***
За ужином Снейп не обращал на обдумывающую своё положение Грейнджер внимания: неловко справлялся с ножом. Домовик, спохватившись, нарезала ему его кусок птицы — на срезе цесарка точь-в-точь как его рука вчера. Юки была сильно взволнована их тихим нейтралитетом. Ну конечно, кому как не домовику знать, какая тварь им владеет, и как сложно с этой тварью сладить чистой гриффиндорской девушке. Дабы загладить придуманную ею же вину и заодно разрядить обстановку, домовиха притащила им яблочный бисквит и ирландский ликер к нему пополам с кофе. – Ваша рука, хозяин? – домовик вопросительно кивает на бинт, прижимая уши, и Снейп не отвечает, показывая, что не желает это обсуждать. Рука болит, и ему совершенно не весело, но он не хочет портить нарядный ужин. Грейнджер тихая, надутая, смотрит на него исподлобья. Северус ловит взгляд и отклоняется на спинку кресла с прищуром. – Мисс Грейнджер поможет мне снять повязку. Размочить и оторвать. Я левой рукой не смогу сделать это аккуратно. Надо сразу залить свежую рану зельем. Это недолго. Нам потребуется вода, мы сядем в гостиной. Снять повязку надо было еще в обед, но все пошло не так. Они делают все очень быстро: Юки приносит бутыль чего-то черно-зелёного и ставит на низкий столик у дивана перед камином медный таз, вода, уже вскипевшая, в нём остывает до терпимой. Дел-то – погрузить в горячее, снять нещадно, залить сверху. Мертвое отойдет, а сваренное зелье прекрасно растит кожу. Грейнджер все с тем же расфокусированным взглядом встаёт около медного таза. Он отрывает бинт сам, короткими движениями по плоскости руки. На руку смотреть неприятно физически. Молчание, молчание, молчание. Она поливает мясо руки составом и снова бинтует. Бинты пропитываются зельем и поэтому приходится накладывать ещё пару слоев сверху. Он наклоняется над столом к ней ближе, почти касаясь. — Когда льете Вы, не больно. — Снейп хорохорится, он бледнее обычного и говорит через зубы. – Я действительно собираюсь реализовать то, что я сказал Темному Лорду, Грейнджер. Вы понесете от меня, и будете усердно учиться и работать, и приобретете в нашей среде имя и какое-то значение. В Вашем молодом возрасте беременность с большой долей вероятности не принесёт Вам никакого вреда. Вы будете в безопасности, сможете продолжить учиться и заняться своими проектами, сможете бывать, где Вам желается. Вы будете свободны от участи, которую отвёл бы Вам любой другой. Мы будем прекрасной парой, а затем и семьей. – Снейп прерывается и клонится еще ниже, пока не упирается лбом в стол возле таза, отодвигая его второй рукой в сторону. Осталось немного, только пальцы. Утром все кончится, он сможет нормально работать, уговаривает себя Северус, втягивая воздух. Грейнджер видит, что ему больно. Больно, печатает сознание, как ей. Но наслаждаться болью мучителя у нее не получается: слишком доброе сердце, слишком отзывчивая душа. И, ухватывая это наползающее состояние сочувствия, она ставит ему преграды из своих воспоминаний. Их достаточно, не нужно даже усилий: её ягодицы все ещё побаливают, и вчерашний привкус его мочи слишком легко всплывает в памяти, плен, рабство, предательство Ордена, убийство Дамблдора, убийство Гарри. Много всего. Пока она перебирает все достоверно установленные прегрешения Снейпа, пальцы обработаны и даже забинтованы по одному. – Извините, что так некрасиво растаптываю Ваши девичьи грезы. Я привык устраивать свою жизнь и не полагаться на случай, и в настоящее время я вижу её так. Считайте, что Вы вышли замуж по расчёту, просчитались и Ваш муж оказался распущенным тираном, к тому же сильно старше Вас, а оттого патриархальным. Допивайте свой кофе. Интересно, кому принесет счастье эта жуткая идиллия? Ясная мысль, мгновенно пришедшая в голову, заставила сдержать истеричный смех: Юки! Вот кто будет от всего этого точно и безоговорочно счастлив. Поразительно было то, что, когда Снейп дошел где-то до середины своего монолога, в моей голове сложилась мысль, что перетерпеть это можно только в случае, если представить себя волшебницей позапрошлого века, которую выдала замуж семья, и тут я услышала предложение вообразить это от него. Мило. Но стоит ли? Вот сейчас, не откладывая, надо обо всем этот подумать. Сажусь на диван, беру ликерную рюмку, делаю пару глотков и чувствую, как от близости камина загораются щеки. То, что он назвал в качестве желаемого, с его точки зрения соблюдает паритет между его и моими интересами. Я получаю жизнь и возможность работы, он – отношения со мной и ребенка. По пунктам – полный баланс интересов, что уж. По содержанию… конечно, это полный его контроль, полная моя зависимость. Собственно, это то, что он сказал уже не раз: ему нужно мое послушание. Раз так часто он об этом говорил, да и поступал также, требуя полного подчинения, значит, ему важно именно это? Или это его болевая точка? Судя по тому, как проходили занятия в его классе, это так. Но как он себе представляет сочетание полного послушания и того, что я не должна быть безвольной овцой? У меня это что-то не монтируется. Дальше. Он совершенно спокойно говорит, что хочет спать со мной. При этом ясно дал понять, что осознает, что мне он противен. Какие эмоции движут им? Он готов быть тем, кого терпят по принуждению? Долго это вытерпеть нельзя. Я вспомнила, как раздражался Рон, когда его роман с Лавандой иссяк с его стороны. Он сначала был терпелив, потом натянуто вежлив, потом – взрывался. Снейп, конечно, не Рон. Но и отношения со мной он планирует не такие, какие были у Рона с Лавандой. Значит, он и возненавидит меня гораздо сильнее, когда его захватит усталость от состояния мужчины, которого терпят в постели по принуждению. А ненависть человека, от которого ты зависишь полностью… М-да, выбор у меня невелик. – Я могу Вам кое-что сказать? Ни дать ни взять, школьница. Собрана, руки нервно перебирают ножку рюмки. Собирается врать? Северус дал отмашку плавным кивком и уставился на неё бездумными глазами. – Я не хочу держать себя в иллюзии отношений по расчету с тираном. Я выделила два главных момента: Вам нужно мое послушание и интимные отношения со мной. Послушание, отличное от забитой овцы, возможно в одном варианте: когда слушаешь от глубокого уважения, когда доверяешь. Я не верю, что можно довольствоваться отношениями с женщиной, которая тебя презирает и боится. Будь я мужчиной – я бы не смогла, надолго меня бы не хватило. Я бы возненавидела такую женщину, которая меня отвергает. Вы мне сказали, что я должна понимать, что выбор мужчины в моей жизни предрешен, если я хочу жить. Я не хочу жить в состоянии навязанного послушания и навязанного сексуального партнера. Постарайтесь понять и услышать меня. Дайте мне возможность вернуться к тому, чтобы главным моим чувством по отношению к Вам вновь было глубокое уважение. Оно точно способно обеспечить искреннее послушание. Я не могу Вам ничего обещать, но человеческая симпатия и… и дружба способны, наверно, принести теплоту в отношения мужчины и женщины. Просто поступайте со мной так, чтобы дать мне эти возможности. Я сделаю все, чтобы откликнуться… Я не помню, что происходило между нами в ту ночь, но если Вы говорите, что это было хорошо, то давайте не будем откладывать эту часть отношений, раз уж это в любом случае неизбежно. Я читала, что женщины склонны привязываться к своему первому партнеру. Она как могла открыто улыбалась ему. Неистребимая глупость. С другой стороны, что с неё взять? – Я дал тебе возможность тем, что забрал из Мэнора. Грейнджер, ты совершаешь ошибки. Пораскинь мозгами. Например, на кого не хватит зелья, которым ты вчера предпочла укрепить меня? Гермиона молчала, но не сводила с него глаз. Её щеки горели совсем малиновым. Ликер, волнение, камин. Или в обратном порядке. Нет, все-таки ликер на первом месте. Без всякой легилименции в ее глазах можно было прочитать ужас от его последних слов. От того, что он не впечатлился ее тирадой про любовь, равенство и практически братство. И тут же перекрывшей первую, вторую мысль о том, что ее безрассудство стало причиной страданий, и, скорее всего, смертей хороших волшебников! – Даже если ты хочешь использовать эту возможность, чтобы удрать отсюда, собрать и возглавить новое сопротивление, – иронизировал Снейп, – у тебя нет ресурсов и информации, и, главное, нет ни одного места, кроме этого дома, чтобы в безопасности обдумать свой безусловно гениальный план. Смирись с ситуацией, у тебя нет выбора. Будет так, как я сказал. Я умею заставить сделать, как надо мне, и только ты решаешь, будет ли это добровольно. И ещё: мне не нужна твоя дружба, и не пытайся. Скажем, я надружился. Снейп сместился вбок, оказавшись столь близко, что трявяной запах от его одежды стал щекотать ноздри, и втянул её на диван с ногами. Грейнджер смотрела и не верила. Способность подавлять, которой он заставлял молчать готовый пищать и шалить класс одиннадцатилеток, была возведена им в мастерство – она еще дрожала, натягивая ниже рукава рубашки, но, кажется, в руках присмирела. – Не бойся так. Он кладет руку на поясницу под рубашкой, и растирает пальцами пушок возле ложбинки ягодиц. Нечесаное существо, с утра до вечера слоняющееся по библиотеке, превратилось в мягкую, благоухающую свежим душком статую, к которой теперь можно притронуться. – Давай, девочка, спускайся, приложи свой ораторский талант к другому месту. Я замираю и начинаю отрицательно качать головой. Мне достаточно вчерашних отвратительных воспоминаний. – Это не просьба, – тихо чеканит Снейп и бросает диванную подушку между своих ног, взглянув на её ещё красные от вчерашнего колени. – Видишь, я забочусь о тебе. Спускайся. Рука от низа спины перемещается на плечо, и он давит на него, подталкивая Грейнджер вниз. Пуcть будет так. Если ты сама опуститься на пол не можешь, пусть у тебя будет иллюзия того, что заставили. Гордый гриффиндорский факультет, мать его дери. Обязательно нужны им эти театральные жесты. Результат тот же, но с фанфарами. Грейнджер распускает ремень и, путаясь в петлях, неловко расстегивает пуговицы брюк. Если бы это была опытная шлюха, неторопливо думает Снейп, это было бы показателем высокого класса: истомить заведенного мужчину, быть на грани полной готовности выполнить то, что он требует и невинно оттягивать желаемое им, нагнетая до последней точки растравленности. Грейнджер, конечно, не понимает, что так стоит делать. Она просто пугается и переживает, и эта гремучая смесь дает столько робости и вкрадчивости. Определенно, придется помогать. Перемотанная рука ложится ей на затылок, Грейнджер не может не ощущать это. Она вздрагивает. Отлично. Раскаянье так идет хорошим девочкам. Глупая дурочка сцепляет зубы и прихватывает головку губами, мягко посасывая ее. Весь остальной член она обнимает двумя ладонями. Сначала держит одной, а потом, повыше первой, кладет вторую, отгибая к себе сильнее. Снейп смотрит превнимательно. – Грейнджер, Вы понимаете разницу между «дать в рот» и «дать в зубы»? Сейчас вы явно пытаетесь осуществить второй вариант. Не боитесь за исправность челюсти? От этих слов она обмирает, сарказм проходит мимо нее, отпустив головку, поднимает свои оленьи глаза. Темно-вишневые влажные губы приоткрылись то ли от возмущения, то ли от ужаса. – Видимо, без инструкций никуда, да, Грейнджер? А, между тем, в этом деле как ни в каком другом важна импровизация. Но давайте начнем с азов. Откройте рот. Пошире. Зубы оберните губами. Если тяпнете меня, я не умру, но еще часть укрепляющего уйдет мимо Ваших друзей на меня. Снова. О, вот так, молодец. А теперь просто двигайся вперед-назад. Да, теперь быстрее. Да, хорошо. Не останавливайся. Он не дает ей заглатывать глубоко, но заставляет сосать достаточно интенсивно, так, что в конце концов Грейнджер чувствует, как начинают болеть челюсти там, где они смыкаются. В какую-то минуту он отстраняется – и снова на ее лицо брызгает его сперма. Она успевает закрыть глаза, но щеки, губы, особенно губы чувствуют эти теплые дорожки, бегущие вниз. Он вытирает о её губы головку, потом переносит руку и прижимает виском к бедру. И молчит: от бедра Грейнджер чувствует редкий, сильный пульс. Гермиона ждет пару мгновений, а затем мягко старается выскользнуть из-под руки, как уходящая от нежеланного внимания кошка. Рука, обнявшая шею, вся в мелких жилах, не расслабляется – Отпустите. Ну пожалуйста. – пискнула в панике Грейнджер, глаза заблестели. Перепачканная мордочка смотрела умоляюще. – Спокойной ночи. – рука разжалась, и она отползла на пятках, а потом быстро пошла к выходу, кинув через плечо: – И Вам. В конце концов, сон – лучшее лекарство. Даже для такого больного человека, каким был Снейп. В комнате я села на кровать, подсунула под поясницу подушку и стала водить пальцами по покрывалу, вычерчивая линии. Конечно, пергамент и перо помогли бы, чтобы разложить все то, что сейчас бешенным хаотичным роем теснится в моей голове. Когда я обдумывала свои слова ему, то искренне была уверена, что он полностью примет мое предложение. В самом деле, что может быть выгоднее для него, чем предложение наладить человеческую дружбу и вызвать уважение. Но он умудрился все перевернуть так, что ему и дружба моя не нужна, да и мое уважение он не собирался пестовать. «Принадлежите мне» – а что я при этом буду чувствовать, его не волновало совсем. Все мои слова о том, что лишь мое искреннее отношение позволит выстроить с ним ту связь, которую хочет он, его, похоже, не заинтересовали. Ему явно важна только внешняя форма и помогать мне в том, чтобы найти что-то примиряющее нас обоих, он не собирается. Постоянное подчеркивание, что я смогу вести свою отдельную какую-то жизнь тоже озадачивало. Единственный раз, когда он употребил слово «мы» было в контексте скорее внешних оценок: «мы будем прекрасной парой». Так сторонне говорят о ком-то третьем. Я вспомнила еще одну его короткую фразу и внизу живота иррационально всему происходящему стянулся сладкий узел, а мышцы влагалища сжались мгновенной острочувствуемой хваткой. «Вы понесете от меня». То, как спокойно и властно было это сказано, добавляло будоражащей силы в слова. Словом, в моей голове действительно был полный бардак. А если ему не нужна моя дружба, может, мне влюбить его в себя? Мерлин, но я никогда этого не делала. И как это возможно? Не варить же для него амортенцию. Ночью она проснулась от сильного хлопка двери.***
Размышляя о расстановке сил после победы, учитывающей всю совокупность факторов, Волан-де-Морт, по иронии, часто обращался к аналогии маггловского правительства. Его премьер-министром, безусловно, должен был быть Снейп. Холодный, рассудительный, замкнутый, не связанный ни с одной из чистокровных семей, да и с другими тоже, не принадлежавший за все это время ни к одной противостоящей группе внутри Пожирателей. Предельно исполнительный. Не подверженный страстям. Преданный в своем роде: рационально и ответственно. Наконец, его уровень магии мог успокоить любого другого, не заставляя прибегать к усилиям самого Волан-де-Морта. Сбалансировать исключительное положение Снейпа надо было двумя способами: во-первых, назначить его на директорство Хогвартса, передав полномочия Министра магии номинальной фигуре. Это, с одной стороны, удаляло его от распоряжения текущими силами Министерства и лишало возможности сформировать команду приспешников, но самому Темному Лорду давало возможность на полную катушку использовать его интеллектуальный потенциал; с другой стороны, сама разнозадачность функций – управление магической Британией и управление Хогвартсом – настолько не совпадали, что должны были выматывать Снейпа так, что у него точно не должно оставаться сил на осознанные действия во вред Темному Лорду. А, во-вторых, в противовес Снейпу, на официальную должность Тайного мага, не подчиняющегося Министерству вовсе, он бы назначил фанатично преданного ему Крауча. В отличие от статуса Снейпа, должность Барти полностью совпадала с ее реальным функционалом. Но то, что Барти спокойно относился к полукровкам и даже к магглам, являлось залогом того, что Снейп и Барти смогут сработаться, в отличие от тех же Малфоя и Лестрейнджей, относившихся к Снейпу с высокомерным пренебрежением и способных манкировать его указания просто из чувства аристократического пренебрежения простолюдином, и это несмотря на то, что внешне Люциус сохранял приятельские отношения со Снейпом. При этом Люциус оставался главой Попечительского Совета Хогвартса, а это значит, что Снейп от него формально частично зависел, да и Люциус мог получать из Хогвартса сведения, которые могли помочь контролировать Снейпа. Однако и Барти не надо было оставлять без присмотра. Помимо перекрестного контроля Снейпа и Крауча друг за другом, Волан-де-Морт решил, что Люциус, сам по себе бестолковый и бесполезный фанфарон, будет хорош именно в качестве лица, финансирующего действия Крауча. Во-первых, финансирование предполагалось за счет самого Люциуса (как и в случае с Попечительским советом, куда, впрочем, стекались средства еще и других активных жертвователей): это, с одной стороны, полностью исключало расползание информации, что было бы неизбежно при министерском финансировании; с другой стороны, скупость Люциуса была тем предохранителем, который бы неизбежно дал знать о любых несанкционированных действиях Барти, поскольку Малфой трепетно считал каждый свой кнат. При этом договориться Барти и Малфой не смогли бы: Темный Лорд учитывал, что Барти презирал Малфоя за слабохарактерность и допущенное несколько лет назад предательство Волан-де-Морта. А Малфой, в свою очередь, понимая реальный статус обоих и с лютой честолюбивостью желающий занять каждую из их должностей, а лучше – обе сразу, немедленно бы известил Темного Лорда о любых контактах Барти и Снейпа и, тем более, об их совместных действиях или договоренностях. Сейчас Лорд был близок к тому, чтобы пересмотреть план в части Снейпа, поскольку Северус был единственным, кто явился только сейчас – спустя пять (sic!) часов после вызова. Проигнорировав почтительное приветствие, он смотрит выжидающе. Снейп покаянно наклоняет голову и молчит. Молчит до его кивка, сознавая, что провинился. – Хогвартс в упадке, мой Лорд. Я провожу там большую часть времени, и ничего не меняется. Сегодня Гремучая Ива ударила меня по голове, – позволяет себе нотку недовольства Снейп, указывая на расцветший синяк челюсти, – я полагал её сожженной и отвлекся. Веки Темного Лорда смыкаются, он переводит взгляд на его обмотанную тряпками руку. – Да, и это тоже. После я воспользовался зельем сна без сновидений, чтобы утром вернуться к работе. Это меня не извиняет, следовало Вас предупредить. Внезапно выказанная слабость от того, кто за всё время ни разу не пожаловался на своё положение, удивляет Тома. Он остаётся груб, но хотя бы не отправляет в путешествие по Мэнору кишки Снейпа, вывернув их проклятьем помощнее. Может, победа ещё греет его сердце. Может, остальные истаскались приблизительно так же. – Северус, я не люблю ждать. Но я понимаю твои причины. Я не ожидал, однако, от тебя слишком многого сегодня. – насмешливо произносит Волан-де-Морт. – Всего лишь хотел позвать тебя на небольшое торжество прежде, чем ты снова зароешься в свои драгоценные руины. Я наслышан о том, в каком состоянии школа. Учитывая, что ты её директор, именно тебе придется подумать о том, чтобы наладить её работу до осени. – До осени восстановить школу, Повелитель? Из папье-маше? – поинтересовался бесстрастно Снейп. Красный взгляд полыхнул без всякого потворства шутке. – Пойми меня правильно, Северус, я считаю, что ты прилежный слуга. Ты не всесилен, но тебе, по крайней мере, я могу дать свободу действий, зная, что результат будет приемлемым. До осени, Северус. Я знаю, ты справишься. Ты лучше моего представляешь, какой отток волшебной крови в ином случае мы получим. Все ресурсы есть. Снейп склоняет подбородок ещё ниже, демонстрируя и пристальное внимание, и отсутствие сомнений. – Итак, после основного действа только ближний круг. В конце недели, вечером. Как раз успеешь прикинуть, требуется ли тебе что-то, кроме живой силы и средств, и мы вместе поговорим о распределении текущих дел. Если, конечно, ты не будешь спать. Про Грейнджер Лорд даже не вспоминает. Слишком незначительно это было тогда в сравнении с Поттером. – И ещё одно. Северус, поговори с Артуром Уизли. Найди их, достань где бы ни были. Они, верно, полагают своего отпрыска мертвым. Дай им понять, что и этого, и каждого из них перебью, если они не преклонят колени. Мне важна эта семья. За ними последуют другие. – Да, мой Лорд. С большой долей вероятности я знаю, где искать. – И ты сделаешь это без лишнего шума. Большой спешки нет, но и не затягивай с этим. Это всё.***
Франция или Румыния, лениво размышлял Снейп следующим вечером. Франция – слишком близко, слишком опасно. Вероятно, Уизли сбежали к Чарли, подальше от неуравновешенного английского политического климата. Вероятно, кстати, и то, что в Румынии было удобно принимать и укрывать успевших сбежать членов сопротивления, а также сеять оттуда слухи о скором появлении Волдеморта за пределами Великобритании, чтобы привлечь новых соратников. Начинать следовало оттуда, оставалось понять, как. Его спонтанное появление воспримут как атаку, конечно. И, учитывая число чёртовых Уизли (даже при отсутствии Рона и Фреда), было достаточно неприятно думать об этом. Нужно договориться о встрече на берегу. В принципе, Северус примерно понимал, где искать самого Чарли. Драконовод, член Ордена и координатор его заграничных пособников, он был самым удачным выбором для переговоров. Проверить, всё ли есть для оборотного зелья, заказать необходимое и написать несколько писем. Для Чарли он взял серьезный, но сумбурный тон. Письмо должно было убедить Уизли, что их младший сын жив, и что за определенную плату он готов поделиться этой информацией. «Доброжелатель» – вывел Северус, прикасаясь кончиком палочки к пергаменту, чтобы округлить, смягчить почерк. Второе письмо было для коллеги из Дурмстранга. Если ему придётся наводить порядок в Хогвартсе, то первое, что следует сделать, это влить в него свежую, сильную кровь. Снейп полагал, что многие иностранцы-снобы теперь будут готовы отринуть наносную всетерпимость и взяться вместе с ним за обновленный Хогвартс, кубки которого будут наполнены отнюдь не тыквенным соком. Третье – в Министерство, наименее вежливое. В нём Снейп формально уведомлял, что покинет пределы страны через некоторое время. Не более чем жест, чтобы не раздражать чиновников попусту. Вскоре Северус придирчиво проверял ингредиенты, делая пометки в небольшом блокноте простым маггловским карандашом. За последним письмом в службу покупок Косого и застала его Гермиона, протиснувшаяся в дверь кабинета. Рядом со Снейпом, на столе, сидела министерская сова – на её лапке поблескивало кольцо с заветным «ММ», и ладная птица даже садилась так, что выставляла эту лапу вперед. Будто ненавязчиво демонстрировала свой статус. Срочная почта? У Снейпа? Сова встряхнулась, прижимая в тепле свои перья. – Мучает любопытство? – Снейп дописал и тряс теперь пергамент, прежде, чем свернуть. – Хочешь заказать что-то из книг? Вчера прислали новый каталог. – он указал на край стола. – Может, одежду? Я дурно на тебя влияю, коль скоро тебе нравится ходить в одной и той же рубашке с чужого плеча. Грейнджер заскакала мыслями. Согласиться? Значит, капитулировать. Но и продемонстрировать расположенность. Отказаться? Это правильно, но он может обозлиться и все усилия по его приручению пойдут насмарку. Хотя, конечно, ничего особенного она ещё не предпринимала. Словом, надо было соглашаться. – Да, спасибо! Я обычно хожу в маггловских джинсах и майках. Снейп поморщился, как от зубной боли, и мысленно внёс в список правил будущего Хогвартса всякий запрет на маггловскую одежду в школе. Запрет когда-то существовал, он припоминал это по словам матери, но благодаря лучшему из директоров люди вроде Джеймса и худшего из Блэков получили возможность законно выделываться какими-то невероятно отвратительными рваными джинсами, тяжелыми косухами и футболками с названиями маггловских рок-групп не только летом. – Ну, можно ещё худи. – Ясно. – выцедил бывший слизеринский декан. Он, видимо, как и его домовик, тоже претендовал на роль кутюрье. – А каталог я посмотрю и скажу позже, хорошо? – Грейнджер была отлично воспитана и умела проходить мимо неловких ситуаций. Обсуждать со Снейпом женскую одежду было именно такой ситуацией.***
Не прошло и четверти часа с момента явки к ним почтовой совы, как в доме Уизли поднялась буря. Молли бушевала. – Я мать! – кричала она. – Никто не понимает, что значит – потерять ребёнка! Но Фреда, Фреда убили мгновенно. Хоть это утешает меня! А мой Рон, которого я почти год не видела, младший и самый любимый из моих сыновей, сейчас мучим так, как никому из вас и не снилось! Вы что, хотите, чтобы он сошёл с ума, как Лонгботтомы? – эти слова Молли повторяла с тех пор, как Чарли получил письмо от незнакомца. У неё никогда не было любимчиков среди сыновей, скорее, раньше из растущих мальчишек она в моменте ценила больше того, кто меньше ей докучал, но сейчас ей самой казалось, что Рона она любила больше всех, потому что ему угрожала наибольшая опасность. Ее слёзы не прервались ни на минуту и уже к концу второго дня, следовавшего за тем, когда в письме незнакомец предлагал Чарли встречу, каждый из семьи Уизли чувствовал вину за то, что не он находится у Волан-де-Морта, а чуткий, ранимый, такой доверчивый и славный Рон. С каждой минутой она находила все новые сокровища его личностных богатств и оповещала об этом всю семью под захлёбывающиеся рыдания. Ещё не имея ни даты, ни времени встречи с незнакомцем (отправитель обещал сообщить о своём прибытии в Румынию за день), Молли уже ослабла от плача и крика, ее красное от слез лицо стало злым. Ей казалось, что никто в семье ничего не предпринимает для спасения Рона. А к Чарли она вообще испытала приступ ярости, когда он стал рассуждать, не является ли это письмо ловушкой. Их нынешнее жилище, изначально рассчитанное на одного Чарли, в общем, не отличавшегося прихотливостью, было так мало, что приходилось спать на двухъярусных кроватях, и, по большому счету, никому ни от кого некуда было деться. Конечно, я сглупил, думал потом сам Чарли: надо было вызвать отца на улицу, и там это обсудить потихоньку. Но ещё были Джордж и Перси, и даже малышка Джинни – все они имели право высказать своё мнение, и шептаться с ними по углам, избегая матери, было нечестно. В тот вечер Чарли, которому полученное письмо отчаянно не нравилось, сказал за общим ужином: – Гарри мёртв, мы это знаем доподлинно. А о Роне и Гермионе сведений никаких нет. Понятно, что для Волан-де-Морта они вообще ничего не значили, поэтому во время битвы он о них ничего и не сказал. Но вы можете представить, чтобы Гарри убили, а Рона оставили жить? Зачем? Для чего? Это ловушка, абсолютно грубая и неумная. Ее, наверное, Эндрю Гойл придумал. Или кто-то того же типа. – Чарли нехорошо усмехнулся. – Одним словом, идти на эту встречу не надо. – Как ты смеешь так говорить? – даже не закричала, а заорала Молли. – Бросить Рона только потому, что ты опасаешься, что на нас нападут? Да что здесь нам могут сделать? Ты боишься? Тогда пойдем мы с отцом! Если есть хоть один шанс, Рона надо вытаскивать! – Мама.. – начал было Чарли. – Замолчи! – яростно кричала Молли. – Мерлином тебя умоляю, замолчи! Артур, ты готов отказаться от своего сына? – непонятно было какого сына подразумевает Молли – Рона или Чарли, потому что фраза подходила при известном повороте к обеим ситуациям. Артур не хотел уточнять. Он осторожно начал: – Молли, дорогая. Мы все очень, очень страдаем без Рона. И Чарли тоже. И, конечно, если есть хоть малейший шанс, мы им воспользуемся, чтобы спасти Рона. – Артур Уизли, – рука Молли вытянулась, как будто бы была с палочкой и, из-за маленького пространства, в котором они находились, почти уперлась пальцами ему в горло, – обещаешь ли ты мне, что согласишься на любые условия, чтобы спасти Рона? – Но Молли, – замялся Артур – мы же еще не знаем, что нам скажут. Молли издевательски захохотала. – О, как ты наивен! – неужели ты думаешь, что нам не выдвинут условий, чтобы мы получили Рона? – Мама, – вмешался Джордж, – вот об этом Чарли и говорит: что это письмо написано явно не сторонним человеком, а под диктовку Волан-де- Морта. И что нам могут выдвинуть неприемлемые условия. – Дааа? Скажи мне, Джордж Уизли, какие же условия для спасения брата тебе неприемлемы? Ну? Джорж переглянулся с отцом и Чарли. Джинни, все время после битвы ходившая с убитым видом, только сильнее втянула голову в плечи. – Мама права. – Перси говорил тихо и спокойно. – Если нам выдвинут любые условия, на них надо соглашаться. Тем более, что каждый из нас понимает, какие условия будут скорее всего. – Перси произнес то, что в их семье не выговаривалось десятилетиями. – Мы чистокровные. Молли развернулась к Перси. – Слава Мерлину, хоть у одного из семьи есть сердце! И, вновь приняв воинственный вид, заявила: – Если ты, Чарли, опасаешься за свое благополучие, то можешь не ходить на встречу, пойдем мы с отцом. И я не допущу, чтобы меня там не было, потому что я должна сама слышать, что будет говорить этот человек о моем мальчике. Молли уже не верила ни Чарли, ни Артуру полностью. Ей казалось, что они могут обмануть ее и пожертвовать Роном ради спасения других членов семьи. Она не могла этого допустить. Она сейчас воевала за Рона со всей присущей ей самоотдачей. В итоге решили, что непосредственно на встрече будут Артур, Молли и Чарли. А Джордж, Перси и Джинни будут неподалеку, и смогут прийти на помощь, если под видом незнакомца их будет ждать засада. Глубокой ночью, наконец, в маленьком домике Чарли, настала относительная тишина. Молли и Джинни спали вместе на не очень широкой софе, которую когда-то занимал один Чарли. А все мужчины расположились на своих топчанах, стоявших друг напротив друга в два яруса, как в дешевом спальном вагоне. Свист, храп и бормотание сливались в тревожных, загнанных звуках беспокойного несчастья, теснившегося в этом уединенном доме.