⊲───── ✶ ─────⊳
Первый день в тюрьме начался с тяжелого подъема. Надзиратели разбудили заключенных, постучав дубинками по металлическим дверям. Это было очень внезапное и весьма неприятное принудительное пробуждение. Джисон замечает Хёнсу у раковины — тот уже умылся и почистил зубы. А Хан никак не может глаза нормально открыть и кривится от недовольства, что его сон так грубо прервали. Но ему остается лишь смириться с этим, ведь подобное будет происходить каждый день. Заключенные выходят из своих камер и смирно строятся возле дверей, пока надзиратели осматривают помещения. За это время Джисон успевает разглядеть многих — тех, с кем проведет здесь достаточно много времени. На него тоже направлено несколько взглядов, весьма недоброжелательных. Хан, конечно, не отметал раньше мысли, что он рано или поздно сядет в тюрьму за свои свершенные преступления, но это не останавливало его. Он продолжал планировать ограбления с Кан Джиуном и будто чувствовал себя всемогущим и неуловимым рядом с ним. Был полон уверенности, что с ним все будет в порядке. Он не мог предугадать, что его предадут. У него никогда не было сомнений насчет Джиуна. А оказалось, что нельзя было полностью полагаться на человека и строить вокруг него свою жизнь. Это послужит уроком для Джисона. За завтраком Хан не знал, за какой столик в кафетерии ему сесть, потому что почти все были заняты. На него смотрели хищными взглядами, отчего становилось не по себе. В итоге Джисон сел за столик к Хёнсу, который сидел один. Они не обмолвились ни словом. Хёнсу был одним из немногих, кто совершенно не выказывал интереса к Джисону. Будто они уже несколько лет в одной камере сидят и привыкли уже друг к другу. И это успокаивало Хана. Ему не нужно лишнее внимание к себе, ему бы просто прижиться здесь для начала. Пока Хан ест без особого удовольствия, потому что голода как такового он не ощущает, мимо его столика проходит компания заключенных. Во главе идет довольно низкий ростом и плотный телосложением лысый мужчина. Его взгляд падает на Джисона. На мгновение Хан заглядывает ему в глаза, которые кажутся черными из-за опущенных хмурых бровей и тени, падающей на лицо. Остальные, идущие за этим мужчиной, бросают довольно пренебрежительные взгляды на Джисона. Один более смуглый мужчина, чем остальные, едко скалится. Хан еще не успел тут ни с кем и словом обмолвиться и уже завел недоброжелателей? — Не обращай на них внимания, и они тоже не будут, — подает голос Хёнсу. — Так я ничего не сделал даже, — сразу оправдывается Хан. — Вот и не делай. Тебе же будет лучше, — он встает, берет поднос и уходит. Джисон ковыряет кимчи палочками, после чего выпускает их из рук, прекращая бесполезную попытку пробудить в себе аппетит. Во рту горечь; в сердце дыра. Голова непрерывно гудит. Мысли возвращают Джисона обратно в тот день. — Джисони, малыш… «Блядство», — думает он и закрывает на несколько жалких секунд глаза, потирая виски. Хочется открыть глаза и оказаться дома. А какой дом у Хан Джисона? У него его нет. Он шатался по съемным квартирам с парой сумок, пока не столкнулся с Кан Джиуном, который предоставил ему «дом». Все было обманом с самого начала. Был ли Джиун вообще когда-либо с ним искренним? Три года отношений — это ведь не так мало. Они бесчисленное количество часов разговаривали о своем совместном будущем, планировали жизнь за пределами Кореи. Неужели Джиун просто использовал навыки Джисона, чтобы проворачивать эти ограбления? Чем больше Хан думает, тем сильнее гудит голова. — Доедайте быстрее и отправляйтесь на работу, — надзиратель стучит дубинкой по столу, за которым как раз-таки сидит Джисон, отчего он подскакивает на месте. — Давай, шевелись, — обращается он к Джисону, который явно оторопел. Хан осматривает помещение кафетерия. Все уже заканчивают свой скудный завтрак и относят подносы к окошку, выходящему на кухню. Один мужчина притягивает его неугомонно бегающий взгляд. Тот сидит в самом конце кафетерия за столом в соседнем — центральном — ряду. Его черты лица кажутся Джисону острыми и весьма грубыми. Одна бровь опущена ниже другой. Во взгляде читается заинтересованность и некая опасность. Хёнсу предупредил, чтобы Хан не смотрел им в глаза, и поэтому спустя долгие пять секунд он отводит взгляд в сторону, опускает голову вниз. — Живее! — надзиратель подгоняет Джисона, стуча дубинкой по столу, так что он хватает поднос и как можно скорее уносит его, а потом второпях покидает кафетерий. За дверью стоял другой надзиратель, который сопроводил Джисона и других новых заключенных в мастерскую. Пока Хан шел, он один раз обернулся, чтобы увидеть, не идет ли за ним тот мужчина, но его не было. Здесь, в мастерской, стояли стационарные циркулярные пилы, в воздухе пахло древесиной и чем-то горелым — проводка, нагретый металл, немного масла для смазки приборов. Те, кто уже здесь давно, знали свои места, поэтому сразу занялись делом. — Защита в шкафу. Надевайте перчатки и очки. Берите доски и следуйте инструкции, которая лежит на столе, — инструктирует надзиратель довольно кратко. Джисон, как и остальные, подходит к шкафчику и достает оттуда пару грубых перчаток и пластиковые очки. Его толкают, чтобы подойти к шкафу, и смотрят с укором, будто взглядом уже матом покрывают. Хан встает у свободного станка и смотрит на инструкцию. Стало понятно, что хотя бы он будет здесь делать — собирать табуретки. Джисон никогда в жизни руками ничего не мастерил, не управлял такими инструментами, которые в неопытных руках могут навредить — почти как и огнестрельное оружие. В мастерской становится шумно. В воздух поднимается пыль от древесины. Стучат молотки. А Джисон пытается разобраться с измерением бруска, который нужно превратить в ножку для табуретки. Не приложив даже пока никаких усилий, он уже покрывается липким слоем пота, ведь в помещении душно и жарко от такого количества человек и нагревающихся строительных инструментов. Хан убирает со лба пряди челки, двигая их предплечьем руки, и принимается за работу. Буквально через минут десять погружения в эту деятельность Джисон понимает, что это его не хило так отвлекло от собственных мыслей. Он не обращает внимания на остальных, и те тоже никак не реагируют на него, занятые своим делом. И стресс тоже этот процесс снимает хорошо. За два часа Джисон не смог полностью собрать табуретку, он только изготовил ножки и соединительные части. А их еще предстоит обработать. Тут еще много работы, и Хан не прочь к ней вернуться завтра (или какой там у него тюремный график). После работы было свободное время на свежем воздухе. Джисон рад снова увидеть небо и яркое солнце, однако сейчас не помешали бы солнцезащитные очки, но глаза через некоторое время привыкают. Увидев свободную лавочку в самом углу этой огражденной площадки, больше похожей на загон, он садится на нее, не зная, чем вообще заняться. Джисон бросает короткие взгляды на остальных заключенных, которые играют в футбол, общаются, устраивают поединки на кулаках, и понимает, что он сам никак не вписывается сюда. И не будет никогда вписываться. — Все-таки не можешь усмирить свое любопытство. Смотри, а то в беду попадешь. Ты ведь молодой, выйдешь и заживешь своей жизнью. Они тоже когда-нибудь выйдут, так что не заводи здесь себе врагов, — Хёнсу садится рядом, привлекая внимание Джисона. — От чего вы меня так предостерегаете? — От акул, которые готовы тебе глотку прокусить за любое неверное движение, за любой неправильный, по их мнению, взгляд. Просто так, — сам Хёнсу не отводит от заключенных взгляд, наблюдает за ними, будто изучает, как диких животных. — Спасибо, но я могу позаботиться о себе, — отвечает Джисон весьма вежливо, но с ноткой внутренней злости, которая копится и копится с того самого дня. И как только он это сказал, как сбоку слышится чей-то вскрик. Джисон и Хёнсу тут же обращают внимание в ту сторону. — Один… — худощавый мужчина со смуглой кожей и потрепанными черными волосами, закрывающими шею, заносит кулак. — Два… — снова замахивается. — Три. Ударили не Джисона, но он съежился от увиденного. Тот, кого избивали, упал на землю на живот. Его лицо уже до этого было в синяках и мелких ранках, и теперь к этому всему добавился, возможно, разбитый нос. Худой мужчина смеется и плюет на землю рядом с жертвой нападения, после чего смотрит на Джисона, скалится, отчего у того мурашки по коже бегут. Мужчина уходит в компании еще двоих в другой угол площадки. — Об этом я и говорю, — вздыхает Хёнсу. — За что они его так? — Просто так. Потому что слабый, не может дать отпор. Но это им и нравится. — Я могу дать отпор, — уверенно говорит Джисон, но сам думает, что никогда в жизни особо-то и не дрался. У него реакция не очень хорошо развита. — Это разозлит их только сильнее. Просто не попадайся им на глаза. Нам всем нужно только продержаться здесь до освобождения. В словах Хёнсу была одна только правда. Необходимо выжить в этих суровых условиях, чтобы выйти целым, даже если за пределами тюрьмы Хана больше ничего не ждет. Но разве это значит, что он сделает это место своим домом? Однозначно нет. — А кто это? — Джисон решает воспользоваться моментом, чтобы разузнать о заключенных побольше. Он осторожно показывает пальцем на мужчину, сидящего на скамье на другой стороне площадки. На того самого мужчину, с которым он держал самый долгий зрительный контакт, чем с кем-либо из заключенных. Прежде чем ответить, Хёнсу вздыхает: — Ли Минхо. Его зовут Тигром Северной тюрьмы. Вот с кем-кем, а с ним я тебе вообще не советую контактировать. — Почему? — вопрос звучит по-детски. Джисону просто до этого показалось, что этот Ли Минхо, как он теперь узнал, вполне адекватный (если адекватность измеряется в безучастности). — Мне показалось, ты более смышленый, — Хёнсу удивляется, мотая головой, и мысль не продолжает, оставляя Джисона в раздумьях. Когда компания играющих в футбол мужчин отходит в сторону, Джисон замечает на себе чужой взгляд — взгляд Ли Минхо. Однако его сложно увидеть из-за челки, скрывающей глаза. Каштановые волосы Минхо весьма длинные и немного вьются из-за влажности. Мужчины сидят довольно далеко друг от друга, но Хану удается разглядеть черные линии на плече и предплечье этого мужчины — татуировки. Футболка Минхо плотно прилегает к телу. Он курит сигарету, что удивляет Джисона. — Разве здесь можно курить? Хёнсу смеется. — Тебе еще многое предстоит повидать, — он хлопает Хана по плечу и встает с лавки, возвращаясь внутрь здания. Снова оставляет его с незаконченной мыслью. Джисон еще недолго смотрит на Минхо, который, очевидно, смотрит на него в ответ, поднося к губам короткую сигарету без фильтра — самокрутка. В воздух поднимается много серого дыма, который скрывает его лицо. Власть. За ней гоняются везде — и на свободе, и в заточении. Только если на свободе можно без нее как-то прожить, то здесь, в тюрьме, не имея ее, ты станешь жертвой. Тебя изобьют, втопчут в грязь, плюнут, пустят кровь. Джисон без понятия, как Хёнсу выживает. Испытывал ли он что-то подобное, как тот несчастный на дневной прогулке? Если да, то как он выбрался, ведь по нему не скажешь, что он здесь имеет авторитет. А если нет, то как он этого избежал? Просто не смотрел в глаза этим бандюгам? Тогда у Джисона проблемы, потому что он успел пересечься взглядами почти с каждым. Вечер наступил, Джисон и глазом не моргнул. День промчался мимо. Хан направляется в свою камеру по узкому коридору из кафетерия. На удивление здесь никого. Двое мужчин уже скрылись за углом, так что Джисон продолжает идти в одиночестве, а точнее, плестись. За спиной слышится свист. Сначала Джисон не обращает на него внимания (видите, реакция совсем отсутствует), но на второй такой свист и грубый выкрик он оборачивается. И очень зря. Хотя, это с какой стороны посмотреть, ведь, не обернувшись, возможно, ситуация была бы в разы хуже. — Эй, ты, — к Джисону подходит тот самый худощавый смуглый мужчина, ранее избивший бедолагу. За его спиной еще двое мужчин с хмурыми холодными взглядами. Он как-то неприятно причмокивает губами, осматривая Джисона с головы до ног. Подходит близко, между ними и метра нет. Хан не двигается пока, оценивает ситуацию, в которой оказался. Ему надо бежать? Уже готовиться уклоняться от ударов? — Как звать тебя? Вопрос сбивает Хана с толку. «Он познакомиться хочет?» — Джисон, — отвечает он, осматривая того в ответ. Видок не радует глаз: запачканная одежда, растрепанные вьющиеся волосы, смуглая морщинистая кожа. Кистей не видно, потому что руки спрятаны в карманы штанов. — Ты же новенький, — тот наклоняет голову набок. Джисон не отвечает и головой не кивает. — Видел тебя в участке, подслушал кое-что, — он достает правую руку из кармана и прокручивает кисть, сжимая пальцы в кулаке, будто разминает. Джисону так и хочется задать вопрос: «И что? Ну видел меня. Мне какое дело?», но он молчит. Еще он думает о том, что, выходит, этот мужчина тут тоже недавно, как и он сам, но ведет тот себя по-хозяйски, а значит, является завсегдатаем этой исправительной колонии. — Это ты там весь патруль собрал? — смеется. — За тобой такую погоню устроили, даже по телеку показывали, как с вертолета снимали, — его слова звучат как восхищение, но Джисону становится подозрительно. — К чему ты клонишь? Джисон хмурится, пытаясь уже понять, зачем его остановили, когда он спокойно шел в свою камеру перед отбоем. А еще он осознает, что не спросил его имя, но уже было как-то не до этого. — Ууу, язычок острый, — тот делает шаг ближе и кидает многозначительные взгляды на своих приятелей. Джисон недоумевает. Он ничего не сказал, что могло бы прозвучать грубо. «Они готовы тебе глотку прокусить за любое неверное движение, за любой неправильный, по их мнению, взгляд. Просто так…» Джисон, видимо, попал по полной. — Мне не нужны проблемы, — говорит Хан и делает шаг назад, хочет развернуться, но его тут же припечатывают к решетке сбоку. Держат за ворот рубахи, слегка приподнимая. Смуглый мужчина скалится, заглядывая Джисону в глаза, зажимает предплечьем горло. Несмотря на его худощавое телосложение, силы в нем было достаточно, так что Джисон со своим приличным мышечным каркасом не мог выбраться из захвата. — Ты новенький. Тебе надо показать, кто здесь всем заправляет, — он толкает его. Джисон падает на пол, успевает только руки подставить. Ноги отчего-то совсем его не держат. Другой мужчина берет его за шкирку, поднимает и обхватывает потом сзади шею, туго сжимая. Хана заводят за угол, а там толкают вглубь этого тупика. Вокруг только серые бетонные стены и пол. Джисон поднимается на ноги и встает напротив бандюг. Закатывает рукава, как и смуглый из них — главарь, видимо. Драки не избежать, так пусть он тогда возьмет из этой ситуации все что возможно. Выпустит гнев на том, кто хочет калечить без причины. Соперники разминают шеи, их позвонки хрустят. Они подходят уверенно, когда Джисон делает маленькие шаги назад, но боится наткнуться на стену. Сглатывает, пытаясь уследить за всеми тремя, которые нападают быстро и без колебаний. Джисон не успевает наносить им удары, только может зажиматься, пытаясь защитить самые уязвимые места. Он падает на холодный пол, когда его продолжают избивать ногами. Хан жмурит глаза, скрючиваясь на боку, понимает, что завтра на теле будут невообразимые ссадины и синяки. Он терпит, потому что встать и ответить не в состоянии. Рано или поздно это ведь должно закончиться. Должно же, да? Слышится стук по металлу — очень похож на удар дубинки надзирателя. Избиение прекращается. Рядом с головой Джисона на пол падает плевок. — Знай свое место, сопляк. Это были последние слова, которые Хан услышал, прежде чем его подняли с пола и отвели в крыло, где был медицинский кабинет. Там медсестра обработала его ссадины и замотала поврежденные места бинтом — в основном вокруг пояса. Все время, вплоть до отбоя, Джисон помнит смутно. Его водили, держа за плечо, и он вяло перебирал ноги. Ему дали обезболивающее, но тело пока что ломило непрерывно. И это с ним сделали, потому что он новенький? Потому что просто посмотрел? Потому что… Почему, черт возьми? Джисона отправили в камеру и закрыли за ним дверь, буквально захлопнули за спиной. Через минуту случился отбой. Свет погасили. Хан сел на кровать и еле уложил себя набок, но потом, осознав, что на этом боку лежать неистово больно, он перевернулся на спину. — Неприятный получился урок, да? Сочувствую. Настанет новый день, ты попробуешь заново, — говорит Хёнсу, который уже лежит на койке под одеялом. Джисон заставил себя провалиться в сон, потому что у него не было другого выхода. Он не сможет утром полежать подольше. Нет никаких «еще пять минуточек». Надо привыкать к режиму. Надо приспосабливаться. Надо выживать.⊲───── ✶ ─────⊳
Нанесенные повреждения давали о себе знать болью еще целую неделю. Джисон вел себя тише воды, ниже травы. Не поднимал головы на тех, кто доставил ему неприятности, выполнял работу в мастерской, наконец смог завершить создание первой табуретки, которая вышла вполне себе достойно. Он в одиночестве пытался разобраться, как играть в шахматы, сидя в так называемой комнате отдыха, но, конечно же, никакой инструкции рядом не было, а выйти в Интернет он не мог, поэтому просто двигал фигуры, делая вид, что на доске действительно разворачивается игра. Однажды к нему присоединился Хёнсу, который объяснил правила, после чего они сыграли несколько партий, которые Джисон проиграл очень быстро. Во время прогулки он продолжал сидеть в углу на скамейке или, когда она была занята, на земле в другом углу площадки. Одинок и не принадлежит ни к какой банде. Нет защиты. Нет надежды на то, что он сможет так продержаться тринадцать лет. Без общения, без контакта. Да он с ума сойдет раньше, чем через полгода. Хан лишь позволял себе время от времени смотреть на Ли Минхо, который занимал всегда одно и то же место как на площадке, так и в кафетерии. Будто если подойти туда, то там будет написано: «Здесь сидит Ли Минхо», ведь никто больше не посягал на эти места. Он казался Джисону загадочным и опасным, конечно же. Может ли Минхо убить в пределах тюрьмы за то, что на него не так посмотрели? Он более жестокий, чем те бандюги? Но он не создает вокруг себя шумиху, как остальные. Не ввязывается в драки. И вот сейчас Джисон снова смотрит на него, часто отводя взгляд, будто если он не смотрит, то становится невидимым. По крайней мере, это было проверено на остальных — Хана больше не трогали. И вот как только он перестает смотреть в сторону Ли, а потом возвращает взгляд, то уже не видит его. Тот ушел. Джисон решает осторожно понаблюдать за остальными. Ну а что ему еще делать? Заняться нечем. Он замечает, как один мужчина передает другому какой-то сверток. Можно долго думать, что в нем находится. Возможно, самокрутки, либо, что хуже, наркотики, нелегально пронесенные кем-то в тюрьму. И здесь существует бизнес. Помимо этого у каждого заключенного есть счет, на который кто-нибудь на свободе может перевести деньги, либо ты зарабатываешь копейки за работу здесь. А потом эти деньги можно обменять на что-нибудь необходимое или вкусное в ларьке внутри тюрьмы. Кто-то зарабатывает деньги, делая самокрутки. Они здесь очень ценятся, как понял Джисон, могли бы стать даже отдельной валютой. Сам Хан не прочь закурить, но он только смог стать невидимым, поэтому не хотел к кому-то подходить и просить продать ему одну сигарету. Да у него и денег, наверное, не хватит. Его счет зэка стал пополняться только, когда он начал работать в мастерской. Там пока жалкие гроши. Все чаще Джисон проводит свое свободное время в камере, лежа на койке. Хёнсу предложил ему несколько книг на выбор из своих, чтобы скоротать время, и Хан не отказался — все же лучше, чем просто лежать и плевать в потолок. Джисон замечает не сразу, что к двери камеры кто-то подошел, но на полу от этого появляется тень. Хёнсу обращает внимание на незваного гостя, смотрит недолго, потом отворачивается, возвращаясь к своей книге. Мужчина стучит по косяку. Хан поднимает голову и садится на край койки, изучая взглядом этого человека. Коротко стриженные волосы, выражение лица без эмоций, вполне спокойное, не хмурое. Рукава его рубахи закатаны по локти, отчего можно разглядеть весьма накачанные предплечья рук. И ткань не в силах скрыть его широкие плечи. Он смотрит на Джисона в упор. Когда их взгляды сталкиваются, он качает головой в сторону, зазывая. Хан хотел было узнать у Хёнсу, что ему делать в этой ситуации, но тот уже был вновь занят чтением и не обращал никакого внимания на гостя. Ничего не осталось, как пойти за молчаливым незнакомцем. Сглатывая бесчисленное количество раз, Джисон следовал за ним на второй этаж, на котором до этого момента не был. Оказалось, здесь находятся одиночные камеры, и в них было довольно просторно. В камерах на первом этаже могли жить трое, но в тесноте. А эти помещения вполне походили на дешевую комнатку в каком-нибудь общежитии на окраине Сеула — Джисон жил в таких. Мужчина останавливается у крайней камеры, дверь которой открыта. Джисон подходит и обнаруживает, что это камера того самого Ли Минхо. «Черт…» — лишь может подумать Хан. Минхо качает головой тому мужчине, который привел Джисона, и тот уходит, не забывая надолго зафиксировать свой взгляд на нем. — Садись, — начинает Минхо, закрывая книгу и вынимая из металлической коробки самокрутку. Он поджигает ее, затягивается, пока Джисон робко усаживает себя на стул напротив него. Пока Минхо наслаждается первой тягой, медленно выдыхая, между ними виснет тишина, весьма напряженная для Джисона, который перестает моргать и только и может, что смотреть на Минхо и прокручивать в голове все возможные варианты исхода этой встречи. Хан мельком осматривает камеру: на полках небольшого столика лежат книги, есть маленький пузатый телевизор, на стене висят бумажный календарь и плакат с изображением какого-то японского храма. Очевидно, что у Ли Минхо было гораздо больше привилегий, чем у Джисона. — Скажи мне, Джисон, тебе больно? — Ли смотрит на него, и по его выражению невозможно прочитать его намерения. Ничего не удается понять, а вопрос ставит в тупик. Хан даже не задумывается, откуда Минхо его имя узнал. В принципе, это не так сложно, когда он тут находится уже неделю. — Ссадины уже прошли, — отвечает Хан и сглатывает. Поглядывает на металлическую коробку с сигаретами, но просить не спешит, хотя он ведь успел увидеть, что их там полно — Минхо ничего не стоит поделиться одной. — Я не об этом, — он наклоняется и становится чуть ближе к Джисону. — Здесь больно? — кладет руку себе на грудь. Взгляд Минхо пробирает Джисона до дрожи. Он и вблизи опасный, но одновременно притягательный. Одна бровь вздрагивает и приподнимается. — Не понимаю, о чем ты. Хан не играет в дурака, он действительно не может найти смысл в этом вопросе. Возможно, он догадывается, о чем идет речь, но это только предположение. — Хм, — Минхо вновь садится ровно, затягивается и выдыхает, так что помещение затуманивается серым дымом, — я думаю, предательство оставляет след на сердце. Джисон шире раскрывает глаза. «Откуда он знает о предательстве?» — А как ты?.. Не успевает Джисон договорить, как Минхо берет с кровати смартфон и вертит перед его носом. — Я много узнал о тебе за эту неделю. Ты выучился на программиста и начал использовать свои навыки не в пользу общества. Стал блестящим хакером систем безопасности… — Прости, но зачем я здесь? — решается спросить Хан, и в ответ получает слегка хмурый взгляд. Он мгновенно тушуется. — Я спросил тебя, болит ли у тебя сердце? — голос Минхо хоть и плавный, довольно мелодичный, но напористый. Кажется, один неверный ответ, косой взгляд — и он рыкнет, а потом откусит голову, словно настоящий тигр. Джисон медлит с ответом, но все же говорит: — Да, — его челюсть сжимается. Он этим ответом будто запускает внутри какой-то механизм — жажду мести. — Скажи мне, как ты тут уживаешься? — Минхо делает последнюю затяжку и тушит окурок о металлическую банку, в которой когда-то был кофе (очень давно). — Не знаю, — пожимает плечами. Минхо упирается локтем в свое бедро и подносит пальцы к губам, задумывается на мгновение, смотря через дверной проем. — Здесь разрешены телефоны, или что? — Джисон уже собирается пожалеть о своем вопросе, заданным в лоб, но Минхо, на удивление, реагирует спокойно, коротко усмехается так, что его губы изображают полуулыбку. И у Хана в свою очередь вздрагивает уголок губ, увидев чужую улыбку. Заразительно. — Нет, но если у тебя достаточно власти, то можно обойти любую преграду, — ухмылка не слезает с его лица. Очередная тишина, во время которой Минхо осматривает Джисона с головы до ног. Он замечает, как тот изредка хватается за бок и кривится, растирая больное место. — Знаешь, что птенцам при рождении отрезают клюв, поросятам вырывают зубы и отрезают хвосты, а скот кастрируют. Так они не ввязываются в драки, и их мясо будет нежным, — Минхо опирается за своей спиной на руки, отклоняясь назад. — Здесь те же правила. Новичков избивают без особой причины. Это делает их послушными. Джисон не сдерживает нервного смешка. Его только что сравнили со скотом? — Я предлагаю тебе свою помощь, если тебе нужно, — Минхо вновь открывает коробочку и берет новую самокрутку, поджигает и затягивается. — С чем конкретно? Меня перестали замечать, — Джисон передергивает плечами. Он боится доверять кому-то вновь, особенно какому-то незнакомому зэку, такому же преступнику, как и он. — Это на время. Тэ Хан вновь захочет поразвлечься, а ты окажешься под рукой. Заметно, как Минхо расслабляется под действием никотина, вальяжно сидит на кровати, разведя ноги в стороны и опираясь одной рукой в матрас. Он моргает медленно, когда смотрит на Джисона, который использует это время, чтобы рассмотреть его татуировки: плечо левой руки увито ветками с цветками сакуры, а всю правую руку украшает дракон — его голова скрывается под рукавом футболки. — Значит, в следующий раз я отвечу ему на его языке, — уверенно заявляет Хан, делая глубокий вдох через нос, когда в его сторону летит клуб дыма. Минхо сжимает губы. — Я понял. Ну, ты знаешь, где меня найти. Джисон коротко кланяется головой, встает и выходит из камеры на слегка дрожащих ногах, ведь весь разговор находился в напряжении. Слева от двери стоит тот мужчина, который привел его сюда. Ему Хан тоже кланяется и потом спускается на первый этаж. Буквально ощущает, как все органы встают на место, когда он оказывается внизу. Только в своей камере он начинает ровно дышать. Ловит на себе изучающий взгляд Хёнсу, который проверяет, все ли в порядке. И когда он понимает, что Джисон цел, возвращается к своему делу. Это предложение помощи весьма неожиданное в стенах исправительной колонии. Джисон не хочет никому доверять. Боится очередного предательства. И он так и не понял, зачем Минхо спрашивал его о предательстве. Но он уверен, что тот о нем что-то выяснил. Только вот опять же таки зачем? И какую помощь он предлагал? Защиту от этого Тэ Хана? Джисон считает, что он сам справится. Неделя прошла без стычек, так пройдет еще одна и еще одна, и за ней еще десятки таких же. Хан может доверять только себе.