Багровый Нимб

Кабина лифта до сих пор не может опуститься. Юнги судорожно жмёт на кнопку вызова, будто это как-то ускорит механический процесс. Когда стальные двери наконец раскрываются, доктор влетает внутрь и возобновляет нервное тыканье на кнопку, только теперь та отличается светящейся цифрой 11. Палец продолжает терроризировать круглую выемку, даже когда лифт начинает движение вверх. Ноги ватные, и колени норовят вот-вот подогнуться. Перед глазами синий туман, Юнги вообще не уверен, едет ли он на правильный этаж. В кармане беспрестанно вибрирует телефон: Тэхён не перестаёт названивать, ведь к разговору с ним после поставленного удержания друг так и не вернулся. Никакого стука в дверь, никаких приветствий. — Какого чёрта? — бросает Мин с порога, ворвавшись в адвокатский офис. Намджун даже не притворяется, что удивлён визиту. — Я знал, что вы заявитесь. — А у меня выл выбор? После ваших слов об отстранении? Вы ничего мне не рассказали, а бросили трубку, сославшись на неотложную встречу с клиентом. И где же он, ваш клиент? Или он — это повод не объясняться? Ким кивает на кожаное кресло. — Присядьте, раз уж пришли. У Мина нет сил даже усмехнуться и съязвить. Он едва стоит на ногах. И единственное, что он сможет, это врезать Намджуну, если тот продолжит издеваться. — Я требую объяснений. Адвокат пожимает плечами в негласном «ну извольте» и наливает в стеклянный стакан немного виски, не предлагая угоститься визитёру. — Пару дней назад судье и прокурору были высланы медицинские отчёты, подтверждающие вашу невменяемость и некомпетентность как ведущего специалиста. — Что? — Вы лечились в психиатрическом центре. Почему не сказали об этом мне? Почему не сказали, что страдали алкоголизмом и нападали на пациентов? Теперь это общедоступная информация, и, боюсь, вас лишат лицензии. — Я не… Я… — Чтобы не рухнуть, Юнги вцепляется руками в рёбра переговорного стола. — Вы подставили меня, господин Мин. Вы подставили Чонгука. — Не смейте. Всё, что я делал и делаю, это ради и во благо Чонгука. Намджун насмешливо вскидывает брови. — Невменяемый параноик ему не способен помочь. Вы даже себе не можете помочь. Посмотрите, в кого вы превратились. — Ким смотрит с неприкрытым осуждением. — Ваша основная черта как профессионала это неадекватность. И я рад, что самостоятельно успел сделать выводы вовремя. — То есть найти мне замену? — Боюсь, вас это уже не касается. — Выжидали два дня, чтобы я отправил бумаги? Чтобы мои наработки присвоила ваша податливая шестёрка? Молчит. Но по многозначительному взгляду, напитанному презрением, и так всё ясно. — Это Ким Сокджин? Он прислал документы? — Они отправлены анонимно. — И что же там? В этом разоблачении? — Характеристика с вашего места работы: две частные клиники поделились исключительно негативным опытом сотрудничества. А ещё заключение из лечебницы, где вы пролежали полгода. Юнги неверяще мотает головой. Невозможно. Психиатрический диспансер не бюджетная государственная организация, а частная и дорогостоящая клиника, основа политики которой это строгая конфиденциальность. Неужели Сокджин надавил полицейским удостоверением для выдачи компрометирующих бумаг? Мразь! Какая же он мразь! Про эту сволочь все мирно забыли, а он выжидал момента, чтобы ударить побольнее. Формы и очертания смазываются. Надменное лицо Намджуна растекается перед глазами. Сомкнув тяжелые веки, Юнги зубами впивается в щёку — тёплая солоноватая медь во рту отрезвляет, приводит в чувства. — Мне нужно увидеться с Чонгуком. — Это невозможно. — Я ещё раз повторяю: мне нужно увидеться с Чонгуком. — Вы не в том положении, чтобы требовать. Скажите спасибо, что ваши аморальные отношения с подсудимым ещё не обрели огласку. Разлившийся по венам адреналин вдыхает в Мина капельку жизни. Собрав все силы в кулак, он подлетает к развалившемуся в кресле Намджуну и хватает его за отвороты пиджака, рывком поднимая. Скалится яростно. Кровавая улыбка сбивает с невозмутимого Кима спесь. — Аморальны такие уроды, как ты и Сокджин. Вам плевать на людей и их чувства, плевать на мораль и совесть, плевать на человечность в принципе. Вы убиваете, а потом идёте по трупам от своей же руки в угоду прихоти, гордо именуемой высокой целью. Принципиальные уроды, не знающие, что такое ценность, но всему готовые дать цену. Ты бы ведь и без Сокджина с его доносом убрал меня. У тебя давно имелся психиатр на скамейке запасных. Ты просто пользовался моей близкой связью с Чонгуком, чтобы выведать больше информации, а теперь называешь её аморальной. Ты омерзителен. Нет. Бить его нельзя. Мараться об эту сволочь нельзя. Сжав плотную ткань воротника в кулаках крепче, Юнги попросту плюёт Намджуну в лицо — слюна с примесью собственной крови. Резко расслабив пальцы, доктор делает шаг назад. Ошеломлённый и обескураженный, потерявший равновесие, Ким падает обратно в кресло. Почерневшие глаза сверкают вспышками молний. — Если сейчас же не уберёшься, я вызову охрану, — шипит, утираясь рукавом пиджака. Пожалуй, в этом он прав: Юнги действительно больше нечего здесь делать.

***

Телефон наконец-то умер, и раздражающая вибрация от нескончаемых звонков исчезла. Юнги не помнит, как добрался до дома: пешком ли, на автобусе или такси. Не помнит, как зашёл в магазин и купил две бутылки водки. Не помнит, как без лифта поднялся на двадцатый этаж. Одинокая молчаливая квартира, продуваемая тёплым сквозняком полуденного октября. Залитая мраком даже в ясный осенний день. Место, обязанное успокоить, но в этих пустых стенах становится лишь хуже. Что делать дальше? Выпить? Закинуться таблетками? С какой целью? Чтобы полегчало? А станет ли легче? Возможно ли? Нет. Невозможно. Бутылки водки летят в стену одна за другой. Звон стекла оглушает. Босиком наступая на острые осколки, Юнги подходит к тумбе и сгребает на пол вазы и статуэтки. Кричит. Громко, отчаянно. Вопит раненым зверем, переворачивая кресло и разбивая висящую на стене плазму. Рабочий стол, компьютер, незаправленная кровать — везде хаос и разруха. Мин срывает занавески, рвёт, топчет. Ударяет кулаками стены и надрывно скулит. Одежда летит с вешалок, сваленный светильник хрустит под ногами. Нет, легче не становится. Это невозможно. Разрушив спальню, Юнги закрывается в ванной, но сам понять не может от кого, ведь в этой квартите он один. Обхватив раковину руками, чтобы не упасть, вперивается в зеркальное отражение. Бледное отощавшее чудовище с красными впалыми глазами. Пустыми и безжизненными. Ходячий призрак. Вот, в чьё лицо нужно плюнуть, вот кто самая эгоистичная мразь на земле. Врун и предатель. Обещал помочь, обещал быть рядом, обещал спасти. Из груди вырывается отчаянный крик боли. Первая паутина трещит на зеркальной глади. Юнги бьёт снова, затем снова. Порезанные руки кровоточат, но мужчина продолжает сражаться с собственным отражением, желая полностью его уничтожить. Отколовшиеся куски падают в раковину, залитую кровью, но Мин продолжает наносить удары. Да, он больше не видит своего лица, а всё потому, что глаза заполнены слезами. Юнги камнем падает на пол и закрывает кровавыми ладонями лицо, содрогаясь в рыданиях. Больно. Как же чертовски больно. Будто заживо сдирают кожу, отрезают тупым ножом плоть кусок за куском. Сердце разрывается на части. Страх толстой змеёй ползёт по глотке, пробираясь всё выше и выше. Юнги задыхается. Давится слезами, пробуя на вкус солёную отраву собственного горя. Что почувствует Чонгук, когда его завтра не будет? Никто не поскупится на объяснения для задержанного, да и никакие обстоятельства не послужат оправданием. Действительно подставил. Предал. Не сдержал слово. Юнги должен с ним увидеться. Должен. Слёзы и сопли мешаются с кровью на лице. Саднящими руками Мин утирает влажные щёки, но делает только хуже. Мёртвую тишину разрезают неконтролируемые истеричные всхлипы. Невозможно подняться на ноги: упав пару раз, Юнги злится и бьёт кулаками по стене, оставляя кровавые разводы. Почему он такой слабый? Жалкое ничтожество. Доползя до двери, доктор впивается в ручку, пытается за неё подтянуться. Пораненные ноги разъезжаются по скользкой плитке. Противно от собственной беспомощности. От вкуса собственной крови на языке возникает тошнота. Белое махровое полотенце идёт в расход: промокнув лицо, Юнги вытирает о него и руки, но те продолжают кровоточить. Длинные волосы липнут к щекам, чёрная футболка — к телу. Каждый шаг должен причинять неистовую боль, но физические страданя для Юнги потеряли всякую угрозу. Мин хватает свободное такси у дома. У него нет денег: все вещи, телефон и кошелёк остались в квартире, но мужчина не думает о проблемах, которые могут возникнуть. Таксист не без оснований предлагает поехать в больницу, но его уверенно направляют в полицейский участок. Вечерние пробки. Время тянется, превращая минуты в часы. Юнги торопит водителя, но тот ничего не может сделать. В какой-то момент доктор просто выходит из машины посреди проезжей части, чтобы дойти оставшееся расстояние пешком. Он выглядит ужасно. Люди пугаются и шарахаются, крутят пальцем у виска и снимают на телефон. Удивление и отвращение, сочувствие и любопытство. Юнги пытается идти быстрее, но ноги не слушаются. Дерево через каждые десять метров служит опорой. Мин знает, что если не будет переводить дух, он упадёт и уже не найдёт сил подняться. — Кан. Мне нужен сержант Кан. Дежурный, узнающий постоянного гостя, незамедлительно подбегает к нему, предлагая помощь. Юнги отмахивается и в буквальном смысле отталкивает полицейского от себя. Фамилия сержанта звучит зацикленной мантрой. Зрелище настораживающее и пугающее. Дежурный вызывает Кана по рации, не сводя с психиатра взволнованного взгляда. — Господин Мин! Что с вами? — ускоривший шаг парнишка хватает доктора за плечи. — Чонгук. Мне нужен Чонгук. — За сутки до суда запрещены посещения. Да и какой Чонгук? Вы едва на ногах стоите. Что с вами случилось? Мин впивается кровоточащими руками сержанту в отвороты форменного воротника. — Я должен с ним увидеться. Сейчас. — Облизав потрескавшиеся губы, Юнги буквально умоляет: — Пожалуйста. Всего несколько минут. Это очень важно. — Господин Мин, я не могу. Он под особой охраной в одиночке. — Просто скажи, где он. Я сам найду. — Да не пустит вас никто! — Кан задушено стонет, качая головой. — Да что случилось? Если не хотите скорую, давайте я отведу вас в медпункт. Юнги прижимается вплотную, крепче впиваясь в плечи сержанта: не потому, что разнежничался, а потому, что сейчас упадёт. Парень это понимает, оттого, закинув руку доктора себе на шею и приобняв его за талию, отводит подальше от держурного поста к скамеечкам. Мин не капризничает и послушно садится. Ему приносят стакан воды. — Меня отстранили. Мы завтра не увидимся. Мы, возможно, никогда больше не увидимся. Я должен с ним поговорить. Объяснить всё. Попрощаться. Озадаченность на лице сержанта сменяется шоком. Растерянный, он глупо хлопает ресницами. — Погодите. — Парень снимает форменную кепку и утирает влажный лоб рукой. — В теории под предлогом срочной проверки у начальства я могу их увести, но времени будет в обрез, прикрыть вас, как в прошлый раз, не получится. Из минусов: в южном крыле работают камеры. Как только вас заметят, по рации передадут сигнал, и тогда я не сумею никого удержать и как-то помочь. Это чревато последствиями. — Мне плевать на последствия. Я согласен. — В таком состоянии они вырубят вас с одного удара, если засекут. — Без разницы. — Господин Мин, подумайте хорошенько. Плотно сжав губы, Юнги с трудом самостоятельно поднимается на ноги. — Пошли. Кан сопровождает доктора по длинному коридору в пристройку следственного изолятора. Полицейский знает слепые пятна и направляет, помогая лишний раз не светиться. Маршрут уже не кажется Юнги знакомым, ибо Чонгука перед судом перевели. Мрачно. Сыро. Холодно. Чертовски холодно, когда на улице стоит несносная духота. Мигающие флюоресцентные лампы провоцируют новый позыв тошноты. Мин останавливается и прислоняется к стене, утыкаясь в неё лицом, чтобы перевести дыхание. — Постойте там у лестницы. Как только я их выведу, сразу же идите. Камера Чонгука последняя. Юнги кивает. Сержант хочет что-то сказать, но вместо слов поджимает губы. Разворачивается и удаляется. В пустом коридоре шаги оглушают: частый стук ботинок о кафель вторит биению сердца. Голоса. Доктор не может разобрать суть. Впиваясь пальцами в стальные поручни, Мин чувствует, как появляется второе дыхание. Совсем немного, совсем чуть-чуть. На старт. Внимание… Они уходят. Нельзя терять ни минуты. Юнги переходит на бег. Он действительно не знает, почему ещё может, почему не падает на ватных ногах. Стол дежурного. Каким-то чудом доктор замечает лежащую связку ключей. Хватает не думая. Продолжает бежать. Камера Чона последняя, и до неё, будто ты во сне, никак не добраться. Тело грузное, ноги тяжёлые, голова сейчас взорвётся. Он его видит. В прорезях железной решётки. В песочной робе с красной нашивкой. — Чонгук. Парень мгновенно поворачивается на голос. Недоумение. Озадаченность. Тревога. Вскочив с койки, он подлетает к ограде и впивается в прутья руками. — Юнги? — Какой из них? — Доктор показывает связку ключей. Там всего четыре, и задержанный безошибочно указывает на крайний. Не с первой попытки, ибо руки дрожат и ноют от боли, но Мин открывает камеру. Он столько всего хотел сказать, но, как только переступил порог и оказался рядом, все слова теряют смысл. Чонгук у дальней стены, растерянно хлопающий длинными ресницами, кажется до безумия крохотным. Полумрак комнаты рисует жёсткие тени на его лице, делая то ещё худее и болезненнее. Руки сжаты в кулаки, плечи высоко вздымаются, дыхание сбитое. Неужели это последний раз, когда Юнги видит его? Неужели он должен запомнить парнишку таким — измождённым и несчастным в ловушке тюремной темницы? Почему так больно сейчас? Больнее, чем отравиться таблетками или исполосовать стеклом руки в кровь. Потому что любишь? Юнги не думает. Он просто делает. Следует зову своего сердца. Ускорив шаг, мужчина в несколько шагов сокращает расстояние. Израненные кровоточащие ладони обхватывают мальчишечье лицо. Юнги подаётся ближе, прижимается и приникает к губам, ловя чужой растерянный вздох. Напряжённый Чонгук обмякает. Он притягивает доктора за плечи ближе и отвечает. Губы Юнги сухие и потрескавшиеся, солёные от крови и слёз. Парень проводит по ним языком, снова и снова. Рваный выдох. Сдавленный стон. Не удовольствия, а боли. Мин чувствует, как чужие щёки медленно намокают. — Это прощание, да? Юнги молчит. Закрыв глаза, он прижимается к мальчишечьему лбу своим. Большие пальцы елозят по холодным влажным щекам, растирая слёзы. — Меня отстранили, — шепчет в приоткрытые губы. Чонгук вздрагивает. Юнги слышит, как парень сглатывает, слышит, как колотится его сердце. — Значит точно прощание. — Горькая усмешка причиняет мужчине неистовую боль. Отстранившись, он заглядывает Чону в глаза. Большие и черные, они блестят слезами. — Намджун вытащит тебя. Даже без моей помощи. Он выиграет это дело. Чонгук качает головой и кусает губы. Соли на лице становится всё больше. — Зачем вы пришли? Зачем делаете всё это? Выдержать этот проникновенный взгляд невозможно. Юнги уже хочет позорно опустить голову, но справляется со слабостью. Выдыхая в чужие губы, говорит то, что давно должен был сказать: — Потому что люблю тебя. Лицо Чонгука искажается гримасой боли. Он всхлипывает и вновь прижимается к губам. Юнги толкает его к стене и позволяет ощутить тепло собственного тела. Пальцы гладят щёки, утирая слёзы и пачкая кровью. Мин сам плачет. Потому что действительно любит, потому что действительно прощается, потому что может никогда больше не увидеть. Раздаются голоса. Но так расплывчато, будто из параллельной вселенной. Кровь, соль и мятная зубная паста. Этот вкус будет преследовать Юнги всю оставшуюся жизнь. — Всё будет хорошо, — шепчет в кожу, проводя носом по щеке. Осыпает её крохотными невесомыми поцелуями. — Будь завтра сильным. Даже если я не рядом, я всё равно с тобой. Каждую секунду. — Я не смогу. — Парень прижимает Мина к себе ближе, окольцевав руками спину. — Сможешь. У тебя есть Тони. Он тебя защитит. Он не позволит тебе пострадать и сделает всё, чтобы спасти. — В девяносто седьмой посторонний! Повторяю, в девяносто седьмой посторонний! — Уже близко. Времени совсем не осталось. — Немедленно выйдите из камеры, держа руки за головой! — Вам пора. Юнги протестующе мотает головой и целует Чона в уголок губ. Парень отчаянно вжимается в него всем телом, обнимает крепко, в противовес собственным словам не желая отпускать. Накрывает жилистые руки своими и отнимает от лица. — Что случилось? — спрашивает взволнованно, изучая глубокие порезы, где-то затянувшиеся, а где-то по-прежнему сочащиеся кровью. — Заживёт. Мин хочет руки вырвать, но Гук не позволяет: опускает голову и касается израненной кожи губами. Снова и снова. Целует каждую рану, будто бы надеясь залечить. — Повторяю: немедленно выйдите из камеры! — Прости, что не сдержал обещание. — Вам не за что просить прощения. Юнги подаётся ближе и прижимается к губам в последний раз. Он делает шаг назад, разрывает контакт с телом, но все ещё не выпускает мальчишечьей руки. — Всё будет хорошо. В камеру врываются двое амбалов и в одну секунду скручивают доктора, заламывая руки. Третий ударяет кулаком в живот. Чонгук подрывается с места, но его попытку защитить с лёгкостью предотвращают: ослабевшего, парня прижимает к стене за горло. Отплёвывая кровь, Юнги видит, как взгляд Чона меняется, как грубеют черты лица, как выплывает на поверхность сознания затаённая чернота. Сейчас конвоир ограничивает в свободе уже Тони, а с тем шутки плохи. — Нет, — хрипит Мин, когда понимает, что задержанный намеревается дать отпор. — Не смей. Ради меня. Взгляд Тони, напитанный яростью, тухнет. Ещё один удар в живот, после которого доктора всё же выволакивают из камеры. Перед глазами всё плывёт. На грани отключки в полубреду Юнги видит, что Чонгуку прилетает в челюсть. Разговоры, усмешки, угрозы. Мин уже не разбирает слов. Дверь с противным лязгом закрывают на ключ. Задержанный бросается к решётке. Его губы шевелятся. Что-то говорит. Юнги тоже шепчет тихое «всё будет хорошо», да только он не уверен, что его слышат. Темнота. Будто закрыл глаза и впал в полудрём. Юнги «просыпается», когда его мягко трясут за плечо. Сержант Кан. — Я вырвал вас у этих верзил. Сказал, что сам разберусь, но вам нужно уйти как можно скорее. — Что с Чонгуком? — Он в порядке. — А ты? — К выговору я был готов с момента зачисления. — Прости меня. — Всё нормально. Давайте я вам помогу. Юнги поднимают с деревянной скамьи у стены. Синева в глазах заставляет вцепиться сержанту в предплечья. Первый шаг даётся непосильным трудом. Левое ребро нещадно ноет. — Позвольте, я вызову скорую, как только выведу вас? — Не нужно. Я не при смерти. Слабость сейчас пройдёт. — Покойники выглядят лучше, а поверьте, я видел их и не одного. — Спасибо за комплимент. Кан проводит доктора на парковку. Красочный закат успевает смениться глубокой кобальтовой синевой, сгущаются сумерки. Градус понизился, и лёгкий прохладный ветерок приятно обдаёт взмокшее лицо. — Можешь идти, я в порядке. — Юнги хлопает сержанта по плечу и делает первый самостоятельный шаг в сторону. — Уверены? — Да. Сейчас позвоню другу и он меня заберёт. — Никому он звонить не собирается, даже телефона с собой нет, но такая ложь обеспокоенного Кана заставляет меньше тревожиться, и, откланявшись, парень всё же уходит. Юнги добирается до скамейки. Приземлившись, проводит ладонями по лицу, зачёсывает влажные пряди на макушку. Руки не дают забыть о боли ни на минуту. Осмотрев изрезанную осколками зеркала кожу, мужчина раздражённо фыркает и сжимает кулаки. Хочется пить. Язык облизывает пересохшие губы. Они всё ещё хранят вкус поцелуя. Что ему делать? Что ему теперь, чёрт возьми, делать? — Господин Мин! Какая встреча! — Этот высокий голос с наигранным радушием заставляет Юнги вздрогнуть. — Мне доложили, что вы прорвались навестить нашего всеобщего любимца Гуки. А что же вы ко мне не зашли? Или обиду затаили? Мин поднимает голову. В паре метров, скрестив руки на груди, довольно скалится Сокджин. — Как вам мой маленький сюрприз? Уже успели оценить? — Стиснутые до скрипа зубы начинают стучать друг о друга. Сжатые в кулаки руки подрагивают. Юнги делает один глубокий вдох за другим. В груди образуется воронка, превращающаяся в маленький торнадо. — Вам бы меня поблагодарить: организовал на завтра выходной, выспитесь наконец. О какой силе в столь измождённом состоянии может идти речь? Но Мин чувствует, как злость питает его, как ярость, разливающаяся адреналином по венам, открывает второе — даже третье — дыхание. Каждая клеточка тела — маленький сосуд с бензином. Нужно лишь поднести спичку. Сокджин подходит ближе. Присаживается на корточки, чтобы быть на одном уровне и заглянуть в почерневшие глаза. — Не злитесь, док. Вам же самому легче будет: не увидите, как Чонгука поджарят. Предохранитель сорван. Юнги подрывается со скамьи и бьёт ногой следователя прямо по лицу: тот теряет равновесие и распластывается по каменной плитке. Из сломанного носа хлещет кровь, но мужчина вопреки здравому смыслу смеётся. — Давайте! Здесь повсюду камеры! Прошлое ваше нападение я уже приурочил к собранному досье. Больной ублюдок! — Заткнись, тварь. — Усевшись Киму на живот, Юнги ударяет вновь, на этот раз рассаживая губу и скулу. — Я готов сесть за твоё убийство. Кулак встречается с лицом Сокджина снова и снова. Тот уже не улыбается, а скулит от боли, отплевываясь кровью. Ярость и гнев затуманивают Мину рассудок. Он рычит и бьёт, не зная мер и жалости. Кто пожалел его? Кто Чонгука пожалел? Собственные раны, успевшие затянуться, раскрываются, но боли Юнги не чувствует: он уже ничего не чувствует, кроме желания убить. Когда на морде этого подонка не остаётся живого места, доктор поднимается и начинает уже ногами пинать не сопротивляющееся тело. Заслужил. Собаке собачья смерть. Кто-то с силой оттаскивает Мина назад, сгребая в охапку. Какофония голосов, которые он не разбирает. Мужчина рвётся к Сокджину, чтобы закончить начатое, но незнакомые руки держат крепко. Зрение теряет фокус. В чужой хватке доктор начинает обмякать. Завод кончился. Слабость возвращается, а вместе с ней головная боль и тошнота. Удар в живот понижает яркость внешних красок. Но боли нет. Юнги будто под водой. Уши закладывает — низкочастотный шум и биение собственного сердца. Грудь разрывает от давления, не получается сделать и вдох. В беспамятстве шепча имя Чонгука, доктор лишается остатков кислорода. Синева глубин медленно меркнет, сменяясь непроглядной чернотой. Юнги теряет сознание.