Багровый Нимб

Дождевые капли врезаются в панорамное окно и медленно плывут вниз смазанными витиеватыми дорожками. Город по ту сторону — картинка в сине-сером фильтре, заблюренная стеной беспросветного дождя. Юнги часто отвлекается на оживлённый даже в непогоду пейзаж улицы, чтобы собраться с мыслями. Американо стынет в чашке. — Звонков больше не поступало, бумаг на почту я тоже на получал, но уверен, что путь в СИЗО мне отныне заказан. Намджун отправляет вилку салата в рот и запивает всё холодным флэт уайтом. Уже на протяжении часа он внимательно слушает, как обстоят дела в следственном отделе. Мужчина с готовностью отозвался на предложенную психиатром встречу и изъявил желание позавтракать в любимой кофейне. Первоначальный взнос за услуги буквально вчера внёс Тэхён со своей кредитки. Юнги, если без шуток про задницы, действительно не знает, как рассчитываться с другом за его содействие. — Я так понимаю, что доказательств, выявляющих сотрудничество Сокджина с прессой, у вас нет? Его легко можно было бы устранить, докажи мы коммерчески выраженную предвзятость. — Он не говорил об этом прямо, поэтому даже включённый диктофон не помог бы насобирать компрометирующие сведения. Я не утверждаю, что все в отделе пляшут под его дудку, не имея собственного мнения относительно дела Чонгука, но огромное влияние своими радикальными взглядами на сотрудников Сокджин оказывает. — Как минимум, вы можете выступить с обвинением во взяточничестве, — пожимает плечами Ким, отпивая кофе. Юнги кивает и нервно дёргает уголком губ. Если бы адвокат знал всю историю, он бы о подобном не заикался. Рассказывая о желании Сокджина усадить Палача на электрический стул и его стремлении добиться цели любыми методами, Мин умолчал о собственных брешах в репутации, на которые следователь умело давит. Сейчас не время зацикливаться на персональных ошибках. — До того, как вы представите себя защитником Чонгука и приступите к ряду бесед со своим новым клиентом, я бы хотел ещё раз лично с ним повидаться. Наш прошлый сеанс прошёл не шибко гладко, и есть много нерешённых вопросов. Мне необходимо наладить связь с пациентом и подготовить его к вашему визиту. — Вы упомянули, что Чонгук слишком болезненно воспринял новость о своей нестабильности. Юнги кивает, постукивая пальцами по ребру чашки, отмечая весьма удачно подобранное юристом слово-характеристику. — Стадия отрицания. Очень сложно найти баланс между вовлечённостью и подсознательной безучастностью. Человек мгновенно всё пропускает через себя, акцентируясь лишь на негативных аспектах. Нужно время, а ещё слова напутствия, чтобы не заблудиться в лабиринтах разума. — Что планируете делать? Доктор отворачивается к окну и ничего не выражающим взглядом мажет по безликому серому пейзажу. — Гипноз и регистрирующая видеосъёмка. Но я давно не практиковал. Четыре года. — Вы уже связывались с коллегами на тему ответных исследований? — Нет, — отвечает честно. — Для начала мне нужно самому изучить болезнь и классифицировать собранный анамнез. Намджун заканчивает с салатом и вытирает рот салфеткой. — Советую не затягивать. Назначьте встречу с Чонгуком в ближайшие дни. Если возникнут проблемы с профессиональной поддержкой, у меня есть на примете ряд частных клиник с неплохой репутацией; практикующих там терапевтов можно опросить на предмет работы с диссоциативным расстройством. Пару лет назад я имел дело с невротическим недугом и прибегал к заключениям именно этих докторов. — Спасибо вам, господин Ким, — единственное, на что хватает Юнги.

***

Ожидание в пробке побуждает потянуться за сигаретами. Пустой желудок урчит: сегодня в него не залили даже кофе, ограничиваясь стаканом воды и парочкой волшебных пилюль. Пристрастие к психотропным препаратам с каждым днём все меньше волнует; собственное я со всеми вытекающими Юнги усердно засовывает куда подальше — в голове не порхает пчелиный рой, и на этом спасибо. Пальцы с зажатой сигаретой слегка подрагивают. Мин волнуется. Будь его воля, он бы не выезжал из километровой ленты машин ещё несколько часов, оттягивая момент встречи. Столько всего нужно обдумать. Как минимум, необходимо развязать нервный узел в животе. Такие чувства непрофессиональны, как и каждая консультация с Чонгуком далека от этической беспристрастности. Сокджин без спросу с ноги вышиб ту дверь, к которой Юнги даже боялся приближаться. Симпатия к Чонгуку. К пациенту. К человеку с неоспоримыми отклонениями. Всё ли так на самом деле? Какого рода эта симпатия? Носит ли она романтический характер? Если признаться, то этот парень милый. Юнги нравится его улыбка, его глаза. Чонгук, несмотря на внушительную комплекцию, кажется беззащитным, и стремление окутать его заботой душит. Но у каждого восприятия есть персональный оттенок присущей категории взаимосвязи. Если допустить, хотя бы на секундочку, что Юнги питает чувства, не отождеставляющие товарищеские, то лицензия его будет утеряна даже без содействия Сокджина. Отношения между пациентом и терапевтом имеют тоталитарную структуру, и если Мин намерен помочь Чонгуку, он должен держать баланс, придерживаясь установленных ограничений. Сержант Кан встречает психиатра озадаченным взглядом, и почему-то мужчине кажется, причина кроется не во внезапности визита в полицейский участок. — Господина Кима нет на месте, — зачем-то озвучивает помощник следователя, ослабляя форменный галстук на шее. — А я не к нему и пришёл. Организуйте мне встречу с Чонгуком. — Начальник отдал распоряжение: без его личного присутствия не пускать вас к задержанному. Юнги закрывает глаза и выдыхает через сжатые зубы. Ожидаемо, чёрт возьми. — Я просто хочу провести ещё один сеанс. В допросной камера, звук тоже пишется. В чём проблема, сержант? Не вам ли так невтерпёж передать дело в суд? А для этого необходимо моё заключение. — Не знаю, могу ли вам об этом говорить, но господин Ким вроде как подыскивает другого психиатра. Бровь Мина выгибается. Нет, не удивление. Очередная порция разочарования. Поправив сидящие на кончике носа очки, доктор упирается плечом в дверной косяк. — Причину он случайно не называл? — Его обеспокоил ваш обморок. Господин, да и много кто в отделе, не уверены, что вы осилите судебный процесс, когда до него дойдёт. Юнги прикусывает щёку. Отлично. Открытыми обвинениями Сокджин пока не разбрасывается, играет хитро, на периферии фактов. Коллеги наверняка считают его оплотом гуманности. Вовремя они с Тэхёном обзавелись адвокатом, ой вовремя. Нарисовав в мозгу растерянное лицо Кима, когда в участок заявится Намджун и представится защитником всеми ненавистного Палача, Юнги кривит губы в усмешке. — Давайте будем здравомыслящими рассудительными людьми. Чем навредит следствию моя внеурочная встреча с Чонгуком? Сейчас, как видите, я в полном здравии, и за отведённый нам час могу выведать кое-что важное. У Сокджина останется запись сеанса. Никто ничего не теряет, верно? Будьте благоразумны и разрешите мне ещё один заход в допросную. Кан мешкает. Стучит пальцами по столу и буравит взглядом пожелтевшую занавеску. Парень растерян. Умом логику слов Юнги он понимает, но идти против указаний начальства чревато выговором. — Давайте поступим иначе. Я знаю, что вы вовлечены в процесс и пытаетесь добиться результата. Я могу организовать вашу беседу, но без видеофиксации. Я не хочу, чтобы Сокджин знал о вашем визите. Доктор готов присвистнуть от такого неожиданного поворота. О подобной удаче он не мог даже и мечтать. — Без проблем. Всё останется между нами. Спасибо за содействие, сержант. Кан быстро сопровождает психиатра к переговорной, открывает её своим ключом и запускает мужчину внутрь. У Юнги в запасе минут пятнадцать, прежде чем конвой приведёт Чонгука. Красный огонь на камере не горит. Где-то здесь припрятан и диктофон, но доктор уверен, что и тот не активирован. Впервые за следственный процесс предоставляется возможность поговорить с задержанным с глазу на глаз. Юнги не верит своему счастью. Сердце в груди учащает ритм, а под желудком усиливается клокотание, но мужчина не замечает творящихся в организме метаморфоз, одержимый перспективой свободной встречи. Кан заводит обвиняемого в допросную самостоятельно. Этого и следовало ожидать, беря в учёт стремление сержанта сохранить терапевтический сеанс в секрете. Вопреки предубеждениям, доктор не замечает в Чонгуке явной неприязни, сформированной откровениями прошлой беседы. Юноша как обычно ссутулен, под глазами синие круги, футболка висит на осунувшемся теле. На Юнги он не смотрит. Офицер позволяет парню сесть и тут же пристёгивает наручники к стальным кольцам на столе. Вполне здраво, считая, что встреча не будет регламентирована и другой охраны поблизости не наблюдается. — У вас час. Я буду за дверью. Психиатр кивает и терпеливо ждёт, пока сержант покинет переговорную. Юнги не знает, с чего начать. Он давится нервным комом в горле и раздражается, презирая собственную слабость. Чонгук пустым взглядом буравит цепь наручников. Кажется, он похудел ещё больше. Лицо землисто-серое. Волосы грязные, слипшиеся, заправлены за уши. Губы приоткрыты, и Мин цепляется за свежие кровоточащие ранки от укусов. Планшета под рукой сегодня нет, чтобы с умным видом взять паузу на размышления. — Я думал, вы больше не придёте, — Чонгук первым начинает диалог, к огромному удивлению и счастью. — Почему ты так решил? — Я не смог совладать с чувствами, впал в истерику. Ненароком я обидел вас. — Принять правду нелегко, но ты не сказал чего-то, что бы сумело скомпрометировать мои установки. На своей практике я сталкивался с проблемными пациентами, с девиантными проявлениями и неконтролируемой агрессией, но даже тогда не прерывал консультации, в первую очередь думая о состоянии людей, за которых несу ответственность. Я никогда не заканчивал работу на середине, никогда не бросал пациентов, пока те сами не принимали решение поставить точку в нашей терапии. Что бы ни случилось, если я нужен, я не оставлю наши встречи, Чонгук. Задержанный поднимает голову и своими огромными карими глазами впивается в доктора. Тот каменеет. — Когда вы упали в обморок, я перепугался до чёртиков. Не той ерунды, что мне могут приписать нападение и засунуть в карцер. Я испугался за вас. Испугался, что своим эмоциональным всплеском всё испортил и вы больше не захотите беседовать со мной, откажетесь от такого взбалмошного недотёпы. Я не знаю, чем бы жил в этой камере, если бы не ожиданием наших сеансов. Вы единственный, кто хочет мне помочь, и нужно быть глупцом и невежой, чтобы обвинять вас. Мне стыдно, господин Мин. Мне совестно. Если можете, то простите меня. Во рту пересыхает. Юнги мажет распухшим языком по нёбу и ловит губами воздух как рыбка. Чонгук не прекращает смотреть, не прекращает пронзительным жалостливым взглядом выпивать душу глоток за глотком. Столько вины, столько сожаления и осознанности. Мин тонет в этом океане павших звёзд, захлёбывается, не находясь со словами. Всё, на что его хватает, так это протянуть руку и накрывать ею руку Чонгука. — Тебе не за что просить прощения. Я потерял сознание из-за переутомления. Сейчас всё в порядке. Я здесь, с тобой, и я намерен помочь тебе разобраться в происходящем. Просто доверься мне. Чонгук переворачивает руку вверх ладонью и обхватывает пальцы Юнги своими. — Я полностью доверяю. Доктор в силах разве что кивнуть. Комок слюны камнем проходит по пищеводу. Боже! Что он чувствует к этому ребёнку? Что? Неужели за той дверью действительно пряталось чудовище, и не открывать её было бы здравым решением? Проклятый Сокджин! Неправильно! Это всё неправильно, чёрт возьми! Юнги вытаскивает ладонь из чужой хватки. Лениво. Нехотя. Скрипя сердце. — Как прошла эта неделя? Чон с плохо скрываемым разочарованием закусывает губу, обращая взгляд на собственную одинокую руку, закованную в стальной браслет. — Я готов был поверить во что угодно, если бы это значило, что с вами будет всё хорошо. — Очередное откровение, которое выбивает воздух из лёгких. — Я не знаю, что думать. Я пытаюсь допустить, что внутри меня сидит убийца, и мне страшно. Получается, я не владею своим рассудком. Жалкое никчёмное существо, которое могут отключить щелчком пальца. Страшно из-за собственной беспомощности, из-за невозможности контроля. Я почти не сплю эти дни. Считаю. Час за часом, чтобы ощущать время и его полноту. Это мучительно, господин Мин. Сидеть в тёмной камере и ждать, когда в счёте появится проплешина, означающая пробуждение паразита. — Тебе не следует так мучать себя. Это попросту бесполезно. Если Чонгук-два появится, он не позволит тебе ощутить временной скачок. Как показывает практика, этот парень чрезвычайно умён и осторожен: каждый раз, забирая контроль, он умело заметает следы, отсюда ты без посторонней помощи и не замечаешь провалы в памяти. Внушение. Он напитывает тебя необходимыми знаниями. Убеждает, заверяет, закладывает в кору головного мозга ту информацию, которая не потревожит твою бдительность. Именно поэтому так важно было определить: ты помнил, что смотрел телевизор в ночь убийства, или попросту знал это. — Своими словами вы не делаете лучше, — Чонгук хихикает нервно. Лицо его мрачнеет, глаза лишаются блеска. — Почему это происходит со мной? — Сознание расщепляется, когда индивид сталкивается с сильным душевным переживанием. Эмоций слишком много, и вынести их в одиночку становится непосильной задачей. Иное Я выступает щитом. Прячась за ним, человек вырывает из памяти момент-Х и все связанные с ним чувства. Созданное альтер эго как корзина с грязным бельём; комната, удерживающая всё самое тёмное и болезненное взаперти. — Значит, со мной что-то произошло и после этого внутри поселился Он? — Провалы в памяти и головные боли как характеризующие вытекающие. Я предполагаю, что раскол сформировался в четырнадцать, пока ты обитал в приюте. — Это нормально, что я не помню ничего такого? — растерянно спрашивает юноша, поднимая взгляд на доктора. Тот согласно кивает. — Всё произошедшее помнит Он. Чонгук нервно дёргает заусениц на большом пальце, пожёвывая передними зубами нижнюю губу. Хочет о чём-то спросить, но не решается, с каждой секундой лишь сильнее вжимаясь в плечи. — Этот человек же часть меня, верно? Юнги ловит встревоженный жалостливый взгляд и вновь кивает. — И чтобы прийти в норму, тебе необходимо познакомиться с ним и принять. Чонгука перекашивает. Тяжело выдохнув, он в отрицании мотает головой. Руки на столе сжимаются в кулаки — цепочка наручников натягивается. Глаза наливаются слезами. — Не могу. Даже допустить не могу. Он мне противен. Кровожадное животное. Бездушный мясник. Если бы можно было, я бы присудил ему пару сотен смертных приговоров. В который раз Юнги чувствует себя никчёмно: какой из него специалист по расстройствам, если нет в арсенале нужных слов, чтобы утешить и успокоить? Наблюдать за чужой болью невыносимо. Отвращение к себе душит. Жалкий докторишка, слабовольный мозгоправ-неудачник, захлёбывающийся в собственных эмоциях. — Сейчас слишком рано говорить о слиянии, — пытается размышлять, в первую очередь отвлекая самого себя от дурных мыслей. — Твои чувства логичны. В процессе лечения ты сам придёшь к осознанию необходимости объедения. Это долгий и тернистый путь к освобождению, который ты должен будешь пройти, если цель — обрести контроль. — Вы будете моим лечащим врачом? Мин поправляет очки и прокашливается. — Я не знаю, Чонгук. Наша первоочерёдная задача доказать, что ты болен, и если повезёт и в суде удастся добиться расположения присяжных, коллегия назначит тебе клинику для прохождения лечения. — Значит, у меня только два пути? — Юноша сосредотачивает влажные от слёз глаза на докторе и горько усмехается. В тёмных водах отчаяния Юнги тонет. — Либо электрический стул, либо психушка? Туше. Все слова разом теряют значение. Гудящая пустота и перекати поле в черепной коробке. Юнги молчит. Даже если бы снизошло чудо, и он отыскал заветную фразу, распухший, присохший к нёбу язык всё равно бы помешал заговорить. В голове проснулась первая пчела — вскоре понадобится новая порция таблеток. Рука тянется и накрывает руку Чонгука. Опять. Ладони Юнги влажные, и касание не обещает быть приятным, но парень не вырывается. Слабая тень улыбки застывает на искусанных бледных губах. — Если вы не можете сказать ничего хорошо, не вините себя. Лучше скажите, как долго я пробуду в больнице, если меня отправят туда? Доктор сжимает чужую руку. — Всё сугубо индивидуально. Некоторые исцеляются за пару лет, а кому-то требуется и больше десяти. Зависит от готовности пациента содействовать лечению. Уголки губ Чона дёргаются в нервной усмешке. Парень шмыгает носом и утирает скользнувшую слезу. — Обнадёживающе. Живёшь себе тихо-мирно, работаешь, подкармливаешь бездомных котиков и помогаешь бабушкам с сумками, а потом узнаешь, что внутри тебя сидит кровожадный маньяк-убийца и лучший исход — это многолетняя изоляции в психиатрической лечебнице. — Если я скажу, что понимаю твои чувства, это прозвучит издевательски. Как я могу? Иногда мне кажется, что я ничего не могу. Я хочу помочь, хочу облегчить твои страдания, но каждое моё слово лишь сильнее ранит. — Господин Мин… — Подожди. Я должен это сказать. Хочу быть откровенным с тобой. Прошлый сеанс… Я ненавидел себя за правду, которую обрушил на тебя. Мне было страшно. Страшно, что ты решишь сдаться. Страшно, что, если и совладаешь с болью, то превратишь её в ненависть и обрушишь на меня. Я боялся предстать перед тобой предателем, боялся увидеть отвращение в твоих глазах. Целую неделю я не находил смелости прийти сюда, ведь опасался, что встреч со мной ты больше не захочешь. Я знаю, что совершаю ошибку, говоря всё это, я ошибаюсь, даже всё это чувствуя, но работа с тобой держит меня на эмоциональном пике, и я хочу, чтобы ты знал: я сделаю всё возможное, чтобы тебе помочь. Сентиментальный дурак! Дилетант! Кусок непрофессионального дерьма! Позорище психиатрии! Отобрать лецензию немедленно! Какого чёрта ты творишь, Мин Юнги? Но все мысли вылетают из головы, когда Чонгук вновь переворачивает руку и сжимает ладонь Юнги своей. — Какой у нас план? — На днях заглянет твой новый адвокат. Он изложит всю суть наших действий на пути к оправдательному приговору. Это очень квалифицированный специалист с многолетним успешным опытом в уголовных разбирательствах. Задержанный округляет глаза и смотрит недоумевающе, а после качает головой. — Боюсь, я не имею средств для оплаты его услуг. Юнги это предусмотрел, оттого заготовил байку. Нужно не забыть ввести Намдуна в курс дела псевдоприятельства. — Это мой хороший знакомый, который в своё время задолжал услугу: я работал с его отцом, он страдал затяжной формой клинической депрессии. Всё в порядке, Чонгук. Не стоит волноваться о денежных вопросах. — Боже! — Свободной рукой парень принимается натирать лоб. — Вы не должны! Вовсе не должны! — Мне его работа ничего не стоит. — И ведь не врёт же. Услуги адвоката опустошили кошелёк Тэхена. — Не чувствуй себя обязанным. Я же сказал, что хочу помочь, а с твоим прошлым защитником лежал билет в один конец. Чонгук продолжает мотать головой. — Я всё равно рассчитаюсь. — Хорошо. Давай поговорим об этом, когда ты закончишь лечение в клинике и выйдешь на свободу. — Когда, а не если. Нельзя акцентировать внимание на возможной неудаче. Чонгук и так хлебнул горя, а дарить надежду на лучшее — самое малое, за что Юнги может быть ответственен. В дверь стучат несколько раз, затем доносится приглушённый голос Кана, оповещающий о том, что осталось пять минут. — Не найти слов, чтобы выразить мою благодарность. Последние месяцы я только и сталкивался с негативом в свою сторону, но потом появились вы. Нельзя назвать происходящее сейчас светлой полосой, но чёрных красок стало меньше. — Чонгук скользит рукой чуть ниже и пытается переплести пальцы. У Юнги сердце ухает в пятки, и кровь мгновенно приливает к лицу. Такая форма тактильности уже переходит границу профессиональной этики работы с пациентом, умом Мин это понимает, но вырвать руку не может. — Простите, если позволяю лишнего, — заметив замешательство доктора, добавляет смущённо, но отстраниться не спешит. — Всё в порядке, если тебе так комфортно и этого хочется. — Юнги вспоминает про камеру и выдыхает с неким облегчением. Чонгук тоже наверняка заметил, что сегодня красный огонёк не мигает. — Когда вы придёте в следующий раз? — После твоей беседы с адвокатом. Сегодня я хотел объясниться и узнать, как ты, но со следующим визитом уже начну основательную работу. Чон кивает. Лязг в замочной скважине побуждает разлепить руки и выпрямиться на стульях. Юнги поправляет очки и несколько отросших прядок. Сержант Кан, появившийся на пороге в том же гордом одиночестве, кивает ему и отсоединяет наручники от стола. В дверях Чонгук оборачивается и дарит крохотную улыбку на прощание. И если раньше Юнги не понимал направленность своей симпатии, то сейчас, утопая в этих огромных шоколадных глазах, с ужасом её осознаёт.