Багровый Нимб

— Вы можете сесть и успокоиться? Слова Намджуна остаются неуслышанными. На столе, рядом с брошенными распечатками, стынет чашка кофе, к которой мужчина даже не притронулся. — Я понимаю вашу встревоженность, но кончина Ли Сохи всё ещё может быть просто совпадением. Бездумно мечущийся по кабинету Юнги, взлохмаченный и с полумесяцами синяков под глазами, наконец останавливается и оборачивается к адвокату. — Поэтому я и здесь. Выясните подробности её смерти. — Я непременно подам запрос, только прошу вас, сядьте. Доктор сдаётся и плюхается в кожаное кресло. Пятёрня отправляется в отросшую чёлку и убирает её ото лба. Руки мелко подрагивают. — Она вела подростковую группу мальчиков, как раз с четырнадцати до шестнадцати. И погибла в год выпуска Чонгука, перед тем, как он перебрался в Сеул. Октябрь две тысячи пятнадцатого. Исходя из показаний Чона, его переезд в столицу датируется примерно ноябрём-декабрём шестнадцатого. По ведомостям автошколы, куда он подал документы, обучение началось в середине января. Права получены спустя три месяца. Первое убийство — май шестнадцатого. — Юнги откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Два пальца прижимаются к виску и начинают массировать. У мужчины будто кончился завод, и сейчас он походит на поломанную куклу. — Её лицо… Вы же видите её лицо? Это не может быть совпадением. Возраст, телосложение… Я уверен. Уверен, что это Чонгук. — Доктор поднимает голову. Помятый и усталый, с покрасневшими от лопнувших капилляров глазами, полными отчаяния, он невольно вызывает у Намджуна жалость и сострадание. — А что, если первая жертва даже не Ли Сохи? Что, если всё началось намного раньше, и ещё в Пусане Палач оставил свой кровавый след? — Я обязательно займусь этим и всё выясню в кратчайшие сроки. Не забивайте голову лишним. Возьмите лучше выходной и отдохните как следует. Юнги усмехается. — Так ужасно выгляжу? Намджун поджимает губы, взгляд утекает на чашку с остывшим кофе. Проигнорировав вопрос, он второй раз за встречу предлагает доктору угоститься порцией бодрящего напитка. Обратную дорогу в Сеул ехали молча. Мин гнал как сумасшедший и на съезде с магистрали чуть не поцеловался со встречным грузовиком. Тэхён не сдержался и впервые за день наорал. Он заставил друга притормозить на первой подвернувшейся обочине и выскочил из машины, громко хлопая дверью. Минут десять он курил, прислонившись спиной к пассажирской стороне. Слегка отрезвлённый перспективой разбиться всмятку, Юнги не решался выйти следом, чувствуя вину. Дрожащие руки покоились на руле, перед глазами дымка беспамятства и пелена наворачивающихся слёз. Внезапный стук по боковому стеклу заставил вздрогнуть, отправляя сердце биться подстреленной птицей в пятки. Побледневший, Мин повернулся, обнаруживая Тэхёна рядом со своей дверью. Мужчина загасил движок и послушно вылез из салона авто. Ким не был сердитым или злым, он не выглядел разражённым и готовым вот-вот начать выяснять отношения. Загорелое лицо искажала маска боли. Сделав шаг навстречу, он сгрёб Юнги в охапку и уткнулся ему подбородком в плечо. — Я люблю тебя, чёрт возьми! Люблю и хочу, чтобы с тобой всё было хорошо. Но этого не хочешь ты, Юнги. Я вижу, что происходит. Вижу, что тебе становится хуже, но ничем не могу помочь. Мин закусил губу, чтобы не расплакаться, но одна предательская слезинка всё равно скатилась по щеке. Обнимая друга в ответ, он прижал его к себе как можно теснее. — Я в порядке. Правда, в порядке. Ложь. Очередная ложь с целью казаться сильным, с целью не обременять трудностями и не заставлять беспокоиться. Бетонная стена, о которую разбиваешь костяшки в кровь, но не можешь пустить даже трещины. Тэхёну хотелось скулить от отчаяния, Юнги же — ударить самого себя. — Ты ведь снова принимаешь? Сколько раз в день? — Я знаю меру, — попытался заверить в первую очередь себя. — Сейчас я действительно много устаю, и таблетки мне необходимы. Как только закончу с делом Чонгука, я восстановлюсь. Обещаю. Тэхён не поверил. Он ещё никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Крепкое мужское тело в его руках казалось хрупким, будто стоит ветерку подуть — и Юнги рассеется, утечёт сквозь пальцы как песок. — Я поведу, окей? Мин угукнул, но отлипать от друга не спешил. Минут пять ещё длились безмолвные объятия, прежде чем Тэхён уселся на руль Шкоды. Оказавшись дома, Юнги первым делом влил в себя два стакана воды, запивая небольшую горку обезболивающих. Скатившись вниз по стенке кухни, он позволил себе разрыдаться. Горько и навзрыд, как малолетняя девчонка. Грудь разрывала детская обида. Юнги устал. Устал натыкаться на новые повороты в лабиринте, когда, казалось бы, должен маячить белый свет выхода. Что бы он ни делал, его усилий никогда не бывает достаточно. Любое действие во благо оборачивается очередной ошибкой, причиняющей страдания не только себе, но и близким. После Пак Минджу Мин был уверен, что утратил способность чувствовать, но сейчас он чувствовал и, чтобы заглушить поток боли, разжевал ещё две таблетки.

***

Не сказать, что с сержантом Каном у Юнги тёплые отношения, но отсутствие мальца сказывается на завсегдатае полицейского участка отрицательно: парнишка свалил в отпуск, и на его замену назначили лысую упитанную свинку лет сорока. Кан если не нравился доктору, то хотя бы его не раздражал до скрипа зубов, когда как новенький своими маленькими глубоко посаженными блестящими бусинками, прожигающими в мужчине дыру, доводит до бешенства и чесотки. Что успели наплески лейтенанту Паку сослуживцы, каких баек про твердолобого психиатра с нестабильной психикой понарассказывали? В какой-то момент Юнги ловит себя на желании развернуться и влепить наглой роже по мясистому носу, вправляя его наизнанку. Взгляд прищуренных тёмных глазок будто липкими холодными щупальцами проходится по телу — формируется рвотный комок, и выхаркать его хочется непременно в лицо господина Пака. Юнги ощущает себя уродцем на цирковой арене, на которого пришли поглазеть, разделяя поровну отвращение и любопытство, брезгливость и взыгравшее превосходство: вон он какой, поехавший мозгоправ, но как хорошо, что я не такой. Перед тем, как покинуть Шкоду, Мин принял порцию таблеток: после поездки в Пусан он больше не рискует доверяться импульсам самонадеянности, лжепророчащей стабильность посредством самоконтроля. Сегодня состоится второй сеанс гипноза, поэтому терять трезвость мысли категорически запрещается. Сейчас Юнги относительно нормально. Он спал около пяти часов, успел принять душ и побриться. Глаза всё ещё красные, но синяки под ними посветлели на несколько тонов. А главное: никто не сверлит внутри черепной коробки. С последней встречи минула неделя, и в целом прошло достаточно времени, чтобы Чонгук оправился от первого гипнотического сеанса и был готов к дальнейшей работе. Скрытые камеры пишут. Конвоиры за дверью наготове. В ладони зажаты стальные шарики. Чонгук всё такой же: надломленный горем мальчик с огромными грустными глазами, которого хочется прижать к себе и никогда не отпускать. Сцепленные руки покоятся на коленях, пальцы нервно перебирают длинные ворсинки джинсовой ткани вокруг вытянутой дырки на бедре. Волосы чуть отросли, и пряди у лица уже касаются челюсти. Бледный, худой, но не кажущийся измученным, как было в начале знакомства. — Здравствуйте, Юнги-щи. — Заветное обращение греет душу, как и крохотная улыбка уголками губ: молочно-розовыми, суховатыми, с трещинками. Раньше Юнги не замечал таких деталей и не понимает, почему делает это сейчас. Минут десять пациент рассказывает о себе, скорее отвечая на поставленные вопросы, нежели самостоятельно прокладывая повествование. Серые будни в камере не могут пестрить разнообразием, но доктор продолжает интересоваться всякими мелочами, порой даже никак не связанными с проявлениями симптоматики выявленного расстройства. Теперь Чонгук читает: Намджун принёс ему пару книг. — И о чём же они? Смущённо заправив локон за ухо, парень куда тише обыденного проговаривает: — О любви. — Взгляд падает на колени. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Чон спешит объяснить: — Я обычно такое не читаю, но, находясь здесь, хочется чего-то контрастного: ванильно-сладкой жизни без забот и горестей, когда мечты сбываются и ты ощущаешь себя счастливым, ведь заветное в мелочах и надо уметь радоваться каждому дню. Мы многое не ценим, пока случай не отберёт это у нас. И теперь я понимаю героев, которых восторгает вкусный кофе по утрам или же солнце над головой во время прогулки: сейчас я лишён даже таких банальных прелестей. У Юнги тяжелеет в груди. Желание подорваться с места и обнять нестерпимое. Хочется сказать, что всё это временно и скоро чёрная полоса закончится, но в красивые слова мужчина и сам до конца не верит, а делать больно пустыми обещаниями он не имеет права. — Ты сам заказал подобную литературу или выбор оставался исключительно за Намджуном? — Я просто сказал, что хочу что-нибудь лёгкое, незатейливое, — он принёс любовные романы, — смущённо хихикнув, Чонгук шмыгает носом. Длинная прядь падает на лицо, слегка разрумянившееся за счёт недавних откровений. Очаровательный. Хрупкий маленький воробушек, которого нужно замотать в кокон одеял и напоить горячим какао. — Вообще сюжет довольно-таки неплох… Юнги уже не слушает — он заворожённо смотрит. Любуется воодушевлённым рассказом юношей и приходит к мысли, что никого прекраснее за всю свою жизнь не встречал. Это чувство, цветущее под рёбрами, будто перестаёт щекотать, когда далеко, когда не видишь, но стоит Чону улыбнуться и с кокетливой робостью заглянуть в глаза, как мужчина тает. Неправильно, запретно — умом понимаешь, а вот сердцем продолжаешь слабеть. — Вы в порядке? — доносится как через забитые ватой уши. Юнги вздрагивает и прокашливается. Неловко, чёрт побери. Напротив — два огромных шоколадных глаза, пытливых и взволнованных. — Нам нужно повторить сеанс гипноза. Парень резко меняется в лице. Раскрыв рот, он намеревается что-то сказать, но так и не решается. — Ты боишься? — спрашивает доктор напрямую. Гук честно кивает. — Мы ведь уже делали подобное. С тобой всё будет… — Я не за себя опасаюсь, а за вас. Бог знает что эта тварь может выкинуть. В прошлый раз она вас чуть не покалечила. — Сжав руки в кулаки, парень подаётся вперёд. — Почему вы не свяжете меня? Почему не прикуёте наручниками к столу? — Во-первых, ты не достоин такого обращения, — заявляет Мин безапелляционно, а нахохлившийся мальчишка разом обмякает на стуле, — а во-вторых, не нужно лишний раз провоцировать нашего пациента. — Давайте пригласим конвоиров: так мне будет спокойнее. Волнение парнишки столь трогательно, что Юнги не может сдержать улыбки. — Я знаю, что делаю. Всё будет хорошо. Доверие, помнишь? Ты же доверяешь мне? Чонгук принимается активно кивать. Упавшие на лицо пряди забавно подпрыгивают. Очаровательный. — Мне сесть поудобнее? Теперь в ответ кивает Юнги. Выйдя из-за стола, он присаживается на его край с противоположной стороны. Стальные шарики позвякивают, зажатые в ладони. Несмотря на букет внутренних противоречий, Чон послушно выполняет просьбы и вскоре уже сонно клюёт носом. Пока юноша заворожённо следит за качанием шариков и слушает голос доктора на фоне ритмичных постукиваний металла, Юнги слишком пристально пялится, и такая сосредоточенность имеет профессиональную направленность лишь отчасти. Что особенного в этом мальчике? Почему именно он? Разве не должна существовать обоснованная причина? Когда Юнги рядом с ним, то кровь в венах повышает градус: не бурлит кипящей лавой, испепеляя страстью до кости, но разносит приятную негу тепла, согревая не только тело, но и душу. Грубые ледяные наросты тают, Юнги становится беззащитным. Под сердцем будто маленькие крылышки трепещут, щекочут до мурашек. И это пугает. Мин не принимает иррациональность, он презирает слабость и ненавидит потерю чувства контроля, а сейчас с ужасом осознаёт, что его волей способна управлять чья-то кроткая улыбка. Чонгук глубоко дышит, голова поникла, упав на грудь. Плечи размеренно вздымаются, ослабевшие пальцы выпустили ниточки распустившейся джинсы. В какой-то момент доктору кажется, будто парень сопит, и это настолько мило, что он дёргает уголками губ. Но дымка беззаботности разом испаряется, стоит вспомнить, что сейчас происходит и кто должен с минуты на минуту выйти из тени. Шарики вновь зажаты в кулаке. Пальцы тянутся к вороту рубашки, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. Сделав глубокий вдох, Мин закрывает глаза. Повисшая тишина ощущается дискомфортно, она нагнетает. — В прошлый раз всё сложилось не очень гладко, но может ты дашь мне второй шанс? В ответ ожидаемая тишина, но Юнги не отчаивается. — С момента задержания ты почти не подаёшь признаков жизни. Хочешь свалить всю вину на Чонгука? Не знал бы я тебя, подумал, что трусишь. — А ты меня и не знаешь, док. Этот голосок уже во второй раз заставляет Юнги вздрогнуть, и дело не во внезапности перевоплощения, а в удивлении от контраста, в непринятии факта реальности творящихся метаморфоз. — Тогда давай это исправим. Для начала я бы всё-таки хотел знать, как могу к тебе обращаться. Палач поднимает голову — ухмылка искривляет бледные губы. Лицо чуждое, незнакомое: черты Чонгука пропустили через мясорубку, а из фарша плоти склепали маску чудовища. За напускным равнодушием нетрудно углядеть пульсирующую ненависть, за коркой льда в тёмных глазах пылает ярость. Эта часть сознания умеет чувствовать: что бы ни сподвигло Палача убивать, на то имелась причина. Задержанный первым делом осматривается. Камеры! Конечно! — А как же твои шпионские игрушки? Передумал? — Псевдо-Чонгук насмешливо выгибает бровь. — Я не хочу провоцировать тебя. Хочу попросту поговорить. И если твои условия — не снимать, я с ними согласен. Пациент недоверчиво прищуривается. — А если ты водишь меня за нос? Если понатыкал везде скрытых камер? Юнги пожимает плечами. Выдержать длительный зрительный контакт стоит немалых усилий. — Может — да, может — нет. Это полностью твоё право — доверять ли мне. Чон долгие секунды в абсолютной тишине пытает доктора тяжёлым нечитаемым взглядом, а затем всё же расслабляется, позволяя себе поудобнее усесться на стуле. Ловушка для подсознания-таки сработала. Убийца, сидящий сейчас в допросной, по-прежнему является Чонгуком, а тот Юнги доверяет. Трансфер чувственного восприятия: как отпечаток текста на нижнем листе, когда слишком давишь ручкой. Необъяснимое. Неосознанное. Смутное и смазанное, но знакомое. То, что всплывает в самый подходящий момент и помогает сделать выбор. Ментальная связь. И она между личностями Чона куда крепче, чем могло показаться первоначально. — Тони, — бросает задержанный, разминая затёкшую шею. — Можешь звать меня Тони. Доктор слукавит, если скажет, что не удивлён. Скрестив руки на груди, он склоняет голову к плечу. — Фильмы про супергероев? — Скорее гангстерский боевик. Юнги согласно кивает. — Хорошо, Тони, — делает умышленный акцент. — Я предполагаю, что ты понимаешь, где сейчас находишься и что в целом происходит. — Парень молчит, но не прекращает настырно глазеть: он будто пытается вскрыть черепную коробку и прочесть мысли. — Бывают моменты, когда ты засыпаешь, оставляя Чонгука одного? Тони продолжает игнорировать вопросы. Развалившийся на стуле, он только и делает, что пялится, и в этом взгляде слишком много любопытства. Юнги оценивают с ног до головы, визуально пробуют на вкус. — И что он в тебе нашёл? — выдаёт совершенно внезапно. Пальцы впиваются в шарики, что зажаты в ладони. Сердце в груди пропускает удар. — О чём ты? Чон подаётся вперёд, в глаза заглядывает. Ищет что-то, обшарпывая каждый камешек на тёмном колодезном дне, а потом дёргает уголками губ и пожимает плечами. — Да так. Мысли вслух. Юнги это не нравится. То, что сидит напротив, ему не нравится. Мужчину будто поглаживают лезвием ножа, холодным и острым, примеряясь, где удобнее всего надавить и пустить кровь. — Ты ответишь на мой вопрос? — А что мне за это будет? — Ухмылка становится шире. — Тебя не страшит перспектива смертного приговора? — Угодить в психушку я не хочу куда больше, дядя, так что ты лишён рычагов давления. Извини. Доктор плотно стискивает зубы. Этот персонаж начинает его раздражать. Действие таблеток как по мановению волшебной палочки тает с каждой минутой разговора. Хочется курить. — Если ты думаешь, что я твой враг, то ты заблуждаешься, Тони. Я здесь для того, чтобы помочь. — Вот только не говори, что не хочешь сейчас подойти и вдарить мне. Ещё как хочешь! Вот только что мешает, док? Профессиональная этика или смазливое личико Гуки, которое тебе больно калечить? О да! Это личико идеально! — Парень начинает истерично хохотать. — На это личико бабы липнут как мухи на говно. Пальцем шевелить не нужно, как они уже снимают трусы и хватаются за твой член. Смотрят в эти хорошенькие большие глазки и текут как суки. У Юнги холодок пробегает по спине. Слюна горечью копится на корне языка, стоит сглотнуть — та обжигает горло. Сигарета. Нужна сигарета. А ещё лучше парочка таблеток, ибо несносная дрель возобновляет излюбленную песню. — Но ты ведь не такой, правда, док? Мы с Гуки считаем, что не такой. — Почему ты зовёшь его Гуки? — Слишком много информации, Юнги пытается зацепиться хоть за что-то. — Разве этот сопляк, бесхребетная размазня, не способная постоять за себя, заслуживает чести полного имени? — Парень отрывается от спинки стула. Руки сжимаются в кулаки. — Я изо дня в день слышу его нытьё, я устал давиться его страхами, меня убивает его слабость. Он как тот несносный младший брат, что обменял корову на волшебные бобы. Маленький. Жалкий. Глупый. Наивный ребёнок, которого отец-алкоголик ничему не научил. — Ты пришёл, чтобы защитить его? — вырывается у мужчины раньше, чем он успевает всё обдумать. Горящие глаза Тони стекленеют. Его будто поставили на стоп-кадр: приподнятый кулак над коленом так и остаётся зависшим в пространстве. Парень не моргая смотрит на психиатра, и Юнги клянётся, что в беспросветной темноте глаз напротив, наравне с калейдоскопом негативных чувств, различает сгустившийся комок боли, живой и пульсирующий, запрятанный так глубоко, что самым ярким летним днём луч солнца не дотянется. — На сегодня достаточно, док. — Маска беспристрастности на своём месте, эмоционального всплеска как ни бывало. Мин кивает и нащупывает шарики — те взмокли, находясь в ладони. Требуется меньше минуты, чтобы привести Чонгука в чувства. Тони упростил задачу, обрывая связующие нити — сбегая как можно скорее. Очнувшийся в привычной позе на том же стуле, без компании охранников под боком, Гук чувствует облегчение. Он спешит заглянуть доктору в глаза, не растеряв частиц былого беспокойства. Юнги не напуган, но озадачен. Слишком много вопросительных знаков высечено на его помрачневшем лице. — Всё в порядке? — не может скрыть волнения в голосе. — Да. Всё отлично. Ты молодец, — улыбается, но натянуто. — После сеанса гипноза тебе следует отдохнуть, так что я не в праве больше мучать тебя беседами. — Но… Вы не мучаете… и… я хочу знать. Вы не расскажете, что произошло? Мин вглядывается в это лицо, миловидное лицо наивного ребёнка, и не может поверить, что всего пять минут назад эти огромные оленьи глаза горели яростью, а губы искажала ядовитая усмешка. Не может поверить, что тяготящая его Чонгука душевная мука — лишь вершина айсберга, уходящего глубоко в тёмные воды подсознания. Что случилось? Что пережил этот мальчик, отчего на свет появился Тони — безжалостный кровавый убийца? — Помнится, ты раньше не хотел ничего знать о втором Я. Что же изменилось? Чонгук теряется. Круглые глаза бегают по лицу доктора будто в поиске ответа. Как объяснить, что дело не в расщеплённой личности и подробностях её деятельности, а в Юнги и его встревоженности, которая волнует больше всего? Что такого мог выкинуть Чон под гипнозом, так сильно озадачивая мужчину? — Вы говорили, я не должен сопротивляться, вот я и следую вашей рекомендации. — Если это действительно так, то мы на правильном пути. Всего на мгновение Чонгук загорается желанием сказать правду, поделиться истинными тревогами, ведь это нечестно и прогрессу в лечении никак не способствует, но перебарывает порыв и угукает. На прощание он по привычке оборачивается — Юнги мягко улыбается ему в ответ. С планшетом под мышкой и стаканчиком кофе в руке психиатр плюхается на капот припаркованной у соседнего здания Шкоды. Небо ясное, заходящее солнце умывает пурпуром размытую высотками линию горизонта. Душно. Чёлка медленно прилипает ко лбу. Телефон в кармане брюк выстреливает вибрацией поступившей смс. От Намджуна. «Перезвоните мне как можно скорее. Есть новости. Боюсь, они вас не порадуют».