***
Опускаю глаза на него, сидящего перед диваном на ковре, согнувшего в коленях ноги. Он уже успел откупорить флакон, поставил его на ковер и начинает засучивать рукав. Рукав, который в крови. Я без пояснений понимаю, чья это кровь. Глупая надежда, которой я закрывала крик правильно работающего мозга. Ведь в ту первую секунду, когда я увидела Гарри в Мэноре, мозг сработал правильно, выдав только одно – это смерть. Сейчас еще больнее от того, во что придумала и поверила. Как будто Гарри умер дважды. Снейп принимал участие в его убийстве. И сейчас этими руками будет залечивать мои царапины. Зачем? Мысли трезво. По крайней мере, постарайся. Не на нашей стороне. Сам выследил и принес в Мэнор. Вспомнить точно, что он говорил там, в зале. Разведение, магглорожденная. Сука. Было еще какое-то неизвестное слово. «Нестомчива». И еще одно – поиметь. Да, похоже на правду. Он сообщил Лорду чистую правду. Какой искренний человек. Мы явно у него дома. Книг как много. Он спокоен и насмешлив. Просит дать ему ногу. Вытягиваю, пятку охватывают его жесткие сухие пальцы. Объективно – моя жизнь сейчас в его руках. Как и тело. Что сейчас в наличии у меня? Ничего. Голая, на диване, без палочки, неизвестно где. Все, что мне надо сейчас решить: хочу ли я жить или хочу умереть. Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться. Рука Снейпа прикасается к ноге, она саднит. И я понимаю, что не могу принять, что вот сейчас перестану чувствовать мир во всех его проявлениях: звуках, запахах, свете… Я отчаянно хочу жить. И я хочу вырваться, уйти из этого дома. Но для этого нужно время и силы. Прямо сейчас этого не получится. Голос заставляет открыть глаза и напоминает: – Вопросы. И что я могу сейчас его спросить? Почему Вы негодяй? Где находится этот дом? Когда Вы меня изнасилуете? Ответ на самый главный вопрос я уже получила. Очевидно, он развлекается. И я не могу просчитать ситуацию, не могу прямо сейчас понять, какой из вопросов его выведет из себя и он превратится в зверя, какой он оставит без ответа, над каким – посмеется. Во всех этих случаях мои вопросы будут бессмысленны, бессильны и станут только еще одним аргументом в пользу его власти надо мной. Смотрю ему в глаза и спокойным тоном, на который бросаю все свои силы, отвечаю: – У меня нет вопросов.***
Аккуратная стопа, не медля дольше разумного, опускается в жгущие теплом ладони. Умница. Припухлость на правой лодыжке он сразу сжимает с силой кольцом пальцев, чтобы оценить масштаб бедствия. Не самая свежая травма, коль скоро Гермиона уже не хромает. Только растяжение. До свадьбы заживет. Снейп смачивает пальцы в вяжущем зелье, склоняет голову близко, так, что можно почувствовать кожей глубокое мерное дыхание. Пальцы методично проходятся по опухшим мелким царапинам. Он будто полирует их, постепенно подбираясь к порезам покрупнее. Берет пузырёк и наливает в зев мелкой раны несколько капель. Края начинают сходиться. Наверняка щиплет. Мужчина поднимает вопросительный взгляд, но веки Гермионы сомкнуты. Зелье сварено недавно и из отменного сырья, что важно всегда, но в случае рябинового отвара важно критически. Вообще-то можно было просто принять внутрь, но оно достаточно токсичное, уговаривает сам себя Снейп, не желая выпускать ладных ног – взял вторую, с тем же тщанием выискивая изъяны на молодой плотной коже. Здесь одна рана уже предсказуемо воспалена, и он крепче сжимает пятку, чтобы не пролить зелье мимо, когда Гермиона дернется. Отвлекает разговором. Гордость Гриффиндора сидит, как на пытке, и не желает сношаться дипломатически, о чем с выбешивающим достоинством извещает, даже не мигая. Снейп не дрогнувшей рукой наливает чуть больше, чем нужно, желая выбить из неё хотя бы вздох. И получает шипящее «ссс», напрягшуюся стопу, которую держит мертвой хваткой. – Вы обычно не предпочитаете импровизацию. – отмечает он, перебирая в голове прекрасные примеры этому. Усердие и логика Ваш конёк. Бесцветные губы с точкой прокола от бутылки трогает усмешка и быстро ускользает. – Зато я её уважаю. Полагаю, что это развивает чутьё. Я задам вопрос снова, мисс Грейнджер. Вы девственница? Отвечайте мне, не давите моё терпение, как кровь из пальца. – он держит её чистые лодыжки в руках и смотрит на девушку без тени улыбки. Рот Гермионы приоткрывается и прихватывает воздух, будто она набирается сил молчать. Но всё же упрямица выдавливает через силу. – Да. – Хорошо. – спокойно говорит Снейп. Через мгновение обе мягких стопы взлетают вверх, удерживаемые за ахилловы сухожилия вытянутой рукой Северуса, а мужчина наклоняется ближе, пролезая левой ладонью меж белых бедер. – Не будете хныкать и вертеться, и я не сделаю Вам больно. Я хочу только посмотреть. Северус не торопится, оглаживает волоски цвета тёмного мёда на пухлых губах. И запах тоже совершенно терпко-медовый. Совершенство. Кропит слюной чистые, горькие от настойки пальцы, средний и безымянный утапливает в её плоти, аккуратно раздвигая лепестки половых губ. Пробует сначала двумя, но она действительно сильно зажата. Приходится остановиться на безымянном пальце, на котором нормальные мужчины его возраста обычно носят обручальное кольцо. – Ну же, милая. Он преодолевает сопротивление мышц и довольно быстро находит интересующую его преграду. Чувствует, как сильно жмёт палец напуганная напористым интересом девочка. И отпускает, убирая от неё обе руки. Бедра опускаются, сжимаются с силой, способной, наверное, раздавить небольшой арбуз. Гермиона судорожно дышит. – Вы унижаете меня. – вдруг сухо произносит девушка, яростно глядя ему в глаза. И, непонятно почему, понимая, что ответа все равно не получит, все-таки спрашивает: – Зачем? – Не унижаю. Я сказал это Поттеру однажды и повторю Вам. Жизнь не должна обходиться с Вами лишь так, как Вам нравится. Я не удивлюсь, если Вы немножко поплачете тут, когда я уйду. Вам и так длили детство, сколько могли. И именно поэтому Вы сейчас здесь. Здесь я Вас не обману. Вы меня тоже не обманули, и я ценю это. Давайте будем и впредь честны друг с другом. Снейп встал вместе с флаконом, наклонился к её лицу, опираясь одним кулаком на диван, и щедро мазнул по исколотым губам девушки рябиновый раствор тем пальцем, которым только что гладил нежный вход её влагальца. Зрачки глаз Грейнджер огромны сейчас настолько, что глаза чернее его. Остатками зелья на пальце Снейп машинально проводит по собственной губе, надавливает на прокол. – Вы можете до утра остаться здесь или я провожу Вас в Вашу комнату. – нехотя отодвигаясь, добавляет профессор.***
Первым желанием было сказать, что хочется отсюда уйти. Но тут же догнали две мысли: первая – о том, что, кажется, и он сам хотел перевести её в другую комнату; вторая – что он назвал эту комнату её. Случайный поворот речи? – Ну, – устало прервал её размышление Снейп, – вторая попытка импровизации. Для разработки плана, уверяю, у Вас нет ни времени, ни информации. Его безымянный палец левой руки опять потянулся к собственной губе, нежа затягивающийся порез. Нет. Он эту руку нюхает. Гермиону затошнило. Быстро, и не таясь, она еще раз оглядела комнату. Большая. Окон нет, только входная дверь. Все вокруг из темного тяжелого дерева: четыре стены в шкафах, плотно уставленных книгами. Письменный стол с рабочим креслом чуть вдали, около дивана маленький столик с огневиски пары сортов, и кресло, более низкое и, очевидно, более мягкое, чем около стола. И та дверь, в которую уходил Снейп. Вероятно, лаборатория. Что я узнаю в той, «своей» комнате? Только как долго он за мной охотился? А что это даст? Уже понятно, что он ненормальный, умело прикрывающийся столько лет суровостью школьного профессора. Господи, а я даже не знаю, пропадал ли из Хогвартса кто-то раньше. Тут, в его личном логове, можно хоть что-то разузнать про него. Обдумать. Если я останусь здесь, Снейп, очевидно, удивится. А надо ли мне его удивлять? У меня ощущение (о, Снейп, вот и я пошла по пути интуиции), что лучше его не провоцировать ни на какие эмоции, стать невнятной, бестелесной, привидением. Надо обдумать. Но пока такой путь безопаснее. Да и, наверняка, дверь в лабораторию будет закрыта, не исключено, что шкафы – тоже. Смысл здесь сидеть становится минимальным. Разве что только надраться огневиски. Впервые в жизни. – Ведите меня в другую комнату, – говорю я, вставая. Не получается невнятность, характер просачивается сквозь горе – хорошо, что подбородок не задрала. Снейп смотрит на меня с нескрываемым весельем: – Ну, раз так, соблюдайте антураж. Руки за спину, голову вниз. Я встаю с дивана, складываю руки и обхожу Снейпа, оставляя его позади. На плечо ложится его рука: – Оставьте цирк, мисс Грейнджер. — пальцы соскальзывают и коротко касаются холки. В воздухе ощутимо, как тяжело он смотрит. Острые позвонки, крепкие ноги. Тощеватые, но идеальной формы перевернутого условного сердца ягодицы. – Идите вперёд. И, помедлив на пару шагов, выходит следом. Мы выходим из кабинета, идем по коридору, обшитому деревянными панелями до потолка, такими же темными, как в кабинете. – Здесь направо. – говорит он в середине коридора. Лестница. Поднимаюсь по ней. – Направо. Дверь. Снейп из-за моего плеча протягивает руку и толкает ее, она бесшумно открывается. Профессор кладет руку мне между лопаток и, что удивительно, мягко подталкивает меня внутрь. Я вхожу и понимаю, что нахожусь в комнатах башни Гриффиндора. Привычные цвета, не хватает разве что гобелена с единорогом. Неширокая кровать, изголовьем стоящая у стены, боком к входной двери; около нее – консоль с лампой. Прямо напротив двери – очень большое окно, широкий и глубокой подоконник которого превращен в оттоманку с подушками. Место для чтения, автоматически отмечаю я. Стена напротив кровати без мебели. только две двери, как и стена, в которой расположена дверь, в которую мы вошли. Снейп заходит за мной, открывает боковую дверь справа. За дверью – шкаф для одежды. Он пуст. Снейп продолжает экскурсию. Переходим к ближней к окну боковой двери – за ней достаточно просторная ванная, в коричневом мраморе, с отдельным душем и ванной, с очень широкой раковиной. Роскошная ванная. На тумбе лежат полотенца – темно-бордовые, как и все в спальне. Я стягиваю одно из них и наматываю на себя, закрывая все тело. – Я разрешал тебе закрываться от меня? — тихо вопрошает Снейп. В голосе лжекроткая печаль, будто ему сейчас предстоит сделать что-то неизбежное и плохое. Такой голос у него бывал, когда Невилл не просто взрывал котёл, а окатывал своей беспомощной жижей половину класса зельеварения и самого зельевара. Как летающие низко ласточки предвещают грозу, так этот тон предвещал беду. – Что значит этот твой взгляд? — мужчина подходит настолько близко, что Грейнджер прижимается к тумбе бёдрами и попой. – Тебе кажется это смешным? – Что Вы читаете в моем взгляде, я не знаю, я ничего в него не вкладываю, потому что никаких эмоций у меня нет. Я отвратительно себя чувствую совершенно раздетой рядом с бывшим своим профессором. Мне хочется добавить «с рукавами в крови», но я решаю этого не говорить. Он и так выпал из минутного благодушного настроения. Какие резкие у него перепады, когда он ничего не скрывает. Надо быть осторожной. Добавить смирения во взгляде? Нет, это может раззадорить. Виктимность жертвы, что-то там про оправданное насилие. Что лучше сделать? Попытаться его убедить? Но сегодня он не согласился ни с одной из моих просьб. Значит, поступим иначе. Беру край полотенца и вытаскиваю его, распрямляя полотнище. Оно падает на тумбу, прижатое моими ягодицами. Нажим ослаб. Он закрыл глаза и расслабился, одобряя её действия. Не стал ни трогать, ни маслено осматривать. Важен был факт. Снейп отступил к двери. Надо было уже оставить ее в покое. – Домовика зовут Юки, мисс Грейнджер. Скажете дать что-то в качестве одежды, поскольку сейчас невозможно иначе решить этот вопрос. Хорошо поешьте и постарайтесь не трогать всё то, что вызовет у Вас приступ любопытства. В ином случае Вам придется дожидаться меня в гораздо менее комфортном положении. Северус обернулся и последний раз взглянул на неё, прежде чем выйти. Он хотел бы попросить ещё о поцелуе, хотя бы в щеку. Чувство азарта или, пусть, страха перед схваткой, перед тем, что им предстояло напасть на школу уже перед рассветом, всё не приходило. Разумеется, он потенциально мог не вернуться, но лучшим, что Гермиона могла сделать для него прямо сейчас, в актуальной расстановке сил, это оставаться здесь. О поцелуях поговорим позже. Возможно, ввиду исключительного везения девочки его убьёт Минерва, оплакивающая сейчас, наверняка, выпестованных ею героев – Темный Лорд не смог отказаться от идеи, что Хогвартс должен узнать о смерти Поттера и сложить оружие. Как плохо он знал их. Северус почувствовал лёгкий хруст зажатых зубов. Потом досада от грядущих смертей сменилась сосредоточенностью: прихватить несколько зелий, забрать из кабинета мантию, приторочить ещё одну палочку. Теперь поспать пару часов, если перевозбужденный грядущим мозг сможет. Только не в постели, где одеяло станет обжимать бёдра, умолять остаться. Снейп опустился на диван в гостиной, уложил сложенную мантию под голову и мягко сконцентрировал мысли на Гермионе. Накатил жар, пробивший тело до испарины, и захотелось содрать с себя кожу, как тесную перчатку не по размеру. Принуждение. Присвоение. Хватало безделицы, чтобы пробудить в нём мертвую к мольбам вседозволенность. Хватало доверчивого взгляда. Хватало улыбки. И всё же он знал, что принял правильное решение, оставляя её сегодня ночью. Слишком много потрясений для маленькой головы. Отдавая должное смелости Грейнджер, Снейп оставлял судьбе шанс его уничтожить. Когда палочка разбудила его мягким тычком в бок, он скинул ноги с дивана и встал. Рассвет и не думал заниматься, а дождь перешел в режим измора. В доме стояла непробиваемая тишина. – Юки. – позвал Снейп негромко, надевая мантию. Перед ним возник сонный домовик. – Девушку зовут Гермиона. Спуску не давать, разговоры о войне не заводить. Но в том случае, если я не дам тебе иных указаний в течение трех суток, дай ей денег, отдай эту палочку, – виноградная палочка скользнула в ручку домовика, – и выпусти на все четыре стороны.***
Душ, душ, душ! Смыть с себя все: лес, погоню, поражение, смерти, унижение, неизвестность, страх, плен, плен, плен! Шагнула в душевую, задвинула дверь и включила с напором воду. Горячую! Встала под душ, вода из форсунок била по бокам, по спине, с особой мощью – большая, по голове. Тяжёлые плотные удары воды разминали окостеневшее тело, смывали в поддон секунду за секундой страшные последние сутки. Они, конечно, никуда не уйдут из памяти, но потихоньку отпускало и становилось легче. Когда из-за горячего пара стало невозможно дышать, я выключила воду и вышла. Одно полотенце – на голову, вторым – обернуть себя и спать, спать, спать. Удобнейшая кровать со скрипучим, чистым до хруста, совершенно новым бельём. Выскользнула из полотенца, положив его рядом, на консоль, я вытянулась, подоткнула под ноги одеяло – и провалилась в сон. Проснулась от стука дождя о стекло: дождь бился в окно, как будто стучался, как будто хотел что-то сообщить дробным перестуком капель. Кап-кап-кап… «Хог-хог-хог», – слышу я. Кап-кап-кап… «Пал-пал-пал»… Сажусь на кровати рывком. – Юки! На мой зов немедленно является домовик: радостная, воодушевленная, хлопотливая толстуха. На ней опрятная наволочка, правда, в жутких ярких цветах, в ушах сережки. Честно говоря, вижу у эльфов такое первый раз. Юки смотрит на меня и ее глаза загораются ажиотированным блеском. Она всплескивает руками, складывает их умильно у груди ладошками вверх и пищит: – Юки рада приветствовать молодую мисс в доме мастера зельеварения! Молодая мисс хорошо спала? Что хочет молодая мисс? Я прошу одежду и завтрак. Юки несколько озадачена: – Молодая мисс точно хочет завтрак? Сейчас ведь вечер. Может, молодая мисс пожелает ужин? Ясно. Я проспала почти сутки. Неудивительно. Хотя состояние разбитости от такого долгого сна так и не ушло. Соглашаюсь на ужин, пусть будут рагу из птицы и салат. Юки исчезает и появляется через секунду с какой-то из одежд в каждой руке. Одежда предсказуемо черная. Юки комментирует: – Мастер не имеет женской одежды дома, – и очень выразительно, тараща глаза смотрит на меня, как будто что-то ещё хочет добавить этими расширяющимся глазами. – Юки принесла молодой мисс халат мастера и рубашку мастера. Мисс, халат большой, длинный, в нем мисс не будет удобно, а вот рубашка хорошая, удобная, и не будет путаться в ногах мисс. Я обалдело смотрю на домовика. Это что за кутюрье? Юки упорно подсовывает мне рубашку, формально предложив два варианта. Ну хорошо, надену ее, никакой разницы. Юки в восторге, обегает со всех сторон меня, подзасучивает рукава, одергивает подол, и выглядит очень довольной. Мерлин знает что. Может, у Снейпа халат на строгом учете, а рубашки – расходный материал? Ладно, не важно. Выходим с Юки из спальни, она воодушевлённо показывает мне расположение комнат в доме, и на мое робкое замечание, что мне это, в общем, и не надо, задыхаясь от эмоций тараторит: «Ну как же, мисс, ну нет, мисс, как раз надо девушке это знать». Мимоходом спрашиваю, где Снейп. Юки отвечает, что хозяин ушел и будет не раньше, чем через двое суток. Я отчетливо понимаю, куда он направился, вспоминаю капли дождя, выстукивавшие мне предсказание падения Хогвартса и холод обдает мое сердце. Спускаемся по уже знакомой мне лестнице и проходим по коридору в небольшую комнату, такую же тёмную, как и те, что я увидела раньше в этом доме. Овальный стол тёмного дерева, шесть стульев вокруг, и пять из них стоят слишком ровно, как вросшие в пол. Большое окно, две длинных консоли по бокам комнаты, покрытые доломитовой столешницей; на одной – разноцветные бутылки; другая пуста. Мы в столовой. На стол падает белая скатерть, ловко развернутая Юки, сверху – тарелки, столовые приборы, салфетки. Полный парад. Еще мгновение – и снова Юки здесь, в руках поднос с дымящейся тарелкой, источающий аромат мяса, салатник и вазочка с фруктами. Все расставлено передо мной. – Что мисс будет пить? – вопрошает домовик. И тут я понимаю, что не отвечу «воду». – Я буду сливочное пиво! Оно есть в доме? – Хозяин не пьет сливочное пиво. – А что у вас тогда в доме есть? Я поняла, что мое желание напиться сейчас является непоколебимым. Меня трясет. Эльф явно расстроена, уши поникли. – У хозяина есть огневиски, маггловское вино и шампанское. Горе не отмечают шампанским. Но для меня его вкус связан с горем, с кровью и с бедой. – Принеси, пожалуйста, шампанское. Целую бутылку. И дальше всю ночь и утро напролет я слоняюсь по первому этажу из комнаты в комнату, поскольку не могу усидеть на месте, пью шампанское, прошу Юки (под ее горестные вздохи) принести вторую бутылку. Я разговариваю сама с собой, проигрывая варианты своих диалогов со Снейпом, репетирую самые разные развития событий, исходя из тех ролей, что он обозначил в Мэноре вчера, совершенно измученная, я начинаю разговаривать с пустотой, воображая там, в креслах или в углу, Гарри и Рона, пытаясь переиграть что-то в прошлом, чтобы изменить настоящее. Опьянение, наконец, догоняет усталость и вместе они скручивают меня в узел зыбкого сна. Засыпаю где-то в около полудня от усталости и алкоголя в кресле. Из сна меня вырывает хлопок аппарации.***
Спустя полтора дня, под вечер, Северус возник в собственной гостиной. Если бы Гермиона знала содержание приказа, отданного домовику, то наверняка бы расстроилась, но сейчас она сидела в кресле с ногами и смотрела широко раскрытыми глазами, пытаясь переварить визуальную информацию. Неопрятный, кратно хуже их с Роном и Гарри в лесу. С сизыми, запавшими синяками под глазами. Покрытыми землей подошвами, отваливающейся от него кусками с каждым шагом, и измазанным грязью или кровью виском. Очищающее заклинание здесь уже бессильно. Весь сырой, потасканный вид Снейпа отбивал желание спрашивать о произошедшем, и всё же, он лениво ликовал, и, если полагаться на раскованные чёткие движения, не был ранен. Расслабленное лицо, полуопущенные веки. – Туше, мисс Грейнджер. Вы прожжёте меня насквозь. – Северус пересек гостиную до середины. Что-то ненормальное оставалось в его позе, существенная нескладность, мешающая рядовому виду. Как будто левая рука была выбита и перевязана, но мантия пока не давала рассмотреть это подробнее. Странную картину венчал красный, совершенно чистый шарф её факультета, наспех намотанный на шею бывшего декана Слизерина. – Полагаю, что теперь могу считаться мародером. — Снейп сбросил на пол воняющего гарью, злого, как тысяча чертей, отчаянно заоравшего от появившегося доступа воздуха (до этого Снейп плотно держал его за глотку, пытаясь сохранить побольше частей своей руки) рыжего полуниззла. Рискуя поломать его тушей, кот ловко взмыл на ближайший карниз и там теперь изображал вой маггловской сирены. — Надеюсь, это Ваш. — Снейп безразлично стряхнул с сюртука шерсть. — Упрямое дерьмо. — вполтона выругался он, отдавая мантию в руки домовика и осматривая урон. Его левый рукав представлял собой рухлядь из некогда белой рубашки и чёрной сюртучной ткани вперемешку с глубокими, нарывающими от грязных когтей животного царапинами. На чёрной метке тоже была пара рытвин от когтей, и кровь в этом месте тоже была чёрная, будто у неё была своя кровь, а у Северуса – своя. – Наша встреча была судьбоносна, но случайна. – пресекая невысказанный вопрос восторженных глаз идентифицировавшей своё животное Гермионы, сухо произнёс Снейп. – Можешь сбегать и взять для него противоожоговое. Будет даже обидно, если он издохнет. Зельевар повёл плечом. Последняя фраза могла исчерпывающе охарактеризовать семнадцать трудных лет его жизни, за исключением последних трёх дней. Полуниззл, конечно, был в ужасе, когда его, обожженного и затихарившегося в нише под лестницей, ведущей в комнаты Гриффиндора, бесцеремонно схватила большая рука и сунула за пазуху, как потрепанную шапку, и бестолковый зверь делился этим сейчас с карниза. Таких рыжих котов больше ни у кого в Хогвартсе не было. Северус размотал гриффиндорский шарф и бросил его на подлокотник кресла, в котором сидела Гермиона, облаченная в черную его рубашку. Бледные колени сложены домиком. – К сожалению, шарф это всё, что я принёс. Башню факультета мы подожгли в самом начале. Уходя, я заглянул туда в поисках Вашей одежды. Боже, мисс Грейнджер… успели так надраться. – ровно, без издевки произнёс он. – Снова себя жалеете? Или это чтобы вызвать моё сострадание? На шарфе поблескивал вышитый мелкий ярлычок с её фамилией. – Юки, подай ужин, я хочу есть. – Снейп прошел мимо, обдав Гермиону железным запахом крови, но помедлил у лестницы. – Грейнджер, как расправитесь с животным, принесите мне чаю. Если не затруднит. Тот случай, когда я искренне хочу произнести благодарность Снейпу. Вкладывая всю признательность в голос, говорю: – Большое спасибо, профессор. За шарф, конечно, тоже. Но вы спасли Крукшанса! И тут же понимаю, что этот спасатель только что перебил множество магов, среди которых наверняка есть те, кого он учил, те, кого я знаю. Ну, и то, что он, наверняка, потребует расплаты натурой за свое благородство – это кажется уже почти незначительным добавлением к первой мысли. Но поздно, слова произнесены. Снейп не повернулся, лишь кивнул. Мчусь в лабораторию, нахожу нужное снадобье на столешнице, возвращаюсь в гостиную. Крукшанс окопался на карнизе и слезать не намерен. Уговоры не действуют. Зову с отчаяньем: – Юки! Домовик на секунду показывается и тараторит: – Юки готовит хозяину еду, одежду. Потом, потом! И пропадает. Без Юки мне не справиться. Но все равно пытаюсь что-то сделать сама, ласково приманиваю фамильяра. Безуспешно. Наконец, появляется домовик. – Ты сможешь дать мне сырого мяса, Юки? Юки покосилась на меня с опаской. Я показала на Крукшанса. Через секунду она была в гостиной с куском хорошего антрекота, а через две внизу был кот. Что ни говори, а хорошо, когда твой фамильяр – раб желудка. Всегда можно полюбовно договориться. Моментально пробежала мысль о Роне, горько и щемяще одновременно подумала, что он, как и Крукшанс, которого он не выносил, очень любил поесть и после хорошей еды становился необыкновенно покладистым. Рону мазью уже не помочь. Аккуратно глажу полуниззла, намазывая его проплешины и ранки. Кажется, всё. Юки в восхищении. Комментирует, что я очень ловко обращаюсь с маленькими существами. Не такой уж мой Крукшансик и маленький, думаю я, особенно по сравнению с домовиком. Но ее не остановить. Прошу ее заварить чай, говорю, что Снейп попросил меня принести его ему. Юки снова всплескивает руками и уносится. Вслед я кричу ей, что прошу поставить поднос около комнаты Снейпа. Заодно и пойму по подносу, где она, эта комната. Ну, и самое главное, надо самой почистить зубы и выпить воды. Хотя… Если он так щепетилен к физической невинности, может, «грязные» поступки его оттолкнут? От алкоголя он явно не в восторге. Наверх, в свою – Мерлин, когда это она успела стать моей – комнату, холодная вода на лицо, еще попить прямо из-под крана и вылетаю в коридор, споткнувшись. Налево от лестницы, параллельно моей двери подле закрытой двери стоит поднос. Ясно. Это спальня Снейпа. Юки расстаралась! На подносе чайник, чашка, сахарница, молочник, печенье, вяленые финики: варианты на все случаи жизни. Не уверена, что он посмотрит на что-то, кроме чая. Но что дали, то и понесу. Нажимаю на дверную ручку, открываю дверь. Поднимаю поднос с пола и вхожу с ним с комнату бывшего директора бывшего Хогвартса. Она такая же черная, как и все в этом доме. Света почти нет, пара ночников льет неясный зеленоватый свет на все предметы в комнате так, что они просто немного выступают из тени, не приобретая конкретных очертаний. Чуть ярче видна большая кровать со столбиками, может быть, из-за своих размеров. У комнаты Снейпа такое же расположение, как в моей. Только все масштабнее. Боковая дверь у окна приоткрыта на ладонь и оттуда идет поток немного более яркого колеблющегося света. Снейп лежал в тяжелой чугунной ванной, контрастируя чёрными волосами с её кромкой. Под голову не пришлось полотенца, поэтому нос торчал гнутым клювом, а сухой кадык можно было описать без препарации. Сосредоточенно-хмурое, усталое лицо. От температуры воды по шее полз рисунок красных неравномерных пятен, придавая ей сходство с красным пёстрым питоном. Распотрошенная полуниззлом рука была изгнана из общего блаженного жара воды и свободно свисала через бортик. Снейп похоже варился заживо, и блики на воде, отражающие каминное пламя, здорово подыгрывали воображению. «К аду готовится, сволочь», – подумала я. И произнесла: – Я принесла Вам чай. Куда его поставить? – Ставьте на пол. – Снейп открывает глаза, поднимает голову и бросает на неё осоловелый взгляд. – Как Ваш кот? – кладёт затылок обратно. Два пальца расслабленной руки складываются в указующий жест. Он слышит быстрое шлепанье ног по тёплому от камина полу и звяканье фарфоровой пары, упавшую из блюдца на поднос маленькую ложку. Рука ловко ухватывает чай и он с удовольствием садится, разглядывая довольно близко дымящийся напиток. Его застывшая фигура на границе полутени комнаты и мрака неосвещенной воды, перекрывает пляску уверенного пламени. Гермионе не хочется оставаться здесь: ванна наполнена простой водой, на её поверхности нет мыльной пленки, ей совершенно не хочется видеть анатомические подробности Снейпа. То еще удовольствие, наверное, он меня за этим и прислал, извращенец. А, может, импотент? Хорошо бы. Хотя импотент тоже может быть еще каким извращенцем. Во всяком случае, лучше отползти. – Спасибо, я обработала ему ожоги. Кажется, сейчас он уже доволен. Он разодрал Вам руку. Давайте я принесу рябиновый отвар. Северус делает глоток, глядя в камин, и морщится: – Вы правда считаете, Грейнджер, что я не смазал порезы сам просто потому, что потерялся в своих комнатах? Я хочу, чтобы Вы видели неблагодарность вашего дрянного, дурно воспитанного кота. – потрескивание дров заполнило небольшую паузу, взятую, чтобы до девушки смысл слов дошел как нельзя лучше. – Чтобы Вы ласково загладили её, прошлись губами по каждой царапине. – вдруг прибавил профессор, поднимая чёрный взгляд в упор на стоящую на безопасном расстоянии от него Гермиону. Ничто в нём не сулит благодушного попустительства в отношении сказанного. – Зачем Вы напились? В Вас отсутствует контроль, мисс Грейнджер. Это и плохо, и хорошо. Идите сюда. Ба-бах! Сердце летит вниз с таким грохотом, что, должно быть, слышно домовику на первом этаже. И прыгает в горло, отчаянно колотясь и перекрывая доступ воздуха. Хватаю воздух ртом, смотрю на него, пытаясь понять, не шутит ли он – нет. Серьезен и очень спокоен. Зачем я выбрала жизнь? Сколько я смогу выдержать это циничное, бессмысленное, упивающееся самим процессом издевательство? Отказаться? По-видимому, он не захочет меня в ближайшее время убивать, явственно наслаждаясь мелочным и немелочным унижением. Скорее всего, бросит империо. И тогда я не смогу сделать то, о чем обязана еще раз подумать – надо ли мне жить. Ставки, за которые мне продается моя жизнь, стремительно растут, а сама жизнь также стремительно превращается в рабское существование. Стараясь не смотреть на него, я делаю шаг в сторону ванной, ногой двигаю поднос по полу подальше, и встаю на колени рядом с его рукой. Беру эту жилистую, тяжелую руку с вздувшимися венами на запястье и по всему предплечью, с меткой, охватывающей тыльную часть руки почти до локтя, плотно закрываю глаза и сухими, быстрыми движениями, похожими на дробь дятла о высохшее дерево, прикасаюсь губами к его руке. Часто-часто, чтобы не заставил повторить, чтобы не сказал, что что-то пропустила. Почувствовав полоску на сгибе локтя, я поворачиваю руку и также быстро и сухо целую ее до начала кисти. Отпустила запястье, встала, отошла и только тут открыла глаза. Но смотреть на него боюсь. Очень хочется сказать, что теперь, вероятно, его рука загниет от количества попавшего в раны моего яда, но понимаю, что это глупая бравада. – Я могу идти? Молчание. Руку он укладывает на бортик. – Через полчаса, мисс Грейнджер, я жду Вас в столовой. И я вылетела из ванной. Сердце стучит в горле. Нет, определенно, сегодня этими поцелуями все не ограничится. Он явно настроен на изысканные, с его точки зрения, удовольствия. Что мне делать? Руки дрожат, буквально ходят ходуном, воображение, как в страшном, липком сне создает неясные, но при этом не менее кошмарные картинки вечера. От бессилия и ужаса от неизвестного, но явно наваливающегося на меня всей тяжестью грядущего вечера, некуда бежать, невозможно спрятаться. Как его пережить, как? Вышла из спальни Снейпа, не прикрыв за собой дверь. Стою в коридоре, не шевелясь, пока до меня не доносятся шумы поднимающегося из ванной человека. Вниз, вниз, не столкнуться с ним сейчас, хоть еще на пару минут оттянуть эту жуткую встречу! Спускаюсь по лестнице и, мало соображая, бреду по коридору мимо гостиной и столовой, упираясь глазами в дверь кабинета. Если бы можно было вырубить сознание. Вырубить сознание! Нажимаю на ручку – открыта. Не закрывая плотно дверь, быстро захожу, вижу столик с огневиски, протягиваю руку, хватаю первую попавшуюся бутылку и делаю жадный глоток из горла. Второй, третий. Передыхаю. И еще один! Гадость, если честно. Сволочь, какая крепкая. Так. Ставим виски обратно на столик, фиксируем – бутылка не упала. Выдох, вдох, выдох. Снейп прошел по лестнице. Идет сюда? Нет, не дошел, хлопнула другая дверь, вероятно – столовой. Вот и хорошо. Окружающая действительность чуть размылась, но в целом ничего не изменилось. Теперь выйти из кабинета, закрыть дверь – Мерлин, зачем я ею так хлопнула! – и вперед, в столовую. Не получается открыть дверь в нее с первого раза, какая здесь неловкая ручка… Вошла. Снейп сидит за столом напротив входа, слева от него накрыт еще один прибор, явно для меня. На его лице что-то очень много явно демонстрируемого удивления. Я что, сильно опоздала? Юки с тройным усердием обставляет стол перед Снейпом тарелками, соусниками, салатниками, предлагая то, что она считает любимыми блюдами хозяина, мельтешит и суетится. Поворачивается ко мне, опускает уши и спрашивает меня, чего желает мисс. Снейп, отрезая себе кусок сочащегося ещё ростбифа, комментирует: – Юки, пусть мисс осмотрится и решит, чего она хочет. – и широким жестом левой руки проводит над столом. Я слежу за его рукой и фокусируюсь на консоли с алкоголем, до которого рука Снейпа в приглашающем жесте не долетела, но это ведь ничего не значит? Беру бокал, стоящий около моей пустой тарелки, и делаю шаг к консоли. Повернувшись к Снейпу спиной, я начинаю выбирать, что бы выпить, приподнимая, поворачивая в руках и читая каждую этикетку на бутылке. За моей спиной горестно вздыхает домовик. Снейп бесшумен. Значит, пока не злится. Вот эта бутылка – красивая, будем пить ее содержимое. Резко наклонила, конечно. Выплеснулось в бокал чуть больше, чем хотела, да и на столешницу попало. Ну да ладно. Или вытереть рукавом? Пожалуй, вытру, – так будет незаметно, что пролила. Отлично! Пара глотков, поворачиваемся и вот она я, вуаля! Алкоголя совсем на донышке, не переживайте, мистер Снейп, я налила чуть-чуть, исключительно чтобы был аппетит. Нет, это я не говорю, это я думаю. Что я буду на ужин? Домовику обязательно нужно знать, что я буду на ужин. – Персик! – кивнув головой для убедительности, заявляю я. Изысканный вариант, я считаю. Огневиски и персик.***
Ручка двери опускается на четверть и вновь взмывает с сухим щелчком. Снейп поднимает голову от тарелки, останавливается жевать. Приподнимает брови и возвращается к своему ужину, тщательно и сосредоточенно отрезает кусок говядины. Ровно столько, сколько точно съест – детская привычка. Его домовик при виде Гермионы ведет себя несколько нервно, но за всё время, что Северус здесь, не сказала по её поводу ни слова. Боится её? Угождает? Он не замечал такого рвения в отношении других его посетителей. Он проводит над столом рукой, откидывается на спинку стула и отправляет ещё половинку бэби-картофеля в рот. Вкусно, сожмуриваются на долю секунды черные глаза. Гермиона забирает бокал и решительно, насколько это возможно в её состоянии, идёт к толпящимся на консоли бутылкам. – Я рекомендую Вам не делать этого, – негромко комментирует Снейп, но Гермиона его не слышит, откупоренная бутылка делает характерный «глок», выплескивая насыщенно-коричневый виски. Долго утирает рукавом его рубашки попавшие на камень капли. И жадно отпивает. По вмиг опавшим плечам и еле видно передернувшейся спине видно, как сложно ей даётся потребление крепких напитков. Затем Грейнджер отдаёт домовику приказ, подходит к столу и ставит бокал. Слишком громко выпаливает, слишком сильно ставит. Свинья, ласковым полушёпотом делится с ним впечатлением его подсознание. – Я считал, только ученики моего факультета с детства избалованы доступным алкоголем и курительной продукцией, и потому никак не могут перестроиться в школе. Юки нет достаточно долго, и Северус надеется, что его домовик не отправился за весенним персиком куда-нибудь в Южную Азию. Копытное помалкивает, смотря на свою пустую тарелку. Выдержанный виски бродит в ней, заключает пари с шампанским, но пока не просится наружу. Вдруг на фарфоре появляется крупный, бело-розовый персик с трогательным листочком на черенке, столь соблазнительный, что один вид его вызывает во рту знакомый вкус. Гермионе не нужно приглашение. Похоже, она наконец осознает свою ошибку в отношении алкоголя, потому что начинает спешно отрывать от персика кожуру быстрыми пальцами, и вгрызается в него в попытке удержать над собой контроль. Снейп смотрит, уже не заботясь о приличиях. – Вас не тошнит? – она качает головой, но бокал больше не трогает, просто ест, испачкав запястье липким, ест, пока не прикусывает косточку. – Ваше упущенное достоинство, мисс Грейнджер, догонит Вас завтра. Он отодвигает стул контролируемым движением, приближается, прихватывает волосы на затылке и так выводит её из-за стола. Глаза на задранном лице испуганные и обреченные, как у висельников. Однако на глубине уже плещется тупая пьяная покорность. Вынуждает идти перед ним со скованной сильной хваткой шеей. Девчонка спотыкается, едва не бежит, чтобы он не наступил на её ноги, но не пытается вывернуться. Вверх Северус её почти заносит, перестуком дроби шагов минуют лестницу, минуют её комнату, доходят до его. Снейп подводит её к кровати, сдёргивает аккуратно уложенное покрывало и бросает на одеяло с достаточной инерцией, чтобы Грейнджер утонула в нём худыми бёдрами. Она натягивает пальцами покрывало. Жалобно белое лицо с болезненным румянцем. Он наклоняется, расстёгивая на ней рубашку. Якоря, которые удерживали Снейпа в состоянии равновесия, медленно и величаво обрушиваются. Взгляд у Гермионы ещё осмысленный: как только он вытягивает ткань из-под неё и холодный воздух обдаёт тело, она изворачивается, пытаясь прикрыть прелесть своего безволия углом пухлого одеяла. В глазах остаётся лишь боязливая искренность сучки, уже испытавшей первую течку, но так удачно избежавшей её последствий. Гермиона опускает веки и бледнеет ещё сильнее в приступе тошноты. – Не спать. – пальцы легко похлопывают её по щеке. Ореховые глаза Грейнджер приоткрываются и смотрят на него внимательно. Желудок мужчины делает кульбит. До исступления хочется просто изнасиловать её, оглушительными пощёчинами усмиряя крики потерявшего контроль тела. Взгляд зельевара показал всё, это было полное, хоть и секундное откровение. Легиллименция наизнанку. Она выволокла на поверхность самое существо, требующее безграничного подчинения – на уровне рефлекса. И, уловив это, к её счастью, просто сильно раздвинула ноги и ухватилась за одеяло крепче, зажмуриваясь. Снейп подтягивает её на край постели, опускается на колени и лижет раскрытую, подставленную на его милость абсолютно сухую плоть, подавив попытку Гермионы дернуться и встать ладонью, накрывшей с нажимом повыше лобка. Распятыми пальцами он чувствует пульс её прижатого живота. Она обмякает: сил у неё почти нет, а боли не следует. Только сухие, горячие как летний песок губы спорят с гибким языком, проходящим каждую складку, собирающим её запах, как ценный эфир. Жалобный стон, руки на его высохшей после ванны голове пытаются не допустить, когда язык врывается в неё, насаживает, долго треплет узкую щель. Первый испуганный сок доводит Северуса почти до гибели, он утыкается носом в неё с глухим мычанием, преодолевая напряжение дрожащих на своей макушке, оскальзывающим по волосам в попытке оттолкнуть рук. Восхитительно. – Открой рот. – она хнычет, когда Снейп приподнимается и комкает её пытающийся что-то произнести язык двумя уже знакомыми ей пальцами. – Смотри на меня, я сказал. – жестокий голос выводит её на секунду из небытия, пьяные глаза блестят в попытке сконцентрироваться. Оба пальца входят в неё, как в растопленный воск, и он бережно тянет стенки влагалища, не делая ей больно. Возвращается и язык, дразня набухшие губы, упругий клитор, напоминающий теперь своим цветом и размером плод японской вишни. О, тебе хорошо, моя маленькая подружка, я знаю это по твоему дыханию, по протяжному кряхтению, которое даже стоном не назовешь. Северус нащупывает шершавую точку у самого входа, манящими движениями быстро толкает её, пока не чувствует, как Гермиона пытается всерьез снять с него скальп, а окаменевшее тело сильно кончает. Его старания оказываются вознаграждены прозрачной, короткой и интенсивной струйкой, потёки которой он жадно накрывает ртом. Десять баллов пьяно кончающему Гриффиндору. Гермиона потеряна для общества: оргазм добивает её раскоординированный крепким виски мозг. Снейп садится с ней рядом: девчонка быстро дышит, не пытаясь от него закрыться, лицо повернуто набок. Он ногтями медленно водит сквозь пушистый лобок, разглядывая подробности её тела, как если бы был врачом. Половые губы чуть вывернуты от прилившей крови, но он разводит сильнее. Истекающее слизью влагалище расслаблено и приоткрыто, одна нога упала. Грейнджер издает запоздалый и короткий стыдливый звук, а ног не сводит. Приходи и бери. Ах ты потаскушка. – Вы бы потребовали продолжения, если бы не были так бессмысленно пьяны. – выговаривает ей Снейп, лаская вздыбленный член, пачкающий ему ткань халата, сильно охватывает тяжелую, подобравшуюся мошонку. Потом перекидывает её ногу через себя, желая получить свою ангельскую долю из этой дионисийской бочки удовольствия, и прикладывается к мокрой плоти, без нажима потираясь, пока не заканчивает, покрывая эти готовые на всё розовые губки нитями спермы. Запахнувшись, он толкает сыто спящую, бесчувственную Гермиону. – Подвиньтесь, Грейнджер, Вы здесь не одна.