Я не пойду за тобой

Родомес вернулся к своим обязанностям сразу, как только Джаз вышел оффлайн, мирно гудя уставшими системами. Многие вопросы тревожили молодого командира автоботов, и сосредоточиться на очередных задачах наступающего рабочего дня было тяжело. А работать ему приходилось много, честно уповая только на свои собственные силы, а не на подсказки древнего артефакта. Он вернулся в кабинет, отметив, что дроид убрал осколки с пола после его очередного всплеска неконтролируемых эмоций — седьмая чашка нашла своё последнее пристанище, разбившись на миллион осколков. Гордость Хот Рода всё ещё жила внутри его систем, которым он так долго отказывал в простых мирских радостях. Коннект? Когда и с кем? Ало-золотой настолько сильно зациклился на ветеране кибертронских войн первого поколения, что не видел никого вокруг себя. До превращения в Прайма у него было всё — любой бот ложился под него без лишних вопросов, количество предложений провести с ним время хотя бы один раз зашкаливало. До Аяконской Академии Хот Род считался самым красивым кибертронцем: яркий, харизматичный, весёлый, лёгкий и безбашенный. У него было столько друзей, что из них можно было составить экипаж для семи «Арков»! Конечно же, в интимных вопросах Хот Род проявлял высокомерие, капризную избирательность, а если кандидатура его устраивала — то несоразмерный с его габаритами сексуальный аппетит. Он часто экспериментировал и никогда не задерживался с кем-то дольше нескольких ротаций. Он сам удивлялся, как долго мог вести настолько распутную и свободную от обязательств жизнь. Но после того, как великая Матрица автоботов запульсировала в его широкой груди, все его прежние похождения показались блёклыми и глупыми растратами ресурсов — через великое око, светившееся мудростью многих поколений, он словно был в постоянном контакте со всем живым на планете. Поначалу это воспринималось тяжело, многое в ощущениях пугало и заставляло блокировать неизвестное разуму, но постепенно Родомес стал понимать, что для ассимиляции Матрицы нужно в ней полностью раствориться, довериться. Артефакт показывал ало-золотому жизни других Праймов, которые, в отличие от него, соблюдали строгие правила, были верны высоким моральным принципам, и более того, долгое время готовились стать Праймами, приняв на себя ответственность и непомерно огромные обязательства. Это был целый обряд, наполненный тайной посвящения, процессом ассимиляции, полным погружением и умением синхронизироваться с артефактом. До всего этого нужно было дорастать через усиление вибрации и интенсивности мнемо-полей. Мгновенная трансформация его тела до таких габаритов была лишь началом того, что должно было вызреть в нём со временем. Пусть Родомес и назывался Праймом, но до самого титула древнего мудрого хранителя мира на планете Кибертрон ему было очень и очень далеко. Однако чем упорнее Родомес медитировал с Миражем в резиденции клана, тем дальше ему позволяла в себя заглядывать Матрица, открывая завесы тайн, сложных для непосвящённой оптики. Конечно, пока что это были только вычурные непредсказуемые картинки, какие он видел часто во сне, но чем длительнее молодой Прайм постигал через них чужие жизни, тем больше стыда испытывал за свою. Аристократы сменяли один одного, в основном все они были в приличном и почтенном возрасте, чтобы править с умом, не прибегая к личным интересам и эмоциям. Многие из череды Праймов отказывались от личной жизни, полностью посвящая себя правлению Кибертроном и служению принципам справедливости, развития планеты и её общества. Первым, кто нарушил традиционные устои, был Оптимус… Прайм низшего происхождения казался столь импульсивным, наивным, слишком простым и открытым для мира, что по сравнению с его предками он был так же молод, как и Родомес. В Оптимусе кипела жизнь и жажда познаний, бурлила такая необузданная сексуальная энергия, что нового Прайма несколько раз выбивало из медитации, переключая на более низменные частоты и мысли. Оптимус обладал житейской мудростью, но в то же время импульсивностью характера, излишней доверчивостью и неустанным желанием пожертвовать собой ради любого кибертронца. Праймы высших звеньев были более циничными и относились ко всем жителям Киберторна с почтением, не вычленяя и не отдавая предпочтения кому-то конкретному. Благо большинства ради выживания и процветания считалось высшей истиной. Родомес старался больше не касаться памяти экс-Прайма, чтобы не видеть того, чем они занимались с Джазом. Контуры ало-золотого и так достаточно накопили опасного напряжения, после того как предмет его увлечённости пришёл с высоким фоном мнемо-полей, будто занимался непристойностями похуже, чем Хот Род в своей юности. Огненный темперамент молодого лидера было сложно сдержать синими всполохами Матрицы. Она боролась с ним, переключая его внимание на более насущные вещи, но даже теперь ей приходилось торговаться, чтобы научить Родомеса пользоваться некоторыми привилегиями, которыми одарил его сосуд мудрости Кибертрона. Родомес углублялся в себя, но раз за разом сбивался с рабочего настроя от воспоминания о яростно-алых мнемо-полях Джаза. Саботажник научился прикасаться к полям командира с такой нежностью и трепетом, что это едва ли можно было назвать желанием, скорее просто дружеским приятным чувством. Но вчера это был пожар из похоти, которую бывший диверсант великолепно контролировал. Вот у кого стоило поучиться контролю — у аристократа из клана Исправителей! Так ли страшна его власть? Джаз стал его, Родомеса, доминантом, но молодой лидер ни разу не почувствовал со стороны своего предполагаемого партнёра ни намёка на подавление своих мыслей, памяти, эмоций. Джаз решал с ним конфликтные вопросы только на вербальном уровне и не прибегал лишний раз даже к личному каналу связи. «Безразличие или просто вынужденная дистанция?» — думал ало-золотой, стараясь снова углубиться в процесс медитирования. Что, если они так и будут сидеть на этапе медленной притирки друг к другу? Хот Род был привычен к другим скоростям и манере развития событий. Он чаще действовал, чем ждал и ходил вокруг да около. Это в его стиле было завалить предмет страсти где-нибудь в укромном местечке, чтобы долго и жарко вколачиваться в него, пока у несчастного не случится незапланированный сброс смазки. С Джазом было всё иначе. Его приходилось узнавать. Постепенно, шаг за шагом. Мудрость предков подсказывала, что спешка приведёт только к полной потере контроля над сложно организованным Лордом Исправителем. Ситуацию осложнял и тот факт, что теперь Матрица и её носитель были в подчинении у непредсказуемого десептикона. Как же тогда с ним сосуществовал Оптимус? Скрывал свой темперамент перед всеми, а с Джазом мог полностью отпустить себя, доверившись бондмейту? Доверие. Такая хрупкая составляющая! С вредным кошаком-саботажником было крайне сложно установить это доверие — слишком уж независимым и самостоятельным был этот кибертронец. Но если учесть, кем являлся его брат и сколько раз Джазу приходилось балансировать на грани добра и зла, то доверие было точно не его сильной десептиконской стороной. Может быть, в этом проблема не конкретно Сумрака, а всех десептиконов в принципе? Матрица мягко ответила на эти измышления молодого Прайма приятным покалыванием по всей нейросети — для Родомеса это стало сигналом, что он нащупал нужный ответ. Если ему удастся через брак с таким ботом, как Джаз, показать остальным, что десептиконам можно и нужно верить, то сами бывшие враги перестанут чувствовать себя в опасности. Остепенятся, заведут семьи и будут жить нормальной, обычной для любого гражданина жизнью. «Но всё же крайне любопытно, сколько было партнёров у самого Джаза? Он красив, он аристократ высшего звена — власть, сила, кредиты. Наверняка мои списки личных побед можно будет себе в выхлоп засунуть с такими данными, как у него. Он мог себе позволить вести аморальный образ жизни хоть каждый астрочас». — Сосредоточься! Удар по шлему мягкой частью тренировочного меча был не столько болезненным, сколько внезапным и обидным. Мираж был очень строгим наставником: несложно было догадаться, что тот, кто принадлежал к Дому Справедливости, не мог иметь других личностных настроек. Автобот-разведчик был в клане в роли наблюдателя справедливости — ветка его семьи использовала невидимость миллионами лет, чтобы собирать данные и быть беспристрастными при рассмотрении тяжких дел. Семья Миража была глазами и аудисенсорами Башни Справедливости, но судьба распорядилась так, что последний из рода Невидимых Наблюдателей лишился всего, что у него было, кроме скромной, по меркам этого клана, резиденции за пределами Праксуса. Мираж был таким же таинственным и загадочным, хотя многие черты сближали его с характером погибшего Проула — строгость, дисциплина, манеры. Он был тонким, изящным, двигался плавно, словно плыл или скользил по поверхности. — Мираж, я честно пытаюсь делать всё, что ты мне предлагаешь, но пожалуйста, дай мне хотя бы небольшую передышку. У меня день не задался. Мираж сощурил свои золотые линзы и, ничего не говоря, вышел куда-то, чтобы вернуться с весьма изысканным подносом, на котором стояли две элегантные чашки с горячим энергоновым напитком. — Я вижу, что тебя что-то беспокоит. Давай сделаем небольшой перерыв, — мягко предложил аристократ, удобно усаживаясь напротив командира. Родомес с чувством невероятной благодарности взял в свою большую ладонь маленькую чашку, повертел её, рассматривая замысловатые символы и узоры, а после осторожно начал говорить: — Всё это слишком для меня. Словно я вынужден жить сразу в двух мирах, управлять, давать распоряжения, контролировать и быть вечно на высоте. Как только Оптимус справлялся? — А он и не справлялся, — манерно попивая из чашки, прокомментировал синий разведчик-невидимка. — Как это? — изумился молодой Прайм, чуть не пролив на себя напиток под осуждающий взгляд своего наставника. — Вот так. Если бы он не получал должных консультаций со стороны входящих в его воинство аристократов, то многие вещи пошли бы кувырком. Оптимус не был потомком кого-то из кланов — он был всего лишь попыткой Главы Дома Исследователей склонить чашу весов в пользу старых традиций. Альфа Трион пытался настроить баланс справедливости в творившемся хаосе, по этой причине он создал двух идентичных меха, чтобы один из них был способен ассимилировать древние знания. Мы с Проулом провели немало времени в поисках хотя бы одной из пяти Матриц, потому как мир зашёл в тупик и Мегатрон растоптал все наши надежды на обновление мира. Теперь же, когда Джаз раскрыл тайну своего клана для нас с Дрифтом, многие вещи встали на свои места. Только Джаз был в курсе того факта, что Глава высшего звена — Саундвейв. Никто из нас ранее не видел его, так как высшие звенья, и тем более — их Главы, не общаются с представителями низших звеньев лично — всё только через доверенных лиц. Таковы были правила. Мы слишком поздно поняли, насколько это правило было удобным для прикрытия личности такого опасного десептикона, как Саундвейв. Какие цели преследовал сам Джаз, я не знаю, но понимаю, что быть младшим братом и сражаться с волей Главы своего клана — это полное безрассудство. — Матриц было пять?! Значит, и Праймов было столько же? — неподдельно удивился Родомес, допивая напиток. Лидер с жадностью вслушивался в каждое произнесённое слово. — Нет. Прайм на все века был один. Матрицы менялись только потому, что представителям разных кланов нельзя было использовать Матрицу не своего клана. Власть переходила по очереди, и цикл правления одного сменялся другим Праймом. Это чем-то было похоже на смену сезонов, какие есть на Земле. Зима, весна, лето и так далее. В такой последовательности Кибертрон развивался равномерно, согласно Великому Балансу. Но клан Исправителей изменил этот баланс, уничтожив первым делом тех, кто даровал жизнь. Альфа Триону каким-то образом удалось выкрасть из архива Лорда Исправителя секреты изготовления оболочки для матричного света, который древние собирали из величайшего колодца памяти — Сигма-Компьютера. Войны уничтожили слишком большую часть населения, что привело Главу Дома Исследователей к мысли, что именно Матрицу Жизни нужно было создавать в первую очередь. Но Матрица не может существовать без носителя, который прошёл обучение и сконструирован по образу и подобию рыцарей аристократических кругов. В наших кланах на роль Прайма выбирался самый достойный представитель, после чего его отводили в закрытые от любопытных оптик башни, где он проходил последовательные изменения своего тела, чтобы иметь возможность принять в себя Матрицу. В основном в башнях будущие Праймы постигали аскетичный образ жизни, чтобы праведно служить народу Кибертрона. Ты не можешь даже представить себе наш священный ужас, когда после уничтожения всех Матриц Альфа Трион презентовал нам нового носителя, слепленного наспех по старым чертежам Дома Исправителей. Но в любом случае Матрица приняла Прайма с большим радушием, даже несмотря на его низкое происхождение. Второй потенциальный носитель долгое время пребывал в стазисе, чтобы потом, по заверениям самого Триона, стать носителем Матрицы Стражей. Так как старик видоизменил носителей, то ему удалось нарушить и закон передачи артефакта — теперь любой достойный по выбору самой Матрицы может стать её носителем. Традиции и наши обычаи были попраны в угоду возможности сохранить преемственность передачи наших знаний от одного Прайма другому. — В чём отличия всех эти Матриц? Ну допустим, Матрица Дающих Жизнь давала жизнь, как понятно из названия. Но я не совсем понимаю принцип работы. — Тебе ещё рано об этом знать, юный Глава. При всём моём уважении к твоим стараниям откусить кусок больше, чем смогут прожевать твои денты. Принцип работы прост — умение концентрировать свои мысли, эмоции, желания, фокусироваться на желаемом результате и получать искомое. В древних свитках описывается только часть того, что умела Матрица Жизни. Но не стоит забывать, что другие Матрицы тоже обладали большой силой. — Например, Матрица Исправителей. Что делала она? — от любопытства Родомес подался вперёд всем корпусом, рискуя утратить равновесие и упасть носовым конусом перед коленями скромно сидящего напротив Миража. — Исправляла, Прайм, — нехотя ответил разведчик, доливая себе и ему остатки напитка из весьма красивого сосуда, стоявшего на подносе. — Как? — не унимался молодой лидер. Мираж внимательно задержал свой взгляд на ярко-голубой оптике своего нового Главы и с очень большой осторожностью произнёс: — Как можно исправить то, что имеет ошибки? — Ну, не знаю… стереть, переписать код, разобрать на составляющие, чтобы создать вновь. — Именно, Родомес Прайм. Клан Исправителей — это элитный клан убийц, которые вычёркивали из вех истории всё то, что считали неправильным. Это полная противоположность клану Дающих Жизнь. Раньше эти два клана были высшими звеньями, вокруг вращались, как планеты по своим орбитам, другие кланы и Дома. Дома сами по себе — это несколько живущих по одним общим принципам кланов. Вот, к примеру, я из клана Невидимых Наблюдателей, наш герб — это весы. Но мой небольшой клан входит в великую ветвь Дома Справедливости. Всё, чем мы живем, — только во имя правосудия и справедливости. Все законы физики, космоса, все философские течения нашего клана принадлежат только одной цели — судить, принимать решения, следить за порядком. Проул был Главой Дома Справедливости — он был высшим звеном для таких, как мой клан, и низшим для Исправителей и Дарующих Жизнь. На время нахождения Матрицы Лидерства в одном из Домов весь клан и его составные части получали статус высшего звена, так что в каждом из нас есть как программы управления, так и программы подчинения. Надеюсь, Джаз тебе не показывал свои способности по подчинению воли, ибо… это очень неприятное ощущение. — Джаз ничего мне не показывал. Большую часть нашего общения с ним он убегает, а я догоняю и пробую понять причину его бегства. Если честно, то я очень устал от таких НЕ-отношений. — Хвала всем Лунам, что тебе попался очень деликатный Лорд Исправитель, — задумчиво изрёк Мираж. — Моему клану повезло куда меньше. Что ты знаешь о сумраках? — Сумраках? Джаз до кучи ещё умеет себя клонировать? — всполошился молодой Глава Дома Справедливости. — Нет, — примирительным жестом руки ответил на его вопрос аристократ. — Эта способность принадлежит Дому Дающих Жизнь. Вот откуда столько близнецов и мода на них — работа этого клана по приросту населения в кратчайшие сроки. Сумраки — это бойцы из карательного отряда, которые занимались зачистками по приказу Мегатрона, а вернее сказать, по верховному приказу высшего звена. Сумраки устраивали полнейший геноцид на планете, истребляли неугодные кланы целыми семьями, не давая никому спастись. Можешь на досуге спросить сэра Дрифта об истории его Дома, он во всех красках опишет тебе подробности исчезновения его патресов и семи братьев. Ветвь Главы Проула тоже была насильно уничтожена, пока мудрый и дальновидный Глава не объединился с повстанцами и не начал собирать данные о потерянных спарках из других кланов. Мы занимались этим с бывшим Главой очень и очень долго. Вот тебя, к примеру, упустили. А когда нашли, то пришли к выводу, что раз ты бастард, то ты не опасен и не имеешь особого значения для восстановления нашей нации. У тебя совершенно не было способностей и развитого мнемо-поля. — Вот уж спасибо, — буркнул под носовой конус Родомес. — Что значит «бастард»? — Это значит рождённый вне брака. Твои патресы — не знаю, кто из них был доминант — скорее всего, не смогли должным образом заключить союз, а может быть, они имели слишком разные статусы. Если один из них был десептиконом, а второй — автоботом, либо, допустим, если один был высшего звена, а второй едва дотягивал до того, чтобы иметь возможность быть признанным низшим звеном. У всего есть своя иерархия. Аристократов раньше было куда больше, многие теряли свои имения, но не навыки. Определить нас легко по скрытым талантам вроде моего — в нашем роду передаётся особая настройка покрытия обшивки, что позволяет мне исчезать. — Я мало что помню из своего прошлого. Только то, что мой патрес бросил меня. Я рос, как мне казалось тогда, со вторым родителем, но меня вырастил наш дворецкий. Его убили у меня на глазах, когда он пытался накормить меня, — с грустью в голосе ответил Прайм. Он сам уже запутался во всех этих хитросплетениях, но понимал одно — он носитель последней надежды автоботов, и на его плечи ложится куда большая ответственность, чем обычное сохранение мудрости предыдущих поколений. Может быть, он сильно поторопился заверять Джаза в том, что у них будет всё хорошо — выбрать одного и пренебречь нуждами целой нации было бы безответственно. Мираж сложил пальцевый знак скорби по погибшим, и Родомес удивлённо мигнул. — Что-то подобное я уже видел мельком. Джаз и Дрифт постоянно выделывают какие-то странные знаки пальцами. Зачем они? — Все эти знаки имеют большой подтекст, тянущийся с давних времён. Современные кибертронцы второго поколения утратили эту способность, но раньше у нас всех не было речи, только вот такие жесты. Я сложил знак «скорбь». Для тебя это всего пока что незначительный пальцевый жест, но когда ты овладеешь навыками своего мнемо-поля и раскроешь свою силу, то увидишь то, чего раньше не видел. Это более тонкий уровень общения, доступный аристократам. — Теперь я замотивирован развивать свои способности, Мираж! И я очень благодарен тебе за то, что ты посвящаешь мне столько времени, чтобы обучить всему, — горячо выпалил молодой Прайм. — Всегда к вашим услугам, новый Глава, — Мираж лукаво улыбнулся, после выдержал паузу и добавил: — Честно признаться, у меня давно есть к вам одна очень важная просьба. Я готов обучать вас столь же усердно и дальше в обмен на одну услугу. Это очень важно для меня и моего будущего. Но я также попросил бы вас сохранить суть этой просьбы в тайне. Родомес Прайм, медитировавший достаточно, чтобы научиться считывать настроения низшего звена, наконец-то уловил легкий оттенок доминирования над автоботом первого поколения. Эта была та самая частичка власти, которую испытывали все аристократы до него, но Матрица тут же повелительно погасила сладкую эмоцию превосходства, для назидательности дёрнув корпус в непроизвольном движении плеч. Мираж снова улыбнулся, мягко, понимающе. — Я слушаю, — спокойно произнёс ало-золотой автобот. — Есть некто, кто давно мечтал о мире, о семье, о спарках, но проблема осложнялась тем, что этому индивиду было никак не выбраться из давления его начальства. Он совершил некоторые преступления, которые он был бы готов искупить, но то, что его заставляли делать в том месте, где он находился, грозит ему пожизненным заключением в Алкиморе. Я прошу вас помиловать этого кибертронца, когда он обратится к вам за тем, чтобы вы судили его. Прайм, он важнее всего, что у меня осталось, я готов заложить свою Искру и присягнуть кому угодно, если его судьба не будет подвешена на тонкий тормозной тросик. Если вы сами любите так же отчаянно, то можете понять, какие чувства испытываю я… Мы даже заключить узы не можем как два представителя благородных родов, потому как… Он очень честный и раскаивается в том, что совершил. — Я ещё не успел изучить все наши законы, но твоя просьба, Мираж, без называния имён, без сути дела не может быть удовлетворена. Я не знаю, на что подписываюсь, и сам нарушителем закона быть не хочу. Как бы ты поступил на моём месте? Сине-белый разведчик с золотой оптикой посмотрел на нового Главу с такой искровой мукой, что Прайму стало его жалко. — Прайм, я умоляю, не ставьте меня перед таким выбором. Как член клана Дома Справедливости я должен предать преступника закономерному суду. И тяжесть его грехов может дойти до плавильни. Но клянусь, я сам готов последовать за ним, если это произойдёт. Без него моё дальнейшее существование не имеет никакого смысла. Хотя бы выслушайте его, прошу! Аристократ переступал через себя, чтобы говорить в таком тоне. Родомес уже уловил суть гордости и болезненного самолюбия в этих странных существах, так что решил, что Мираж, достойно нёсший службу предыдущему Прайму, достоин хотя бы того, чтобы его бондмейта выслушали. — Хорошо. Тогда сегодня ночью в моих личных покоях. Я отпущу охрану. Но у него будет не больше двух астрочасов, чтобы объяснить мне суть своего преступления. Я гарантирую ему свободу перемещения только на этот срок, а дальше, если всё будет куда хуже, чем ты описываешь, Мираж, то я приму меры. Тем более если кибертронец был в прошлом десептиконом. А я догадываюсь, что речь пойдет именно об этом. — Это более чем щедрое предложение, Глава, — ритуально поклонился разведчик и, достав с верхней полки семь огромных томов со скрижалями, поставил их перед оптикой Родомеса. — А теперь позвольте напомнить вам, что раз вы смогли разбудить башню Справедливости, это значит, что она подтвердила ваш статус Главы нашего клана. Это руководство и законы пользования зданием-крепостью. Прошу вас ознакомиться и выучить всё до следующей недели. У Прайма оптика вышла за пределы ограничивающих мембран, и он устало стукнулся шлемом в стол, как это делали герои из его излюбленных американских комедий. — Скрэп…

***

«Джаз, как ты?» «В порядке, но всё ещё заряжаюсь. Я сам приду, как только полностью восстановлюсь. Обещаю, что точно никуда не убегу». «Я кое-что сегодня понял после рассказа Миража про сумраков. Позволь мне попробовать поделиться своими наблюдениями и озвучить сейчас то, что ты мне хотел показать». На том конце связи замолчали, с опаской, беспокойством, но и с любопытством. «Джаз, я понял, почему тебе не хочется идти со мной на контакт. После трагедии с Оптимусом и Проулом ты всё давно для себя решил — ты хотел умереть. Эти боты были для тебя основой твоего существования, возможно, твоим искуплением. Без них ты почувствовал себя бессильным что-либо изменить, а когда ты понял, что тебя никто не спасёт, то ты поступал так, чтобы обменять свою жизнь на что-то более значимое. Ты не хотел погибать, просто погаснув. А теперь, когда всё изменилось и ты снова можешь жить полноценной жизнью, ты не хочешь меня впускать в свою. Страшно. Я чувствую это всем телом, Искрой, называй это как хочешь. Ты отталкиваешь меня, потому что боишься, что снова поверишь в счастье и любовь, а потом всё это у тебя заберут. Но я хочу, чтобы ты понял одну вещь — моя жизнь была не лучше, пока я не встретил тебя. Я не понимал, для чего живу, для чего сражаюсь. Мне сложно объяснить тебе всё, что я чувствую, да и парить тебя этими вещами не хотелось бы. Но я прошу — послушай вот эту песню. Она выражает всё, что сейчас кипит внутри меня. Просто послушай сам текст. Я лучше бы и не сказал…» Джаз впервые позволил себе не решать за другого, не применять технику подавления, чтобы избавиться от болезненной темы. Он стоически стал слушать первые аккорды песни, которую ему переслал Родомес. Начало его поразило, заинтриговало, но текст заставил ощетиниться всем своим нутром. Ты прячешь своих скелетов, когда я уже показал своих, Ты разбудил дьявола, которого я думал, что оставил в прошлом, Я видел улики, алое просачивается насквозь, Десять тысяч обещаний, десять тысяч способов проиграть. И мы держали это всё в руках, Но мы неосторожно позволили этому разбиться, Ты держал это всё в своих руках, И я был на твоей стороне, но совершенно бессилен. Я смотрел, как ты разрушаешься на части, и преследовал тебя до самого конца, Я остался с пустотой, которую слова не способны защитить. Ты никогда не узнаешь, каким я стал из-за тебя, Десять тысяч обещаний, десять тысяч способов проиграть. И мы держали это всё в своих руках, Но были беспечны, чтобы всё это разбилось, Ты держал это всё, И я был на твоей стороне, но совершенно бессилен… Сумрак сидел на своей платформе, обхватив от переживаний в момент прослушивания песни свои колени. Эта песня объясняла гораздо больше, чем мог бы красочно рассказать об этом несчастный влюблённый Родомес. Это было такое глубокое отчаяние, желание сражаться за свою любовь, что Джазу стало страшно. Почему именно на его век выпала встреча с таким молодым и не сдающимся автоботом? Ну совсем как юный Тьюнбласт и Орион… Так значит, командир автоботов это увидел и всё понял — понял, что Джаз намеренно искал смерти, разрушал себя и был настолько малодушен, что решил оправдать свой героический уход жертвованием своей жизни. Малодушие, постыдное, колкое и такое липкое, осело в мыслях лучшего специалиста по диверсиям, мнемо-поле дрогнуло, прогнулось, выдавливая из оптики скупые крупинки омывателя. Он правда хотел умереть… На Сумрака вылили ту неприятную правду, в которой он боялся признаться самому себе — он боялся жить дальше, не знал, с чего начинать и как выстраивать свою жизнь с самого начала. Матрица будто издевалась над ним, подарив второй шанс, а там, за чертой, где зияет сине-чёрная вечность абсолютного Ничто, стоял Оптимус. Стоял и укоризненно качал головой. Разве посмеют мёртвые желать несчастья живым? Нет, их последним напутствием может быть только отчаянное взывание к рассудку, к жажде самой жизни. Усталость потерь сжирает волю, но если ты жив — это значит, что у тебя всегда есть шанс исправить то, что кажется абсолютно безнадёжным. У Джаза не было своих собственных желаний — он связывал все свои помыслы и устремления со своим бондмейтом, но жажда риска, упрямое безрассудство и авантюризм ставили даже такую сильную связь с ног на голову. Неопределённость, в которой он барахтался, лишала покоя. Родомес-Хот Род был таким же отчаянным сорвиголовой. В нём кипела страсть и жажда жизни, риска, приключений. Он мог бы подарить всё это своему избраннику, оставаясь преданным, открытым и верным. Но Джаз боялся, что это было бы самое большое предательство с его стороны по отношению к Оптимусу. Связь ожила только после того, как трек давно закончился, и прошло ещё долгих пять земных минут, прежде чем канал заговорил приглушённым голосом саботажника. «Ты прав. У меня забрали последнее, чем я, считай, гордился. Я хотел всё исправить. Всё, что натворил за свою жизнь. Я думал, что достоин наказания, но даже башня Справедливости отказалась судить меня. Мне оставалось только сделать так, чтобы последняя вспышка принадлежала только мне одному». «Я помню, как ты пришёл ко мне и требовал, чтобы я тебя казнил. Ты даже представить себе не можешь, какую тяжкую ношу ты пытался повесить на меня. Казнить! То есть лишить жизни, не дав шанса измениться. Тогда я и заподозрил неладное, думал, что мои чувства вернут прежнего тебя, Джаз». «Прежнего меня? Улыбчивого раздолбая, которому неведома печаль и грусть? Брось. Это никогда не было мной. Эта была та безопасная часть меня, с которой было комфортно остальным». «Тогда какой ты со мной сейчас?» — разговор затянулся, но Родомес радовался как спарк глубоко в Искре: они впервые разговаривали с саботажником так долго и открыто. И впервые тот отвечал не убегая и не пряча свои боль и страх. «Настоящий. Заёбанный жизнью, уставший от смертей, войны, проблем. Злой на весь свет за то, что я никогда уже не смогу вернуть тех, кого так искренне любил. С меня слетели все маски, Род, бери да бей по живому — настолько я настоящий сейчас». «В одной интересной книге на Земле я прочёл такое выражение: «Не скорбите по мёртвым — любите живых». Разве в твоём окружении нет тех, кому ты нужен?» «Рано или поздно вы все уходите и оставляете меня одного наедине с моей внутренней тьмой. Она разъедает меня, уничтожает, заставляет осознавать, насколько незначительным для этого мира я могу быть. И как долго мне нужно доказывать свою значимость, чтобы мир не избивал меня изнутри, как жалкого раба. Несвободы я боюсь больше, чем смерти». «Джаз… Любовь — это и свобода, и несвобода. Если мы честны перед самими собой, то легко можем выразить это даже на словах. Я уже говорил, что если ты не испытываешь ничего ко мне, то мы просто оставим это. Я справлюсь. Но я хотел бы сказать, что ты такой не один. Горе есть у всех, кого ни спроси. У каждого оно переживается с разной степенью глубины. Войны, озлобленные низменные кибертронцы, чума, истребление, опустошение планеты. Каждый в своей жизни хоть раз да столкнулся с этим всем. Наша сила — это не навыки, умения, значимость. Это воля к жизни, вера в то, что всё можно исправить. Я хотел сказать тебе, что если моя любовь тебе не нужна, то позволь хотя бы помочь тебе как другу. Это принимается?» Снова пауза. Родомес напрягся, даже притушил оптику, с опаской ожидая эмоционального взрыва саботажника. Но тот был на удивление спокоен. Наверняка размышлял и переваривал сказанное Праймом. Внутри корпуса стало тепло — Родомес боялся, что связь снова оборвётся, что на него нарычат, пошлют куда подальше. Но на большом расстоянии он будто уже прикасался к Джазу, гладил его кончиками пальцев по щеке, отмеряя росчерк шрамов под визором. Когда они целовались второй раз, там не было никакой неприязни и сопротивления. Скорее удивление, шок, облегчение, надежда. Десять тысяч способов проиграть… «Помоги мне поговорить с Би, Род. Я готов признать, что сам этого не осилю… Я не хочу терять такого друга, как он». Родомес изумился. Сумрак попросил его о помощи, очертив самую больную для себя проблему, с которой ему после всего того, что с ним произошло, было трудно справиться. «Хорошо. Хочешь, приду к тебе?» Снова пауза. Долгая. Прайм ощутил через Матрицу лёгкую вибрацию аристократа Дома Исправителей. Он колебался. Ему было страшно сказать это вслух. Но он всё же решился. «Да… Я хотел бы быть сегодня не один. Если ты не занят, конечно». Это были очень важные и тревожные для саботажника шаги навстречу. Молодой лидер автоботов унял внутреннее ликование и переживание по этому поводу, а после ответил: «Через два астрочаса я буду у тебя. Мне надо закончить кое-что, и я весь твой». Как бы ни рвались его ноги в сторону внезапно оттаявшего диверсанта, но он пообещал Миражу, что примет у себя ночного гостя. До встречи оставалось всего пол-астрочаса… «В работе, медитациях с Миражем и беседах о кланах я многое понял. Но я хочу знать всё». На том конце раздался тихий смех, но не с нотками издевательства или превосходства, скорее с оттенком нежности к проявленному новичком-аристократом нетерпению к полученным знаниям. «Узнаешь. Нам с тобой придётся говорить об очень многом, Прайм. Надеюсь, сегодня Мираж смог до тебя донести ту мысль, что ты слишком неопытен в этом деле, хотя я признаю, что мудростью тебя не обделили. Мы все поможем тебе стать достойным преемником твоего клана. Только…» В голос саботажника закрались тревога, усталость, неуверенность. «Джаз, я не хочу копаться в твоём прошлом. Захочешь рассказать — расскажешь сам. Я не стану на тебя давить. Я просто хочу быть с тобой, пусть даже мы и ссоримся каждый раз из-за пустяков». «Это не ссора, Родомес, это процесс притирки. Не факт, что у нас с тобой всё выгорит, но я согласился попробовать. Тем более что твою присягу я игнорировать не могу. Если у нас ничего не получится, то я дам тебе дамп свободы и не буду нарушать твои личностные границы. Всё, я отключаюсь. Мне нужна ещё пара часов до полного восстановления. И я… буду ждать тебя. До связи…» «Я буду делать всё возможное, чтобы у нас всё вышло. Но и ты, пожалуйста, делай шаги навстречу, чтобы я понимал, что ты не отдаляешься. Добрых снов, мой хищный кот!» Лидер автоботов устал как самый распоследний шахтёр: длительный разговор вымотал его, но зато помог разговорить будущего — а Прайм уже в этом не сомневался — партнёра. Ночь не обещала ничего, кроме внеочередного приёма таинственного десептикона, которого к нему подослал Мираж. Никаких особых предположений по этому поводу Родомес не делал. Командир автоботов просто решил принять ситуацию как есть: в конце концов, не доверять аристократу из Дома Справедливости он не мог. Ровно к обозначенному сроку двери растворились, и огромная резная тень, наклонившись слегка, чтобы не задеть потолок, переступила порог. Родомес Прайм давал себе обещание не удивляться, держать себя в руках и уж точно не использовать никаких провокационных междометий. Но то, что он увидел, автоматически заставило по выученной привычке боевых модулей дёрнуться, под стопами ощущая твердь пола, чтобы в любой момент иметь возможность отпрянуть в укрытие. Ночной гость двигался очень медленно, плавно, будто не шагал, а плыл в невесомости. До Прайма дошло, что именно таким образом посетитель пытается показать всю невраждебность. — Доброй ночи, Родомес Прайм, — прозвучал не очень уверенный голос. — Я, бывший третий офицер военно-воздушных сил Империи, смиренно прошу рассмотреть моё дело по всей строгости закона. Хотя я всё ещё надеюсь, что мне удастся объясниться…