***
Юки ничто в жизни так не пугало, как это празднование Самайна. Но надо было держать лицо: перед другими эльфами, чтобы оправдать свою, легендарную в мире домовиков, репутацию; перед рыженькой гостьей из Гойлов, трепетавшей в её лапах и всхлипывавшей расквашенным, несчастно скривлённым ртом. Надо было держаться кремнем, чтобы её хозяйка, сползшая по стенке, как только вошла в спальню, где они сидели с молодой Гойл, смогла перехватить её взгляд и суметь подняться, чтобы снова идти к гостям. И, конечно, испуг нельзя было показать хозяину: её господин был из рода Принцев, а великие семьи никогда не ценили сантименты. Когда, спустя пару суток, в поместье все успокоилось и хотя бы внешне вошло в свою колею, её хозяйка сказала, что Юки может взять себе свободные дни. Это было кстати и Юки не стала отказываться. Её будоражило несколько мыслей. Прежде всего, куда-то пропал Поури. Это было странно. Одновременно пропал и Нимму, а вот это было хорошо. Плюс она совершенно оторвалась от событий со своим перемещением и делами в поместье, а так долго не получать информации вообще было непорядком. Юки спланировала свой день идеально. Сначала к Рупо, узнать у него все. Они симпатизировали друг другу, да и деловые связи поддерживали. Потом можно было навестить болтушку Солти – безмозглый кладезь информации из дома Мальсиберов. А уж напоследок выбить дверь ногой на Гриммо, чтобы уточнить у этого наглеца, где её цветы и его поклонение. Если уж назвался женихом – изволь соответствовать, полыхала жаром гнева Юки. Правильные деловые отношения, считала Юки, должны строиться на принципе взаимовыгоды. Очевидно, что сегодня ничего интересного она Рупо не перескажет: Юки давно не общалась с домовиками других домов, а рассказывать Рупо о том, что творилось в их собственном доме, Юки бы не стала ни за что. Рупо это знал и уважал Юки за твердую жизненную позицию. Перед Рупо навещать Солти было глупо – та буквально сидела под дверью доверенного домовика Крауча каждый день в надежде получить галлеоны и вываливала на Рупо тонны информации. То, что за эти дни Солти насобирала по углам, эльф Тайного мага уже точно знал. Предлагать Рупо деньги было вульгарно, считала Юки. Но взаимовыгодность должна была быть. Она постучала лапкой по столу. Обвела глазами помещение, которое занимала пока как временное, живя, фигурально выражаясь, на чемоданах и не устроившись еще уютно. Взгляд уперся в корешки книг. Что ни говори, а Юки - профессионал высокого класса, с удовольствием подумала она сама про себя. Наволочки еще лежали в узлах и коробках, но книги по профессии уже стояли рядком. «Как ухаживать за домом волшебника», «Искусство гладить мантии безупречно», «Растения в садах старинных поместий», - Юки очень гордилась, что у нее все восемь выпусков, а еще – давно приобретенная ею «Энциклопедия ухода за маленькими волшебниками», которую она знала наизусть, и тридцать шесть разных книжек с рецептами приготовления простых и сложных блюд для волшебников и их домашней челяди. Такие книги Юки любила и при случае покупала новые. К последней, которая привлекла Юки яркими колдографиями, изображавшими, как мастерить украшения для блюд из цветов, овощей, фруктов, да и вообще из всего, ей вручили в подарок еще одну тоненькую книжицу. Очень странно с точки зрения Юки было называть эту брошюрку подарком. Тоненькая, в мягком переплете, одноцветно напечатанная и без колдографий – ну, какой же это подарок? И не особенно полезная. «Руководство по разделке туш баранов, козлов, индюков и прочей домашней живности». Ха, да Юки знала это как свои пять пальцев. Нет, эта книга не могла бы украсить её профессиональную библиотеку, если бы не странный вкладыш: какой-то безумный гоблин, печатавший этот тираж, поместил внутрь брошюрки страничку с рецептом бананового пирога. Юки, увидев текст, подпрыгнула на стуле. Этот был, по-видимому, тот самый банановый пирог дома Розье, который домовики этой фамилии хранили под большим секретом. Кто разведал тайну, кто мстил домовикам дома Розье столь изуверским способом, вычислить было уже невозможно. Важным было другое – Юки теперь крепко держала рецепт бананового пирога в своих лапках. Трижды она опробовала его в доме на побережье и теперь была уверена в нём, придав классическому рецепту Розье собственного исполнительского блеска. Пирог вполне мог, по мнению Юки, заменить информацию. Решено, Рупо получит пирог. Через два часа она была уже в домовиковой части дома мистера Крауча. И там её ждали потрясающие известия. Рупо, наслаждаясь пирогом и возможностью поговорить с незаплошной, умной домовихой господина зельевара, к которой испытывал глубочайшее уважение и, пожалуй, даже симпатию, совсем не свойственную его должности, поведал Юки о событиях, которые имели для неё гораздо больше значения и подтекстов, чем для рассказчика. – Ну что, – причавкивая вкусным пирогом, рассказывал Юки Рупо, – впервые у нас так случилось, чтобы домовик из одного дома уничтожил домовика другого дома. Спору нет, внутри одного поместья и не такое бывало, и не такое видали. И вражда домовиков одной фамилии против другой тоже случалась. А вот так, чтобы домовик из одного благороднейшего дома разделался с домовиком из другого дома, - такого не было. Рупо это заботит, пусть Юки тоже подумает. Юки покачала ножкой. – Это кто же так сцепился? – её всегда занимали сложные интриги и тайные страсти. – Гойлы и Малфои. Домовик из дома Гойлов пришиб домовика Малфоев. Да не просто пришиб, а сорвал наволочку и обкорнал пальцы для волшебного щелчка. Юки вздернула брови. За годы жизни с хозяином она кое-чему научилась. Умела вот поднимать брови и морщить переносицу почти как он. – Странно, – пробормотала она, – Гойлы и Малфои давние приятели, домовикам нечего спорить, если хозяева дружат. Это было то, что она сказала вслух, а не сказала она еще больше. – Вот! – обрадовался Рупо, – и Юки видит подвох? Что-то не то. То ли хозяева поругались, то ли еще что-то более странное. И Рупо, делая вид, что задумался, положил себе еще один кусок пирога. Так было не очень неприлично. А вообще-то Рупо сейчас бы набросился на пирог и слопал его полностью. Благовоспитанность останавливала. – Так что же известно? – равнодушно спросила Юки. – Юки не может ничего сказать, если и не знает ничего. Рупо кивнул, дожевывая кусок. Это было здраво. Отряхнул лапкой крошку со рта. Подумал. – Ну что? Рупо и самому известно не много. Домовик Малфоев торчал в доме на Гриммо один. К нему ввалились сразу несколько, избили, стянули с него наволочку и обрубили пальцы. Рупо достоверно знает, что за этим стоит Нимму из дома Гойлов. Вот и всё. – А что говорит домовик Малфоев? Рупо же его допросил? – Нет. Его выкинули из поместья, что с ним – пока не известно. Юки кивнула. И сдержано сказала: – Юки подумает. И аппарировала в дом на побережье, забыв о Солти, чтобы подумать над услышанным в спокойной тишине. *** Рупо не рассказал и половины из того, что случилось c Поури. Не потому, что скрывал. Он попросту не знал: Оро ведь доложил ему сухие факты. А случившееся было куда как более ярким. Голый и избитый, Поури оказался после своего щелчка перед Оро и остальными домовиками. Как они смеялись! Как хохотал Оро, велев позвать всех домовиков поместья, как он смотрел, когда каждый новый домовик входил в подвал и видел посреди толпы домовиков Поури. Но постепенно веселье утихло. Поури сидел на каменном полу, подтянув к себе колени и раздражающе не реагируя на то, что стал причиной развлеченья. – И как же Поури угораздило? – проскрипел Оро. – Поури не знает, Поури избили обманом. – И дальше Поури произнес то, что должно было решить его судьбу. – Оро должен сказать хозяину про наволочку. И вот тут физиономия Оро изменилась с торжества до ужаса. Как он не подумал… Наволочку домовику выдавал хозяин. И сорвать её мог только хозяин. Это означало смерть домовика. Но если домовик по собственному беспамятству или злому чужому умыслу терял наволочку, хозяин мог даровать эльфу новую наволочку. Такой домовик все равно считался беспутным и разиней, но мог сохранить должность в поместье. Это было правило. Однако в знатных чистокровных домах всегда придерживались другого правила: домовику, потерявшему наволочку, вторую не выдавали никогда. Домовик без наволочки должен был уйти из поместья. Голый, без хозяина и связи с домом, такой домовик погибал: никто не решался брать изгоя к себе. Все это значило, что Поури больше не угроза для Оро и его клана. И все это значило, что Оро сейчас несдобровать. Да, так и было. – Ах ты мерзкая тварь, – сцепив зубы и дернув верхней губой, медленно проговорил Люциус, с удовольствием наблюдая, как переполняются ужасом глаза его главного домовика. – Ты безмозглая скотина, раз не следишь за моим достоянием. Значит, сейчас ты мне нагло сообщаешь, что у меня на одного домовика меньше? И какого домовика! Тащи его сюда! Люциус хотел сам посмотреть на того исполнительного эльфа, которого он собирался оставить после Гриммо при себе. Оро исчез и через мгновение уже стоял, выпихивая перед собой грязное убогое существо, когда-то бывшее так полезным. – Кто это сделал? – Поури не знает. Люциус прищурился. Скрывал от него что-то этот домовик или нет, было не понятно. Он разглядывал скукоженную фигуру. – Почему не защищался? – Поури не мог, Поури било много эльфов. Люциус махнул рукой, чтобы эльф подошел поближе. Тот сделал два робких шага. Ну, конечно. Мало того, что этот остолоп потерял наволочку, ему еще и пальцы обкорнали. Эффективным быть этот эльф уже не мог. Жаль. Башковитый слуга – редкость среди эльфов, обычно они такие тупицы. Люциус загрустил, наблюдая как, в прямом смысле слова, транжирится его фамильное состояние. Поури смотрел на хозяина выжидательно. Оро, отступив на шаг подальше, тоже. В Люциусе порохом вспыхнула злость на этих животных, еще ждавших от него чего-то. – Гони его, раз он не сумел сберечь главное достояние – наволочку дома Малфоев. А потом явись сюда и пусть тебе на моих глазах обрежут уши – я хочу посмотреть, как это будет происходить. И другим эльфам наука, понял? Оро неистово закивал. Он, в действительности, думал о гораздо более худшем. Поури вытолкали из поместья. Он сунулся было к Мальсиберам, но те его, конечно, не пустили: страшно было якшаться с изгнанным. Пару дней Поури пожил в лесу, пил из ручья и жевал какие-то кисловатые листья. Он дрожал тельцем днем и, особенно, ночами, пытаясь прикрыться сорванными клочками мха. Мучения продолжались, а смерть, которая должна была прийти, не приходила. И он смалодушничал. Поури снова до боли щелкал большим и указательным пальцем, пока не добился четкого звука. А когда аппарация перенесла его к дому на побережье, он заробел. Так и стоял у дома, у эльфовой двери, не зная, что же делать. Уйти не было сил. А постучаться – тем более. Поури просто осел под куст и ждал, не сводя глаз с двери. Поздним вечером она резко распахнулась. – Юки, – позвал Поури. – А-ах! – но это была единственная слабость, которую она себе позволила. Юки мгновенно втащила Поури за лапу внутрь, не очень заботясь о том, болезненно для него это или нет, дотолкала до своей комнаты, выскочила, оставив Поури одного, тут же вернулась с полотенцем, велев в него замотаться Поури, опять выскочила, вернулась с припасами из кладовой, шваркнула их на стол, снова выскочила, вернулась с горячим чаем. – Всё, – устало опускаясь на стул сообщила Юки Поури. – Пусть Поури подкрепится, а потом ложится сюда, на кровать. Юки всё знает. Потом Юки и Поури поговорят. Но сейчас не время, Юки должна быть в поместье Принцев, больше здесь оставаться сегодня Юки не может. Поури это понятно? Поури смотрел на свою звезду с нежностью. Она явно не поняла, что произошло. Оставлять её в неведении было не благородно. – Поури теперь домовик без дома, – хрипло произнес он. Что ж, это правда. Пачкать имя и судьбу красавицы таким союзом было бы бесчестно. – Подумаешь, дом, – презрительно хмыкнула Юки, – какие-то Малфои. Юки поговорит со своим хозяином, уладим. А пока Поури поработает здесь, старшим по дому. Ясно? Поури завороженно кивнул. Юки повернулась и исчезла. Конечно, старший по дому – это было нелепо. Какой он старший? Простой охранник, если честно. Но она понимала, что домовика надо приободрить. Эльфу надо показывать сияющие горизонты, уверенно думала Юки, шустро перебирая ножками по аллее от точки аппарации в Принц-холле, и кто еще может с этим справиться, если не она? *** – Попалась. – по принятому между ними протоколу странной игры сказал он и натянул на упругие кудри Гермионы вязаную шапку, которую та забыла в гостиной. День обещал был холодным, тихим и хмурым. Как Грейнджер сегодня. – Я вернусь поздно. Возможно, уже ночью. Ужинай одна. Документы могу забирать? – Да-да, конечно. Грейнджер поворачивается щекой для поцелуя и меланхолично замирает. И, когда резко оборачивается, Снейпа уже нет. Сегодня он ведёт себя не то чтобы странно, но необычно для себя самого. Словно он мальчишка, её ровесник. Обаяние этой его стороны притягивает. Как будто сквозь толщу стекла прошедших лет видно его самого в юности. Оказывается, обаятельного. И совсем без той сокрушительной силы выбрасываемой им энергии, которой он может сейчас приводить в парализующее состояние десяток волшебников сразу. Просто милый, подвижный и немного застенчивый мальчишка. Гермиона остановилась, поймав себя на мысли, что идёт, улыбаясь, проецируя своё представление на Дариуса в будущем. А ей надо не об этом. Цена успешного побега для неё заключалась в том, что она, возможно, больше никогда не увидит оставшихся друзей. Хотя, может быть, и увидит. Но точно больше никогда не увидит Северуса, если все закончится благополучно. Ни она, ни Дариус никогда его не увидят. Грейнджер закрыла глаза. А ещё она расплатится его сердцем. Его болью. Его беспросветной жизнью. То, что его жизнь после станет ожесточённым, мрачным существованием, она не сомневалась. По большому счету, за свой удачный побег она должна была расплатиться его странным представлением о жизни, которую он (вполне искренне) и считает полноценной. Трудно предсказать реакцию Снейпа, услышь он теорию, что был обаятельным мальчиком. Тощий, скользкий злыдень, с надменным взглядом и скрещенными на стопке книг руками, в мантии «на вырост», на худых плечах кажущейся ещё больше – вот это было про него. Да, быстрый ум и гипертрофированная способность предугадывать поступки, сформировавшаяся за одиннадцать лет до Хогвартса, сослужили ему службу, но приятелей они не добавляли. Ему нечем было впечатлять, кроме мозгов. В детстве они никого не впечатляют. Снейп аппарировал подальше от замка. В Хогсмиде могли ждать тоже. Ему предстояла малоприятная прогулка через сырой Запретный лес. Пройдя несколько сот метров, Северус оттолкнулся от вывернутого из земли корня и заскользил сквозь устланные первой скованной росой деревья, ощущая как мелкая морось вбивается в кожу. Миновав барьер замка, Снейп быстро и воровато зашагал к теплицам, зашел в них, поприветствовав изумившихся первокурсников, и вдоль стены двинулся к ближайшему ходу. Удачно выходящему не к парадному входу. Вспышка прервала эту удачу: перед ним стояла Скиттер. – О, господин директор! – драматично заметила она, дала отмашку – и заслонившегося рукой Снейпа колдокамера ослепила еще раз. – Какая чудовищная несправедливость. Северус, не ответив, оттянул ручку плотной двери. – Позволите? «Пророк» на Вашей стороне, мы хотели бы рекомендовать Вам обратиться в Визенгамот по причине несправедливых обвинений! – Мисс Скиттер. – бешенство сочилось сквозь зубы, – Уходите. Снейп швырнул дверью, исключая навязчивую попытку зайти следом, и, все еще чувствуя запах её громогласных духов, нарушающих всякие понятия о личном пространстве, вплыл в нижний холл. – Директор! Мерлин, их было не меньше дюжины. Родители. Поборники нравственности: у всех поджаты губы, и этот взгляд, стыдящий без слов. – Некогда. Вечером. Или завтра. – бросил он весьма неприятным тоном и продолжил путь. Ихжерастреблядскуюмандрагору, скороговоркой шевелились губы директора. Хорошо, что в руках Снейпа покоилась пачка бумаг, а уж напустить на себя вид озабоченный было нетрудно. Только в кабинете, бросив запирающие заклятия на дверь, он почувствовал себя в относительном, временном покое. Если бы не его часть бумаг по французской кампании, лежавших рядом с ненавистными «Выразимцами», он пропустил бы день в школе. Был и другой ворох – его письма, скопившиеся за два дня, пара докладных записок от учителей и новые списки того, что следует закупить. Оказывается, захламленный Хогвартс располагал всем необходимым, следовало только поискать. Забрав необходимое, Снейп открыл рывком дверь и вышел в коридор. Родители (большая часть женщины, потому, что у них воображение развито лучше?) устремились за ним пелетоном. Гомон, сопровождавший их, состоял сплошь из восклицаний. Северус резко остановился и повернулся к ним: – Я следую в Малфой Мэнор. Вы можете проследовать со мной, если хотите. Если же нет, то обратиться в другой день. Пояснять, к кому он следует, не пришлось: Снейп высвободился из кольца обступивших его и, пользуясь образовавшимся замешательством, ушёл. Какими смелыми все стали, какими респектабельными. Не эту ли блондинку Люциус тряс за руки на Канарских островах? В Мэноре с любопытством ждали остальные, но, вопреки обычному церемониалу, предпринимаемому Северусом, сегодня он скинул тяжелую папку с их с Грейнджер отчетами по документам прямо перед креслом, в котором должен был оказаться Волдеморт, удостоил нейтральным (это далось нелегко) взглядом Барти и сел, намеренно игнорируя подтрунивающие улыбки. Только потом краем глаза Снейп захватил Гойла. Он прибыл вместе с отцом, и нервно чесал руку, которая до сих пор зудела, заживая, а сегодня снова разболелась, будто под корочкой зажила выжженная змея. – Грегори, у тебя есть пара минут? Грегори, машинально пригнувшись от голоса декана, распрямился: форма вопроса была необычайно вежливой. – Да, – он подумал, – Северус. Отец одобрительно посмотрел на него, еле заметно кивая. Пусть знает свое место. Грегори двинулся от дальней части стола, которая была отведена для новеньких, к Снейпу, особенно не торопясь. Северус встал, жестом показывая проследовать за собой. – Грегори, как ты планируешь обходиться без детей? На лице Гойла ничего не мелькнуло, будто он не понял вопроса. А потом стал реагировать, когда время для реакции уже прошло. Это было для него типично, и Снейп ждал, пока тучный ум среагирует. – Директор, моя жена уже беременна. Как и Ваша. – довольно сравнял он счет. – И ты делаешь все, чтобы она скинула этого младенца, да? – Снейп даже морщиться не стал. – Э... нет, сэр, ничего я ей не делаю. – Грегори, знаешь, крысы любопытны тем, что эмбрионы в них рассасываются сами собой, когда рядом появляется запах кошки. С женщинами работает несколько сложнее. Но все же работает. – На что это Вы намекаете? – Джиневра под большим секретом, который, я надеюсь, ты в состоянии не раскрывать ей для собственной дальнейшей осведомленности, сказала моей жене, что каждый раз, когда слышит о подробностях казни, у неё режет живот. Бывает и кровь. А её быть не должно. Снейп спокойно лгал, понимая, что подробности женской анатомии настолько далеки от Грегори, что он не сможет аргументированно возразить. – Если ты не хочешь, чтобы она повела себя как крыса, заканчивай с этим. Сделай что-то еще и хвались этим нам. Или отцу. – Я не знал! Она всегда ходит недовольная. Грегори ощутил не угрызения совести, а досаду на Джинни: нашла кому пожаловаться, Грейнджер! А та?! Женщины в своем большинстве воинственные сучки. Права его мать. Вот, она могла сказать хотя бы ей. Гойл невольно порозовел. – Смотри. Родит урода. – пожал плечами Северус, будто давая понять, что для Гойлов содержание любого ребенка не составит труда, но и радости молодому отцу не принесёт. – Идём, Темный Лорд спустился. Волдеморт покачал картонную обложку папки для бумаг и устремил взгляд вдаль стола. Новички сидели ровно, с кольями вместо позвоночников, собранные и готовые в бой. – Что, директору не удалось Вас заездить? C той стороны не засмеялись. Они видели, что происходило в Хогвартсе, и были смущены не меньше, чем в день гибели Глен. – Ладно. – произнёс Темный Лорд, когда никто не улыбнулся, – Позже об этом. Северус коротко сказал о предпринятых новичками усилиях по воспроизведению потенциальных ПСов, попросил Пия не присылать больше «Пророк», потому что это почти так же плохо, как та газетенка, и замолк, разглядывая свои лежащие на столе руки. Волдеморт листал переданные ему документы. – Недурно. Выводы рубрицированы, мысль не скачет. Молодец, Северус. Снейп потянулся и приподнял лежащую папку. – В Ваших руках не мой ответ, Повелитель. – спокойно обратился он и вновь потерял интерес к происходящему. Нет, он ответил и на заданные ему вопросы, и высказывался по тому, что рассказывал из фактологии Драко. По всему выходило, что нападения на Францию не избежать – дипломатические усилия шли прахом. Сам Снейп небезосновательно полагал, что Флер Уизли подначивает мадам Максим, обладая сведениями о силах неубитых авроров и сочувствующих им энтузиастов. Вероятно, ровно настолько, чтобы директор Шармбатона транслировала выжидательную позицию на местных магических управленцев. И хорошо, если не на весь континентальный магический мир. Когда они вдоволь наговорились, Снейп остался сидеть. Остался и Барти, неуверенно поглядывая на Северуса – очень уж тот был чёрен лицом. Когда их взгляды встретились, Снейп сделал недвусмысленное движение головой, означавшее «убирайся». Это было обидно. И крайне властно, так, что Барти, в душе подтаяв, в чем себе же и признался (зачем скрывать очевидное?), удалился. – Повелитель. – Снейп поднялся на ноги только тогда, когда за Барти ушёл даже дорогой шлейф его одеколона. – Северус? – Лорд разыгрывал мизансцену, будто удивлен тем, что Снейп остался. Снейп скривился этому тону, не таясь и действительно не веря, что эта дешевая игра ведется для него. Красные глаза сузились, игра оборвалась. – Что случилось, Северус? – Вы знаете, что, Повелитель. Я не намерен иметь дело с этим. В конце концов, мне просто неприятно стадо таскающихся за мной по замку людей. – О, Северус, это всего лишь пресса. Через две недели шум уляжется. Даже когда ты убил старика, об этом говорили не больше месяца. А уж массовые изнасилования школьниц повод куда менее веский. – Вы знаете, что моей вины в этих статьях нет, Повелитель. Я бы выразился более конкретно. В этих сплетнях виноват Ваш кураж. Волан-де-Морт двинулся вдоль камина. Снейп не отставал, ступая параллельно по ту сторону стола. Последний раз попытки хамства в его сторону предпринимались давно; оба этих волшебника были мертвы. Снейп сделал несколько быстрых шагов и они встретились в торце прежде, чем Лорд успел развернуться. – Мой Лорд. Я прошу, чтобы мы обсудили дальнейшие действия. – Я думаю, Северус. – Думаете, не нарушил ли я протокол? Можете заострить внимание на этом. От этого мое неудовольствие не убавится. Как и остальных. – Снейп сделал еще шаг. Волан-де-Морт внимательно рассматривал, как раздуваются от смеси гнева и страха ноздри любимого пса. – Я думаю о том, что у меня нет повода усомниться в каждом из твоих решений. Но разве я не наградил тебя, Северус? Разве ты мне не благодарен? Снейп не дрогнул ни одной ресницей. – Это Ваш старый долг, мой Лорд. Мы оба это понимаем. – Поместье. – перевел тему Томас, не став спорить. В этом он был согласен с Северусом. – Я безмерно благодарен, мой Лорд. Весь Принц-холл, я и моя жена стараемся только для Вас. Я неустанно напоминаю ей, что это же будет делать наш сын, едва подрастет. Разве не этого Вы хотели бы от слуг? – Мы поступим следующим образом, Северус. Так, как всегда поступали с прессой. Ты ненадолго исчезнешь. Снейп склонил голову немного набок, показывая, что слушает наивнимательно. – Я отправлю Малфоя в твой кабинет, а ты… скажем, отдохнёшь. Ты дерзишь мне от усталости и несправедливости, Северус. Совсем как молодой, когда другие сбрасывали тяжелую работу тебе. Я не хочу сбрасывать на тебя грязь, Северус. Я ценю тебя по достоинству. Поэтому сейчас ты не бьешься в конвульсиях. – воздух со свистом вошел в змеиные ноздри. – Ловко ты ощущаешь меру. Почти как я. Распорядись, чтобы в эти десять дней в Хогвартсе не возникало ситуаций, требующих руки директора, чтобы не слишком напрягать Люциуса. Аристократы не любят работать, Северус. Поезжай. Снейп склонился, не сдвинувшись с места. Волдеморт с минуту не смотрел на него. – Ты не сделал бы так без причины. – когтистая ладонь прошла в воздухе над волосами, Снейп кожей почувствовал её прохладу. – Поезжай. И не обращай внимания на прессу. Твоя репутация… – Не существует за пределами этой комнаты. – Северус поднял лицо и рука провела по его прохладному лбу. – Именно, Северус. Именно.***
Привести дела в порядок просто, когда они в порядке. Снейп не стал возвращаться в замок. Он появился в собственной гостиной, кивнул матери на портрете и приставил к горлу палочку, поднимаясь наверх. – Гермиона! – раздалось по дому. Она выпорхнула, потревоженная, из спальни. Прежде чем подойти, Грейнджер нерешительно обернулась, протянула палочку в дверной проем и невербально, с красивым прищуром, что-то там убрала. Из-за её уха, сливаясь с волосами, торчало длинное пестрое перо. – Что там, Грейнджер? Беспорядок? Сюрприз? Гермиона почесала переносицу и, наконец, подошла достаточно близко, чтобы оказаться в зоне досягаемости. Северус поймал её в кольцо, прижимая к себе. – Темный Лорд считает правильным избежать лишнего внимания. Он прижал мягкий лоб к своей щеке. Пальцы утонули в теплом виске, Северус провел по нему несколько раз – эти кудри были его мягкой игрушкой, которую можно часами перебирать в целях успокоения. – Он отпускает нас на десяток дней. Нам понадобится пара дней, чтобы решить, где остановиться. Ты не рада? Гермиона выглядела так, будто её оглушило пыльным мешком. – Это благоприятное решение, а не наказание. Чтобы пресса сменила тему, которую нечем подпитывать. Передавить им горло, сначала небуквально. Северус возвращается слишком внезапно во всех отношениях: слишком рано, вопреки анонсированному ночному приходу, слишком довольный, со слишком неожиданной новостью. Гермиона начинает думать, не узнал ли он о Рудольфе. Его намерение задавить только подтверждает это. Она хочет посмотреть ему в глаза, чтобы уловить, знает он хоть что-нибудь, или это её страхи бушуют сейчас в ней, затмевая рациональное. Но смотреть в глаза страшно – вдруг сам Снейп нырнет к ней в зрачки и увидит Рудольфа? Грейнджер скрывает лицо куда-то под его руку, прижимаясь так, чтобы выпасть из траектории взгляда в глаза. Невольно получается, что она слушает его сердце. Оно стучит ровно. Её саму лихорадит от того, что она, прижавшись к Снейпу, думает, думает о том, что сказал ей репортер. И кто он – этот репортер? Грейнджер помнит его отчаянные, такие задорные глаза, растрогавшие её слова о том, что он не осуждает её, его торопливые, и, очевидно, очень эмоциональные слова о побеге. Очень похоже, что эти слова выпрыгнули из него, думает Грейнжер, выпрыгнули сами собой, под влиянием минуты. Нет, это какое-то сумасшествие, такая беспечность, догоняет её собственная рациональность. «Передавить горло». Гренджер вздрагивает, отряхиваясь от своих мыслей. – Кому передавить горло и зачем? – Прессе. Слишком много себе позволяют последнее время. Ты не читала? – Нн-е-ет. – тянет она, сопоставляя. Вот, значит как. Рудольф был журналистом. – Что же именно написали? Про Самайн? – она спрашивает аккуратно, пытаясь не оступиться. Как же так, она не смотрела приходившую в дом прессу, не интересуясь лживым «Пророком», а, оказывается, нечто серьезное происходило в газетах. – Да. Про то, что я не уследил за учениками, и что Глен погибла из-за этого. – Это..? – И она обрывает себя. Гермиона ведь видела, как происходило убийство Глен. Первая её мысль, – что Лорд решил переложить вину на Снейпа. Но тогда зачем репортер подходил к ней? Он тоже действует по заданию Темного Лорда? Грейнджер поднимает глаза на Снейпа. Он не спокоен, как обычно, и это страшно. – Тебе что-то угрожает … серьезное, не от прессы? – Надеюсь, что нет. Скорее всего, нет. Грейнджер задумывается. Потом возвращается к его первым словам: – Помнишь, я говорила про Шотландию на машине? Или улететь маггловским самолетом куда-то, где тепло. – Ты хочешь согреться? – Снейп её беззастенчиво трогал. Легкость, с которой он переключился на путешествие, говорила о том, что про Рудольфа он знал лишь как про мага, имеющего на него зуб. Но не на его жену. В том, что в такой ситуации Снейп не остался бы спокоен, можно не сомневаться. А Гермиона думает, что же ей делать. Связаться с Рудольфом она не сможет, поскольку попросту не знает, как. Она должна использовать время до поездки, чтобы найти его. – Не только тепло. В тропиках необыкновенно красиво, но не только. Там как-то удивительно спокойно. Не бесчувственным спокойствием, а тихой радостью безоблачного счастья. У тебя было когда-нибудь такое состояние? Северус промычал что-то отрицательно-невразумительное. И немного вошел в неё средним пальцем, склонившись почти пополам, чтобы орудовать ладонью свободно. – Я много раз бывал счастлив. Много дней. – Северус убрал её волосы набок, притрагиваясь ртом к шее. – Я соскучился. Давай сделаем это здесь. Молочные ноги Гермионы сомкнулись под его рукой, но Снейп совершенно не был намерен её выпускать. Он ласкал настойчиво, едва не брал её зубами за горло, чтобы пробудить в ней беззастенчивость. – Я постелю тебе под коленки мантию. Бешеная жила пульсировала у него на горле. Разрешение её увезти и уехать самому вместо решения проблем было огромным реваншем за ту несправедливость, которую он отрабатывал. Северус в состоянии гранаты, у которой вырвали чеку. Эта настойчивость, непреклонная, с уже представляемым им во всех подробностях совокуплением (слова про мантию не дают ошибиться), не оставляет ей выбора. Если она сейчас не будет послушна ему, он возьмёт без согласия, просто по праву мужа, не считая это изнасилованием. – Подожди. Я разденусь. Ей не хочется задранной юбки и спущенных с одной ноги или вовсе не снятых, а только отодвинутых трусов. Все это так похоже на внезапную случку. Северус на удивление собранно действует, гладким движением поднимая юбку, руки точны, навязчивы, не ошибаются. – Снимай трусы. – сглатывает он, делая полшага назад. Он хочет, чтобы Грейнджер избавилась от одежды добровольно, хочет, чтобы она раздвинула свои ляжечки с покорным ожиданием. А затем выныривает из мантии и та падает под собственной тяжестью. Загривок Гермионы оказывается собран пальцами, словно она не более, чем шкодящий котёнок. Будто она может куда-то всерьез деться. Будто чувствует. Он хочет избавить её от джемпера, чтобы трогать наливающуюся грудь. – У нас все будет хорошо. Я чувствую. Его пронзительные слова перемешиваются с жадными до грубости действиями. Грейнджер ясно чувствует, что сейчас он раскрыт и ждёт того же, вернее даже, считает, что она так же открыта ему. А она думает, не может не думать о Рудольфе. О том, что патронуса ему послать невозможно: выдра приметна и ведь она может его застать там, где ее увидят другие волшебники. Как жаль, что патронуса нельзя направить, дав ему инструкции, когда что-то нужно сказать, а когда – не стоит. Общественную сову – нельзя, домовика – нельзя, патронуса – нельзя. Лично досрочно увидеть Рудольфа тоже не получится: он перестал появляться у поместья. Руки Снейпа, ещё не дождавшись, чтобы она освободилась от свитера, алчно накрывают грудь, не сколько лаская, сколько захватывая тело. Он не даёт ей двинуться и сам стаскивает одежду, ощупывая, пожимая, ухватывая на всем пути, пока его пальцы тянут ткань. – Какая же ты мягкая стала, – слышит Грейнджер. Рука, снова возвратившаяся на затылок, тяжело клонит её к полу, так, что Гермиона опирается на ладони, чтобы не упасть. Ему, видимо, это и нужно: она стоит на четвереньках, как он любит больше всего. – Совсем устала моя девочка, – говорит он, – такая сухая. Но останавливаться и отступать явно не собирается. Его позвоночник дергает будто невидимыми нитями, так он хочет её. Тело не лжет: его чувство, до странности монотонно текущее, крепнет с каждым днем, проведенным с Грейнджер рядом. Он издохнет от нежности к ней. Её тело не готово к напору, с которым он собирается взять, и он медлит, сознавая, что так нельзя, и впивается в неё, но только языком, мокрым, умеющим шептать непристойности. Он её лижет не уговаривая, а как нашедший спрятавшуюся самку зверь, подчиняюще, взахлеб, даже злобно – если это вообще можно делать злобно. Грейнджер едва не заваливается на грудь: он давит без всякого стеснения, без налета интеллекта в действиях, зато с массой слюны, с твердым кончиком языка, которым, как и носом, не обделила Северуса природа, и который вездесуще разглаживает там, касается каждого нерва. Гермиона испытывает странное чувство пустой головы и замершего как в спячке тела. Оно совершенно не отзывается на то, что так упорно делает сейчас Северус. Как будто она в состоянии обморока. Может быть, это и есть психологический обморок. От того, что сейчас творится и два дня до этого творилось в её голове. Слюна заменяет ему смазку, он несдержанно не видит разницы, и Грейнджер слышит в ухо его рваное дыхание. Так он дышал на полке в поезде, так он дышал, подминая её после поездки. Через секунду она чувствует, как распирает её твёрдый, жёсткий член. Распирает, быстрыми толчками добирается до донышка, и Северус на секунду замирает, как будто примериваясь, а, подождав, начинает гонять плоть по тому же пути вновь и вновь, с силой, с напором, таская её навстречу себе за бедра. Он весь подбирается, приглаживая её по бедренным косточкам, прикрывает глаза, чтобы видеть менее отчетливо эту прелесть, эту идеальную форму перевернутого, проткнутого сердца, чтобы не видеть, как в насыщенно-малиновую плоть входит его плоть. Ему не нужна другая, он безраздельно хочет её. И если бы он знал, что сейчас мысли Гермионы занимает другой мужчина, пусть и на уровне абстрактном, то выколачивал бы из неё до тех пор, пока умный лоб, который Грейнджер уронила на пол, не превратился бы в рану. – Ты... – вытягивает он сиплый звук, наползая на неё и подавая вперед еще крепче. Это ощущение, эта надломленная спина. На Гермиону невозможно смотреть – подкатывает удушливая, гадостная волна желания упиться ею. Только после того, как он кладет подбородок на плечо и почти болезненно кончает, до последней капли в неё, и просто стоит, чуть вздрагивая, не в силах от неё отойти, к нему приходит мысль, что она, как примерная жена, его терпит. – Я не могу тобой налюбоваться, и насытиться тоже не могу. Она, вздохнув наконец полными легкими, хочет ему сказать, что прошло не так много времени и что года через три он точно насытится, но потом решает молчать: Снейп говорит сейчас, не лукавя перед собой и перед ней ни на йоту. Он говорит про настоящее, не произнося ни слова про вечное желание и вечную любовь, и поэтому любое её слово, где будет сомнение хотя бы и в отношении будущего, оттолкнут его. Грейнджер заваливается набок, аккуратно страхуя себя руками, а он, удерживая, ласкает рукой по животу, но лаская совсем иначе, чем десяток минут назад, когда слепо жал руками её тело. Сейчас он нежно гладит кожу, аккуратно задерживая ладонь, как будто вслушиваясь ею в то, что происходит внутри. Так к запотевшему стеклу прикладывают руку, чтобы образовалась проталина, сквозь которую виден мир. Рука Северуса на животе напоминает осторожными остановками этот жест на стекле, словно он даёт возможность почувствовать его. Гермиона перебирает ногами и руками, пытаясь натянуть на них кусок мантии, но все равно получается куце и она немного мёрзнет. Она проводит тихонько по его длинным пальцам, они долго молчат. Северус садится с ней и, завернув плечи в кусачую шерсть мантии, заглядывает в лицо Гермионе. Он ощущает её непокой, пусть и не понимает, чем он вызван. Морщина гордеца, разглаживающаяся у него, когда они оказываются одни, моментально обращается в излом. – Что я сделал не так? – решается он спросить. Без вызова, без недовольства. Даже как-то виновато. Выяснять отношения не его конек, и даже не ослик. Снейп не шевелится, только редко моргает, напрягшийся до камня. – Ничего. Я бы сказала. За что его было терзать? Она прикоснулась к его щеке. – Мне тоскливо в последние дни. Тоскливо и тревожно. Хочешь подремать? Северус вглядывается в зрачки, но не толкается в них непрошеным посетителем. И кивает. Уже лёжа с ним на постели, Грейнджер понимает, что не сделает ничего. Все, что узнает Рудольф через пять дней – это то, что от неё нет никакого ответа, а поместье пусто. Этим она его не подведет. Гермиона спросила себя, не предпримет ли Рудольф попыток «освободить» её, не найдя её следа? Это было уже, пожалуй, сумасбродством, да и что можно было сделать, не зная, где она? Гермиона выдохнула. Случайное знакомство превратилось в трясинный морок. Северус пошевелился. – Ты пойдёшь со мной или доверишь покупки для поездки мне? – она спрашивает, ёрзая затылком по плечу. Осторожный вопрос выталкивает его из сна окончательно. – Нужно перекусить. – с этими словами он поднимается, у него даже голова кружится. Неопределенный ответ. Он спускается, просит Юки подать простой ужин, чтобы его можно было есть без сервировки. В ожидании Северус ходит внизу, стараясь сбить навязчивый образ: с этими пиками ресниц, с мягким, сочащимся чревом, нежной кожей, тревожной недоулыбкой. Чтобы она снова поиграла с ним, и не нужно было бы надсадно думать, что ввергло Грейнджер в это состояние. Получив поднос, Снейп несёт аккуратно, чтобы не разлить, и ошибается только когда поднимает глаза на неё. Гермиона сидит по-турецки, с наброшенным на плечи пледом, с животиком и ладонью, поглаживающей его. Северус проливает немного, садится напротив и подвигает ей поднос. Девчонка подвигает поднос поближе, тянет с блюда тонкий пласт мяса, сворачивает его и откусывает. Северус смотрит, спрашивает, вкусно ли, она угукает. – Как хочешь, – Гермиона продолжает прерванный разговор, – ты, как я поняла, не испытываешь удовольствия от покупок. Но тебе абсолютно точно нужны дорожные принадлежности, надо определиться, где мы будем жить и ещё я не понимаю, как мы поедем. – Тогда, – Северус старается звучать не как двадцатилетний вчераженившийся, – В обратной последовательности. Документы сделаем, в этом проблемы нет, нужно только попросить. Тебе потребуется фотография. Мой маггловский паспорт в порядке. Еще надо поменять галлеоны на фунты, я не держу в них много, но с этим отправим Юки. После этого зайдём в вокзальные кассы. – Северус, может, поедем на машине? Я умею водить. – Зачем? – Так будет интереснее. Элемент неожиданности, пейзажи. И без соседства с посторонними. Юки, освоившаяся в поместье, появилась у них так же элегантно, как на побережье – спиной вперед. Мало ли, что хозяева решат делать за ужином. – Твоя хозяйка, – поправился Северус, взглянув на глубоко беременную Гермиону, которая на мисс уже никак не походила, – и я уедем на неделю. Для этого сейчас передашь в Министерство записку, и уточнишь, где именно забрать готовое. И когда. А потом поменяешь на фунты галеоны. Сколько нам нужно? – задумчиво спросил Снейп. – Поменять нужно с запасом. – Все зависит от степени тяжести грехов, в которые мы ударимся. У неё всплывают в голове обсуждения родителей. – В Шотландии везде хорошо. Можно куда-то ещё. – Туда, где магглов меньше. И волшебников тоже. – Есть уединенные большие отели, а есть совсем пустынные с отдельными домами для туристов. Может, так? Но мне кажется, это будет уйма денег. Гермиона ориентировалась в этих-всех-историях-с-открыток как рыба в воде, но осторожничала в прогнозах о расходах, чем подстегивала думать в том ключе, в каком думал Северус, когда у него не было денег вовсе – лучше лучшее единожды, чем неясно как, но регулярно. Гордячка мать, заказывающая перчатки из брюшка драконьей самки, нежнейшей кожи, но латавшая собственное пальто, была отличным ролевым примером. – Как думаешь, у нас есть такая «уйма» денег? – задал он вопрос максимально просто, но очень ясно. Если скажет, что нет, то он поищет. – Я помню, что родители тогда заплатили, кажется, по тысяче фунтов за отель. И это с учетом того, что это было три года назад. Сейчас цены могли вырасти. Не критично, но все-таки вырасти. Столько у тебя есть? Суммы, озвученные Грейнджер, принесли облегчение. – Есть. Можно потратить и больше, на самом деле. Мы брали на обновление Принц-холла, еще я брал несколько раз на срочные траты, не вошедшие в смету Хогвартса, но может их и восполнило Министерство. Я не знаю, сколько, как часто, и за что именно мне платят. – он глумливо улыбнулся. – Но гоблины перестали предлагать мне кредиты. В том, что Темный Лорд не обделяет их с Барти, Северус не сомневался. Если Крауч заметил факт поступлений, сумма была достойной. Северус тогда подумал, что, даже если он получает вдвое меньше, то не будет внакладе. Как именно распределялись денежные потоки в Министерстве на данный момент, он действительно не знал. Надо будет задать этот вопрос Малфою. Люциус должен знать такие вещи. Снейп написал записку по поводу документов для миссис Снейп и сунул в лапку Юки. – Юки, ты все слышала. Поменяй галлеонов, чтобы получить примерно эту сумму. Лучше чуть больше, что-то есть и дома. Та, крутанувшись – бархатная наволочка, немного приталенная двумя швами по бокам (так походило на платье, изобретение Гермионы, полумера ГАВНЭ) описала полукруг, как подол, – и исчезла. Юки нравилось быть домовиком щедрых, набирающих состояние хозяев. Конечно, заслугу этого она видела не в Волан-де-Морте, а в молодой хозяйке, заставившей хозяина взяться за ум. Северус расслабленно кинул в рот себе ещё одну оливку, затем разлил им чай по чашкам и протянул одну ей. – Ну, за отпуск? – он поднимает свою в шутливом тосте и даже чокается с ней краем чашки. Свободная рука ложится на её ножку. – Это будет мое первое путешествие… не по делам. Его поглаживание легкое, но сквозь это почти невесомое касание чувствуется тяжёлый пульс желания. – Выдвигаемся в Лондон утром? Грейнджер улыбается, на миг ощутив себя прежней, умной и самой взрослой. – Да. Вечером смысла нет, туристические бюро уже закрыты. – В последние дни ты грустная и отрешенная. Я не жду от тебя клоунады, но меня беспокоит, когда ты несчастна. – закончил он, глядя на Гермиону. Он, вытряхнув резким движением заползавшее в голове неудовольствие, опустился между её бёдер ничком. От неё еще пахло терпко, его собственным запахом. Уж конечно, а чьим еще, сам себя спрашивал Северус, поглаживая большими ладонями шелковые бедра. Когда Грейнджер пальцами повела по воротнику его рубашки, Северус вздохнул тяжело, и совсем растекся по постели, только повернул немного лицо, чтобы одним глазом следить снизу вверх за ней. – Тебе нравится эта комната теперь? – он положил руку, поглаживая живот по кругу. Это было и определенным намеком, он делал так, прежде чем маслить и тянуть её, и эта часть была Гермионе обыкновенно приятна. От решенности ближайшего будущего, сдвинувшего предложение журналиста в область неопределенности, от того, как Северус смирно лежит с ней, хотя чуть больше часа назад ярился, по её телу пробивается мягкое, нежное желание. Оно становится ярче, но в этот момент Грейнджер ощущает настойчивые толчки Дариуса. Она ловит руку Северуса и кладет ее туда, где ощущает трепет. – Ты чувствуешь? Ребенок, как будто поняв, чего ей нужно, начинает с удвоенной силой колотиться прямо в руку. Северус, не отнимая ладони, напряженно вслушивается в ощущение. От волнения под кожей стучит его собственный пульс и то, что он ощущает, едва ли ребенок. Он кивает, с готовностью поддается иллюзии, не поднимая сосредоточенного взгляда. – Давай ты ляжешь на спину, а я сяду на тебя, так тебе удобнее будет держаться за живот. Гермиона высвобождает ноги и на коленях передвигается вниз по постели. Она сказала, что сядет сверху, но не сказала, как. Перебравшись так, чтобы встать одним коленом между его раскинутых бёдер, Гермиона расстёгивает ремень и пуговицы брюк. Северус смотрит на неё с терпеливым ожиданием. Она тянет брюки вместе с бельём вниз, освобождая ноги от одежды. Член, налитой, с обнаженной покрасневшей и блестящей головкой, как обнаженный меч лежит на животе. Грейнджер опускается, чтобы получилось захватить его ртом, и обнимает его губами как можно глубже, делая его влажным, очень влажным. Слышит, как Северус коротко глухо вскрикивает. Она прерывается, чтобы устроиться на нём. Кладёт его руки на живот, а сама наклоняется к нему, опираясь на ладони, и начинает прокатываться на члене. Грейнджер хорошо, она прикрывает глаза и двигается мерно, с силой опускаясь вниз в конце каждого обратного движения. Волосы Гермионы щекочут его, она низко держит голову и неторопливо лакомится. Вниз лучше не смотреть – обстоятельно садящаяся его женушка, раздвигаемая раз за разом плотная писечка. Северус обнимает живот ладонями, стараясь не давить. – Посмотри в лицо. – говорит он грубо, пусть сам нежен – из всех движений только немного сгибает ноги в коленях, чтобы подавать вперед – не вколачиваться, а помогать ей поддерживать ритм. Гермиона смотрит: глаза у неё немного пьяные, рот приоткрыт. – Ты хорошая, ты моя хорошая. – шепчет он, не открывая взгляда от лица Грейнджер, наклоняет к себе, насколько позволяет животик, и тянется поцеловать. Устроив её так, Снейп чуть сползает, чтобы свободнее двигать бедрами, и продолжает почти в том же ритме, поддерживая её под животик. – Так хорошо, так нравится? – поцелуи получаются куда-то в ключицы и шею, Северус с удовольствием ощущает, как она проседает в бедрах. – Ты моя женщина. Моя упрямица. – он сопровождает каждое «моя» поцелуями, оставляющими розоватые следы. – У тебя там стало тесно, наверное, это шейка. – еле слышно шепчет Северус, и получает в ответ согласный стон. Её изводит желание, которое нарастает, от которого ей и хорошо, и беспокойно одновременно. Тот темп, в котором она двигается, даёт приятные ощущения, растворяющие тело в блаженстве, но все больше хочется яростнее, сильнее – должно быть, она очень привыкла к тому, как двигается сам Северус, и ей не хватает этого напора. Она стискивает его руки и приникает так близко, как только может: – Я хочу очень-очень сильно. Гермиона становится совсем послушная, затихает, разжимается, как пружинка. Северус перехватывает её удобнее, под бедро, и еще немного сползает, чтобы упереться ногами в постель достаточно для раскованных движений, и, конечно, это не так, как когда он стоит над ней, но отрывисто, вспарывающе – судя по стонам, издаваемым сосисочкой, ей нравится так, она охает, сжав его за шею, и мелко целует в висок и ухо, и снова вскрикивает, и зажимает, играя с ним, так, что пробиваться сквозь эту теснину одно удовольствие. – Мокро. Лицо у Гермионы такое одухотворенное, что хочется дать ей все, что он может. Ему действительно мокро, теплая влага, не больше пары теплых капель, размазывается пополам с испариной по его груди, и он знает, что это, но Грейнджер пока лучше не отвлекать: она близка к пику, и сама насаживается, пытаясь на секунду заглянуть себе меж бёдер. Зрелище завораживающее: сочно вталкивающийся в девичье тело кожаный поршень, туго сидящая на нем Грейнджер. Он видел это много раз, а она вот вряд ли, но сейчас так возбуждена, что тоже смотрит. Гермиона кончает каким то затяжным взрывом, кажется, что каждая клеточка тела становится чувствительной до болезненной остроты, и при этом она совершенно не может, не хочет остановить все это, сжимаясь до трясущихся мышц по всему телу. У неё хватает сил сделать ещё один рывок и она срывается на скулёж. Очень, очень хорошо! Струйка течёт на Северуса и девушка упирается в него лбом. Северус продолжает её пробовать, размягченную вдрызг, продолжающую отдаленными спазмами пожимать его, абсолютно безучастную теперь, только сосредоточенно сопящую себе под нос. – Ты знаешь, что ты ненасытная, лопающаяся белочка? – ему нравится шептать ей глупости, мять и клонить к себе, и последними, частыми движениями оканчивать глубоко в нее. Снова. Её сметающее всё желание было достойной компенсацией за столько времени с её тенью. Проверяя мысленное предположение, он спокойно берет круглую грудку, аккуратным движением пожимает пальцами близко к соску. Они оба смотрят, как полупрозрачная, маленькая капелька натягивается и под весом стекает по темной ареоле. – Ты здорово возбудилась. Ну, сидеть! – даже прикрикивает он на Грейнджер, которая пытается сбежать, и прижимает поперек лопаток к себе. – Все хорошо. Так бывает. Это от того, что ты сладко трахалась. – быстро шепчет он на ухо, беспорядочно её целуя. Сердце у Снейпа колотилось так сильно, что готово соперничать с Дариусом в ощутимости ударов. – Я будто выпила веселящий напиток. – бормочет Грейнджер. – Дурное состояние. Как тогда, когда нужно было напиться чего-то, что ты дал, чтобы отправиться на дно озера. В дверь в это мгновение дробно стучатся. – Да, – произносит Северус, натягивая на них простынь. Право входа есть только у Юки. И она тщательно оберегает от других эту привилегию. – Хозяин, прибыл домовик от господина Малфоя. Люциус Малфой будет у Вас через час. – Устраивает. – ворчит Снейп, – Хорошо хоть не ночью. – Нужно приготовить поднос с холодными закусками: холодное мясо, паштет, луковый мармелад, оливки, паста из маслин с анчоусами, беконом, свежий хлеб и стилтон. Откупорите бутылку красного эльфийского, перелейте в декантер и погрузите в тёплую воду. Все должно быть готово к подаче в гостиную, кабинет или в библиотеку. Спасибо! Домовик исчезает. – Знаешь, – продолжает Снейп, – я был неприятно удивлен, когда Минерва привела в качестве «жертв русалок» не только Рона, но и тебя. Очевидно, что это не Рон предназначался для спасения одним из гостей Хогвартса. Ты такая заноза, все спрашивала, что это за зелье, что за зелье, профессор. – Снейп передразнил её взволнованный вид, повернувшись к Гермионе. – Но потом, – голос упал до неторопливо-интимного, – как умница, выпила всё, что я предложил. До капли. И свалилась. – он, не обнажая зубов, улыбнулся. – Минерва каким-то шестым стыдливым чувством решила сама тебя передать русалкам. Мне достался Уизли, к сожалению. Едва удержался подкупить тварей из Черного озера привязать его там покрепче. Зачем всё это? Так, пожалуй, Люциус сюда зачастит. – Вряд ли. Этим его не удивишь. Мне, наверно, не стоит быть при вашей встрече. Знаешь, сейчас пришло в голову, что я веду себя, как Нарцисса. Никогда не думала, что смогу делать это. Гермиона опускает голову. – Ты права, его не удивишь. Их любимым с Цисси развлечением было пригласить меня в гости и смотреть, как я угощаюсь подобным. Нарцисса не всегда была такой отстраненной, как сейчас. Восторженно звала меня «звереныш» – Люциус посвятил в это, – и, кажется, какое-то время хотела развлечений с выросшим в грязном пригороде мальчиком, как всякая аристократически воспитанная сучка. – Снейп языком потрогал острую зазубрину на зубе, раздумывая. – Мы перепились с Малфоем однажды каким-то присланным ему ликерным вином, и эта идея показалась Нарциссе своевременной к реализации. Мы даже целовались. – он покривился, – Но это просто не моё. По крайней мере, в таком… чувственном ключе. До сих пор не люблю сидеть на том диване. Мне нравится, когда ты примерная. Такая невозможно хозяйственная. – он ткнулся носом в щеку, чтобы поднять лицо Гермионы. – Тебе нужна новая ночная рубашка. Просторнее этой. Предлагаю с изображением футбольного мяча. В цветах Тоттенхем. Хочешь, пойдём вниз вместе. – Нет. Потому что, как примерной патриархальной жене мне потом надо будет уйти, оставив вас для серьёзных вопросов, которые при женщине не обсуждаются. А это ещё более унизительно. Не хочу. Тоттенхем? Откуда ты о них знаешь? – Грейнджер, ты слышала, что сказал Темный Лорд? Будь у тебя чистая кровь, ты была бы уже с меткой, несмотря на твои сомнительные знакомства. – он помолчал. – Знаешь, а я рад, что это не так. Он выпрямился. – Отец водил меня на их матчи дважды. Даже забыл на стадионе Уэмбли, когда они выиграли кубок. Из всего происходившего мне наиболее понравилось их название – лилово-белые. И ощущение самостоятельности. – Северус улыбнулся. – Ну пойдем. – он толкнул её локоть коленкой и хитро прищурился. – Мне хочется похвастаться. – Чем? Поездкой? Знаешь, я суеверна в этом до глупости. Не хочу, чтобы кто-то что-то знал конкретно, если в этом нет необходимости. – Тоттенхемом. – Снейп выразительно проскользил пальцами по её животу, пропуская Гермиону. Гермиона натягивает глухое домашнее платье. – Ты не испугался, что остался один? Или испугался? Ты ведь, наверно, был без денег совсем. Как ты добирался домой? Или ты ударился в бега, пользуясь случаем? Одеваясь, она не представляет, как он смотрит на неё в дверной проем. Северус завидовал сам себе, чего и говорить о том, что он впервые считал себя причастным к чему-то единственному в своем роде. Слово «обладатель» было бы слишком грубым, подумал он. Слишком правдивым? Отмахнувшись, Снейп дождался, пока Грейнджер вытащит из узкого ворота кудри, и предложил ей руку. – Я не был в восторге, но только потому, что знал, что будет, когда отец приедет домой. Меня угостили пивом в честь победы. – Северус улыбнулся. – Кажется, дело было в самом начале весны, довольно прохладно, да и далеко – Коукворт примерно милях в двадцати от того стадиона. Но мир не без добрых людей, меня подвезли до Амершама. Было любопытно. – его глаза замерли, он явно воскресил эти события до конца, и, спустившись с последней ступени, прижал за плечо Гермиону. – А ты? За тобой числится что-то бессмысленно дерзкое, или все дерзкое пришлось на Хогвартс? Рассказывай, девочка из хорошей семьи, мне надо знать, чего от тебя ждать. – высокомерная интонация голодранца зажурчала в его горле. Они опустились на диван в гостиной, Снейп посмотрел на поднос и, все с тем же выражением, смерил взглядом декантер. Взяв небольшой ломтик сыра – из середины, нарушая гармонию нарезки, Северус приставил его уголок к губам Грейнджер. – Ты не поймаешь мышь на сыр, – отвечает она ему, демонстративно-высокомерно вздёрнув нос. – О моих темных делишках ты узнаешь не из моих рассказов, хитрый кот, а на собственной шкуре. В ближайшую неделю, хитрый кот, ты сам попадёшь в мышеловку. – Вы угрожаете мне, мисс Грейнджер? Из нас двоих котом побывали только Вы, и довольно симпатичным. Помню, как ты ударилась в слёзы, когда я сказал, что в литературе описаны случаи, когда такие эксперименты с оборотным зельем заканчивались ликантропией. Помфри меня чуть не уничтожила. Но, согласись, надо было как-то тебя отвадить от экспериментов. – Я же тебе, как дурочка, поверила! Он очевидно доволен и её сейчас возмущением тоже. – Я помню, как говорила об этом, трясясь, а Рон тянул, что, может, это неправда, что ты обманываешь, а я кричала на него, что ты не можешь обманывать! Снейп не раскаивался по поводу своих методов ни минуты. Он съел кусочек сам, сосредоточенно пережевывая. – Тебя же от ночных прогулок отец не отвадил, а я места себе не находила. – прокомментировала тихо Эйлин. Северус предупреждающе посмотрел на портрет. Эту часть рассказа он предпочитал опустить, тем более, что подробностей, за калейдоскопом таких стычек, он не помнил. Помнил, что мать начала кричать на него еще до порога, а потом вышел отец. Ну да, Тобиас вернулся раньше в тот вечер: Северус не сразу сообразил, в каком направлении идти, потом долго шел пешком, и потом еще, от Амершама, твердо отказавшись от того, чтобы его отвезли непосредственно домой та милая пара и их стеснительная девочка, возрастом чуть старше него. Снейпа передернуло от того, что мать до сих пор придерживалась мнения, что это он сбежал на стотысячном стадионе, а не отец ушел сражаться за честь клуба, прилично набравшись во время матча. – Ты всегда считала меня лучше, чем есть. – заметил Северус. – Твоё упрямство завораживало. – Так ты её еще в школе?… – дед, проснувшись, внес свою лепту: всем стало ясно, что прямота – это наследственная черта Принцев. Он не видел в своем предположении ничего предосудительного. Северус сжал лоб ладонью. – Я отправлю вас в Лондонскую галерею. – сказал он вместо ответа. На Принца зашикали женщины. Её искреннее доверие было ниточкой, в попытках порывать которую он резал каждый раз ладонь, и в конце концов ему надоело пытаться прекратить. И он влюбился. И хорошо, что он перестал терзать её доверие. Как спокойно было знать, что Гермиона не попадёт под горячую руку кого-то из Пожирателей, отправляя ее и Лавгуд подальше. Это был последний раз, когда она ему поверила. – Я не хотел тебя обманывать. – Северус сгреб её к себе за плечи и вжался губами в макушку. – Как мило. – Малфой-старший в сопровождении Драко застал их за этим занятием, тонко улыбнулся и поприветствовал обоих кивком. – Северус, мои соболезнования. Мы видели газету. – мантия Люциуса с меховой оторочкой легла на спинку кресла, с темного меха закапали остатки дождя. – Темный Лорд сказал, что тебе необходим перерыв, и, собственно, я по этому поводу. Беллатриса предложила проучить гаденыша, и я того же мнения. – Люциус, Драко. – Снейп кивнул на два кресла напротив дивана. Эльф, стоявший рядом, потянул ручки к этой красивой мантии, чтобы обсушить её, и получил по ним тростью. – Не тронь. Мех прекрасно сохнет у огня. Бедное создание дрогнуло, но не проронило ни звука, и, поклонившись, убежало. Вздрогнула и Гермиона. Драко, за время Франции обретший некоторую уверенность, расслабился в кресле. – Люциус, это невозможно. Вы угощайтесь. – Северус показал на вино. Драко с удовольствием тут же разлил, и спрятал порозовевший от прохлады нос в бокал красного. – Чего ты боишься? Огласки? – Я не боюсь. Я не хочу, чтобы моё имя и дальше полоскали газеты. Если мы сделаем этому Рудольфу что-либо, это только оплодотворит его нелепицы. Да и я с удовольствием уеду на время. Тебя не затруднит побыть в Хогвартсе неделю? Ничего необычного, текущие дела. Тут только Гермиона понимает, что упустила что-то в эти дни. Очевидно, что-то важное, раз они, оказывается, не едут отдыхать, а бегут, укрываясь … от Рудольфа? Старший Малфой с удовольствием подхватил лопаткой малиновый прозрачный кусочек, пристраивая его на мясо. – Вкусно. С каким вином в вашем доме делают мармелад? – Люциус без перехода вернулся к тону, который последний раз был между ним и Гермионой в курительной при обсуждении способов копчения утки. Воспитывать Малфоя сейчас по поводу домовика она не может: секунда упущена, да и как это сделать она пока не понимает. – Шираз, он терпкий, а тяжёлые ноты уходят при нагревании. – Шираз? – Люциус очевидно удивляется такому модерновому выбору. – Очень смелое решение. Грейнджер хочется ответить, что смелым решением было бы огреть его по рукам за отношение к домовику. – Смелость может приносить хорошие результаты. – Да? - Люциус смотрит иронично, явно читая за ответом некулинарную тему. – А что Вы мне посоветуете, как временному директору, с точки зрения недавней студентки? – Не отдавать все силы работе, мистер Малфой. Люциус разражается смехом. Ему вторит Северус. Ухмыляется даже Драко. – Северус, ну, а твои рекомендации? – Не раскатывать губу. – Северус отпил из своего бокала и блеснул на Люциуса взглядом. – «Временный директор». – термин явно не пришелся ему по вкусу, он поднял лицо к потолку и крякнул. – Мы уезжаем всего на неделю, Люциус, имей совесть. Малфой холодно улыбнулся. – А куда вы поедете? – Еще не знаю. – Ну, вдруг ты там утонешь. – А студенты решатся на бунт в моё отсутствие. Они обменялись любезностями и расслабились, согретые вином и камином в небольшом террариуме Принц-холла. Северус монотонно перечислял возможные ситуации, не особенно веря в то, что они случатся, а Люциус ел, пропуская большую часть информации мимо ушей. – Что думаешь по поводу Франции? – вдруг спросил Малфой. – Что будет не так просто, как полагает Лорд. – Ну, ему что, со Старшей палочкой в руках. – Малфой заметно нервничал. – Белла тоже рвется в бой, но она, ты понимаешь. – Голыми руками изловит штырехвоста, если он скажет. – закончил за него Северус. Драко пялился на Гермиону, пристроившуюся к декану боком. Её живот был в трикотаже более, чем заметен, и Малфой-младший возвращался к нему взглядом. Несколько лет назад Снейп высмеивал Грейнджер, а теперь трахает. Интересно, как он делает это сейчас, невольно подумал Малфой. Северус внезапно переводит взгляд с Люциуса на Драко и слишком долго держит поднятыми брови. Драко мечется взглядом, сначала пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре и выдержать взгляд своего бывшего декана, нет, своего бывшего директора, нет, правой руки Лорда… на самом деле, он ломается ещё на этапе декана и опускает глаза вниз, в свою тарелку. Как примерная юная девушка. – Мне кажется, сейчас самое время и тебе, и Белле заняться дуэльным клубом. Фактически ты можешь устроить интенсивные занятия в эти дни. Во-первых, это всегда будоражит и воодушевляет студентов и точно отвлечёт их от ненужной тебе ерунды. Во-вторых, это занятие им ещё и по душе обычно, поэтому все будут счастливы. Что касается родителей… – Я говорил с Темным Лордом, – перебил Малфой, беззаботно махнув рукой и возвращаясь в расслабленное состояние. – Он горячо одобрил мою идею. Если они сунутся, я им, конечно, скажу, что забрать детей они могут. Но без палочек. И получить их или когда-либо купить новые смогут только после сдачи экзамена в Министерстве. Особого экзамена. Подготовиться к которому в домашних условиях практически нереально. Ну, а поскольку выезд из Британии им тоже невозможен, сам понимаешь – это сделать своего ребёнка сквибом. Не думаю, что многие захотят. Министерство, кстати, уже разрабатывает распоряжение, я им направил сову. Люциус довольно откинулся на спинку, вальяжно поигрывая в бокале вином. Приятно щелчком пальцев управлять Министерством поверх головы Пия. – Кстати, Северус, а зачем нам в дуэльном клубе Белла? Все-таки она женщина. Думаю, лучше это будем мы вдвоём с Драко. – Они сунутся. Но у тебя переговоры всегда получались лучше. – Снейп учтиво склонил бокал, медленно и напряженно проворачивая его. Элегантный в своей бессердечности Малфой, ничего необычного. Какой же вой поднимется. Северус ощутил приятное равнодушие внутри: политика Министерства. – Как это зачем? Она лучшая дуэлянтка, кому, как не ей? Или боишься, что твоя.. Как это.. свояченица? .. Тебя превзойдет, Люциус? – вкрадчиво спросил Снейп и получил сноп искр в лицо. В трости, которая всегда под рукой, есть свой плюс. Теплые искры острасткой коснулись бледного лица и осели, но Северус вздрогнул и машинально прижал лицо Гермионы к себе на грудь. – Да не изуродую я твою драгоценную мисс Грейнджер. – Малфой-старший подлил ему еще вина, добавил себе и Драко. – Нет, Беллатриса хороший дуэлянт, но она же необязательная, к тому же забывчива. Брать с неё обещания все равно что с гуляющей нимфы. – Люциус, начните вдвоем. А там посмотрим. – Снейп явно не хотел принимать решения сейчас, к тому же, Беллатриса, пусть и поломавшись, дала зыбкое согласие, и ход был за ней. – Куда вы направитесь? Приглашение в Министерстве уже оформили? – Мы своим ходом. Люциус поднял верхнюю губу неуловимо брезгливо. – Мне бы могли сказать. – Скажу, как только сам буду понимать, куда, – ответил Снейп. Грейнджер начало глодать беспокойство: если бы не она, Снейп наверняка бы сказал, куда едет, и не добавилась бы в их отношения ещё одно неловкое недовольство. Северус тем временем продолжал очень расслабленным, дружеским тоном: – На меня произвело впечатление путешествие с тобой на Канары, Люциус, так что это точно будут тёплые края. – Ну, там было совсем иное, – мечтательно протянул старший Малфой, интонацией показывая, что с беременной женой их, точнее его, Люциуса, Канары повторить не возможно и очевидно не стесняясь ни Грейнджер, ни сына. – Да ведь там сейчас и холодновато. Или это эскиз, повод для вдохновения? Ну, тогда понятно. Знаешь, советую Барбадос. Вся маггловская знать отправляется обычно туда. Ещё Карибы. Но там уже попроще, хотя хорошие места можно найти, конечно. Люциус с упоением сыпал названиями, уточняя какие именно острова на Карибах или Багамах стоят внимания, а какие – нет. Удивительно, но Северус очень в такт кивал, как будто слушал запевшего любимую трель Люциуса. Драко кидал в рот оливки одну за другой, очевидно, скучая от этой части разговора и не зная, чем себя занять. Закономерно, через полчаса они оба порозовели, а через час, разменяв декантер на новую бутылку, Малфой ругал Францию в лучших британских традициях. – … И я сказал: Драко, они не для женитьбы, они для развлечений. Бери какую хочешь – дома, но не француженку. – Люциус бросил взгляд на сына, который уже беззвучно молился в потолок, чтобы визит вежливости, плавно скатившийся к обсуждению его холостого состояния, подошел к финалу. – В конце концов, никогда не знаешь, может твоя жена упражняется в поимке пикси или бегает по замку. – По библиотеке. – уточнил Северус. Он хорошо контролировал себя: его рука не выпускала бедра Гермионы, которая, устав сидеть и, по настоянию Малфоя, наевшись закусок, благосклонно приняла диванную подушечку и полулежала теперь с закрывающимися глазами. Снейп чувствовал ладонью, как она обмякает, и, когда Люциус устал говорить (время перевалило заполночь), показал пальцем свободной рукой на Гермиону. Малфой-старший поднялся, к его чести, почти бесшумно, Драко улыбнулся Снейпу, показывая жестами, что провожать их не надо. Он и не собирался: дождавшись ухода гостей, Северус взял её на руки и отнес обратно, в еще пахнущую ими кровать. Грейнджер безропотно обняла подушку. Просунуть кудри в воротник, чтобы раздеть, не разбудив её, не представлялось возможным, так что Снейп оставил затею на стадии теоретических расчетов. Он поразглядывал Гермиону с минуту тяжелым, пристальным взглядом, прежде чем начать раздеваться самому.