***
Тэхён уезжает через несколько часов, и, стоит входной двери захлопнуться, Юнги мигом проваливается в сон. Просыпается он лишь утром следующего дня. Голова чугунная, во рту кошки устроили общественный туалет. Гигиенические процедуры занимают полчаса, а затем включается старенькая кофе-машина. Вчерашний гость вернул телефон. Там несколько пропущенных от Намджуна, а ещё один от отца. Наверняка запил: только в такие дни у старика появляется желание позвонить нерадивому отпрыску и вылить на него ушат первосортного дерьма. Всплывшие уведомления Юнги смахивает и в кофе добавляет остатки рома. Несколько часов мужчина копается в интернете, выискивая похожие дела и вынесенные по ним приговоры. На западе с этим проще: каждый второй подсудимый с психическими отклонениями оправдывается, а в Корее и процессов на базе ментальных расстройств почти не сыскать. Везение явно не на стороне Мин Юнги. Нужно поехать в Пусан. Вновь допросить директора интерната. Теперь, после выяснения истинной причины смерти Ли Сохи, мадам Хвэ имеет непосредственное отношение к делу. Она должна знать погоду в коллективе, должна владеть информацией о связи воспитателя и подопечного или дать координаты тех, кто владеет. Сотни детей, неужели никто не видел, что над четырнадцатилетним мальчишкой совершается регулярное насилие? Нужны свидетели! Необходимы! Нельзя быть уверенным на сто процентов, но Юнги склонен полагать, что Чонгука совратили. Под угрозой или лживыми благами заставляли делать вещи, которые в подростковые годы мальчик делать не должен. Отсюда такая ненависть к ней, такая ненависть ко всем, кто на неё похож. При виде копий своего мучителя в голове Чонгука поворачивается тумблер, точно так же он повернулся, когда Юнги в допросной показал фото мисс Ли. Из недр подсознательно вырывается Тони, тот травмированный ребёнок, полный боли и ненависти, сжираемый гневом и яростью, готовый мстить. Юнги действительно плохой психиатр. Им руководят эмоции, с альтернативным «Я» нельзя допускать грубости, нельзя винить его за содеянное и осуждать, быть надменным. Тони — подросток, которого сломали. Сострадать и понимать, а не сочиться ядом. Вместо необходимости заполучить расположение и доверие, Юнги озлобил и натравил на себя побитого пса, он заслужил эти избиения — достойное наказание за допущенные ошибки. Глотнув очередную порцию чернюшного кофе, Юнги горько усмехается. Неужели его действительно должны были превратить в котлету, чтобы пришло осознание неправильности ведения терапии? Мин хотел помочь Чонгуку, спасти его, а своей непрофессиональностью губил, ведь Тони — важная часть расколотой личности. Что он за психиатр такой? Где холодный рассудок и беспристрастность? А ещё эта влюблённость! Дело Палача должно быть последним. Необходимо сдать лицензию и самому отправиться на реабилитацию. Избавиться от зависимости к препаратам, избавиться от этих чувств.***
Для встречи Намджун выбирает тихое кафе с прекрасными видами на реку Хан. Юнги прибывает первым и занимает столик на террасе. Доктор не хотел вылезать из квартиры и просил решить все вопросы по телефону, но адвокат заверил, что дело важное. Сокджин? Лопнувшая выдержка принесла свои последствия? Собирать себя в кучу пришлось больше часа. Контрастный душ, бритьё, лёд под глаза. Юнги не может сказать, что оправился, но с течением времени ему всё же становится лучше: синяки сходят, левый глаз видит полноценно, а хрипы при выдохе сходят на нет. Разве что голова раскалывается с завидной частотой и периодичностью, но к болям в черепуше мужчина привык, и когда лошадиная доза анальгетиков срабатывает, становится даже некомфортно. Намджун опаздывает. Юнги неловко ютиться в одиночестве со стаканом воды, хотя персонал на него вовсе и не смотрит. Время обеда, большая часть столиков пуста, а к вечеру наверняка предвидится полная посадка. Место живописное и в какой-то степени даже романтичное. Плетёные кресла, подушки, белые скатерти и обилие цветов. Перед глазами сияет солнечными переливами широкая лента реки. Хотел бы Юнги оказаться на этой веранде с кем-то другим и не по деловым вопросам? Возможно. Чонгуку бы здесь точно понравилось. — Прошу прощения: по дороге спустило колесо. — Намджун медведем плюхается в кресло и подзывает официантку. Юнги смотрит на дисплей мобильного, проверяя время: опоздание на тридцать семь минут. — Вы вновь себе ничего не заказали, — осуждающе качает головой, называя подошедшей девушке комплексное из трёх блюд. — Готов съесть слона! — Я смотрю, настроение у вас приподнятое. Есть повод? — Это звучит язвительно, даже если Юнги и хотел быть помягче. — Да, господин Мин! Я к вам с хорошими новостями! — Первым делом опоздавший осушает стакан только что принесённой воды. — Вы кстати выглядите куда лучше. — Смотря с чем сравнивать. — Простите? Юнги не удосуживается разъяснить. Он видел себя в зеркале и знает, что похож на ходячий труп: впалые щёки, землистая кожа, заплывшие кровью глаза и татуировки синяков. Да, сейчас его лицо не изукрашено побоями, но разве можно это считать «куда лучше»? Если сопоставлять с отбивным куском мяса, то да, Юнги в выигрыше. — Начну с того, что пришло подтверждение из Пусана: теперь смерть Ли Сохи официально подшита к делу Чонгука, — продолжает как ни в чём не бывало. После воды в дело идёт томатный сок. — Параллельно возбуждено уголовное дело в отношении офицеров, сфальсифицировавших материалы насильственной смерти с целью закрытия расследования. — Кстати о Пусане. Допросите госпожу Хвэ, директрису приюта для несовершеннолетних. Я уже наведывался к ней, тогда и выяснил про покойную Ли, но общалась она крайне неохотно. Нужен формальный визит. Миссис Хвэ должна что-то знать о взаимоотношениях внутри коллектива. Пусть даст вам координаты выпустившихся мальчишек. Кто-то обязан был заметить неладное. — Вы всё ещё считаете, что имело место сексуальное насилие? — Да. И возможно кто-то из подопечных обратил внимание на то, как на регулярной основе мисс Ли и Чонгук уходили куда-то вместе или проводили время наедине. Нам нужны свидетели. Это на крайний случай. — Какой? — Если Тони откажется говорить правду и официального признания у нас не будет. Я успел перегнуть палку, и, боюсь, мальчик не захочет со мной откровенничать. Случившееся — страшная трагедия. Спасая Чонгука, Тони стёр ему память, взваливая тяжкое бремя пережитого опыта на себя одного. Мы знаем, до чего парня довела только фотография мучительницы, поэтому здраво предположить, что Тони не станет сыпать подробностями сцен произошедшего насилия. — Я завтра же поеду в Пусан. — Намджун достаёт мобильный и делает в нём какие-то пометки. — Полагаю, не будет лишним, если я изучу биографию нашей жертвы. Где работала, как долго, какие характеристики, числятся ли правонарушения. Если что-то подобное ранее уже замечалось за мисс Ли, нам будет проще доказать факт насилия. — Проверьте психологические отчёты. При трудоустройстве она обязана была пройти медосмотр, без справки о вменяемости её не имели права принимать на работу и позволять общаться с детьми. — Думаете, что-то найдётся? — Скорее всего нет. На первый взгляд педофилы ничем не отличаются от ментально-целостных граждан. В своих действиях Сохи не видела ничего предосудительного, поэтому не считала тягу к подросткам потологией, как и все подобные ей. Если она когда-либо добровольно посещала психотерапевта, то по другой причине. — В голове не укладывается. — Намджун закрывает глаза и массирует указательными пальцами виски. — Я всё ещё не могу поверить, что сорокалетняя женщина совратила подростка. — Не совратила, а совращала на протяжении двух лет, пока вела группу мальчиков среднего возраста. Почерк Палача говорит о многом. Проявления его жестокости носят исключительно сексуальный подтекст, и дело не в примитивном половом акте перед началом пыток. Чон насилует женщин арматурой, превращая влагалище в кашу, срезает грудь — это первичные и вторичные половые признаки, знаки принадлежности к женскому гендеру. — А вырванные глаза и язык? Семя во рту? — Здесь внести ясность сможет лишь Тони. Но на то явно имелись причины. Проведя рукой по волосам, Намджун тяжело вздыхает. Делает несколько глотков воды. Юнги наблюдает за ним, прожирает тёмными глазами дыру, следя за каждой реакцией. Не слишком ли мистер Ким сентиментальный для работы уголовным адвокатом? Не слишком ли много информации он сейчас получил? Какова вероятность, что новостная лента завтра взорвётся психологическими подробностями кровавой расправы? Юнги поправляет съехавшие на кончик носа очки и скрещивает руки на груди. — Помнится, вы пришли сюда с хорошими новостями. Я слушаю. Намджун кивает. Притягивает к себе тарелку с салатом и принимается перемешивать заправленные соусом ингредиенты. — Вы знаете, что дело Палача имеет интернациональный характер? Зарубежные СМИ вовсю трубят новостями о корейском женоненавистнике. — И это вы считаете хорошей новостью? — Мин скептически выгибает бровь. — Погодите! — Отправив в рот ложку салата, Намджун стремится быстрее его прожевать. Недружелюбный настрой оппонента он будто и вовсе не замечает. — Общественный резонанс в нашем деле играет на руку. Грядёт суд присяжных, поэтому проинформировать народ некоторыми подробностями расследования не хуже, чем полная секретность. Мы так их подготовим. Юнги не верит своим ушам. — К чему? Чтобы Чонгука сожрали ещё до суда? Вы понимаете, что говорите? Намджун утирает рот салфеткой и отодвигает тарелку. Ослабив узел галстука, складывает руки полкой на столе. — Чонгук мой клиент, и я максимально заинтересован в его благополучии. Вы не даёте мне договорить. — Юнги смотрит многозначительно, но молчит, тем самым позволяя продолжить. — На запад новости о Палаче просочились лишь после его задержания, но дело не гремело в СМИ. Всё началось несколько дней назад, после слива с вашим избиением. Не скажу, что реакции доброжелательные, но заинтересованных достаточно. Люди озадачены таким явлением как диссоциативное расстройство, как пагубно оно может влиять на психику человека и его душевное равновесие. В комментариях сыскались бедняги с аналогичным диагнозом, а также люди, имеющие опыт взаимодействия с подобным заболеванием. Дело Палача взорвало социальные сети, просачивается всё больше и больше информации по расследованию и личности самого Чонгука. Произошёл раскол. Мы имеем два лагеря мнений. И хорошо то, что поднятые на западе дебаты перебрались и в корейский интернет. Будущие присяжные лишатся категоричного мнения, они не будут пристрастны по причине нескончаемых споров и разногласий. Мы сможем воздействовать, давя на болевые точки человеческого сострадания. — Так я стал всемирноизвестным, сыграв роль боксёрской груши? — Юнги не понимает, почему вбрасывает эту глупость. Собеседник на странную реплику ступорится, хмурится. — Значит, считаете, что слэшер с участием меня и Чонгука благоприятный фактор? Этакая счастливая случайность. А случайность ли? — Простите? — Искреннее недоумение на чужом лице Мина забавляет. Доктор был на чеку и оголодавшей собакой ждал этого момента: когда Намджун осечётся и сделает неверный шаг, подпитывая внутренние сомнения. — Сегодня избиение психиатра в сети, а завтра все заголовки кричат о том, как бьёт уже этот самый психиатр. Только какие плюсы вы найдёте в том, что я врезал Сокджину? Это тоже поможет делу? — О чём вы говорите? Вы ударили начальника следственного отдела? — Господин Ким вам ещё не пожаловался? — Юнги, я не понимаю. — Значит, не вы слили видео с сеанса гипноза? Намджун оттягивает галстук и расстёгивает пуговицу на горловине. — Вы себя хорошо чувствуете? — Вполне. Я накачан нейролептиками, спал шесть часов. Возможно, черепно-мозговая что-то и повредила, но ощущаю я себя вменяемо. От тяжелого взгляда Юнги Намджуну делается неловко. Будто это он несёт ересь, а не наоборот. Рука тянется к стакану воды, мужчина делает несколько глотков. — Вы намекаете, что я играю на чужой стороне? — Это вы мне скажите. Я был в пятницу у Чонгука. Он в карцере и вовсе не в безопасности, как вы заверяли: мальчик пытался покончить с собой. Намджун издаёт звук, похожий на мученический стон, и откидывается на спинку плетёного кресла. Рука проходится по взмокшему лбу. — Вас избили, вы находились в больнице. Разве такие новости пошли бы вам на пользу? — Это мне решать. — Юнги, бросьте. Это глупо! Мин впивается пальцами в хлопчатую ткань белой футболки. Мышцы рук напрягаются. Сжатые зубы поскрипывают. Замешательство на чужом лице раздражает, а ещё эта непоколебимая маска доброжелательности. — Глупо — это скрывать назначение прокурора, глупо — это утаивать попытку суицида обвиняемого, глупо — искать плюсы в слитых материалах психологического сеанса. Глупо всё это, но никак не мои обвинения. — Вы не понимаете, какое влияние имеет общественное мнение. Откровения людей, страдающих тем же заболеванием, прокладывают нам пусть к успеху: люди начинают верить и сомневаться. — Это всё, что вы хотели сказать? — Юнги, я не знаю, как доказать вам чистоту своих деяний и помыслов. Чонгук мой клиент и я отвечаю за него, ваш друг Тэхён сполна оплачивает мою работу. Если думаете, что мне плевать на обвиняемого, то на свою репутацию уж точно нет. Я намерен выиграть это дело. — Это всё, что вы хотели сказать? — От стали в чужом голосе Намджуна передёргивает. Юнги холоден и отстранён, он зациклен. Таким доктора Ким видит впервые. — Нет, не всё. Но не думаю, что сейчас вы настроены на диалог. — Намекаете, я не в себе? — Уголок губ нервно дёргается. Мин подаётся вперёд и впивается пальцами в рёбра стола. — Не в себе вы, раз позволили Чонгуку оказаться в той темнице. За что Тэхён вам платит? Вы не делаете ровным счётом ничего! Я один выяснил куда больше! — Юнги не замечает, как повышает голос, тем самым привлекая внимание других посетителей. Намджун в максимальном замешательстве, но всеми силами пытается взять себя в руки. — Я делаю всё возможное, господин Мин. Повторяю, репутация имеет для меня ключевое значение. — А может всё-таки деньги? — Это переходит все границы. — Подтянув узел галстука, Ким поднимается из-за стола. Мужчина достаёт из внутреннего кармана пиджака бумажник и бросает на стол несколько купюр в счёт заказанных блюд. — На сегодня наша встреча подошла к концу. Всего доброго. Намджун задвигает кресло, забирает кейс и уходит. Парочка за соседним столиком продолжает коситься на оставшегося в одиночестве Мина, правда, уже без опаски, зато с любопытством, но доктор не замечает: он прожигает взглядом оставленные банкноты. В голове набатом отзывается пульс — только своё сердце Юнги и слышит. Вакуум, полное погружение на максимальную глубину. Давление не позволяет оторваться от вязкого илового дна и всплыть на поверхность. Тяжесть в груди невыносимая. Хочется сделать вдох, почувствовать облегчение, но вместо кислорода в лёгкие хлынет вода и разорвёт изнутри. Будет больно. Юнги устал от боли. Устал причинять её другим.