***
Полицейский участок кишит снующими офицерами. Некоторые узнают зачастившего доктора и косятся заинтересованно. Юнги же пустым взглядом изучает графитовую плитку под ногами. Сокджин ожидает в кабинете. Пробивающиеся сквозь жалюзи солнечные лучи расчерчивают лакированную столешницу жёлтым маркером. В приоткрытую форточку втекает уличный шум. Работающий кондиционер дарит приятную свежесть. В воздухе витает лёгкий аромат цветущего жасмина. Ким Сокджин спешит подняться с кресла, чтобы поклониться гостю и натянуто улыбнуться. Юнги лишь сухо кивает и присаживается, не дожидаясь приглашения. Снятую ветровку доктор укладывает на колени — сегодня действительно жарко не по майским стандартам. — Вчера я получил ваш отчёт. Интересно, почему подсудимый не упоминал о провалах в памяти прежде? — Кстати об этом: я бы хотел ознакомиться с наработками вашего криминального психолога. Почему их не прислали вместе с выдержками из личного дела? Сокджин переплетает пальцы и укладывает на них подбородок. — Давайте начистоту, док. Сколько вы ещё планируете возиться с Чонгуком? — Столько, сколько потребуется для выявления диагноза. Пухлые губы следователя растягиваются в улыбке, такой лицемерной и сочащейся ядом, что Юнги делается не по себе: в горле скапливается сгусток копошащихся червей, холодных и слизких. — Значит, вы всё же считаете, что с рассудком нашего подопечного что-то не так? Хочется прокашляться, но доктор терпеливо сглатывает щекочущую тяжесть, с достоинством выдерживая тяжелый взгляд собеседника. — Я лишь предполагаю, но сделаю всё возможное, чтобы прийти к верному заключению. Сокджин нервно дёргает уголком губ. Откинувшись на спинку кожаного кресла, складывает руки замком на столешнице. — Вы помните нашу прошлую беседу? — Молчание психиатра расценивается как положительный ответ. — Я ценю своё время, док. Каждый в моём отделе его ценит. Поэтому повторюсь: как долго вы планируете встречаться с подсудимым? Маленькая искорка, вспыхнувшая, стоило Мину пересечь порог кабинета, сейчас вытянулась до крохотного огонька, трепещущего над плавящимся воском зажжённой свечи. — Кажется, я уже дал вам ответ. — Вы действительно считаете, что Чонгук убивал, находясь в беспамятстве? Действительно верите в эту чушь и планируете копаться в ней? Огонёк разросся в танцующие языки пламени. Костёр жаркий и высокий. Но лицо Юнги бледное, бескровное. Брови выгибаются, а пальцы незаметно сжимают складки сложенной ветровки. — А разве не для этого я здесь? — Мы пригласили вас для получения заключения, а не для исследовательской деятельности. — В таком случае, боюсь, вы не того пригласили. Сокджин усмехается. Надменная холёная физиономия так и просит кулака. Прищурив карие глаза, Ким цокает языком. — Я вас недооценил, док. — Мужчина покачивает головой, не переставая приторно улыбаться. — Хорошо, допустим, уловка сработала. Сколько вы хотите? У Юнги разом пересыхает во рту. — Что, простите? — Не валяйте дурака. Сразу видно, что набиваете себе цену. Интересно, почём сейчас услуги психиатра? Особые услуги, способствующие продвижению следственного процесса. Сердце пульсирует где-то в области желудка, который скручивает волна рвотного спазма. Ладони намокают. Оставаясь внешне невозмутимым, Юнги чувствует, как каждая клеточка поджаривается на углях яростного гнева. Дежавю! Проклятое дежавю! Только теперь вместо Пак Минпхо роль взяточника предлагается ему. — Огорчу вас, господин Ким, но не всё в нашем мире можно купить. — Клокотание в груди не мешает психиатру искусно имитировать непоколебимое спокойствие. Голос тихий, ровный, лишённый вибраций и акцентов. — У вас довольно-таки примитивный взгляд на вещи, ограниченный, хотя, полагаю, судите вы исключительно из личностных характеристик. Не спеша, даже излишне лениво, доктор поднимается со стула, поправляет на переносице очки и направляется в строну выхода. Попытка подкупа ничуть не оскорбила, ведь подачку бросило существо, в глазах Юнги не заслуживающее ни капли уважения. — Может, перестанете строить из себя святошу? — с гротескной усталостью выдыхает Сокджин, распрямляя закатавшийся рукав белоснежной рубашки. — Думаете, я не знаю, что вы за фрукт? Не знаю про чёрные пятна вашей вылизанной репутации? Доктор застывает на месте, а Ким лишь скалится самодовольно, не сводя пытливого взгляда. Пригладив ладонями тёмно-каштановые волосы, продолжает воодушевлённо: — Хамство, грубость, истерики. Однажды вы ударили пациентку. Кажется, Сон Лину? Беременную девчушку двадцати лет. Поправьте, если ошибаюсь. Вы ведь тогда напились? Или не тогда, а в другой раз, когда от вашей нетрезвой выходки чуть не пострадал ещё один пациент. — Сокджин артистично тянет каждое слово, упивается историей, будто сказку ребёнку на ночь читает. Оцепенение доктора, превратившее его в каменное изваяние, прельщает, и ехидная улыбка на пухлых губах становится шире. — Удивительно, почему никто не отобрал лицензию и вы до сих пор практикуете. — Лицо лоснится превосходством. Пальцы с наманикюренными ногтями играются с шариковой ручкой. — Так забавно наблюдать за вашими потугами неприступной профессиональной добродетели. Паника комом застревает в горле. На Мина будто выплеснули ведро ледяной воды. Парализующий холод, иголками впивающийся в кожу. Свирепствующее пламя больше не тянется алыми языками к небу, пепел истлевших чувств обратился серой грязной кашей, и от обилия грязных сгустков в лёгких Юнги задыхается. Руки под ветровкой мелко подрагивают. Слова как мыльные пузыри — не поймать, чтобы впоследствии не уничтожить. Нельзя оборачиваться к победно скалящемуся Сокджину. Нет! Юнги не позволит вдоволь насладиться своей уязвлённостью. Протолкав вязкую слюну вниз по пищеводу, доктор-таки дёргает дверную ручку непослушными влажными пальцами и покидает удушающий приторно-сладким жасмином кабинет.***
Просторная гостиная омывается мягким светом горящего торшера. Полупрозрачная занавеска колышется под дуновениями лёгкого ветерка. Стереосистема фоном проигрывает джазовую композицию минувших двадцатых. В кожаном кресле тепло и уютно, особенно когда горло дерёт высокоградусный ром десятилетней выдержки. — Я, конечно, рад тебя видеть, но ни за что не поверю, что лишь по причине скуки ты заявился грабить мой мини-бар. Юнги нервно дёргает уголком губ, бросая на друга быстрый, ничего не выражающий взгляд. Ворот рубашки начинает душить, и Мин слегка неловко расправляется с парой пуговиц. Обнажённую кожу приятно обдувает вечерняя прохлада. — Кажется, я снова в дерьме, Тэхён. Тот самый Тэхён, за компанию потягивающий согревающий напиток, громко цокает языком и залпом осушает на треть наполненный стакан. Он, как и Юнги, родом из Тэгу. Парни вместе переехали в столицу после школы, и если Мина влекла клиническая психология и психиатрия , то его дружок подался в менеджмент, и подался успешно: в свои двадцать восемь он уже владелец крупной сети отелей. Богатый, умный, красивый, не обделённый чувством юмора. Олицетворение того самого мема про сына маминой подруги, мема, ставшего для Юнги бесконечной дилеммой о неприятии отцом выбранного сыном пути. Даже по прошествии стольких лет Мин-старший не упускает возможность посетовать на непутёвость собственного чада, приводя в пример завидные достижения соседского мальчишки из семейства Ким. — Я писал тебе, что меня пригласили для работы в следственный отдел, — начинает рассказ, подливая в стакан алкоголь. Чуть припухшие щёки пестреют румянцем. — Там очень запутанная история, но разбираться никто не хочет. Следователь конченная крыса, продажный кусок дерьма, который сливает инфу прессе. Он идёт по головам с целью отправить мальца на электрический стул. Всё ради сенсации, которая выльется ему в кругленькую сумму. Видел бы ты его смазливую рожу. Плюнуть мало. — Юнги кривится в отвращении и делает глоток рома, а после утирает рот тыльной стороной ладони. — Эта гнида сегодня предложила мне взятку, чтобы я подтвердлил вменяемость обвиняемого. А заключение об отсутствии отклонений, чтобы ты понимал, прямиком швырнёт парнишку в зал суда на растерзание присяжным. Разумеется, я отказался. И знаешь, что было потом? Эта сволочь начала гасить меня проступками моего прошлого. Он знает и про пьянки на работе, и про всплески агрессии. Знает даже про случай с Сон Лину. Тэхён чертыхается. В ореховых миндалевидных глазах читается отрицание. Неверяще качая головой, мужчина хмурит брови. — Бред. Невозможно. Мы ведь уладили конфликт. И с Лину, и с клиникой. — Видно, любой конфликт считается улаженным до первой зелёной пачки на горизонте. — Доктор допивает остатки рома, с грохотом водружает стакан на журнальный столик и откидывается на спину кресла, закрывая глаза. Под пеленой век — битое стекло рассеянного света. — Если поначалу я не понимал, почему для работы с заключенным выбрали именно меня, то теперь наконец разобрался, осознал всю суть их грязного замысла: нужен специалист, на которого бы имелись рычаги давления. Сокджин ведь сначала попросту агитировал пустить всё на самотёк, затем предложил деньги и лишь на финал, когда хомячок оказался слишком упрямым, ударил угрозами. А это были угрозы, Тэ. Если я не сфальсифицирую бумаги под его запросы, история моего прошлого всплывёт на поверхность. Ким снова роняет горстку матерных слов и уже с горла отхлёбывает ром. Прижав ладони к раскрасневшимся щекам, принимается их нервно растирать. Юнги так и сидит в кресле с запрокинутой головой, слушая симфонию уличной суеты как через заложенные ватой уши. — Может, тоже предложить денег? — причёсывая пятёрней копну пшеничных волос, предлагает Тэхён. — Чтобы он на веки вечные присосался ко мне как к кормушке? Нет уж! Не хочу спать и видеть, как этот гад подумывает над очередной порцией шантажа. К тому же, Сокджин не согласится. Деньги деньгами, но принципы у него тоже есть, а этому куску дерьма я не нравлюсь, пиздец как не нравлюсь. Он не возьмёт, а лишь высмеет мой поступок. — И какие тогда у нас варианты? Как я понимаю, соглашаться на его условия ты не планируешь. — Конечно нет! — Юнги ударяет кулаком по кожаному подлокотнику. Столь резкое движение отзывается болью в голове. — У меня тоже принципы имеются. — Иногда я поражаюсь твоему ребячеству, хён. Гордости как у напыщенного индюка. — Поэтому я и перебиваюсь от зарплаты до зарплаты, а ты принимаешь денежные ванны. — Хотя бы самокритичностью не обделён, — усмехается Тэхён и наполняет оба стакана. — Посветить стальными яйцами всегда успеешь, а вот что будешь делать, если уволят и лишат лицензии… — Блять! Не нагнетай! — Юнги протяжно стонет и отзывчиво принимает предложенный алкоголь. Завтра будет плохо. Очень. — Я не думаю, что Сокджин дейсвительно намеревается обнародовать мои косяки. Этот человек везде ищет выгоду, а какой профит с попустившегося мозгоправа без роду и племени? Припугнуть и надавить — совсем другое дело. — Он может тебя отстранить, если продолжишь артачиться? — Тэхён потирает бицепс, заползая ладонью под рукав чёрной футболки. — Сложно будет подчистить бумаги в суде. Копии моих отчётов уже подшиты к делу. Необоснованное отстранение психиатра вызовет вопросы у присяжных. — А что ему стоит придумать причину? То же состояние алкогольного опьянения, к примеру. — Обязаны будут провести экспертизу. Хотя если копнут глубже, то подобные случаи всё же всплывут. — Юнги закрывает лицо руками, пальцами до боли впиваясь в раскрасневшуюся кожу. — Я вляпался, Тэ. Как ни поверни — кругом дерьмо. — Всё ещё держишься за принципы? Подпиши ты нахрен эту бумагу и живи спокойно. — Ким тянется к столику за пачкой сигарет. — Не могу. Не могу я блять подставить этого мальчика! Не. Мо. Гу. — Так во-о-от в чём дело! — усмехается и щёлкает зажигалкой. — Снова вживаешься в роль матери Терезы? Смотри, чтобы история с Пак Минджу не повторилась. Именно из-за случая с ней мы сейчас и разгребает эту навозную кучу. — Ещё слово — и я смещу твой идеальный нос куда-нибудь вправо! — Я серьёзно, Юнги. Тебе нельзя привязываться к незнакомым людям, нельзя нести за них ответственность. — Я же блять сказал тебе замолкнуть! — Стакан летит в стену и с оглушающим звоном разбивается. Остатки рома рисуют тёмную кляксу на синих обоях. В крупных осколках стекла на полу прячется золото светящего торшера. Тэхён, привыкший к импульсивным выходкам друга, всё равно вздрагивает. Глаза Юнги чёрные-чёрные — обсидиановая бездна, полыхающая дьвольским огнём. Высокие языки пламени обжигают, от бушующей ярости хочется спрятаться. Губы плотнее сжимаются вокруг фильтра сигареты, а по спине пробегает холодок. Зная, через что прошёл друг и как долго он петлял по лабиринтам исцеления, вновь наблюдать за его неконтролируемыми вспышками гнева больно. Что бы ни происходило сейчас на работе Юнги, это не идёт ему на пользу. Медленно лицо Мина меняется: черты смягчаются, уходит нездоровый блеск из глаз, выражение становится виноватым. Зачесав пальцами упавшие на лицо волосы, мужчина тянется и выхватывает из губ Тэхёна сигарету. Делает затяжку. — Ты же бросил..? — Ким выгибает бровь. — Уже нет. — Не уйдёшь, пока не соберёшь осколки. — Найму тебе горничную, — хмыкает, стряхивая пепел на дно уцелевшего стакана. Серый снег тонет в тонком слое рома. — Тебе денег не хватит, — скалится своей квадратной улыбкой, хотя на душе кошки скребут. Вернувшаяся пагубная привычка лишь удобряет посеянный росток тревоги. Даже если Юнги и невежественная неблагодарная свинья, Тэхён всё равно его любит и беспокоится как за себя. — Останешься с ночёвкой? — У меня перед глазами всё плывёт. Сяду за руль — оприходую первый столб. — Ну я бы мог вызвать такси… — Ты бы мог открыть новую бутылку чего-нибудь высокоградусного.