На положенном месте

      Юки прибежала к девушке в комнату, сжимая в своих больших ладонях что–то хрупкое.       – Молодая мисс! Что же делать, он умирает.       С этими словами она распахнула дверь и потрясла маленькой, как куриная, головкой птицы, лежавшей в ладонях. Это был Сычик: он тяжело и редко дышал. Отвязанное от лапки письмо аккуратно заткнуто Юки в кармашек её наволочки, и его отдавать эльф не планировала.        – Откуда такой маленький. – запричитала добрая домовиха, укладывая его на кровать. Молодая мисс, потрясенная, стояла рядом.       Он знает, где Уизли. Он на нашей стороне? Или что?       Юки, увидев жадный взгляд, сжала лапкой письмо.       – Юки… Подожди, дай секунду подумать. – взрыв эмоций перекрыл взрыв идей. Снейп в переписке с Уизли? Он тоже их, как меня…? Что? Спасает? Обманывает? Снейп за нас или против? Он сам говорит, что против, но… А вдруг он так говорит, потому что Юки шпионит за ним? За нами? Или в доме прослушивающие чары? Или он Уизли заманивает в ловушку? Я совершенно терялась. Все было за и всё было против. Помочь, хотя бы частично, могло письмо. Но Юки как-то так повернулась боком, чтобы я его особенно даже не разглядывала. Прятала, как могла. Должно быть, она шпионка. Как жаль. Она не виновата, конечно, эльфы существа подневольные.       – Юки, ты можешь принести воды, фарш, и, из лаборатории, если тебе можно это взять, настойку синеголовника и пипетку?       Юки закивала.       – Воду и фарш сейчас принесу! А настойку – не знаю. Если в особом шкафу, то нет.       – Посмотри, пожалуйста, она должна быть перламутрово-голубой.       Заходить без Снейпа в лабораторию я не хотела. Юки исчезла и почти мгновенно появилась снова с едой, водой и пипеткой. И снова исчезла. А я стала поить Сычика из пипетки, капая ему в клюв воду. Он, видимо, изнемог, лапки были поджаты, осоловелые глаза прикрыты тоненькой пленкой век. Клюв мерно открывался, дышал Сычик плохо. Я придерживала его головку рукой, второй капая ему в клюв воду, когда услышала за спиной умильное: «Как же молодая мисс нежно заботится о маленьких созданиях!».       Юки стояла, сложив на груди лапки, в которых была склянка с перламутрово-голубым раствором, и цвела улыбкой. Даже если она была шпионом, сердиться я на неё не могла.       – Да, отлично, спасибо! – я получила склянку в протянутую руку. И тут идея пронзила мой мозг. Отсчитывая капли, я стала говорить:       – Бедная птичка! Как долго, он, наверно, летел! Хорошо, что здесь его хорошо знают.       Юки видела этого воробья впервые.       – Молодая мисс, здесь было столько сов на прошлой неделе, еще до Вашего появления в доме Мастера, но такой маленькой не было. А может, он был, но его оттеснили другие, крупные птицы, и он не поел.       Сычик приоткрыл глаза и посмотрел на Юки так пронзительно, что она усовестилась.       – Мастер говорит, что от сов одно… одни перья, – поправилась Юки, краснея за красноречивого хозяина. – Велит кормить почтовых сов на улице, вот Юки и выносит им на веранду.       Ответ Юки не дал ничего. Кроме растравленной надежды.       – Юки, может быть, в этом письме что–то срочное? – Грейнджер надеялась, что это заставит Юки раскрыть письмо. А потом можно будет узнать что–то ещё.       Юки закивала, закивала, ища взглядом как еще помочь доброй мисс.       – Юки сейчас найдет хозяина, – забормотала она, а потом умолкла. Потому что снова обратила внимание на этот горящий взгляд. Её лапка потянулась к письму и сунула его глубже в карман. Эльфы чувствуют такие вещи – Гарри рассказывал не раз, как Добби водил его за нос весь второй год в школе, руководствуясь прежде всего своими ощущениями. Да и Гермиона помнила свой подвиг с шапочками и то, как с этими шапочками обошлись хогвартские эльфы. Юки выглядела сверхразумной, но хозяина, видимо, боялась.       – Хорошо, что птичка ожила. – дабы заполнить неловкую паузу, ввернула эльф, и прежде, чем услышала ответ, растворилась как дым.       Я вздохнула. Ладно, выхожу пока Сычика, а там придет Снейп. И я поговорю с ним. Стоп! А как говорить? Как с хорошим или как с …? Я не понимала. Должен был быть план! Допустим, он наш… тогда он не будет говорить ни напрямую, ни намеком (в доме уши!), но как-то же он сможет ей дать понять? А если нет? Если он за темные силы? Тогда надо спасать Уизли! Да, а план как-то влюбить в себя Снейпа?       Грейнджер осела. Если это товарищ по борьбе, как это будет подло с её стороны – циничное использование, его безответная страсть… но воспоминания последних дней говорили о том, что, даже если он на светлой стороне, его методы по отношению к ней совсем не товарищеские. Значит, решила Гермиона, в порядке самозащиты можно. А потом она ему все объяснит, если он хороший.       Когда Снейп вернулся домой, птица, окруженная заботой, уже почти оклемалась. Юки выскочила ему навстречу, протянула письмо и доложила, что мисс возится в гостиной с почтовой птицей. Снейп пробежал глазами письмо: все было отлично, Чарли Уизли шел на контакт. А в гостиной его ждал ещё более приятный сюрприз: птицей, с которой возилась Грейнджер, был Сычик. Птица Рональда, которой не было в последний год в Хогвартсе. Это могло значить только одно: весь предшествующий год он жил вместе с остальными Уизли. И сейчас они все перебрались к Чарли. Он подошёл к столу, на котором отдыхал совенок, поздоровался с Грейнджер и, протянув руку, пощекотал перья малыша возле ушка.       – Ну как, тяжело лететь издалека?       Вопрос был риторическим, на ответ Снейп, конечно, не рассчитывал. А вот Грейнджер просияла и посмотрела на него так ласково, словно получила рождественский подарок.       – Профессор, Вы тоже беспокоитесь за Сычика?       Снейп перевел взгляд на сочувствующего малышу малыша.       – Ну разумеется. Вы считаете, Грейнджер, если я отрезаю хвосты ящерицам, то и из чужих сов мечтаю сделать чучела? – он взял крыло Сычика довольно бесцеремонно и растянул его, проверяя рефлекс. Крылышко задрожало и не собиралось кучно.       – Лететь назад не сможет, выходите его пару дней, иначе упадет по дороге. Но смелости ему не занимать, отважная козявка.       Сычик под взглядом несостоявшегося таксидермиста замер и даже не кусался. Во-первых, не было сил. Во-вторых, Снейп держал уверенно. В-третьих, он объелся стараниями сердобольных девиц – эльфийской и человеческой – до грани со рвотой.       Письмо исчезло в сюртуке.       – Как Вы, выбрали свои книжки? – мельком осведомился Снейп. Гермиона все не сводила с него трогательных глаз. Ну конечно. Сова Уизли наделала в её голове переполох.       – Только не задавайте вопросы, ответ на которые очевиден. – предупредил Снейп, разглядывая её. Впервые за время с их встречи у нее было такое умиротворенное, завораживающе нежное лицо.       Значит, он был за них! А как ещё можно было толковать эту фразу, как не предупреждение о том, чтобы она не говорила лишнего? Или наоборот, он ей прямо сообщал, что ничего не скажет, потому что он враг и слуга Темного Лорда? Грейнджер не могла по одному ответу определиться. Но на вопрос о книгах закивала и расплылась в улыбке: ей в голове голову пришли две идеи. Как расположить Снейпа и как выяснить, на чьей он стороне.       Она выскочила из комнаты, кинув «я сейчас вернусь» на ходу и вернулась почти также быстро, как возвращались с исполненным поручением эльфы.       – Вот, я пометила три, – она, действительно, ещё вчера выбрала эти книги. – Но я могу заказать сверх этого каталога?       Снейп кивнул и практически тут же в воздухе повисли перо и чернильница. «Невербальные», завороженно подумала Грейнджер. Это было так естественно, но как же сложно! Приманить из другой комнаты, из-за закрытых дверей. Она на несколько секунд застыла, любуясь покачивающейся чернильницей. Потом спохватилась, улыбнулась Снейпу коротко и застрочила: «Джон Китс. Стихотворения; Филипп Сидни. Сонеты; Уильям Шекспир. Сонеты; Ариэль Лонгботтoм. Битва разведок: закулисная история войн Мерсии с Нортумбрией».       И, сияя, протянула листочки Снейпу.       Северус стоял, ожидая, пока она допишет. Строчащая со скоростью пулемета Грейнджер была столь привычным его глазу зрелищем, что его ум немедленно отчалил в воспоминания. И такая же прядь-пружинка, упавшая из–за уха на лоб, которую хочется подзаколоть хоть чем-нибудь уже, чтобы не мешала ей изливать пергаменту душу. Он рефлекторно перебрал в опущенной руке пальцами воздух. И тут же получил пергамент.       – Хорошо. Ваша одежда у Юки, она подгонит её и приведет в носибельный вид. – Снейп говорил, пробегая по листочку взглядом, потом поднял недоверчивые глаза на Грейнджер.       – Всё?       Быстрый кивок в ответ.       Северус поморщился, оглядывая её внимательнее.       – Вы что–то совсем бледная. Решили голодом себя уморить? Не выкручивайте мне нервы. На персиках и алкоголе Вы долго не протянете. Или у Вас менструация? Вы постоянно в доме, между тем, участок и спуск к берегу никак чарами не ограничены. Оденетесь и идите. Заодно посмотрите, оживится ли этот комок перьев на полетать.       Она расширила глаза. Одной? Погулять?! Сычик не в счет, даже если это связная птица. Он не боится, что она сбежит? Или он хочет, чтобы она сбежала? Она выскочила на улицу в рубашке, с птицей в руках, пока на поросшей по бокам мхом каменной лестнице, ведущей к побережью, не сообразила, что не взяла предназначавшуюся ей одежду. А потом её догнало впечатление про то, как легко им были произнесены слова про менструацию. Как про что-то привычное и обыденное, словно он это произносил трижды в день, многие десятилетия подряд. Никакого смущения! Хотя, тут она себя осекла, он вообще не смущался на её памяти, а уж в последнее время… никогда раньше Гермионе не приходило в голову, что затянутый во все чёрное и застегнутый на все пуговицы профессор способен быть таким раскованным. Она дошла с Сычиком в руках до последней ступени, от которой начинался песок. Вода в канале уже приобрела летний оттенок. Сычик спокойно лежал в руках, лишь вертя головой с просыпающимся интересом. Гермиона присела и опустила его на песок. Сычик выпрямился на лапках, качнулся и осел на хвост. Пробовать летать он даже не собирался. Грейнджер следила за ним сверху. А потом ей пришло в голову, не оставил ли Снейп ей здесь какой-либо знак, раз так внезапно буквально выставил её из дома? Она стала озираться вокруг. Песок, палки, камни, скалы, все могло быть использовано. Грейнджер сощурилась, подняла Сычика и начала исследование клочка побережья. Что он мог написать? Союзники? Вместе? Она вдруг увидела несколько коряг, почти незаметных вначале, она лежали, странно растянутые вдоль кромки моря. Грейнджер торопливо направилась к ним, но море, как будто соревнуясь с ней, вдруг обрушилось на деревяшки. Грейнджер, увидев волну, кинулась вперед, но она опоздала. Вода разметала коряги. А потом поняла, что это же не важно! Раз доверие к ней есть, значит, он свой. И, совершенно довольная, она помчалась наверх, по лестнице, впрыгнула в дом и увидела его в коридоре. Как хорошо! Грейнджер подошла к нему, и, улыбаясь, быстро пожала руку.       Снейп посмотрел на эту руку, ощупывающую его кисть, и ощутил, как она замерзла. Вечерний берег в мае в одной рубашке был дурной идеей. Такой же дурной, как бесноватая улыбка его феи. Северус прекрасно понимал, что творилось с девушкой: она, увидев сову Уизли, придумала себе какие–то тезисы, как в Мэноре. В которые забыла его посвятить, но которые явно свидетельствовали в пользу его порядочности на её внутренних весах. Такая перемена её поведения доставляла своеобразное удовольствие, потому он не прерывал эти телячьи жесты. Но и отцом родным ей не нанимался, по крайней мере пока это не касалось игры в инцест.       – Почему Вы не оделись, Вы ледяная, Грейнджер. – ляжки феи, которые он тронул рукой, были усыпаны мурашками. – Или хотите, чтобы я Вас отогрел? – припугнул он для острастки. – Приведите себя в порядок и не суетитесь.       Рука отпустила. К вечеру Грейнджер пришла сама, опоздав к ужину.       Снейп уже расположился в гостиной на диване и что-то писал, устроив на коленях книгу. Он увидел проскользнувшую к столу Гермиону лишь краем глаза, скорее тень, чем саму девчонку. Юки принесла и молча поставила на столик его кофе, а потом многозначительно вытаращилась сначала на Снейпа, медленно переводя взгляд в сторону столовой.       – Юки вторую чашечку кофе принесет для молодой мисс? – невинно спросил домовик, пытаясь понять настроение мастера.       Северусу в скудное количество его незанятого времени теперь было, чем заняться: он восстанавливал испорченные страницы по памяти, и, надо сказать, находил это занятие медитативным, и сидел с отрешенным, очень собранным лицом, периодически глядя в огонь. Поэтому домовику он просто кивнул. И снова макнул в чернильницу, висящую на уровне руки, край длинного тонкого пера.       Юки поскакала с переговорами к Грейнджер.       – Молодая мисс, не пейте кофе за столом, здесь неудобно и уже довольно тускло, а в гостиной большой камин, там диван, там будет удобно, Юки подаст молодой мисс самое вкусное, что она только захочет.       Сидеть за столом одной более одиноко, чем сидеть одной перед камином на диване, решила Гермиона. Но одиночества не получилось: она даже споткнулась на пороге, увидев Cнейпа. Его Грейнджер почему-то не ждала увидеть, думая, что он в кабинете.       – Можно? – вопрос от неожиданности получился робким, как у третьекурсницы. Но тут в центре комнаты возник домовик с подносом и Юки стала расставлять кофе и вкусности на длинном журнальном столе перед диваном, на котором уже сидел Снейп.       – Ваша чашка кофе, мисс!       Грейнджер все-таки дождалась рассеянного из–за отвлеченного внимания кивка Снейпа и уселась в дальний угол дивана. Спрашивать, что он делает, было не нужно: изувеченные страницы парили воздухе слева от него. Снейп повел носом, до последнего не отрывая взгляда от страницы, и только дописав слово, посмотрел на Грейнджер. Одежда на ней была большеватой, учитывая, в какое тощее создание она превратилась за год скитаний. Но в целом ей очень шло: простые брюки из тонкой шерсти, такой же мягкий свитер с высокой горловиной. Теперь, расчесанная, она выгодно отличалась от дикого зверька, шатавшегося по дому накануне.       – Рубашку принесли? – строго спросил Снейп. Она уставилась на него из-за каймы кружки, а потом до нее дошло, что это шутка, и Грейнджер неуверенно улыбнулась. Рубашку она оставила в комнате и даже не вернула Юки.       – Пока Ваши книги не прибыли с почтой, тем более, сейчас службы доставки Косого с трудом обрабатывают заказы из маггловских магазинов, можете взять художественную литературу в кабинете. Две полки за моим креслом, ближе к низу. И, когда пойдете, принесете заодно мне новые синие чернила. Они в столе. – он кивнул ей на почти опустевшую чернильницу.       – Хорошо, – она снова пискнула, робость её почему-то так и не прошла, подскочила и быстро зашагала в кабинет.       Спокойно, говорю я себе. Что ты нервничаешь? Да, эти страницы, политые раствором, прямо перед глазами, но не надо чувствовать себя виноватой. В конце-концов, он же не чувствует. А у него тоже повод переживать есть. Интересно, какие маггловские книги он читает? Это ведь может о нем что-то сказать? Увидев книги, я поняла, что вряд ли я раскрою что-то о Снейпе: справочники, медицинские и географические, а ещё мануалы по хирургии, добыче полезных ископаемых. А, вот, наконец, то, что может помочь как-то сориентироваться: Тацит, Катулл, Марциал, Апулей. На латыни. «Сравнительные жизнеописания» Плутарха тоже на латыни. И греческих авторов больше нет. Том Шекспира, большой. Китс! И снова то, что относится к профессиональным интересам: Авиценна и «Книга о внутренней сущности различных природных созданий» Хильдгарды фон Биген. Вытаскиваю Шекспира и Китса, уже у дверей вспоминаю, что забыла чернила, возвращаюсь, нахожу – и вот я снова в гостиной. Вообще, план заключался в том, чтобы, читая ему лирику, натолкнуть его на мысль о хороших чувствах, связать их как-то со мной. Кажется, в психологии это называется переносом. А, если повезет, он мне прочитает свои любимые стихи. И это тоже расскажет о нем.       Снова устраиваюсь на диване и открываю Китса:       – А хотите, я почитаю Вам вслух?       Прикованную к книжке, Грейнджер можно было поразглядывать поподробнее.       – Почитайте. – соглашается Снейп и переливает чернила.       Томик Китса. Конечно, не пособие же по анатомии она читать ему собиралась. Хотя из её уст, хорошо поставленным, неписклявым голосом он бы послушал про анатомию, девочка-то взрослая. Северус усмехнулся почти мечтательно – и снова принялся рисовать, пытаясь перенести по памяти схему отделения от панциря плавательных ножек травяного краба.       – Вы только пейте в паузах свой кофе, видите, как расстарался мой домовик.       – Хорошо, – Грейнджер вела себя смирно и послушно глотнула из чашки. – Вы правы, чудесный кофе! Обязательно поблагодарю Юки.       Я перелистываю страницы. «Ода соловью», «Гомеру», «К звезде», «Дуралейная песня», все не то!       – Что же Вы молчите, – спрашивает Снейп. Я делаю вид, что нашла, и начинаю читать наизусть:       – «Будь я красавцем, долетел бы стон       Сквозь ухо перламутровое эхом       До сердца твоего, назло помехам,       И был бы я за пыл вознагражден.       Но я не рыцарь доблестных времен,       И грудь мою не облекать доспехам,       Не пастушок блаженный, нежным смехом       Пастушке говорящий, что влюблен.       И все ж твержу: «Ты сладостна!», я брежу:       «Ты слаще сицилийских роз медовых       В хмельной росе, поящей допьяна!»       Я редкостной росой уста разнежу       И под луной нарву цветов пунцовых –       Мне колдовскую силу даст луна».             Снейп, дослушав до середины, поднял взгляд, чтобы посмотреть на неё. Гермиона сидела, глядя в книгу невидящими глазами, и очень, очень старалась. Красивые, тонкие щиколотки. Он ощутил, как заныло от самых ребер по каждой жиле, спускающейся к паху. Тише. Пусть читает.       – Вы выбираете, Грейнджер? – Северус кивнул на раскрытую явно не с начала книгу. – По какому принципу, расскажите.       Легкий привкус яда в его интимном тоне был пока мимолетным ощущением. Красавцем он не был. Не был и рыцарем, они это прояснили еще в первую ночь.       – Я выбираю любимые стихи, – быстро ответила она, тоном высокомерия от эстетического превосходства заметая следы манипуляции.       – «Когда красавиц любопытство мучит, ничто их в жизни думать не научит»?       Я оторопело подняла глаза на него. Это тоже был Китс. И Снейп сейчас явно развлекался.       – Гермиона, хотите, я открою Вам тайну?       Судя по его тону, тайной это будет только для меня. Но, что делать, независимо киваю. Что такого потрясающего он мне может сказать?       – Вы хорошо читали эти стихи, Грейнджер. Прекрасно читали. Но именно этого стихотворения в книге, которую Вы держите, нет. Так что, как будете читать дальше? По книге или наизусть?       – По книге.       Я не теряюсь, как мне кажется. В сущности, имею же я право прочитать одно-два стихотворения наизусть. Но вот то, что он цитирует Китса и так хорошо помнит, что в этом томе, дает мне возможность задать важный вопрос:       – А что Вы больше всего любите у Китса? Из того, что помните наизусть?       Снейп отвел взгляд и уставился на стоящий молочник так, что стало ясно, что он вытаскивает что–то из памяти, и, судя по усилию, вытаскивает издалека:       – «Чему смеялся я сейчас во сне?       Ни знаменьем небес, ни адской речью       Никто в тиши не отозвался мне…       Тогда спросил я сердце человечье:       Ты, бьющееся, мой вопрос услышь, –       Чему смеялся я? В ответ – ни звука.       Тьма, тьма кругом. И бесконечна мука.       Молчат и бог и ад. И ты молчишь.       Он сбился. Секунду-другую вспоминал продолжение, так и сидя с приоткрытым ртом:       – «Чему смеялся я? Познал ли ночью       Своей короткой жизни благодать?       Но я давно готов ее отдать.       Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.       Сильны любовь и слава смертных дней,       И красота сильна. Но смерть сильней».       Снейп замолчал, последние слова произнеся так напряженно и ожесточенно, что его жесткие и без того губы превратились в узкую нитку.       Меня прошиб озноб. Он читал так, как будто бы это были его собственные слова. Я боялась поднять глаза. Не думала, что, когда невольно обнажается чужая душа, это так неловко. Так постыдно, будто подсматривание. Я быстро перелистала несколько страниц. «Гиперион»! Отлично, его можно читать долго, без пауз.       Я читала, а мысли были вокруг того, что произошло. Когда мы все вместе жили на Гриммо, однажды, на собрании Ордена, из-за закрытых дверей мы особенно отчетливо слышали, что Сириус сцепился со Снейпом. Вообще их схватки происходили постоянно, но именно эта перепалка была такой громкой, что до нас долетали даже отдельные слова. Как стало понятно потом, тогда победил Снейп: возобладала его точка зрения. Снейп раскрыл тогда дверь с выражением брезгливого удовлетворения. И тут же исчез, как исчезал всегда. А Сириус вышел раздраженный, пнул дубовую панель и совсем не ужинал в тот вечер. Когда ушли все, кроме нас с Гарри, он вдруг подмигнул нам и сказал: «А хотите, я вам кое-что расскажу про Снейпа?».       Мы с Гарри кивнули. И он подробнее рассказал эту дикую историю про то, что Снейп с детства был замкнут на маме Гарри, а она его считала убогим, которому надо помочь, и что он-де вообразил себе, будто может претендовать на что-то, и тогда Лили попросила защиты у Джеймса и Сириуса. И что он всегда был таким убогим, что все звали его «Нюнчик».       «Представляешь, Гарри, Нюнчик мечтал бы быть твоим отцом.» – усиливая эффект, завершил Сириус. Гарри тогда передернулся. А мне стало жаль Снейпа. В конце концов, никто не виноват в том, что любит другого. Если только не переходит границы. «Что он делал, что Лили попросила вашей защиты,» – спросила тогда я. Сириус застыл, потом усмехнулся, глядя на меня. «Формально – ничего особенного. Помогал ей на занятиях, книжки пересказывал, которые прочитал. Но ей просто не хотелось, чтобы он был рядом». «Но почему», – я хотела спросить, почему мама Гарри не сказала сама об этом. «Я понимаю маму!» – запальчиво прервал меня Гарри.       И этот разговор тогда погас, Сириус бросил, что нечего портить приятный вечер неприятным Снейпом. А сейчас я вспоминала тот разговор, сравнивая его с тем, что видела. Было видно, что он узнал глубокое чувство, вспахавшее его сердце. И мне остро стало его жаль. Несмотря ни на что.       Снейп же принял свой обычный вид почти мгновенно, сбросил домашние туфли и вытянул одну ногу вдоль дивана, чтобы переменить позу, стараясь не прижимать горячую ступню к девчонке. На вторую согнутую ногу он уложил обратно своё занятие.       Грейнджер прилежно читала, пока не стала клевать носом, а он не ощутил, как ноет у него шея от долгой позы.       – Грейнджер, поэзия, как всякое созидательное занятие – как в процессе сложения, так и изложения, – утомляет.       Он бросил ей подушку из–за своей спины. На этот раз она предназначалась ей под голову, а не под коленки. Коленки торчали расслабленными углами, Гермиона совсем сползла вниз и балансировала свою книгу на животе.       – Спите. – угретая камином и усердным интонированием, она сонно моргала на него. – Спите. – пристально глядя в глаза, повторил Снейп.

***

      Весь следующий день Снейп был дома, но я даже завтракала одна: сразу, как проснулся, он ушел в кабинет и не появился на обед, Юки притащила ему стопку бутербродов и чайник чая.       По моим внутренним ощущениям, вчера всё прошло удивительно хорошо. Что-то неуловимое и одновременно важное, то, что чувствуешь сама, но, если бы вдруг кому-то начала рассказывать, то не вышло бы связанного рассказа. Никакой логики в этом, конечно, не было. Но то мгновение пересекшихся взглядов, и как он слушал, когда я читала, а еще как посмотрел на меня после того, как сам прочитал Китса. Наизусть!       Однако я понимала, что этим ощущениям нельзя доверять полностью, что их надо будет проверить. И то, что вчера Снейп за день ни полусловом не обозначил ничего про Уизли, не заговаривал про них, тоже меня беспокоило. Я на иголках сидела в своей комнате, а потом не выдержала и заглянула в кабинет. Он что-то чертил.       – Вчера был такой хороший вечер, правда? Но мне кажется, что моментами у нас с Вами какое-то непреодолимое непонимание. – Грейнджер поймала в ответ тишину и аккуратно уточнила: – Сычик улетел утром. Я понимаю, что из всех пленных я в самых лучших, невероятных условиях. И я хочу помочь.       Лицо Снейпа не выражало ничего. Вот, кстати, это тоже надо сказать.        – Мне сложно понять по Вашему лицу, какие у Вас мысли или эмоции.        – Этого никто не понимает, Грейнджер.       Ох, как же с ним трудно! Прохожу прямо к его столу и встаю прямо перед ним – так лучше вести разговор. Продолжаю:       – Я понимаю, что человека надо судить по поступкам. Еще раз повторю, что, да, я вижу, что в сложившихся условиях Вы делаете все, чтобы я была в безопасности и комфорте. Я осознаю, что должна сконцентрироваться именно на этом – принять предложенную Вами роль. Вы сами сказали, что цените мою голову и у Вас ко мне физическое влечение, и…       И тут я замолчала. Как вывести его из равновесия?       – И я хочу Вам помогать.       – Вы ведь неглупая девочка, Гермиона. Вы уже мне помогаете. – обронил Снейп. – К тому же, без Вашей помощи я бы так и не решился переписать его с нуля.       – Я сожалею, правда. У меня был план, и я думала о том, что будет потом со мной.       – Гермиона, пора взрослеть. Стараться видеть все стороны своих поступков. Вы же самая разумная не только в вашем трио. Я не помню кого-то еще из тех, кого я учил, с такими же хорошими мозгами. И ещё. Вы из тех умных молодых людей, которые не сходят с дистанции, когда детская первичная одаренность, ну, знаете, условное «стучать по пианино в четыре», покидает их. Вы умеете быть усердной.       Я даже растерялась. Он впервые так меня хвалил. И потому я совсем не знала, как реагировать. И от стеснения пробормотала первое, что пришло в голову:       – Хорошо, я буду.       – Что? – он посмотрел на меня, чуть улыбнувшись.       – Буду усердной.       Я произносила это и сама тут же понимала, как наивно это звучит.       – Это не повредит Вам ни при каком раскладе. Даже если Вы домысливаете. Даже если проиграли. Но, может, Вы, лично Вы, выиграли, этого никто не знает.       В первую секунду хочется спросить, что, неужели даже он не знает. А потом понимаю, что это снова детский вопрос. Он же не может решать за меня, что для меня будет являться выигрышем. Но кое-что другое сейчас самое время спросить!       – Как Вы думаете, а Уизли, они – проиграли?       – Никто не может проиграть, пока находится вне игры.       На большом пергаменте постепенно выстраивалась схематичная башня.       Я смотрю на перевернутый для меня рисунок и все переворачивается в моей голове снова. Значит, все-таки, Снейп – за нас? Но как узнать точнее. Он явно избегает говорить прямо. Но если выйти из дома? О, грандиозная идея!       Как говорила мне бабушка? Путь к сердцу мужчины лежит через желудок?       Ну-с, закрепим результат.       – А что Вы любите есть, профессор?       – Скорее проще перечислить, что я не ем. Я не люблю французскую кухню. Люблю свежий хруст на зубах. Люблю ростбиф. Орехи. Птицу. Сконы с джемом и маслом. Яблочный пирог с кислинкой. Я не люблю ощущение чрезмерной сытости, потому что оно расхолаживает, но иногда не против поесть впрок, если знаю, что в ближайшие дни такого не предвидится. Я почти не пью. Люциус Малфой утверждает, что это потому, что плебей.       – Значит, на днях я надралась как настоящая аристократка. Учту на будущее.       Мы немного помолчали.       – У Вас есть какие-то особенные планы на вечер? Я хотела предложить пикник на берегу. Сегодня тепло и безветренно, должен быть хороший вечер. Я приготовлю что-нибудь интересное, хотите?       «Приготовлю интересное» от ведьмы обычно означало малосъедобное – Снейп знал это по матери.       – Приготовьте, пройдемся. – сказал он вслух.       Я киваю и ухожу. Зову Юки и говорю, что сегодня вечером мы отправляемся на пикник. Юки в восторге и начинает тараторить, что мне надо дать распоряжение о том, что должно быть на пикнике.       – Я умею готовить, Юки, и все сделаю сама.       Юки вытаращила на меня свои глаза.       Я решительно произношу:       – Юки, это не обсуждается. Где кухня, кладовая?       – Все на цокольном этаже, мисс, вот за этой дверью.       И она ткнула пальцем в совершенно невидимую дверь среди деревянных панелей того же цвета, закрывавших стены холла. Спускаемся вместе. Сводчатые потолки, выкрашенные белым, как и стены. Пол из больших плит светлого известняка. Юки пищит, показывая пальцами на двери коридора:       – Это кухня, за ней кладовая, дальше – еще одна, с хозяйственными вещами. А слева прачечная, пара пустых хозяйственных комнат и в торце моя.       Я, между прочим, понимаю, что в одной из этих хозяйственных комнат могла бы жить, не относись ко мне Снейп иначе.       Юки тащит меня к себе, желая продемонстрировать то, какие у нее апартаменты. Комната Юки тоже белая, с высоко расположенным, вытянутым в горизонталь окном напротив двери. Но все остальное настолько цветастое, что рябит в глазах: покрывало и подушки на кровати, коврики на полу и на стене, скатерть на маленьком столике и салфетки на комоде с зеркалом, подушки на паре стульев… Словом, Юки явно любит «красивое». Оставляю ее и ухожу из этого эпицентра цветового взрыва на кухню, по дороге заглянув в кладовку.       Что сказал Снейп про еду? Хрустящая и простая? Будет ему его яблочный пирог с кислинкой и запеченная индейка. На полке, покрытой инеем заклинания, вижу индюшачьи плечики и выбираю их: они вкусные, и есть их можно только руками. А совместное поедание с лицами и руками, перемазанными жиром, способствует уменьшению эмоциональной дистанции, это очевидно. Обмазываю плечики бальзамико и острым перечным соусом и оставляю мариноваться. Пирог с яблоками будет песочным, на тонком тесте с бортиками: припущенные кисло-сладкие яблоки, а все это богатство сверху залью ванильным соусом и запеку. Ну, и салат из сельдерея. А что, он хрустит. Тоже с яблоком. И орехами, раз он их любит. «Вальдорф». Интересно, Снейп ест сельдерей?       Через пару часов у меня все было подготовлено: пирог оставалось залить ванильным кремом и запечь, крылышки ждали гриля или той же духовки.       Я поднялась наверх, открыла дверь в кабинет и сказала Снейпу:       – Во сколько бы Вы хотели, чтобы мы пошли на пикник? Вы точно будете есть то, что я приготовила?       Снейп оторвался от разглядывания на свет фиолки с карминной жидкостью внутри и перевел взгляд на Грейнджер.       – Вы говорите так, что рука сама тянется к безоару, мисс Грейнджер. Конечно, я буду есть то, что Вы приготовили. Сейчас я не голоден, давайте это будет попозже. – отозвался Снейп. – Странно, что Вы умеете готовить. – с уважительным любопытством прибавил Северус. – А что Вы приготовили? – пальцы аккуратно сложили лист, и он вдруг оказался запаян. Простенькая беспалочковая магия, почти развлечение.       – Я не скажу Вам, что приготовила, – я улыбнулась, – пусть это будет сюрпризом. Ну, или проверкой Вашей интуиции. Безоар, конечно, возьмите, и побольше. И нет, профессор, это не бутерброды.       Я закрыла дверь. Кажется, это был наш первый диалог, от которого стало легче на душе. Вообще первый, за все время, пока мы друг друга знали. Права была бабушка, путь к сердцу мужчины определенно пробивается через желудок, раз даже разговоры о еде так действуют. Эх, надо было его еще в школе печеньем подкармливать, глядишь, подобрел бы к миру.       Я спустилась опять на цокольный этаж. Юки пришла в восторг от моего вопроса, есть в доме что-то, во что можно будет упаковать готовую еду:       – Юки найдет корзинку, чтобы как для пикника, – заявила Юки, причём я поняла, что искать она ее будет вне дома, – а что еще?       – Три емкости с крышками, куда я смогу положить салат, индейку и пирог, четыре тарелки, приборы, бокалы, салфетки, соль, перец и хлеб. А еще вино: красное и белое.       – Белое надо охладить! – деловито пискнула Юки.       – Да, конечно. И еще плед. Ты сможешь все это уменьшить, чтобы было удобно нести?       Тоскливая мысль о своей магии, невозможной сейчас, процарапала сердце. А моя сумочка! Как я расширила её пространство, сколько в нее помещалось…       – Юки сделает! – полная энтузиазма, домовиха совсем не заметила моей печали, щелкнула пальцами и пропала.       Я сделала чаю и поднялась с ним наверх, в гостиную. Солнце уже начинало медленный поворот к вечеру. Снейп ещё работал: в доме было тихо, но время от времени долетали какие-то короткие тихие звуки. Как жаль, что мне нечего делать оставшееся время. Решила, что стоит осмотреться в гостиной: ну не может быть, чтобы у читающего человека книги были только в одной комнате. И, конечно, на полке под столешницей кофейного столика я увидела знакомый том «Истории Хогвартса». Я открыла его и вдруг странная мысль пришла мне в голову: что каждый новый этап моей жизни начинается именно с этой книги. Стала ее читать, стараясь это делать по-новому, уйдя от впечатлений, сформировавшихся у одиннадцатилетней девочки. И так увлеклась, потому что это было познавательно и …ново. Над одним из абзацев я задумалась, озадаченная внезапной вспышкой догадки.       Взгляд случайно упал на часы. Уже пора, иначе берег остынет и станет холодно. Через двадцать минут все готово, я оставляю Юки упаковать корзину и прошу ее поднять в холл, а сама поднимаюсь к себе. Одеваюсь. Теперь снова по лестнице вниз, корзинка уже стоит на столике, беру ее, иду к кабинету, распахиваю дверь и произношу:       – Вы готовы? Обувь мне немного большая.       – Доковыляете. Далеко идти уже поздновато. Я думаю, я это возьму. – Снейп берет мантию, набрасывает наспех и забирает увесистую корзинку.       Вечер не то, чтобы очень теплый, но ветер не бьет, иногда долетает влага моря, в целом скорее сухо. Еще сумерки, но Северус все равно зажигает люмос. Пока они спускаются от балюстрады по узкой каменной тропке, опускает палочку позади себя и неторопливо ступает, чтобы максимум, куда девушке можно было падать – до следующей ступени, на него. Наконец, ноги приятно увязают в песке.       – Отсюда в любую сторону. Мне нравится небольшой выкушенный кусок берега по правую руку, а налево я почти не хожу, течение наносит там больше водорослей. – негромко говорит Снейп, – К тому же, там более ветрено. Но мы можем пойти и туда. – мужчина пожимает плечами и предлагает Гермионе локоть, потому что она набрала песка в свои мягкие плоские ботинки. Идут медленно, Снейп покачивает корзинку в опущенной руке.       Давно у него не было таких вечеров. Вообще не было, в сущности. Они заходят за выступ берега по самой кромке воды. Скрываются даже приглушенно-горящие окна дома. Снейп просто опускается на песок и нагребает небольшую его горку, после чего втыкает в неё рукоять светящей ярко палочки.       – Так что сегодня на ужин? Я проголодался.       Хруст прибрежного песка под ботинком выдергивает из ближайшей памяти такой же звук недельной давности. Я на секунду замираю, не веря, что то, что происходит сейчас, и то, что происходило неделю назад, – практически одновременная реальность, между которой нет пары десятков лет.       Неделю назад я умоляла Снейпа убить меня, а сейчас, добровольно и, надо сказать, не без надежды на лучшее, приготовив ему поесть, иду на пикник. Неделю назад я пыталась вырвать своих друзей из плена, а пару дней назад ночью ублажала ртом Пожирателя смерти. Я украдкой подняла взгляд и вцепилась в руку крепче. В голове я строила планы соединения с оставшимися уцелевшими членами Ордена и возрождением Сопротивления. Я сконцентрировалась на том, чтобы выстроить доверительные отношения со Снейпом: он сказал, что это единственный выход. Но и ещё одно – он один из немногих, кто не только ещё не попался, но ещё смог вытащить из-под, фигурально выражаясь, носа Темного Лорда меня саму.       Линии моего настоящего и моей жизни неделю назад будто наспех связаны друг с другом узлом. В этой точке моя жизнь разделилась на две разных. И мне надо серьезно обдумать причину этого разделения. Почему я так приняла слова Снейпа о единственном теперь для меня варианте существования? Связано ли это со смертью Гарри, которого семнадцать лет называли единственной надеждой на борьбу с Волан-де-Мортом? Или с тем, что я не могла внутри себя не признавать, что то, каким образом Дамблдор вел борьбу, скорее напоминало прихотливую игру для будоражения его собственной крови, чем реальную стратегию военных действий? Я снова вспомнила свое раздражение из-за его игр с Омутом памяти; намеренную запутанность многих действий; странную узость круга, объединяющего членов Ордена, при том, что за семнадцать лет, с учетом количества семей, пострадавших в первой магической войне, это могло стать гораздо более масштабной организацией, чем имеющийся состав, более напоминавший элитарный клуб; скрытность там, где она не нужна; специфичное завещание и еще многое, многое другое.       Пространные оговорки Снейпа отчего-то заставляли верить в его оценку будущего. Может быть потому, что вытащил меня? Может быть потому, что Снейп был на обеих сторонах и реально оценивал силы? Я вздохнула, понимая, что пока не добираюсь до сути ответа, только кружусь где-то рядом.       – Вынимайте все из корзины, – говорю я ему. – Только не раскрывайте емкости, пожалуйста. Мне интересно, сможет ли Ваша интуиция сработать при минимальном количестве информации. Так что вот Вам вопрос – что на ужин?       Он достает вещи, увеличивая их до прежних размеров, я расстилаю плед и расставляю все то, что мы с Юки собрали для пикника. Снейп замирает на мгновение, потом отвечает:       – Все-таки, Гермиона, я не Флоренц. Интуиция – это анализ мельчайших фактов, которые сознание не ухватывает в силу их микроскопичности. А тут у меня из фактов только три коробки и наш разговор. Разумно предположить, что Вы выбрали что-то из того, что я называл. Но конкретно я не назову, конечно.       – То есть Вы не допускаете идею, что все три емкостями заполнены тонкими изысками французской кухни?       – Ну, – тянет он, – я не предполагаю, что коварство Ваше столь велико. И тянется к бутылкам, откупоривая для нас вино.       Я открываю крышки, давая ему возможность убедиться, что он был прав, Снейп наклоняется, с удовольствием разглядывает еду, тянет её запахи своим крючковатым носом и с интересом выбирает себе на тарелку первый кусок индейки. Песок, попавший в ботинки, уже успел растереть мне ноги, поэтому я сбрасываю их и усаживаюсь на плед, вслед за Снейпом беру бокал. Мы поднимаем их в приветственном жесте, не прикасаясь ими друг к другу. Он с интересом смотрит на меня, но его интерес какой-то чересчур пристальный.       – Хогвартс будет возрожден, так ведь?       – Конечно.       – А факультеты? Есть у него планы относительно факультетов?       – Прямого обсуждения этого вопроса не было, но, полагаю, как было не будет.       – Оставить только Слизерин?       – Оставить школу неразделенной.       – Я спрашиваю потому, что сегодня начала заново читать «Историю Хогвартса», и обратила внимание на то, что волшебники-основатели сам факт существования школы связывали с условием баланса. Мне пришло в голову, что четыре факультета – это не просто дань памяти основателям, а непременное условие существования Хогвартса. Ну, как если бы связать каждый факультет не только с именем основателя, но и с главными основами мироздания. Мне кажется, что это имеет смысл еще и потому, что план Хогвартса составляли сами основатели и выбор ими места расположений общежитий факультетов не может быть случаен. Гриффиндор – это огонь, Слизерин – вода, Пуффендуй – земля, а Когтевран – воздух. Я, правда, не могу объяснить прямую связь общежитий по топономике Хогвартса. Может быть, стоит посмотреть план Хогвартса в разных проекциях, в том числе – найти точку пересечения между этими исходными. Это тоже что-то может дать. Но это уже детали. В целом же моя идея такова: если все четыре стихии разделены и при этом взаимодействуют, они поддерживают жизнь Хогвартса. А вот если этого разделения нет, если все смешано, то это может принести только один результат – хаос. И тогда Хогвартс не сможет существовать, сколько бы усилий к этому не прикладывалось. То есть условие разделения и взаимодействия заложено основателями в формулу существования Хогвартса.       Снейп отхлебнул вино.       – Идея интересная. Скажите, после того, как Вы узнали о магии, о Хогвартсе, Вы никогда не видели себя на другом факультете? – начал бывший декан другого факультета. – Когда ваш тройственный союз начал взрослеть, вы попадали в ситуации, из которых можно было выбраться при помощи решительности – а не смелости – и хитрости. И ума. Он с видимым с удовольствием откусил от индейки, прокалывая зубами твердую корочку и ощущая под ней концентрированный, ещё не остывший сок. Он не ожидал. Всё же маггловское происхождение давало огромную фору в отношении бытовых навыков. Полезных навыков для женщины. Вино с тихим плеском прибавилось в бокале девушки.       Гермиона кивнула в знак благодарности и улыбнулась своим воспоминаниям:       – Когда нам домой пришло письмо из Хогвартса, я сразу же потянула родителей в Косой переулок, за книгами. Купила все-все, что было по списку, и еще спросила у продавца, что он может рекомендовать. Так что в итоге вторая стопка книг получилась не меньше первой. В обязательных была «История Хогвартса», в другой – «Биографии выдающихся волшебников». Их я стала читать в первую очередь, параллельно. Представляя себя учащейся на каждом факультете, на месте каждого волшебника. Вообще-то первым фаворитом был Когтевран, но меня остановило то, что это факультет чистого разума. А ум, свободный от моральных оценок, мне кажется очень опасным орудием, одновременно лишенным собственной воли. Пуффендуй я вообще не рассматривала. Душевная чуткость без аналитического стержня порождает полную близорукость, потому что эмоциональность не способна видеть вдаль и не способна к широкому охвату, это всегда точечный и очень пристальный взгляд. Стало быть, оставались еще два факультета. Ледяная рассудочность Слизерина отталкивала тем, что все темные волшебники вышли из него. Оставался Гриффиндор, ценящий благородство. Если говорить об идеальном варианте, я бы взяла понемногу от каждого факультета и создала пятый, мне кажется, он был бы лучшим. – Гермиона поставила бокал, потерла виски. – Знаете, вроде бы в противовес тому, что я только что говорила о необходимости разделения факультетов, мне кажется, что на каком-то этапе они должны сливаться. Но как – я пока не знаю.       Снейп опустил голую кость на тарелку, вытер руку о тряпичную салфетку и расстегнул на себе мантию, отпуская её поверх колючего пледа на её голые ступни с поджавшимися от прохлады пальцами.       – Смотрите. Две дихотомии. Первая: непоколебимость, сжигающая дотла, и мнимая уступчивость, готова утопить при первом же случае. Честь и подлость. Ну и привязанность Пуффендуя против свободы Когтеврана. Но закройте глаза и представьте сейчас школьный герб. – негромко инструктирует Снейп, глядя на то, как хмурится с закрытыми глазами Гермиона. Хочется указательным и мизинцем развести эту морщинку в стороны. А, собственно, почему нет? Он подвигается ближе и касается переносицы. Грейнджер вздрагивает.       – Теперь идите от Гриффиндора по часовой стрелке. Что действительно интересно, каждая из очевидных пар противостоит не только друг другу. От Слизерина, правильно по формальной геральдике находящегося на одной стороне с Когтевраном, опускайтесь к нему. Разве властолюбцы могут быть свободны от чувств? Свободен ли от чувств Тёмный Лорд, например? Когтевран свободен. Их творческое начало не жестоко, а по-настоящему бессердечно, и потому они входят в противоречие с надежностью, любовью к тылу, созиданию не ради созидания Пуффендуя. И, наконец, Пуффендуй и Гриффиндор завершают ход по циферблату. Много ли раздавленных гриффиндорцев смогли остановиться в своем упорстве навести справедливость? Даже ценой собственной семьи? Взять Поттеров. Лонгботтомов. Или тебя.       Последнее заставляет Гермиону плотнее сжать глаза. Он обводит дугу брови, ухо, оглаживает тыльной стороной руки мягкую щеку. Грейнджер не двигается, но напряжения ужаса в ней нет. Первый шок прошел. Стадия торга не наступила – Гермиона доигралась с хроноворотами и теперь тоже шла вспять, к отрицанию ситуации, придумав себе невесть что про Уизли и про него. Тем лучше для неё сейчас. Побыть её рыцарем сегодня было заманчиво.       – Поэтому, как ни странно, факультеты «женятся» не по правилам геральдики – левая и правая стороны, а перекрестно. Где находится гостиная Пуффендуя? Правильно, в подземельях, только ближе к кухне. Среди Пожирателей полно чистокровных пуффендуйцев. А среди Мракоборцев было много когтевранцев. А ты, ты неплохо справляешься с исправлением гриффиндорских изъянов. В тебе только пока нет привычки не подвергать сомнению семейные правила.       Тяжелая ладонь вдруг нырнула под каскад волос и прихватила затылок тревожно дышащей девушки.       – Со временем это придет.       Пальцы на затылке наклонили Гермиону вперед, заставляя её опереться на несгибаемые, упрямые руки.       – Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Увидеть, как ты ложишься на мантию грудью и приспускаешь с себя брюки, чтобы показать мне твою послушную спину, твои ягодицы.       Он смотрит на пересохшие от быстрого дыхания губы, а потом долго прикладывается к этому аккуратному по-девичьи бантику, чтобы распробовать в ней влагу слюны.       – Ложись. – говорит он в губы, берет руками за застывшие запястья и сдвигает их ближе к себе, расшатывает эту гордую точку опоры. – Ты ведь не боишься меня теперь. Никогда не боялась.       Северус утверждает это отчётливыми поцелуями в скулу, под ухом, по кромке волос, медленно шалея от её запаха. Этот запах нужно разливать по колбам и продавать как наркотик, как зелье много опаснее амортенции. Как что-то, способное удержать от жестокости. Снейп хочет много большего, хочет увидеть, как она кричит, но разве не должен он поступить правильно, разве должен свести всё к судорожным попыткам пленницы предложить что-то взамен требуемого насильником?       – Всё будет хорошо. – обещает он едва слышно, ловко расстегивая пояс её брюк. Грейнджер всхлипывает, прячет лицо ему куда-то в шею. Горячая ладонь проходится по животу, ныряет под ткань вдоль срединного шва, чтобы найти в его середине мускусную, сладкую – он хорошо это помнит – плоть, чтобы сжать её, утвердить этим пожатием право взять. Запястье тянет Гермиону вверх, приподняться. Вторая рука стаскивает с ягодиц мягкую брючную ткань, и брюки десятком складок обнимают ей коленки. Белье он ей не покупал, и, Снейп ручался, это будет приятно – покупать ей бельё.       – Вот так. – спокойный голос щедро хвалит, а ладонь вторит ему, расслабленно лаская. Там у неё так мягко. Он ласкает её, и девушка постепенно течет ему на пальцы. Рот приоткрыт, он шеей ощущает эти её бесшумные глотки воздуха. Это ничего. Снейп быстро расправляет брошенную мантию, путающуюся в коленях. Расстегивает ремень, сдёргивает вниз собственные брюки и белье, подтаскивает Гермиону к себе и бедром расталкивает её послушные коленки пошире. Одним гладким движением подпирает, чтобы войти, ловит готовую соскочить и бросить его девчонку за плечи, придавливает ладонями к мантии и чуть поводит бедрами, медленно растягивая преграду. Тело в руках напрягается стрункой и уступает, и Северус чувствует, как нутро становится существенно более мокрым, мажется жертвенной кровью. Мокрым и ещё более горячим. Стискивает его, стараясь не пустить глубже.       – Всё, всё.. Потерпи, моя целочка. – руки больше не давят, он поднимает её под грудь и живот, прислоняя спину Гермионы к своей груди, из которой перкуссией чечетки стучит пульс. – Ты молодец. – уговаривает он крепко упёршуюся ладонями в его бедра девушку. – Я не сделаю больше так больно, просто побудь со мной ещё немного. – он едва толкается, а всё тело сотрясается изнутри, орёт, требует своего удовольствия, хлеща по благоразумию похотью. Ладонь с груди Гермионы, закрытой свитером, перебирается вниз, к горячему и мокрому, придирчиво оглаживает раздвинутые пульсирующим членом губки. А потом Северус просто невесомо поглаживает ее, пока едва заметными фрикциями урывает свою маленькую дозу невозможного, тягучего кайфа, уткнувшись ей в затылок лицом. И достаточно быстро кончает, сделав буквально в финале пару несдержанных, глубоких толчков в начавшее расслабляться тело. Хриплый долгий блаженный вздох, её всхнык, снова пальчики вцепляются в его бедра, когда он инстинктивно вжимается в неё.       Северус отодвигается, позволяя ей сняться с члена, но далеко не отпускает, сажая поверх, на бедра. Попой она стирает с промоченных каплями бедер смазку, сперму и кровь.       – Не так страшно? – произносит севшим голосом, в голове всё ещё сильный пульс, мысли, что ей сказать ещё, не приходят. Потом он находит салфетку, углом которой вытирал жир с губ и пальцев, и чистой стороной промакивает её, ссаживая с бедер. Встает на ноги: собирая брюки и застегивая, раскоординировано балансирует на песке. Оглядывает сидящую Гермиону внимательно.       – Идём домой, иначе ветром прохватит. – негромко говорит Снейп. Собирает её вместе с мантией в кучу из ткани, рук, ног. После витка аппарации они оказываются в его спальне, и он опускает Грейнджер с рук. Наклоняется сам, распутывает мантию, снимает с неё свитер, болтающиеся на голенях девушки брюки, вынимая из этого всего Гермиону. И застывает, разглядывая её розовое лицо. Грейнджер не знает, куда спрятать глаза. Северус убирает с её лба сбившиеся волосы и отмечает едва заметными укусами подбородок. Он хочет продолжать, но вид у неё такой растерянный и жалкий. А ещё она ощутимо дрожит, и Северус предпочитает посчитать, что от холода.       – В душ. – коротко командует Снейп, подталкивая её под попу, на которой ещё видны старые синячки от ремня и которая перепачкана после пляжа. Он всё ещё не сыт, так, догладывает слабую подачку. Снимает с себя одежду и идёт следом в душевую, потому что не хочет оставлять её.