Багровый Нимб

Ранний вечер, а такое ощущение, что с пробуждения не прошло и часа. Сегодня опаздывает уже Юнги, щелочками слипающихся глаз следящий за переполненной машинами дорогой. Весь день доктор перечитывал статьи в интернете, изучал схожие дела и как судебные системы разных стран регулируют вопросы правонарушений на почве ментальных дисфункций. Давалось изучение с трудом, ибо накануне вечером мужчина перебрал со снотворным. Возможно, в этом и кроется причина невозможности сконцентрироваться за рулём, а как следствие — гудки недовольства со стороны соседствующих водителей, когда подрезаешь или проезжаешь на красный. Голова трещит и разрывается на части. Снотворное нельзя мешать с нейролептиками, поэтому сегодня Юнги без любимых зелёных капсул. Мужчина не прочь нарушать предписания на этикетках, но один раз он уже поэкспериментировал — обернулось всё дезориентацией, головокружением и частичной потерей зрения. Если расставлять приоритеты, то сон — непозволительная роскошь в нынешний период, требующий особой продуктивности, но вчера случай для решения вырубиться предстал чрезвычайно особый: мысли о Чонгуке после его признания никоем образом не давали покоя, ни на минуту. Сначала Юнги пил, много, очень — полторы бутылки виски, — но был трезв как стекло. Ненависть к себе не позволяла забыться, будоражила, горячила кровь, а рассудок оставляла холодным, помнящим каждое слово, каждую эмоцию на чужом лице. Жестоко. Судьба поступает с Юнги жестоко. С самого рождения, сначала лишая матери, а затем и поддержки отца, разочарованного никчёмностью и бесполезностью выросшего ребёнка. Тревоги, стрессы, навязчивые мысли о смерти. Выбор пути психиатра в первую очередь обосновывался желанием разобраться в собственной голове. Затем Пам Минджу и её кончина. Вина, глубокая, тёмная и вязкая. Тяжелая депрессия. Полгода в клинике. Рана, затянувшаяся, но запёкшаяся уродливым рубцом на рассудке. Палач. Чонгук. Мальчик с диссоциативным расстройством, который влюблён в него, и эти чувства взаимны. Отец прав. Нужно было идти в менеджмент, как Тэхён. Разве нет места уютнее, чем тень успешного лучшего друга? Если бы Юнги послушался, наверняка не сидел бы сейчас в пустой квартире со стаканом в дрожащей руке. Протяжный гудок позади стоящего автомобиля заставляет Мина скривиться от боли. Проморгавшись, мужчина переводит помутневший взгляд на зелёный сигнал светофора и дёргает коробку передач, наконец трогаясь с места. Ближайшая остановка — парковка рядом с кофейней: двойная порция эспрессо точно не будет лишней. Юнги не знает, как начать беседу с Намджуном. Вчера во время пьянки он осмелел и под давлением эмоций написал с желанием встретиться. Не извинился, но упомянул, что есть кое-что важное, о чём он хочет рассказать. Доктор по-прежнему не может со стопроцентной уверенностью заявить, что доверяет, но выслушать Кима он обязан. А ещё — раскрыть все карты о себе. Если Намджун на стороне следственного комитета, то Юнги нечего терять. На этот раз без пафосных ресторанов; место встречи — парк вдоль набережной, который в будний день обычно пустует, но несмотря на это найти место для парковки — невыполнимый квест, и Юнги его проигрывает, притормаживая на соседней улице. Пешком не меньше десяти минут, но с темпом Мина все пятнадцать. Опоздание на вопиюще непристойном уровне, но доктору плевать — он умудряется ещё и покурить. Намджун сидит на скамейке с видом на пустующий причал. Смотрит на Хан, на мелкую рябь слепящих солнечным бликом волн. Линия горизонта обсыпана оранжево-розовой пудрой, вдали слышатся крики чаек. Юнги подходит ближе и присаживается на край скамейки. — Сегодня впервые опоздали вы, — звучит после пяти минут напряжённого молчания. Юнги поворачивает голову: Намджун продолжает любоваться широкой лентой реки. Рыжие краски заплелись в его платиновый блонд. — Я вчера был у Чонгука. Он упомянул доктора из Сан-Франциско. Это правда? — Если вы предложили встретиться, значит, всё-таки готовы меня выслушать. — Я не буду извиняться за прошлый раз. — А стоило бы. Я не терплю грубости, пренебрежения и необоснованных обвинений. — Тогда почему же вы сейчас здесь? — В первую очередь из-за подписанного с Тэхёном договора, а во вторую — из-за Чонгука, который является моим клиентом. Он, в отличие от вас, не подозревает меня в махинациях. — Он видит вас раз в неделю не дольше двадцати минут. — Но знает больше, чем вы, потому что умеет слушать. Юнги тяжело вздыхает и проводит ладонью по лицу. — Я слушаю. — Две недели назад мне написали на почту, как раз после широкого распространения в сети эпизода с избиением. Написали с вопросами по делу и предложением сотрудничества. Нашим Палачом заинтересовались. Маркус О’Нил, психиатр с тридцатилетней практикой, на опыте которого несколько десятков пациентов с диссоциативным расстройством. Двое из них в своё время находились под следствием, и Маркус выступал в суде на стороне защиты. — Что же подопечные этого мистера О’Нила натворили? — Одна надругалась над животными, причём кровожадно и с энтузиазмом, а второй массово убивал девушек до тридцати. — Оправдали? — Да. — В Штатах к вопросам психических отклонений относятся толерантнее. — Знаю, но шансы выиграть с таким козырем на руках у нас куда выше. Маркус многолетний практик, имеющий опыт судебных разбирательств, и если не он убедит присяжных в существовании расщепления, то никто не убедит. — Он приедет в Корею? — Да. Просил заранее осведомить о дате слушания. Мне нужно занести Маркуса в список свидетелей. — Почему он помогает? Намджун пожимает плечами. — Либо сострадает, либо хочет отхватить кусочек славы, ведь дело Палача — мировая сенсация. Так или иначе, какими бы ни были его мотивы, мы только в плюсе. — Сколько у нас времени до передачи дела в суд? — На меня давит прокуратура, торопит. Они уже начали формировать списки присяжных. Юнги запрокидывает голову и мученически стонет. Пульсирующее в горле сердце вызывает тошноту. — Всё в порядке? — обеспокоенно интересуется Намджун. — Нет! Не всё в порядке! Хотя бы начиная тем, что у нас мало доказательной базы, — а заканчивая — что у меня паранойя и я не могу заставить себя вам полностью доверять. — Юнги, что с вами происходит? Может сейчас? Вот он момент, когда нужно рассказать про нервный срыв и лечение в клинике, про алкоголизм и избиение беременной пациентки? Рассказать про то, что всё это знает Сокджин? Но что будет? Разве Намджун не откажется от сотрудничества? Да он первым Юнги отстранит от дела, ведь идти в суд с шизанутым докторишкой в качестве ведущего психиатра подобно подписанию смертного приговора собственноручно. Даже всякие там Маркусы из Америки не помогут — не они собирали анамнез больного, не они подшивали бумаги и собирали доказательный скелет исследований, фундаментом достоверности которого являются безукоризненная репутация и опыт. А с обнародованным Юнги прошлым любая репутация перечеркивается красным крестом. Намджун, если играет чисто, не станет рисковать, позволяя такому сомнительному специалисту работать на своей стороне в суде. Так что нет. Никаких пока что признаний. — Вы хотели встретиться, чтобы рассказать что-то важное, — адвокат Ким пытается снова, когда ожидаемо не получает ответа. Это что-то важное в сознании Юнги уже потеряло смысл, став враждебным и неправильным. Теперь мысль о признании сопровождается лишь страхом, который скользкой змеёй обвивает горло. — Вы ездили в Пусан? — быстро находится с альтернативной темой. Намджун на мгновение хмурится, озадаченный или разочарованный поворотом беседы. — Да. У меня имена всех одногруппников и воспитателей Чонгука, но не думаю, что для нас это имеет значение. Разумеется, вы правы, и в допросе потенциальных очевидцев есть определённый смысл, но не забывайте, что в первую очередь нам нужно доказать болезнь Чона, а не вину мисс Ли. Даже факт наличия свидетеля совершаемого насилия не подаст на блюде оправдательный приговор, а времени допрос каждого человека из списка займёт много. — Если вы первоначально знали, что идея тупиковая, то зачем послушались и поехали в приют? — Хотел побеседовать с госпожой Хвэ. Она, как и предполагалось, ничего не видела, ничего не знает. Но очевидно, что ей страшно. Дело Палача набирает обороты. Город гремит подробностями возбуждения дела о подтасовке улик с целью свернуть расследования по убийству мисс Ли. — Я бы тоже боялся, если бы трудоустроил растлителя малолетних и акт насилия совершался в рабочее время под моим руководством. — Кстати о мисс Ли. — Намджун раскрывает покоящийся на коленях кейс и тащит оттуда синюю матовую папку. — Ознакомьтесь на досуге. — Есть что интересное? — Приняв бумаги, доктор начинает их листать, но не удаётся прочесть и слова: буквы расплываются перед глазами. — Пожалуй. Несколько лет она подрабатывала частной няней, но в две тысячи девятом резко уволилась и полгода сидела без работы. Семья Хван стала последней, к кому мисс Ли ходила на заработки. До этого — пара лет аниматором в парке развлечений. — И снова дети, — хмыкает Мин, потирая переносицу. — Сколько было ребёнку Хван? — Младшей пять, а старшему — двенадцать. Юнги поджимает губы. Он не согласен с Намджуном о бесполезности показаний свидетелей. Да, нет цели упечь покойную мисс Ли за решётку, но доказанные проявления педофилии закладывают фундамент психологической травмы, на почве которой в бессознательном состоянии Чонгук и расправлялся с обидчицой и внешне ей подобными. Суду нужно раскрыть во всей красе не Кровавого Палача, а мальчика, ставшего жертвой насилия. — Вы бы начали подготавливать бумаги, подкрепляя их результатами проверок и исследований. Я тоже возьмусь за подбор присяжных со стороны защиты. Время ещё есть, но его не так много. Мин кивает, пальцами впиваясь в синюю папку на коленях. Желание попросить помощи с полиграфологом зудит внутри, как укус комара, но крупицы сомнений парализуют, мешая вытянуть руку и почесать. Юнги понимает, что ведёт себя нелогично, рискуя упущенными сроками недоработать карточку заболевания, но не может перебороть успевшую пустить корни мысль о предателе. Намджуна за сокрытие правды простить почему-то не получается. Как можно было умолчать, что Чонгук пытался покончить с собой? Правильно — никак. — Сколько сейчас мальчишке? Лет двадцать? — Двадцать два. Как и Чонгуку. — Он по-прежнему живёт в Пусане? Намджун поворачивается к собеседнику с вопросительным взглядом. — Понятия не имею. Зачем вам? Доктор пожимает плечами. — Любопытство.

***

Любопытство заставляет Юнги всю ночь сидеть над материалами синей папки, а после изучать результаты заданных поисковых запросов. Сонливость вязкая и тяжелая, тупая ноющая боль оплетает голову тугими бинтами. Глазные яблоки пульсируют под слипающимися веками, горят, будто засыпанные песком, картинка рабочего стола смазывается. Неплохо бы принять лекарство, но организм ещё не оправился после выпитого снотворного. Лучше, конечно, вообще дать мозгу передышку и рухнуть камнем на кровать, но при нынешних обстоятельствах, когда времени до суда всё меньше и меньше, отдых непростителен. Одна чашка кофе сменяется другой. Каждые двадцать минут Юнги прохаживается по комнате, разминает шею и плечи. Курит — бычки собирают горку в пустой кофейной кружке. Душно. Лоб покрывается мелкими каплями липкого пота, солоноватую влагу над верхней губой мужчина слизывает языком. Август в Корее запредельно жаркий, даже ночью градус стоит на высокой отметке. Найти Хвана Чосона не составляет труда: социальные сети служат главным локатором и накопителем компромата. Юноша действительно всё ещё проживает в Пусане, учится в магистратуре, о чём пишет в своём блоге в Твиттере. Страница довольно-таки популярна, как и профиль в Инстаграм, насчитывающий несколько тысяч последователей. Чосон активный пользователь: от обзоров завтраков и мемом про студенчество до обнажённых себяшек в зеркале и гайдов по соблазнению. Кое-что Юнги успевает понять, пока пролистывает выстроенные в хронологической последовательности посты: в глубине души Чосон несчастлив и одинок, он отчаянно жаждет внимания и готов пойти на многое ради лайков и комментариев, даже слить свой точный адрес, принимая участие в челлендже. Искать по всей квартире ключи от машины в пять ноль три утра, чтобы отправиться в Пусан? Почему нет! Возможно, Юнги делает ошибку, решая действовать в тайне от Намджуна, возможно, он тратит утекающее сквозь пальцы время на поиски ненужных ответов, возможно, зайдёт в тупик и разочаруется. Очень плохо физически, вялость тела затуманивает рассудок. Юнги плюёт на предписания и выпивает горстку заветных таблеток, а затем ледяной водой умывает лицо. Налитые кровью глаза замученно смотрят прямо в душу. Хочется поднести руку и ударить по заляпанному зеркалу, разбить лик болезни и слабости, переродиться из осколков собственного Я, жалкого и никчёмного. Очередная порция кофеина в круглосуточном автомате на заправке, покупка бензина за смятую наличку, залежавшуюся в бардачке, неприветливый кассир с натянутой улыбкой и не менее неприветливый в ответ Юнги. В такую рань ещё нет пробок, поэтому выехать из города на магистраль удаётся за полчаса. Пасмурно. Пурпурный закат прошлого дня плавно перетекает в дымчатую сталь дождливого предрассветного неба. Мин открывает окно, чтобы покурить, но не спешит закрывать обратно. Приглушённая какофония радио-волны составляет компанию в салоне авто. Мглистая зелень лесов, влажный асфальт и тяжёлое низкое небо. Головная боль медленно сходит на нет, вместе с давлением забирая и способность трезво мыслить: теперь вместо извилин в черепной коробке подрагивает желе. Перед глазами спирали синих кругов, лента дороги расплывается в потоке хлынувшего ливня. Юнги снижает скорость. Контролируя руль левой рукой, бьёт правой себя по щекам. Впереди — жёлтые пятна фар встречной машины, увернуться от столкновения с которой удаётся с трудом. Мин не понял, что сменил полосу. Он вообще не понимает, где сейчас находится и что должен делать. Шум дождя смазывается, становится гудением, высоким и громким — хочется закрыть уши рукой. Формы теряет очертания, цвета — насыщенность. Клаксоны автомобилей звучат в унисон с галдящей в голове сиреной. Тошнота ленивым жирным червём ползёт по пищеводу. Сердце бьётся в горле. Вспышка фар слепит, и Юнги отпускает руль, давя ладонями на слезящиеся от боли глаза. Темнота. Рваная и тревожная, сквозь которую ты всё ещё слышишь высокочастотный вопль. А затем резкий удар, погружающий в густую и вязкую пустоту.