***
Адвокат приезжает на следующий день. Как бы он ни старался скрыть эмоции, жалость во взгляде считывается на раз-два. Юнги отвратительно его текущее положение. Сейчас каждый, от персонала больницы до Тэхёна, видит в нём пострадавшего — избитый кусок мяса, а не личность со своими чувствами. Мысль о побеге посещала сегодня буквально с утра. Если не выпишут в ближайшую пару дней, Мин клянётся, что сделает ноги. — Как себя чувствуете? — интересуется Намджун, присаживаясь на стул рядом с кроватью. — Жить буду. Плечо вправили, ушиб не серьёзнее банального сотрясения, а синяки сойдут сами через неделю. — У вас тут жёсткий фейсконтроль: меня не хотели пропускать. — Кто? Медсёстры? — Ваш друг. — Тэхён? — Мужчина озадаченно сводит брови на переносице. — Он здесь? — Да. После одобрения моего визита спустился на первый этаж за кофе. Юнги делается стыдно. Вчера он Тэхёна обидел, а тот, как ни в чём ни бывало, продолжает дежурить в больнице, заботиться, дарить частичку тепла. — Я, честно говоря, опешил, когда узнал, что произошло. Нужно было бдительнее относиться к собственной безопасности: вы отвергали любой страховочный пункт. Больной прокашливается и на локтях подтягивается выше, принимая полусидячее положение. От малейшего движения винтики в голове подпрыгивают и звенят на высокой ноте, ударяясь о стенки черепушки. Утренняя порция обезбола сдала свои позиции спустя полчаса. — Скажите мне лучше, как Чонгук? Вы виделись с ним? Юнги как мог отгонял от себя мысли о мальчике и что в перспективе имело вероятность с ним случиться после осознания содеянного. — Буквально вчера. Не стану врать, он разбит. — Намджун не решается добавить, что Чон отказался от еды, устроил погром в камере и несколько раз нарывался на драку с конвоем. Мужчина лишь упоминает, что профилактики ради задержанного перевели в особую камеру, обшитую мягким нейлоном для звукоизоляции и обеспечения максимальной безопасности. — Он говорил вам что-то? — Полагаю, вы догадываетесь, что все его слова — нескончаемый поток самобичевания. Я пересмотрел запись сеанса. Когда охрана наконец ворвалась в переговорную, наш Тони трусливо сбежал: Чонгук стал свидетелем всего сотворённого своими руками. Оттащить его от вашего бессознательного тела было трудно. Юнги тяжело сглатывает. Язык проходится по сухим губам. — Для вас, как для стороннего наблюдателя, трансформация была очевидной? — Чтобы такое сыграть, за плечами Чонгука должен быть не один Оскар. В одно мгновение в комнате появился совершенно другой человек. — Мы должны использовать эту запись в суде. Намджун недоумевающе хмурится. — Вы хотите фигурировать сценой собственного избиения? — Одна из самых доказательных записей имеющегося расщепления. Плюс наиярчайшее доказательство причастности Ли Сохи к психической дисфункции: второе Я вышло на свет даже без гипнотических манипуляций. — Вы действительно готовы пойти на это? — Чтобы спасти этого мальчика, я пойду на что угодно. Если потребуется, подставлю себя под удары снова. — Вы ведь понимаете, что дальнейшие сеансы проводить, как прежде, не получится? Я лично буду настаивать на всевозможных мерах предосторожности. — Хорошо. — Но есть ещё кое-что. — Ким поправляет галстук, ослабляя узел. — Чонгук наотрез отказывается дальше с вами работать. Юнги закрывает глаза и откидывается головой на подушки. Он знал. Предвидел. Нетрудно догадаться. — Я поговорю с ним и улажу этот вопрос. Мальчика сжирает вина, это нормально. У нас выработались тёплые доверительные отношения, он не хотел мне вреда и ни за что бы не причинил. — Всё ещё в голове не укладывается. Что могла сделать эта стерва с ребёнком, чтобы довести до такого? Мин прикусывает щёку: крошка битого стекла впивается в разжиженный антибиотиками мозг и доставляет невыносимую боль. Думать сейчас ещё и о Ли Сохи будет верхом мазохизма. — Почему вы не сказали мне, что следственный отдел назначил истца? На добрую пару секунд Намджун теряется. Внимание сосредотачивается на свисающей с больничной койки простыни. Взгляд Юнги тяжелый и ощущается жаром на коже: мужчина требовательно ждёт ответа. — Я не хотел вас расстраивать. Наши дела и без того идут не лучшим образом, а Пак Уён не просто достойный противник — он может размазать нас по стенке. Не работал с ним лично — Господь миловал, — но многие адкокаты его попросту боятся. Ни одного проигрыша за двадцать лет слушаний. Юнги стонет и шипит ругательства. — Он связался со мной, — продолжает Ким. — Последовало вполне ожидаемое предложение: уговорить Палача написать чистосердечное. — Ага, и тогда вместо электрического стула всучат пожизненное. Проходили. Сокджин уже давил на Чонгука этой акцией невиданной щедрости. — Разумеется, я отказал. Господин Пак завёл излюбленную шарманку, что я чересчур самоуверен и попросту трачу своё время, ведь исход слушания уже предопределён. Но это стандартная психологическая уловка. Нельзя наперёд знать, какой вердикт вынесут присяжные, набор в ряды которых ещё даже не начался. — Как думаете, этому Пак Уёну неспроста вверили дело Палача? — Безусловно. Заручиться поддержкой такого авторитета — лучшая перестраховка и в без того выигрышном деле. На нас идут во всеоружии, но не всё так плохо. Хочу вас обрадовать: нашёлся специалист, практикующий диссоциативное расстройство и готовый выступить в суде на стороне защиты. Господин Хван вёл четыре пациента с таким же диагнозом. Юнги готов расплакаться от счастья. Впившись зубами в нижнюю губу, он вновь тревожит свежие ранки, сдерживая рвущуюся улыбку. — Это лучшее, что я слышал за последний месяц! — Сейчас главное это ваше здоровье. Скорее вставайте на ноги и продолжим работу в поте лица. — Проследите, чтобы с Чонгуком ничего не случилось. — Обещаю.***
Юнги просит Намджуна перед уходом позвать Тэхёна. Сутки не прошли, а Мин уже ненавидит себя за брошенные в порыве отчаяния слова. Где бы он был без этого человека, кем бы стал? Разгульным пьяницей, овощем в психбольнице? — Ты хотел меня видеть? На Тэхёне накинут белый халат, в руках стаканчик с какао. Смотреть в его усталые глаза, сочащиеся теплом и любовью, Юнги стыдно. Прокашлявшись, больной подбирается на кровати, принимая максимально вертикальное положение. — Я хочу извиниться. Вчера я переборщил. — Не бери в голову, всё в порядке. — Нет, не в порядке, — качает головой, сжимая одеяло в руках. — Я обидел тебя, сделал больно. Всё потому, что я слабак и искал наилегчайший путь побега. Ты во многом прав. Я облажался, лажаю до сих пор, и принять это довольно трудно, а временами я даже не пытаюсь. — Юнги… — Подожди. — Мин проходится языком по губам. Во рту пересохло, а стакан на тумбе пустой. — Я обязан тебе всем тем, что имею сейчас. Ты — моя единственная семья, мой брат, которого у меня никогда не было. Я люблю тебя, Тэхён. Я не прошу твоего прощения, ведь я та ещё сволочь и попросту не заслуживаю этого, но я хочу, чтобы ты знал, что мне жаль. Ким подходит к прикроватной тумбе и ставит туда стаканчик с какао. Отодвигая стул, он присаживается на краешек постели и берёт Юнги за руку, холодную и влажную. — Я не обижаюсь. Я понимаю, как тебе тяжело, понимаю, что ты сорвался, потому что я перегнул. Ты действительно говнюк, но я привык к этому и принимаю тебя таким. В носу щекочет. Юнги поджимает губы, чтобы сдержать подступающие слёзы. — Я не заслуживаю тебя. — Согласен. Ты не стоишь даже денег, которые я вбухал в эту палату. Юнги не может не усмехнуться, сильнее сжимая руку друга в своей. — Я действительно принимаю. Вырабатывается иммунитет, и с каждым разом я повышаю дозировку. Больничные анальгетики на меня не действует. Боль в голове ужасная, и даже сейчас я мечтаю об этих таблетках. — Тебе нужно пройти лечение, пока не стало поздно. Я всё организую в кратчайшие сроки. — Не могу. Пока не могу. Я должен довести дело до суда. Я понимаю, что ты недолюбливаешь Чонгука и на то у тебя есть веские причины, но он важен мне: в середине следственного процесса я не брошу его, чтобы отчалить в рехаб для зависимых. — Ты ведь понимаешь, что может быть поздно? С этим не шутят. — Понимаю. Но на кону стоит его жизнь. — И твоя тоже. Юнги не находится с ответом, он лишь смотрит на друга с мольбой. — Я не могу. Не могу сидеть сложа руки, пока ты загоняешь себя в могилу. — Тэхён запрокидывает голову и вымученно стонет. — Твои приступы… они ведь обострились? — Мужчина кивает. — Пожалуйста, давай пройдем полное обследование, это никак не помешает следственным разборкам. — Мне нельзя обращением в психологические клиники себя дискредитировать. От убедительности и авторитетности моих слов зависит жизнь Чонгука. Вырвав руку, Ким ударяет ею себя по колену. — Я его ненавижу! — Он переживает не меньше твоего. Он никогда бы не причинил мне вреда. — Это чудовище и есть он, Юнги. Тебе ли забывать об этом? Палач-потрошитель — обратная сторона твоего Чонгука. Не позволяй чувствам взять верх над здравым смыслом. — Не нужно припоминать мою… — Мин поджимает губы, опуская взгляд на уголок белого одеяла. — … мою симпатию. Она здесь не при чём. Чонгук в первую очередь мой пациент, за которого я в ответе. Я контролирую ситуацию и не намереваюсь переходить черту. Обещаю, в следующий раз Палач будет прикован, он не подойдёт ко мне и на метр. Тэхён усмехается горько. Пальцы вновь находят чужое и сильно сжимают. — Этому парню и не нужно подходить к тебе, чтобы сломать.***
Беспокойный сон, напитанный бредом и кошмарами. Головная боль не отступает даже в минуты дремоты. Простыни под извивающимся телом влажные и скомканные. Юнги хрипло дышит через рот, морщится, ресницы подрагивают. Он видит отца. Распотрошённого Палачом. С вырванными глазами, с зашитым чёрными нитками ртом, оскоплённым. Рядом в луже крови в позе йога восседает Тони. Он смотрит на ничего не понимающего Юнги и скалится самодовольно, пока вокруг не вырастает клетка — тюремная камера, внутри которой уже к электрическому стулу привязан Чонгук. Мальчик ошеломлён и напуган, он дёргается, пытается высвободить голову из-под стального шлема смерти, смотрит доктору прямо в глаза, а тот пристыл к месту, не чувствует тела. Хочет что-то сказать, но звуки застревают в глотке, царапают её, он давится ими, хватаясь за горло обеими руками. Тяжело вдохнуть, тошнота накатывает мощными позывами. Под истошные вопли Чонгука Юнги делает шаг, затем другой, впивается скрюченными пальцами в прутья решётки. Он пытается закричать, но вместо слов изо рта сыплются зелёные капсулы. Из пучин небытия больного выдёргивает нежное поглаживание по плечу. Тэхён. — Прости, что разбудил. — Нет, всё в порядке. — Юнги наоборот благодарен за спасение. Перевернувшись на спину, он подтягивается повыше на подушке. Весь взмокший, тянется за стаканом воды и залпом его осушает. — Тебе тут адвокат названивает битый час. Я не хотел тебя беспокоить, особенно по рабочим делам, но вдруг это действительно что-то важное и ты потом меня со свету сживёшь. — Хорошо. Спасибо. — Юнги принимает протянутый телефон, щурится: свет мобильника бьёт по чувствительным глазам. Двенадцать пропущенных от Намджуна. Отвечают спустя три коротких гудка. — Простите, что вынужден беспокоить, — раздаётся по ту сторону с искренним сожалением. — Я понимаю, что в вашем состоянии не до телефонных разговоров, но дело срочное. — Всё в порядке. Не берите в голову. Я слушаю. — Мин утирает тыльной стороной ладони взмокший лоб. — Вы так долго не отвечали, что я успел себе напридумывать всякого. — Это всё Тэхён, он отобрал мой телефон. — Юнги бросает быстрый взгляд на друга, оккупировавшего пятой точкой подоконник. — Надеюсь, вы сейчас лежите и рядом полно медицинских работников, потому что я с плохими новостями. — Юнги рвано выдыхает и сильнее сжимает мобильный в руке. Сердце замирает в груди, скованное страхом. Страхом за Чонгука. После небольшой паузы Намджун продолжает: — Инцидент в допросной слит прессе. Все заголовки сегодняшних газет пестрят новостью о Кровавом Палаче, избившем своего психиатра.