***
Маринуясь в пробке, Юнги выкуривает аж две сигареты. К чёрту это стремление быть правильным! Отныне никаких табачных запретов, особенно когда раннее утро среды потчевает порцией первосортного стресса. Кредитка пустеет на семь тысяч вон, ибо нельзя обойтись без кофеина, когда ты спал часа полтора от силы. Девушка в круглосуточном Старбаксе просит назвать имя, но напоровшись на тёмный испепеляющей взгляд, полный вселенской заёбанности, кусает губу и проглатывает вопрос, едва слышно уведомляя клиента о принятом заказе. Ледяной американо бодрит процентов на двадцать, Юнги уверен, что через полчаса потребуется новая доза кофейной прелести. Рядом с полицейским участком нормально не припарковаться: уже с утра пораньше вокруг здания блюстителей правопорядка туда-сюда порхает безликая масса офицеров в форме, поэтому ничего не остаётся, как оставить старенькую Шкоду в тени клёна на соседней улице. Очки натирают переносицу, но раздражённые глаза с лопнувшими капиллярами после ночи бодрствования от ношения линз сегодня попросту вытекут. Собираясь в дорогу, Юнги чертыхнулся с собственного отражения в зеркале — синяки под глазами давненько не расползались до середины щёк, впалых, скуластых щёк. Нужно было побриться — мелкая щетина к концу дня определённо вызовет зуд. В вестибюле Мин сразу же наталкивается на какого-то тучного увольня, застрявшего в проходе. Тот даже не думает извиняться, а лишь презрительно зыркает на низкорослого смазливого очкарика в мятой голубой рубашке, но очень скоро ретируется с места, не совлодав с тёмным уничижительным взглядом этого самого очкарика. Кабинет Сокджина будто иголка в стоге сена. Петляя по коридорам, Юнги натыкается на кофейный автомат и не может себе отказать в желании ограбить его на порцию двойного эспрессо. Люди вокруг галдят и толкаются. Душно. Пахнет дешёвым растворимым кофе. — Позволите? — Постучав по двери костяшками, Мин приоткрывает её и просовывает голову в образовавшуюся щель. Следователь Ким, разговаривающий по телефону, одобрительно кивает, но продолжает тоном, не терпящим пререканий, давать указания, карандашом что-то записывая в потрёпанном блокноте. Юнги не медлит и втекает в узенький, но довольно светлый кабинет начальника уголовного отдела. Здесь запах куда приятнее: в углу на полке с собранием кодексов Мин замечает ароматический диффузор. Очень в стиле холёного Сокджина. — Рад, что вы зашли. — Положив трубку, мужчина с особой кропотливостью поправляет запонки на манжетах белой рубашки. — Вы не предоставили отчёт с первого сеанса, а с меня требуют детальную раскадровку по продвижению дела Кровавого Палача. — Кто требует? — Брови доктора сводятся на переносице. — Неужели у вас ежемесячный план по судебным процессам? Или, — подоспевшая мысль заставляет Юнги сглотнуть комок желчи, — всему виной давление прессы? Сокджин снисходительно улыбается, пожимая плечами. — Этот малец Сеульская знаменитость после третьего убийства. Разумеется, газеты поборются за громкий свежачок на передовице. Юнги знает, что выглядит невозмутимо, знает, что ни один мускул на лице не дрогнул и руки расслабленно висят по швам, но желание вдарить по скользкой самодовольной роже напротив зудит как укус комара. Неужели год назад именно Сокджин поспособствовал утечке конфиденциальной информации? Сколько ему заплатили? Заплатят ли ему за сенсационное заявление о том, что в следственном изоляторе сто восьмого участка подозреваемых частенько угощают порцией тумаков? — Значит, пресса спит и видит, как Палача посадят на стул и тряхнут током? Массы жаждут крови? Ким падает на спинку кожаного кресла и сводит ладони полой пирамидкой у груди. — Я уже говорил вам, док. Психиатрическое заключение — маленькая формальность. Пацан в дерьме по горло, ему не отвертеться. Юнги прикусывает щёку изнутри, стараясь подавить ползущую тошноту. Уже после первой встречи со следователем Мин уяснил, что тот настроен негативно, но сейчас, зная про выгодные коммуникации с прессой, завязанные на передаче дела в суд и обвинительном приговоре, доктор вообще не понимает, что забыл в этом кабинете. Его не будут слушать, не будут разбираться, не будут цепляться за выявленные среди бессонной ночи лазейки с намерением докопаться до истины. Все вокруг уже давно признали Чон Чонгука виновным. — Присядьте. — Сокджин указывает на офисный стул напротив своего рабочего места. — Хотите кофе? Юнги хочет размять кулак о его челюсть, но слабо кивает и на стул всё же приземляется. — Вы предоставили мне упрощённую версию материалов дела. — Чёрно-белые снимки, запечатлевшие лик смерти, сейчас вместо ужаса вызывают лишь саркастическую усмешку. — Я бы хотел иметь развёрнутый доступ. Сокджин отрывается от спинки кресла и упирается локтями в лакированную столешницу. Непонимание в купе с недоверием кучкуется в карих глазах. — Неужели для психологических трюков нужен весь перечень бумаг? Это нудно, док, и уж точно не по вашей части. — Раз вы пригласили меня для исследований, то извольте удовлетворять мои запросы. Для корректной работы мне необходимо изучить бумаги, которые будут представлены непосредственно в суде, а не подкинутый вами черновик. На пухлых губах следователя расцветает лицемерная, сочащаяся ядом улыбка. Выставив перед собой руки ладонями напоказ, он в наигранной манере соглашается пойти на уступки. — Попросите девушку в приёмной — она даст вам копию. Но только не затягивайте, док. Постарайтесь провернуть ваши фокусы побыстрее. Мне кажется, вы должны ценить своё время, как и мы ценим своё. Видит Бог — или сам Дьявол, — Юнги хотел уйти, просто подняться с этого чёртового стула и покинуть душный обществом Сокджина кабинет, но не после всего услышанного. — Не знал, что время нынче стоит дороже совести и умиротворённого ночного сна. Сокджин слизывает с уголка губ несуществующее пятнышко и склоняет голову на бок. — Если эта гнида умеет смотреть побитым котёнком, не стоит терять бдительность и забывать, что четверо женщин пошли на корм червям. Я вскользь просмотрел запись вашего сеанса. Признаюсь, не думал, что порцией крокодильих слёз можно сбить с траектории вашу профессиональную этику, док. Что-то внутри Юнги заклокотало, кишки совсем неправильно завертелись. Когда ищут слабое место и, наугад тыкнув, попадают — это неприятно. Неприятно, когда у противника есть лишние козыри в колоде. — Как и вашу — порцией зелёных бумажек. Сокджин резко мрачнеет. Тёмные глаза нечитаемо проходятся по бледному лицу сидящего напротив мужчины. — Думаю, вам пора, док. Жду отчёт о первом сеансе на свою почту. Юнги не хватает для ответной колкости. Рубашка душит, и всё, о чём сейчас приходится думать, это о возможности поскорее расстегнуть пару пуговиц. А ещё о сигарете. — Точно! Кофе! Совсем забыл! — спохватывается Ким в театральной манере, ловя Юнги застывшим на пороге с дверной ручкой в руке. — Попросите у Ину в приёмной мелочь для автомата. Думаю, у неё в столе найдётся на чашку американо для вас. — Раз уж вы угощаете, то я возьму что подороже, чем банальный американо, а ещё добавлю сливки и сахар, — выплёвывает с не менее ядовитой улыбкой в ответ. — Всего доброго, мистер Ким. — И вам не хворать, док.2/
13 мая 2023 г. в 18:34
Сон никак не идёт. Десятками вращений простыни под спиной комкаются. Душно. Нехотя принимая вертикальное положение, Юнги лениво плетётся к окну и выскальзывает на балкон. Ночная прохлада ему приходится по душе. Лёгкий ветерок приятно обдувает взмокшую шею, треплет чёрные мягкие волосы. Город под ногами пестреет огнями и вспышками неона. Клаксоны и рёвы двигателей, радостные крики в отдалении, громкий лай собаки — Сеул не спит, не умеет.
Хочется курить, но Юнги бросил пару лет назад.
Повиснув на перилах, доктор опускает чугунную голову и позволяет векам сомкнуться. Кровь быстро приливает к лицу, но мягкие дуновения ветра остужают раскрасневшуюся кожу.
Все мысли вертятся вокруг Чонгука, вокруг мальчика с невинными круглыми глазами оленёнка, который содрогался в плаче и смотрел с неприкрытой мольбой. Юнги сказал, что верит, и, как бы он ни хотел убедить себя в обратном, он не соврал.
Перед тем как рухнуть оловянным солдатиком на кровать в попытке уснуть, Мин, попивая кофе, досконально изучал дело пациента, которое он лишь вскользь просмотрел перед посещением полицейского участка. В глазах двоилось, виски пульсировали острой болью, остывший кофе ощущался ядом медленного действия. С каждой страницей, где печатные строчки стекались в чёрные размытые кляксы, самоотверженность Юнги превозмогать усталость крошилась, ведь новый абзац — очередное доказательство виновности, очередной гвоздь в крышку гроба.
Чон Чонгук, двадцать два года, родом из Пусана. Нет ни братьев, ни сестёр, ни дальних родственников. Мать скончалась при родах. До двенадцати мальчик воспитывался отцом. Того погубило пристрастие к алкоголю.
Шесть лет в приюте. Переезд в столицу в восемнадцать. Получение водительских прав, оформление медицинской страховки, обналичивание накопленных пособий по потере кормильца. Наверняка парень снимал жилье, но об этом не сказано, как и нет информации о жизни в интернате, а это красноречиво указывает на то, что Чонгук не отличался буйностью и не дразнил полицию правонарушениями.
Первую жертву звали Ли Суон. Сорок два года. Мелкий чёрно-белый квадрик в правом уголке листа подсказывал, что женщина не дурна собой. Была. Её нашли убитой в дешёвом номере отеля на Ёнсандон-ро. Сперва жертву зверски изнасиловали, сначала проникая половым членом, а затем поржавевшей железной арматурой, частички которой и обнаружили на стенках порванного влагалища. Ли Суон вырвали оба глаза, отрезали язык под корень, заполнили рот семенем и зашили простыми чёрными нитками на скорую руку, лишь бы сперма не смогла вытечь наружу. Не выявлено следов борьбы и сопротивления: женщину опоили парализующим наркотиком, не абстрагирующим, а обостряющим, поэтому бедняжка с особой остротой чувствовала каждую безжалостную экзекуцию над свои телом. Причина смерти — обильная кровопотеря. Миссис Ли срезали груди. В номере нашлась бутылка вина и бокалы, сохранившие пару смазанных отпечатков, к сожалению, не значащихся в базе. Экспертиза семени тоже не дала результатов, как и взятый для анализа ДНК чёрный мужской волос, прилипший к мокрым от крови простыням. На полу валялась пепельница и четыре окурка, образец слюны — очередное пусто. Администратор не смогла описать убийцу, ибо номер Ли Суон снимала в одиночку, гость к ней подошёл уже позже. У покойной остался муж и трое детей. Следствие длилось три месяца. Кровавого Палача так и не нашли.
Всматриваясь в чёрно-белые полотнища смерти, Юнги понимал чувства Чонгука, когда перед тем бросили снимки. Даже лишённые алых красок, кадры шокировали неимоверной жестокостью. Сгустки смоляных чернил на глянцевой бумаге заставляли Мина давиться глотками кофе. Горькая слюна подкатывала к горлу, поздний ужин тоже намеревался выбраться из оков желудка. Бездонные чёрные зеницы, из которых сейчас полезут клубки червей, непременно посетят ночные грёзы, и не раз.
Второе убийство датируется маем две тысячи семнадцатого. Спустя год. Чонгуку уже двадцать. Новая жертва — Пак Чжихун, тридцать девять лет. Фото в уголке листа А4 свидетельствует о её былой привлекательности. Женщина чем-то похожа на первую погибшую.
Схема та же. Дешёвый отель. Парализующий наркотик. Извращённый половой акт, а дальше вырванные глаза, отрезанный язык и срезанные груди. Рот зашит чёрными нитками, внутри — сперма. Вместо вина парочка баночек пепси. Окурки на впитавшем кровь ковролине. Виноград и дольки апельсина на прикроватной тумбочке, коробка дешёвых шоколадных конфет. Волос убийца на этот раз не обронил, отпечатков тоже не оставил, но и результатов проверки слюны и семени вполне достаточно, чтобы заключить, что над Ли Суон и Пак Чжихун постарался один и тот же человек.
Очередная пачка снимков с места происшествия, очередные зверства под фильтрами чёрного картриджа принтера. Юнги не понимал, почему ему для ознакомления с делом не предоставили оригинальную печать. Хотели сберечь нервы? Не вышло, ибо смоляные океаны крови, разлитые по глянцевому прямоугольнику, будоражили сознании похлеще просмотра ужастика на ночь глядя.
Дело миссис Пак тоже не раскрыли. Администратор не видела посторонних, камер наблюдения не установлено, в базе данных по-прежнему голяк.
Следующая покойница — Ы Чунхва, сорок лет. Убита в августе восемнадцатого. Квадратик с лицом ещё живой миссис Ы демонстрировал незыблемую схожесть с двумя предыдущими жертвами. Теперь нет сомнений, что маньяк действовал преднамеренно, подбирал себе овечку для жестоких кровавых игр сознательно.
Насильственная картина не пестрила разнообразием, если только не брать в учёт частички кожи под ногтями жертвы — она сопротивлялась, как минимум, первые несколько минут. В крови нашёлся тот же наркотик, та же доза, но, как видно, здоровье у миссис Ы было покрепче, оттого транквилизатор сработал с опозданием.
Сперма, слюна на окурках, отпечатки с бутылки соджу — неоспоримая принадлежность неуловимому незнакомцу. Не подражатель, а Кровавый Палач, снова вышедший на охоту. Свидетелей нет, отель без камер наблюдения, в базу обновлений не завезли. Очередное нераскрытое дело, возымевшее шумиху и общественных резонанс. Третье убийство получило массовую огласку посредством пронырливых журналистов, сливших конфиденциальные материалы. Юнги смутно помнит об этом: как-то в сети в новостях он наткнулся на сенсационную статью, пестрящую громкими заголовками и пикантными снимками.
Кровавый Палач. Кто бы мог подумать, что спустя год к доктору обратится следственный комитет с просьбой покопаться в мозгах этого самого Палача? Палача, схваченного на четвёртом своём убийстве.
Апрель девятнадцатого. Кан Мёндо. Сорок один. Длинноволосая брюнетка с пухлыми губами. Стройная, ухоженная. Замужем, сыну десять лет.
В этот раз убийца просчитался, не учёл камеру на стоянке отеля, записавшую, как высокий стройный мужчина садится в жёлтый кэб такси. Садится со стороны водителя. Виртуозно, однако. Солнечным автомобилям в равной степени свойственно как выделяться из транспортного потока, так и теряться в нём. Такси снуют по дорогам ежеминутно, они паркуются повсюду, бдят, выжидают. Разве очередная машинка цвета осенней листы привлечёт чье-то внимание?
Номера привели к крупному таксопарку столицы, где в ночь убийства на Хёндай Сонате работал двадцати двух летний Чон Чонгук. И здесь же уже для подозреваемого Чона притаилась очередная неудача: уходя среди ночи, он наткнулся не на пустой ресепшн, и как следствие — его опознала администратор.
Кан Мёндо тоже опоили, только уже виски. Изнасилование, глаза, язык, груди. Причина смерти — потеря крови. Пачка Винстона на полу и два окурка, несколько волосков в лужице крови. Потожировые, сперма, ДНК слюны и волос — полное соответствие с находками прошлых лет, и, самое главное, полное соответствие с внесёнными в базу данных образцами Чон Чонгука. В багажнике жёлтенького Хёндая под резиновой накладкой нашлась окровавленная арматура.
Юнги читал не один час, по несколько раз вглядывался в плывущие каракули текста, пытаясь уловить сокрытый в буквенных лабиринтах смысл изложенного; читал, пока режущая боль в глазах не заставила отложить стопку распечаток. Шестерёнки в мозгу заржавели, мужчина слышал, как скрипят иссохшиеся механизмы без смазки. Виски пульсировали, слюна желейным комом застревала в глотке. Миллион вопросов крутился на языке, но кому их задать? Неужели Чонгуку, который уже поклялся в своей невиновности? Чонгуку, который с особой жестокостью понадругался над квартетом безобидных домохозяек? Чонгуку, которому Юнги поверил?
Нещадно хочется курить. Чертыхнувшись, Юнги покидает балкон и спешит на кухню. За аптечкой в верхнем ящике над раковиной есть заначка, заначка, к которой не прикасаться у Мина хватало мужества не один год. Пачка красных Мальборо буквально обжигает ладонь, предвкушение клокочет в горле. Прихватив белую зажигалку, мужчина спешит вернуться на свежий воздух.
Сигарета по-знакомому приятно помещается меж пальцев. Первая затяжка сопровождается грудным стоном отчаянного удовольствия. Где-то ревёт движок спорткара. Жёлтые квадраты соседней многоэтажки можно пересчитать по пальцам. На горизонте блестит неонами столицы лента реки Хан.
Спит ли сейчас Чонгук? Способен ли? Много нелестностей бытует относительно индивидуалок в СИЗО, а этот парень не кажется стрессоустойчивым. Маленький хрупкий цветок, распустивший свои лепестки в пыльной пустыне потрескавшегося бетона. Маленький хрупкий цветок, с ледяной расчётливостью маньяка превративший беззащитных женщин в груду гниющего мяса.
Тогда Юнги сказал, что верит. Он был искренен, потому что нельзя слукавить, когда смотришь в эти огромные оленьи глаза — раскрасневшиеся, опухшие от слёз, умоляющие подарить надежду. Он верил тогда, и, каким бы конченным идиотом себя не считал, продолжает верить и сейчас.