На положенном месте

      Повинности не случилось: Снейп поднялся, захватив блюдце с окурком, и ушел, пробормотав что-то про лабораторию.       Завораживало, что его затейливо устроенная, как кубик Рубика, голова противостоит основному инстинкту с таким трудом. И что к этому инстинкту он осознанно относится с какой-то безысходностью унюхавшего самку животного. Я вспомнила слизеринских девушек, делившихся в Большом зале переполнявшими их эмоциями о том, как они поздравляли (или, скорее, пытались поздравлять) своего декана с 35-летием. Давились смехом, описывали, как посреди ночи заспанный, встрепанный Снейп распахнул дверь, полагая, что что-то произошло с учениками или даже гостями Турнира, раз так барабанят в дверь, и, увидев стайку девиц в пижамном и с тортом, сразу закрыл. Тогда она его пожалела – замкнутого человека, которого совершенно намеренно ставят в дурацкую ситуацию. Сейчас она его ту реакцию, кажется, вполне поняла.       Утром я сладко потянулась, задирая руки – и выспалась так хорошо, и погода за окном установилась такая тихая, что настроение росло вверх. И не только оно. Я уставилась на свою подмышку. С пубертата у меня была волшебная палочка. И стереотипные проблемы гигиены девушек решались без больших усилий – старшие девчонки учили премудростям декоративных заклинаний младших с видом даже более таинственным, чем Снейп обещал закупорить смерть.       Посетив его ванную комнату трижды, я установила, что он декоративными заклинаниями не пользуется. Но и Т-образный станок, какой был, например, у моего папы, его не устраивал.       В коридоре раздался голос, зовущий Юки. Ушел вниз. Я на полупальцах, быстро и воровато, скользнула в его комнату. Мне мучительно не хотелось обсуждать с ним такие вещи. Быстро. Бритва, которую я разложила двумя руками, угрожающе блеснула и поздоровалась гравировкой. «Dovo Flowing». Понабрался на своем Слизерине, снобская сволочь, меланхолично подумала я, разыскивая взглядом помазок.       Спустя полминуты помазок в моей руке уже энергично взбивал пену в подставке с мылом, пахнущим смолами. Я ухватила темную деревянную рукоять бритвы покрепче и всмотрелась – бриться фактически ножом мне еще не приходилось. Рука то ли от спешки, то ли от непривычки, то ли от неловкости пользоваться чужой, глубоко личной вещью отказывалась унять дрожь. Особенно последняя причина. Я будто видела в зеркале Снейпа: расслабленный прищур, натянутая пальцами кожа, звук скребущего щетину лезвия. Решившись, я наклонила голову сделала короткое пробное движение, ощутила лед приложенной стали.       А следом льда будто насыпали за шиворот, до того неуютно мне сделалось.       – Положите бритву.       Теперь я видела профессора в действительности: он стоял в дверном проеме, отражаясь в зеркале.       – Я…       – Что Вы собираетесь сделать?       Мои щеки наполнились кровью, я ощутила это физически.       Снейп смотрел на нее, заложив руку на руку. Зарезаться Грейнджер, становилось яснее ясного, не собиралась.       В первое мгновение, когда он, намереваясь проверить выжившие растения и состояние хогвартских теплиц в целом, вернулся за забытым кожаным свертком с инструментами, эта версия была основной. И ему подурнело. Но самоубийцы не смущаются. И не намыливают подмышки.       – Я не хотела брать Ваши вещи. – рука девушки опустилась и с подчеркнутой бережливостью положила бритву на раковину.       – Можете брать. Не надо только…       – Я не собиралась себя резать! – перебила Грейнджер.       – Не надо брить там.       Я молчала. Во-первых, «там» было достаточно неопределенным ориентиром. Во-вторых...       – Почему? – спустя некоторое время уточнила я автоматически, все еще испытывая жгучую неловкость: и так понятно, он же этой бритвой лицо бреет. Некоторое облегчение приносило то, что я решила начать сверху. Розовые ладони юркнули подмышки – прикрылась от обращенного внимания.       Снейп наконец пришел в движение, отклонившись от дверного косяка.       – Потому что Вы ею порежетесь с непривычки. И… – он посмотрел на висящее на крючке полотенце. Втянул плоть щек и поскоблил язык о верхнюю кромку зубов, очевидно раздумывая над формулировкой. Взгляд забегал:       – И мне так больше нравится. – быстро произнесли губы.       После чего он взял полотенце и его уголком вытер пену, которая виднелась поверх пальцев Грейнджер. Затем опустил руку. Ткань полотенца мягко спружинила о плотный кустик лобка промакивающим движением.       – Здесь тоже не надо. – поднял взгляд Снейп.       – Совсем? – это было первое, что у меня вылетело вслух. В голове неслись менее дипломатические формулировки. Он, все-таки, точно извращенец.       – Совсем. – Снейп с готовностью подтвердил.       О, Мерлин, да ещё с его чувствительным (я хорошо это помню по зельеварению) обонянием! Кто-то из них должен был определенно провалиться под землю. Хорошо бы он, прямехонько в ад.       Северус охватил её полотенцем и за края подтолкнул к себе ближе, чтобы завернуть.       – Идите лучше есть, и ешьте как следует – у Вас торчит каждое ребро. Если не раздумали, поезд около двух, и нужно успеть зайти Вам за вещами. Скажите Юки освежить пока Ваше многострадальное платье. Я вернусь за Вами через два часа, нужно забрать билеты и кое-что сделать в Хогвартсе. Ну, шибче, что Вы смотрите на меня так.       – Профессор! – я в таком отчаянии, хотя повод, конечно, ерундовый. На самом деле нет, не ерунда, тут же догоняет холодная мысль. Кто в моей жизни, кроме меня, раньше решал такие вещи – брить мне подмышки или нет? И остальное тоже. А сейчас это решаю не я. Это какая-то катастрофа. Сказать ему это? Я наверняка знаю, что услышу в ответ. Он лучше знает, что правильно. Ещё и добавит, что именно поэтому я у него в плену, а не наоборот. Может, он не понимает, каковы последствия небритых подмышек? Вероятнее всего, кстати. Где бы ему было это узнать, если он с женщинами вообще не общался? Ну, в смысле… тут я совсем запуталась, потому что по некоторым признакам общения с женщинами Снейпу хватало. И что, они все были с небритыми подмышками?       Снейп, который уже сделал шаг к выходу, остановился на зов и повернул голову.       – Профессор, послушайте, волосы накапливают аромат, а в местах особых выделений это чревато самым дурным и стойким запахом.       Некстати в голове всплыла поэтичная строка из шекспировского сонета – про дыхание, которым разит от любовницы.       – Поверьте, Вы сами через несколько часов будете не в восторге. У меня нет палочки, чтобы справляться с этим. Можно купить маггловскую бритву. – последнее я добавила вдохновенно. Может, это его подтолкнет к положительному решению.       – Когда ты напилась, я зализал тебя едва не до смерти, а ты, кончая, терлась о мой нос. Думаешь, я не успел разобраться, понравилось ли мне? – медленно ответил Снейп.       Лицо – ни тени смущения. Он взглянул на небольшие часы на стене.       – Извини, милая, мне надо идти.       Шок. Что он творил тогда? А я? Ну, хорошо, я была пьяна и не соображала, я вообще наверняка не понимала, что там трется. Но он! Значит, ему это нравится и он это будет проделывать. Сердце колотилось. Я с силой выдохнула. Нет, конечно, это не гениальный план по отваживанию от меня, дурнопахнущей, окружающих. Ему действительно это нравится. Лизать там. Пахнущее. Бррр. Я отрешенно смотрела в стену, когда из-за двери раздался робкий голос Юки: она понимала, что появляться прямо в ванной комнате не стоит.       – Что молодая мисс будет на завтрак?       Вопрос вернул меня к главному. Надо решать, еду я или нет. Я открыла дверь, завернутая в полотенце:       – Юки, пожалуйста, приведи в порядок мою одежду, а на завтрак приготовь что-то уже на свой вкус.       Почему-то слова про еду на её вкус привели Юки в неимоверный восторг, она вытаращила глаза и моментально исчезла. А я осталась думать. Вариантов было немного. Поехать и попытаться сбежать или остаться и попытаться сбежать.       Когда Юки позвала меня к завтраку, я уже точно решила, что еду.       Во-первых, вырвусь из Британии. Во-вторых, может, заполучу в свои руки документы, пусть и поддельные: не повезет же от меня, как я когда-то Скиттер, в банке в виде жука? Ну и в-третьих, возможно, получится что-то разведать. Маневров у этого варианта в любом случае больше. Только надо внешне быть расположенной к нему, что ли. По крайней мере, попытаться. Когда я спустилась вниз, Юки торжественно стояла около стола.       – Садитесь мисс, садитесь! – на её лице было предвкушение сюрприза.       Я послушно уселась на то место, которое мне за столом определил Снейп, оно теперь считалось «моим». Юки, чья сдержанная улыбка уже несколько раз прорывалась ликующим смехом, дождалась, пока я устроюсь на стуле и щелчком пальцев подняла купольные крышки с тарелок.       – Сырное суфле, бриошь с крабовым кремом и ванильный снег с земляникой! – довольно огласила она. И очень значимо добавила:       – Все такое же нежное, как молодая мисс.       – Спасибо, Юки! – я понимала, что это знак искренней симпатии. – Я никогда такого не ела. Выглядит великолепно! А мистер Снейп такое ест?       Юки мгновенно опустила уши.       – Простите, мисс, мастер не позволяет Юки говорить о мастере.       Что ж, преданность Юки Снейпу не вызывала сомнений. Значит, мне точно надо ехать – Юки, несмотря на всю симпатию ко мне, мне не союзник.       Я улыбнулась.       – Что ты, Юки, я просто удивилась, неужели ты приготовила что-то такое необычное, чего раньше не делала, только ради меня? Да? Мне очень приятно, спасибо!       Юки расцвела и расхрабрилась.       – А что мисс желает на обед?       – Мы с мистером Снейпом уезжаем в путешествие на несколько дней.       На секунду Юки застыла и тут же улыбнулась с лицом заговорщицким.       – Путешествие! Юки приготовит корзинку в дорогу!              

***

      Вернувшийся Снейп ни в какую не хотел брать корзинок.       Убедившись, что Грейнджер готова, он отвесил удовлетворенный кивок и собрал свою сумку минут за двадцать. Последней туда была принесена и нежно положена книга.       – Хочешь, возьми тоже что-то в дорогу. – предложил Северус и его рот вдруг тронула полуулыбка, стирая константное чванливое положение. – Или придется снова играть в «я вижу то, что ты не видишь».       Это явно была отсылка к их стычке в лесу, но незлая.       В Лондоне они приземлились в какой-то подворотне, которая выходила на оживленную улицу метров через пятьдесят. Снейп пропустил меня в толпе, идущей по тротуару, чуть вперед, и я ощущала лопатками, как от него ко мне натянут незримый, бестелесный поводок внимания.       Наконец, двери большого магазина – второй этаж полностью заполнен женской одеждой. Снейп заворачивает в первый попавшийся и, взяв меня под локоть, незамедлительно протаскивает от стойки с джинсами дальше, к платьям.       – Сосредоточься в этой части. – негромко говорит он над ухом и отпускает.       Быстро выбираю три платья на самую разную погоду. Неловко показываю ему и, получив безразличное одобрение, беру ещё плащ, длинную широкую юбку (её Снейп хвалит чуть более глубоким кивком), пару футболок, свитер и подходящую всему этому обувь. Наконец, белье. В этот магазин он за мной не следует – остается стоять у входа, где у больших зеркал организована зона ожидания для таких же доминирующих самцов, видимо, чувствующих себя неуютно от невозможности контролировать пространство, наполненное трусиками, подвязками и чулками.       Когда я вышла с пакетом, в который было уложено базовое черное, белое и бежевое белье, Снейп стоял лицом к зеркалу, с недобрым прищуром глядя на свое отражение.       Поверх его белой рубашки сейчас не было ни сюртука, ни мантии. Он был в длинном, легком макинтоше, чёрных классических брюках и гладких челси на ногах. И всё равно отличался от мужчин-магглов, которые дожидались спутниц с ним рядом. От него веяло неприязнью, как холодом веет от поверхности осеннего темного озера.       Снейп забрал у меня покупки, присоединив их к связке бумажных упаковочных сумок, висевших у него в руке. Остался еще один магазин – чтобы купить дорожный чемодан. Снейп высвободил одну руку и придержал для меня дверь, и, когда мы вдвоем вошли, первым, кого я увидела, была Чжоу Чанг.       Она стояла, одетая в форменную одежду. С бейджем. Совершенно обалдевшая. Как, должно быть, и я.       – Здравствуйте, мисс Чанг. – первым произнес Снейп.       – Здравствуйте… профессор. – Снейп был за моей спиной, но я просто почувствовала, как он скептически ухмыльнулся.       Тут я пришла в себя:       – Привет, Чжоу.       – Привет, Гермиона.       Автоматически, она добавляет:       – Как ты?       – Спасибо, у меня все нормально. У тебя?       Чжоу замялась.       – Хорошо, работаю.       – Мисс Чанг, – отчеканил Снейп, – у нас крайне мало времени и мы надеемся на Ваш профессионализм. Нужна дорожная сумка или чемодан, в который бы поместилось это.       Он немного приподнимает пакеты.       – Тут, в общем, немного, в основном это бумага. Цвет сумки – тёмный.       Чанг, опуская глаза, кивает, и быстро отходит к стеллажам. Возвращается спустя минуту с кожаным саквояжем глухого темно-бутылочного цвета и латунной фурнитурой.       – Подходит, – произносит Северус. И, обращаясь ко мне и к ней, добавляет: – Помогите, пожалуйста, мисс Грейнджер, мисс Чанг. Нужно вещи переложить в саквояж как можно быстрее.       И отходит к кассе расплачиваться.       В четыре руки мы начинаем вытаскивать вещи. Чанг смотрит на крепкие, матовые фирменные пакеты, провожает глазами нежные и красивые вещицы, которые стопкой ложатся в недра саквояжа. Когда я, комкая, начинаю доставать из пакета белье, она тихо произносит:       – Все думали, что ты погибла.       – Я выжила. – отвечаю ей я, понимая, что в этом коротком диалоге гораздо больше смысла и эмоций, чем произнесенных звуков.       Снейп вырастает за спиной как раз когда последний пакет разобран. Заглядывает в саквояж, наклоняясь, намеренно или случайно игнорирует присутствие Чанг рядом и с садистским удовольствием произносит:       – Ну вот, все-таки черное.       И защелкивает замки саквояжа.       – Мисс Чанг, – кивает он Чжоу, я ей также киваю на прощанье, но молча. Она произносит «до свидания» тем голосом и интонацией, которыми продавцы прощаются с покупателями.       – Надо торопиться.       Когда мы подъехали к парковке такси на Сент-Панкрас, новенький поезд уже стоял на перроне, до отхода оставалось пятнадцать минут.       Он прошел по вагону, поднимая высоко перед собой сумки, чтобы никого не задеть. В первом классе было немноголюдно, но Снейп дошёл до конца и открыл легкую дверь маленькой переговорной. – Сюда.       Я села на диван, Снейп – на другой, положив сомкнутые руки на разделяющий нас столик.       – Не переживай. – он поправил сумку. – Я понимаю, ты огорчилась из-за встречи с мисс Чанг. Человек должен выстраивать свою жизнь в соответствие со своими внутренними оценками, а не с оценками сторонних людей. В результате именно по тому, как ты определяешь свою шкалу ценностей, выстраиваются собственные приоритеты. Никто не должен лезть в это со своими сиюминутными оценками. К тому же не зная всех обстоятельств.       Я кивнула. А что тут скажешь? Приятным было только то, что Снейп, похоже, начинал думать, что я смирилась.       – А что огорчило Вас? – вдруг спросила я. – Я же видела.       – Ну… – протянул Снейп, медля с ответом, – я не то, чтобы расстроен. Констатация собственного отражения, очевидная и неизбежная.       Северус слегка поморщился и перевел тему.       – У неё помолвочное кольцо на пальце. Какой глупостью было отказаться работать на новый режим, но это можно понять. Чего я не понимаю, почему мисс Чанг не сбежала на восток. Бередящая меня тема – их магия не такая, как наша. На порядок старше, церемоннее: у них почти не используются, судя по книгам, бытовые чары. Считается, что это дисциплинирует волшебника. Может, поэтому мисс Чанг больше не будет там места. А здесь? Разве что она не теряет надежду на сопротивление ходу вещей.       Поезд набрал ход и их начало плавно укачивать. На секунду снова мелькнуло ощущение, что они едут в Хогвартс. Забавно, ноги синхронно понесли их обоих к девятой платформе вокзала Кинг-Кросс, а не к его соседу Сент-Парнас, и, только взглянув в билеты, Снейп смог разобрать, где найти нужный им «Евростар». После чего, рискуя опоздать, они быстро пошли в нужном направлении – благо, выражение лица Снейпа работало как водомёт даже в суете вокзала. Легкий конфундус сопроводил спешную проверку документов, когда дело дошло до Гермионы.       Северус как раз собирался заняться ими и достал из кармана чужой маггловский паспорт. Гермиона воззрилась на него с укором, понимая, что незнакомая ей девушка точно расстроится, куда бы она не намеревалась поехать. Если она, конечно, жива.       – Я читал о впечатляющих вещах. – продолжил Северус после того, как Грейнджер разумно промолчала по поводу паспорта, – Например, «похищение душ». Это как смесь трех непростительных сразу, растянутая во времени. У них красивая анимагия, развиты ментальные искусства вроде легилименции. – он постучал палочкой по фотографии, а потом коснулся лба Гермионы, и на фото появилось её очень серьезное лицо. Снейп сверил и остался доволен.       – Мм.. Мисс.. Одли, Вы, кажется, обронили. – пальцы подвигают по столику паспорт Гермионе. – Одна с неприятным незнакомцем. Как Вас угораздило не взять женское купе. Я, должно быть, храплю.       Снейп вытягивает руки вверх и чуть потягивается, прежде чем принять прежнюю позу.       – Может, расскажете мне о себе? Хочу узнать Вас получше. Куда Вы едете, мисс Одли? – он набрасывает на себя вежливый и внимательный вид, будто и вправду видит её впервые. – Вы, наверное, студентка? – чёрный взгляд останавливается на меню, задевающем углом его руку. Поэтому он принимается упруго поддевать пальцем уголок с хрустящим звуком.       Я чуть не прыскаю от смеха. И да, от Снейпа я точно этого не ожидала. Постой, я не буду играть по твоим правилам!       Резким рывком вытягиваю корпус в его сторону, сжимаю своей рукой его запястье, придавливая его к столу:       – Вот Вы и попались, мистер Флейби!       Я, конечно, не представляю сейчас себе его реакцию: выбрать ему в качестве фамилии слово, созвучное «дряблый, вялый, слабохарактерный, отвислый».       – Вы долго скрывались от нас под фамилиями Гойл и Лонгботтом, но, наконец, мы Вас вычислили! Преступники всегда попадаются на мелочах. Неприятный храпящий незнакомец, теребящий нервно меню – Вы всегда так начинаете каждое своё гнусное преступление! А потом заказываете двадцать пять бутербродов с тунцом и жевательный мармелад, и, не расплатившись, сбегаете, дёрнув стоп-кран у полустанка. Ваш долг железным дорогам перевалил за несколько тысяч фунтов!       Интересно, а как мне себя назвать?       – Я агент Маус! Встаньте и заложите руки за спину. Вы арестованы, сейчас я оглашу Ваши права.       Лицо Снейпа не меняется – всё тот же вежливый вид. Он не привык устраивать личный шоудаун даже в ответ на прямые обвинения. Впрочем, не дрогнув выслушать обвинение столь гнусное – двадцать пять бутербродов! – было нелегко.       – Вы, должно быть, меня с кем-то путаете, мисс Маус. – мужчина не сдвигается с места, его прижатая рука ловит её мизинец меж пальцев в невинной ласке. Голос успокаивающий и только немного пробивается ирония.       – Отправить на такое задание молодую девушку, к тому же одну. Я начинаю опасаться за безопасность своей страны. Я надеюсь, Вы вооружены?       Тут же после этих слов мистер Флейби стремительно наклоняется к её лицу, так, что расстояние между стражем порядка и ним составляет менее фута, оскальзывает взглядом и выдыхает прямо в губы почти беззвучно. – Вы ничего не докажете, Майни.       После чего невозмутимо поднимается со своего сиденья и поворачивается к ней спиной, складывая кисти птичкой. И игриво помахивает ими, будто призывает к действиям. Если бы у мышеловок было выражение лица, это было бы лицо отвернувшегося Северуса Снейпа.       – У Вас ведь есть ордер на арест? Я припоминаю – конечно, из газет – что мистер Флейби совершал свои злодеяния, уже пересекая Ла-Манш, так что, полагаю, на такой случай ордер обязателен. – лениво вопрошает он. – В ином случае, мисс Маус, у Вас.. – взгляд на часы над дверцей. – Чуть меньше двух часов до Парижа, чтобы допросить меня.       Ну как же он умеет вывернуться! Мне смешно, я восхищена его легкостью игры и мастерством в неожиданных ситуациях: на каждом повороте он делает кульбит и вновь загоняет меня в угол. С тем же невозмутимым выражением лица. С быстротой молнии пролетает мысль, что я ни с кем никогда так не дурачилась: упоительно и остроумно. Нет, конечно, я не куплюсь на эти предлагаемые мне покорно кисти рук. Мгновение, и меня схватят, как … Мауса. Надо же, забыла про Микки Мауса, когда выбирала себе имечко. Удивительная у него голова, это так. Забавно, как он быстро сообразил про маггловского мультяшного героя. Хорошо, что обошлось без «Том и Джерри», учитывая наших с ним общих знакомых. Стоп, а как мне его называть тогда?       – Вот что, мистер Флейби, – ворчу я, – ордер на Ваш арест находится прямо под меню, которое Вы сейчас так плотоядно и сладострастно трогали. Сможете убедиться… потом. Но раз мы пока одни, и мои напарники встретят нас только на перроне в Париже, у меня к Вам деловое предложение. Повернитесь.       Снейп разворачивается ко мне. Лицо непроницаемое. Руки также за спиной.       – Извините, что я верчу вами… как заблагорассудится. Но оставим обиды в стороне. Мы с Вами деловые люди, давайте поговорим по-деловому. Я… – тут я намеренно сглотнула, – я тоже люблю бутерброды с тунцом и мармеладных мишек. Давайте работать в доле! Будем Бонни и Клайдом! Все по-честному: будем теперь заказывать по пятьдесят бутербродов и по два пакета мармелада. Согласны, мистер Флейби?       Снейп удерживает себя от улыбки, глядя, как Гермиона с достоинством продолжает нападать на него. Конечно, она вряд ли искушена в словесных битвах, но справляется хорошо – ему интересно поиграть с ней.       – Не стоит извинений. Вы весьма прожорливы, мисс Маус. Что сбило Вас с истинного пути? – глаза сощуриваются, он наклоняется к ней ближе. – Я знаю, что. Я и Вас могу так потрогать.       Голос падает до шёпота, в нём внезапно появляется настоящая угроза. И тут поезд замедляет свой ход, врываясь в тоннель. Свет окна гаснет, вырывая их из освещенной переговорной в кромешную темноту. Руки Снейпа мгновенно оказываются на её теле – грубые, несдержанные касания к небольшой груди.       – В Вашу маленькую глотку вряд ли влезет двадцать пять бутербродов, если Вы, конечно, не приписываете мне собственные пороки. Но я никогда даже не пробовал мармеладных медведей, мисс Маус. – доверительный тон у уха приобретает оскорбленное отвращение. – Вы думаете поймать меня на эту дешевую удочку?       Наконец, зажигается электричество, зрачки Гермионы сужаются от яркого света. Он и не думает убирать руки.       – Признайте, Вы одержимы поимкой Флейби, потому что сами голодны. Неутолимо.       Снейп отмечает, как напрягаются под пальцами её соски, проступая через ткань платья, медленно гладит их. Толкает её в грудь, так, что Грейнджер оседает на полку.       – Убедите меня, мисс Маус. – мужчина подходит вплотную, охватывает ладонью её затылок и кивает на свой ремень.       Тонкие пальцы проворно расстегивают ему ширинку. О, начинает схватывать на лету. Северус, то есть мистер Флейби, прикрывает глаза, предвкушая удовольствие. На этот раз Гермиона почти самостоятельна – ему нравится, как она торопливо обнимает губами головку, прокатывает её по языку. Снейп опирается ладонью на покатую панель позади Гермионы, потому что от ритмичного скольжения её губ в ногах появляется приятная немота.       – Сильнее... – вырывается свистящий шепот. Глубоко двинув бедрами навстречу, растягивает её розовые губы, не даёт отстраниться, улыбаясь попыткам высвободиться.       – Расслабься. – мнёт он тёплый и влажный от перебежек по вокзалам затылок.       Ему приходится повторить, прежде чем Гермиона с беспомощным мычащим звуком перестает возмущаться и дёргаться, уголками рта втягивая воздух.       – Вот так. – он освобождает рот, а потом плавно вталкивает член обратно и ощущает судорожное сглатывание. Грейнджер старается, хотя на ресницах выступили солёные капли слёз. От осознания этого пальцы на затылке сводит крупной дрожью.       – Ты уже научилась. – Снейп почти не сдерживает себя, раскачиваясь на грани между жестоким обращением и исступленным желанием выебать её горло. От того, чтобы застонать, его отвлекает стук в дверь.       – Ланч и шампанское. – возвещает услужливый голос за дверью.       – Позже. – сглатывая, отзывается Снейп, и бросает взгляд на Гермиону. Зрелище, достойное экранизации. Он чуть натягивает затылок, чтобы увидеть влажные глаза хотя бы мельком, и прижимается, не отпуская её голову, потому что это невыносимо, невыносимо видеть и невыносимо ощущать больше. Девчонка не отстраняется, только пальцы царапают ему брючины.       – Я готов сесть в тюрьму. – кается он минуту спустя, глядя как Грейнджер вытирает глаза, а потом рот ладонью.       Опускается на корточки и приводит её в порядок.       – Мне еще надо будет привыкнуть к тому, как Вы это делаете. Так что самое время начать вести себя, как оскорбленная аристократка, и потребовать шампанское. Ваше тоже. Я за это свой ланч отдам.       – Привыкнешь. – миролюбиво отзывается Снейп, ища собачку ширинки и совершенно не считывая или не собираясь считывать жалобы на то, как все сейчас происходило. – Я открываю в Вас таланты, но не могу сказать, что сомневался, при Вашей страсти к обучению.       Он разморен приятным минетом, и вопреки обыкновению не скрывает этого. Край черных волос липнет к шее. Северус встает, подходит к вешалке и ищет в плаще бумажник, а потом открывает переговорную и выходит. Возвращается, держа в одной руке два узких бокала игристого, а во второй – вскрытый уже пакет мишек Haribo. Неизвестно, сколько медведей уже закончило жизнь в его самодовольном рту.       Ставит перед Гермионой бокалы, вынимает прозрачного медведя из пачки и, приладив, сталкивает с ребра бокала. Медведь с плюхом тонет.       – Моя перспектива в инсталляции. – поднимает бокал Гермиона, чуть наклоняет к его и пригубляет. – Не забудьте: мишки – Вам, шампанское – мне.       – Перспектива утонуть в алкоголе? – припоминает Снейп.       Делаю еще один долгий глоток.       – Вы сядете со мной? Мне хочется к Вам прислониться.       Это правда, несмотря на то, что сам опыт был для меня жестким. Может быть, дело в том, что происходило сразу после минета? В том, сколько бархатных ласкающих интонаций было в его голосе, наконец, в том, что он принес этих мишек? Мне просто хотелось компенсировать очередное унижение. Я сажусь вплотную.       – Знаете, коль скоро речь зашла об обучении. Вы же собирались им заняться по отношению ко мне. Только не отвечайте, что десять минут кряду этим занимались. Я про другую часть обучения.       Он отправляет на казнь ещё двоих мармеладных друзей, непривычно ощущая эту физическую нежность, с которой девчонка клонится к нему. Настороженность пропадает, из спины исчезает металлический каркас и Северус оседает, слушая Грейнджер.       – Я не могу вернуть тебе палочку. – Северус находит её взгляд пристальным своим, жадно впитывая эмоции. Взбеленится? – Но палочка – это только проводник, поэтому мы сможем отрабатывать что-то без неё или только с моей. Для части зелий палочка и вовсе не требуется. Полагаю, по части трансфигурации Вы меня обскакали и сможете сами чему-то поучить. Не слышал, чтобы Минерва кого-то когда-нибудь так хвалила. Маленькая заучка.       Его рука прошла по волосам и осталась на плече, несмело прижимая её к боку. Если он и дразнил Грейнджер, то только чтобы увидеть возмущение, которое так идёт ей.       Я пожимаю плечами.       – Я и не брала в расчет те знания, которые связаны с палочкой. Очевидно, что я ее от Вас не получу. – отхлебываю еще глоток. – Меня интересуют те знания, которые есть у Вас вне палочки. Иначе, только с примитивными навыками зельевара я ничем не буду отличаться от сквиба, а это больно. Разве окклюменция требует палочки? А возможность летать? И высокий уровень зельеварения, когда ты не столько варишь, но можешь составлять и улучшать зелья – это же тоже доступно без палочки. А заклинание, которое Вы придумали и потом использовал Гарри. – я невольно вспомнила, против кого Гарри применил его и пожалела, что не могла это сделать на днях. – Ведь есть же принципы составления заклинаний!       Я с досадой отхлебнула последний глоток и шмякнула пустой бокал на стол.       – Это что-то невероятное. Вы составили опаснейшее заклинание в школе, а я даже не понимаю, каковы принципы составления. Нас учили только уже существующим, в итоге мы все только запоминали большее или меньшее их количество, как попугаи! А Вам пришло в голову, что все эти заклинания не существовали сразу, что есть какие-то правила их создания, Вы нашли эти правила – или вычислили?       Я вздохнула с досадой.       – Собственно, я сейчас понимаю, что если Вас лишить палочки, то Вы не перестанете быть большим волшебником. А я пока что только приложение к палочке, к сожалению. Нет ее – нет и моего волшебства.       Я протянула руку к бокалу с шампанским в руке Снейпа:       – Отдайте мне мое шампанское. Вы обещали.       Отчаяние, с которым она произносит последние несколько фраз, можно потрогать пальцами, хотя Гермиона не стремилась разжалобить его. Оно как вуаль, которая накрыла их обоих.       – Палочка это только концентратор. – отрезает Снейп тоном, не терпящим возражений. – Если бы было иначе, сквибов бы просто не существовало. Но отчего-то я ни разу не видел, как Филч варит даже простенькое зелье... – ноздри шумно выдыхают, Снейп приобнимает её плотнее.        – Я не уверен, что достоверно это вообще кому-либо подвластно – понимание законов зарождения магии. Поэтому могу поделиться только мнением. Помните, мы рассуждали про факультеты? Насколько мне известно, большая часть старой магии, так или иначе, была сродственна стихиям. Магия природы, если хотите. Ею обладали все магические существа, как антропоподобные, так и нет. И, хотя и существовали старые книги, которые должны были передавать знание, они представляли собой лишь описание практического опыта волшебников, который был доступен самому автору – или того опыта, что он пронаблюдал. В этом смысле наши предки были гораздо более уникальны, чем мы. Они не делились вовне тем, что имели, полагая, что магия – это не мастерство, а только талант. Это верно лишь отчасти. Так, некоторые способности действительно редки и передаются теперь по наследству, потому что их корни уже утеряны. Как парселтанг. Ему можно подражать, но так же можно подражать ржанию лошади или вою собаки. Реальный диалог выстроит только змееуст. Думаю, эти способности и их спонтанность проявления связаны с нежеланием предков раскрывать то оружие, которое в критический момент могло спасти жизнь семье или клану. Чтобы сохранить и усовершенствовать эти способности, нужно было пестовать их, но оставляя втайне. Способность летать без посторонних предметов, насколько я пытался отыскать её корни, тоже одна из них. Мраксы и Принцы, вероятно, когда-то были как-то связаны.       Гермиона вздрагивает.       – К счастью, часть таких способностей оставили след в литературе. И за этот след можно ухватиться, хотя он напоминает больше след в небе от унесшегося вперед самолёта. Легилименция и окклюменция распространены поэтому шире, но даются не всем и не всегда. Думаю, Салазар Слизерин чётко осознавал эти связи крови и магии, и потому вернулся к идее клановости. Концентрация унаследованных приблуд автоматически усиливает породняющиеся семьи… Мы отвлеклись. Мы пришли к тому, что все ненавидят всех.       Снейп всё ещё держал шампанское в руке, дальней от Гермионы.       – Но когда появляется потребность ненавидеть кого-то ещё из-за передела ресурсов и власти, волшебникам разных способностей приходится договориться, чтобы творить геноцид других магических существ или порабощать их совместными усилиями. Понимаете, к чему я?       Грейнджер кивает, он чувствует это по натянувшемуся от касания щеки рукаву рубашки, и отвечает:       – Тогда они вынуждены обменяться знаниями, чтобы сделать из них общее оружие, использованию которого, к тому же, можно обучить.       – Пять очков, мисс Грейнджер. – Снейп ощущает пронзительное удовольствие понимания, и проводит снова по её непослушным волосам. – Так начинают появляться заклинания, жесты. Поэтому кельтские руны так интересно читать. По сути, это первоисточники, с трудом рассказывающие нам о далеком времени. Отсутствие предрасположенности к той или иной магии между кланами удобоваримо решилось как раз созданием палочек – усилителей, – и волшебники загнали под пяту тех существ, которые взаимообогатиться по какой-то причине не смогли. – пожимает плечами Северус.       Поезд выходит из тоннеля и снова набирает ход.       – Пока всё было стройно – магию упорядочили и стандартизировали, и большинство новых заклятий – это хорошо отысканные старые или просто усовершенствованные. И тут появляетесь вы, магглорожденные. Вы ничего не наследовали и никто не мог научить вас. Вы – доказательство того, что древняя магия никуда не ушла, как доказательство и спонтанные выбросы магии у детей-волшебников. Просто мы почти перестали черпать её потенциал. Перестали обращать собственные уникальные способности в формулы, довольствуясь уже созданным до нас или же порождая более прикладные, вторичные вещи. Что не означает, что этим заниматься запрещено или невозможно. Принцип формулирования самих заклинаний прост – заклинание это зов. Поэтому оно должно отражать интенцию, с которой ты берешь в руки палочку. Но, кажется, здесь есть ещё кое-что. Сильные заклинания рождаются от отчаянной потребности в магии, а не просто от прихоти. Китайцы явно имеют это в виду, когда ограничивают использование магии в быту. Магия без палочки требует большого расхода энергии, поэтому она существенно ограничена. Ограничена либо простенькими заклинаниями, на которые хватает направленного сильного желания, либо сводится к той магии, что изначально не требовала от конкретного волшебника палочки, потому что она и так ему принадлежала по наследству.       Снейп ставит основание бокала на ладонь и медленно вытягивает руку вперед. Шампанское подрагивает в стекле.       – Забери. Не разочаровывай меня.        Последние слова профессора будто удар ремнем по заднице – больно, но удивительно тонизирует. Я слушаю его, как это ни банально звучит, затаив дыхание. Картина магического мироздания, о которой я ранее не задумывалась, начинает складываться в стройную конструкцию. Интересно, его слова экспромт или он обдумывал? Как бы то ни было, завороженность его интеллектом поглощает меня. Блистательный, острый, оригинальный ум. Ум, который не успокаивается на общепризнанной данности очевидных вещей; ум, нацеленный на проникновение в природу явлений. Как сочетается это в нём с потрясающей жестокостью, которую я сама видела? И ведь это не холодная бесстрастность мозга, как у лучших умов Рэйвенкло, тут осознанный выбор. А как сочетались в нем мимолетная заботливость, которую я чувствовала ранее в его руках, с этой давящей властностью, доходящей до крайности?       Бокал на его ладони – как Кубок огня, до которого я или смогу дотянуться, или погибну как волшебница. Я смертельно боюсь. Вот, оказывается, чего я боюсь больше всего – реальной потери своей магии.       И я произношу то, что осело на моем сердце ужасом:       – Я боюсь. Если не получится, это приговор.       На Снейпа я не смотрю, уткнувшись глазами в противоположную стенку. Голос рядом безжалостен:       – Ты плохо слушала, что я говорил? Забери!       Я моментально ощущаю себя той, что шла к Распределяющей шляпе. Я помню эти шаги. Меня вызвали первой, я поднималась по лестнице к табуретке и, на самом деле, думала не о факультете, на который меня распределят. Я была бы счастлива любому! Я страшно боялась того, что шляпа скажет: «Да она не волшебница, это ошибка!» – и меня выгонят из этого мира, мира, в который я безвозвратно влюбилась, только сделав первый шаг в Косом переулке! А потом было упоение от чтения первых книг, завороженный восторг от первого сознательно получившегося заклинания, переполнявшее меня ожидание в дороге, где вокруг были только волшебники и, наконец – Хогвартс! Хогвартс, выросший перед нами в темноте графичностью и светотенями… Тогда я шла по лестнице и бормотала себе под нос: «Так, успокойся…». Мне и сейчас надо это себе сказать. И я произношу это вслух, как тогда. Честно говоря, мне уже плевать на шампанское. Мне нужна только моя магия.       Я смотрю на основание бокала, стоящего на руке Снейпа, перевожу взгляд на ножку и начинаю тянуть ее взглядом к себе, как тянула бы рукой. Только очень медленно, не дыша. И она двигается! Двигается! Основание перемещается с ладони на воздух и тут меня прорывает. Я вдыхаю, судорожно всхлипываю и зажмуриваю глаза одновременно. Бокал накреняется и валится вниз, шампанское льется на пол, Снейп подхватывает его почти у пола.       – Грейнджер, ну что Вы творите. Заканчивать надо всегда. А то Вы возбуждаетесь, а потом как рукой снимает. Я Вас научу. – он смотрит на бокал в облитых пальцах. – Вот, остался маленький глоток – как раз ровно столько, сколько Вам достаточно. Пить, Грейнджер, скажем прямо, Вы тоже не умеете, поэтому лучше не перебирать. Да и вредно в Вашем положении…       Я ошарашено на него уставилась.       – Ученическом, Грейнджер! Даже мой факультет не приходил пьяным на занятия.       У неё получилось. Ну конечно получилось. Она сильная волшебница.       Северус ощутил, как плавно оторвалась от ладони нагретая рукой ножка и сдвинулась вправо. И начала дрожать вместе с губами девушки. Могло бы быть лучше, если бы Гермиона не сорвалась в штопор. Да, темперамент девочки ее однажды убьёт. Или его. Неспособность девчонки контролировать себя в сильных эмоциях так раздражала Снейпа, что он не раз и не два публично высказывался об этом нарочито-уничижительно. Да и за короткую их совместную жизнь Гермиона уже успела выслушать это.       В то же время, эта несдержанность заставляла нутро ныть голодным щенком, который сидит перед праздничной пекинской уткой, окружённой не менее вкусными блюдами. Что это было, Северус не знал и не собирался узнавать. Вероятно, тоска по собственному, выжженному, сознательно вытравленному.       Снейп едва успевает ухватить летящее стекло, и, отмахнувшись от скребущего изнутри чувства, обрушить на Гермиону раздражённое, как ему кажется, шипение. Но выходит совсем беспомощно – так шипит змея, которую уже поймали за голову и подняли в воздух. Он быстро отказывается от этой идеи и щедро разбавляет шипение спокойной иронией. Такой щит лучше ладит с заметавшимся сердцем.       Довольный собой, – если бы не вышло выправиться, чем бы он отличался в своей несдержанности от неё? – Северус протягивает ей остатки вина, обращая взгляд в лицо, и не сразу понимает, чем она так напугана.       Приехали. Нет, а что ты хотел? «Да, Северус, я тоже думаю, что в преддверии беременности лучше мне не пить много, навредит долгожданному малышу?»       Он пинает своего щенка грубой ногой, и тот горестно дышит под столом, потому что навсегда усваивает, что жизненно необходимо затаить скулёж. Моментально находится и даже тоном слегка стыдит её за реакцию. Гермиона все ещё сидит рядом, лицо ее расслабляется в виноватую улыбку.       – Резюмируя, Грейнджер, неплохо, Грейнджер.. Я думаю, Вам лучше, не торопясь, переодеться во что-то более презентабельное. – как можно более нейтрально произносит Северус. – Я выйду, чтобы не мешать.       Не мешать и покурить. Ему нужно покурить и сосредоточиться на неясных образах будущего.       От яркой радости лечу в какое-то опустошение. То ли из-за сверхмощного выброса адреналина, то ли от реакции Снейпа. Он закрывает за собой дверь, а я сгорбливаюсь над своими коленями, опираясь на локти и уставившись на кисти рук, зажатые в замок. Он очень странно себя повел. Сначала заставил почувствовать магическую силу, но потом как будто все пошло не так. Я не могу понять, в чем причина, но ясно ощущаю, что она действительно есть. Не мог такое раздражение вызвать пусть неудачный, первый опыт магии без палочки.       Размышляя, я поднимаюсь и открываю саквояж. Перебираю вещи. Выбираю ту самую широкую юбку, которая понравилась Снейпу, сверху подойдет вот этот мешковатый джемпер с рукавами в три четверти. И к этому лоферы. Действительно, все будет очень удобно. А белье поменять? Да, пожалуй. Беж или все-таки черное? Я понимаю, что он сегодня будет видеть, как я раздеваюсь, и решаю выбрать черное. Зашториваю окно и, пока переодеваюсь, размышления о выборе цвета белья дергают мои мысли, отложенные в дальний угол. Еще утром я собиралась бежать от Снейпа в Румынии, несмотря на ясные намеки Снейпа о том, что он этого не допустит. Ну а сегодня, после встречи с Чжоу и опыта с бокалом, находясь сейчас одна, что я могу самой себе сказать про побег?       Что побег – это эмоциональная реакция. А что дальше? Если только предположить, что он удастся – при том, что шансов на это почти нет? Румыния. Чужая страна, в которой есть место работы для Чарли, но у него на шее все оставшиеся Уизли. Уизли, явно не радующиеся тому, что Рон в плену, а я сбежала. И, кстати, которые могут все-таким пойти на соглашение с Волан-де-Мортом, в обмен на сохранение жизни одного из своих сыновей. Даже если не брать этот вариант, найдется ли для меня работа там? Без языка, без законченного образования? Очень маловероятно. Но, даже если это так, и все устроится непонятным пока образом, сможет ли Румыния спасти меня от Волан-де-Морта, чья идея, как говорил Дамблдор, была связана с господством над всем магическим миром. Очевидно, что маленькая Румыния не является его первой целью после Британии, но и отрицать, что Румыния окажет хоть какое-то серьезное сопротивление, тоже невозможно. А это значит, что через три года максимум я опять буду бежать по какому-нибудь лесу от Пожирателей. Вот только моя поимка закончится совсем иным финалом.       Есть еще вариант Чжоу. Сбежать в маггловский мир, стать ничем, раствориться в форменной одежде вспомогательного сотрудника. И каждый день, каждую ночь чувствовать потерю магии. Магии, которая составляет все мое существо. Магии, которая подвластна мне, пусть пока и беспорядочно, даже без палочки. Это же добровольный поцелуй дементора. Я не смогу. Я выбираю не только жизнь. Я выбираю себя, а, значит, – магию.       Так что мне надо жить в предлагаемых Снейпом обстоятельствах. С этим очень тяжелым, мрачным человеком, не понимаемым мной совершенно. С его блестящим умом и жестоким характером. С его пристальным отношением ко мне, которое ни он, ни я не можем назвать чувством. С его постоянным сарказмом и взрывной остроумностью. С властностью даже в мелочах и готовностью терпеть драматургию моего темперамента. С его яростной сексуальностью, которая утягивает в это болото и меня, балансирующую на грани ожидания его несдержанных слов, чутких рук, сжатых от полного самоотречения челюстей и боязни его тяжелого, животного взгляда, резких и жестких движений.       Я без зеркала расчесываю волосы пальцами, потому что, конечно, забыла купить расческу, заплетаю их в косу и открываю дверь. Снейпа около переговорной нет. Выхожу в общий вагон и вижу, что он стоит у последнего ряда, совершенно пустого, облокотившись локтями на свободное кресло. Лицо внимательное и, как мне кажется, чуть усталое. Он схватывает мой вид и прикрывает глаза на секунду, одобряя. Отделяется от кресла, чуть покачиваясь от движения поезда идет ко мне, и мы оба возвращаемся в переговорную. Снейп плотно закрывает за нами дверь и через мгновение произносит: «Очень красиво». Но его спокойствие какое-то странное, если бы это был не Снейп, я бы сказала, что человек как опущенный в воду, опустошенный.       Мне грустно. Часом раньше он превратил наше общее смятение в изумительную словесную перепалку, а потом привел это к своему удовольствию. Та моя тоска ушла, и сейчас я охвачена не собственным унынием, а реагирую на его перемену настроения. Но вот почему он вновь стал таким, непонятно. Казалось бы, он получил все, что хотел.       Я решаюсь:       – Помните, Вы говорили, что не будем домысливать друг за другом. Мне сейчас показалось или нет, что после удачи ли неудачи с бокалом – это как посмотреть – Вас что-то во всем этом расстроило? Вы мне можете сказать, что? И мне важен ответ на еще два вопроса, уже совершенно другого масштаба. Почему Вы выбрали сторону Темного Лорда? И почему выбрали меня?       Снейп машинально защелкнул замок, хотя им оставалось не более получаса пребывать в этом вагоне.       – Вы всё сделали приемлемо для первой практики, пусть и волновались, как первоклашка. – он разумно смотрел на Гермиону, со всей очевидностью не испытывая по отношению к ней никаких негативных эмоций.       Только чувствовался непролазный ил на месте зрачков, будто самого Снейпа там не осталось. Окклюменция. Почти сон, в котором ты пасешься на полях нужных тебе воспоминаний, не позволяя ни текущим событиям, ни людям оседлать твой разум. Потом он сморгнул, будто действительно вспоминая данное обещание честности, и оценивающе взглянул на лицо Грейнджер, думая, следует ли произносить то, что намеревался. И следует ли вообще отвечать на два других вопроса.       – Но гораздо сильнее ты испугалась, что можешь быть беременна. Ты же понимаешь, что это неизбежно произойдет? – Снейп наклонился, убирая их документы в карман сумки. Голос зазвучал напористо: – Я не намерен передумать.       Будто пресекал попытки даже подумать попросить его об этом. Он помолчал, разглядывая Гермиону подробнее. Она выглядела элегантно, очень хорошо. Не как девчонка, на которой висят джинсы. Одежда сдерживала растрату оглушительного света её брызжущей энергии, оставляя всё для него одного. Всё до единой капли.       – Я выбрал сторону, которая победит в этой войне. – Снейп наступал в каждый звук с осторожностью. – Не подумай, не по факту вашей поимки и смерти Поттера. Уже давно. Когда стало ясно, что сторона Дамблдора обречена на этот раз ровно так, как была в прошлый, потому что ни сам Альбус, ни его Орден, сохранившаяся часть, ничего не вынесли, и всё идёт снова своим чередом. Принципиально, для чистоты эксперимента, я не вставлял палки в колёса вашего детского велосипеда. Даже наоборот. Где мог. Видишь, как я самолюбив, раз полагаю, что моё злое вмешательство могло окончить эти судороги раньше. – Снейп обозначил выдохом смешок. – Но вмешательство на разных стадиях в ваш гриффиндорский хоровод могло достоверно гарантировать лишь то, что покалечит вас.. тебя.. или вообще убьет.       Воспоминание о том, что произошло в прошлый раз, когда он вмешался, накатило на него быстрым приступом удушья.       – А я, знаешь, имел на тебя планы даже раньше, чем убедился в отсутствии вменяемого плана у Альбуса. Ты скрашивала мне дни среди недоумков столько времени, Грейнджер. Итак, ты умная, волевая – в чём я убедился не раз за время, пока приглядывал за вами. К тому же привлекательная. Почему мне не выбрать тебя?       – Да, все очень логично. Спасибо.       Странное чувство: Снейп вроде бы выполнил наш уговор и все сказал честно, но неприятное чувство полной закрытости гадко осело в сознании. Во мне что-то погасло. Все очень рационально, любые эмоции удалены из этого уравнения с корнем. В этом рацио у меня роль определенной функции. Интересно, зачем ему ребенок? Я внутренне пожала плечами: мечтает увековечить свой род? Передать свои таланты? В конце концов, не мое дело. Мне расхотелось спрашивать, потому что искренний ответ и честный ответ, оказывается, не одно и то же. Как говорят дипломаты, «только правду, ничего кроме правды, не всю правду». И смысл задавать вопросы, на которые получишь честные формальные ответы? Как жаль, даже видимость человеческих отношений с ним выстроить не удаётся. Но объясниться надо, к сожалению, я от него завишу. Мать твою Снейп! Ты даже не хочешь мне помочь! Ты даже не представляешь, что значит спать с человеком, который обрубает всякую возможность почувствовать к нему теплоту! Так, выдохнули. Будем рациональными, как Снейп любит. Интересно, я его когда-нибудь по имени назову про себя или вслух, добровольно? Вряд ли. Да и ему это вовсе не нужно.       – Что касается моей реакции, то Вы правы. Я страшно испугалась. Ну, плюс еще и нелепость ситуации, когда о моей беременности сообщаете мне Вы, а не наоборот. Но это так, вдогонку к основной растерянности. Но пожалуйста, посмотрите на эту реакцию непредвзято. Вы мне объявили около двух недель назад, что я должна родить Вам ребенка. Я до этого вообще не думала о детях, это же очевидно.       Сказать ему, что и о нем я не думала? Пожалуй, нет, он и сам это понимает. Продолжаю:       – Я даже с этой мыслью не освоилась, а тут такое сообщение. Понимаете, я не думала об этом, ни как о неизбежном, ни как о невозможном. Я просто на секунду замерла от того, что ребенок, которого я не ждала и не желала, может быть уже во мне. Я не хочу, чтобы этот несуществующий абстрактный ребенок был несчастным. А в моих очень странных обстоятельствах, когда я даже толком не привыкла к Вам… Словом, было отчего пугаться.       В парижском пригороде только что произошел небольшой обвал горной породы. Грейнджер терпеливо пояснила очевидное, стёрла альтернативные толкования её поведения – надежду отползти или отговорить. Будто погладила словами по лбу.       – Хорошо. – неловко отозвался Снейп, испытав облегчение от её слов, и выдавил ещё более неловкую, извиняющуюся улыбку. Похоже, делать ему это приходилось нечасто. Как будто на лице на миг разошлась доселе плотно сшитая глубокая рана. А потом снова воцарилась бесстрастная гладь, только взгляд снова пляшет по лицу.       – Ты недовольна ответом. – эту её эмоцию, причиной которой становился в школе чаще него только Рон, Снейп узнавал безошибочно, даже если это было простое напряжение в ореховых глазах, а не как сейчас – целая тень на лице. Потому прозвучало утверждение, а не вопрос.       – Я понимаю, что ты действительно хочешь услышать. Не пожалей. – главное, чтобы не пришлось пожалеть самому.       – Вы, мисс Грейнджер, довольно рано ушли в моих глазах из категории «безмозглые дети», поскольку Ваши поступки и умозаключения были нетипичны, логичны, где-то по-своему мудры. Конечно, ни один взрослый не поступил бы в моменте так, как ты, но я понимал, что твое поведение имеет смысл, а некоторая его радикальность – следствие детского бесстрашия. Я уважал тебя. Но тебя ведь не это интересует, правда?..       В его глазах пронеслось броском что-то тёмное, Снейп стал неприятно медоточив, как умел он один.       – Не «почему», а «когда»? Соглашусь с тобой, между сдержанным уважением и несдержанным желанием значительная разница, даже пропасть. Мне ясен твой интерес. После событий в Визжащей Хижине.       Губы Гермионы приоткрылись.       – Оставь при себе шутку про слишком сильный удар затылком, будь любезна. Не смей. – Снейп так напряженно вглядывался в неё, что почти физически почувствовал как сплетается эта нехитрая, нервная, хихикающая мысль. – Ваш с Поттером непогрешимый Блэк был со мной тогда единодушен, если хочешь знать. Я видел в воспоминаниях Поттера, как он смотрел на тебя, когда вы его отпускали. Вшивый кобель.       У Снейпа дернулся кадык от злости.       Её ведь, вместе со всем комплектом, мог разорвать или обратить Люпин, не очнись он вовремя. Ещё юная, ей и пятнадцати тогда не исполнилось, она была достаточно упрямая и сильная, чтобы разбить Малфою нос, а ему продемонстрировать на занятии (разумеется, как бы нехотя) маховик Минервы. Северус до сих пор припоминал смрадную пасть оборотня, ревущую ему в лицо, когда он пятился, оттесняя подростков дальше от зубов и аршинных лап Люпина.       Но было ещё кое-что. Схватившиеся за его спину, смявшие сквозь грубую мантию в немом вопле пальчики, прильнувшее в страхе нескладное тело, упершийся под лопатки лоб. Он впервые почувствовал тогда, что его раздражение по отношению к Грейнджер имеет гораздо более глубокие корни, чем следовало бы. Скажем, он ясно осознал на секунду, что был не прочь оказаться на месте оборотня. Сначала выпустить Поттеру и его дурному дружку кишки, а затем заняться десертом прямо на мокрой ночной траве, взрывая её ногами землю и примыкая к её беспомощным крикам разнузданным воем.       – Я тогда захотел тебя так безраздельно, что заболел. – лишенным тона голосом прибавил Снейп, стянул плащ с вешалки и поднялся на ноги, всем видом показывая, что разговор если не окончен, то требует перерыва. – Я возьму сумки.