На положенном месте

      Грейнджер аппарирует к себе, крепко сжав палочку в руках. Это такое наслаждение, когда магия проходит сквозь тело! Нет, конечно, она будет вновь и вновь тренировать беспалочковую магию. Но снова ощутить свою палочку, быть с ней вдвоем единым целым и, по крайней мере, эфемерно, не контролироваться в этот момент никем – какое же это упоение!       Гермиона движением палочки распахивает дверь, наполняет ванную, снимает свою одежду – как ребенок, только получивший эту палочку впервые, она все, что можно, делает только с ее помощью. И вдруг понимает, что счастливо смеется, видя, как стакан с водой, призванный с консоли, плывет к ней в руки.       Погружает ногу в воду и тут же отдергивает: в ванной почти кипяток. Понемногу она начинает остужать воду, пока, наконец, не получается встать в ванной обеими ногами, тотчас не выпрыгнув от горяченной температуры. Еще немного привыкнуть – и вот можно уже даже сесть в нее. Ужасно жарко! Но надо немного потерпеть. По лицу, спине и подмышкам Грейнджер течет пот. Она призывает гель для душа и начинает отмываться: ей все кажется, что от нее будет пахнуть потом. Фантазия Снейпа не брить ей подмышки превратила ее в пещерную женщину, думает Гермиона. Что за потребность у него такая странная? Он же зельевар, у него особенно тонкий нюх. А, хихикнуло расслабленное от горячей воды и счастья обладания палочкой сознание, это превентивная мера на случай ее побега. Будет искать по запаху.       Она понимает, что больше не выдержит в такой воде, вылезает, глядя на покрасневшее тело, вытирается. Натягивает халат. «Позовешь меня». То есть это она должна прийти к нему и фактически пригласить его в постель? Зачем? А потом ее осеняет. Это он так для себя имитирует свою собственную востребованность. Ей даже становится его жалко на мгновение. Умный человек, а так играет в самообман.       Грейнджер снова аппарирует вниз, в его кабинет, подходит к двери в лабораторию и открывает ее.       – Вы сказали зайти за Вами, – произносит она тоном исполнительного ассистента.       Он хватает её и увлекает к себе. Грейнджер, пискнув, барахтается от неожиданности, вскидывает вверх руки.       – Тише. Смотри, как красиво. – Снейп придавливает её сзади так, развернув к столешнице. Гермиона вглядывается.       Кипящий котел, стоящий перед ними, подкипает пенкой, как молоко или кофе в турке. Только вот пенка эта по краю серебристая, как расплавленный металл, хотя в центре зелье насыщенного мятного цвета. По мере подкипания оно становится более однородным, но играть блеском не перестает.       – Всего пара секунд, здорово, что ты успела. – он отпускает, чтобы погасить пламя, и оставляет котелок на каменную плиту рядом.       – Сейчас пойдем. Это для тебя, выпей. – кожаным лоскутом Северус кренит котелок к глиняной чашке, и только потом остужает уже эту чашечку. Только теперь он видит, как раскраснелась Гермиона после воды.       Грейнджер смотрит на красивое зелье. Она его не знает. Если спросит, он ответит? Или не ответит? А, в сущности, какая разница? Яд он ей точно не приготовил. А остальное – если он захочет, принуждением, обманом или добровольно, но заставит ее выпить. И она решает сделать то, что он от нее не ожидает. Так, ей по крайней мере, кажется.       Грейнджер протягивает к чашечке руку, берет ее и молча выпивает. С улыбкой. Не говоря ему ни слова.       – Ты умница. – сглатывает Снейп, принимая обратно чашечку, чтобы успеть отставить на столешницу. Потому что следом он принимает в руки Грейнджер, начавшую оседать.       Улыбка её исчезает, глаза распахиваются – она хватается за край стола, но и руками не может себя удержать.       – Не волнуйся, все хорошо. Оно расслабляет поперечно-полосатую мускулатуру, поэтому такая слабость. – произносит Снейп, обнимая её под колени. – Ты такая красная. – он ухватывает так, чтобы видеть её взгляд. – И все равно такая красивая. Ты самая красивая. – поправляет он сам себя, без особой спешки унося её по направлению спальни. – Зелье шустро подействовало на распаренные мышцы.       Северус укладывает Гермиону на подушки, собрав их в центр постели – ноги девчонки безвольно падают как придется.       – Как себя чувствуешь? – Снейп её не распаковывает из халата, зато сам раздевается до голого.       – Палочка, – она смотрит на него оленьими глазами. Язык тоже ослаб и мысли почти замерли. Но про палочку помнит. Она положила ее на стол лаборатории перед тем, как взять чашку. И теперь она там. А она здесь.       Порывшись в кармане снятых брюк, Северус вкладывает в её расслабленную ладонь древко чужой, своей. Магия проходит по руке Гермионы, приятно печет её. Поднять и направить палочку кажется такой же бесполезной идеей, что и поднять лежащее на побережье бревно.       – На вот. – Снейп разглаживает ей низ живота, освободив от халата, и разглядывает запоем теперь, когда ей не свести ног. Тяжелая ладонь проходится по лобку, он аккуратно поглаживает, явно любуясь. Под пальцами будто пугливый, теплый и пушистый зверек.       – Попробуем потянуть вторую дырочку. Это совсем иначе. Думаю, тебе понравится.       Грейнджер хватает сил только чуть распахнуть уже закрывающиеся глаза. Сопротивляться? Просить? Замедленным умом она понимает, что он сделает то, что задумал. Дурман, опьяняющий ее, как будто уничтожает страх, поэтому она всего, что сейчас неизбежно должно произойти, робеет и стыдится, но сил зажаться нет, как нет и испуга.       Странное состояние, так не свойственное ей, владеет Грейнджер: состояние моря по колено, только не куражное, а заторможенное и тягучее. Она произносит:       – Я тебе сильно нравлюсь, да? – и сама же слабо хихикает на свой вопрос.       – Сильно. – соглашается Снейп, подсаживаясь к ней ближе. Беззастенчивость вопроса Грейнджер видимо его ободряет. Такие пухлые губки – если развести, можно наклониться и туда её целовать – долго, в розовую, чистую мякоть, пока не станет скользкой.       – Представляешь, у нас будет ребенок. Пузатенькая, пушистенькая. – он подтягивает задок себе на колени: расхристанная девушка лежит перед ним, задорно румяная. При этом Гермионе удается не выглядеть вульгарно. Просто донельзя хорошенькой и сговорчивой.       Северус неспешно наклоняется вбок и вперед – его голова и шея выпадают из её поля зрения, остается только растянутый бок. Хлопает ящик тумбы. Выровнявшись, Снейп развинчивает плотно закрытую крышку.       – Крем. Чтобы было приятно. – поясняет он, поддевая пальцами сразу много.       В медленно соображающей голове Грейнджер все-таки срабатывают какие-то логические цепочки. Снейп держит такой крем у себя в тумбочке. Под рукой. Ага. Надо спросить, еле шевелит языком ее убаюканное снадобьем сознание.       – А ты часто так? – и, зевнув как котенок, показав ему нежное нёбо, добавляет, – Раз крем тут.       Этот жест Снейпа дергает. Он быстро касается волос, гладит её по лицу.       – Как? Крем как крем. Я им руки, лицо мажу. Если сохнет. Ну и... – Северус почему-то не решается ей сказать, что ещё делает с ним, хотя это очевидно по локации банки.       Погладив холеную шкурку, он по всей её промежности растирает маслянистый крем, немного собирает вокруг сморщенной дырочки ануса и плавным, уверенным движением погружает внутрь палец до самой костяшки. Она неуклюже от ослабевших мышц поджимает попу.       – Умница. Не надо, не делай никаких движений. – Снейп неспеша, без церемоний разнеживает тугое отверстие. – Просто дыши глубоко. Сейчас будет хорошо. – большой палец той же руки мягко входит в расслабленное влагальце. Грейнджер впору чувствовать себя перчаточной куклой.       Она поворачивает голову и скашивает глаза, силясь увидеть то ли происходящее, то ли его лицо. Совершенно вредное снадобье. Она как будто бы без мышц, но ей страшно хочется с ним говорить. А еще она только сейчас отмечает, что легко говорит ему «ты». Ну и пусть.       – Нет, я про других женщин. – Она снова захлопывает глаза. И через минуту, щурясь, приоткрывает их. – Как ты жил до меня?       Какая невозможно длинная тирада! Грейнджер чувствует себя выжатой от усилий после нее.       – Других я сюда не приводил.       В бедро Грейнджер тыкается назойливо плоть, плачет, хочет её. Снейп пошире разводит её крепкие ляжечки и, кажется, даже теряется.       Ему хочется с ней сразу всего, хочется заполонить, чтобы у неё изо рта пошло семя, задушить в объятии. Мокрую головку он проталкивает, зажав у самой уздечки пальцами.       – Ой. – испускает Грейнджер тихий возглас.       – Ничего. Потерпи, моя девочка. Тебе понравится трахаться сюда. Не может не понравиться. – Снейп продавливает, отступает, снова возвращается к ласке жирными от крема пальцами. – Как жил? Как все, бегал по нужде к девочкам.       Нет, всё было не совсем так. Северус на стенку лез – женщины его боялись. Даже шлюхи. Слушались, делали все, что скажет. И удовольствие от этого было каким-то ополовиненным. Он страдал, когда очередная приноровившаяся к нему проституточка внезапно исчезала из притона: ему плохо и жарко сейчас, и другая унять это сходу не может, глупая.       – Какая ты тугая. Ну, иди сюда.       От мелькнувших воспоминаний Северус чуть более настойчив, и Грейнджер стонет, потому что горячее, твердое протискивается, невозможно зажаться, она будто узкое винное горлышко, а его член притертая плотно пробка.       – Какая умница. Полежи, отдохни. – она вся взмокла, он проводит по покрытому испариной животу. – Тесно, да?       – Да. – она выдыхает обреченно и жалобно. Но, когда он говорит, ей немножко легче, поэтому продолжает лепетать:       – А… – тут даже ее туманная голова понимает, что она спрашивает запредельное, – так, чтобы добровольно?       Он гладит по коже, чтобы занозе было приятно, и она шумно вздыхает – от этого грудного вздоха он трясется внутри. Проститутки, значит, не в счёт. Пропитанное соком влагальце под пальцами становится совсем текучим.       – Была. Софи. Мне было четырнадцать.       Что Софи «была» у него как у всего Коукворта до него, Северус благоразумно опустил. Он до сих пор помнил, как она сначала смеялась, приглаживая его затылок, когда он, обдавая жаром, целовал её, как принцессу, и шептал что-то очень правильное, нежное. Ему хотелось сделать все как полагается, он и пошел-то с ней, чтобы попрактиковаться. Чтобы, когда перед ним будет лежать, краснея сквозь бледную кожу, Лили, точно не оплошать.       Софи от этих слов совсем сникла. Её видавшие всё глаза заблестели, будто она была готова заплакать, и стала барахтаться – какого черта, она не целка какая-то, чтобы слушать запальчивые обещания. Успокоилась только когда он, копируя отца, запрокинул и сжал рукой оба небольших женских запястья, выпрастывая член. Член у мальчишки был просто подарок, как и его пробудившаяся, едва он ей присунул, жадность. Он забыл свои обещания мигом – и бешено толкал в неё, а когда она, сытая, решила уйти, твердо потребовал сделать ему минет. Она его конечно осмеяла.       – И ещё до неё. – торопливо добавил Снейп и тут же сам разозлился на себя. – Но там ничего не получилось. – сбавил он тон.       Да, за несколько месяцев до того, как он подвернулся Софи, Северус пережил настоящий волнительный роман, не покидая, впрочем, пределов слизеринской гостиной. Почти неделю он, готовясь в ночном уединении к экзамену по трансфигурации, как в аквариум наблюдал в огромные окна за русалками. Тех накрыл весенний гон: они гонялись друг за дружкой, за тритонами, взбивали пузыри хвостами, расчесывались длинными перепончатыми пальцами.       Одна, страшная как подводный черт, разглядев в нем что-то, подплывала и прижималась крутыми, покрытыми чешуей бедрами, губами, небольшими, очень плотными грудками к стеклу, пожирая его глазами. Их разделяла прозрачная условность, а больше ничего. День на третий, убедившись, что владеет его вниманием исчерпывающе, она поозиралась по сторонам и, стесняясь, отвела плавник на брюшке, подставляя ему беду, с которой не справлялась сама и, очевидно, предлагала справиться ему. Плотно сомкнутую, набухшую от течки, нежно-розовую щель, толстые створки которой периодически сильно сокращались. Несколько долгих минут он был готов нырнуть в Черное озеро, чтобы она утащила его на дно навсегда.       Когда он надрочился всласть и стал искать в библиотеке сведения о домашнем содержании русалок, чешуистая подружка предпочла ему более доступного подводного обитателя – и больше не приплывала.       – А потом – никто? – она делает трагичные бровки. Должно быть, собирается открывать для его случая дополнительное отделение в ГАВНЭ.       – А потом мне было некогда. – огрызается Снейп, но незло. А нежит даже сильнее, подтягивая к себе ближе податливый зад. Ласкаемая Грейнджер легко отвлекается от обсуждения его прошлого, выгибает спинку, поводя коленками в такт его движениям руки, томной рукой проводит по его подбородку и скуле, то ли приласкивая, то ли утешая, и мягко шепчет:       – Мне очень хочется. – и чуть елозит своими бедрышками.       Ей, действительно, очень хочется, сильно и жадно, но еще она помнит, что сейчас, распаренная, растекшаяся, она может его принять и если он будет таким же жадным, как она сейчас, то она освободится от возможной беременности. – Но не туда, – добавляет Гермиона еще тише. Но он слышит.       – Мне тоже. Я так тебя хочу. – произносит Снейп едва не по слогам, подтягивая еще и еще, до тех пор, пока оказывается в ней максимально глубоко. Грейнджер быстро дышит, задранные высоко ступни с поджатыми пальчиками вздрагивают. Это странное чувство: тяжесть, мягкое распирание внутри, его болезненная нежность.       – Ну, для первого раза не будем тебя мучить. Надо, чтобы ты кончила. – задыхаясь от желания оттрахать тесное колечко, произносит под ухом Северус.       Он медленно вынимает, обтирает член простынью. Помогает перевернуться – ноги все еще не слушаются Грейнджер, она ворочается как слепой щенок.       – Шире разведи. – ее прозрачные потеки он собирает головкой, и двумя короткими рывками осваивает.       – А, – только успевает выдохнуть она и подается к нему посильнее. И сама же отклоняется вперед, чтобы следующий его рывок был амплитуднее. Правда, делает она все это заторможено, не успевает подстроится под ритмично двигающегося Снейпа. С коленками же получается удачно: они разъезжаются сами собой и от её слабости, и от его напора – она быстро расплющивается под сильными ударами. Она купается в остром наслаждении и не хочет, чтобы это кончалось, и поэтому стонет: «Ещё, ещё».       То, как он растравил ее задок, горячит ее, ей не хочется, чтобы их влажная слаженная скачка прекращалась. Тягучее давление все еще чувствуется ею в попе и край сознания ухватывает, что лучше бы это еще повторилось. А ещё Гермиона начинает понемногу трезветь, и просыпающийся разум подталкивает её сказать это Снейпу: он оценит это, она понимает.       Грейнджер, склонив голову на руки, снова елозит, говорит, что хочет повернуться на бочок, что устала. И когда Снейп укладывает ее так, оценивая взглядом, она отклоняет голову, чтобы видеть его, и говорит:       – Это действительно было приятно.       – Я с тобой всё сделаю, что только захочешь. Ты только приходи ко мне по-хорошему. Я же хочу… по-хорошему. – нырнув под руку, быстро обещает он ей.       Озноб пробирает Гермиону: лицо так близко. Снейп тянется к виску, целует в ухо, за ним, шею, ключицы, мокрую мышку.       – Роди мне малыша. Нам будет так хорошо всем вместе. Ну-ну, что ты, спокойно. – выгнувшаяся напряженно Грейнджер всхлипывает и снова растекается в руках. – Спокойно.       Он нарочно делает всё, чтобы её скручивало до спазмов, чтобы она расслабилась, чтобы послушалась. Уговаривает телом. Это что-то первобытное, парализующее, пугающее. Северус измученно заканчивает, зачастив, и ему так хорошо, что это можно потрогать – этот бесконечный вдох, дрожь, пульсирующий в ней орган. Гермиона почти бессознательно сжимает рукой его затылок и сжимается сама, чтобы расслабиться таким частым и сильным пульсом, что дернет его волосы, и Снейп мотнет головой, но ничего больше так и не скажет.       Через четверть часа, совсем освободившись от морока снадобья, Грейнджер почувствовала силу в мышцах и, тихонько высвободившись, пошла в ванную.       Вся промежность и ягодицы были залиты смесью ее сока, крема, спермы – ей хотелось вымыться. Но еще она хотела посмотреть, не случилось ли того, что она задумывала. Правда сейчас, после его последних слов ей было немного стыдно перед гипотетическим ребенком за свои мысли. И перед Снейпом тоже. Она юркнула в душ, включила небольшой напор воды, чтобы не разбудить его, быстро вымылась и вытерлась полотенцем. А потом взяла лист туалетной бумаги и, аккуратно сложив, стала промакивать себя внутри и смотреть: есть ли на бумаге розовые или красные пятна.       Пришедший Снейп застал именно это зрелище и взирал на него мутными глазами. Он не следил. Он хотел облегчиться, но на унитазе восседала Грейнджер, и что-то пыталась разглядеть у себя меж ног.       – Что случилось? – хрипло задал вопрос Снейп, подходя ближе. Он не испытывал от своей наготы никакого неудобства. – Тебе больно?       – Нет, – быстро дернулась она, поднимая на него донельзя честный взгляд и отпуская туалетную бумагу вниз. – Я просто вытиралась.       И быстро сомкнула ножки, зажав преступную руку между ними.       – Тогда можно..? – он переступил с ноги на ногу. Грейнджер сползла с унитаза.       – Хочешь, – не оборачиваясь от процесса, оповестившего о своём начале громким журчанием, спросил Снейп, прерывая отступление Гермионы, – оставайся, поспим вместе.       Абрис ребер стоящего спиной к ней мужчины проступил сквозь кожу, растягивая её – Северус бесшумно вздохнул. Ей сейчас хорошо, а Снейп такой мирный, что не верится. И ей – непосредственно в эти секунды – даже не страшно, если все-таки она беременна.       Гермионе хочется продлить это состояние невесомого покоя.       – Хорошо, – произносит она. И даже добавляет, – Северус. Завтра же суббота, мы сможем поспать подольше?       Он неопределенно качает головой.       Затем, повернувшись, подгоняет её ладонью к постели и садится рядом. Окно распахнуто, тишину прерывает только редкий шепот ночного зверья и птиц.       – Подольше можно.       Грейнджер устраивается в непросохшей постели, и он, выждав, ложится следом за ней. Ей отчаянно нужно ощутить защищенность. Тепло.       – Обними меня, – говорит она еле слышно.       И настороженно ждёт, услышит ли он её. Снейп недолго возится под одеялом. А потом руки сгребают её крест-накрест поперек тела – сплющивают белую круглую грудку, пальцы другой руки придерживают за бок, тщетно наращивающий девичий жирок. Горб носа упирается ей пониже волос. Она хочет что-то сказать, но потом останавливает саму себя – и вскоре засыпает.              

***

      Не сказать, что Чарли принял свое решение спонтанно. Сидя, как зверь в клетке, на Гриммо, он понял, что надо рвать из этой богадельни одному. Отец перестал воспринимать действительность, мать блажила, раз в три недели меняя себя любимчиков, и также теряла элементарные способности к рассуждению. Вспомнить хотя бы проверку письма от Малфоя на бытовые чары. Чарли скривился. Перси и Джордж – продажные ублюдки. Оставались Рон и Джинни. Но и тот, и другая не могли сейчас стать напарниками для Чарли: каждого из них Чарли считал размазней. Не потому, что они еще были по возрасту сопляками, а по общей бесхребетности, жизненной. Это вам не в квиддич играть.       Чарли опять дернулся, вспомнив, как эта парочка, как крысы под дудочку, выскочили из палатки, как только та кудрявая шалава их поманила. И ведь не собирались они ей продаваться, нет! В это–то Чарли был уверен, это вам не Перси долбаный или хитроватый Джордж. Коммерсант проклятый, сплюнул он. А второй – политик хренов. И даже хохотнул. Подобрались братцы, нечего сказать. Интересно будет посмотреть, как один другого сожрет. Раньше бы то, в паре, близнецы однозначно одолели нашего целеустремленного парнишку, отвлекся от главной мысли Чарли, а вот теперь, в схватке один на один, я бы не поставил на Джорджа все свои галеоны. Так вот, сопляки поперлись за Грейнджер именно по бесхребетности, потому что кишка тонка оказалась сказать ей в лицо, что она сучка продажная. Ну, мало ли что, что учились вместе. Она, вон, учась, себя не забывала, на два фронта работала, паскуда. И еще и обнимались. Нет, этих можно привлечь, только когда Сопротивление будет уже четко организовано, и держать их рядовыми бойцами, в ежовых рукавицах. Так и выходило, что аппарировать Чарли решил один. Пока семья металась в их сборах налегке, он быстро скрутил одеяло поплотнее, положил в рюкзак его, все теплое на первые пару месяцев, что заранее смог раздобыть, сошел вниз, напихал в свободную часть рюкзака еды и первым ждал остальных в холле.       Аппарировал он в Даффтаун не наугад. Городочек был присмотрен им давно. Во–первых, там прятался когда–то Сириус и Чарли понимал, что спрятаться так, чтобы тебя не нашли, в Даффтауне можно. Во–вторых, городок был маггловским, затеряться там коренастому рыжеволосому молодому мужчине было легче, чем где бы то ни было. На первый взгляд, стоило остаться в Лондоне, в каком–нибудь отдаленном, дешевом квартале, но была и третья причина: Чарли жгуче хотел убить Снейпа. Нет, не убить. Казнить от имени Сопротивления. Как предателя. Как подлеца. Лучше – вместе с его подружкой. А Даффтаун был расположен совсем близко к Хогвартсу, рукой подать. Чарли прекрасно знал из рассказов Джорджа, что Снейп пропадает на стройке. Подкрасться к нему среди развалин будет не сложно. Правда, тогда он убьёт его одного, без Грейнджер, но это и не важно. Главное – смерть предателя. Это всколыхнет магическую Британию, привлечет новые силы к Сопротивлению, а всей этой шайке покажет, что есть еще светлые несломленные волшебники, способные дать им отпор.       Он побродил по городку до рассвета и присмотрел старую заброшенную постройку неизвестного назначения. Первый этаж был почти пуст, густо покрыт пылью и Чарли не стал там ничего трогать, обосновавшись на втором, под самой крышей. Собственно, это был не второй полноценный этаж, а лестничная площадка с одной комнаткой, чуть больше тех, что были у них в Норе. Удобств, конечно, никаких, размышлял Чарли, но в партизанской войне на них рассчитывать и не приходится. Он с удивлением на самого себя подумал, что почему–то не додумался наложить уменьшающие чары на массу вещей, которые можно было взять с Гриммо. Даже захваченное им одеяло не претерпело изменений в масштабах: оно было просто туго скручено. В памяти тут же всплыло, как Рон рассказывал про сумку Грейнджер, в которой был целый склад на все случаи жизни.       Это потому, что та сучка заранее все знала, работая на два фронта, опять зло подумал Чарли. Кинул очищающие чары на пол, стало чуть менее пыльно, завернулся в одеяло, положил под голову рюкзак, вытащив оттуда продукты, и блаженно заснул. Он впервые со времени прибытия в Британию спал без тяжести на душе. В мыслях он уже сделал то, что планировал в будущем, и это придавало его настоящему уверенного спокойствия.       Он не бездействовал: за два дня сделал две вылазки в Хогвартс, но пока поосторожничал подбираться ближе. Хотя колючую фигуру Снейпа, появляющуюся то тут, то там, он за время своей засады засек четыре раза. Один раз – вместе с братом. Это означало, что взять его на прицел палочки, подойдя поближе, будет совсем легко. Это очень обрадовало Чарли.       Но в конце второго дня случилось нечто непонятное. Чарли был на кромке запретного леса, когда перед собой увидел сороку – патронуса Джорджа. Та замерла перед ним и голос Джорджа сообщил, что, если Чарли не вернется, Джинни своей судьбой будет расплачиваться за его побег.       Сорока растаяла.       А Чарли стал, как он считал, холодно обдумывать произнесенное патронусом.       Ну, во-первых, он ему не поверил. Чарли сам видел на стенах Хогвартса Джорджа, якшаюшегося со Снейпом. Да даже, если бы и не видел: то, что Джордж прямо упивался этим предателем, было слышно из его рассказов. Ну, хорошо, продолжал Чарли про себя, если это правда, тогда что? В прошлый раз нас дернули на крючке, когда наживкой был Рон. Сейчас вот Джинни. Учитывая размеры семьи, всегда можно будет кого–то использовать. Но борьба требует безжалостности не только к врагам, но и к себе. Чем, в сущности, рискует Джинни? Что выйдет замуж за какого-нибудь унылого слизняка типа нашего Перси? Ну так что ж? Девчонки вообще вечно влюбляются в странных парней, а потом рыдают, что их бросили. Даже если бы Джинни вышла замуж по любви, где гарантия, что через пару лет она своего мужа не возненавидела бы? У Чарли полно приятелей, раскаивающихся в том, что они женились. Так что это даже не расплата жизнью, а так, эмоциональная ерунда. Но все–таки Чарли аккуратно, ночью,пробрался в Хогсмид. Лавка Джорджа опять была заперта снаружи. Семьи, которая так воинственно собиралась отчалить с Гриммо, в доме точно не было. «Значит…», – кивнул своим мыслям Чарли – «Этот патронус – обманка».       Несмотря на то, что Чарли не среагировал на послание так, как, видимо, от него ожидалось, оно подстегнул его к более четким и собранным действиям.       Если Джордж прислал мне патронуса, значит на меня начали охоту, зло рассуждал Чарли. Выходов на Сопротивление у меня никаких, точнее, я сейчас даже не знаю, есть ли действующее Сопротивление. Стало быть, вся надежа на себя самого.       Предстояло сделать немало: выбрать место нападения, просчитать пути отступления и приготовить лежбище. Потому что в Даффтаун после этого возвращаться будет, конечно, нельзя.       С местом оказалось, как ни удивительно, проще всего. Последние дни Чарли чаще всего засекал Снейпа около разрушенных теплиц. Это было очень удобное для засады и последующей казни место. Во–первых, потому, что около теплиц Снейп появлялся или один, либо с мадам Помфри, которая, конечно, в бой не вступит и сопротивления Чарли не окажет, как не окажет и помощи Снейпу. Во–вторых, теплицы были расположены так, что все остальные участки текущих работ находились далеко от них и для всей толпы, снующей в Хогвартсе, были и малозаметны, и неинтересны. Далее, в развалинах теплиц или примыкающей к ним башни, наконец, в оставшихся растениях, частично вытащенных на открытую площадку, частично брошенных внутри теплиц, легко можно было затаиться. Было еще одно соображение: лучше всего Чарли ориентировался именно в этой части Хогвартса. Выбрав уход за магическими существами со второго класса школы, Чарли часто бывал в теплицах, чтобы взять с разрешения или стащить без такового что–то лакомое или полезное для своих питомцев. Рубеус это, кстати, никогда не осуждал, хотя и журил иногда Чарли за грабеж теплиц. Ну и, наконец, именно от теплиц лучше всего было заметать следы, уходя мимо хижины Хагрида к запретному лесу. Чарли решил, что он уйдет именно так, без аппарации, которая могла бы оставить след, а потом, не заглубляясь, по кромке обойдет лес и уже с противоположной Хогвартсу опушки аппарирует в Лондон, в район Гринвича, где можно будет на какое–то время затеряться среди толпы, а при случае и остаться ночевать в парке, пользуясь летней погодой. Отступление через Запретный лет было хорошим вариантом еще и на случай мгновенной погони, в наличие которой Чарли не верил (это кто же из тех, кто на месте, рванет мстить за убитого Снейпа?), но решил не исключать.       Провертев со всех сторон свой план, Чарли остался им совершенно доволен. По сути, он был безупречен. Пока вдруг его не пронзила важная мысль. А как он будет казнить Снейпа? С помощью какого заклинания? Вступать со Снейпом в дуэльный поединок Чарли не собирался: прежде всего потому, думал он, что предателям и преступникам никто дуэли не предлагает. Значит, заклинания, которые волшебники использовали в дуэльных поединках, исключались. Оставалось два варианта: черная магия или белая магия. Так медленно, по спирали, шли внешние, так сказать, официальные мысли Чарли, приводя его вроде бы к неизбежности выбора. В действительности же глубоко внутри себя Чарли выбрал смертельное проклятье с того самого момента, как решил, что устроит на Снейпа засаду и убьет его. Ну что ж, думал Чарли уже после того, как его размышления пришли в полное согласование с сердечными желаниями, нужен результат. А этот результат может гарантировать только авада. И тут уж никаких сантиментов. Никто не сможет меня упрекнуть.       Для самого себя Чарли назначил казнь на субботу.       Рано утром в пятницу он обследовал руины теплиц: все было в порядке. Проникнуть в предрассветное время на территорию оказалось легче легкого, а, походив по знакомым камням, Чарли напитался уверенностью, что у него все получится. Определил место ожидания – так, чтобы можно было и долго ждать в засаде, и внезапно выскочить: это был закуток между пятой и шестой теплицами, он прямо вел ко всем последним теплицам, сам был укрыт, а тень, лежавшая на нем почти весь день, давала преимущество и скрывала как от солнца, так и от чужих глаз. Словом, все шло удачно. Чарли даже сообразил, за что сам себя очень хвалил, взять воду в пятницу, чтобы оставить ее около засадной точки: не стоило использовать палочку, потому что она могла понадобиться в любой момент. Накануне вечером, в пятницу, он уменьшил все вещи, которые собирался взять, и распихал их по карманам куртки. Затем порезал себе руку около предплечья, и, измазав в крови ладонь, оставил несколько отпечатков на полу и стене: пусть думают, если найдут это его укрытие, что он был ранен. Это их расхолодит. Может, даже подумают, что он уполз куда–то и сдох. Чарли на мгновение задумался: сможет ли он организовать собственную смерть. Увы, для него это было чрезмерно трудным. И он решил ограничиться имитацией ранения.       Так прошла ночь. Вернее, она только подошла к своей середине, когда Чарли вышел из хижины в Даффтауне, постоял, посмотрел вокруг и аппарировал максимально близко к Хогвартсу.       Была полная тишина, свойственная глубокой ночи, но небо уже чуть светлело. Чарли быстро, крадучись, дошел до теплиц, занял облюбованное место и решил, что можно даже подремать: рука должна быть твердой. Появления Снейпа он не ждал раньше десяти.       День для него складывался удивительно удачно. Единственное, что заставило понервничать – это опоздание Снейпа, он появился на точке аппарации лишь около двенадцати.       Директором себя чувствует, сволочь, подумал Чарли, не торопится работать. Но дальше все пошло удивительно удачно. Снейп своей обычной походкой сразу же направился к теплицам, на ходу перекидываясь короткими фразами с подбегавшими к нему по очереди работниками. Но когда он был уже совсем близко, текущие рабочие вопросы, видимо, иссякли и к теплицам Снейп подошел совсем один. Чарли видел, как он зашел в первую теплицу, поковырялся там немного в растениях, перешел, минуя остальные, сразу в четвертую, нагнулся и, расковыривая землю, долго нависал, согнувшись, над грядкой. Что–то там обнаружил, и, видимо, обрадовался, потому что схватил это нечто обеими руками и потащил к шестой теплице. Это была неимоверная удача. Мало того, что Снейп выходил прямо на расстрельную дистанцию, еще и обе руки у него были заняты. Чарли выскочил из укрытия, а дальше произошло все сразу. Он орал «Авада кедавра!», наставив палочку на лоб Снейпа, Снейп падал, отшвыривая ком земли из рук, почему-то от заклинания рикошетили камни из башни и летели прямо на лежащего на земле Снейпа. Сознание Чарли не могло примирить все эти действия: реализованная авада исключала откидывание земли, и уж тем более – попытку вытаскивания палочки, рикошет от попавшего в цель заклинания точно не возможен, но Снейп же упал! Разбираться было некогда, и сразу же после того, как Чарли увидел Снейпа лежащим, он кинулся бежать. Опушки он достиг быстро, оглянувшись только на ней, увидел, что за ним никого нет, кажется, как никто и не заметил того, что произошло около теплиц. Это было какое-то неслыханное везение. Точно, так складывалось потому, что он бился за правое дело. И тогда Чарли захотел поведать об этом тем, кому это было очень важно.       Через несколько мгновений в небе над Азкабаном появился патронус Чарли – ротвейлер, который громогласно сообщил узникам, что Чарли Уизли казнил только что предателя Ордена и убийцу Дамблдора Северуса Снейпа.