Чужие

Дорогу на чердак я осознавал плохо. Но до меня вдруг со всей очевидностью дошло, что все это не сон, не розыгрыш и даже не глюк. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОПАЛ!!! Почему я так уверен? Последнее что помню – проводил осмотр замороженного два года назад объекта жилищного строительства. По помпезному проекту, это должно было стать двумя высотками в тридцать два и сорок шесть этажей с торговым центром и подземными парковками между ними. Мечтая о быстром возврате инвестиций и большой прибыли, проект разделили на две очереди. Первой строили меньшую башню и многоуровневый паркинг. Логично, в Москве всегда проблема, где машину под надежной охраной оставить. Но даже на первую очередь или денег, или умения строить не хватило, и теперь в небо скалится незаконченными этажами меньшая башня, а под боком у нее разверзся безобразный котлован с кое-где забитыми сваями. Поднявшись до 28 этажа, я понял, как вовремя заморозили объект. Как бы ни красив был проект, возводили здание явно руками безграмотных гастарбайтеров. Перекрытия лежали неровными волнами, лестничные клетки перекошены, во многих местах крошится бетон, что без всякой экспертизы наглядно доказывает, что укладывали его с нарушениями всех норм. Надо было спускаться и спокойно оформить все увиденное в письменный отчет. Но мой клиент, как только я получил доступ к проектной документации, стал обрывать мой телефон. Спешил вложить деньги в выгодное дело. Похоже, хозяева посулили ему золотые горы, и как только сообразил и утерпел независимого эксперта нанять? После моих осторожных ответов, что проект достойный: и к местности, и к коммуникациям привязан грамотно, и осталось только оценить его воплощение, он, вообще, стал названивать каждый час. Вот и очередной звонок, я отошел немного от своего сопровождающего, чтобы ответить. Не успев до конца разбить радужные надежды клиента, почувствовал толчок. Не буду клясться, что в окно меня сбросил местный прораб, так как со мной вместе обрушилась немаленькая часть внешней стены и еще какие-то балки с верхнего этажа. Возможно, с ног меня сбили посыпавшиеся строительные конструкции, а он может и сам пострадал. Не видел… Двадцать восемь этажей и несколько метров котлована, это не очень долго… Вероятность, что мое тело живо, один шанс на миллион. А то, что я еще мыслю, доказывает, что существую в какой-то другой форме. Мои незабвенные племянницы любят перетереть со мной новые веянья кино и литературы. Половину восхитивших или разочаровавших их фильмов я не смотрел или просматривал с пультом наперевес, только для того, чтобы составить свое мнение и аргументировано обламывать их восторги. А вот в чтении наши вкусы часто совпадали. К их похвалам стоило прислушиваться хотя бы по тому, что графомань, написанную гоблинским языком, они сами не любили. Наследство моей мамы и их бабуши – нежная любовь к литературному русскому языку. Говорят они, конечно, на современном юношеском арго, я тоже чистотой устной речи не блистаю, но вот читать тексты из одних матов и бесконечно повторяющихся слов, без какого-то внятного сюжета, не любим все. В одной из последних дискуссий обсуждали как раз попаданцев, попаданок и целые попаданческие коллективы. Помнится, я признал развлекательное достоинство книг их любимых авторов, но указал, что даже для фантастической литературы в большинстве произведений количество роялей переходит все границы, делая повествование психологически недостоверным. Они на меня в три голоса напирали, доказывая, что умный, инициативный и хоть чуточку везучий герой, непременно многого достигнет в новом мире, ведь на его стороне будет опыт целой цивилизации. Если технарь, то увидит как прогресс подстегнуть, финансист – найдет способы порулить экономикой, военный – так знает всякие единоборства или как из пушек метко стрелять… Меня же напрягала в этих опусах прежде всего психологическая недостоверность. Провалившийся неожиданно незнамо куда человек очень редко с радостью бежит искать еще большие приключения. Вспомните вашу реакцию на резкие перемены в жизни. Сначала обалдение, потом сожаления о прошлом и упущенном и только потом дело доходит до конструктивных размышлений: «Что дальше?» Неожиданная болезнь, потеря работы, стихийное бедствие… Даже многократно и серьезно обдуманные перемены в устоявшейся, но чем-то не устраивающей жизни могут привести к неожиданно катастрофическим последствиям. Я предложил мысленный эксперимент. Завтра покупаю билет и они отправляются в США – без денег, с посредственным разговорным английским, в страну, где они никого не знают, без жилья и работы. Как они планируют обживаться и добиваться славы? Они, конечно, запищали, что большинство попаданцев попадают в технически и социально более отсталые миры. Тогда я предложил заменить Америку на любую страну третьего мира. Даже смилостивился и разрешил представить, что немного денег у них есть. Почему я так взъелся на крутых Главных Героев? Считал, что опыт попаданчества у меня есть. Тот самый опыт, что Сын ошибок трудных. В самом начале Перестройки была модной «народная дипломатия». Помните девочку Саманту? Вот и я молодой, да глупый под нее попал. Решил, что это круто по обмену попасть на один семестр в Сорбонну. Студентка, активистка, отличница, блин! То что французского я не знал даже со словарем, а английский с грехом пополам, меня не остановило. Денег у родителей нет? Фигня! Прорвемся… В конце концов и языковой, и финансовый барьер оказались преодолимы. Родное посольство совсем уж нас без присмотра не бросило, и у европейцев в те годы еще эйфория от Перестройки не прошла. Восторженных русских, желающих учится у цивилизованной Европы, они тогда еще почти искренне любили. Обедами угощали и денег из благотворительного фонда подбросить могли. Северный зверь нагрянул, откуда не ждали. Культурный шок и депрессия эмигранта. Первые недели все казалось замечательным. Ярким, новым, непривычным – и это хорошо. Потом эта непривычность и непонимание по самым банальным вопросам стали раздражать. Потом оказывается, что одними и теми же словами мы говорим о совершенно разных вещах… и повседневная культура французов, англичан, американцев тебе так же непонятна, как культура древних инков или китайцев. Ты просто не понимаешь их повседневной логики! Получая одни и те же сведения что и ты, они приходят к совершенно другим выводам и решениям. Гораздо позже, я понял, что иностранцы не притворяются, они действительно думают по-другому. Им в детстве другие сказки читали, у них совершенно другая школьная программа, другие фильмы, другие книги. Их соседи и родственники живут по-другому. У них другой социальный опыт, цели и ожидания. Мальчик из СССР, где все более-менее жили одинаково, на всех была одна правильная политическая линия, передовая мораль строителя коммунизма и всеобщее счастливое детство, не смог сразу это понять. От этого глобального непонимания меня такая депрессия накрыла, что никакие знакомства не заводились и знания не усваивались. Это чувство неприятия и беспомощности, полной дезориентации запомнилось навсегда. Стал старше и опытнее, узнал способы, как с этим бороться, но все равно длительные заграничные командировки не любил. Та парижская зима навсегда изменила мое представление и о внешнем мире, и о моем внутреннем мире тоже. В Сорбонне я встретил Ричарда. Он совсем не походил на типичного представителя загнивающего капитализма. Но он этим ярким примером «альтернативной морали» как раз и являлся. Молодость прошла в движении хиппи, после получения диплома несколько лет бесцельных странствий по всему миру, а после возвращения блестящая карьера. Архитектором он был гениальным. И столь же гениальным педагогом. Мы все молились на него! Старший, но не давящий авторитетом, ни в профессиональной, ни в личной жизни. Живущий по своим строгим принципам, но никому не навязывающий своих взглядов. Уважающий чужое мнение. Уверенный, что окружающим надо дать право на ошибку, а потом помочь ее исправить. Яркий. Талантливый. Внешне спокойный, до отстраненности. Он был мне так чужд, просто ни в какие привычные рамки и шаблоны не вписывался. И он был геем... Никакой эффектной борьбы за права секс меньшинств, никакой навязчивой рекламы своего образа жизни. Ричард просто любил мужчин и не считал нужным это ни скрывать, ни выпячивать. Это его жизнь и он имеет право прожить ее, и так как считает нужным, и с кем считает нужным. Он никогда не подстраивался под общественное мнение. Как профессионал, он был уверен, что в вопросах архитектуры он знает много больше, чем все писаки и говоруны, вместе взятые. В личной жизни его не интересовало, что и как думают о нем незнакомые люди. Родных и друзей, видимо, его ориентация и взгляды на жизнь не шокировали. Я был пленен его обаянием с первого же коллоквиума, который он у нас провел сразу после рождественских каникул. Не скажу, что наши отношения напоминали любовный роман. Но и мимолетной интрижкой между приглашенной знаменитостью и студентом они не были. Интерес. Притяжение. Страх быть непонятым или понятым не так. Узнавание. Удивление. Неприятие. Компромисс. И этот его чертов принцип – дай другу самому набить свои шишки. Каждый решает сам! Вот я и решил, что не достоин, и лучше самому уйти, пока культурно не намекнули, что уже надоел. Юношеская неуверенность это так же плохо, как и самоуверенность. По окончание весеннего семестра я вернулся домой. К началу следующего учебного года Латвия стала независимой от СССР. Мои родители стали думать о переезде из Риги куда-нибудь в Россию. Учась в Ленинграде, я сам свидетелем образования новой страны не был, но то что родители с младшей сестренкой уже в ноябре поселились в станционном поселке под Горьким, в небольшом домике маминой мамы, показывает, как неуютно они себя почувствовали в городе в котором проработали почти двадцать лет. Как оказалось, Ричард мне писал, но рижские почтальоны не собирались повторять подвиг ленинградских и вопреки всем преградам разыскивать куда-то сваливших оккупантов. Письмо в деканат моей альма-матер пришло тогда, когда я был на преддипломной практике и где-то там затерялось, а потом я ушел в армию и даже родители не всегда знали, где я нахожусь. Я не знал, что меня искали, Ричард решил, что я не хочу, чтобы меня нашли и, уважая мое желание, не подошел, не связался, даже когда мы лет через восемь стали пересекаться на профессиональных тусовках. О том, что меня любили, узнал только через двенадцать лет из предсмертного письма Ричарда. А не был бы таким закомплексованным идиотом, может быть у нас что то и получилось бы. Может и Ричард СПИД не подхватил, меняя партнера за партнером… Отвлекся. Начал с любимых племянниц, а додумался опять о первой любви. Сейчас-то вспомнил тот разговор потому, что тогда я в пылу спора представил, что попадаю в чужой мир, о котором ничего не знаю… Ни языка, ни религии, ни мифологии. Вы представить себе не можете, как общеизвестные образы античной мифологии, помогают понять, что имеет в виду собеседник, называя Нью-Йоркское метро лабиринтом минотавра… Меня при этом так передернуло, что даже девчонки заметили. Отшутился, что кто-то танцует на моей могиле… Высшие силы, они все слышат!