня? - Не совсем, - Стайлз поднимается и закидывает рюкзак на плечо. – Я решил забрать твой подарок. - То есть теперь ты его принимаешь? Это должно что-то значить? – он приподнимает бровь. – Стайлз, я возможно недостаточно хорошо тебе объяснил. Я вечно упускаю из виду твой талант все надумывать. Сначала, - он вздыхает, отталкивается от косяка и проходит в комнату. – Тогда я и правда думал, что ты мне нужен только для достижения цели. Заставлял себя так думать. Иначе мне пришлось бы признать, что я снова могу нуждаться в ком-то, зависеть от кого-то... Любить кого-то, - Питер подходит, мягко обхватывает за шею сзади, заставляя приподнять голову и посмотреть ему в глаза. – Это нелегко, но тебе должно быть знакомо подобное чувство. Когда ты изо всех сил стараешься избежать реальности. Но это то, что с нами происходит. Я не хочу, чтобы ты думал и переживал, что оно происходит лишь по одной причине. Лишь потому, что я всегда получаю, что хочу. Не всегда. Я не настолько уверен в себе, как тебе кажется. И пускать кого-то все ближе и ближе, показывать ему то, чем я являюсь... Это может все испортить. Я боюсь, что уже сделал ошибку. - Спасибо, это близко, - Стайлз опускает голову ему на плечо, вздыхает. – Но дело не в этом. Не только... Для тебя все уже случилось. Ты пустил меня в свой дом, выделил мне место, проводил со мной многие и многие часы, которых я не помню. Для меня этого как будто еще не произошло. Я не могу сразу, понимаешь? Прояви немого терпения, - он зажмуривается и сжимает зубы. – Извини. Я только и делаю, что требую. За все время, что я помню, да и за то, что не помню, я уверен. Но мне правда нужно... Я не могу делать вид, будто ничего не было. - Стайлз, ты не можешь уходить каждый раз, как что-то пугает тебя. Могу, пока ты меня отпускаешь, глупый Питер. Но это сейчас не больно. Тогда было, но не теперь, когда он смотрел в глаза волку и видел человека. Питер должно быть не осознает, но ему тоже нужно это время, чтобы разобраться и разложить все полочкам. Это не то, как если бы пришлось уходить совсем и потом пытаться заснуть, размышляя, что не сможешь вернуться. Поэтому Стайлз спокоен. Положение вещей предельно просто, и когда все встанет на свои места, уже не надо будет никуда уходить, ни от чего бежать. Даже сейчас это уже не бегство, не временное отступление. Не драма, разыгравшаяся между ними с новой силой. Стайлз покорно позволяет довезти себя до дома. По дороге они обсуждают очевидные вещи вроде того, что люди в Бикон беззаботно гуляют по вечерам, не подозревая, какая нечисть тут обитает. Питера это очень веселит. Он указывает сигарой на группу школьников возле круглосуточного кафе и как бы между делом говорит, что любой из них может быть укушен или убит. Стайлз скользит взглядом по разношерстной компании и понимает. Нет, не будет. Но с одним из них случится что похуже. Ему приходится сделать над собой усилие, чтобы не начать прислушиваться и разматывать эту линию... Вскоре Питер останавливается на подъездной дорожке и тянется к нему, не отстегивая ремень. Его губы властные, но нежные. Они просят передумать. Волчье чутье возможно напоминает ему, что Стайлза лучше не оставлять без присмотра. - Я знаю, что у меня не самый приятный характер, нрав, привычки. Но ты, дорогуша... Не уходи от меня, - он смотрит вкрадчиво и будто неуверенно. - Я и не ухожу, просто иду домой, - Стайлз усмехается. – К тому же, от тебя попробуй уйди. Ты же волк. Ты знаешь мой запах. Мне просто нужно доделать кое-что... что только я могу. - Хорошо, - Питер оглаживает его щеку и отстраняется. – Позвони ей, - как бы невзначай добавляет он. – Той женщине, которая плюнула тебе в лицо. Позвони и успокойся. Ты знаешь, если все время откладывать, то некоторые вещи могут стать необратимыми. О, я знаю. Стайлз целует его на прощание и выбирается из машины. Судя по всему, отец уже дома, горящий в кухне свет прямо на это намекает. Остановившись, не дойдя пару шагов до порога, Стайлз смотрит на дверь и окончательно осознает, что его дом больше не здесь. Он едва-едва прикасается к гладкой забеленной деревянной поверхности и сразу же слышит фантомный смех женщины, которая жила тут какое-то время. Не его матери, уже нет. Эхо прокатывается по пальцам и исчезает. Возможно это и хорошо, ведь его отцу не придется проводить одинокие вечера перед телевизором в компании стакана виски. Обернувшись, Стайлз снова чувствует на себе тот затаившийся взгляд хищника, Питер улыбается ему, постукивая пальцами по рулю. На короткий момент кажется, что вот сейчас он выйдет из машины и заберет его обратно, не слушая возражений, не спрашивая разрешения. Но этого не происходит. Это произойдет позже. Позже-позже-позже. Переступая порог кухни, Стайлз ожидает увидеть отца у плиты, но тот просто сидит за столом и смотрит в одну точку. Он какой-то уж слишком задумчивый, и закрадывается нехорошее подозрение. Осторожно оглядывая его, Стайлз вдруг боится предчувствовать что-то и о нем. То, как он мягко улыбается, как отводит взгляд и возвращает. Что-то случилось. Он не выглядит больным. То есть конечно, его здоровье могло бы быть и получше, возраст для этого еще не критичный. Морщины четко вырисовываются на его лице только когда он улыбается или хмурится. Но кто-то болен... Стайлз стягивает толстовку и вешает ее на спинку стула перед тем, как усесться. И только потом по красноречивому взгляду осознает, как он выглядит. Вспоминает, как рассматривал себя пару часов назад в зеркале душевой. Это уже не аккуратная метка на шее, которую можно невзначай закрыть ладонью. Вся его шея – одна сплошная метка. Стайлз дергает ворот футболки и смущенно хватается за стоящую на столе кружку. - Дай угадаю, поцарапался о стену? – смеется отец, но взгляд пристальный. - Эм, да... «Стена» хорошо себя вела, пап, не волнуйся, - черт, даже слишком. Стайлз отрывает пальцы от кружки, чай в ней остывший и покрылся тонкой сизой пленкой. - Тогда почему ты здесь? - По многим причинам... Включая ту, по которой ты сидишь на кухне в полной тишине, - Стайлз вдруг понимает, что это чуть ли не главная причина. И как бы он ни хотел оставаться в неведении и дальше, это уже не работает. – Я знаю, нечто плохое происходит с кем-то. Не с тобой. С кем? И как давно. - Ты только начал приходить в себя, и я не хотел, чтобы это усугубило твое состояние, - отец встает и включает чайник, отправляет кружку в раковину и достает с полки две чистых. – Учитывая, как ты склонен брать на себя вину за что бы то ни было, а также другие обстоятельства, я решил, что... – он виновато склоняет голову, потирает лицо. – Я знаю, что уже не имею права решать за тебя, ты взрослый. Но ты был так подавлен. А потом так увлечен новой работой, всеми этими чудесами, Питером... Я просто не мог вернуть тебя туда, откуда ты только смог выкарабкаться, - чайник щелкает, закипев, и Стайлз невольно вздрагивает. – Первый раз она позвонила, через несколько дней, как ты приехал. Хотела узнать, как ты, - ну конечно, все не просто так. С ним уже давно не бывает просто так, и Стайлз принимает. Это было на поверхности. - Почему она не позвонила мне? – Стайлз чувствует себя обманутым и как будто обделенным. - Потому, что она была жестока с тобой, сынок. А потом винила себя за это. И скучала. И злилась. И была очень несчастна. Некоторые люди склонны думать, что раз захлопнув дверь, они больше не могут к ней прикоснуться, - запах цитрусового чая расползается по кухне, от него свербит в носу. Стайлз наблюдает за тем, как клубы пара поднимаются от чашки и не знает, что он чувствует. – Мы созванивались примерно раз или два в неделю. Однажды она позвонила мне среди ночи, ты тогда был на смене в том супермаркете. И явно ты не был готов к подобным новостям. Да и что бы ты мог сделать для нее. - Что, - Стайлз отпивает из кружки, обжигается и чуть не роняет ее. – Что с детьми? - Фрэнк младший в порядке, он теперь хочет стать пожарным. Удивительно, еще год назад он хотел стать динозавром, - отец посмеивается, но грустно. И в один момент становится предельно серьезным. – Кэмерон в больнице. Она уже полгода на терапии. Мы были уверены, что все идет хорошо, - чай становится горьким, но Стайлз не думает, что дело в заварке. - Поэтому Лиза звонила мне? Ей нужны деньги? Я найду. Я достаточно скопил на своем пенсионном счете. Не знаю, покроет ли это лечение, но хотя бы частично. - Дело не в деньгах. Лечение не помогает, так бывает... Она сказала, Кэм хочет увидеть тебя. Девочка уже в том возрасте, когда дети осознают, что такое смерть. И что она может случиться не только с другими. - Не случится, - Стайлз встает из-за стола. Вот оно. На этот раз он сможет. Он сделает для Фрэнки то, что тогда не смог. Питер как всегда был прав, есть необратимые вещи. Но есть то, что можно предотвратить. И наверно отец был по-своему прав, хотя Стайлз и злится на него. Это не отменяет того, что сейчас самый подходящий момент. Он может спасти чью-то жизнь. Важную жизнь. Все жизни имеют значение, но эта в особенности. Как будто у него есть шанс искупить. Как будто, если он это сделает, то сможет наконец оглянуться и посмотреть в глаза призраку, чтобы получить прощение. И он это знает. Как и другие вещи, что не поддаются объяснению, но являются истиной. Тогда я снова увижу тебя. Нужно только закончить с проклятым деревом. *** День непривычно жаркий как для весны. Стайлз поднимает глаза и всматривается в дымку над ветеринарной клиникой. Воздух плывет. Оставив джип на парковке, он движется сквозь душное марево в спасительную прохладу кондиционера. Именно этот день выбран неспроста. Питер еще утром уехал на встречу с советом и сейчас должно быть разносит в пух и прах всех причастных. И учитывая, что с ним отправился Девкалион, может быть не только словесно. Судя по его последнему сообщению. «Если я кого-нибудь убью, дорогуша, не осуждай меня». Стайлз просто радуется, что он не один. По нескольким коротким фразам стало ясно, что отношения с Талией все еще натянутые. Так что любая поддержка не помешает. И после того, что рассказали Кира и Мэтт, даже немного хочется, чтобы кто-то за это ответил. Когда человек добровольно соглашается на тестирование, а вместо этого попадает прямиком в руки сумасшедшего ученого, который с маниакальным рвением принимается ставить над ним опыты... Заставлять кицунэ снова и снова использовать свою силу, добиваясь, чтобы она вышла из-под контроля. Не говоря уже о том, что Кира еще ребенок. Держать каниму в закрытом баке ради того, чтобы спровоцировать дальнейшую трансформацию. Они ведь знали, что Мэтт боится воды, не могли не знать, у совета есть своя картотека дел с файлами на каждое зарегистрированное сверхъестественное существо. Стайлз нисколько не сомневается в определении для подобного тестирования. Истязание, пытки. Они, мать их, пытались заморозить Джордана. Кончилось тем, что цербер просто вышел из камеры, оставив в стене дыру в форме самого себя и был таков. Стайлз даже не поленился и съездил посмотреть на эту дыру. Зрелище впечатляющее. Так что да, он ничуть не переживает за то, что Питер сломал шею Валаку. Он понял это сразу, как вернулся на поляну. Но не испугался. Они это не обсуждали, потому что Питер вдруг стал беспокоиться о том, как выглядит со стороны. Как это выглядит для меня. Напрасное беспокойство. Он и раньше убивал, но никогда без причины. Даже когда был безумен. Огибая стойку в приемной и просачиваясь дальше, Стайлз думает, как непривычно, что Айзек не сидит, закутавшись в шарф с книгой в руке и неизменно неприветливым лицом. Но это не удивительно, Эллисон хотела вернуться к Скотту, и вернулась. Чем естественно спровоцировала некий разлад в стае. Это временно, Айзек просто выбрал не того охотника. Ничего, еще выберет правильно. Они со Скотти как два идиота, начитавшихся Шекспира. Запретную любовь им подавай. Стайлз заглядывает в смотровую и вдруг осознает, что пришел напрасно. Он почему-то был уверен, что это должен быть Скотт, но видимо придется справляться самому. Питера точно не будет до вечера, он успеет. Один вопрос отпадает, но может быть со вторым повезет... Стайлз присоединяется к Эллисон на диване, наблюдая, как Скотт профессионально меняет повязку большому печальному ротвейлеру. Кажется, его друг навострился обходиться без волчьих фокусов. По тому, как хмыкает охотница, он догадывается, что их мысли сходятся. Хорошо, что Скотт на своем месте. Это вплетается в общее ощущение правильности линии событий. Все, что происходит вокруг наконец видится целостным. И Стайлз будто плывет в этом потоке осознания реальности. Прислушиваясь к мелодичному перезвону колокольчика, он замечает что-то странное. Эллисон звучит... двойственно? О боже. Это еще слишком рано, чтобы учуять? Скотт явно не знает. И вряд ли озвучивать это хорошая идея. Стайлз старается не подавать виду, но должно быть выглядит достаточно ошарашенным. Или слишком пристально пялится. Эллисон толкает его локтем в бок и таинственно улыбается. - Что ты задумал? – Скотт стягивает перчатки, бросает их в корзину и плюхается рядом. – Почему ты не в офисе? - Помимо меня, там еще толпа народу, Скотти. Могу я пофилонить, пока Питер в отъезде, - оборотня это не обманет, и Стайлз начинает беспокоиться, что друг не только не поможет ему, но и попытается помешать. Надо срочно менять тему. Стайлз сцепляет руки в замок и нервно постукивает пяткой о ножку дивана. – Скажи... насколько реально, что ребенок переживет укус?.. – это весьма внезапный вопрос, и Скотт давится ответной репликой, таращится. – Со скольких лет это можно делать? Я не нашел в нашей базе, - ему кажется, что он сможет убедить друга, немного уверенности в голосе и все получится. – Мне нужно, чтобы ты обратил ребенка. Ну, не конкретно ты, но в данном случае, ты единственный, к кому я могу обратиться. - Чего? – он будто не может поверить услышанному и кажется начинает злиться. – Стайлз, ты рехнулся? Это по-твоему какие-то шутки? Взрослый может не пережить укус. - Я знаю, - Стайлз сжимает пальцы так, что костяшки белеют. – Но я говорил с Дженнифер. Я думал, что сам смогу лечить. У всех друидов предрасположенность к целительству. Конечно я догадывался, что существуют определенные правила. Есть обычные заболевания и есть такие. Вот, что она мне сказала, - и это несправедливо. – Закон для всех один. Для всех, кроме оборотней... Ты же укусил Лиама, чтобы спасти ему жизнь. - Это вышло случайно, и я жалею об этом, - Скотт бросает взгляд на Эллисон, будто хочет получить от нее подтверждение своей правоты. – Не о том, что спас, - быстро добавляет он. – Но я должен был поступить иначе. Думаешь мне нравится запирать его каждое полнолуние? И он мог умереть. О чем ты меня просишь, Стайлз? Взять ответственность за какого-то больного ребенка? Вершить его жизнь, будто я бог? Мы не боги, мы всего лишь оборотни. - Я понял. - Стайлз, если бы так можно было поступать, если бы это было настолько просто... Думаешь, я бы уже не насобирал себе огромную стаю по близлежащим больницам? Не смотри так. Дженнифер должна была тебе сказать и об этом. Уверен, она и сказала. - Я понял, Скотти. Все нормально. Я сам сделаю. Стайлз хочет сказать, как это важно для него. Что это дочь Фрэнки, что она должна жить. Но Скотт невольно подал ему идею. Действительно, оборотни – не боги. Но одного бога он знает. И если все получится, этот бог будет ему должен. Сам он не может нарушать правила, но для Неметона правил нет. Как нет и разницы, кому даровать спасение. Стайлз кивает Эллисон и спешно выходит из смотровой. У него в планах важное дело, к которому он еще толком не решил, как правильно подойти. Ему казалось, оборотень должен быть, и это же очевидно, ведь дерево избрало Скотта не просто так. Но теперь Стайлз окончательно запутался в этом. Нет какой-то инструкции по применению артефакта, не у кого об этом спросить. Чтобы услышать Неметон, надо воспользоваться шестигранником. Чтобы понять, как это сделать, надо выяснить, чего хочет гребаный пень. Замкнутый круг... Скотт догоняет его на парковке и останавливается, не зная, что сказать. Его смешное глуповатое, но доброе лицо выражает и сочувствие, и легкую вину, и обеспокоенность. - Слушай, я... Вижу, что для тебя это личное. И я хочу помочь, правда. Давай попробуем решить это иначе, - Скотт загораживает спиной водительскую дверь. – Ты постоянно бросаешься в неприятности с головой. Один. Так не должно быть. Не делай глупостей, ладно? Не проси помощи у того, с кем не сможешь расплатиться, - иногда он не такой глупый, каким кажется. - Я смогу, Скотти. Неметон хочет, чтобы я кое-что сделал для него. - Это должно меня успокоить? – да, эффект прямо противоположенный... – Стайлз! Ты совсем не осознаешь, с чем имеешь дело? Ты хотя бы сказал Питеру?.. – Скотт заглядывает ему в глаза. И да, он совсем не такой глупый. – Или ты просто дождался, когда он уедет из города. Боже, почему вы не разговариваете друг с другом? Вы же вместе. Ты разрешил ему укусить себя, но не можешь попросить о помощи? Почему? - Потому что, когда дело касается моей безопасности, он ведет себя точно, как ты. Забывает, что есть другие вещи, важные вещи. Нельзя оградить человека от всего, - Стайлз мягко отталкивает его от джипа, улыбается. – Можно дам тебе совет? Когда она скажет тебе, либо ты сам поймешь. Не спрашивай. Не совершай ту же ошибку. Второй раз она к тебе не вернется. - О чем ты? – Скотт недоуменно почесывает затылок, он явно готовил другие слова. - Об отношениях между людьми. Иногда говорить некоторые вещи вслух необязательно. Иногда это ровно то, чего не следует делать. В который раз Стайлз радуется тому, что починил джип. Он заводится достаточно быстро, чтобы не дать Скотту времени очухаться и попробовать предпринять что-нибудь, помимо уговоров. Не хотелось бы дожидаться Питера запертым рядом с ротвейлером... Нет надежды на то, что Скотт будет молчать, поэтому нужно поторопиться. Стрелка на спидометре подлетает к крайней отметке, после которой его ждет штраф за превышение скорости. Но это не так критично, как то, что друг может снова проявить чудеса логического мышления, сложить два и два и броситься наперерез. Стайлз уговаривает себя, что сможет обойтись без применения своих способностей. Во-первых, Хейлы достаточно сделали для него, чтобы даже мысль об этом горчила на кончике языка. Во-вторых, он толком и не знает, на что способен. И в-третьих, лучше не злить Талию Хейл и не злоупотреблять ее благосклонностью. Как показывает практика, она склонна быть жестокой даже к тем, кого любит всем сердцем. Что уж говорить о беспокойных неопытных друидах, даже не являющихся частью стаи... Тренировки по сохранению эмоционального баланса всегда давались ему нелегко, но Стайлз сосредотачивается настолько, насколько это вообще возможно. И подъезжает к дому максимально спокойным. Он оставляет джип на парковке, потому что нет смысла прятаться, когда идешь в дом, полный оборотней. И все же, Стайлз зачем-то обходит стороной главный вход. Несколько волчат резвятся на заднем дворе. Самый крупный подбегает и игриво прихватывает его руку зубами. Стайлз почесывает маленького засранца по холке и строго указывает возвращаться к щенячьим играм. Со временем их стало проще различать. Это старший сын Лоры, ему всего одиннадцать, а он уже думает о статусе альфы. А Стайлз уже знает, что эта роль ему не достанется. Вещь, которую он тоже научился видеть. Это есть у Талии, есть у Питера. Это будет у Дерека. В столовой Кора, Лиам и Хэйден играют в монополию. Они явно прогуливают школу. Значит ли это, что альфа по счастливой случайности тоже отправилась по делам. Или сейчас уже каникулы? Стайлз аккуратно интересуется, у себя ли Дитон. И с сожалением получает положительный ответ. Было бы гораздо проще взять артефакт в его отсутствии. Но легких путей мы не ищем... Поднимаясь по лестнице пролет за пролетом, Стайлз старается не думать, как поступит. Он прислушивается к нарастающему зову. С каждой ступенькой он будто усиливается, и скоро должен стать очевидным для всех обитателей дома. Но никто не встает у него на пути. Дом тих и уютен, даже приветлив. Проводя кончиками пальцев по перилам, можно ощутить его заманчивое тепло. Место для семьи. Он мог бы попросить Питера договориться. И вполне возможно, ему бы это удалось. Но суть в том, что Питер не стал бы. Запретил бы прикасаться к артефакту и вообще подходить к нему на хоть сколько-то близкое расстояние. Все они думают, что эта штука дает желаемое, но забирает часть твоей сути, ломает твою жизнь. Это так, если использовать его неправильно. Стайлзу кажется, что он слышит шелест ветра в лепестках подсолнухов. Иллюзия настолько реалистичная, что он подносит ладони к лицу, дабы убедиться. Никакой пыльцы. - Так и будешь там стоять? – Дитон смотрит на него с верхней площадки, сложив руки на груди. И Стайлз понимает, что застыл посреди последнего лестничного пролета. – Зачем ты пришел, Стайлз? Опять думаешь, что можешь починить что-то, что не подлежит восстановлению? - Ага, - он заторможено кивает и поднимается. – Мне нужен артефакт, - Дитон отшатывается, а Стайлз осознает, как это звучит. – Никто в меня не вселился. Это воля Неметона, разве ты не слышишь? – но сомнение, отразившееся в темных глазах, говорит, что нет, не слышит. Он уже давно не слышит зов древа, как печально. – В любом случае, я не уйду без него. - Артефакт принадлежит стае, - ровный тон, но не взгляд. – Ты должен получить разрешение от альфы. Приходи завтра, Стайлз, и она тебя примет. - Он никому не принадлежит, - ветер вырывается из открытого окошка под потолком, взъерошивает Стайлзу волосы и с силой распахивает дверь. – Это сделал не я. И ты знаешь, - он проходит мимо, в комнату, оглядывает полки. – Хочешь, чтобы я сам поискал? - И что ты сделаешь? Ты даже не прошел обучение. Альфе ты нравишься, но всему есть предел, - ветер гуляет по комнате, открывая и закрывая ящички, Дитон старается не обращать на это внимания. – Ты не друид, ты просто выскочка. - Может в этом мое преимущество? – Стайлз пожимает плечами, заглядывает в единственный оставшийся открытым ящик. Вытаскивает шкатулку, запечатанную руной, прежде, чем Дитон успевает его остановить. И сразу же чувствует весь вес артефакта, его странное чужеродное влияние. – Теперь я понимаю... Сложно отказаться. Но знаешь, это не кольцо, которое нужно утопить в лаве*, - внезапно голос перестает ему подчиняться, словно что-то другое говорит через его губы. – Цикл должен завершиться и начаться вновь. Брешь в балансе не может вечно быть открытой. Она расползается, и через нее сюда придет что-то похуже, чем демон или зверь. Оно заберет, что тебе дорого. Голова кружится, но Стайлз удерживается на ногах, разворачивается, и в полной тишине покидает скромную обитель друида. Уже оказавшись на полпути вниз, он останавливается, чтобы перевести дух и спрятать шкатулку в рюкзак. Сердце колотится как ненормальное, и нужно срочно его успокоить, пока все волки не сбежались на этот колокольный звон. Артефакт действительно оказывает нехорошее влияние на того, в чьих руках находится. Маленькая коробочка с красным цветком внутри, но огромная влекущая сила. Неудивительно, что его спрятали. Слишком велик соблазн воспользоваться в своих интересах. Стайлз даже знает, чего бы он попросил. Но не сейчас, не таким способом. Если бы он не знал последствий, то уже ехал бы в аэропорт, наплевав на все и вся. Вместо этого он следует за зовом по лесной дороге. В конце концов она превращается в узкую тропу, не предназначенную для колес джипа, и Стайлз оставляет его, не удосужившись закрыть дверь. Лезет через кусты, запинаясь о тут и там торчащие из земли корни. Жар солнца не проникает под широкий настил из ветвей, в лесу прохладно и влажно. Свежий запах зелени становится густым и будто пьянит. Стайлз чувствует это под ногами, вокруг, сверху. Повсюду. И когда тропа заканчивается массивным гудящим от нетерпения пнем, он трясущимися руками достает шкатулку из рюкзака. Состояние настолько невменяемое, что он едва справляется с молнией. Ветер шумит, но не заглушает шагов позади. Не имеет значения. Руна легко ломается под пальцами. И кажется где-то подсолнухи разом поднимают свои тяжелые головы. Но Стайлз не успевает дотронуться до рунной вязи на ребре шестигранника. Все-таки оборотни обладают нечеловеческой скоростью. Сначала артефакт будто исчезает, и только потом Стайлз оборачивается, чтобы недовольно посмотреть на того, кто его забрал. Забрал голыми руками... - Идиот, - Тео сверкает глазами. – Когда Скотт позвонил мне, я ожидал чего угодно, но не этого. Ты что, хочешь все себе испортить? Ты знаешь, что оно сделало с другими. Со мной... Мне-то уже все равно, второй раз не шибанет. Я давно уже ничего не хочу. Но ты, - он раздраженно потрясывает шестигранником, зажатым в кулаке. – Знаешь, что я сделаю, Стайлз? Я сломаю нахрен эту штуку, чтобы она больше никого не угробила, - когти впиваются в дерево, но не оставляют следов. – Я разгрызу ее, если придется. Раздроблю на мелкие кусочки. Уничтожу. Он так зол... И так несчастен. Да, некоторые люди думают, что двери для них закрываются навсегда. Стайлз наблюдает, как Тео пытается сломать артефакт, а потом и вправду пробует его разгрызть. Отчаявшись, он встает на колени и молотит им о землю. И вся его боль выплескивается и выплескивается. Кажется, ее так много, что тело больше не способно ее вместить. Когда он затихает, Стайлз присаживается на корточки напротив него и обхватывает его ладони. Это он тоже не может исцелить. Ощущать себя таким слабым страшно. Но сила прямо здесь, пульсирует под тонким слоем дерева. - Тео, - Стайлз осторожно убирает спутавшиеся волосы с его лба. – Должен был прийти оборотень. И вот оборотень пришел. И это ты. Я думал, это будет Скотт. Но Скотт не особенный, он просто нравится Неметону, - он мягко улыбается и возвращает руку, сжимает чужие пальцы. – Артефакт не надо ломать. Его надо открыть. Попробуй. Крышка скрипит и поддается с сухим щелчком. Тео ошарашенно смотрит на почерневшие истлевшие лепестки цветка. Под его пальцами они превращаются в труху. Но сердцевина, все еще красная, испещренная крохотными песчинками семян, остается целой. Стайлз замечает несколько крохотных черных точек и понимает, что это значит. Зерна, использованные не по назначению, сгнили. Он притрагивается к алеющему все еще живому нутру цветка, вытаскивает, и семена ссыпаются ему в ладонь. Лес поет вокруг всем своим многообразием растений и живых существ. Каждая травинка вплетается в эту песнь. Семена на ладони настолько крохотные и хрупкие, беззащитные. Они должны упасть в землю, должны найти там себе место, должны быть в безопасности от тех, кто грубо расходует, от их алчных желаний и побуждений. Стайлз подносит руку ко рту и сдувает. И ветер уносит то, что должен был унести уже давно. В это мгновение он чувствует себя частью леса, как во сне, маленьким ростком. Побегом, который прорежется сквозь толщу застарелых годичных кругов, чтобы начать новый цикл. Тео смотрит на него расширившимися то ли от ужаса, то ли от восхищения глазами. Он беспокоен, он неприкаян. Он тоже часть всего. Что было неправильно, росло неправильно. Трещина рассекает поверхность пня посередине. Стайлз справедливо рассуждает, что это приглашение. Находит в рюкзаке маленький перочинный ножик. Две. Голос древа давящий, тяжелый. Всего одно слово, такое короткое, а черепную коробку будто стиснуло между бетонными блоками. Он отсекает от кромки пару небольших кусочков и прячет в карман. Древесина мягкая и податливая, словно из нее можно слепить все, что угодно. Можно. Стайлз впивается пальцами в виски, голова гудит. Оглядывается на все еще стоящего на коленях Тео и хмурится. Какая-то неполная благодарность. Недостаточно щедрая. Нет, три. Нож погружается тяжело, дрожит от вибрации. Но все же дерево поддается. Дар. Больше не попросишь. Плиты сдвигаются последний раз и освобождают. Облизывая губу, Стайлз закономерно ощущает металлический привкус крови. Ветер кружит и кружит, мельтешат ветви и листья. Падение настигает его, но чужие руки подхватывают и не дают разбить лоб о пень. А потом несут и несут куда-то. Возможно туда, где все наконец будет хорошо.