Вьюнок и Отшельник

Вертится колесо быстрое, тянется пряжа тонкая - бежит время, не догонишь его. Не одна теперь у Вьюнка рубашка шёлковая. Мягко спать да сытно есть привык. А что угла своего не завел - так и поуютнее покои имеются. Как раз охоту объявили высоким на забаву. Вот уж где конями да одеждой похвастать можно. А в шатрах раскинутых нравы свободней, чем во дворце - не запираются двери, на воздухе лесном даже в потухших глазах блеск голодный просыпается. Да и тех, что шёлк не от рождения носят тоже на охоте много. Был и Вьюнок среди них. Отчего не повеселиться, коли позвали? Бьют охотники зверя дикого - поднимают за них на пирах бокалы господа высокие. Раздолье здесь взглядам игривым да улыбкам призывным. И дичь на любой вкус. Хочешь - стрелой бей, хочешь - в объятья лови. А у костра байки сказывают для тех, кто попугаться любит, да к милому прижаться сильнее, чтоб не так боязно было. -...говорит он слугам своим невидимым голосом хриплым, нечеловеческим: "Догоните, приведите сюда девицу красную - голоден я", а у самого когти во и глаза огнём горят... Принесли ему слуги покорные деву невинную, из дома отчего украденную. Тянет он к ней когти свои, клыки скалит. Та от страха в озеро и шагнула. Предпочла в воде темной от чудища схорониться. И долго слышали в лесу вой... Усмехнулся Вьюнок и пошёл от костра прочь. Пусть себе языками чешут. Что такое? Только за деревьями огни мелькали веселые да голоса слышны были, а теперь темно и тихо кругом, словно занавесом плотным отделили. И куда идти - неведомо. И темно вроде, а вроде и тропинку видно, впереди словно огонек болотный мерцает. И непонятно - то ли в топь заманивает, то ли вывести хочет. Привык Вьюнок судьбе своей доверять - пошел за огоньком. Расступились деревья - полянку открыли малую. Залита трава серебром лунным - лучшим ювелирам кружево не под силу такое. И ни былинка не шелохнется. Кажется, тронь - зазвенит, серебром хрупким осыплется. Только не один Вьюнок на поляне. Замер он, вглядываясь пристально. Как есть плащ знакомый. Только что на поляне Отшельнику делать? Не иначе травы решил в полнолуние собрать целебные... Хрустнула под ногой ветка - обернулся Отшельник движением хищным - ведь не ждут визита дружеского в час такой. Ни травинки не примял - как рядом оказался? - В час ночной зачем пришел? Зверей лесных не боишься? Так ведь и они не боятся костями похрустеть тонкими... Сердит шёпот, только глаза радостные или при свете лунном мерещится это? - Заплутал ненароком - огонёк вывел. Легли пальцы на губы, молчать заставляя. - Видно не своей волей позвал я тебя, только, раз уж пришёл, огонёк заприметив, не судьба тебе до утра с поляны этой выйти. Слуги мои охотятся сегодня, и не властен я над крылами их. Раз в год привязь снимать надобно... Прижался Вьюнок к нему, руками оплёл. - Не тороплюсь, - говорит Вьюнок тихо, - а ночь длинная. Как бы не замерзнуть. - Один у меня плащ, - Отшельник в тон ему отвечает, - не побрезгуешь ли со мной разделить? - Отчего не разделить. На земле расстелить если, на двоих хватит... Не умеет луна краснеть - всякое ей видеть доводилось, на все сверху серебро она льет бесстрастно. Все равно ей, что освещать - лес безмолвный или объятья шальные. Как под утро роса легла - прохладно стало. Стянул на себя плащ Вьюнок, носом зарылся, только нога торчит - не поместилась, видно. Изумляется Отшельник себе - чего таращится? Словно ног до этого не видел, да к тому же тощих. Самому зябко стало, так ведь не раскроешь, к себе прижал тем и согрелся. Проросла трава сорная в сердце - не выдернешь. Рос себе куст терновый, с ветвями колючими - тронуть боязно, а вьюнок лесной оплел его путами нежными, пораниться не пугаясь. Ничего не просил - больше всех забрал. По глазам солнце ударило - проснулся Вьюнок в объятиях крепких. От истомы сладкой двигаться не хочется. Так бы и замереть. Всегда умел уходить вовремя, что ж теперь медлит? Не всякие объятья свет солнечный терпят. Иной раз, что под пологом радовало, утром скривиться заставит брезгливо. Горек по утрам запах цветов ночных. Только диво дивное - так же сладко целовать оказалось - не похитила ночь прелести, с покровом своим вместе не унесла. Одевались, улыбками обмениваясь. Ни один не сказал то, что в сердце звучало, словно спугнуть побоялись. Да и зачем словами пустыми птиц перерывать пение радостное? Расцепить бы пальцы - рвутся нити невидимые. Не стерпел Отшельник, снял с себя амулет, на шею повесил тонкую. - Ждать тебя буду. Приходи, огонёк дорогу укажет, по тропинкам проведёт, ни один зверь путь тебе не заступит. Ответа дожидаться не стал, первым ушёл. Улыбнулся Вьюнок, амулет тронув бережно. Многие звали - не ждал никто. Так с улыбкой к шатрам и вернулся. Думал, незамеченным прошел, а глаза внимательные в спину смотрели. Понеслось веселье снова хмельное, кликнул кто-то хороводы водить. Сомкнулось кольцо яркое, замелькало в танце быстром. В том кольце и Вьюнок оказался. Когда радость из души рвется - тело танца просит. И не понял сразу - рассыпался уж хоровод, а соседи все так же крепко за руки держат. И улыбки у них нарисованные словно. Не стал вырываться - мало ли. К шатру расписному подвели, без грубости войти заставили. Богато шатёр убран - ковры мягкие, покрывала дорогие. На подушках узорчатых Господин Высокий возлегать изволит, тело нежит. Как рука белая не устает перстней с каменьями тяжёлыми носить столько? Подойти велел жестом ленивым. И получше у него игрушки водились - трущобным не чета. И делить он их не привык ни с кем. Да только надоели ласки их заученные, так надоели, что последнему шнурок он пожаловал на шею шелковый - с ним и закопали - хорошо там по весне земляника расти будет. На могилах всегда она слаще. А тут взгляд скучающий как раз зацепился - не раз вроде в коридорах видел дворцовых, да разве упомнишь тех, что и пыль уличную глотать недостойны. Как раз забаву новую принесли. Сам Отшельник, говорят, снадобье составлял это. Желание дарит жгучее, да ночью неутомимость. Одна беда - каплей больше в вино вольешь, и не доживет до утра игрушка. Невелика цена за ночь длинную, огня полную. Да только что ж попусту товар дорогой переводить, если вот он - улыбкой манящей высверкивает, на все готовый. Прошлой ночью еще привести велел, да только вернулись слуги - руками развели. У костра был только, а куда ушел да с кем неизвестно. Болтают, мол, в лес завернул. Да только кто на ночь глядя в чащобу потащится? Потянулся за хлыстом сперва, а потом простил да наказал, как появится, к нему вести немедленно. Зачем ночи ждать? Прохладно в шатре да сумрачно. Словно вечер здесь притаился. Доставили зверушку безродную. Интересно, куда бегала, да успеет еще Господин вопросы задать, любопытство потешить. Не денется никуда зверушка, послушной станет скоро, сама все расскажет. Поклонился Вьюнок. Заприметил он - остались у выхода слуги. Улыбнулся приветливо, тревогу пряча. - Честь мне, - говорит, - оказана, коли к Господину Высокому в шатер позвали. Чем служить могу? - На флейте, говорят, играешь искусно, - Господин отвечает, - вот и усладишь...слух наш. - Ошиблись, - Вьюнок отвечает, - не обучен я музыке. Простить прошу за глупость да неумение. - Про какую ж флейту толковали? - спрашивает Господин, в голосе недоумение деланное, - Что ж, вина со мной выпьешь да и иди себе. А в глазах усмешка ленивая. - Напрасно на меня Господин Высокий вино дорогое переводить изволит. Недостоин я. - Что недостоин, - Господин ответствует, - это я и так вижу. Да еще наглость имеешь от угощения отказываться? Бокал не возьмешь - в глотку вольют. Отшатнулся Вьюнок испуганно - понял все, да только отступить не дали, за плечи взяли накрепко. - Не отказываюсь я, Господин Высокий, скромность за неучтивость вы приняли. Да только моя в том вина. - Оценили мы скромность твою, - говорит Господин насмешливо. Слугам знак дал, те Вьюнка к столу накрытому подтолкнули. - Пей за здоровье мое до капли. Взял Вьюнок бокал - рука не дрогнула. И не выльешь под стол - смотрят внимательно. Осушил до дна бокал, на стол поставил хрусталь звонкий, поклонился благодарно - пол в лицо бросился, еле на ногах устоял. Закричало тело от жажды нестерпимой. Один способ есть жажду унять эту. Только за руки держат крепко, в хороводе словно, не коснешься себя, голова кругом идет, губы просьбу одну шепчут. Вздернули подбородок пальцы, перстнями украшенные. - Где вчера пропадал, ждать меня заставил, негодный? Что угодно, только бы пытку не длить. Разомкнулись уста послушные... Вскинул Господин брови изумлённо, рассказ выслушав. Ворот рубашки распахнул, поддел шнурок брезгливо. Пригодится еще Отшельника подарок, а пока и без того забава есть. Слугам махнул, чтоб из шатра вышли - достанутся потом объедки псам верным со стола хозяйского... Спряталось солнце, луне место уступая, да и она, краса серебряная, выходить не торопится из-за туч. Встретить ли на опушке или здесь остаться? Подойти или дождаться, когда первым обнимет? На другие вопросы раньше ответа искал, только эти важнее всех оказались. Слышит шум Отшельник. Тихо шагает тот, кого ждет он - травинки не примнёт, кто ж пожаловать вздумал? Тенью плащ стал - средь теней не заметишь. Выпорхнул огонек, путь указующий, мотыльком огненным, а за ним всадники из-за деревьев показались. Истоптали траву мягкую, только не увидели никого. Слышит Отшельник разговор их: - Здесь быть должен. Вот и амулет дорогу указал. Отродье колдовское, спрятался куда? Щелкнули пальцы беззвучно - погас огонек. Холодно в сердце стало. Не прятался никогда, а тут скрыться захотелось. Боль с собой унести, убаюкать. И чего надобно им? Любопытство привело их глумливое? Неуютно всадникам на полянке стало. - Соврал, верно. Чего Отшельнику поджидать здесь кого-то? Коней развернули, да только не увидеть всадникам больше света дневного. Смех тихий, да крыльев шелест - вот и все, что услышать пришлось им напоследок. Унеслись кони с седлами пустыми, дороги не разбирая, пену роняя с губ. Тут и луна выплыла. Там, где трава серебрилась, кровью все испятнано. Поднял Отшельник амулет, за ветку зацепившийся, на руку намотал шнурок, не глядя. А то не знал, кого на ложе принимал своем? Неужто верности ждал? Да верность вся его - травы бездумной к солнцу стремление. Где посветит, туда и тянется. Похвастал, похвалился небось трофеем дивным, может и монет за амулет колдовской выручил али спор с кем заключил. Звонко смеялся, наверное, над Отшельником потешаясь. Холоднее в доме, что тепло очага узнал, да лишился его в одночасье, чем в том, где огня никогда не зажигали. Жил без него и дальше проживешь. Это кажется только, что по ножам идешь - осока мягкая под ногами. Это кажется, что сердце кричит - звери ночные воют. Хорошо им зверям... Не проснулся Вьюнок, а словно из омута вынырнул мутного да глубокого. Привкус во рту кроваво-медный, пелена перед глазами. Видно знатно повеселился вчера. Вытянуться думал - от боли застонал, разом все вспомнив. И вина бокал, и пальцы липкие и себя, к этим пальцам тянущегося, ласку словно милостыню выпрашивающего. Чего просил - с лихвой дали, не поскупились. Вымыться бы в воде ключевой, да до воды дойти еще надо. Сжала дурнота горло, снова в глазах потемнело. Память, что осколков горсть - каждый палец до крови уколоть норовит. У каждого - края острые. И с обидой ни к кому не пойдешь. То, что раздавал щедро, обманом взяли. Кто ж поверит в такое? Да и так если - не затем ли у шатров крутишься? Вот и получил свое. Не девица на выданье - плакать не о чем. Потянулась рука к вороту, а внутри предчувствие змеей холодной свернулось. Если б поцелуи тольк забрали... Скользнули пальцы по шее бессильно. Не сберег. Ни себя, ни подарка дорогого. Ночью ждал на поляне Отшельник, а уж утро. Опоздал, выходит, Вьюнок. Игрушкой был при постелях шелковых, неужто другим стать возмечталось? Посмеяться бы над собой, только губы потрескались. А тут крик поднялся. Вернулись из леса без коней всадники. Все были воины удалые - не вдруг одолеешь. Да какого бы зверя ни гнали - перехитрил он их, из чащобы не выпустил. И как подняться сумел на ноги непослушные? Только шаг-другой - уже леса опушка. Далеко до поляны - не дойти, да и нет огонька-провожатого. Манит прилечь трава, отдохнуть. Обещает над головой сомкнуться. На минутку всего... ненадолго... Небо высокое, солнце яркое - средь травы травой стать, позабыть обо всём. Так бы и остался, не проходи мимо путник дорогой лесной. Пёс охотничий вперёд убежал, лаем подозвал. Посмотрел путник, какую добычу пёс углядел, под ноги плюнул, да поднял на плечо ношу легкую. Молоком отпоить, вдруг в себя придет? Много он таких видал, знал, чем на шелка себе зарабатывают. Недолго цветы живут сорванные, часто их под ноги бросают забавы ради.