***
На улице внезапно никого, крайне тихо, не считая шуршания листвы и кваканья далеких лягушек в декоративном озере Малфоев. Снейп, порыскав взглядом в поисках кого-то, кто стал бы оценивать его действия, убеждается, что в огромном дворе ни души, а после перехватывает Гермиону поперек колен, забрасывает на руки. – Возьми меня за шею. Она послушно перебрасывает вялые, как у бибабо руки ему на шею. У нее абсолютно безучастное лицо и, если бы она сейчас не выполнила то, что он ей сказал, то по выражению ее мордашки можно было бы посчитать, что она перестала понимать человеческую речь. Они не торопятся. Мягкий подбородок давит в плечо приятной тяжестью. Наверное, самое тяжелое в ней и есть голова, усмехается про себя Снейп. Попавший под горячую руку егерь всё ещё лежит кулем под деревом. Только теперь он там без товарищей. Жив ли, мертв – безразлично. Если ты не можешь позаботиться о себе сам, о тебе не стоит переживать – элементарная неписаная истина их круга. В доме Северус ссаживает её на свою постель и садится на корточки перед ней, стягивает туфли, пристально разглядывает бледное лицо. – Не переживай так. Тебе надо поспать. Ты дома. – ладони, сжимающие лодыжки, гораздо более ласковы, чем чеканящий, влезающий в голову тон. Её взгляд опущен вниз. Лицо у Гермионы изменилось. Ушла безучастность и теперь оно такое усталое, что Снейп пару секунд подумывает отрубить её заклинанием часов на восемь. Из чистой вредности он приподнимает ей подбородок и ощущение удивительной силы этой девочки, не имеющее под собой логического основания, посещает Северуса, когда она поднимает взгляд на него. На деле встреча с Темным Лордом состоялась бескровно, только вот Грейнджер отказывается понимать, насколько. Вся зажата, просто деревянная. Ничего, переживет, выпрямится, как её нежная палочка из лозы. Северус забегает пальцами за спину Гермионе, не останавливаясь с перечислением в голове слов благодарности Томасу за приветливый приём. От его дернувшихся вслед за головой черных прядей сильно пахнет дымом и – неизменно – травами. Будто жгут листву, высохшую после неизобильного снега, но вместе с листьями в огонь угождают и молодые, несмелые весенние побеги. Снимает с неё измятое платье: высвобождает руки из рукавов, избегая взгляда на остренькие, как у молодой сучки, грудки. Негоже мальчикам в его возрасте долго играть в куклы. Игра невольно провоцирует думать, что происходящее в Мэноре бесповоротно ненормально, заставляет вспомнить о других куклах, беречь которые он сознательно отказался, потому что не испытывал к ним этой раздражающей и щемящей привязанности. Северус выпрямляется. – Ложись, отдыхай. – горячие губы касаются макушки. – Я сейчас вернусь. – голос добавляет уже из коридора. Снейп бесшумно сглатывает. Сглатывает жуткую смесь пронизавшего на секунду покаяния за причиненную боль и похоти. Через несколько минут он выпаивает ей что-то, пахнущее мелиссой. И еще немного сидит рядом, прежде чем раздеться и опуститься в кровать.***
Проснулась. Я никогда не думала, что это так страшно, когда рядом в полной темноте слышишь спокойное дыхание своего насильника. Очень тихое ровное дыхание. Лежала и понимала, что не усну снова, несмотря на то, что он напоил меня какой-то своей гадостью: на репите мозг прокручивал произошедшее. Со стоп-кадрами. Что делать? Да, холодный перебор вариантов возможного вроде бы приводил к выводу, что это был единственный выбор, чтобы мы оба остались живы, чтобы меня не изнасиловали сразу несколько человек и так далее, и так далее. Но мозг вопил, что за все это заплатила только я, что это было мое унижение, позор и боль. Что он прекрасно оттрахал меня публично, как делал это многократно с другими, что он получил удовольствие и что он сейчас совершенно спокойно спит. Прекрасный вечер, для него – определенно прекрасный вечер. Слезы подступили к глазам. И я ничего не могу сделать. Ничего. Что я еще должна буду перетерпеть, чтобы просто жить? Какую цену я должна буду платить дальше? Мозг работал. И выдал мне то, что я хотела загнать поглубже. За последние дни я сама придумала себе Снейпа, захотела убедить себя в том, что он «хороший», даже придумала слащавую историю про его чувства. Идиотка. Я даже застонала вслух, какая я идиотка. Он – холодный предатель. Мразь. Абсолютная, эталонная мразь. И моя судьба в его руках. Я ему нужна для конкретных целей, причем надо понимать, что эти цели он мне не раскроет. «Мы с мисс Грейнджер готовим оборотное зелье!». Мерлин, как так произошло, что за эти дни я стала чем-то ужасным? Я помогаю Снейпу, а, значит, Темному Лорду. С каким хладнокровием он сказал про отрезанную голову Рона. О чем я думала, когда считала, что он на нашей стороне?! Пособница, пособница! Хуже того: пособница, расплачивающаяся за свою отвратительную жизнь своим телом. Прилюдно. Что же будет дальше, Гермиона? Сбежать я не могу: именно поэтому он так спокойно и отпускал меня гулять. Очевидно, что я в заповедной магической части Британии: из окна видно побережье вдаль, оно совершенно пустынно. Верный признак территории магии без магглов. Так же, как было в Хогвартсе. Значит, все, что я могу сейчас без палочки, без какой-либо информации и даже без денег и маггловских документов, это выжидать. Или намерено делать максимально противоположное тому, что нужно ему? Не демонстративно, конечно. Я задумываюсь. Второй вариант дастся мне легче, но чего я добьюсь? Только его злости. А ведь он собирается схватить Уизли! Может, мне удастся ему помешать? Решено, я затаюсь и постараюсь помешать ему. И надо, надо искать его болевые точки! Сильнейшее желание причинить ему боль застилало даже мое изматывающее отчаянье. Не физическую: хотелось, чтобы его нутро выворачивало наизнанку, как сейчас мое. Чтобы единственным желанием было выть и биться головой о стену. Но как? Я до скручивания жил в сгибах рук и ног изнемогала от того, что это было для меня невоплотимо. По крайней мере, сейчас. Сквозь сомкнутые веки я ощущаю, как рассветный луч, прорезавшийся сквозь щель в плотных шторах, бьет в лицо: за окнами безразличное к происходящему солнце. За долгое время. Снейп просыпается в привычное время. Грейнджер лежит, полуприкрытая одеялом. Красные пятна, расцветшие на талии от его пальцев: так сильно он сжимал ее вчера. Бедра скрыты, а жаль, он посмотрел бы и на это. Внимательные глаза поднимаются выше, к лицу. Она не спит, это видно по напрягшемуся телу: птичка, готовая в любую секунду вспорхнуть, если будет обнаружена. – Просыпайся. – мирно начинает Снейп. – Надо тебя покормить. Грейнджер встаёт достаточно быстро, но так, чтобы, перехватывая плед, прикрыться им как мантией, и тихо произносит: – Мне очень нужно в туалет. Он уже встал и сейчас абсолютно голый, без тени смущения, на ее глазах накидывает на себя халат. Подвигается, пропускает в ванную. В развязанном халате видно палочку, торчащую из кармана. Грейнджер невольно вспоминает его же язвительные комментарии, что палочка — не пачка жвачки, чтобы держать её в кармане джинс. Очевидно, на своей территории Снейп чувствует себя расслабленно достаточно, чтобы игнорировать собственное правило. Как только Гермиона скользнула в ванную комнату и устроилась на чистом до стерильности унитазе, Снейп отсчитал ровно пять секунд и зашел следом. И уставился на неё, как смотрят на гадящего впервые в лоток котенка. Характерный звук писающей девочки перестал только на секунду — она слишком долго терпела, боясь встать и разбудить его ночью. Бледное веко дернулось, зельевар плотнее запахнул халат. Ничего не говоря, он наблюдал и слушал, как ужаливший змей, выжидающий теперь, когда яд подействует. Грейнджер дописала. Это стало понятно по звуку, точнее, по его исчезновению. Она продолжала сидеть на унитазе. Пара секунд полного молчания. И вдруг раздался режущий своей громкостью крик, длинный и надсадный, как сирена. Грейнджер орала, зажмурившись, видимо, для дополнительной силы голоса. Это было нескончаемое, протяжное «аааа», бившее по нервам. — Почему ты кричишь? Северус в голове перебирал причины. Он ничего не сделал ей сейчас. Значит, выходили эмоции. Ему такой выход никогда не был доступен, и, чем дольше Грейнджер кричала, тем выше ползли его брови. Когда воздух у Гермионы кончился, лицо Снейпа не изменилось. – Это было впечатляюще. Что ты хочешь мне этим сказать? – Что меня ждёт?! – так и не двигаясь с унитаза, Грейнджер натянулась всеми жилами вперед и кричала ему в лицо не вопрос, а обвинение. – Тише. – Снейп подходит к ней и поднимает вертикально за запястья. Её покрывало падает к ногам, следом он сбрасывает рука за рукой халат. – Пойдем, я ничего не сделаю. – говорит он, утаскивая за собой пинающуюся Гермиону, и заводит в душ. – Твои воспоминания, – задыхающимся шумным выдохом в ухо шепчет ей Снейп, — совсем скоро стихнут, ничто не будет отвлекать тебя от новой жизни здесь, со мной. Ладонь пожимает её лобочек, чуть раздвигает ей ноги, чтобы подставить воде. Под водой она отфыркивается, мотает головой, но постепенно перестает извиваться. Он держит, пока она вовсе не затихает. – Я всего лишь хочу подлечить, я не буду делать этого. Не дергайся. – предупреждает Северус, прежде чем отпустить. Берет из шкафчика у раковины небольшую бутылочку, которая нужна здесь, чтобы убирать порезы от бритвы. Гермиона стоит, сжавши себя руками за плечи. – Садись на плед. – просит Снейп. – Ноги шире. Грейнджер поднимает упрямый взгляд и переступает ногами так, что они смыкаются. – Не вынуждай меня. Сядь как сказано. – тем же тоном повторяет Северус. Гермиона садится, и, избегая смотреть на него, с усилием разводит ноги. – Ничего страшного. Вот так, потерпи. – он растягивает половые губы в стороны, и от прикосновения пальцев у нее на его глазах всё там сокращается, вся эта розовая, блестящая плоть – так, что дырочка влагалища на секунду исчезает. К его чести, обмерев, он остается внешне безучастен. Грейнджер поводит бедрами, когда по устьицу внутрь вливается прохладный раствор. Ощущение растертой ссадины в нежном месте притупляется. Снейп, не торопясь, как только что проделывал с моим телом эти манипуляции, поднимает меня за руки и кладет руку мне на плечо, пропуская вперед, перед собой. Надеваю платье, оно ужасно мятое. Не говоря ни слова, только направляя своей рукой, подводит меня к лестнице. Мы спускаемся и заходим в столовую. Юки уже все расставила на столе. Снейп быстро принимается за завтрак: режет на куски кукурузные вафли с авокадо, домашним кремом и малосольной форелью, и отправляет в рот. Мне еда отвратительна, но под его понуждающим взглядом я жую. – Я хочу дистиллировать кое-что. Помоги мне в лаборатории после завтрака. – Чтобы загнать Уизли в ловушку? Я смотрю на него с яростью и тут же понимаю, что мой план затаиться и не перечить полетел к чертям. Ну, а как мне еще на это реагировать? – Нет, ищите себе для этого других помощников. – Нет никакой ловушки. – он смотрит в ответ, потом опускает взгляд в стоящую перед ним чашку с чаем. – Всего лишь безыскусная сделка. Они уже согласились на неё этим письмом, остальное – церемониальные танцы вокруг условий сделки. – А на что же тогда согласилась я, исходя из Вашей логики, профессор? Вам не приходило в голову, что они просто хотят узнать, может ли Сопротивление спасти Рона? – Нет никакого «Сопротивления». – Снейп держался прямо, даже когда горбился, сочетая одновременно ригидность и вкрадчивую гибкость. Как боксер перед ударом. – Я не знаю, на что ты соглашалась, а на что не соглашалась. Это не имеет никакого значения уже. – Ну да, – я встаю, с грохотом отодвигая стул, и иду к выходу, чтобы направиться в лабораторию. – Вам же безразлично, что я хочу. Ответ мне не нужен. Да Снейп, скорее всего и не собирается его давать. Идти, безусловно, надо. Он и без моей помощи сделает любое зелье, но, работая рядом с ним, я хотя бы смогу, может быть, что-то узнать. – Любите Вы, Грейнджер, красивый жест. – раздается ей в спину следом за быстрым перебором его шагов. Но он её не трогает. – Не злись на меня. То, что случилось, если принять за константу, что это должно было произойти, случилось наилучшим образом. Даже если пришлось подыграть Вам на Ваших лучших чувствах. Они стремительно заворачивают в кабинет, почти влетают – он за ней – в лабораторию. – Вы всё сделали так, как сами хотели. Это был разумный сценарий, подсказанный Вам... женской природой? Я не знаю, но я согласился с ним. Грейнджер, угнездившаяся на высоком стуле в ожидании его то ли извинений, то ли оправданий, раскрыла рот. На бедную девочку было жаль смотреть: она хватала воздух. – Я ни в коем случае не вменяю Вам притворство или попытку поспекулировать на моей жалости, Вы сделали это бессознательно. Возможно, даже искренне – я сознаю, что Вы хрупкая девочка, и что за последнюю неделю Вас знатно потрясло. Я не хотел потрясти Вас ещё больше. Давайте остановимся на этом сейчас. Нужно работать. Он цинично говорил мне, что сделал со мной то, что я сама хотела. И призывал признать это. В голове у этой твари, вероятно, устойчивая конструкция, что все женщины шлюхи, только не все умеют это скрывать. Я стискиваю зубы от ненависти к нему так, что челюсти становится больно. Родители всегда говорили, что это недопустимо, что зубную эмаль надо беречь. Но не сейчас. – Как приятно, профессор, жить в такой парадигме: я сама все захотела, Уизли тоже уже на все согласились, а Вы во всех случаях только соглашаетесь с этими условиями непреодолимой силы, да? Никаких претензий к себе, ни в чем?! Как Вы так научились? И спите Вы спокойно, кошмары Вас не мучают, это я видела. Дайте мне нож. Очень хочется нашинковать что-то помельче. Снейп подал ей нож, а затем пинцет. — Не подменяйте мой тезис. Я знаю, Вы, несмотря на то, что Вам было уже пора, не хотели. Или не хотели со мной. Я говорю о защитной реакции Ваших мозгов, и, совсем в остатке, о реакции на угрозу насилия. А не о том, что Вы были готовы. В итоге мы оба только выиграли от этого. – на риторические её укоры можно было не отвечать, но он бросил глухо: — В этом заключалась суть моей работы: не испытывать угрызений совести. Всех это устраивало, никто не спрашивал про кошмары. До Вас. Значит, разглядывали как я сплю. Снейп качнул головой, то ли выказывая нарочитое удивление, то ли показывая, что препирательства окончены. Около часа они провели бок о бок, ни слова не говоря – он выпаривал на положенное поверх котла стекло раствор и собирал поднявшиеся от зелья густые капли вручную. Когда крошечная, миллилитров на пятнадцать мензурка была заполнена, огонь под котлом погас. – Я устал как собака, у меня страшно все затекло. – Снейп, нависавший над ним всё это время, немного разогнулся и потер поясницу. Грейнджер с готовностью отозвалась, что тоже устала отделять вкрапления от муравьиных голов, похожих на мак, и параллельно пребывать в готовности немедленно подать ему, что он просил. – Отставь чашку, в которой уже чистые, и можно отдохнуть. – Снейп срезал с пробковой крышки, не подходящей по размеру, лишнее, поэтому просто кивнул в сторону двери в кабинет. Грейнджер, пользуясь возможностью, потащилась туда первой. И блаженно откинулась на подушку дивана, вытянув ноги на стоящую перед ним банкетку. Через минуту появился Снейп, быстро оценил взглядом, как устроилась Гермиона, и видимо, тоже решил лечь, но на диван. – Подвинься, – то ли попросил, то ли скомандовал он, и Грейнджер сдвинулась в самый угол дивана, а Северус рухнул на сиденье, устроив ступни на подлокотник, а голову, секунду помешкав, уверенно положил на коленки Грейнджер. Шумно вдохнул воздух своим непомерным носом и смежил веки. Так они просидели достаточно долго, оба закрыв глаза и, видимо, не думая ни о чем. У Грейнджер от усталости мысли текли несвязанно и в нескольких направлениях сразу. Рука лежала не очень удобно – она переместила ее так, чтобы было комфортно. Этим комфортным местом оказалась скула Снейпа. Гермиона представила весь язвительный поток, который он на нее обрушит, когда начнёт комментировать положение ее ладони, но ей самой было так хорошо и так лень убирать руку, что она решила схитрить. И стала легонько поглаживать скулу пальцами. Это оправдывало нахождение руки на его лице. Легкие движения загипнотизировали даже ее саму, и, когда она открыла глаза через какое-то время, ей показалось, что она очнулась от сна. Снейп лежал с закрытыми глазами. Даже не было видно, что он дышал. «Как мертвый», – подумала Грейнджер. Мертвый… зашевелились мысли в ее голове… Это же не будет непростительным, это… просто несчастный случай… человек устал, прилёг и не проснулся. Грейнджер торговалась сама с собой ещё какое-то время, пока вдруг Снейп не вздохнул чуть шумнее. И Гермиона мгновенно решилась. Она вытянула из под своего локтя диванную подушку и аккуратно, невесомо положила ее на лицо спящего зельевара. Тяжелая подушка мягко растеклась по лицу, обнимая и нос, и надбровные дуги, и скулы. Как погребальная маска: Северус Снейп, предатель, личности не имел, и поэтому внешняя, серебристая поверхность подушки прекрасно эту личность отражала. Для гарантии Гермиона опустила ладони сверху. Ключицы и грудь, обтянутые тонкой черной водолазкой из шерсти, задвигались чуть активнее. Мужчина очевидно испытывал трудности с кислородом. Грейнджер зажмурилась на секунду, представив дальнейшее – если он действительно будет задыхаться и умирать, то на её коленях головой, и это была омерзительная перспектива. Ради возмездия и её свободы, впрочем, терпимая, но не менее страшная. Но Снейп не собирался умирать. Он застонал едва слышно из-под подушки и напрягся всем телом. А следом рывком сбросил ступни на пол, а подушку прочь с лица в сторону, и лихорадочно сжал рукав, под которым покоилась волшебная палочка. Пристальный взгляд уперся в Гермиону. – Ты сучонка… – так ласково, как он, не умел уличать никто. Утвердительная интонация без всплесков голоса, густая от злобы и тянущаяся, как смола. Еще в школе среднестатистическому ученику испытать это было страшнее, чем упасть с метлы или обжечься ядовитыми листьями. Правда, протяжное «сучонка» Снейп в Хогвартсе не употреблял. Тупица. Лодырь. Бездарность. Секунда потребовалась для того, чтобы швырнуть Грейнджер поперек своих колен. Она визгнула. Он еще даже не начал. – Замолчи. – Северус сгреб левой рукой ткань ее платья и вжал этот кулак между точеных лопаток. Ягодицы девчонки тряхнуло жгучим шлепком. Одним, другим, третьим – он хлестал ее большой ладонью, наотмашь настолько, насколько позволяла рука, и ритм был бешеный. Каждая попытка уклониться от удара умножала следующий на два. Когда Грейнджер попыталась сместиться, то получила шлепок по внутренней стороне бедра, а следующий по покрытым волосиками половым губам. Кожа ягодиц покраснела, будто её облили кипятком. Скинув девчонку к ногам, он удержал её за платье и зажал между голенью и диваном. – Извиняйся. – его длинная, внимательная в работе, налитая кровью от силы состоявшихся ударов кисть охватила Грейнджер за подбородок. Как хорошо он уснул на её коленках. Как она застала его врасплох. Будь она посмелее, взяла бы тяжелую статуэтку со столика и всадила бы ему в глазницу. Грейнджер закусила удила. – Не буду, – процедила она злобно. – Будешь. Он подтянул её ближе к лицу, трепеща от готовой вылиться злости. Взгляд, не имеющий дна, две чернильницы вместо глаз. – Иначе я продолжу. — спокойно прибавил он. Ничего, кроме духа противоречия, злости и досады на свой порыв более не владело Гермионой. В конце-концов, может, он ее выбросит в этом случае из дома? Никаких чувств у него к ней не было, она это поняла. Он ее притащил к себе, потому что добровольно с ним оставаться не пришло бы в голову никому. И в такой комбинации отношений Снейп легко мог обойтись без строптивой, коварной Грейнджер. И она произнесла то, что заставило бы его выкинуть ее из этого странного дома: – Не буду! Ей в рот толкнулся его большой палец прежде, чем она успела его закрыть, надавил на язык и, сквозь, на мякоть нижней челюсти. Челюсть дочери дантистов сомкнулась, как у бультерьера, но выше сустава, и поэтому палец свободно гулял, растирал подушечкой слюну. Снейп смотрел на это с невыразимым удовольствием, заставляя кивать следом за рукой. Остальные пальцы держали её под челюсть. – Хочешь ремня, да? — и кивнул её подбородком за неё, кольнув ногтевым краем язык. Ремня Грейнджер не хотела. Тем более, что в ее голове было вообще другое развитие событий. Но все стало развиваться каким-то дурацким образом: Снейп внезапно повеселел и явно не собирался расставаться с ней. – Нет! – выплюнула она. Правда, из-за прижатого им языка получилось какое-то кошачье кваканье. Он вытянул палец изо рта. Едва уловимый кивок, пристальный взгляд. Пока Грейнджер решалась, пряча свои глаза, буркнуть что-то извинительное, Северус сосредоточенно проговорил: – Предупреждаю, если ты ухитришься убить меня и эльфа, дом тебя не выпустит. Тебя найдут нескоро, потому как место моего жительства знает только Темный Лорд и, пожалуй, пара Пожирателей, и, поверь, они нечасто навещают меня. Скорее всего, ты сойдёшь с ума, коротая дни с моим трупом. Он начнет разлагаться в тепле довольно быстро. А уж если голодные после холода мухи отложат яйца… Его голень, прижимавшая Гермиону поперек тела, отпустила. Снейп был силен для худого, покрытого шрамами, как трещинами старая фреска, тела: трахал вчера так быстро и сильно, а ловил её еще быстрее. – А теперь встань на диван коленями и подержи свой подол. За засчитанную попытку – ударов будет немного. Грейнджер и обмирает, и напружинивается одновременно. Защита дома! Картина такая яркая, что Грейнджер жмурится как от реально увиденного: захлопнутые ставни, полумрак, труп Снейпа на диване, уже позеленевший, и она. Потрясение так велико, что Грейнджер слышит приказ, но почему-то понимает его по-своему. Она решает, что сейчас он будет ее трахать. И она встает, как приказано, и широко раздвигает колени. В голове все ещё картина полумрака, провонявшего трупным запахом, и заострившийся, белесый с зеленью нос Снейпа. Северус молчит: картина медленно двигающейся, выгибающей попу девчонки заставляет волноваться. Но поощрять её дурное поведение нельзя. Он вытягивает ремень из шлиц и оборачивает пряжку вокруг руки. Потом поправляет стойку — взяв за промежность, подтягивает вверх, чтобы сомкнуть её бедра, и ласково пару раз обводит маленький клитор. Хорошая девочка. Первый удар примеривающийся. Замершая было Грейнджер ойкает и оборачивается. Снейп ждёт, пока она отвернется – ожидание шлепка больнее и слаще, чем шлепок. Второй удар он кладет пониже, возле маленькой арки бедер под её мягкой, тесной дырочкой. Третий выше первого, и он же самый болезненный, чтобы больше никаких попыток противиться ему. Притягивающий взгляд пушок поджимается, Грейнджер страшно, что хвост ремня попадёт туда. Четвертый и пятый почти ленивы, Снейп свободной рукой расстёгивает брюки. Потом наклоняется, сплевывает скопившуюся слюну – капли текут по промежности, пока не скрываются в складке, – и медленно входит в неё. Какое же славное местечко. Наконец можно посмаковать его без всяких препятствий, прокатывать болезненно твердой плотью по каждой стеночке. Руки сами стали гладить её красную, как у павиана, тощую задницу, успокаивая кожу на ней. Победа стала приносить свои бонусы ежедневно. Гарантированного возмещения ему становилось мало. Эта девчонка, молодая, ладная, безотказная, молчаливая, неглупая – это было то, что ему подходило. Но это он выбирал осознанно. Удивительно удачно подходила ее пизда, а вот этого он досконально не мог знать. Когда подкатывает желание кончить, он почти выдергивает из неё член – так хочется дольше пребывать в бездумном состоянии ритмичных фрикций. – Подожди, дай передохнуть. – зачем-то проговаривает Снейп вслух, потирая её смоченными пальцами. Грейнджер, лицо которой спрятано в углу дивана, неловко переступает коленками, не поднимая головы. Он подхватывает ее под тело: фактически, её живот, грудь, руки оказываются в невесомости, прижатыми в руках. Он как-то видел, как его отец, вернувшись посреди дня домой, делал такое с матерью. И мог в деталях воскресить в памяти последовавшее женское верещание. Он вдруг фиксирует, что Гермиона слишком, чрезмерно податливая. Её петелька скользкая больше, чем от его слюны. И стенки её распухают, сладко стискивают. Неужели стала получать удовольствие, усмехается он и этому открытию и тому, как в каких обстоятельствах это стало явным. И увеличивает темп. Грейнджер кряхтит, повисшая в руках. Она ещё не готова сама себе признаться, что ей внезапно нравится происходящее, ей впервые становится не все равно. Но Снейп дает ей время поразмыслить, потому что продолжает ее трахать в том же темпе и не собирается, кажется, кончать. Потом, видимо, уловив что-то в ее движениях, отводит волосы и на ухо насмешливо, но в целом ласково, спрашивает: – Что, стало нравиться? Как у тебя здесь всё опухло. Грейнджер мотает головой, пытаясь уйти от голоса, от дыхания, от близости с ним, но когда он говорит с ней, пизденка предательски пожимается, доставляя удовольствие обоим. Бедная Гермиона. Надувается, как лягушка, тело напрягается – явно поставила себе задачу не кончить. Она еще не знает, что это так не работает. Её ошибки ей всегда дорого обходились. А теперь? Снейп проводит по поджатому животу, ей надо расслабиться здесь, дать себя насадить как следует, позволить вертеть на горячей, восхитительной палке, которая, оказывается, может приносить такое пожирающее удовольствие. Он не торопится. Через несколько направляющих её рывков живот мякнет, и Гермиона робко, явно сдерживая себя как может, начинает кончать. Снейп не прекращает, шлепая по её раскрытому телу — бросает взгляд вниз, он в ней обстоятельно глубоко, и девочка входит во вкус, с силой пожимая член в себе, но телом дергается лишь раз, и молчит, молчит как рыба. – Это природа, милая. – он говорит только тогда, когда Гермиона перестает, и от обессилевшего стона заводится еще сильнее. — Сожми влагальце, мне тоже надо кончить. Грейнджер сжимает так сильно, что у Снейпа вырывается блаженное «уф» долгим выдохом, но делает она это не от прозвучавшего приказа, а потому что испугалась, застыдилась саму себя. Кончить от траха со Снейпом! Если честно, то от изнасилования Снейпом. Да, изнасилования, потому что согласия ее он не спрашивал, да, в общем и не ждёт. Значит, она внутри, сама того не зная, такая порочная? Грейнджер прикрывает глаза: счастье, что о том, что ей было хорошо, никто из Ордена никогда не узнает. Она стоит коленками на диване, переживая состояние, которого ранее не испытывала. По привычке анализируя. И фиксируя, что телу очень понравилось и теперь тело будет ныть, выпрашивая это состояние вновь. Мысль надсадно буравит голову: «Как не показать это Снейпу? Если он все увидит, то поймёт, что я готова всегда и ко всему. И будет это использовать». То, что это может использовать сама Грейнджер, ей пока не приходит в голову: слишком ошарашена она собственным телом. Это потрясение сглаживает впечатления не менее острые – и попытку убийства, и порку. Снейп высвобождает ее, поворачивает к себе и долго смотрит на ее лицо. – Но я же тоже член Ордена. – произносит он со спокойным лицом, хотя кожа скул ещё розоватая и лоснится. И только когда Грейнджер дергается, поняв, что он полез туда, куда она его еще не пускала, лицо взрезает ехидством. Беззлобным, в общем. Ему очень идет это порочно-веселое выражение, хоть оно и держится лишь мгновение. – Хочешь поцеловаться? Начисто лишенный эмпатии в нормальном её смысле. И язык наверное у него змеиный, раз с него может срываться столько яда. А с таким языком целоваться как? Ясно одно: она сделала ему очень хорошо, и поэтому он впрыскивает яд терапевтическими дозами. А еще ясно, что, коль скоро его местонахождение известно только нескольким людям, друзей у Северуса нет. И даже приятелей. И даже если он подохнет, делая очередное зелье и пробуя его на себе (это открытие она успела сделать не без изумления), никто не загрустит. И от этой тотальной самости – или все же одиночества? – немного жутко. Мотанием головы Грейнджер отвергает посткоитальные ласки, которые он благородно ей предложил. Перестав опираться о диван, Снейп застегивается – убирает свое орудие пытки нарочито медленно и с достоинством – воплощенная честность. И даже не вытирает его от обильной смазки. – Положишь подушку на место. Одевшись, Снейп забрал мензурку, с которой они провозились половину утра, и исчез.***
А я спустилась вниз, к эльфу, хлопотавшему на кухне. – Юки, здравствуй! Мне очень хочется крепкого чаю. И пару бутербродов. А еще – можно с собой какую-нибудь фляжку с таким же чаем и еще пару бутербродов в бумаге? И плед? Юки всплеснула руками: – Доброе утро, мисс! Опять пикник? Юки сейчас сделает корзинку! Меня передернуло. Пикник. – Нет, Юки, нет! Это только для меня, поэтому ничего не надо кроме того, что я назвала. И, пожалуйста, ничего не уменьшай – я без палочки не смогу все изменить до нормального размера. Минут через пятнадцать я уже поела и была готова к выходу. – Юки, я должна прогуляться. Скажи мистеру Снейпу, если он вернется, что я ушла на долгую прогулку. На очень долгую прогулку. Предположительно, вернусь к ночи. Вышла. Почти бегом, чтобы не увидел вдруг и не остановил Снейп, если он внезапно вернется. Теперь вниз – по тропе, где меня уже не видно. Кромка берега. Конечно же, налево. Направо мы ходили со Снейпом и меня передергивает от одного воспоминания. Какая дура, какая же дура! Гори в аду, Снейп! Поворачиваюсь и бегу, бегу изо всех сил налево, фляжка бьет по боку, плед и пакет с бутербродами держу в руках, бежать неудобно, но быстрое движение начинает освобождать, буквально выгоняя из тела боль; душа, как паруса под напором свежего ветра, начинает расправляться. Бегу, сколько есть сил. Потом почти бегу, делая широкие шаги, запинаясь, пока не понимаю, что уже полностью лишилась сил. Добредаю до первого уступа, расстилаю плед, сажусь. Солнце уже поднялось, море, теряя под бликами солнца цвет, становится совсем белесым. Я вдыхаю острый запах водорослей, слушаю звуки моря и резкие клики птиц, пока, наконец, не растворяюсь медленно в сонливости. Ложусь на одну часть пледа, закрываюсь другой и сплю, сплю, сплю. Просыпаюсь от резкого крика чайки. Сначала даже не понимаю, что со мной и где я. Сажусь, встряхиваю головой, чтобы окончательно выбраться из тягучего сна. Чай давно остыл, но с бутербродами сейчас неимоверно вкусен. За последние дни, думаю я, так много в моей жизни связано с побережьем. Опять ложусь на спину и начинаю бездумно смотреть на почти безоблачное небо. Сколько еще проходит времени? Не знаю. Вижу белую луну на все еще светлом небе и понимаю, что надо идти обратно. Бреду медленно, неохотно. К моменту, когда вижу тропинку к дому Снейпа, сумерки становятся совсем плотными. Я тяжело поднимаюсь по тропе, идти туда совершенно не хочется. Не хочу говорить со Снейпом, не хочу его видеть. С горечью понимаю, что мое желание ничего не стоит – он спокойно может открыть мою дверь и сделать то, что захочет. Спокойствие, добытое этим днем, улетучивается. Я дохожу до верхней площадки и иду к балюстраде. Сажусь на плед около нее и жду. Вот погасли окна его кабинета, вспыхнули зелеными ночниками окна его спальни. Ну, засыпай же! На улице уже холодно, мне зябко. Проходит долгое время, вот и эти окна, наконец, почти гаснут. Жду еще – чтобы Снейп уснул наверняка и очень осторожно, не дыша, прохожу в свою комнату. Не включаю свет, не принимаю душ, чтобы не разбудить лишним шумом. Тихо раздеваюсь и ложусь в кровать. Еще какое-то время жду, боясь перевести дыхание. Нет, кажется, не разбудила. Нокс.***
Утром я долго остаюсь в своей комнате, специально мою голову, сушу полотенцами – чтобы больше, больше времени прошло, чтобы оттянуть встречу. Спускаюсь вниз. Меня встречает Юки. Она явно расстроена, ее уши висят. Здороваюсь, спрашиваю, где мистер Снейп. – Хозяин отбыл рано утром. Молодой мисс он велел передать, что оставил ей задание в кабинете. – произносит Юки и я понимаю, что причина ее огорчения – наши отношения со Снейпом. Неужели она так привязана к этой мрази? Хотя, почему бы и нет? Стоит вспомнить Кикимера, трепетавшего от любви к старшим Блэкам. Но новость, которую мне сказала Юки, восхитительна! Буду устраивать себе счастливые часы без Снейпа. В гостиной у меня остались книги, туда и пойду. – Юки, принеси мне, пожалуйста, в гостиную что-нибудь поесть и чаю, хорошо? Юки кивает. Надо попросить у неё добыть пузырек «Сна без сновидений», наверняка она сможет. Главное, успевать уходить в свою комнату до его возвращения и сразу выпивать зелье. Ну, и придраться ему не к чему: скажу, что мне снятся кошмары. Он же должен сообразить, что только кошмары мне и могут сниться. Позднее утро переходит в день, я пью чай, читаю, часто останавливаясь и просто смотрю в окно. Пытаюсь сбалансировать свои эмоции и мысли. Получается плохо. Я чувствую себя мошкой под микроскопом. Хорошо еще, что пока не в растворе формалина. Ни информации, ни сил, ни возможности повлиять на ситуацию нет. То есть нет никаких ресурсов. Будем честными – в версии «Снейпу я нравлюсь» я пыталась разыграть свою надежду на этот ресурс, который, действительно, мог быть очень действенным. Именно мое желание обладать этим ресурсом, то есть в итоге – повлиять на ситуацию, и обмануло меня, завлекло в яму мнимой надежды. Итак, на то, чтобы получить хоть какое-то влияние на Снейпа, рассчитывать не следует. Я для него ничего не значу, и он всегда будет использовать меня в своих целях. Он требовал от меня честности и подчинения. И использовал это против меня, удовлетворяя свои извращенные желания. Он ведь заранее все знал! Притащить меня в Мэнор… Откуда я знаю, что вся эта сцена – не заранее срежиссированный спектакль? Точнее, это и был спектакль, о котором Снейп знал и в котором с удовольствием принял участие. Мужчине захотелось пикантного. Мужчинам. И одной мерзкой бабе. Равновесие ушло, ярость снова стала затапливать. В эту секунду передо мной выскочила Юки с перепуганными глазами. – Мисс, мисс, около дома аппарировал волшебник, который раньше здесь был с отцом. Мастер для этих людей велит держать двери дома открытыми, а мне – исчезнуть. И она с хлопком пропала. Единственными, кто мог ожидать у Снейпа такого радушного приема, были Пожиратели, которых он упомянул. Только этой встречи мне не хватало! Мерлин, тут пожалеешь, что Снейпа нет дома. Меня прошиб пот: он же может развлекаться, прислать в дом кого-то. Так сказать, после публичных смотрин в Мэноре. Слезы хлынули к глазам, тело ослабло от ужаса. Я бросилась из гостиной в коридор, чтобы выбежать на лестницу, и выше, в свою комнату, и влетела в младшего Малфоя, схватившего меня. – Потише, Грейнджер. Смотрю, оправилась уже после жаркой ебли. Быстро бегаешь. Он поволок меня обратно в гостиную. – Слушай, для грязнокровки тебе смертельно повезло. Вот твой чистокровный дружочек Уизли ходит сейчас под себя, привязанный у нас на цепь, и лакает из собачьей миски. А ты – смотри-ка, в тепле, в уюте. Пялили тебя перед глазами самых важных людей страны, сам Темный Лорд наслаждался видом твоей жалкой задницы. Ах да, твою задницу мы так и не увидели, ну, ничего, это поправимо. Сегодня посмотрю я, завтра – Эйвери, послезавтра, глядишь, – Драко хохотнул, – Беллатриса заглянет. Драко втолкнул меня в проем гостиной и кинул в спину связывающее заклинание. Я свалилась на пол. Малфой подошел ко мне, намотал волосы на кулак, поднял, подтащив к одному из диванов, стоящих друг напротив друга перпендикулярно входу. Резко толкнул, наклонив на спинку дивана и продолжая удерживать за волосы на вытянутой руке. На живот давил верх спинки, шею свело от напряжения. Драко пинком ноги растащил мои ноги. – Ну, шлюшка, твой хозяин сегодня у нас, у него дела с Темным Лордом, а мне он разрешил поразвлечься с тобой. Так что сейчас ты будешь воплощать все мои самые горячие фантазии. – обещал хорёк. Значит, я не ошиблась: Снейп приволок меня для того, чтобы потом каждый из Пожирателей мог воспользоваться мной по своему усмотрению. Апатия и злость на себя разлились во мне. Могла бы хотя бы утопиться! Чего ты ждала, Гермиона? Ты ведь все равно сделааешь это сегодня, только после того, что уже произойдет. – Грязная потаскуха, почему ты не сопротивляешься? Снейп тебя быстро превратил в подстилку, шлюшка. Или ты всегда такой была, грязная девка? Да, скажи, да? Малфой таскает мою голову за волосы вверх и вниз, хватает за ягодицы, больно щиплет, но пока не раздевает. Он явственно наслаждается потоком ругательств. – Скажи, потаскуха, Снейп научил тебя ублажать своего хозяина или все, что ты умеешь – стоять на четвереньках, отклячив зад, как тупорылое животное. Хотя почему – как? – Малфой захохотал. – Ты и есть грязное, тупорылое животное. Что ты молчишь, блядь, что молчишь? Время остановилось. Голос Драко вокруг меня поглощал все. Малфой повторял слова, которые были вечностью и падали в вечность. Его щипки выводили иногда меня на секунду из оцепенения, и я снова уплывала в него. Сколько это продолжалось? Я не знаю. В какой-то момент Хорёк перетащил меня за волосы на ковер перед камином и заставил опуститься на колени, уткнув мой лоб в пол. – Это поза послушания, Грейнджер. Тебе надо лизать нам ноги, потому что мы даем тебе возможность жить. Нет, не ноги. Ты же умеешь лизать член? Или Снейп тебе еще не давал сосать? Ты сосала, отвечай, сосала? Он не боялся, что ты прикусишь его? О, Снейп любит горячие ощущения, это я знаю, а я люблю четкое исполнение грязнокровками своих шлюшьих обязанностей. – Малфой! – другой, глубокий голос раздался сбоку от меня. Другой голос за долгое время. Я повернула голову и увидела вдалеке Снейпа. Такого же спокойного, как тогда, на берегу, сидящего на мертвом дереве. Значит, мой главный мучитель уже вернулся. И теперь насиловать они меня будут вдвоем. Мое сознание сделало самое спасительное, на что было способно в эту минуту – я упала в звенящую темноту. – Профессор. – от неожиданности вырывается у Драко, он рывком выпрямляет спину и выпускает волосы Гермионы. Голова безвольно, глухо стукается о ковёр. – Напомни, когда я разрешил тебе распоряжаться в моём доме. – тон был терпеливым, казалось, даже печальным. – Может быть, в один из тех моментов, когда избавлял тебя от исполнения твоих обязанностей? – упруго вырывается из губ. – Шкодничаешь от безделья? Он остается неподвижен, закладывая руку на руку за спиной. Драко бросает быстрый взгляд на Гермиону, пересохшие губы которой приоткрыты, а забывшееся лицо блестит от дорожек слез. – Вставай, Грейнджер, не валяй дурака! – он пытается потянуть девушку за запястье, но только нарушает устойчивую конструкцию ладного тела, и она валится на бок. Глаза у Малфоя широко открываются, он в изумленной ярости сознает, что девчонка умудрилась упасть в обморок по-настоящему, и именно в тот момент, когда всё пошло из рук вон плохо. Надменно вздёргивает подбородок, сдерживаясь пнуть её в бок. Чёртова сука лежит, не шевелясь. Видел ли он, что Снейп наблюдает за ним с больным интересом, скрывающим созревшую жестокость? Снейп указал кивком на диван. Повторять молчаливый приказ не пришлось. Драко с раздраженной молодой грацией сваливается, не отпуская глазами серый комочек у потухшего камина. Он не собирался оправдываться. Недовольство от себя самого уже за «профессора» не дает раскрыть упрямого рта. – Ты мой вопрос не расслышал? Мёртвая хватка выросшей за секунду рядом фигуры выволакивает младшего Малфоя из объятия мягкого дивана, а чёрная палочка вонзается кончиком ровно в ухо. Снейп никогда не поступал так с ним. Это производит эффект – Драко скребет ногами по полу, пытается найти точку опоры, но головой не мотает, ощущая, как больно дерево при любом движении входит в слуховой канал. Он мог тряхнуть за шиворот в школе, он мог наорать, удовлетворяя злобу брызнувшими слезами, он, в конце концов, мог даже убить. Не его. Его он не трогал. – Выблядок, ты кем себя возомнил?... Избалованный, бестолковый щенок. – говорит в другое ухо декан. С удовольствием медленно ввинчивает палочку глубже, и Драко орёт ему в лицо от раскалывающей висок боли, контур Снейпа плывет от резкой тошноты. Слух к Малфою возвращается не сразу даже после того, как деревянная спица покидает мягкое ухо. В голове Драко звенит – больше от страха. Северус опускает его обратно на диван, и Малфой только тогда разжимает руки, которыми держался за его собственную. Снейп, не убирая палочки, подходит к столику с алкоголем и, не следуя мере или приличиям, наполняет из первой попавшейся бутылки бокал. – Пей. Обе изящные кисти Драко послушно обнимают стекло, он делает слишком большой глоток, и ещё один, и ещё. Испуганный мальчик. Воинственность, с которой Драко атаковал Гермиону, слетела с первой болью. Северус следит за тем, как пустеет бокал. – Если у тебя не было дел ко мне, ты можешь идти. – «и без отца не возвращайся», педантично добавило подсознание, сумрачно обнажая зубы. Ну а ты, моя душа? Не дожидаясь, пока Драко закроет за собой дверь, Северус подходит к камину. Одно за другим подкатывают, роясь, воспоминания. Вот она лежит, более изможденная, чем сейчас, у ног, и на затылке у неё темно-алая ссадина от удара. Вот смотрит исподлобья пьяным взглядом, позволяя растягивать своё влагалище, позволяя поиграть с ней. Вот розовеет от просто задержавшегося взгляда, когда жадно ест остатки яблочного пирога на завтрак. И совсем недавнее, лишённое её глаз, с зияющими ранами вместо них, воспоминание: старается не дрожать перед Тёмным Лордом. Храбрые женщины обычно плохо кончают. Эта делала всё хорошо, подвижная психика и молодость безапелляционно задвигали стресс, задвигали разницу в возрасте, задвигали его недобрую неловкость притирающегося человека, который привык к своему одиночеству до той степени, что был ему только рад. Снейп отдавал себе отчёт, что присутствие Гермионы не раздражает его в негативном ключе. Никогда не хотелось, чтобы она исчезла, затерялась. Ну, разве только в её приступах всезнайства он мог всадить в неё жало, и то оттого, что иной реакции его репутация и её друзья не оставляли. Хотелось изредка стать причиной перемены её настроения, заставить её смотреть… так. Как? Сознавая несправедливость? Пытаясь не выказать ему неуважение своим возмущением? Ставил-то он ей за редким исключением «превосходно». Мужчина сел рядом с Грейнджер и убрал с её лица волосы, сомкнул губы, провел по густой брови. Гаденыш, что ты успел ей сделать? Или только наговорить? – Фините инкантатем. – расслабил он удерживаемые заклинанием за спиной руки. Перевернул Гермиону на спину и стал пощипывать за скулу, тереть влажный от слез висок. – Просыпайся. – не заставляй меня идти за раствором аммиака или вырывать тебя оттуда энервейтом. – Всё кончилось. Всего лишь хамство. – как мог, Северус был ласков с ней. Покрасневшие глаза расфокусировано забегали по его лицу. В Мэноре сломалась не гордость. Лорд с отточенным мастерством надломил в Гермионе биологический механизм «бей или беги». Ни убежать, ни внятно ударить – только ждать смерти или милости, и в голове одно порицание своей беспомощности, а не обращенное мучителю порицание. Снейп знал, как неприятно выходить из этого состояния недодавленного слизня. – Лежи, не вставай. – рука припечатывает дернувшееся плечо. – Воды хочешь? – кивок, он взмахивает палочкой, призывая бокал, и наполняет его в край холодной водой. – Сейчас ты приподнимешься на локтях и не посмеешь больше падать никуда. Ты меня поняла? – снова кивок. – Ты меня пугаешь, Грейнджер. Я понимаю, упасть от cтупефая, но от выходки перевозбужденного мальчишки. Снейп помог ей напиться, удерживая под грудь, отставил стакан и посмотрел на Гермиону в упор. – Лучше? – попытался разглядеть это в лице, но не увидел. Всё такое же бледное несчастье со слипшимися ресницами. Утешитель из него неважный. И Северус сделал то, что сделал бы, по прикидке, нормальный человек – уткнул лицом в ткань сюртука, выглаживая девичий затылок. Ему не доводилось делать такого последние лет двадцать. С живыми женщинами. Снейп замер. Как статуя, в чьи холодные объятия влезло живое существо, он сторожил Гермиону, чёрными глазами блуждая по комнате в поисках следов случившегося. Внешних следов, позволивших определить произошедшее между Гермионой и Драко и вынести последнему наказание, не было. Наконец, девушка высвободилась, заложила пряди за уши, нарочито избегая повторного взгляда в глаза. – Давай поужинаем вместе. – негромко попросил Снейп. – Последние полтора дня ты прячешься, мне скоро уезжать. – голос стал совсем глухим. – Я привык тебя видеть. Снейп поднялся, захватывая бокал, подал руку Грейнджер, а затем отошел к консоли, чтобы поставить обратно к бутылкам. – Подобное больше не повторится. Северус разглядывал с преувеличенным интересом качающиеся ветки невысоких деревьев за окном, давая Гермионе фору в разговоре, чтобы пришла в себя не только девушка, тупенько шаркающая по деревянному полу, но и её мозг.***
Очнулась от щипков. Они были другие, совсем, и делала их другая рука. Но щипки. Слова разлетались в голове, что именно произносил Снейп, я не понимала, только видела шевелящиеся губы. Попыталась подняться, но его рука мгновенно припечатала меня к полу. Значит, он будет продолжать меня мучить прямо здесь, на полу. Предлагает воду. Киваю. Хоть чуть-чуть отсрочить неизбежное. – Сейчас ты приподнимешься на локтях и не посмеешь больше падать никуда. Ты меня поняла? – он явно недоволен и я боюсь, что это недовольство перейдет в ярость. – Ты меня пугаешь, Грейнджер. Я понимаю, упасть от cтупефая, но от выходки перевозбужденного мальчишки. Его злит то, что Малфой не успел получить всего, что хотел из-за того, что я упала в обморок? – Лучше? Ужас опалил мое нутро. Видимо, сейчас все начнется снова. Где Малфой? Или будет только Снейп? Зачем-то он прижимает меня к себе, я боюсь пошевелиться, не понимаю, чего он хочет, боюсь разозлить еще сильнее. Его голос спокоен, но я чувствую, я абсолютно уверена, как уверен загнанный зверь в невидимой им погоне, что Снейп наполняется магмой ярости. Что еще он придумает, что затмит Мэнор и Хорька? Да, в общем, наверно, вариантов много. Очень много. Поднял меня на ноги. Его тон меняется, и он говорит про ужин. Понятно, теперь все понятно. Значит, сейчас насиловать он меня не будет, отложит на вечер, после ужина – отошел, демонстрирует полную незаинтересованность. Значит, сейчас можно попытаться уйти. Молча нельзя. – Можно я пойду к себе, мне нужно принять душ. – спрашиваю его я, тут же понимая, что вторая часть фразы его способна разозлить. «Мне нужно». Его не волнует, что нужно мне. Поэтому быстро добавляю: – Да, конечно, я сделаю все, что Вы говорите. И все же добавляю, уже инстинктивно: – Малфой сказал, что завтра Вы позовете Эйвери, потом еще кого-то. Пожалуйста, не зовите никого, не надо. Я все сделаю. – Грейнджер, что с тобой? – поворачивается Снейп и наклоняет голову на бок, будто силится рассмотреть, как много извилин ещё не оклемались. Это слабое, показное послушание бередит ему воображение. – Он что, тебя ударил? Что он сделал, Гермиона? — лицо становится неподвижным, шевелятся одни губы. Надоедливая, как ползущая муха, догадка оседает на нервах. Последняя просьба Гермионы съедает здравый смысл увиденного своими глазами – а видел Северус только одетую девчонку, уткнутую в пол. Он подходит близко, но не прикасается к Гермионе, потому что вид у неё при приближении такой горестный, будто ее обрекли, пощадили и снова обрекли. – Я никого и никогда не звал сюда. – по слогам спокойно произносит, склонившись, Снейп. – Давай ты поднимешься в свою комнату, примешь душ, если он нужен тебе, а после ты сядешь и расскажешь, что произошло. Ты бледная, надо положить в рот кусочек сахара. Слава Мерлину! Можно уйти. Слова Снейпа я почти не слушаю, скорее, как зверь, чувствую интонацию. А она не угрожает мне. Даже, кажется, наоборот. Поднимаюсь по лестнице, крепко перехватывая перила, подтягивая на них свое тело: ноги как будто бескостные и сильно подрагивают мышцы. Своя комната как убежище, хоть и в доме Снейпа. Вода, благословенная вода! Она должна смыть с моей кожи липкий пот, страх, усталость, беспомощность, стыд, изнеможение. Я стою под теплыми струями так долго, как могу, а потом просто сажусь на мрамор, охватываю свои колени руками крепко-крепко, склоняю к ним голову и, захлебываясь, плачу. Когда иссякают слезы, поднимаю лицо, подставляя его струям воды, и с закрытыми глазами ловлю воду открытым ртом, не глотая ее, просто выпуская фонтанчики, как кит. И это простое действие начинает немного собирать меня, может быть, иллюзорно. Сколько-то еще времени сижу под водой уже спокойно. Потом все-таки встаю, поворачиваю краны, выключая воду, и выхожу из душа. Вытираюсь. И понимаю, что сил идти и докладывать, что же произошло, просто нет. Добредаю до кровати, ложусь. Вытягиваю ноги, закрываюсь до самого подбородка. Собираюсь позвать Юки, чтобы она передала Снейпу, что у меня нет сил спуститься вниз. У меня нет желания рассказывать ему, что же произошло, может быть, предложить ему посмотреть мои мысли? И тут же я сама себя осекаю. Почему я должна верить этому утверждению Снейпа? Даже если Малфой соврал про Эйвери, Хорёк-то уж точно был здесь по его приглашению. Скорее всего, он просто хочет услышать мое изложение произошедшего, чтобы понять, насколько мною можно управлять. Магическое сообщество за пределами Британии не подчинено Волан-де-Морту, поэтому они, оставляя меня и Рона в живых, сильно рискуют. Хотят проверить степень моей раздавленности. Правда, Снейп залезть в мысли может и без моего согласия. Но уж если я сама сделаю предложение покопаться ему в моей голове, это будет блюдечко с каемочкой. Значит, так не надо, он же, естественно, увидит и мои мысли о побеге. Надо избегать его взгляда как можно больше, чтобы не навести на мысли о легилименции. Заставляю вылезти себя из постели. Одеваюсь. Спускаюсь. Снейп в гостиной, сидит на диване, где часом раньше был Малфой. Подхожу, не садясь, не смотря на него, говорю: – Во сколько появился Малфой, я точно не знаю, но это было несколько позднее после полудня. Можно уточнить у Юки. Он меня связал, схватил за волосы. Сначала поволок, наклонив, к спинке дивана, потом, много позже, бросил у камина. Он меня не бил, только щипал и постоянно дергал за волосы. В основном он говорил о том, что и как со мной сделает в сексуальном смысле, но иногда задавал вопросы того же рода. Я не ответила ни на один. Это всё.***
Спустилась через почти час. И лицо у неё зареванное. Не то, чтобы его впечатлили именно слёзы. Скорее, сочетание этого совершенно безобидного лица и застывшего на нем выражения скорби. Мерлин, какой же ребёнок. Как и Малфой. Шум из ничего. В действительности, никто в Мэноре не сказал ни единого плохого слова в адрес Гермионы. Сверх того, Беллатриса выказала даже то, что в ее устах смело можно посчитать признанием – сказала, что девчонка хорошо держалась, особенно для грязнокровки. Подозревала это Гермиона или нет, умением удержаться от бесполезной мольбы дети из старых чистокровных семей с непреложными подходами к воспитанию обзаводились раньше, чем строить сложноподчиненные предложения. И только мелкий, распираемый спермой гадёныш решил оттоптаться на лишенной палочки, а значит, всякого сопротивления, сокурснице. Северус сжал зубы. На секунду он почувствовал себя снова обязанным решать конфликты малолеток. Была ещё тоска по нарушенной иллюзии покоя. – Малфой будет сожалеть, что появился здесь. — Снейп поднимается, и, не прикасаясь, обнимает воздух позади Гермионы, оттесняет к накрытому домовиком столику меж диванами. Пробитое ухо неравноценно пинку по сердцу. Но хорошо, что ухо было – как мгновенное наказание. Пусть Драко не знает, что приобрёл проблему такой пробы. – Поешь. Пожалуйста. — у самого чувство голода обостряется желанием вырвать кусок молодой печени, вернуть все как было, снова вырвать, скользя по гладкой тёмной поверхности вскрытого брюха. Нежелательнее обозлённого Снейпа мог быть только Снейп, эту злобу лелеющий. Он отрывает кусок мягкого хлеба, долго жуёт, раздумывая возле стола, а потом поводит кистью, палочка оказывается в перемазанных чесночным маслом руках. Едва прожевав, он начинает сосредоточенно что-то шептать, направив палочку в сторону коридора, ведущего к дверям. От двери ползут, танцуя, клубы серого, перевивающегося пара, закольцовываются, ухватывают друг друга, как петли вязания. Рисунок проступает, и это очевидно напоминает тонкую серебристую кольчугу. Снейп медлит, удерживая палочку, и потом произносит не только фамилию Драко, но и всех, кого можно считать ближним кругом – звучат даже неизвестные. Ордену стоило бы записывать сейчас: имена, будто выведенные ровным почерком Снейпа, одно за другим вырываются из палочки подобием стрелы, и рикошетят о светящуюся дверь, оседают пылью. Закончив, он подходит обратно и неэлегантно отламывает ещё кусок ароматной булки. Заклинание рассеивается в воздухе, маскируясь. Гермиона сидит за столом и невольно смотрит на дверь с академическим, знакомым ему интересом. – Так защищают дом от недоброжелателей. Палочка обожжет мне руку, если кто-то пожелает ещё раз зайти сюда с непрозрачными намерениями относительно тебя. Но, уверяю, на такую мелкую, ссыкливую месть способен из них только Драко. Я говорил, что мальчишку метка только разнуздает. – Северус пожал плечами. – А остальные не испытывают никакого неодобрения к тебе. Лестрейндж посчитала твою сдержанность весьма достойным поведением. Разумеется, она сказала не в моих выражениях. Он садится напротив девушки, стараясь понять по тарелкам, съела ли она что-то, и чувствует, как по-свойски трогает его за брючину наглая кошачья лапа. Снейп не глядя протягивает полуниззлу кусок соленой рыбы. Реакция не задерживается – Крукшанс вспрыгивает на диван и трется о его локоть. Гермиона рассеянно смотрит на кота, потом переводит взгляд на Северуса. Либо у тебя поломанный низзл, Гермиона, немо отвечают ей насмешливые глаза, либо он полагает меня человеком больше, чем ты сама. Ну, конечно, Крукшанc пасётся около стола. – Он за еду продаст кого угодно, учтите это. Вы теперь его очевидный фаворит. Снейп мне хочет продемонстрировать, что никакого сговора у него с Драко не было. Пожалеет – ну-ну. Верю, конечно. Ах, ну да, и на публичное изнасилование в Мэноре я, по его мнению, реагирую чересчур остро, судя по словам и интонациям. А что, в действительности, произошло? Ничего ж такого, правда, профессор Снейп? Это я сама виновата, что хожу, как в воду опущенная. На ровном месте. Его желание поужинать вместе и подчеркивание нормальности всего произошедшего, скорее всего, говорят о том, что он созрел до постельных удовольствий. И потребует их от меня сегодня. А если не получит псевдодобровольно, обозлится. А злой Снейп – не лучший Снейп. Хотя что это я? Лучший Снейп – это какой же Снейп? Злой Снейп для меня опасен. Ох, Гермиона, ты около двух недель живешь в доме декана Слизерина и уже предполагаешь использовать свое тело для достижения результата. Атмосфера созидает. Стоп. Он сказал, чтобы я поела. Не будем раздражать. Что он сам ел? Хлеб с чесночным маслом. Позвала низзла, дала ему кусочек сыра. Сыр с соленой рыбой – ну, так себе меню, но Крукшанс не жаловался. Смотреть на Снейпа тошно. Лицо у меня мрачное, но ничего не могу с собой поделать: мышцы сводит от ненависти. Просто стараюсь склонить его ниже и не смотреть. Отчетливо понимаю, что его все это раздражает. Но надо сказать главное. Я так и не могу убедиться, не разыграна ли ими сегодняшняя история, чтобы я сама попросилась с ним, не желая оставаться одна, в Румынию. Но хотел он это использовать в своих целях или нет, а мне эта поездка нужна. Поэтому произношу как можно более мягко: – Я прошу Вас, возьмите меня с собой в поездку. – Я тебя возьму. – констатирует Снейп и начинает пережевывать кусочек сыра. Разумеется, это не только и не столько про Румынию. В попытке позаигрывать он ужасен: неуклюж и удивительно неинтеллигентен. Полукровка, не Принц. Сириус кажется упоминал, что семья его была нищей. Взгляд Снейпа сканирует реакцию. – Но если твое лицо на всю поездку останется таким, багаж будет укомплектован только блевательными пакетами. Мы же договорились. О честности. Скажи уже. – последний глагол нехарактерно вытягивается, обнажая брешь в его самообладании. Он следит, как дрогнули её губы в невысказанной фразе, как едва уловимо напряглись плечи. Давай, девочка, взорвись. Меня завораживает твоя живость. – И конечно ты должна мне пообещать, что не будешь мешать цели визита, какой бы она в итоге ни оказалась. Косвенно ли прямо осложняя то, что я буду делать. Плохие девочки не ездят заграницу. Непреложный обет будет достаточным обещанием. Северус стремительно пересаживается к ней и накрывает руку своей. – Хорошо, что ты решила составить мне компанию. Поедем по гражданским документам. Это снимет часть хлопот и... вопросов, поскольку палочки регистрировать не придется. Как будто у неё есть палочка. – От Панкрас доберемся до Парижа, затем до Бухареста. Они ещё не называли конкретной точки встречи. – поясняет мужчина, водя зажатой рукой Гермионы как по невидимой карте. – Нужно купить тебе одежду и сумку перед отъездом. Будто вносит это в ежедневник. – Знаете, а я плохая девочка, – меня колотит от злости. – Судя по всему, что происходит со мной в последние дни. Катись-ка сам. – И что же с тобой произошло такого, что могло произойти лучше? Помимо Малфоя, его поведение огорчило и меня. Драко будет наказан. – Я прекрасно понимаю, что все, произошедшее в эти дни со мной, ты считаешь нормальным. Не вопрос. Я не считаю это нормальным. Знаешь, вали в Румынию, делай то, что считаешь нормальным со своими странными мозгами. Что ты еще можешь со мной сделать? Убить мучительно? Да убивай, как вы сейчас убиваете Рона. И да, у меня к Малфою никаких претензий – он сделал ровно то, что позволил ему сделать ты. И мне плевать, как – прямо сказал, или косвенно позволил, когда трахал меня публично перед всеми. Что ты сейчас от меня хочешь? Чтобы я решила, что этого не было? Это было, было! У меня это каждую секунду перед глазами. И я знаю, что ты мне сейчас скажешь: что это был лучший выход. Вот и живи в мире, где мужчина публично трахает женщину – и это лучший выход! Снейп выслушивает эту презрительную тираду, ломающую её пухлые губы, выслушивает до конца. – «Странными»? Боюсь, это не самое удачное определение, мисс Грейнджер. – пальцы Снейпа стискивают её руку до тесноты, останавливая в ней биение крови. – Вы до сих пор не понимаете своего положения и моей лояльности к Вам, раз обвиняете меня во всех своих безусловно больших проблемах. Вы действительно думаете, что мне нечего было Вам предложить? Снейп поднимает и спокойно изучает маленькую, захваченную руку с побледневшими от хватки ногтями. – Вы могли ползать у меня в ногах алчущей сукой ещё в первый вечер. Средств у такого.. изощренного… – голос кратко взлетает до самоиронии, – мозга, как мой, достаточно. Думаете об империо? Или, может, тонко сваренной амортенции? Это лепет, Грейнджер. Профессор не смотрит ей в лицо, замерев параллельно. – Лучше магия крови, заставляющая на потолок лезть от безвыходного желания просто осязать меня, оставаясь в сознании произошедшего, в страхе и отвращении. Или, может быть, вечное ощущение, что всё сделала не так, что нужно было сделать лучше, заслужить? Это бы подошло моей перфекционистке? Он почти задумчив, где-то далеко сейчас. – Или считаешь, лучший выход был дать убить тебя в Мэноре или сделать это самому? – он опускает упомянуть возможность простого изнасиловать неспособное оказать значимое сопротивление тело как несущественную. – Похерить столько кропотливого ожидания: сначала пока ты вырастешь из детских трусов, а потом – пока станешь досягаема. Добиваться оставить тебя в живых. Охаживать тебя, вылизывать твою кровящую душу, утешать твоё горе несвободы. Похерить это? Просто ради того, чтобы ты не сверкнула на пару секунд бедрами и не посопела несколько минут в лицо Темного Лорда? О нет, это в ваших ебучих гриффиндорских принципах. Поэтому вы так легко подыхаете молодыми. – сухо выплюнул Снейп, выпуская руку. Чего угодно стоило ожидать от змеиного декана – пощёчины, цинизма под налётом благопристойности – но не такого откровенного ответа. – Грейнджер, ты всё же умеешь взбесить своей патетикой. – добавил он обессиленно, переводя матовый взгляд из ниоткуда в её глаза. – Почему ты такая непереносимая? Какой соблазн грубо лишить её мозги девственности, всё посмотреть самому. Наверняка там, внутри, четкие полочки и есть картотека, и только её неспособность контролировать эту детскую библиотеку да требующее внимания тело наводят беспорядок. Это только предположение, конечно. Снейп аккуратно скользит глазами по поверхности, по радужке, вокруг зрачка. Как ребенок ходит по краю лужи, очевидная глубина которой манит её измерить. Я замираю. В хаосе эмоций я совершенно забыла, каким опасным может быть Снейп. Я ясно осознавала, что то, что произнесенное им было не угрозой самого страшного из того, что он мог сделать, а лишь фрагментарным перечислением из его арсенала того, что первым пришло в голову. Его взгляд оглаживает мою радужку еле ощутимым касанием, несмотря на ярость слов, это касание нежно, но я понимаю, что малейшее движение – и он ворвется в мой мозг. И увидит то, что видеть не должен: мою ненависть, мое желание сбежать, да я сама еще не могу сказать, что нагромождено в моей голове, связанное с именем «Северус Снейп». Надо уводить его от этого соблазна. Самой резко опустить голову – значит, подтвердить, что ему есть что посмотреть в моей памяти. Естественнее будет другое: аккуратно протягиваю свою руку, беру его, и сверху накрываю другой рукой. Вот теперь можно опустить глаза на эти руки, это естественно. Вдыхаю побольше воздуха, начинаю очень спокойно говорить: – Я пыталась несколько дней назад выстроить нормальные человеческие отношения с Вами в предлагаемых обстоятельствах. По Вашим координатам: послушание и секс. Моя идея была связана с тем, чтобы привязаться к Вам – по-человечески, что делало бы с моей стороны возможным все это. Последние события убили этот вариант плана. Предлагаемые обстоятельства все те же, а я не знаю, как в них себя поместить. Да, я понимаю, что Вы можете это всё применить ко мне. Как и много другое. Вам хочется видеть мое веселое лицо, хочется, чтобы я была приветлива и не мрачнела ежесекундно. Но как я могу это сделать? Просто представьте себя на моем месте. Что Вы бы делали сейчас, после всего произошедшего? Снейп улавливает, как непринужденно снова прячет она взгляд. Да я и не собирался, застывают на губах слова. Или есть другой повод скрывать глаза? Слишком очевидно есть. Северус смиренно сидит, осторожные прикосновения гипнотизируют его. – Я скажу последний раз. То, что я сделал в сигарной комнате. Я этого не хотел… так. Если бы хотел так, я бы не миндальничал. Однако обстоятельства были такими однозначными, что вертеться между вариантами – убьёт, запытает, устроит тебе карусель – не показалось мне приемлемым. Можешь мне верить, а можешь нет, это ничего не изменит. Что касается твоего вопроса. Я могу говорить с тобой по-взрослому? — он не уверен, выжатый после фонтана ее пляшущих эмоций. — Когда мы прибыли сюда после твоей поимки, я сказал тебе, довольно прямо, что нет смысла жалеть себя в обстоятельствах, которые ты не в силах изменить. Новый уклад либо примет тебя, либо перемелет и превратит в животное, если не убьёт. Тебе надо откорректировать оптику, Гермиона. На этой стороне люди не имеют стыда и сострадания. Никто, кроме впечатлительного щенка Малфоев и кроме тебя самой не посчитал наш публичный секс чем-то невероятным. Да, я тоже. Кстати, если в отношении тебя это можно объяснить неким унижением, которое тебе пришлось пережить – в твоём неприспособленном видении мира, то в отношении Малфоя это называется непригодностью. На этой стороне ты принадлежишь мне, каким бы ни было наше взаимодействие. Сейчас его бы посчитали по меньшей мере экзотическим. Снейп поднимается, быстро припечатав её нежную руку губами. – Решай сама. Я буду рад, если ты поедешь и не будешь пытаться раствориться в тамошних густых лесах. Если тебе нужно отступное за вечер в Мэноре, я готов выслушать тебя. Кажется, я в первый раз услышала его, все его слова. Или это были, наконец, те слова, которые не ранили меня. Потому что в нашем предыдущем диалоге я натыкалась на «поведение Малфоя огорчило меня» или «плохие девочки не ездят заграницу» и волна ярости затапливала меня так, что я переставала видеть, слышать, понимать. Только эти слова звенели в ушах, только на них хотелось ответить. Что ж. Принять обстоятельства. По крайней мере, на неделю. Он слишком прозрачно намекнул, что понимает мое желание сбежать от него. Значит, может это блокировать. По-видимому, так и сделает. И я прокачусь в Румынию только в качестве его спутницы, развлекающей его в долгом путешествии. Риск такого исхода высок. Значит, надо учитывать то, что он сказал. По крайней мере, поиграть в его правила, в то, что он предлагает. По большому счету, он и предлагает мне поддержать видимость, так что демонстрировать какие-либо чувства с самоотдачей мне не требуется. Его асексуальный поцелуй говорит о его постоянном желании гораздо больше, чем что-либо. Что ж, Румыния, видимо, мне однозначно запомнится. – Давайте выпьем чаю. И ответьте мне пожалуйста, Вы хотите, чтобы я не имела стыда и сострадания, как люди на этой стороне? И еще, – тут я подумала, что вопросы мои… эээ… малосостыкуемы, но что уж поделаешь, – почему поезд? Зачем поезд, на котором ехать несколько суток, если летают самолеты? – Нет. – реагирует сразу на вопрос и на предложение Северус, сощуриваясь. Он остается постоять, машинально ища сигареты в кармане, а затем сядет и даже мотнет головой в подтверждение. – Я не хочу, чтобы ты стала такой – или имитировала, что стала. Я хочу, чтобы ты относилась к ним… и ко мне, не слишком разбивая себе лоб о вещи, которые не можешь изменить. Даже вещи, которые случились с тобой, в этой среде никогда не означают безвозвратное падение. Границы нормального здесь куда как шире, чем за пределами круга. Я буду предупреждать, насколько смогу. – Снейп следит, как она наливает чай, извлекает сигарету. – Оборотное зелье. Надо его помешать и оставить стыть. – произносит он спонтанно. – Оно первый аргумент в пользу поездки по земле. Транспортная безопасность в аэропортах куда как хитрее. Ещё я боюсь летать. – сизый дым поплыл от его ноздрей. – К тому же, разве не лучше поехать созерцательно, когда располагаешь временем. Ехать двое суток, плюс-минус пару часов. Книги, вкусная еда. Меняющаяся природа, более тёплая, чем здесь. Я хочу насладиться поездкой, а не провести день в делах, которые так меня не коснутся, и торопиться в аэропорт. По этой же причине не подойдёт машина. Хотя у меня и прав нет. – Вы боитесь летать? Вы, летающий сам? Слушайте, Вы меня ошарашили. – я невольно начинаю улыбаться. – Нет, Вы шутите. У меня в голове не укладывается, что Вы чего-то боитесь. Опасаетесь – поверю, но бояться летать. Скажите честно, Вы меня разыгрываете? – Опасаюсь летать на самолете. – повторяет Снейп негромко. – Представь, огромная машина, управляемая кем-то неизвестным, из которой даже выбраться шансов нет. А если и есть, то давление на такой высоте отключит сознание прежде, чем успеешь сделать что-либо. Люди, повёрнутые на контроле, они такие. – А я машину умею водить, у меня даже права маггловские есть, международные. Так что, если захотите куда-то проехаться на машине – можно её арендовать. Я люблю ехать куда-то долго, останавливаясь в пути – это всегда как внезапное перемещение в неизведанное, кураж и немножко лотерея в разочарование или очарование. Обожаю есть в машине на ходу – это часто нелепо и очень весело. Задумываюсь, сказать ли вслух, но потом решаюсь произнести, пусть он видит, что я приоткрываюсь ему. – Мы с родителями так часто ездили. Снейп смотрит на меня внимательно, на его губах появляется не то, чтобы улыбка, скорее, смягчается сама линия губ. Мне становится легче говорить с ним. И ярость к нему после его слов о Мэноре затушевалась. Странно меня качает. Очень странно. Но сейчас это вновь сносные, даже приятные минуты вечера. Он докуривает, я допиваю чай. Снейп тушит сигарету о фарфоровое блюдце и как будто не знает, что делать дальше. Он молчит, смотрит на меня. Я чувствую его напряжение и понимаю, что оно имеет совершенно конкретную причину. Также, как понимаю, что он сам сейчас не предложит мне заняться сексом – ну, потому что после нашей ссоры прошло слишком мало времени, потому что, с его точки зрения, я, может быть, смогу истолковать это примирение как повод получить секс, а не как искренние слова. Что ж, надо предлагать самой. Скажи мне кто-нибудь это сегодня еще два часа назад. Да даже час. Снейп сглотнул. Как будто слышал то, о чем я думаю. Интуиция у него, действительно, мощная. Но, кстати, сексом действительно нам лучше заняться сейчас, в спальне. А то, видит Мерлин, это получается как-то чересчур разнообразно: первый раз – на пляже, второй, третий – ну, проехали, и если я не уведу его сейчас в спальню, следующий явно будет в вагоне. И это в лучшем случае. Понимая мое везение в этом вопросе, это может быть и крыша поезда. А там и леса Трансильвании подоспеют. Дальше даже боюсь представить – замок Цепеша, все дела. И нормальной кровати и белых простыней я, может, так никогда и не дождусь.