Мы выходим из вагона последними. Снейп предлагает мной свой локоть, в другой руке у него наши дорожные сумки. Я подхватываю его под руку, сквозь тонкую ткань плаща и рубашки чувствуя твёрдость руки даже в расслабленном состоянии. Пассажиры уже схлынули с перрона, их волна убежала вперёд, а мы идём неторопливо.
– Сколько у нас времени в Париже?
– Если у Вас не завалялся в кармане маховик, Париж посмотреть в этот визит не получится. Около часа с небольшим. Мы не будем уходить далеко от вокзала. Я думаю, можем взять где-то кофе и пройтись. Либо где-то пообедать. – отозвался Снейп.
– Знаете, я бывала во Франции раньше, с родителями. Но не в Париже. Даже ни разу не приезжала в Париж. Сейчас мы его, конечно, тоже не увидим за это время. А Вы здесь бывали?
– Я выбираюсь на континент только если мне нужно что-то из редких ингредиентов, отобранных самостоятельно. Нельзя рассказывать каждому встречному, что из закупленного им товара получится разве что удобрение. Но я как-то был в Лувре. К слову, мисс Грейнджер, знали, что Дюрер был зельеваром?
Бликующее стекло отражает идущую под руку пару. Как будто эта хрупкая, изящно одетая девушка там - не я. Снейп вслед за мной мажет взглядом по полускрытому ярким солнцем, двигающемуся отражению. И круто поворачивает к ближайшему выходу.
– Скучаешь по родителям? – внезапный вопрос повергает меня в ступор. Он задан тоном участливости, но так констатируют факты, к тебе самому никак не относящиеся. Сломал ногу? Твой дом подожгли? Скучаешь по родителям? От его вопроса, точнее, от вопроса и от тона я собираюсь.
Он явно спрашивает, чтобы ударить по больному. В качестве компенсации за то, что мне рассказал про корни своей идеи обо мне. Не же зря предупредил не пожалеть. «Ударить по больному» это вообще-то лучший вариант. Худший – Снейп хочет заманить меня в ловушку, заиметь новые рычаги. Родители – это единственные люди, которых я наверняка люблю. А ребенок, что родится, ребенок не будет таким рычагом, я сама только вот сказала ему. Вероятно, ранее он рассчитывал, что получит и ребенка, и, через него, – постоянный мощный механизм управления мной. Материнский инстинкт, так сказать. А тут я сама призналась, что, скорее всего, буду к нему равнодушна. И он сообразил, что надо подстраховаться. Умен. А я – дура. Не владею эмоциями, просчитывать их не умею. Надо учиться.
Пауза у меня получилась довольно большой. Надо отвечать. Стараюсь сделать голос максимально отстранённым.
– Да, скучаю. Собственно, – я пожала плечами, – разве может быть по-другому?
Он не отвечает. Мы пересекаем проспект и поворачиваем на небольшую улицу наугад. «Rue de Maubeuge» – читаю я на табличке. По обеим сторонам пяти-шестиэтажные солидные песчанно-серые дома с такими особенными, как шапочки, парижскими крышами. Уютно и щеголевато. Снейп кивает на вывеску «Source Infine»:
– Может, сюда?
– Почему бы и нет?
Заходим. Светло-горчичные бархатные диваны, плетеные стулья. Уже прошло священное для французов обеденное время, но не наступило другое, столь же священное время ужина, поэтому ресторан не переполнен. Снейп видит свободный столик с диваном около окна и сразу решительно идет к нему. Скидывает макинтош и располагает его на спинке кресла, на другое ставит наши дорожные сумки, а сам указывает мне на диван. Явно решил, что мы сядем рядом друг с другом.
– Что будешь есть? – Снейп смотрит в англоязычную версию меню.
– Юки бы упала в обморок, узнав, что ближе к вечеру наш рацион составляла горстка мармеладных мишек. Я могу Вас шантажировать тем, что расскажу ей об этом?
– Я люблю, когда меня шантажируют. – отозвался голос из-за картонного проспекта.
Я выбираю яйцо-пашот на замысловатой овощной подушке и беру в руки винную карту.
– Учитывая, что второй бокал шампанского мне не достался, стоит компенсировать. О, как интересно! «Source»: просекко, имбирный сироп, цитрусовый ликер, мятный и фруктовый соус. Я это тоже закажу.
– Мешанина. – прозвучал приговор.
Из Снейпа вышел бы неплохой бармен, наверное. Из тех, кто не готовит ничего проще «сазерака». Закатанные рукава, безэмоциональное лицо, и, когда ты делаешь заказ, уже понимаешь, что бармен сделает его в полном соответствии. В соответствии с личной придурью. Он себе просит кофе, воду и такое же яйцо пашот, что выбрала я. Видя мое насмешливое удивление, поясняет:
– Если отравимся, то по Вашей вине.
Пока приносят наши тарелки, он ополовинивает бутылку минеральной воды. Мы едим молча, потом я тяну свой коктейль, а он – кофе, периодически отвлекаясь на часы.
– Между прочим, очень вкусно.
– Вкусно.
Снейп просит счет, быстро просматривает его, оставляет деньги, и мы поднимаемся из-за стола. Солнце слепит и размаривает в сговоре с сытостью, и даже воздух на улице иной, праздный, мягкий.
– Хороший ресторанчик. Буду заглядывать при случае. – я автоматически нырнула рукой в его локоть, и умолкла. Как под замок. Какой ещё случай, если я не имею возможности передвигаться и решать что-либо самостоятельно. Ни в отношении ерундовых вопросов, ни в отношении самых важных. Но я продолжаю, как ни в чем не бывало:
– Даже удивительно, что такое хорошее место недалеко от вокзала. Обычно все же эти заведения для рисковых людей.
Профессор слушает мои рассуждения, ничего не отвечая. Мы идём медленно, но довольно скоро отыскиваем наш перрон. Вот и нужный поезд. Я первый раз еду в спальном вагоне, о чем и говорю Снейпу. Он сзади прикасается к моему плечу:
– Вот это купе.
Я отодвигаю дверь и захожу. Вот это купе! Отличное купе, с туалетом и душем, с голубыми велюровыми диванами и ореховыми панелями. У меня щенячий восторг открытия нового.
– Так уютно! Мне нравится! Вы знаете, я даже не ожидала.
Снейп соглашается, ища взглядом, куда поставить сумки.
– А Вы ездили на таких поездах? И сможете открыть Вашу сумку, я хочу взять свою книгу.
– Вы можете сами открыть сумку и взять, что нужно. – Северус ревизирует купе с большой придирчивостью. – Я ездил вместе с Каркаровым в Стамбул из Дурмстранга на поезде, и поезд шёл поздним вечером, поэтому это было спальное купе. Оно было менее симпатичное, конечно. Как и попутчик. Был. – Северус распустил сумку и, взяв книгу, стал рассеянно поглаживать корешок. «О новых исследованиях свойств пасленовых».
– Интересное семейство. Не обязательно яд, но и тонизирующее. А при грамотном дозировании ещё отменное средство пытки. – он протянул ей ещё хрустящий том. – Сердце бьется так быстро, что больше не в состоянии перекачивать кровь по артериям, и ты чувствуешь… не боль, нет. А что оно вот-вот разорвется. Зрачки огромные, как у женщины, которая хочет или боится. Или боится и хочет сразу. – в голосе сквозит различимое удовольствие, когда он описывает эффект. – Занятное вышло зельице. – резюмирует он, будто опомнившись. – Первые три главы можно смело пропустить, Вы это и так знаете. Грейнджер принимает книгу и начинает медленно листать, наклонив голову.
Он не хочет удерживаться, явно взведенный рассказом о собственном же зелье: мельком касается моих заплетенных волос. Я ощущаю, как под пальцами переливаются эластичные волны. Потом Снейп отнимает ладонь, отворачивается снова к сумке и долго там роется. Книга сейчас скроет меня, даст подумать. Главное – не уйти в отрешенность раздумий. Надо водить глазами по строкам и перелистывать страницы.
Что же мне делать? Мысли лихорадочные. Паспорт у него. Без маггловских денег я не смогу добраться до Австралии, билет туда, это я хорошо помню, стоит столько, что продавщица, официантка (или кем я могу стать в духе занятия Чжоу в маггловском мире?) не сможет себе моментально его позволить даже в одну сторону. Мыслить надо разумно: если судьба Чжоу не для меня, о каких маггловских деньгах идет речь? Счета родителей в Великобритании закрыты, даже если бы они и остались, я не имею к ним отношения. И даже если я смогу как-то выйти на центр Сопротивления, у Ордена никогда не было таких связей с магглами. Никаких двойных каналов финансирования с вложением части денег (каких, это вопрос) в маггловские банки, деловых контактов, коалиций. Интересно, Пожиратели имели такие связи? Я сейчас бы сказала, что они у них были. Потому что одно дело – публично декларировать, что ненавидят магглов и желают их уничтожить, другое – получать свои выгоды от нужных связей. Не отвлекайся. Значит, если сбежать – то в Румынии, в случае, если пойму, как найти Уизли. Но если Снейп их в итоге убедит присягнуть Волдеморту и они согласятся? Тогда они могут меня передать, чтобы получить первое одобрение. Нет, нет. Артур, он добрый и порядочный. И Джордж, и Джинни. Но Рон, конечно, для них важнее. Если ради Рона они откажутся от борьбы вообще, соображения о моей судьбе не будут иметь для них значения. Значит, сразу им говорить, что я хочу сбежать от Снейпа, нельзя. Но они же спросят, как я оказалась в Румынии. И тут вряд ли можно сослаться на счастливое стечение обстоятельств. Сказать, что приехала с ним? Вопросов будет больше, чем ответов. И, главное, если они к тому моменту или позже решат возвращаться, мне они могут этого не сказать. То есть я должна буду раскрыть карты, а они смогут этого не делать.
Я перекручивала свое положение и так, и иначе, но всяко выходило, что обратиться к Уизли за помощью сейчас было страшным риском. Попытаться сбежать одной, остаться в Румынии наугад? И снова тот же вопрос – что я буду делать? Местное магическое сообщество не продаст мне палочку на своей территории, даже если я каким-то волшебным образом заполучу на нее деньги. Они будут обязаны обратиться в Британию с запросом о том, почему я без палочки и разрешает ли наше Министерство Магии выдать ее мне. А что ответят подчиненные Пия, я могу сказать уже сейчас. Значит, даже в Румынии я буду без палочки. Нет палочки, нет магии, нет моей жизни. Я перевернула еще одну страницу. Выходило, что надо оставаться со Снейпом.
Он обещал мне вернуть возможность быть магом. Грубо покупая и этим тоже, он неторопливо, как паук, оплетал со всех сторон, чтобы даже дернуться не посмела, и не пытался как-то особенно завуалировать это. Это же означает, что я могу по крайней мере постараться противостоять этому шантажу. Или нащупать его вожжи и стегать ими, чтобы не остаться в долгу. Будет настоящая идиллия, усмехнулась я, взаимный шантаж. Сердце не хотело мириться с головой: я хотела убежать прямо сейчас. В городе, куда он везет меня, я попытаюсь найти возможность побега – не в пустоту, не в маггловскую тишину. Если будет получаться, сбегу. Сейчас надо транслировать ему смирение, пусть это его расслабит. Потому что я сама не могу сейчас сказать, буду я через неделю со своим профессором зельеварения или нет. И буду ли вообще. Я тихо скосила глаза на него, не поднимая головы. Он достал вторую книгу, но всё ещё склонен над сумкой, и, судя по позвякиванью, получше после наших перемещений устраивает в сумке оборотное. Я быстро перевернула страницы на ту главу, с которой должна была начать читать.
Северусу текст даётся не сразу –– приходится пробегать каждую строку трижды, но и это не помогает. При продвижении с боем дальше предыдущая фраза в голове исчезает, не оставляя и шанса совместить их в мысль. Наконец, он преодолевает страницу, а за ней ещё, и ещё.
Они читают, устроившись по диагонали друг от друга на разных концах купе. Северус, сидящий спиной к окну, не замечает, как за стеклом начинает ползти к закату солнце. Их сгоняет проводник, которая стучит, открывает купе и с преувеличенной ответственностью выясняет, есть ли у них особые пожелания к меню: аллергия или иные соображения, и отдаёт странному сумрачному мужчине и молоденькой девчонке по экземпляру местного меню. Это нехитрый микс классических блюд. Северус заказывает острую пасту с креветками и просит принести ему две порции, если порции небольшие. Помедлив, ещё спрашивает, есть ли у них травяной чай, и какой, а также какое вино. Он деликатен с женщиной; ехидная вежливость с Чжоу совсем не то, что сейчас. Проводник окидывает взглядом Гермиону и только после этого позволяет себе улыбку, заинтригованная смесью мрачности и нехарактерной для неё обходительности.
– Гевюрцтраминер подойдёт, – останавливает он стрекот перечисления, – и чай с лимонником.
– Что-нибудь сладкое к чаю?
Снейп вопросительно смотрит на Гермиону, та пожимает плечами.
– Могу предложить фрукты. А для Вас, мисс? – она обращается к Гермионе и к Северусу сразу, будто он вот-вот должен ответить за неё.
С лица мужчины не то, чтобы слетает вежливость – скорее, становится видно, что это было усилием. Он снова берет со столика книгу, чтобы перебросить простую закладку из сплетенных ниток.
Заказ Грейнджер диаметрально противоположен: она выбирает мясо. Поезд идёт по Германии, поэтому в меню присутствуют региональные блюда – Гермиона останавливается на баварском сливочном гуляше: там и мясо, картофельное пюре, и соус, обещающий быть вкусным.
– Напитки? – уточняет проводник. Конечно, велик соблазн заказать пиво, но, пожалуй, после этого Снейп нашлет какое-нибудь вечное антипитейное проклятье. Поэтому – нет.
– Черный чай. Желательно – крепкий. Если есть пирожное мильфей – ещё его, если нет, то ничего не надо. Спасибо!
– Через час все принесу. Позже я потревожу Вас ещё раз: нужно приготовить ваши постели, я попрошу тогда выйти ненадолго из купе.
Дверь снова укрывает их.
– Интересно читать? – нарушает он тишину невинным вопросом.
Я киваю. И, учитывая, что не прочитала я еще буквально ничего, перебиваю возможный вопрос о содержании книги тем, о чем когда-то размышляла, сидя на дежурстве около палатки:
– Я параллельно размышляю над тем, что в отношении каждого ингредиента, использующегося в зелье, нужна эта хитрая комбинация: прежде всего, выделение нужного свойств, затем – блокировка ненужного, потом – учёт накопительного эффекта свойств с нейтральными характеристиками. Получается очень сложная формула по этим векторам для любого зелья. Плюс два важных вопроса: что, если в единственно существующем нужном ингредиенте есть резистентные свойства? И как поступать, если нужные свойства относятся не к доминирующей сильной группе, а к группе добавочных или, ещё интереснее, нейтральных свойств? Можно ли полностью блокировать основные свойства, оставив работать только второстепенные?
– Можно блокировать тремя способами: во-первых, используя части ингредиентов, ведь в живом сырье зачастую искомое вещество не рассредоточено равно, а концентрируется в корне или только в соцветии или листьях. Во-вторых, физически дистиллируя вещество до концентрата – чтобы оставить, допустим, устойчивые побочные свойства, а основное, но нестабильное, ослабить. В-третьих, возможен взаимозачёт с веществом с обратным вектором, но это самое ясное, равно как и самое неудобное, когда речь идет о тех же пасленовых. – Снейп разглаживает ладонью страницу. – В упрямых случаях нужно делать вообще всё сразу. Хорошие дельцы, кто, допустим, сам занимается зельеварением в коммерческих целях и параллельно содержит магазин с ингредиентами, знают это. Поэтому есть рецепты обработки уже устоявшиеся, и чем больше мороки, тем ингредиент в конкретной обработке ценнее. Некоторые вещи необходимо выделывать годами, чтобы получить вариант хорошего качества. Для ингредиентов животного происхождения все ещё сложнее, потому что жизнь среднего животного намного разнообразнее, чем жизнь среднего растения, вмешиваются случайные факторы. Как то забой гуманным или негуманным способом, домашнесть или дикость и так далее. Словом, та ещё проблема выращивать зверушек. Хагридово зверьё меня не раз искушало. У него, конечно, особый дар – не ограничивая свободу перемещения, устанавливать контакт со всякой дрянью. Я даже предлагал ему заняться сырьем для зелий. Но он слишком.. – Снейп подумал, чем можно заменить слово «идиот», — Непосредственен и несребролюбив.
Гермиона смотрит очень внимательно: то, что она собирается сказать, именно Снейпу адресовать нужно аккуратно.
– Директор был великий волшебник, но он никогда даже не приоткрывал завесу над тем искусством, которым владел. Это была магия, окружённая рвами и стенами, сделанными из тайны. Как будто он сам осознано создавал преграды для того, чтобы другие даже не приблизились к его уровню. А остальные просто другого масштаба. Я понимаю, что никто не обязан раскрывать то, до чего дошёл сам, что это вопрос одаренности, устремленности, в конце концов – ревности. Мне очень приятно от того, что Вы.. ну, делитесь своими размышлениями. А Хагрид… Он очень добрый и бесхитростный, многие этим пользовались. Слизнорт заполучил у него части акромантула, просто изобразив скорбь от его смерти и сказав поминальную речь над ним. Гарри рассказывал. Хагрид потом Слизнорта ещё огневиски поил в благодарность. Оо! – я протянула это, вздохнув. Воспоминания были очень болезненными. – Такое количество неустойчивых переменных – это всегда риск в зельеварении. Поэтому Вы говорите так часто про интуицию.
Гермиона произносит это не спрашивая, а утверждая.
– Профессиональный риск – это удовольствие, когда ты можешь хотя бы немного предполагать его исход. Из чего складывается внезапное предположение, я не знаю. Совокупности всего прочитанного, что ты глотаешь до этого бездумно, что варится внутри твоей головы, может? Просто делаешь один раз, второй, не получается. Делаешь ещё, пока кожа на руках не покрывается волдырями, и в какой-то момент нужное звено просто замыкает цепь. Дальше подключается желание проверить результат – предельно ли он хорош. Надо располагать временем и не слишком чураться компании себя самого изо дня в день. С каждым новым экспериментом лишних звеньев будет всё меньше. Это не только с зельями работает.
Снейп сдвинулся поближе к ней на своей полке.
– У тебя голова устроена похоже. Поэтому мне никогда не было скучно наблюдать за твоими личными открытиями, и я знаю, что ты не напортачишь, если подходишь к делу с холодной головой. Возможность делиться с тобой соображениями давно ощущается мной как естественная. Просто это выросло из жанра препирательств по понятным причинам.
«По причине того, что я наконец тебя заполучил» – прибавляет мысленно Северус, любуясь её задранными на полку узкими лодыжками. Юбка от её мальчишеской позы смялась, облепила бедра, но Грейнджер не изменяет себе – в беседе не замечает таких мелочей. Смотрит, вроде он сказал что-то непредсказуемое. Несказанно хороша. Его глаза просто вопят эту мысль: тёмные радужки блестят, будто в грязную лужу капнули бензином, он нехотя возвращается к книге.
Ей становится неуютно заканчивать разговор так и она щурится, чтобы разглядеть его чтиво.
– А что Вы читаете?
Матово-бордовая обложка. На тон темнее мелкая надпись рунами. «Магия крови», прочитывает про себя Гермиона даже в развернутом виде. Книга явно бывшая в употреблении, и это не новое издание, однако сохранное. Она явно успела принести кому-то пользу. А кому-то серьезные проблемы, сглатывает Грейнджер.
– Я знаю о ней. Издавалась как разрешенная более века назад, но потом кто-то вчитался и книгу запретили, а большую часть экземпляров изъяли и пожгли. – рапортовала Гермиона. Он не обращал внимания. – Сектумсемпра тоже магия крови, да? — спросила она тихонечко.
Снейп тягуче перевел взгляд со страниц на неё.
– А зелья в этой части сложные, нужны правильно собранные образцы. Снейп всмотрелся.
– Да. У меня и твоя кровь есть, после надрыва плевы.
Грейнджер считывает эту угрозу: он понимает это по ее заметавшемуся взгляду. Начитанность у нее есть, этого не отнять. И она прекрасно поняла, что он владеет в отношении нее сильным инструментом парализации воли. По сравнению с ним даже возможность оказаться замурованной заживо с его трупом выглядит чуть не радужной перспективой, да что там, империо меркнет рядом с этой магией. Снейп тонко улыбается: молодец, Грейнджер, не проскочила взглядом то небольшое примечание, набранное булавочным петитом в единственной справочной книге, где об этом говорилось, что зелье, замешанное на крови от первой близости девственницы, примененное к ней самой, воистину дает удивительные результаты. Прочная, собачья преданность.
– У Вас, наверное, собрание книг существенно больше, чем те в кабинете.
Гермиона медленно, очень вежливо находится и пытается отвлечь его от предыдущей мысли. А заодно прощупать, пустит ли он вообще её читать то, что сам держит под замком. Чтение было и особенно есть сейчас для неё и антидепрессант, и ощущение некоего щита знаний, пусть не применимых без палочки против этого грязного скота, и эскапизм.
– В лаборатории книг совсем немного. Я не держу в доме мусор. Иди ляг на стол на спинку. Бедрами ко мне. – он перелистывает страницу, которую дочитал, и сдвигает книгу на край столика. Почитать он всегда успеет, а попугать вежливую, медленно соскальзывающую в ловушку собственного тела Грейнджер ему хочется очень.
Гермиона вскидывает на него глаза. С испугом. Правильно. Как кролик она поднимается со своего места и под его немигающим взглядом делает два шага к столу. Снимает обувь и неловко садится прямо перед ним, стараясь не дышать шумно, и со страхом, который выглядит внешне, как очень аккуратные движения, располагается на столе так, как он ей велел.
Северус ныряет левой ладонью под подол и гладит поверх белья, прежде чем оттянуть её трусы. Пальцы чутко мнут ей большие губки, раздвигают их и он начинает потихоньку гладить там, с деликатным удовольствием от процесса. Под ухом Грейнджер раздаётся шелест – его правая рука перелистывает страницу.
Снейп пробует её по-разному: поглаживает, сдвигает кожицу, прижимает подушечку пальца к самой дырочке. Следующая страница. Гермиона начинает дышать тяжелее, тогда ноги, свободно свисавшие на полку, Снейп поднимает по одной, чтобы она оперлась пятками на край стола. Ткань юбки сползает ей на живот. Грейнджер бросает быстрый взгляд на Снейпа и получает пару пальцев во влагалище, которые начинают толкаться так сладко куда-то вверх. Она успела увидеть, как дрогнули ноздри на его шнобеле, когда она задрала ноги – отвлекся от своих важных дел. Кажется, это называется амбидекстер. Амбидекстер чертов.
– Умница. – внезапно огревает голос. – Мы будем целоваться? – это не настоящее право выбора, ему просто приятно дать ей эту иллюзию, тем более, что клитор у неё набух, растолкав розовый венчик. Какая же маленькая блядь, не без восхищения думает Снейп. Его вопрос, видно, дергает Грейнджер. Она ещё не умеет владеть собой, лежа распахнутой перед мужчиной, к тому же отвлекающимся иногда на книгу. Может, и не научится никогда, лениво думает Снейп, гриффиндор – это все же не столько факультет, сколько диагноз, сколько раз жизнь его убеждала в этом.
Все эмоции сейчас у нее на лице. Целоваться? Иллюзия человеческих отношений. Отказаться? Но раз он предложил, то, видимо, сам хочет, и отказ воспримет как оплеуху. Грейнджер приподнимается, смотрит на его руку, медленно вводящую пальцы в нее. Что уж тут…
– Да! – решительно, даже слишком, кивает она.
Снейп останавливается с лаской и смотрит на результат трудов своих придирчиво – раскрывает её бедра шире. Гермиона поджимается, но тоже смотрит – смотрит на то, как разглядывает её он, что у него с лицом. Обычная девичья неуверенность в собственном теле, ничего персонального. Она еще не знает, как красива.
– Смотри-ка, потекла до самого копчика. – он произносит это вполтона, поддевая пальцами стекшую в промежность смазку и заталкивая её обратно, где она еще пригодится. А потом с тщанием облизывает пальцы с растянутым меж ними прозрачным соком, будто испачкал их растопленным сахаром, скажем прямо, не особенно заботясь об эстетической стороне действа. Поведение Снейпа всегда было своеобразно, а с ней он не стесняется, похоже, вообще ничего. Грейнджер розовеет, это одновременно отвратительное и завораживающее зрелище. Северус сдергивает олицетворение гриффиндорской отваги к себе, усаживает сверху.
– Тебя надо много целовать, чтобы ты успокоилась, милая. – шепчет он ей в рот, не давая отстраниться, перемежая это с короткими касаниями губ, а потом Гермиона перестает дышать, потому что длинный язык, проходившийся по пальцам, входит ей едва не в глотку. Снейп её покусывает, как имбирный пряник. Он давно готов. Язык у него сладковат от её мускусной смазки.
Приподняв её стоять на коленях, он расстегивает и приспускает брюки, поправляет член так, что бы он упёрся в её дырочку, немного опускает, фиксируя Грейнджер руками так, чтобы вошла только головка и начинает покачивать ее из стороны в сторону, раздразнивая её, их обоих. И внимательно следит за происходящим, как зверь в засаде.
Я тоже пытаюсь уследить, но из-за удерживающих рук моя голова оказывается даже выше его, поэтому я вижу только пробор на темных жирных волосах, падающих вниз и свою грудь в вороте свитера, тягуче пляшущую в такт движениям его рук.
– Что хочешь? – взрезающий суетливое шоркающее молчание голос.
Мне хочется ответить «не знаю», чтобы укрыться от его исследовательского интереса, но он вынудит, я уже это усвоила, поэтому произношу то, что Снейп, может быть, оценит:
– Глубже.
– Хорошо.
Тон совершенно лабораторный. Северус медленно опускает её, вглядываясь в лицо.
– Теперь берись за мои плечи и раскачивайся сама, делай это вдумчиво, прислушивайся к себе. Когда почувствуешь, что очень приятно, скажи. Будем продолжать именно так. Поняла?
– Да.
Она тихонько пружинит, сопя, потому что чувствует, как легко в ней ходит его крупная головка. Равномерные, как ход поршня, движения. Ей хочется ещё, снять это напряжение в паху, почти зуд. Грейнджер начинает присаживаться чаще, то ли устав держать медленный ритм, то ли ей нравится, когда пизда растянута до предела. Снейп ощущает, как пальчики рук стискивают его плечи, и сам сажает её еще ниже, позволяя ощутить максимальное давление.
– Сколько тебе лет?
– Что?
– Сколько тебе полных лет?
Гермиона от неожиданности чуть отклоняется, чтобы посмотреть на него.
– Восемнадцать.
Любопытство гложет её – это Снейпу еще зачем? Да ведь он и сам прекрасно знает! Она предсказуемо не выдерживает:
– А что?
– Пытаюсь понять, когда ты успела отрастить такие сиськи, милая.
Она хватается за плечи обратно, лишь бы не видеть его, получающего удовольствие от приветливого тела, говорящего что вздумается, и грудки почти упираются ему в лицо. Ужасный комментарий: грудь у Гермионы не то, чтобы большая. По сравнению с той же Лавандой даже маленькая. Она бы оценила её просто как «нормальную», и слова Снейпа заставляют анализировать еще и это. В каком смысле? Они слишком большие? Вроде нет. Или это он издевается, намекая на то, что ничего так и не выросло?
Северус выдыхает сквозь напряженные губы – ужин обещан в семь, и минутная стрелка уже почти там.
– Я устала, мне так жарко. – шепчет Грейнджер. Она вся теплая даже сквозь одежду, как свежевыпеченная булочка.
– Сейчас. Сейчас всё кончится и станет хорошо, потерпи ещё немного. – Северус отклоняется, чтобы резче подталкивать её, берет за подрагивающие бедра.
Он делает всё, чтобы натаскать по этому незатейливому процессу. И не то, чтобы у него не получается – Грейнджер опускает лицо ему в шею и стонет, как покусанный зверек, пока Снейп несколько раз сильно вскидывает её, уперевшись ногами в пол, как куклу, и прочно насаживает обратно. Грейнджер усаживается с охотной готовностью. Ритмичные спазмы настигают её сразу после этого, голос становится совсем жалобным. Гермиона рвано, невпопад дергает бедрами навстречу, выдаивая его, и делает это долго, прежде чем обмякнуть.
Дурашка так крепко сжимает веки, что он, поймав её челюсть ладонью, невольно улыбается, прежде чем приложиться к губам. Она ещё не успела успокоиться, поэтому открывает послушно рот, не просто пускает язык, а сама охватывает губами так нежно.
– Давай тебя вытрем. Скоро ужин. – оторвавшись, предлагает Снейп. Достает из сумки свой платок и промокает ей лицо, потом шею, потом она задирает юбку и смотрит, как платок прижимается там. Там, где теперь мучительно пусто. Грейнджер неловко слезает, поправляет натершие ляжку трусы и заправляет выбившиеся пряди прически.
А уже через десять минут она деловито заглядывает в керамический глазурированный котелок, из которого поднимается ароматный пар, и Северус сглатывает слюну одновременно с ней, хотя его аппетит разнуздался по другому поводу. Он мрачно опускает взгляд в поставленную перед ним тарелку, хотя её содержимое и пахнет, и выглядит прекрасно. Тем не менее, трансфигурировать этот прием пищи в гедонистический акт не получается. Голова будто прибор, регистрирующий раздражители: хруст креветок, жар пасты, прохладу вина. Со стороны он выглядит как каторжник, которому положили холодной слипшейся каши.
– Так вкусно! – делится Грейнджер, снявшая первую пробу и теперь завозившая вилкой внутри котелка, вероятно, лучше смешивая разные вкусы. Губы от горячей и жирной еды у неё не перестают быть блескучими, алые, на щеках играет румянец.
– Мне тоже. – Снейп следит, как Гермиона подливает ему вино и чай с лимонником. Ни дать ни взять, гейша на не-чайной церемонии. Тяжелый чайник в руках даже не подрагивает, так она старается.
– Ты осталась без десерта. – оглядывает он поднос, на котором только чайники с их чаем и тарелка с нарезанными фруктами. Гермиона только независимо дёргает плечом. Поочередно таская дольки яблок, мандаринов и клубнику, они долго пьют чай. Купе проткнуто оранжевыми предзакатными лучами, солнце садится в тучи. В таком свете волосы Грейнджер горят медью, и Северус невольно вспоминает о цели поездки.
– Скажи, пожалуйста, есть ли что-то такое, что мне следует знать о Чарли или Артуре, что я совершенно могу не принимать во внимание? Ты много общалась с Уизли.
Поезд плавно поворачивает. Снейп щурится от упавшего и на него горящего луча, выставляет ладонь, но не меняет положения и всё так же всматривается в лицо Грейнджер.
– У меня есть и другой вопрос. Точнее.. просьба. – «не хотелось бы поить тебя веритасерумом», вот что означает этот тон, хотя Северус добавляет, сколько может, терпеливой мягкости. – Ты не была в замке долго, и обстоятельства могли измениться, но всё же. Если тебе из личного общения, слухов было известно что-то о семьях волшебников, которые планово попропадали из виду в то время, пока Хогвартс ещё не зачистили... ты ведь скажешь мне? Их побег может прекратиться двумя путями, и я в настоящее время собираюсь идти по пути переговоров. Смерти нам не нужны. Думаю, некоторые могут не появляться из страха, что сбежали раньше, ждать наказания. Могут пытаться выехать из страны или осесть где-то под видом магглов. Министерские работники уже находили любовно спрятанные волшебные палочки без их хозяев. Подумай. – добавляет он под настойчивый стук в дверь и поднимается, чтобы освободить купе. – Вдруг нам внезапно есть к кому заглянуть ещё. – с иронией произносит Снейп, пропустив проводника и обернувшись в проеме.
У меня холодеют ладони. Снейп, пусть в мягкой форме, доносит вполне конкретно, что семейство Уизли могли выступить организаторами будущего сопротивления, что могли привечать бунтарей – и до нападения, и уже сейчас, после. А также то, что Гермиона, если она располагает сведениями, могла бы сдать их ему. Факт того, что это повлияет на переговоры, а значит, на судьбу самих Уизли, достаточно очевиден, чтобы повиснуть в воздухе, не требуя озвучивания. Это, значит, допрос. От вкусной еды и уюта маленького пространства, несущегося сквозь чужую страну в стемневшем вечере, я расслабилась так, что забыла о своём статусе. А он помнит. И очень хорошо помнит. Нельзя ляпнуть ни одного лишнего слова. Нужно время.
– Мне нужно время, чтобы вспомнить. – Снейп кивает и опирается на стенку лопатками. В глазах… а ничего у него в глазах нет. Не беспокоится, что попытаюсь увильнуть? Действительно думает, что расстараюсь для него? Или уверен, что вытащит из меня все нужное? Выхожу вслед за ним. Что же делать? Забежать в другое купе, закрыться и попросить, чтобы вызвали полицию? Так он откроет и шарахнет всех забвением. А по этому проходу от него точно не убежишь, не прыгать же мне с поезда. Значит, надо выдавать какую-то информацию. Он сам сказал, что я была в Хогвартсе достаточно давно. Это и закрепим. Память, не скачи, стой на месте. Я ничего из этих разговоров действительно не помню, но главное, чтобы в мозгу случайно сейчас не всплыли обрывки каких-то краем уха услышанных бесед.
Теперь главное – Рон! Он ещё жив, Снейп сказал, что таковым может и остаться. Волан-де-Морт не хочет убивать чистокровных. Но может приготовить им иную незавидную участь, какую – тут уж моя фантазия меркнет. Совсем ничего не сказать тоже нельзя, это значит его обозлить. Он же знает, что я проводила с семьей Рона много времени. И что он сам может не знать, если видел всех их в штаб-квартире Ордена? Вероятно, это проверка на лояльность и, одновременно, желание связать меня этим признанием.
Мы стоим со Снейпом параллельно друг другу, я смотрю в окно.
И произношу, не поворачиваясь к нему:
– Семь лет я общалась только с Роном и Гарри, даже девочки, с которыми мы делили спальню, не очень-то откровенничали со мной. Плюс потом ещё и пост старосты, это тоже не добавляло повода для откровенности. А в последний год мы даже о семье Рона сведений не имели. Так что я ничего не могу сказать. А из другой части вопроса, про Уизли, только то, что решения, на мой взгляд, принимает Молли. Но это Вы и сами, наверное, понимаете.
Проводница выходит из купе и провозглашает очевидное:
– Все готово! Доброй ночи!
Мы благодарим и заходим обратно, Снейп закрывает за собой дверь купе. Я быстро сажусь на свою полку, в самый дальний угол, к столику. Тарелки уже убраны, остались только чай и вино.
Северус садится следом, вдруг наклоняется – к облюбованным стопам своей девчонки. Нарочито неторопливо высвобождает их из обуви, отставляет туфли, сгибает ноги Гермионы в коленях и укладывает на одну сторону, накрывая ладонями пятки.
– И друзей не сдала, и меня накормила. – он не разочарован и не рассержен, потому что рассчитывал на подобный по градусу откровенности ответ. – Значит, Молли? Для меня это неочевидно. Видишь ли, я не оставался ни разу – и считаю это достижением – сверх необходимого на собраниях Ордена. Не то, чтобы меня сильно уговаривали, если помнишь.
И действительно, когда Снейп ретировался, дом на Гриммо обычно оживал. Единственный, кто ощутимо расстраивался, был Кикимер, видевший в поведении Снейпа отголоски поведения его истинных хозяев и потому искренне его привечавший.
– Хотя однажды это была ты. – вспомнил Северус. – Я тогда прибыл после… стычки и выглядел сквернее обычного, а ты, ты по-прежнему оставалась любительницей убогих. – Снейп сильно коротко вдохнул, подавляя поползшую улыбку. – «Псевдосемейные ужины это не мой жанр, мисс Грейнджер», – процитировал он близко к тому ответу и тону, вызывая в Гермионе воспоминания, и надолго замолчал, прежде чем продолжить. – Значит, вне официальной части Молли высказывала какие-то соображения, и, раз ты говоришь, её слушали. Любопытно.
Давить на чувства матери, как это будет низко, отмечал Северус краем сознания. Ощущение мягких ножек под руками грубо выталкивало не относящиеся к ним мысли, сконцентрировавшись, он достаточно долго кружил пальцами по сухожилиям, особое внимание уделяя ноге, которая при первом осмотре была подвернута. Волнительном первом осмотре. Сейчас всё было в порядке, так, небольшое утолщение в месте, где был надрыв связки.
– Тебе приятно то, что я делаю? – спросил он, не поднимая лица. Снова дает ей возможность соврать на этот далекоидущий вопрос, каким бы ни был настоящий ответ. Осторожно тянет за ногу к себе. Ему приходится развернуться и глубже сесть на полке, чтобы упереть её стопу себе в грудь. Приподнять ладонью и наконец коснуться губами. Сначала повыше исхлестанного пересеченной местностью участка, испещрённого тонкими едва заметными следами, а потом целовать эти следы. Гладкие волосы падают вперед дополнительным занавесом и щекочут. Он отвешивает своему маленькому идолу поклон.
– Мне хотелось бы знать, что тебе нравится. – Снейп произносит это чётко и замирает, не поднимая головы. Даже пальцы останавливаются на месте, легко сжимая лодыжку. Гермиона приобретает уникальную возможность почувствовать себя Темным Лордом.
Я замираю. Я ждала чего угодно: ярости, легиллименции, веритасерума, но не такого. Нет, Снейп непредсказуем. Он опустил голову, его волосы касаются моих ног и это хорошо. Я не вижу его лица. И… и мне хочется ему ответить честно. Только, Мерлин, чтобы он не поднял на меня глаза.
– Я скажу. Только дайте мне пару минут. – я судорожно передыхаю, наверное, так громко, что Снейп слышит. – Пожалуйста, не смотрите на меня сейчас. Я ни с кем об этом не говорила. Я даже сама с собой об этом не думала раньше.
Снейп чуть кивает, не поднимая головы. Его пальцы также продолжают пожимать мою лодыжку, но… мне кажется? .. становятся нежнее и как будто приободряют свои касанием. В моей голове бомбардировка из воспоминаний, ощущений и не сформировавшихся ясно желаний, мысли летят, подгоняемые клочьями слов и, ещё, больше – теми словами, которыми никак не произнести. Сколько проходит времени? По моим ощущениям – очень много. А в голове так и не появилось ясность. Что ж, придется говорить, спотыкаясь. Я закидываю голову, закрываю глаза.
– Северус. – Мерлин, я его неожиданно для самой себя назвала по имени! От напряжения закинутой головы и от волнения голос хриплый.– У меня было не так много возможностей узнать это. Первый раз было больно, но я понимаю, что по-другому было нельзя. Второй был ужасен. А потом... Понимаете, я не очень раньше много думала об этом, потому что у меня не было кого-то конкретного, с кем можно было это испытывать или хотя бы о ком можно было мечтать. Ну, иногда, в душе, очень редко, я немного себя гладила. В спальне мы же были впятером, там это было невозможно. А почти весь последний год я прожила в палатке вдвоём с Гарри, или ещё втроём с Роном. В таких условиях ни о чем речи не идёт. Не задавайте мне вопросов, пока я не закончу, хорошо? Мне нравится, когда Вы говорите мне, что будет – не значит, что это тут же произойдёт, но тогда на пляже я помню свои ощущения, когда Вы мне говорили про одежду. И на диване в кабинете. Мне нравится, как Вы.. ты двигался там, мне было очень приятно. Я как будто охвачена Вами, но и оберегаема одновременно. Когда Вы меня ласкаете, – я замялась, – мои самые интимные места, мне так неловко вначале, поэтому лучше без света, если можно. И ещё… я считаю, что интимные отношения, они должны быть взаимными – поэтому расскажите мне, что Вам нужно. Только я буду смотреть, хорошо?
Снейп поднимает лицо, с нажимом проводит по голени к колену.
– Смотри. – как мило, щёки порозовели, глаза некоторое время бегают от собственной обнажившейся коленки к его лицу, избегая, впрочем, взгляда: она стесняется. Вместе с тем, Гермионе явно любопытна его реакция, она пытается просчитать её. Не так быстро, девочка.
– Поскольку я буду говорить откровенно.. об «интимных отношениях», нужно уладить кое-что прежде. – не дожидаясь ответа, Северус откидывает полу юбки до бедер и снимает потеплевшую стопу с груди. Подсаживается ближе: пальцы снова трогают чёрный хлопок её белья под остаточным покровом юбки. Все эти туго держащие плоть резиночки.
– Твоё тело обычно хорошо понимает, к чему всё идёт, так что тебе ведь будет комфортнее без, чем если ты их промочишь. – объясняет он негромко, почти в лицо. – Сейчас. – Снейп чуть отклоняется, обстоятельно оглядывает зажатую натянутой новенькой тканью мякоть, продевает ладони под ягодицы и захватывает край трусов, затем с силой коротко одергивает к себе. Гермиона оказывается с полуспущенными трусами между полкой и его телом, почти лежа.
– Нокс экстериор. – шепчет Снейп ей в губы, прежде чем долго, тягуче поцеловать. Единственным источником света остаются пролетающие фонари из окна, и фонари достают только до лица и шеи Снейпа, оставляя Гермиону в безопасном полумраке.
– Так тебе удобно будет слушать?
– Да. – произношу еле слышно. Мое сердце начинает бить сильными, редкими ударами с отдачей в спину. В этом ощущении полуспущенных трусов, которые я чувствую ногами, доля эротизма больше, чем в чем бы то ни было. Так же, как и в его сильных, точных и властных движениях. Мне хочется спросить про его опыт. Спрошу, потом обязательно спрошу.
Сиплое и робкое «да» заставляет мысленно придерживать вырывающийся комок нервов – он вращается и жалит, как уроненное веретено, и призывает к действиям, а не разговорам.
– Сложнее всего тебя сейчас не трахать. – вздохнул Снейп, на секунду с сожалением поднимая брови. Потом произнес уже чётче:
– Чего я хочу. Я хочу, чтобы ты освоилась со мной, стала для меня доступной и жадной, какой я видел тебя.. пару раз. Это рвется из тебя, когда ты сильно на взводе, не контролируй это. Ведь всё равно буду делать с тобой что хочу, но так тебе будет очень приятно. Я чуть с ума не сошел днём позже того вечера, когда ты обильно кончила на моей кровати. Не мог понять, откуда в спальне этот сладковатый запах, от которого у меня стоит до боли, пока не обнаружил пятно на одеяле.
Гермиона, затаившись, наблюдала за ним, почти не шевелясь.
– Я жду этого. Если тебе потребуется для этого ощущение, будто это происходит с тобой поневоле, чтобы не испытывать такого жгучего стыда, я его обеспечу. – рука задирает ей джемпер и мягкое бра вверх, и Снейп опускает взгляд на грудь, белые холмики которой едва покачиваются в такт движению вагона. Соски стоят, и ему мгновенно хочется оставить на них укусы, чтобы завтра они налились лиловым. Он деликатно гладит вокруг. – Я хочу пороть тебя ремнем, когда мне вздумается. Будь уверена, я повторю это даже без повода. Я хочу, чтобы ты звала меня, когда тебе спонтанно хочется, или приходила ко мне. Хочу видеть, как из твоей груди первый раз брызнет молоко, когда придет время. – губы у него скривились как от боли, Северус на секунду закрыл глаза, чтобы совладать с томительным разговором. – Освоить твой рот. Взять тебя сзади стоя, как случайно пойманную и зажатую маленькую сучку. Хорошо, что ты вырубилась и не оказала мне физического сопротивления в Лаймингтоне, иначе я бы сделал так у ближайшего дерева.
Снейп спохватился только от того, что Гермиона робко скульнула и дернулась – он всей ладонью сжимал её левую грудь, так, что кожа несдержанно вылезала меж распахнутых костистых пальцев. С тем же успехом она могла попытаться сдвинуть каменную плиту. Он уловил, как часто и сильно бьет в груди её сердце.
– Прости. – рука ослабла, невесомо погладила, извиняясь, и перескочила собранную ниже пупка юбку к шелковому лобку, сползла вниз, к щелке, макая пальцы в щедрую то ли от желания, то ли от страха перед его словами слизь. – Я не поступил так. Чтобы тебе было хорошо.
– Я испытываю стыд из-за другого… – шепчу я. – Не могу сама даже себе объяснить, просто стыжусь. Но я не хочу, чтобы мы делали это, как будто я насильно с Вами.
Я спотыкаюсь на слове. Я ведь и в самом деле с ним насильно. Но когда он делает это со мной, все становится так сложно. Разум возмущается, а тело вынуждено терпеть. Но, что хуже, я начинала хотеть его, я почти уловила, что это такое, быть с мужчиной. Иррационально. Бессмысленно хотеть. Мне захотелось заплакать.
– Мне будет легче, если все будет как будто наоборот.
Я опять теряюсь. Не могу произнести «как будто мы любовники» или «как будто у нас семья». Это просто глупо. Надеюсь, он поймёт, что я подразумеваю.
– Как будто наоборот. – механически повторяет Снейп. Ему явно тягостно дается не только разговор, но даже мысли, потому что он различимо бледнеет. Перед ним лежит искушение с растянутыми коленками трусами, и Снейп даже приподнимается, чтобы лучше рассмотреть её. Гермиона смотрит на него, умудрившись не растерять львиной доли застенчивости. Нет, это слишком. Он освобождает её ноги.
– Раздвинь шире, я больше не могу терпеть. – отрывисто говорит он, расстегивая брюки. Быстро берет её под бедра и не особо сдерживается – подставляет её под себя, как ему нужно, и сильно наседает, пока не утыкается головкой предельно глубоко. Грейнджер пищит, упираясь ладонями в него. Он не обращает внимания.
– Ты так пахнешь, что я бы тебя сварил и съел. – говорит он на ухо, жалуясь ей. – Обними меня.
Северус сглатывает, ощущая тёплые ладони в своем вороте, на своей шее. Полка узкая, на ней невероятно неудобно и приходится наваливаться на Гермиону, но ему уже всё равно. Он впахивает её в жёсткое ложе, растягивает под себя. Её соски царапают по рубашке, твердые, как горошины нута.
– Могу сильнее? – спрашивает Северус, находит её висок пальцами и вплетает их в волосы, придерживая голову, чтобы она не билась монотонно макушкой под ритмичные качки и не вызывала вопросов у попутчиков. Глаза у него злые, нечеловеческие глаза, но ему отчётливо хорошо, он себя контролирует – даже гладит по голове, куда достает, и Грейнджер пружинит о пальцы макушкой.
Наш разговор обрывается внезапно его жёсткой командой. Не то, чтобы я не понимала, что эта тема неизбежно приведёт нас к близости, но то, как резко это произошло, как ошалелы были его глаза в последнюю минуту, как он действовал, заставляет меня замереть. Удивительно, что я не испугалась в том смысле, что у меня не возникло боязни его. Но все мое существо было как будто парализовалось его жестокой волей… и это было захватывающе. Чем больше я отпиралась, тем тяжелее он давил, тем шире улыбался. Это был как тот страх, что охватывает тебя на самом пике американской горки, когда ты до тошноты ужасаешься того, что сейчас произойдёт, но хочешь этого, потому что в действительности-то точно знаешь, что через мгновения, там, внизу, тебя охватит необыкновенная эйфория.
Мы опять не раздеты, и что в этом напоре только необходимо-обнаженных тел: похабная торопливость случки или дикое, накопленное и утрамбовываемое в нём годами желание – я не знаю. Странно, мое сердце прокалывает его просьба обнять. Даже если он не отдаёт себе разумного отчёта в этом, само это желание говорит о потребности во взаимности и в ласке. В той самой иллюзии, которой хочу и я в постели.
Он берет меня резкими и очень амплитудными движениями. Мне хорошо, лишь совершенно сбивается дыхание и я хватаю воздух в мгновения между его толчками. Каждый его толчок внутри меня – как хлесткий удар морской волны, затапливает мое тело удовольствием. Он перехватывает мою макушку, чтобы я не билась головой о стенку вагона и впахивает ещё жёстче, еще сильнее. Я почти не могу дышать от этого, но мне так хорошо, что я не хочу прерываться. И вдруг я слышу:
– Могу сильнее?
«Ещё сильнее?» – мелькает у меня в голове, но от очередного резкого толчка волна удовольствия затапливает до предела, я хочу быть, быть только внутри этой волны.
– Да, – выдыхаю я, – да, да, да!
Дышать становится невозможно – он толкается в шейку её матки, девушка начинает стонать в голос на грани с болезненностью, будто он её сильно мучит, и по боковой стенке купе стучат – сначала плашмя, а потом и кулаком. Снейп убирает с макушки руку и немедленно зажимает ей рот, вглядываясь пристально в широко раскрытые глаза.
– Можешь хоть кричать. – Гермиона судорожно вдыхает носом, а на выдохе воздух такой горячий и влажный, будто не дыхание, а пар. Если бы соседи могли открыть их купе, то вызвали бы полицию, потому что со стороны это выглядит как полноценное изнасилование. Грейнджер держит бедра раскрытыми, но, когда всё летит вникуда, когда она начинает сжимать влагальце, предчувствуя скорую развязку, а потом кончать, уволакивая за собой в это никуда и Северуса, крепко обжимает его коленями и вцепляется до лунок от ногтей в его напряженную руку, требуя отпустить, дать дышать.
Он выполняет просьбу только для того, чтобы заткнуть рот Грейнджер своим, чувствовать восхитительный жар языка. Промокшая насквозь и холодящая меж лопаток рубашка, собственнические последние толчки. Будто и впрямь решил сожрать. Уже по мокрому Снейп замедляет фрикции, вызывая невероятные в своей подробности чавкающие звуки. Как же это хорошо.
Северус пытается опереться на что-то – получше, чем сейчас, когда каждая жила ноет от неудобной позы. Но Гермиона сама не отпускает цепких пальцев с его руки, а перехватывает выше, тянет, принуждая его лечь. Он подчиняется, и в ухо утыкаются мягкие девичьи губы.
– Давай тогда повернемся. – Снейп сползает с нее на полку и придерживает за поясницу, чтобы они оба уместились. Мокрой спиной нужно вжаться в стенку, а ослабшую ножку Гермионы забросить на себя, тогда они вполне смогут так даже подремать. Она запрокидывает голову, упираясь затылком в его подбородок и шепчет:
– Это было так… спасибо.
Слышал ли он? Неизвестно. Веки падают.
***
Из сна выдергивает стук. Еще раз, настойчивее. И трескучие немецкие слова. Снейп за спиной зашевелился, я ещё ничего не успеваю понять спросонья, как слышу ломанные английские слова:
– Пожалуйста, откройте. Проверка документов.
Снейп перекидывается через меня, опираясь рукой на узкую незанятую часть полки, подхватывает спадающие брюки, и начинает оперативно приводить себя в порядок. Ну как – «в порядок»? Рубашка еще влажная и измята вдрызг, брюки тоже как будто кто-то пожевал. Пока я завороженно и тупенько смотрю на него, он, ухмыляясь, произносит:
– Если ты рассчитываешь так – сильное ударение на слове – … встретить официальных лиц, я тебе этого не позволю.
Ну да. Бра на ключицах, джемпер там же. Срочно все одергиваю, юбка перекрутившимся жгутом свернулась на поясе, я скидываю ноги, чтобы ее поправить, понимаю, что не вижу нигде своих трусов, но в дверь очень настойчиво стучат еще раз и английское: «Откройте скорее, пожалуйста», звучит хотя и внешне вежливо, но немецкий акцент и сам тон не оставляют сомнения, что те самые официальные лица сейчас начнут брать купе штурмом.
Снейп меняется в лице и выхватывает из плаща палочку, засовывает ее в рукав рубашки, достает свою сумку, в которой наши документы, и распахивает дверь.
Я в последнюю секунду расправляю юбку и плюхаюсь опять на свою полку, засовывая ступни в лоферы. Ну ладно, что без трусов. В конце концов, не полезут же они в служебном рвении мне под юбку. Я хмыкнула. Ну, даже если попытаются – Снейп не даст. Вот в этом я была абсолютно уверена. Веселая мысль разбудила меня лучше, чем невнятные попытки одеться. И тут я начала внутренне хохотать. На пороге купе стояли два молодых парня в форме. И слегка смущались.
Потому что в нос им ударил специфичный душок траха (да, моя дорогая Гермиона, трах, оказывается, пахнет). Совершенно помятый Снейп. И не менее помятая я (ооой, что у меня на голове). Перекрученная вдрызг постель на моей полке. И нетронутая, хрустяще-белоснежная поверхность на противоположной. И тут я еще дернула простыню, чтобы прикрыться. Мерлин, зачем, если я одета? Во все мятое-мятое, но одета же?
И к чему еще было дергать простыню резко? Словом, в одно и то же время Снейп отступает на шаг назад к сумке, официальные ребята, плечом к плечу, застывают на пороге нашего купе, а из-под простыни плавной бабочкой летят мои трусы. И падают прямо на пол, под всеобщее обозрение. Все трое мужчин сообща провожают их взглядом. Снейп смотрит на таможенников, чуть наклонив голову, и кажется, наслаждается эффектом. Парень справа явно краснеет. Сзади ребят раздается начальственная команда и они отступают в коридор. Снейп в тот же момент гибко наклоняется и, схватывая трусы, засовывает их себе в карман, успевая тихо, с абсолютно наставляющим тоном, произнести мне:
– Для вызова на дуэль принято бросать перчатку.
Из тамбура в наше купе делает шаг седоватый мужчина средних лет. Он явно встревожен и очень пристально смотрит на Снейпа, но, впрочем, и на меня кидает быстрые взгляды.
– Прошу вас предъявить документы.
Снейп протягивает свой и якобы мой паспорта. Седой, не сводя со Снейпа взгляда, передает паспорта двум своим подмастерьям, один из которых так еще и не пришел в себя и все еще алеет щеками, жадно меня разглядывая. Вдруг седой резко поворачивается ко мне:
– Почему Ваш паспорт находится не у Вас?
Мда. Немцы, конечно, известны всей Европе своей воинственностью, но чтоб так бросаться на пассажиров? Или… тут любопытная мысль приходит мне в голову: не задержался ли седой потому, что соседи решили ему рассказать о наших стонах (ну, будь честна сама с собой, Гермиона – твоих стонов, только твоих), а он тут же трансформировал эту информацию во что-то, соответствующее его служебному рвению?
Я взглядываю на Снейпа, пытаясь понять, допускает ли он такую же мысль. Седой взвивается.
– Я должен попросить Вас выйти в тамбур, раз фройлен не может ответить на этот вопрос, не глядя на Вас. – произносит он быстро по-английски, и тут же, обращаясь к помощникам, кидает им несколько немецких фраз.
Те еще чуть отступают в тамбур, пропуская Снейпа, который выходит, не глядя на меня, чуть наклонив голову, и смотря прямо перед собой. Его бесстрастное лицо не меняется, но злость, идущую от него, мне кажется, можно щупать. Парни, пропустив его в коридор, смыкаются так, чтобы встать к нему лицом. Он мне не виден, в проеме остаются только затылки парней. Чьи уши, впрочем, фигурально выражаясь, явно обращены в сторону купе. Очевидно, что и Снейп слышит все.
– Фройлен, – начинает седой, впрочем, уже гораздо мягче. – Все ли у Вас в порядке?
Мерлин, точно! Я в его глазах - жертва киднеппинга или еще похуже.
Ну что – нечто пересекающееся есть. Итак, моя дорогая, у тебя есть уникальная возможность завопить: «Спасите меня, это человек удерживает меня насильно». Ну да, ну да. А что потом? Маггловский мир, поддельный паспорт, депортация в Британию, там снова маггловский мир и Пожиратели на пороге в любой момент. Хочется так? Нет. Но, Снейп, ты же сейчас все слышишь? Я хочу получить маленькое, совсем маленькое удовольствие от твоего страха, как ты получаешь от моего всё это время.
– Что Вы имеете в виду? – спрашиваю я. Действительно, это же разумно уточнить у человека в форме, который ночью пришел в твое купе. Так Снейпу и скажу. Потом.
– Фройлен, – седой человек перешел на строгий шепот, но слышно все равно хорошо. Надеюсь, что и в коридоре. – Кем Вам приходится этот человек, которого сейчас вывели в коридор? Ничего не бойтесь, фройлен, Вы под защитой нашего правосудия!
Я набираю воздух в грудь. Идеальная тишина. Седой не дышит. Замерли затылки. Очевидно, окаменел невидимый мною Снейп.
– Человек, которого вы сейчас вывели в тамбур, – я глубоко вздыхаю, пауза, – мой спутник.
Дорого бы я сейчас дала, чтобы увидеть лицо Снейпа. Но в коридоре я вижу только затылки служилых, причем у них обоих краснеют шеи. Вероятно, Снейп на них смотрит очень красноречиво. А он умеет. Это я точно знаю.
Седой дернулся, но все еще недоверчив:
– Могу я уточнить, куда вы едете?
– Мы путешествуем в Румынию, но больших подробностей я не знаю, потому что мой мужчина решил сделать мне подарок.
Седой смотрит на меня так, словно я лошадь, нагадившая на парадном плацу прямо перед носом самого главного начальства, и выходит. В коридоре он обращается к черноволосому британцу, говоря, что он может вернуться в купе. Все официальные лица пятятся, освобождая Снейпу проход, но двух помощников я все еще вижу в проеме двери. Тот, краснеющий, возвращает Снейпу наши документы. Северус четким движением берет их и делает шаг в купе. Бросает документы на свою полку, разворачивается к коридору, и, одной рукой расстегивая ворот рубашки, второй медленно закрывает перед таможенниками дверь. Я опять не вижу его лица! А хотелось бы, судя по растерянно-щенячьим выражениям лиц этих мальчиков. Дверь закрывается с щелчком, Снейп фиксирует ее замком. Достает палочку и блокирует выход. А потом взмахивает, покрывая купе пленкой, глушащей наши звуки
– Соседи? – спрашиваю я его.
Он, щурясь, кивает.
Но не очень-то смотрит на меня, а встает около столика спиной к входу и начинает напряженно смотреть в окно, продолжая очень медленно проталкивать пуговицу из петли. Палочка в другой руке не опускается.
Минут через десять раздается характерный звук механического давления и поезд трогается с места. Секунда, другая и Снейп кладет палочку на столик, продолжая смотреть в окно.
Я смотрю в окно: мимо нас проплывает перрон, а на нем переговариваются наши проверяющие. Тот самый краснеющий парень оживленно машет рукой у лица, явно пытаясь показать движением пальцев размер носа Снейпа и вдруг замирает: мы как раз проезжаем мимо и он не отрываясь смотрит в окно – на неприятного мужчину, расстегивающего одежду. Я сижу сбоку и меня он не видит. Мне даже жаль парня, какое плачуще-страдающее у него выражение лица. Что на этот раз Снейп сумел изобразить своей рожей? Третий раз за пятнадцать минут я жалею, что не вижу его бесценный лик. Ремень резко выдирается из шлиц брюк. «Спутник» поворачивается ко мне, накручивая его на руку.
– Ты не представляешь, как много вопросов я сейчас тебе задам.
***
Северус слышит, как Гермиона коротко зевает и благодарит его. Благодарит, после того как он едва не порвал её. От этого блаженство удваивается, он легко похлопывает по разгоряченной трением пояснице пальцами – мол, я слышу и отмечаю. В ноздри лезут торчащие волоски всклоченной головы Гермионы, и ему надо крепче ткнуться в ароматный затылок, чтобы примять их и, наконец, позволить себе уснуть.
Шум двери соседнего купе и отрывистая речь выбрасывают из тёмного, удовлетворенного спокойствия и он чувствует, как горечь поднимается к горлу в приступе сонной тошноты. Таможня? Уже? Он перебрасывает непослушное тело через мягкие бедра лежащей с ним Грейнджер и оказывается в вертикали, быстро заталкивая рубашку в брюки – ей уже ничего не страшно, включая такое обращение.
Гермиона не хочет просыпаться, вопросительно приоткрывая насосанные им до пухлой плотности губы. А он не хочет пускать таможню, хочет длить момент и это зрелище – заголившейся, тёплой, с липнущими друг к другу бедрами. Идеальное состояние женщины, на его взгляд.
Стук повторяется, хотя они не медлят. Речь немецких таможенников складывается в немилосердный тон, и Снейпу это не нравится. Он сжимает губы, завершая последние приготовления, главное из которых –– надежная спица древка по локтю.
Дверь раскрывается так резко, что ударяет по ограничителю. Оба немца молоды, смотрят сначала на него, а потом робко, хотя и профессионально заглядывают по углам купе через плечо. Да, он знает, какой неприятный вид им явился, и не намерен его менять. Черные глаза с воспаленными веками смотрят на них, как смотрит встретивший воров на участке злобный сторожевой пёс.
– Добрый вечер. – натянуто констатирует он. Оценившие обстановку лица ребят быстро набирают краску, потому что им хватает визуальной информации, чтобы найти причину промедлению. Из коридора в купе втекает прохладный, загнанный сюда с улицы воздух, разбавляя идущий от сырых простыней и одежды запах. Северус отклоняется на шаг за документами и не успевает залезть ладонью в сумку, потому что.. Она ведь их не бросила? – смаргивает он, понимая, что жгут простых черных трусов ластовицей наружу плавно выпархивает на ковролин купе. Снейп поднимает нарочито-безразличный взгляд. Похоже, что эти взрослые дети давно не видели девичьих трусов. Тем лучше, внутренне резюмирует цензор, быстрее уйдут. Не успевает он выбрать из двух вариантов, одинаково смутившей бы их фразы, комментирующей трусы, как из коридора доносится голос куда более зрелый, чем их оба, вместе взятые. И более агрессивный.
Снейп забирает сиротливую кучку ткани в карман, приободряя шуткой пялящуюся Грейнджер, а затем как хлещущая ветка выпрямляется, чтобы оценить способность оценивать шутки заходящего в купе мужчины чуть старше его самого. Зеро. Он выдерживает белесый взгляд, кивает и подает веером паспорта, заложив второй локоть, с палочкой в рукаве, за спину. Седой тянет руку, зажигает в купе боковой свет. Их разделяет сантиметров тридцать, и это явное нарушение всех инструкций, тем более, щепетильных немецких. Маггл пытается запугать его? Снейп не отказывает себе в удовольствии пропутешествовать взглядом по искаженному напряжением лицу сверху вниз и обратно. И таможенник не сносит этой внимательной черноты, обрушиваясь раскаленными эмоциями не на мистера сноба, а на девушку, прикрывшуюся в углу.
Гермиона с некоторым любопытством поглядывает мимо таможенника на него. Предчувствие укалывает тонкой иглой в нерв за секунду до. Ох, дьявол. Он чувствует спиной как его провожает взглядом старший группы, и внутренне передергивается, поскольку оба молодых парня – и тот, что ещё розовый, и менее впечатлительный преграждают не только обзор купе, но и начинают хмуриться ему в лицо, копируя своего начальника.
Как же ты неправ, Северус, почему-то начинает он в голове диалог сам с собой вкрадчивым шипением Томаса. Такая удобная возможность для девчонки, и такой неготовый – или даже намеренно приведенный в это состояние умной ласковой сукой – ты.
Оглушить обоих, разобраться со старшим, поймать визжащую дурниной девчонку и аппарировать метров за пятьсот от станции наудачу? Нападение на представителей власти чужой страны. Ведомость у проводника с их фамилиями. Розыск. Невозможность пересечь границу под этими личинами и с этими документами ни назад, ни вперед. Точный провал завтрашней встречи с Уизли. Да и просто – провал. Снейп мрачнел всё сильнее, лишь по укоренившейся привычке накинув на лицо отсутствующее выражение.
Грейнджер, явно захваченная открывшейся возможностью, наивным голосом уточняет у старшего, к чему вопрос. Я вырву твой язык изо рта собственными пальцами, поднимается с илистого гниющего дна души одно обещание за другим, каждое следующее ужаснее предыдущего. И, если не оставлю кишки лисам в ближайшей лесополосе, тем хуже для тебя.
Может, «империо»? Но даже если, теоретически, он удержит им сразу двоих стоящих перед ним, остается ещё Грейнджер под защитой правосудия и накрученный седой начальник с огнестрельным оружием у форменного пояса, несомненно готовый это правосудие явить. Снейп был уже готов ко всему, даже к кровавой бане внутри вагона, из которой он, прихватив оборотное зелье, выберется один. Но не к тому, что Грейнджер застенчиво поименует его своим партнером. Шоры сосредоточенности с треском упали. По невероятному отвращению, окатившему молодых людей напротив, будто помоями, Северус понял, что не ослышался, и что аутодафе, кажется, отменяется. Сдержанную линию рта расцветила кривая улыбка. Он всё так же не двигался, но переводил взгляд то на одно, то на второе лицо, будто подтверждая, что они всё поняли исчерпывающе правильно. Наконец, начальник, получив ещё раз по лицу этим её медовым «мой мужчина», вышел из купе, и ему пришлось взглянуть, прежде чем уйти в следующее купе, на заскучавшего лицом Снейпа, тщась выразить кратко всё, что он думает о заносчивых, пресыщенных богатеях, покупающих первый класс в богом забытую Румынию, только чтобы трахать, будя соседей, такую же купленную молоденькую шлюшку.
– Danke! – отзывается Северус на немой комплимент уже из купе, и, не провожая, начинает расстегивать пуговицу, уставившись на застывших младших таможенников. Так уж мне повезло, говорит весь его вид, поза, нахальный взгляд из-под приподнятых бровей, может, когда-то повезет и вам.
Когда он плотно закрывает дверь не только защелкой, но и парой крепких заклятий, глумливое выражение сползает. Документы ныряют обратно в сумку, а Северус всё избегает повернуться к Гермионе, она видит только горбатый профиль, выхватываемый фонарем. Слишком опасно складывалась ситуация, чтобы взять да отбросить это, как наваждение. Он не сводит глаз с пустого перрона, по которому периодически проходят люди в форме – мимо. Наконец, состав слегка дергает тягач, и всё напряжение падает к попускаемым после выброса адреналина бедрам.
– Грейнджер, что ты творишь? – философски звучит первый вопрос. – Мы едва не продолжили путешествие пешком. – цедит Снейп.
Напряжение тела отпустило его, оставив на память только темные пятна испарины на белой рубашке подмышками и пульсирующую боль во лбу. Он трет переносицу, зажмурившись, и приказ раздается так промеждупрочим, будто он не сомневается, что Гермиона сделает это. Голос отдает кислотой металла.
– Вставай, порепетируем австрийский таможенный пост.
Хвост ремня коротко щелкает, послушный руке.
Я вжимаюсь в угол и отрицательно трясу головой.
Я дико испугана! Я была так довольна разговором с тем седым офицером, что быстро сообразила про спутника, закрыв этим всю серию вопросов, да к тому же, в самом конце это было как продолжение игры в детектива Мауса. И тут все резко меняется. Я очень хочу заплакать, но не получается, да, если честно, и не надо этого допускать: слёзы разозлят его ещё больше. Я понимаю, что он сейчас будет меня бить, он это уже решил и мое ничтожное непослушание его не остановит, скорее даже добавит ярости. Мозг подкидывает его шепчущие слова о порке в темноте купе несколько часов назад. Там было другое! Там была ласка, на пике которой это выглядело острой, но игрой. Тут никакой игры нет. Есть только ожесточенный Снейп.
– Грейнджер. – возвращает её из захвата панических мыслей голос прежнего, знакомого ей профессора зельеварения. – Грейнджер, я пошутил.
Снейп смотрит на неё, бледную, опустив руку с намотанной вокруг костяшек ременной кожей. То, что в его представлении должно было стать распаляющей обоих шуткой, едва не превратилось в катастрофу. Правда огревает каждый раз тем сильнее и внезапнее, чем сильнее он позволяет себе расслабиться с ней. Печальный дефект, но уже ничего не поделать.
По крайней мере, она приняла решение его не сдавать. Пока.
Протяжный гудок. Как вой.
