– Разбудишь меня в пять утра. Всё должно быть как всегда, но к этому времени.
Кажется, ясно? Ни слова лишнего, хороший эльф должен соображать сам. Тем более и соображать особо нечего.
Эльф кивнул и, пятясь задом, шмыгнул за дверь. Люциус не поощрял исчезновений у него на глазах: уходишь, пятясь задом – значит чувствуешь своё место. А эти щелчки пальцами перед носом хозяина рано или поздно доведут до крамолы.
Эльф, вытащенный из закромов поместья еще один дальний родственник Оро, на радостях после падения Поури пристроенный старшим домовиком в услужение хозяину, ринулся к внучатому дядюшке и благодетелю.
– Хозяин распорядился чтобы было как всегда, но к пяти утра! – влетел домовик в комнату подвала, где все свободные на этот час домовики как раз ужинали. Оро, конечно, сидел ко главе стола, председательствуя.
Тишина.
– В пять? – молчание прорезал сиплый от напряжения голос Оро.
Эльфы переглянулись. Люциус вставал на их памяти в пять утра трижды: дважды это были крупные сражения в первую магическую и вот недавно, в день битвы за Хогвартс. Все три случая эльфы помнили до отчаянья хорошо не потому, что это были даты крупных баталий, а из-за самых серьезных потерь, которые домовики поместья несли в эти дни. Невыспавшийся Люциус был беспощаден. Все находившиеся в его услужении домовики не сохранили уши после тех утренних часов. Оро поморщился: внучатый племянник явно шёл на выброс. Покалеченных домовиков около себя Люциус не держал: обкорчёванные эльфы традиционно отправлялись им в темные подвалы на самые грязные работы, там же они и жили, почти никогда не получая разрешение выбираться наружу. Господин Малфой болезненно морщился, когда вдруг случайно взгляд его падал в окно и он замечал, что по дорожке в парке куда-то шустро бежит, пригнувшись, безухий эльф. Хозяин Люциус даже останавливал свою речь, если говорил с кем-то (кроме Волдеморта, конечно, но тогда их добрый господин и в окно не смотрел) и его ноздри брезгливо подергивались: в сиятельном доме Малфоев всегда, из рода в род, ценили элегантность и красоту. Ничего кривого, корявого, дряхлого не тревожило взгляда: больные деревья вырубались и выкорчевывались, слабые цветы вырывались, уродливых домовиков отправляли в подвалы.
Оро захотел было почесать за ухом, чтобы поразмыслить серьезно, и даже уже поднял лапку, но тут же отдернул от засохшего кровью обрубка: его ушей с ним уже не было. Ему самому сейчас отчаянно ввезло из-за отсутствия реальных конкурентов на место главного домовика.
– Что делать-то? – выдавилось из горла Коппи, эльфа, служившего при бассейне. Приказ хозяина «чтобы было как всегда», означал, что хозяин с утра будет плавать. И что это будет последнее, что в своей жизни увидит Коппи, кроме темных кирпичей подвала Мэнора.
– Работать лучше, – рявкнул Оро, собравшись. В конце концов, подумал он, оглядев тех, что сегодня в последний раз сидел с ним за одним столом, эльфы в поместье еще были.
***
Люциус провел первый день в Хогвартсе, не зная, чем себя занять. Он не особенно любил пить огневиски без дела, но в течение завтрака с раздражением думал, что лучше бы надраться как это обычно делал Яксли. Эти школьники, глазеющие на него беспрестанно, но как-то не так, как нужно, жмущиеся учителя, даже Слизнорт посерел, хотя и сел по правую руку, оттерев Флитвика, чтобы, как он сказал, по-дружески поговорить с главой попечительского совета. И сделал выжидательную паузу. Старый лис думал, что Люциус расскажет ему тут же, что он уже и глава Хогвартса. Эти наивные детские страхи, также, как и наивные попытки Горация быть политичным и тонким стратегом, как и ожидавшие его после завтрака столь же бесхитростные завывания мамаш, осаждавших его кабинет, вселили в Малфоя тоску. Он совершенно не понимал, зачем Северусу эта возня со школой. Тут же можно только деградировать, превратившись со временем в подобное тому, что тебя окружает. Тот же Дамблдор впал в детство гораздо худшее, чем просто ношение разноцветных мантий: он зачем-то решил сосредоточить главные ударные силы Ордена Феникса на трех подростах. Том три года перепроверял сведения, которые им давал Снейп, потому что не мог поверить, что Дамблдор так распределил силы, он все считал, что эта адская ловушка, в которую хитрый дед его завлекает. А оказалось, что Альбус резвился, фантасмагорически утягивая в это развлечение для себя одного всё новых волшебников. Люциус с фальшивым сожалением вздохнул: довольно скоро и от Снейпа придется ожидать чего-то подобного. Хотя почему – скоро? Вот, уже. Обрюхатил ту хорошенькую грязнокровочку, зачем-то женился, теперь вот будет у него ребенок. А, между тем, как искренне сосала ему новенькая, из Хогвартса. И ведь чистокровная. Женился бы лучше на ней, тогда бы наладилось бы с положением детей. Со временем. Но свою голову всем не приставишь. Люциус поджал губы. Так думать, как умел наперед думать он, могли совсем не многие. Вот, кто бы ещё из них, ПСов, задумался над тем, чтобы создать собственную клиентелу? А Люциус думал над этим. Когда-то он начинал со Снейпа, но тот оказался неуживчив, да и Лорд его переманил под своё крыло. Потом, после первой магической, Люциус остерегался кого-то прикармливать, оберегаясь от излишнего внимания к себе. А вот сейчас время настало. И Перси сам пошел в руки, здесь можно было бы присмотреть, выделить толковых мальчишек. Еще раз с раздражением оглядев зал, полных сопливой малышни и прыщавых пубертатников, он рассеянно и не слушая слов, струящихся справа, протянул звук, который Слизнорт мог бы интерпретировать только как уклончивое «нет» и резко поднялся.
В зале вздрогнули и уставились на него во все глаза. И это кольнуло. Внимание аудитории волновало. Он повел уголком рта, чуть откинул голову. А потом резко развернулся так, что мантия описала полукруг и, опираясь на трость, дробной стремительностью каблуков простучал по ступенькам, спустился в зал и пошел между столов к выходу. Еще минуту назад он собирался уйти в боковую дверь с помоста, но жадные глаза, впившиеся в него с вниманием и интересом, взбудоражили. Это чувство захотелось продлить, точнее, испытать не как случай, а упиться им. Директорство в школе стало обретать смысл.
***
О, дальнейшие дни Люциуса преобразились. Это было удивительно: он царил в этом мире, не предприняв никаких усилий к тому, чтобы стать центром этой вселенной. Снейп, оказывается, был не так прост, отстаивая за собой место директора Хогвартса.
Сначала, в первый день, он щелчком раскидал заполошных мамашек, визжащих о защите их детей и ценности их неокрепших мозгов. Просто запустил этот рой разом в свой директорский кабинет, и дойдя до стола, резко развернулся к ним так, что первые ряды отпрянули, смешавшись и создав бестолковую суету для задних.
– Я слушаю вас, – сказал он, тяжело перемещая взгляд с одной на другую.
– Наши дети стали свидетелями ужасного зрелища, это испытание!
Он прервал на полуслове.
– Да, это испытание. – И сделал широкий шаг вперед так, что они все попятились и выкрутил жесткость голоса до максимума, не повышая его, – это испытание, которое вы сами, своими руками устроили своим детям. Посмотрите на себя! Кто-то из здесь стоящих помогал нашему повелителю, Тёмному Лорду? Нет, вы все, как крысы, ринулись в безопасные укрытия, то тут, в Британии, то удрав за рубеж, лишь бы не принять на себя тяготы борьбы за чистоту магического мира. Но, как только победа была нами, верными Волдеморту, магами, завоевана, вы примчались назад, жать блага этой победы.
Люциус, конечно, помнил, что обратный путь у дамочек, которых вернули они со Снейпом, был не добровольным, но это не мешало.
– Повелитель сказал вам на ступенях моего дома, – это он подчеркнул, – что все забыто. Забыто прошлое. Но сегодня созидается будущее. Ваши дети были воспитаны вами, сбежавшими и прятавшимися, отказавшимися помочь Тёмному Лорду в дни борьбы за чистоту магического мира. Повелитель сам выбрал Хогвартс для последних минут жизни Чарли Уизли, чтобы ваши дети не повторили его судьбы, чтобы они увидели, что слабость идет рука об руку с глупостью и предательством, чтобы они в будущем могли стать сильными волшебниками, с чистой совестью, чтобы они этой прививкой навсегда были избавлены от позорной слабости их семей. Ну, кто из вас отказывает своим детям в будущем, блестящем и счастливом?
Он выдержал паузу, пробежав еще раз по лицам острым взглядом. Одна за другой они опускали очи долу, благовоспитанно, как в маггловских пансионах лет сто назад, самые сообразительные попятились, пытаясь незаметно исчезнуть, так, чтобы Пожиратель не запомнил их лица. Через десять минут Люциус считал, что проблема, из-за которой Снейп устроил такое представление, решена.
И он решил пройтись по школе. Мерлин, как же это было восхитительно. В каждом классе, в который он заходил, школьники вскакивали и смотрел на него, не отрываясь, и это было каждый раз как блаженный удар адреналина. Преподаватель выжидательно застывал, Люциус обводил всех взглядом, долго, так, чтобы заставить биться сердца, потом плавным движением кисти показывал, что можно опуститься на свои места и снова замирал в молчании.
Время шло, он слышал, как шумно они дышали, почти ощущал биение сердец. В первой аудитории, куда зашел Люциус, он даже толком не решил, что же им скажет, просто зашел посмотреть. Но ожидание было столь велико на лицах, что оставить их просто так было бы неправильно. Ах, да, Снейп же сам его просил.
И Люциус произнес:
– Самых талантливых из вас я приглашаю в дуэльный клуб.
Чуть усмехнулся (ну, малыши, оцените себя сами, да так, что когда облажаетесь, а вы облажаетесь точно, ваши более робкие одноклассники взвоют от удовольствия, припомнив вам эту уверенность и знатно отомстят за нее, припечатывая вас кличками неудачников и самозванцев), приподнял бровь и продолжил:
– Не произойдет ничего страшного, если от вашего класса в дуэльном клубе не будет никого.
Кивнул учителю и вышел. Потом Люциус повторил это в каждой аудитории. В последнем классе, занимавшемся со Слизнортом зельеварением, он случайно выхватил взглядом рыжие вихры Рональда Уизли и повторил свою речь о талантливых, глядя ему в глаза. Рон было уперся в него бычьим взглядом, но сбоку его стала усиленно дергать за рукав какая-то светленькая девушка и что-то шептала в ухо. Люциус понял, что Рональд обрел руководителя, и, кажется неглупого. Что ж, это было неплохо.
Агнесс выучена матерью, а та бабушкой, а та … и так далее до самой исходной точки, что с мужчиной надо быть любезной всегда, чтобы он не вытворял. И снисходительной. А, главное, тихонько и деликатно уводить его от опасности, так, чтобы он не почувствовал, что его шкуру спасают от неминуемого поражения. Муж – это долгосрочное вложение, дивиденды иногда приходится ждать десятилетиями. Так что предприятие требует терпения. Никаких рисковых операций. Она все ещё тянет Рона за рукав, шепча ему, что не надо ему играть в игры, в которые играют все, что он редкое исключение, а сама при этом ищет взгляд Люциуса и, поймав начинает подчеркнуто любезно улыбаться ему, кивая в такт.
Да, конечно, Люциус все понимает верно. Какая смышленая девочка. Этот Уизли теперь в надежных руках.
***
Оро ничего не мог понять. Хозяин был милостив с утра к новым эльфам. И на следующий день тоже. Старый домовик не мог разобраться в происходящем, что беспокоило его чрезвычайно. Он, конечно, доложил о своих сомнениях домовику господина Крауча, Рупо, но тот только пожал плечами.
– Конечно, Рупо доложит, но на галлеоны Оро рассчитывать нечего. Что с того, что господин Люциус Малфой стал вставать спозаранку и не обрезает при этом уши домовым эльфам? Господин Малфой за школой сейчас наблюдает, иначе ему нельзя.
И Оро вернулся в Мэнор еще более озадаченным, чем был. На душе не полегчало. В карманах тоже не прибыло.
Вечером, руководя прислуживавшими за ужином эльфами, он поклонился низёхонько и прошелестел:
– Можно ли задать вопрос блистательному хозяину?
Люциус кивнул.
– Хозяин встаёт рано уже третий день подряд. Может быть, будут какие-то особые распоряжения, чтобы утро хозяина сделать приятным?
Оро надеялся этим вопросом разведать происходящее. Но Люциус только махнул в воздухе красивой кистью, как будто отгонял назойливую мошку и даже не стал отвечать.
А вот Беллатриса оживилась.
– Люциус, – она игриво пропела его имя, – как на тебя непохоже. Что заставляет тебя быть таким ответственным?
Белла улыбалась недобро. Нарцисса сидела напротив сестры и мужа, и, как только услышала вопрос Лестрейндж, застыла с вежливой улыбкой. Белла ненавидела Люциуса двумя отдельными ненавистями. Её хлестала ярость за предательство Малфоем Лорда, тогда, в эру Дамблдора. И на неё накатывало бешенство, как только она вспоминала, как беззаветно Нарцисса любила своего мужа и как он спокойно принимал это. Беллу даже не особенно задевало то, что Люциус вытворял на вечеринках Пожирателей, красуясь собой: в конце концов, это всегда было только развлечением, память о котором стряхивали, как только наступало утро. Нарцисса к этому относилась как к неизбежному и даже не затрагивала это в разговорах с сестрой.
Беллу выводило из себя другое – беспомощный взгляд сестры, которым она упиралась в красивое лицо мужа и искала что-то ответное в его глазах. Беллатриса раздула ноздри. Жаловаться формально было не на что. Малфой сестру всегда ценил. Ценил, но не любил! А Нарцисса, считала Белла, заслуживала большего. Лучшего из них троих.
Стремление Люциуса так усердно посещать школу кольнуло её плохим предчувствием. Неужели он приглядел себе там кого-то? Поэтому у Нарциссы такое лицо. Белла повела плечами.
– Знаешь, я решила, что надо соглашаться на предложение Снейпа. Буду вести дуэльный клуб.
И она победно закинула ногу на ногу, кивнув Нарциссе. Не волнуйся, моя дорогая. Я прихлопну любую тварь, которая появится у него.
Однако в школе её ждало потрясение иного рода. В дуэльном клубе на занятия с Люциусом набились все, а когда старшие увидели в дверях Беллатрису, как всегда опоздавшую к началу, в их рядах раздался гул. Как дерется мадам Лестрейндж, знали все.
Она улыбнулась этому искреннему восхищению и скомандовала:
– Девушки, за мной! Мы не будем заниматься вместе.
Развернулась на каблуках и пошла в Большой зал.
Белла, не спрашивая Малфоя, решила, что заниматься с девчонками она будет там. Это было её куражное место, она с наслаждением вспоминала, как вышагивала по столам Большого зала после того, как Снейп сбросил старика вниз. Заодно и поговорит в ходе занятий с ними так, чтобы узнать, есть ли причина у Люциуса отдавать все силы работе.
И, когда, переполненная воспоминаниями, она с улыбкой повернулась к следовавшей за ней компании, то на секунду не поверила своим глазам.
Перед ней стояли, потупившись, какие-то забитые девицы.
А девчонки, которые были вынуждены последовать за Лейстрейндж после её приказа, обмирали от ужаса. Никто из них, кроме Паркинсон, конечно, не хотел драться. Да еще и в Большом зале, где только недавно… Да еще и после того, что случилось с Глэн. Они и пришли в дуэльный клуб только для того, чтобы посмотреть. На мальчишек, и, конечно, на красавца Малфоя. Он трогал девичьи сердца. Но самим влезть на помост, чтобы потом, не дай Мерлин, их приняли в Пожиратели? И повторить судьбу Глэн? Не ясную, но ведь совершенно трагичную судьбу. Хотя Паркинсон уверяла всех, что это не из-за того, что О’Райли даже еще не стала Пожирателем, что это была месть, и что в «Пророке» все написанное – подлинная правда.
Бэлла вскочила на стол как на помост, нетерпеливо щелкнула палочкой о голенище сапога.
– Ну, кто первая?
Паркинсон двинулась вперед. Но Белла узнала её и махнула рукой. Нет, эта её не интересовала, с ней всё было ясно. Ей хотелось посмотреть других.
– Ну же? – Белла, уже готовая к стычке, теряла терпение.
– Мы не хотим, мы только посмотреть, – залепетали в группке.
– Что?! – протянула Белла, даже не совсем поверив, что слышит это. Но нет, она не ослышалась. – Дуры! Дуры! – Белла завибрировала от злости. – Да знаете ли вы, сколько бы я отдала в молодости, разреши мне так заниматься? Чего вы ждете, что жметесь?
– Нам не хочется. – почти со слезами выдавила Шарлота Смит, та самая, что в сентябре сражалась за право заниматься с Ташевым и Снейпом дополнительно.
– Да, – тут же сообразила стоявшая Дебриан, – директор Снейп говорил нам, что предназначение женщины – дети, дом и забота о муже. И мы понимаем теперь, что это так. Нам не надо заниматься.
Белла разъярилась. Она смотрела сверху вниз на этих идиоток и ей хотелось орать и хлестать их бичом от бессилия. Как им было втолковать?
– Тупые ослицы, вас же эти мужья начнут стегать после свадьбы кто чем, вон, у Гойлов принято круциатусом. Если останетесь такими же размазнями, вас скрутят в бараний рог. Вам надо учиться стоять за себя, никто за вас это делать не станет! Дуры!
Белла выплеснула на них всё: страстно говорила о своём опыте, о других, о том, что они могут изменить этим свою жизнь. Но девчонки стояли, не двинувшись, только опустили головы и придвинулись друг к другу.
И Лестрейндж поняла, что это впустую. Она закинула голову назад, взгляд уставился в звездный потолок. Стало до боли досадно за свои кипящие слова перед этими бессильными девицами. Она выпятила челюсть так, что уродливо напряглись мышцы шеи.
– Расходитесь по гостиным, – приказала она, спрыгивая со стола, – ваше дело учиться в памятных альбомах стишки писать.
И снова направилась в тренировочный зал, туда, откуда неслись боевые звуки.
В зале была почти свалка. Показательная дуэль закончилась и сейчас сражались почти все со всеми.
Люциус стоял в стороне, наблюдая. Обернулся. И учтиво улыбнулся ей.
– Девушки закончили занятия так быстро?
Насмешка в голосе была оплеухой лично ей. Как будто бы сама Беллатриса тоже становилась в ряд с теми, кто сейчас разбрелся по гостиным.
– Пришла показать класс. Выставляйте против меня любое количество бойцов. Я покажу, что может ведьма.
Люциус шевельнул бровями. Белла была на взводе. В такие минуты с ней было лучше не спорить. И отошёл в сторону, махнув рукой, разрешая всем желающим поучаствовать в забаве. Раззадоренные занятием волчата сбились в стаю и ринулись на Лестрейндж. Люциус смотрел на них с усмешкой. Кивнул Забини, который демонстративно сложил руки в углу. Перевел взгляд дальше: все новенькие из ПСов смирно стояли вдалеке. Ну, хоть не идиоты, размеренно размышлял Люциус, наблюдая, как сестра его жены выпускает заклятья слепящего света, невидимых стен, скользкого пола: самые безобидные, в общем-то заклятья. И повалив их всех в течение двух минут, она обрушила на них короткое заклятье бичей, так, что скрюченные спины рвано задергались.
– Помните, мальчики, мой урок. Когда сможете повторить, тогда поучитесь у меня чему-то более серьезному. Для того, чтобы заниматься с Беллатрисой Лестрейндж, вы должны соответствовать.
И она, кивнув Люциусу, зашагала к точке аппарации.
– Госпожа Лестрейндж! – крик бил ей в спину. Запыхавшись, подбежала Паркинсон.
– Госпожа Лестрейндж, я очень хочу заниматься с Вами!
Белла усмехнулась.
– Что ты хочешь, я видела.
– Госпожа Лестрейндж, я не вру! Я очень хочу быть как Вы.
– Как я? О… – она смерила низенькую Паркинсон ироничным прищуром и вдруг осеклась. – Хорошо. Будет у тебя шанс.
***
– Вставай. Ну вставай же!
Грейнджер коленом наступила ему на живот и он проснулся. Казалось, сразу же после того, как, улегшись в незнакомом, тихом и тёплом месте, прислушивался к ровному дыханию ночи.
– Зачем так рано?
– Одевайся.
Северус достал из нераспакованного чемодана шорты, с удовлетворением разгладил их и натянул на себя. Гермиона, впрыгнув в полосатый купальник, потянула его за руку.
– Быстрее!
Было ещё предрассветно-тускло, когда они вышли из бунгало и пошли по тропинке. С обеих сторон темноватые пальмы и какие-то большие кусты создавали ощущение дикого леса. Пронзительно тянули высвисты невидимые птицы. Через десять минут неспешного шага тропинка закончилась. Они вышли на полукруглый миниатюрный пляж, на котором располагались пара одиноких пальм и два лежака под ними. Впереди был белый песок и простор пока ещё тускло-голубого океана. Край солнца поднимался из-за моря.
Она подтащила Северуса прямо к кромке воды.
– Смотри, какая прозрачная вода! Смотри, смотри, как всходит солнце!
Северус мимолетным поцелуем коснулся прыгающей макушки и дотронулся ногой до воды.
– Тёплая. И песок, действительно, белый. А цвет воды совершенно как у нас. Откуда столько шума по поводу?
– Северус, любуйся на солнце! Давай зайдём в воду, хорошо? А цвет океана ты увидишь, как только солнце взойдёт.
Снейп вдохнул влажно-душный воздух, лишенный всяких запахов, кроме соли, и потянулся. Грейнджер уже шла по мелководью.
– Не торопись. – он догнал её в несколько широких шагов. После летнего плавания в воде, не поднимающейся температурой выше восемнадцати, ему показалось что он принимает прохладную, и всё же – ванну. Отлив был таким сильным, что они шли и шли и шли чуть выше колена. Грейнджер ощутила его ладони в подмышках и в следующую секунду Северус оторвал её от дна и понёс. Ноги болтались из стороны в сторону, взрезая воду.
– У тебя такой животик уже.
Гермиона повернула лицо, исполненное тревожного любопытства.
– Знаю.
Зайдя так, чтобы вода оказалась выше плеч, морщась от острых камней под ногами, он выпустил рыбку. Гермиона проворно поплыла вперед, стараясь балансировать. Казалось, брюшко заставит её перевернуться, как полый поплавок.
Непривычным и приятным было то, что тело вообще не тратило энергию на согрев. Солнце поднялось так, чтобы залить светом прозрачную воду и та, набирая лучи, насыщалась цветом – на глазах.
– Мы как первые люди на земле. Я не взял палочку сейчас, так что не уплывай далеко.
– Я буду барахтаться здесь. Хорошо, правда? Только давай недолго, у меня большие планы. Да, мы будем здесь жить точно по графику.
Северус нырнул, обплывая Грейнджер, и снова вытащил голову из воды. Она вспомнила лицо, так же облепленное волосами. За окном грохотало, грохотало тогда и внутри неё. Билось всё – желудок и сердце и в ногах стоял адреналин. Гермиона боялась, что он изнасилует её, а она ничего не сможет сделать.
Северус вытер воду с лица и открыл глаза. Он. Точно же он, этот же.
– Снорклинг самый лучший с утра.
– Что это? – незнакомые маггловские термины Снейп воспринимал с двойной критичностью. Особенно после самолёта.
– В точном смысле – ныряние с трубкой, в маске, без сильного погружения. А мы можем с головными пузырями, да? Понимаешь, это самые лучшие, золотые утренние часы. Океан в это время необыкновенно красив и изобилен, просто необыкновенно! Слушай, а ты можешь сейчас вернуться за палочками, мы поплаваем хотя бы час, а потом уже будем пить кофе?
Снейп молча опускается под воду. Плывет, пока вода не становится ему по колено, встряхивается от капель уже на берегу. И оборачивается. Гермиона машет, показывая, что не уплывает далеко. Вытащив палочки и кожаные держатели, Северус прибавляет к тому небольшой серповидный нож. На случай, если им попадется что-то любопытное под водой. Он притворяет их домик и, подумав, оставляет заклятие на двери.
Вода становится бирюзовой, насыщенной, как самое затейливое зелье. Гермиона выплыла и на песке у самой этой воды тщательно вытирает ладонями бедро, куда будет приторочена палочка.
– Давай я сам.
Снейп садится рядом и, нахмурив брови, начинает заплетать бедрышко кожаными тонкими лямками.
– Вот так нормально. Не давит?
Он пристегнул плотно, так, чтобы палочка не сорвалась.
– Нет. – Гермиона отжимает кудри и показывает кивком на океан.
Он щурится в ответ и привязывает свою палочку. Держатель облегает его левую руку, перекрывает метку и сдавливает так, что сквозь сетку шнуровки вылезает кожа.
– Без глупостей. – Снейп выпрямляется и целует её в макушку, ещё сухую. – Пожалуйста.
Они покидают пределы намытого перед берегом песчаного дна, отталкиваются и некоторое время просто плывут.
– Задержи воздух и спокойно погрузись в воду. – Северус вынимает палочку и сам с головой уходит под воду. Как только Гермиона проделывает то же, он рисует руну – вокруг её носа, глаз и рта вырастает плотный пузырь воздуха. Северус выныривает, чтобы захватить воздух, затем проделывает то же с собой. Теперь открыть глаза можно уже надолго. Он смаргивает и осторожно делает вдох.
Тогда становится видно удаляющиеся от него розовые пятки и обтянутый купальником зад Грейнджер. А через пару минут он видит под полосатой попой, которую он держит четко в фокусе своего взгляда, рябь таких же полосок. Их много, они мельтешат: стая рыб, треугольных, быстрых, с желтыми мордами и точь-в-точь в таких же полосатых одёжках, как Гермиона.
Грейнджер оборачивается и показывает Северусу на рыб: он кивает, она машет рукой, чтобы он подплыл и они бы дальше двинулись вместе. Её настораживает то, что она почти не видит живых, цветных кораллов: в их прошлый с родителями приезд под ней было разноцветный, дышащий, замедленно двигающийся мир. А сейчас она видит кораллы, но только одинакового белёсо-серого цвета, застывшие, как изваяния. Между ними обнаруживают себя фиолетово-жёлтые знакомцы, потом рыбы с переливом чешуи всех возможных цветов, вдалеке проплывает тунец, за ним ещё один, и, наконец, со дна поднимается тяжёлым танкером крупная черепаха. Все это великолепие подводного мира совершенно не боится, прямо под ногами проходит огромный косяк серебристых рыб, которые, попадая под лучи солнца, становятся пронзительно-голубыми. Гермиону охватывает восторг от этой красоты, какое-то безмятежное, детское счастье. Она постоянно дергает Снейпа за руку, показывая пальцем в разные стороны. Спустя час, когда становится понятно, что пузырь истощает свою силу, Северус тянет её рукой вверх. Они выныривают.
Пузырь с круглым звуком лопается.
– Какие разнообразные рыбки. – надышавшись свежим воздухом, произносит Снейп.
– Самые красивые – полосатые. – хитрая улыбка Грейнджер какая-то пьяная от свободы, и оттого необычная.
Северус ловит её запястье и барражирует к берегу.
– Надеюсь, здесь хорошо кормят. Я не ел ничего с момента этого паршивого бутерброда в Дохе, от которого мне стало плохо.
– Я тоже голодная, сейчас съела бы корову!
На террасе любезно накрыт стол. Северус берет хрустящий поджаренный хлеб и тянет в рот, даже не присев. Сейчас, среди солнца и резких теней, видно, до чего он изжелта-бледный, как магистралями и маленькими шоссе рассекают спину и плечи белые рубцы.
– Тебе и положено съесть корову. Еще ты должна есть здесь побольше морской рыбы, и всяких тварей вроде осьминога.
Так и не садясь, он пикирует редкими атаками на стол. С его плавок еще капает вода.
– Я хочу кофе. И немного джина со льдом. Так жарко, и чем больше плаваешь, тем жарче. – Северус встает за ней, укладывающий местный мас-хуни на лепешку, и кладет ладони на плечи, поглаживая. Судя по тому, как он многословен, пока его все устраивает.
– Хочу нарезать эти обрубки, это же кораллы, да? В ботанических справочниках они цветные.
– Это кораллы, да. Вывозить их запрещено под страхом тюремного заключения.
Гермиона кладет руку на живот и гладит, а потом смотрит долго на Северуса.
– Дариус передаёт тебе, что решил остаться здесь жить.
Он не сразу концентрирует взгляд на Гермионе, всё смотрит на ладонь, обнимающую нейлоновый живот.
– Так рано он не сможет остаться здесь жить. Минимум через пару месяцев, а мы будем уже в Англии.
Райский остров не мог вырвать из его головы то, что он делал обыкновенно, весь упорядоченный хаос его жизни.
– Пойдём лучше. Разомну тебе спину. И ноги. Вообще-то всю. От макушки до ладоней. Поспишь жаркие часы. Я уже вспотел в этих трусах. Может, это от кофе.
Они доедают без спешки, выпивают какую-то мутную, густую взвесь с привкусом ананаса и сливок. Она приятной прохладой вливается в горло.
– Пойдем.
Гермиона, закончив с едой, кладет приборы и встает. Дариус, затихший было в смене часовых поясов, дает себя знать, реагируя на сытный завтрак.
– Ой. – Грейнджер придерживает низ живота – и Снейп мгновенно поднимается тоже.
– Что, больно?
– Не-а. – ленивым, покровительственным тоном отвечает Гермиона, – Пихается.
Северус уводит её и закрывается изнутри более обстоятельно: дверь, окна, заглушающие. Теперь можно немного отдохнуть.
***
В поместье Принцев два дня была полная тишина. Портреты молчали, молчали и эльфы. Юки, которой было известно больше других, не считала нужным распространяться: она, опытный партийный работник, знала, что чем больше таинственности, тем больше почтения.
Поэтому каждый строил догадки так, как был на это способен.
Домашние эльфы шушукались по темным углам. Первыми не выдержали портреты и стали обсуждать это друг с другом, а Эдмонд Принц, гремя латами, плюнул на неудобство перемещения в тяжёлых доспехах и отправился в гости к боевому товарищу из графства Кент.
Его возвращение было сенсационным.
Он сразу рухнул в семейный портрет сестёр и кузин Мадлены, Паулины, Сибиллы, Каролины, Алиеноры, Розамунды, Клементины и Этельфледы. Они были самыми большими сплетницами, хоть и помещались на совсем маленьким портрете, почти миниатюре.
– Девушки, – хохотнул Эдмонд, – наша жизнь снова встряхнется! Мой турнирный товарищ сообщил мне только что, что в Хогвартсе новый директор. Люциус Малфой! Где Снейп – никто не знает!
– Да? – девчонки протянули это хором и тут же исчезли, побежав по другим портретам с будоражащей вестью.
– Я так и знал! – дед досадливо хлопнул ладонью по нарисованному стулу. – Ничего не смог удержать, ничего! Что взять с полукровки?! Все, закончился Северус Снейп, пшик остался!
– Папа, мы ещё ничего не знаем!
Эйлин обидно за сына, больно за него и оскорбления матери в ее адрес, шипящий, что от отродья Тобиаса ждать было нечего, она почти не слышит. Почти.
– И какое жалкое ничтожество, – продолжает громко бабка, вторя деду, – только и делал, что возился со своей грязнокровкой.
– Где они? – шепчет Эйлин. Она готова смириться с тем, что карьера сына рухнула, лишь бы он был жив и здоров. И ещё – чтобы его не покинула эта девчонка, на которой он так зациклен. В отличие от Тобиаса, теперь она была готова это признать, Северус западал надежно и глубоко, в этом отношении напоминая ей её саму.
– Да в Азкабане, наверное, – скрипит дед, – за то, что он тут творил, двадцати лет мало, а уж чего мы ещё не знаем!
– Папа!
– Я давно тебе не отец! Вот кто у нас будет хозяином поместья?
И со всех сторон раздались вздохи. Этот вопрос занимал и эльфов, некоторым нравились новые хозяева, и портреты, которые ещё не решили, кто же им нравится больше, но были взволнованы, а некоторые – и радостны, потому что это были бурные события в их обычно тихой двухмерной жизни.
***
Гермиона залезает на кровать и растягивается. Налопавшаяся, она совершенно беспомощно поворачивается на бок. Снейп провожает взглядом её попытки занять удобное положение и опускает плотнее штору.
– Снимай все.
Неразобранный чемодан все равно следовало освободить, так что он садится, щелкает замками и выкладывает их вещи рядом с собой по стопкам. Затем выставляет взятые флаконы, прежде чем извлечь плотно замотанную в майку баночку с розоватой мазью.
Примерившись, Северус точным броском отправляет её на одеяло. Грейнджер поворачивает голову к брошенной банке.
– Северус…
Он как раз поднимается с колен и садится рядом с беременным морским коньком.
– Будет приятно.
– Ты пользуешься тем, что мы на острове и мне некуда бежать?
– Тебе всегда некуда бежать. Давай, моя хорошая. Расслабься. Сначала поверх. – он смазал обе кисти, прежде чем накрыть её коленку. – В первую очередь спину и бедра.
Она решает поторговаться, несмотря на то, что Северус неумолим.
– Скажи мне, тебе же понравился остров и океан? Да?
Он кивает.
– И плавать тоже понравилось?
Северус кивает опять, и прищуривается. Но она решает продолжать торговлю.
– Если тебе хорошо, и в значительной степени благодаря моим усилиям, я могу рассчитывать на приз?
– Безусловно. Я расположен порадовать тебя.
Северус подтягивает девчонку ближе, обняв под колени, и упруго ведет вверх, к ягодицам.
– Ляг на подушку грудью. – он распределяет по шелковой коже маслянистый след.
Остается подчиниться: он сейчас как многометровая волна, которой человеку невозможно сопротивляться. А если откровенно – не сейчас, а когда-то было по-другому? Грейнджер устраивается, сама размыкая ноги шире, и бубнит в подушку:
– Под призом я понимаю нежность и ещё что-нибудь приятное и неожиданное.
– Я нежно. – он разглаживает ноги. Неторопливые касания. Кожа под пальцами начинает теплеть, гореть. Он нажимает на связки, там, где можно их согреть и растянуть. – Хорошая. – Снейп укладывает ладони на поясницу, растирает и её, следя подушечками пальцев за круглыми ямками на поясницах. А потом ловит за холку пальцами.
– Расслабься.
Что делать, если досталась женщина, которая старается гнать от себя мысли о том, что теперь не пустует. Он тянет её за бедра ближе, прежде чем развернуть. Согнутые ноги утыкаются ему в ребра. Грейнджер резко вдыхает. Всегда начинается с одного пальца.
– Я не делаю тебе неприятно. – улыбка исчезает. – Просто прими это. – он легко массирует каждую стеночку, стараясь сохранять спокойствие и не смотреть, как влажные блестящие пальцы мягко терзают ее между пухлых губок. – Так же не больно? – сглатывает он, утапливая пальцы и надавливая вверх. – Ты совсем мягкая.
– Нет, так хорошо. – говорит она ему шёпотом. Ей действительно очень хорошо, точнее, в ней плавно начинает скручиваться томный комок. Он аккуратно вмещает в неё ещё, и раздвигает пальцы короткими, плавными движениями.
– А так совсем хорошо.
Она не напрягается, и даже дышит быстрее.
– Потерпи немного. – на его ладонь течет горячая, ее собственная смазка. Эластичная, мокрая, сильная. Он не выпускает её долго.
– Мы не торопимся. – он приспускает так и не высохшие шорты. Северусу нравится брать её так, когда она выкрала первую долю удовольствия и еще не остыла от него. Тогда Гермиона кончает особенно старательно, и скулит особенно жалобно, что в переводе означает «бери меня, как хочешь». Грейнджер подставляет свою размякшую дырочку, они соединяются лицом к лицу. Смотреть в её глаза, тронутые похотливой влагой, отдельное удовольствие.
– Тебе будет только лучше после этого отдыха, наплаваешься, наешься тепла, милая.
Она хватает его за затылок и старается упруго пружинить бёдрами, подстраиваясь под мерный, плавный ритм. Северус явно намерен все жаркие часы провести именно так, и поэтому не торопится, не переходит к рывкам быстрых, бьющих движений. Его рука алчно прихватывает низ живота и начинает беспорядочно оглаживать его.
– Северус, послушай. Я бы вообще не возвращалась. Я чувствую себя в безопасности здесь.
Его лицо дергает недовольством, но Снейп просто закрывает веки и еле слышно спрашивает:
– Так хорошо?
Гермиона кивает и тянет его ближе. Да, ей хорошо и она не хочет, чтобы все закончилось. Всё это. Ей надо сказать ему, объяснить, пока он такой.
– У тебя получится долго?
– Не знаю. – Снейп медленно, волнообразно двигает бедрами, из-под век наблюдая за тем, как все происходит. – Ты внутри такая шелковая. – делится он, очередной раз плавно утыкаясь в донышко. Вскоре они только так и смогут делать это, а потом не смогут вовсе. Какое-то время. Северус наклоняется, выше задирая ее ноги.
– Ещё так сделай.
– Сейчас.
Он повторяет поцелуй, сочетающийся с толчком, и получает одобрительно-жалобный вздох.
– Наверное все пары так ждут своих детей. – негромко, чтобы не нарушать умиротворяющее, плавное скольжение, предполагает Снейп. – Хорошее время.
Гермиона мгукает, вздрагивая, и выдает маленькую струйку, интенсивно зажимая член.
– Ты ведь тоже ждешь? – Северус фиксирует её за плечи к постели и продолжает продавливать тяжелыми, глубокими толчками. Грейнджер упирается ладонями ему в живот, прерывисто дышит.
– Не могу! Подожди.
Со сжатых в полосу губ срывается смешок.
– Можешь. Я знаю, как ты можешь.
Нет, не может! У неё ощущение, что её сейчас разорвет на мелкие атомы, скулеж становится непрерывным и она начинает отталкивать Северуса руками, ногами. Бесполезно. Из неё льется, из глаз брызжут слезы, спазмы удовольствия перемежаются с болезненностью.
– Северус, нет, нет! Мне так не нравится!
– Не ври.
Он медленно проскальзывает еще раз, еще, не давая Гермионе вывернуться, и, очарованный, смотрит с прищуром, как она беспомощно дергается. Останавливается, только когда девчонка иссякает, а он заполняет её сильно сжавшуюся дырочку семенем.
– Хорошая моя женушка. – гладит Северус дрожащие ноги и, наконец, дает Гермионе опустить их.
У неё подрагивают мышцы, под ней мокро, но сил перевернуться или отодвинуться нет. Даже говорить нет сил. Она закрывает глаза и проваливается в сон на пару минут. Только чувствует, как Снейп подтягивает её к себе, устраивая рядом. Надо ему сказать.
– Я не представляю себе его появления, мне все кажется, что вот я беременна, а затем белая полоса, и потом уже вдруг бах – и он вполне себе взрослый, где-то месяц или два. А ты в апреле уже знал, что у нас все будет так?
– Я боялся твоей поимки. – рука накрывает её лопатку, обводит контур. – Когда я тебя схватил, пока нес на побережье, успел передумать многое. Пока ты отдыхала от оглушения. Я хотел, чтобы все было приемлемо для нас обоих.
Северус помолчал, обдумывая произнесенное и сам.
– Последний месяц тебе будет тяжелее. А потом… Все будет в порядке, не бойся. В Англии. Мне вот с тобой ничего не страшно.
Снейп пресекает попытки разговорить его, от этого страшно: страшно, что он такой на самом деле. Что это – контрастное развлечение, прихоть, а то – органичная ему жизнь. Никак не наоборот. Он не растворяется в солнце, он поглощает его и от этого становится немного теплее. Но его сути это не меняет. По крайней мере, она попыталась. Нет смысла дальше портить крохи нормальной жизни.
– Тогда пойдём плавать? Или, постой, который сейчас час?
– Спи. Потом я захочу тебя снова. Жара плохо на меня влияет. Возможно, летучую мышь подземелий надо держать взаперти, чтобы не покушалась на окружающих.
Ей нравится, когда он такой. И мгновенно жаль, что такой он редко.
– Знаешь, я иногда сожалею, что мы с тобой не ровесники. Мне бы так хотелось видеть тебя мальчишкой. Немного нескладным, только начинающим чувствовать жизнь. И узнать тебя не когда ты взрослый мужчина, а вот так, пока ты еще мальчишка. Хотя… – она смотрит на него искоса и видит подбородок и нос. – Лили, да? У меня не было бы шансов.
Северус садится так, что Грейнджер сползает с груди на живот.
– Ты не обратила бы на меня внимания. Как и она. Я был замкнутым, нищим, и в два раза страшнее нынешнего. – Северус убежденно и ровно произносит это. – Будь ты мне ровесницей, ты влюбилась бы в Сириуса. В него все влюблялись. Он был местной звездой. – метафора была в тему, Снейп покривился. – Родовитый, бесшабашный. Ну и Поттер, разумеется. Еще одна звезда. Квиддича.
С языка закапал завистливый яд в отношении обоих мертвецов. Гермиона провела по тощему животу ладонью и посмотрела вверх, и прижалась. Странно было слышать это про Сириуса; будто он и тот Сириус были разными людьми, как и отец Гарри, про которого Сириус столько говорил. Они умерли, а Снейп, никому в целом не необходимый, скорее, вообще ненужный, жив. У него будет сын. В условиях, в которых дети рождаться не должны.
– Я иногда думаю об Эванс. Её даже сравнить с тобой нельзя. Только если тебя не разглядеть, можно найти что-то формально-общее. Но ты гораздо умнее. Рациональнее. Я не представлял, что ты ко мне тоже привяжешься. Но так гораздо легче, вместе. Мне хорошо с тобой по-настоящему. Я действительно считаю, что мы как семья.
Грейнджер замерла на секунду.
– Может, погуляем? Мы можем подойти к местным?
Он почесал шею. Неудивительно, что Северус сгорел во время поездки с Люциусом. Он отказывался сдаваться солнцу и ожогам, которые оно наносило бледной коже. И даже утреннее солнце его покусало.
– Только намажемся всеми кремами, и ты надень что-то с рукавом, а я пойду в европейском платье. Думаю, можно идти даже босиком.
Грейнджер приняла то, как он сменил тему, с благодарностью. И всё равно ей стало немного страшно. Будто она увидела черную дыру, прежде чем она схлопнулась снова. Снейп голым балансировал на одной ноге, надевая свои шорты, но от этого менее страшно, как ни странно, ей не становилось.
– Не надо идти босиком, мало ли что в песке, потом вынимать стекло или острые мелкие ракушки.
Северус нырнул в рубашку и воротник скрыл шею до границы с волосами – и даже выше. Они гуляли, пока с обоих не полился пот, хотя остров не был большим. Просто ему было всё занятно, поэтому он шнырял, держа Гермиону за руку, и негромко комментировал обнаруженные магазины и медпункт. Мимо них с грохотом проехала на розовом мопеде покрытая девушка, отвернувшись от туристов. Снейп проводил её взглядом.
– Как думаешь, нам продадут фрукты за фунты? Или это плохая идея?
Грейнджер, уставшая и захотевшая воды, согласилась попытать счастья, и они зашли в лавку. Владелец посмотрел на совсем разных иностранцев. Снейп на медленном английском объяснил ему, что ему нужны фрукты и вода, и развернул небольшую пачку фунтов. Мальдивец сморгнул, уставившись на бумажки, и потом заулыбался, кивая.
– Прекрасно. Выбери, пожалуйста.
А выбор был. Маленькие ананасики, зеленые фрукты, напоминавшие яблоко, вероятно, гуава, папайя – они собрали пакет и положили на крохотную кассу. Рядом Северус поставил ледяную бутылку воды.
Продавец с непроницаемо-добродетельным лицом озвучил сумму, показывая на калькуляторе курс. Курс был как у доллара. Северус, малознакомый с чудесами обмена маггловской валюты, покорно подал купюры и отдал Грейнджер воду. Здесь, под кондиционером, она выдула треть бутылки разом.
И через пять минут она дернула его за рукав.
– Я хочу в туалет.
– О чем ты думала.
– Я хотела пить, а теперь хочу писать. Я сейчас вообще не могу терпеть.
Странная парочка завернула за угол и зашла (мужчина влек женщину) в кусты с жесткими, мясистыми листьями. Снейп покрутил головой. Никого здесь не было.
– Давай.
– С ума сошел?
– Руку давай! – Северус выдернул палочку из рукава, левой схватил ладошку и аппарировал, пока кто-нибудь из местных не обратил на них внимание. Они оказались в номере.
Не исполняясь благодарности, Гермиона порысила в туалет.
Следующий день последовал примерно тому же расписанию: пляж, завтрак, секс, сон, прогулка, обед, секс, пляж, ужин. И следующий за ним. Они поднимались рано утром, Гермиона залезала в свой купальничек и неустанно, как рыбка, плавала по краю рифа. Они встретили акул, не проявивших к ним никакого интереса. Северус попытался поплыть за одной из них, но та напора застеснялась, вильнула хвостом и пропала в синем мареве, – без жаборослей было бесполезно пытаться успеть за ней. А еще ската. И бессчетное количество рыб и рыбок. Снейп улыбался от вида некоторых: «попугаи» забавно вращали плавниками, как маленькими веслами, а, разглядев морду расписного спинорога, они единогласно признали за рыбой родословную Гойлов. Встретили даже крылатку, правда, в трагичных обстоятельствах. Местная цапля, неизменно меланхоличная, изловила красавицу на мелководье и несколько раз стукнула о пирс, после чего потеряла к ней всякий интерес как к несъедобной.
Зато Снейп нет. Он, пока труп не смыло в океан, обернул рыбу полотенцем и унес в номер, намереваясь высушить её длинные иглы вместе с ядом.
– Это не считается охотой на подводный мир, она была мертва. – авторитетно пояснял он Гермионе то, в чем сам крайне сомневался. Грейнджер, понимающая, что обратная дорога будет предполагать еще большее внимание пограничников, только согласно вздыхала, уже предвкушая, как он будет рассказывать эпичную историю про цаплю, добывшую ему по заказу крылатку.
На третий день менеджер предложил им поплыть в место встречи скатов и туристов – далеко за риф, почти в открытый океан. Северус, услышав, что скаты огромные, не дав и рта разинуть восторженной Гермионе, категорически отказался. Грейнджер, пользуясь беззащитной задумчивостью, утащила его в номер и, прижав к постели, убедила так истово, что следующим утром они сидели в моторной лодке под небольшим тентом.
Снейп с неудовольствием ковырял предназначенные для неё ласты.
– Значит. – рука накрыла её ладонь, как только улыбчивый темнокожий капитан их суденышка завел два мотора. – Ты не выбиваешься из сил, плаваешь близко. Эти маски не внушают доверия. – Северус посмотрел на безмятежную жену, откинувшуюся на спинку их сиденья. За рокотом моторов она, если и слышала его, предпочитала делать вид, что не слышит.
Они плыли довольно долго, прежде чем заметили массу таких же маломерных лодок. Разноцветные, лодки образовали круг. А внутри этого круга варился довольно густой суп из магглов. Северус встал, уточняя, нельзя ли быть с краю от этого супа. Жизнерадостный капитан его понял по-своему. Преследуя задачу порадовать туристов обещанными скатами, он направил нос лодки к самому радиусу окружности.
Снейп обернулся: Гермиона, ловко согнувшись вбок от живота и от усердия нахмурившись, надевала на себя ласты.
– Ты их видела уже?
– Не-а. Я прошлый раз была слишком маленькая для таких прогулок, плавали только родители.
– Грейнджер, я тебя предупреждаю. Еще раз. – Северус опустился рядом. Черные, длиннющие ласты, напоминающие гипертрофированные тюленьи лапы, смотрели на него с легкой угрозой. Он натянул одну. Лодка замедлила ход, моторы угасли – они пошли по инерции. Не успело судно достигнуть круга, как вблизи кормы мелькнул огромный белый уголок. Акула? Гермиона пискнула и перегнулачь через борт. Огромная маска была у неё на лбу, пока не мешая обзору. Гид уже выставлял лесенку, чтобы она могла спуститься.
– Стой! – она была готова, как заправский аквалангист, попробовать нырок назад, но была схвачена за запястье.
– Вот, специально же. – кивнул он на лестницу.
Гермиона вняла уговорам гида, испугавшегося за собравшуюся нырнуть так отважно очевидно беременную туристку, и Северуса, который бросил ласту, чтобы схватить её за руку.
– Подожди меня!
Она проводила его взглядом и плюхнулась в воду. Полосатая фигурка быстро удалялась. Гид сиганул за ней, показав Снейпу что-то промежуточное между средним пальцем и «alright».
Северус смачно выматерился, заталкивая ногу в резину так, что стало больно. Он взял лежащую полумаску, трубку забыл и, балансируя в этих ластах, обреченно свалился за борт. Оглядевшись под удивительно прозрачной водой, он увидел сначала удаляющегося гида, обтянутого красной майкой для плавания, а впереди него мелькала задница Гермионы.
Задница, которую он надерет за это ралли, как только поймает.
Рядом с ним метнулась большая тень и Снейп обернулся. Манта, с ртом, напоминающим объем помойного ведра, проплыла сбоку от него и поднырнула, вращаясь. Белое брюхо и невероятные размеры. Морда была безразличной, как у самого Северуса (правда, не сейчас). Он подгреб к ней ближе. Маггловские ласты были весьма удобной вещью, стоило это признать, но животное, будто лениво отмахиваясь, простилось с ним плавником – и рвануло дальше. А Северус, очнувшись, поплыл в направлении удалявшейся Гермионы.
Грейнджер не умолкала после визита к огромным скатам. Она показывала, как именно на неё поплыла крупная манта, уже пятый раз, и Снейп не был против. Пятый раз он всплескивал руками. Она напоминала ему первобытную женщину своей раскованной, энергичной пластикой. За несколько дней плавания у неё проступили контуры мышц на руках. Живот, впрочем, оставался таким же: Дариус прожорливо лакомился фруктами и все чаще давал знать о себе. Гермиона, совсем расставшись с чахлым весенним видом, легко приняла новое место, и, будто никогда и не жила в Великобритании, даже перекидывалась с местными женщинами фразами, а к концу недели в магазине её приветливо приветствовали персонально.
А Снейп, научившись справляться с ластами, был полон желания наловить под водой что-то интересное. Его крылатка подсохла, и он аккуратно разделал вонючее рыбье тельце, изъял железы с ядом и иглы и сложил в пустой флакон.
– Когда коралл получится перетереть, у него могут появиться какие-то свойства как у ингредиента. Думаю, нам нужно взять немного. И водоросли. Поплывем вместе?
Наевшись с кислыми лицами жестких, с привкусом йода жаборослей, они нырнули. Его девочка дышала прорезавшимися фильтрами, разглядывая перепонки меж пальцев. Это был лучший визит, безусловно. Лучше головного пузыря. Даже рыбы их больше не боялись:
эти рыбы, влекомые мощным течением, людей видели редко, и еще реже бывали ими обижены. Грейнджер выщипывала кусочки занятной подводной флоры, Снейп подпиливал кораллы, вскоре они насобирали полную сетку всякой всячины. Это было настоящим подарком, а не сувениром.
Когда дышать стало трудно, оба всплыли. Снейп поймал жену за лопатки и прижал к себе, ложась на спину.
– Отдохнёшь и аппарируем. – предупредил он, кладя ладонь на упругий живот. – Как он там. У него, интересно, тоже были этот час жабры, как и у нас?
Они оказались на постели, мокрые, соленые, усталые. Северус бросил стазис на мокрую сетку, помог Гермионе стянуть купальник и выбросил его за дверь на перила вместе со своими плавками.
