На положенном месте

      Но вот у него на фоне французских вестей все получалось. И когда Снейп вернулся домой, ему захотелось продлить это. Новый домовик встретил его (зачем-то) и взял мантию так торжественно, а из столовой так пахнуло вкусным ужином.       – Я вернулся. – объявил он, проходя мимо камина, но что-то дернуло и Снейп остановился. И увидел фотографию отца. Старую карточку, на которой он был снят в его нынешнем возрасте. Северус двинулся дальше.       – Откуда фотография? И зачем?       Грейнджер не услышала вопроса: она была в библиотеке. Утром Эйлин окликнула её, улучив удачный момент: её родители пошли подышать воздухом на картину горного озера, висевшего на втором этаже.       – Ты знаешь, Гермиона, я бы так хотела познакомить тебя с папой Северуса. Он такой замечательный, ты бы оценила его, я уверена. Северус хвалит тебя и говорит, что ты очень умная. Может быть, ты сможешь сделать из маггловского снимка колдографию?       Конечно, по восторженной тоске, сиявшей в глазах Эйлин, было понятно, что знакомство с невесткой не является приоритетной целью матери Снейпа. Ей хотелось вернуть своего Тобиаса. Гермиона ответила «Да, конечно», не представляя, во что ввязывается.       В довоенной жизни проявление колдографий было бросовым делом: в Косом было пять проявочных бюро. Грейнджер помнила, что Колин Криви чуть не каждый день отправлял сову в одно из них. Там же было можно купить проявочный состав, но любителей так поступать было ничтожно мало: хлопот проявление снимков доставляло немало, а результат при самостоятельном применении был непредсказуем. Как-то, в пятом классе, Криви решил проявлять снимки сам, привез с каникул целый чемодан состава. А закончилось всё тем, что на колдографиях не осталось никого – с криком, что очень жжется, все изображения удрали долой и потом так и не вернулись.       Когда Грейнджер аппарировала в Косой, оказалось, что двух из пяти проявочных уже нет; они принадлежали магглорожденным волшебникам, сбежавшим еще в начале мая. Однако в оставшихся заказ тоже не принимался, как раньше: Министерство после инцидента с «Невыразимцами» дало распоряжение закрыть всех, кто не подписал соглашения о полном уведомлении обо всех клиентских заказах. Все подписали соглашение и теперь три проявочных мастерских работали по предварительным заказам. Требовалось написать заявление, приложить пленки, описать, кто на них находится и кто их сделал. Заявки отправляли в Министерство и там проверялись. Если Министерство давало разрешение, то снимки проявлялись в нужном количестве – и одна копия, вместе с заявкой, которую писал клиент, отправлялась в архивы Министерства. А клиент через два дня после обращения мог забрать свои колдографии. Исключение в части скоростного изготовления колдографий, как гласило объявление в каждой из лавок, делалось только для представителей прессы, а также по особым заявкам Министерства. Грейнджер, прочитав написанное как под копирку объявление в каждой из лавок, вспомнила, как отмечала, что в последних «Пророках» колдографий стало гораздо меньше: очевидно, даже официальная, лояльная пресса испытывала сложности с получением разрешений.       Конечно, каждому волшебнику еще можно было сварить состав самому, но сложность его изготовления была такова, что мало бы кто за это взялся.       Очевидно, на это и был направлен расчет.       В третьей лавке Грейнджер крепко сжала сумочку в ответ на обращенное к ней приветствие приказчика-эльфа и сообщила, так же как в двух предыдущих лавках, что ищет колдографию природы. Глаза эльфа расширились до предела и он повторил то же, что Грейнджер уже слышала ранее       – Мы не держим чужих колдографий на продажу.       Гермиона кивнула, поблагодарила и вышла. Отдавать в руки Министерства фотографию Тобиаса она не собиралась. Это было той частью жизни Снейпа, которая, являясь известной всем в части происхождения его отца, в действительности была абсолютно закрытой от всех. От неё, в том числе.       Она возвратилась домой, поставила фотографию на прежнее место и пошла в библиотеку к справочникам. Значит, нужно будет сделать всё самой. Идея показалась ей заманчивой по степени трудности: она ни разу не варила еще зелье для колдографий. Оно было сложным: помимо непростого состава, при его варке следовало воспользоваться заклинаниями замедления, применяемыми сквозь заклинание сохранения. Почти весь день Грейнджер упражнялась в том, чтобы суметь произнести одно заклинание и продеть его сквозь второе, пока, уже произнесенное, оно таяло в воздухе. К вечеру, это кажется, стало получаться. Она попросила Слипу принести из парка цветы: начинала распускаться магония, она сама на прогулках любовалась цикламенами, вербеной и молочаем. Пока домовик отсутствовал, Грейнджер успела составить список ингредиентов для раствора, выписав его на отдельный пергамент из справочника.       Цветы, важно уложенные домовиком в плоскую корзину, были великолепны. Гермиона подвесила каждый из них, произнеся «Левиоса» и разулыбалась, вспомнив свой первый маленький публичный успех в магическом мире.       Когда Снейп открыл дверь библиотеки, она стояла к нему спиной и прилежно, как ребенок, практиковалась на каждом цветке, применяя к ним оба заклятья. Часть цветов, с которыми у нее все получилось, немного покачивались в воздухе и вокруг своей оси, приобретя какую-то восковость на вид. Словом, со спины она выглядела как прежде: в свитере, с растрепанной копной, неубранной с утра, и в окружении книг. Захотелось пророкотать ей в затылок, что трогать ингредиенты до начала класса запрещено. Снейп притворил за собой дверь, не таясь, и с силой провёл подошвой ботинка по полу, намеренный обозначить своё присутствие. Библиотека, разобранная и приведенная в порядок Грейнджер, была её кабинетом и основным местом обитания в поместье – они с Юки поставили здесь стол и кресло, и, недалеко, кушетку с пледом и подушкой. Его запертая в прочную клетку птичка свила гнездо и даже начинала изредка петь.       – Чем ты занимаешься? Ты, вижу, не только книги принесла в последний визит в Коукворт?       Она обернулась так резво, что часть цветов отлетела вбок.       – Я учусь делать раствор для колдографий. Это интересно. Но почему ввели такие странные правила?       – Ты ведь не собираешься оживить фото, которое принесла? В этом нет необходимости. Как и в статичном его изображении. Из чего бы ты ни исходила, когда взяла его сюда.       Он мог бы продолжить и сказать, что последним предметом из дома в Коукворте, который он взял бы в этот дом, был бы снимок его отца. Но озвучить это не то, чтобы странно, а как расписаться в собственной странности, дать основание думать, что мелькавшая прежде невнятным горизонтом несчастливая семья имеет над ним власть и сейчас.       Грейнджер ответила решительно, с твердым сознанием того, на чем следует настаивать:       – Именно собираюсь. Это просьба Эйлин, но, знаешь, я с ней солидарна. Если есть возможность так общаться с твоим отцом и, Северус, дедушкой твоего собственного ребенка – это обязательно надо делать. Я знаю, о чем ты сейчас мне скажешь. Но ведь нельзя же просто так выкинуть человека из своей жизни. Семья – это очень разные люди. Ты же стал находить общий язык со своими дедушкой и бабушкой?       Она говорила о семье. Так серьезно, с поджатыми губами, так, как говорила раньше о своих обязанностях. Снейп только покачал головой.       – Ребенку нечего почерпнуть от него. И когда надоест видеть однообразные жесты в виде недалеких поучений, тебе придется самой разорвать его фото на части.       Он перехватил руку с палочкой и подтянул Гермиону ближе.       – Впрочем, мне нравятся эти рассуждения. Если следовать им, нужно вернуться к вопросу возвращения и твоих родителей. Чтобы мы все нашли общий язык.       – В отличие от моих родителей, твоему папе ничто не угрожает. И я не буду рвать его фотографию, конечно. Ты посмотри на портрет: неужели ты не видишь, что в последние дни Эйлин все время улыбается? Она же все время смотрит на ту фотографию и видно, что счастлива. Разве это плохо?       – Я могу защитить их. Если это поможет тебе почувствовать уверенность. И сделать нашу семью лучше. Больше и... расположеннее друг к другу.       Северус превнимательно рассматривал её лицо, так, что солгать не получилось бы при любых обстоятельствах.       – Они такие же магглы, как мой отец, но ты по ним, должно быть, скучаешь.       Она смотрит ему в лицо долго и пытается несколько раз начать отвечать. Каждый раз набирает воздух и сама себя обрывает. Не получается. Как объяснить ему то, что ей кажется таким очевидным? Ведь ей придется им врать постоянно, каждую секунду. Начиная от вопроса, почему она вдруг решила бросить школу и выйти замуж за этого мужчину, своего бывшего учителя. Почему им нельзя быть беззаботными в магическом мире, как это бывало ранее. Куда делись её друзья. Наконец, решается:       – Я не смогу им честно объяснить, что произошло за все это время так, чтобы они решили, что сейчас все нормально и ... – она подумала, подбирая слова, – что так и должно оставаться. Я не смогу объяснить всего. И, самое важное, у меня нет внутреннего чувства безопасности ни для них, ни для себя. А у тебя, неужели у тебя оно есть?       – Сейчас всё лучше прежнего, правда? – Северус сгреб её локтем за затылок к себе ближе. – Посмотри, как хорошо теперь. В мае я не знал, смогу ли сохранить тебе жизнь. Спустя полгода к нашему браку относятся спокойно. И этот дом! В такое время никто не в безопасности, да. Будет вылазка во Францию, это тоже ясно. Но для вас это не опасно. – он продолжил громче. – И я понимаю, что ты не хотела бы, чтобы твои родители знали. Да. О том, как всё случилось. Если бы я мог, я бы сделал для тебя что-то ещё. Но что тут можно изменить. Это лучшее, что я могу предложить. Хочу, чтобы ты забыла со временем о том, что было в мае. Чтобы как будто всё произошло само собой.       Она повернула голову к плечу, преодолевая хватку руки, пряча лицо и глаза как всегда, когда не хотела говорить ему неправду, оставаясь все же искренней.       – Я не смогу им объяснить, как все получилось, понимаешь? Объяснить так, чтобы не врать и чтобы они не возненавидели тебя. Нужно время. И еще есть что-то, я не могу объяснить. Но в Австралии им безопаснее. Нет, всё же могу! – и Грейнджер вновь смотрела на него прямо и вполне твердо, готовая отстаивать своё мнение. Как только она выходила из ведьминого круга попытки обсуждения их связи, к ней возвращались смелость, аргументация, настойчивость. – Ты же видел, что нас с тобой вдвоем чуть не убили на похоронах Гойла! И что еще ждать от Долохова, от Паркинсон, от Гойлов – а ведь это только открытые враги. Пойми, мои родители нам не смогут помочь в этом мире, ты это знаешь не хуже меня. А поводов для нападения станет намного больше.       – Ладно. Пусть они будут в Австралии. Я мог бы, как мне кажется, объяснить им. – о, это было бы колоссально; стоило Грейнджер только представить, как Снейп объясняет её отцу, что она теперь его жена и, по совместительству, собственность, и хруст ломающейся челюсти переставал быть абстрактным звуком. – Все были взвинчены гибелью Гойла, и ещё это нападение на Нагайну. Да, в нашей среде нет друзей, но у меня их и так не было. А ты молодец, что спасла змею. Он благодарен тебе за это, хотя никогда не скажет об этом прямо мне или тебе. Понимаешь, перед Лордом всегда личный, никогда не командный зачёт. – он разгладил большим пальцем ей бровь и наклонился. – Делай колдографии. В Коукворте ещё лежит старый фотоаппарат, и, наверное, он ещё действует. Я бы хотел поснимать тебя... такой. Ведь скоро Рождество. Это семейный праздник и…       Его последние слова такие уютные и домашние, что перебивать их своим вопросом – сродни удару по открытой руке, но задать ей его нужно, поэтому она смягчает, как может, сам вопрос выражением лица: ласковым, внимательным.       – Личный зачет? Это значит, что у тебя и у меня разные счета?       – Нет, я имею в виду: мы с тобой отдельно от других. Каждый из Пожирателей – и его семья – на отдельном счету. Всегда знаешь, что следует действовать прежде всего в своих интересах. – Северус провел по лбу, за ухом, коснулся носа. – Напряженно в последнее время. Драко взяли в плен во Франции. Что ж, он заслужил. – Снейп тонко улыбнулся.       Это была новость! Грейнджер уставилась в его непроницаемые зрачки. – Его схватили? – сердце замедленно отсчитало важные удары. – Чем это ему грозит?       Будущий ответ будоражит её нервы. Она сама знает, что хотела бы услышать? Но то, как она загорелась, ему очень понравилось – Северус наклонился ближе, так, что даже запах его сигарет стал различим, и кивнул.       – Он пробудет во Франции некоторое время. Его будут допрашивать, и вряд ли это будет безболезненно.       Он не рассказывал; он обещал Грейнджер, и, примерившись, ухватил губами и попробовал её раскрытый рот. Меры предосторожности требовали молчать, но то, что он приложил к этому руку, здесь, наедине, витало в воздухе. Как будто бы они вновь оказались в том доме на берегу, и как будто бы снова она переживала тот день, когда обвиняла его в «я сожалею». Сколько он умеет выжидать? Она сама, Драко, Темный Лорд – когда он принимает решение, если он считает нужным, он готов ждать вечно? Эти мысли важные, ей страшно хочется спросить, почему он сделал это, хотя ответ, в общем, понятен, как понятно и то, что он его не даст. Его руки заняты совершенно другим и ведут с её телом иную беседу. И она дотягивается до верхней пуговицы пальцами, расстегивая её, спрашивает:       – Мы здесь останемся?       – Лучше отнесу тебя на постель. – он запрокидывает голову, позволяя ей путать пальцы в пуговицах, а потом берет под попу на руки. – Не дергайся, я тебя не уроню.       Грейнджер потяжелела, и это приятно, потому что ладони в её мягкой коже тонут, а она сама шумно дышит в ухо, обнимая в ответ крепче. Её живот такой горячий; Снейп невольно опускает взгляд, чтобы его рассмотреть, и видит только свитер. Он мог бы положить её здесь же, на письменный стол. Но так ей, должно быть, уже тяжеловато. Безропотная готовность Гермионы горячит кровь, однако, следуя обещанию, он без спешки несет её, приглаживая по спине.       – Парадокс семейной жизни для меня, Гермиона, в том, что нельзя ебсти ту, на ком женился. Ты же человек, которого я уважаю. Но при этом ты должна чувствовать, что я использую тебя и твою щель – это предполагается природой.       Снейп толкнул лопатками дверь, заходя, и уложил её поверх одеяла набок. Так было хорошо и удобно. Он даже устроил голову Грейнджер на подушке, прежде чем начать расстёгивать на себе одежду. Власть над лежащей перед ним с подтянутыми коленками женщиной била в голову медленным ядовитым опьянением.       А ей от чего-то, что она сама не может ухватить как характеристику происходящего и дать ему рубрикацию в голове, становится волнительно. Ей хочется его подразнить. Ручной зверь – это то, что она, оказывается, так любит в нём, наслаждаясь и тем, что попала в его лапы, и тем, что все-таки управляется с этим животным.       – Почему я должна это чувствовать? – спрашивает она с примерной интонацией. А еще заглядывает искоса, зная, как действует на него этот взгляд, и подтягивает ножку еще повыше, сама.       Северус стаскивает с неё сперва туго теперь сидящие домашние брюки, затем мягкие, тонко-невесомые трусы. Задок у неё белый-белый, почти как подушка, на которой лежит она румяной щекой.       – А зачем тебе мужчина. Ну, давай, иди сюда. Покажи, что там у тебя. – он сжимает член кулаком и щедро водит им по её мякоти, не торопясь. Грейнджер такая беззащитная, что делать это с ней нужно неторопливо и предсказуемо. – Какая ты тёплая. Тебе понравится, если я надавлю сильнее? – Снейп, облизав губы, наклоняется ближе, нависая над ней. – Подними свитер. Хочу видеть брюшко и грудь.       – Чтобы понимать, что тебя используют? – она продолжает говорить это в намеренно ангельской манере, выполняя его просьбу о свитере, и даже больше того – стягивает его с себя, выворачиваясь из одежды и немножко помогая себе сопением, а потом, из-за кромки уже стянутого вязаного края, снова взглядывает на него.       Северус не отвечает, придавливая её, и целует в плечо, в шею, чуть разворачивает, чтобы оглядеть грудь.       – Я не знаю, как это у вас работает. Но четко знаю, как надо мне. – он пробует Гермиону, мягким давлением раздвигая ей губки. – Давай, подставься как следует. Я хочу отдохнуть с тобой. Будь моей умницей. – он сглатывает, раскладывает её удобнее. – И поцелуй меня тоже.       Она научилась ластиться к нему в эти начальные минуты, возбуждая и себя и его, поводя бедрами, протягивая руки за его шею, чтобы поласкать затылок – этими неспешными волнообразными движениями тела, мягко показывающими расслабленность и открытость, дразня его томным послушанием. Послушание. То, что заводит его, кажется, больше всего. Как то снятое полотенце в первый ее день в доме на побережье.       – Наклонись поближе, – Грейнджер шепчет это таинственно, будто обещает сейчас что-то особенное, и сама надавив немного на его затылок, одновременно приподнимает голову и касается губ. Жадный рот требует с неё десяток, а не один поцелуй.       – Так, да. – он говорит ей в губы, снова прихватывает губами губы, сталкиваясь с ней носами, и давит, давит, пока член не входит в неё медленно до упора, пока Северус не чувствует эту мягкую розочку шейки матки.       Грейнджер и сопит и косится так смешно, что такую её зажать не хочется, хочется вот так накачивать волнами, трогать спину, рассыпавшиеся по подушке кудри.       – Ты такая... хорошая. Я так... – он шумно вдыхает, прежде чем ткнуться в ухо, подобрать её под живот ладонью и подставить под себя для коротких, крепких толчков. Мошонка бьет ей по губкам, она изгибается, подставляя под эти удары самую чувственную часть и одновременно ощущает растравляющий напор внутри, скулит, показывая, что ей нужно ещё и так же крепко, чтобы он не останавливался и не менял этот сладкий, четкий ритм. Ему хочется спросить глупость, Северус вжимает её в кровать, дёргая бедрами, отчего она подскуливает ещё жалобнее – если бы он не был на премьере этого представления его маленькой радости, то подумал бы, что совершает насилие, но у нее внутри становится так горячо, так карамельно-тягуче, так... Он сжимает ягодицы, чтобы кровь не так туго била изнутри по плоти, чтобы продержаться с ней дольше, насытить своё волоокое чудовище, срывающееся с поднывающих стонов на сытые. У него не остается ни одной мысли, и это так хорошо, сливаться с ней ещё и ещё и ещё, что он долго после спастического пика поталкивается в неё, ничего не слыша вокруг и пожимая ладонью её пушистый лобок.       – Пойдём, поможешь сварить мне зелье. – она наобум попробовала продолжить в этом деловитом тоне, и, когда язвенного ответа не последовало, а Снейп пошевелился и стал рассеянно собирать на себе брюки, она была на секунду счастлива.

***

      Сизый дым ещё выползал из-под закрытой двери, знаменуя прибытие Тёмного Лорда в Мэнор, когда перед ней появился Барти, засевший в своем кабинете в поместье Малфоев в ожидании встречи Волдемортом, почти сразу за ним – бледный Люциус. Они взглянули друг на друга и Крауч кивнул Малфою, демонстрируя, что знает, почему он здесь.       Дверь распахнулась, на пороге с победной улыбкой возникла Беллатриса, обвела приемную глазами и расхохоталась.       – Мерлин, у вас обоих лица, будто вы бубонтюбера наелись! – она не успела закончить, её прервал Крауч.       – Мой Лорд, могу ли я, – начал он.       – Можем ли мы вместе, мой Лорд, – голос Люциуса, хриплый и напряженный, оборвал Крауча.       – Входите оба, – разрешил Лорд и оба мужчины, обогнув Беллатрису, шагнули внутрь.       Дверь захлопнулась.       Белла прищурила глаза. Напряжение обоих было явным, но почему-то не позвали её. Что могло стать таким секретным? Если бы Крауч зашел один, её бы не задело это, но вот Малфой…       Двери приемной распахнулись с противоположной стороны. Лихорадочные глаза сестры уставились на неё.       – Ты уже знаешь?       – Цисси?       – Драко, Драко похитили! – Нарцисса шарила по лицу Беллы глазами и то ли говорила сестре о самом страшном, то ли спрашивала, надеясь услышать в ответ спасительную весть о том, что его уже освободили, спасли и вот её мальчик тут, в их доме, может быть, за этими дверьми.       – Цисси! – Белла в прыжок оказалась рядом с сестрой и крепко прижала её к себе. – Остановись, остановись! Ты вечно паникуешь, вечно. Помнишь, когда арестовали Люциуса, ты же считала, что дементоры поцелуют его? А когда Темный Лорд доверил Драко уничтожить Дамблдора? Так и сейчас ничего не произойдет!       Белла трясла сестру за плечи, глядя на её побелевшие губы.       – Успокойся! Я клянусь тебе всем, что мы освободим его, обязательно. Никто во Франции не сошел настолько с ума, чтобы убить наследника древнейшего рода.       – Белла! – Цисси перехватила сестру за запястья и сжала их с больным отчаяньем. – Ты представляешь, что с ним там могут сделать? Что? – она уже почти наверняка знала, что будет самое худшее, страшное для её мальчика, но искала в глазах сестры опровержения своим же мыслям. И не находила. – Зачем, ну зачем его туда отправили?       Белла откинулась корпусом немного назад, вытягивая из ладоней сестры и освобождая свои руки.       – Остановись, Нарцисса, не продолжай. Он делал то, что должен был сделать. Он уже взрослый, он Пожиратель, он должен, наконец, полновесно доказать свою верность Лорду. Драко делал и делает важную работу, он делал то, что поможет Лорду навести порядок.       – Белла, ты слышишь себя, ты понимаешь, что говоришь? Мне нет дела ни до чего. Какой континент? Зачем мне этот порядок? Я не знаю, что сейчас происходит с моим сыном, а ты как будто не слышишь меня. Я себя готова отдать в заложники, если это нужно, но мне даже думать сейчас запретили об этом! Белла, пойдем вместе со мной, давай вместе убедим Его, надо пойти на выполнение любых условий, лишь бы Драко вернулся.       Беллатриса быстрым движением подняла свои руки, опустила их на плечи сестры и резко тряхнула её. Раз, затем другой.       – Остановись, говорю тебе! Ты потеряла разум, но не веди себя бессмысленно. Мы все служим великому делу. Я уже говорила тебе, что с радостью бы отдала своего сына Тёмному Лорду, отдала бы его, не сходя с ума ни минуты о том, что его ждет. Потому что твердо знаю, что он послужил бы великой цели! Лорд сохранит всех своих лучших сторонников. Нарцисса, неужели ты сама столько раз в этом не убеждалась? Неужели тебе этого мало?       Нарцисса опала в её руках.       – Да, конечно, – апатично произнесла она, не глядя на сестру. – Помоги мне пожалуйста, что-то я растерялась. Мне нужна соль болиголова, но она в моей комнате в шкафчике со снадобьями под заклятьем, эльф не откроет. Можешь принести?       – Конечно, только без глупостей, хорошо?       Нарцисса кивнула.       Белла исчезла с места, на котором стояла, аппарировав в спальню к сестре, а та кинулась к двери покоев Волан-де-Морта, и, распахнув их, без стука, без предупреждения, опустилась на колени едва переступив порог:       – Повелитель, я готова выполнить всё, что угодно, но спасите, спасите Драко! Он же старался!       – Развернись и выйди, Нарцисса. Люциус, убери её или это сделаю я. Куда делаcь твоя сестра, бедная глупая женщина? Она должна была объяснить тебе всё давным-давно.       Она так и осталась стоять на коленях, когда её потянул вверх подошедший Люциус, то ли поднимая, то ли выволакивая из комнаты. Нарцисса от потрясения ослабла так, что обмякла и Люциус недовольно морщился, пытаясь вытащить её из комнаты. Лорд и Барти смотрели на эту сцену, и боковым зрением Малфой уловил раздраженный жест бледной ладони. На их с Нарциссой счастье, Беллатриса схватила мизансцену мгновенно. Бросив в угол приемной флакон, она подскочила к сестре, подхватила её под другую руку и вдвоем с Люциусом они выволокли Нарциссу из покоев Лорда. Её ноги, как будто отказавшие, ехали по блестящему паркету с мягким шуршанием.       За их спинами стукнули двери.       – Что ты делаешь? Ты как будто потеряла разум, – Малфой начал это говорить быстрым шепотом, когда они отошли от дверей достаточно далеко. – Ты понимаешь, что ведешь себя, как безумная? Еще ничего не произошло, но то, что ты делаешь, способно погубить всех, включая Драко, которого ты хочешь спасти! Нарцисса, Темный Лорд понимает значение нашего сына для магической Британии не хуже тебя.       – Ты думаешь, – подхватила Белла, – что Лорд не осознает, кто такой Драко?       – Он мой сын, – выговорила Нарцисса медленно.       – Он единственный наследник Малфоев и Блэков, двух родов, без которых Британия осиротеет, ты что думаешь, Лорд этого не понимает? Кровь Драко для него не менее важна, чем для тебя! Только ты сходишь с ума, а Лорд думает, думает, что делать. Ты видела, что у него уже Крауч? Драко спасут.       Белла говорила о планах Тёмного Лорда наугад, выхватив фигуру Барти около его мантии и понимая, что появление Крауча связано с похищением племянника. Она сейчас злилась на сестру за то, что Томас скажет ей, и, перехватив выражение глаз Люциуса, кивнула ему. Сейчас, чуть не впервые со дня их свадьбы с Цисси, они оба были полностью согласны друг с другом в оценке поведения Нарциссы.       С этими то и дело обрывающимися разговорами они, наконец, оказались около дверей комнат Нарциссы, довели её через гостиную и будуар в спальню.       – Сейчас ты ляжешь, и будешь спать. Зелье сна без сновидений у тебя есть, наверняка. – Белла уже закидывала ноги сестры на кровать, прикрывая ее поверх одежды одеялом.       Та слабо кивнула.       Малфой подошел к ночному столику, выдвинул ящик, пошарил там. Палочка Нарциссы оказалась у него в руке.       – Тебя надо прийти в себя. Ты не будешь покидать этих комнат, пока не придет время. На окна и двери я наложу заклятья. Отдыхай, приходи в себя, набирайся сил.       Белла, капавшая зелье в стакан с водой, на секунду оторвалась и посмотрела прямо в глаза сестры.       – Да, это разумное решение.

***

      Северус ошибся – семейная лодочка Уизли только подходила к девятой волне, а не миновала её.       На предложение Снейпа Джордж мог ответить отказом. Но – нельзя. Значит, надо было что-то решать с магазином. Зная по опыту работы на восстановлении Хогвартса, что сил у него будет оставаться только на то, чтобы добраться до постели, Джордж не сомневался, что вести финансовые дела школы и управлять магазином у него одновременно точно не получится.       Кто мог стать ему заменой? Никому из знакомых он бы не смог доверить это сложное дело: ведь речь шла не столько о продажах, сколько о том, чтобы все эти петарды, взрывалки, болталки, рвотные батончики, самоисчезающие чернила и баллончики с несмывающейся хохочущей краской правильно хранились, постоянно перебирались, на них бы вовремя накладывались охраняющие заклятья, чтобы они не детонировали и не снесли весь Хогсмид в пыль. Перси исключался, Рон и Джинни – тоже. По здравому размышлению, кроме как к отцу, Джордж не мог обратиться ни к кому.       Появляться в доме Алекто, где сейчас жили Персиваль и родители, Джорджу не хотелось, да, собственно, он и не был там ни разу. Он послал сову, прося отца найти время для разговора с ним.       Для Артура выполнить просьбу сына не составляло труда: целыми днями они с Молли сидели молча, перебрасываясь малозначительными фразами, иногда Артур ходил гулять по старинному парку вокруг поместья, совсем редко они вдвоем слушали волшебное радио. Молли была недовольна теперешними программами: Селестина Уорлок совсем пропала из эфира, её хиты (как говорила сама миссис Уизли, «волшебные песни на все времена») вытеснили какие-то непонятные рваные и дерганные ритмы с поэзией, похожей на выкрики, «Ведьмин час» поменял ведущую и вместо разумных советов о ведении хозяйства приглашения интересных гостей стали обсуждать родословные чистокровных женихов и рассказывать какие-то безумные вещи, как потратить сотни галлеонов на никому не нужные прихоти. Будто бы это вновь были двадцатые годы, а то и раньше. Молли особенно возмущало то, что ни разу в числе самых выгодных женихов не называлась фамилия Уизли. Хотя каждый здравомыслящий волшебник не мог не понимать, что из истории магической Британии их род вымарать нельзя.       Бездеятельность, в отличие от Артура, она воспринимала тяжело. Сидя перед работающим радио, у окна, или листая журнал, она все равно была погружена в свои думы. Джинни. Молли писала дочери почти ежедневно, давала советы, столь важные сейчас в её положении. Джинни пару раз встречалась с матерью в Косом. Но чаще из поместья Гойлов она выбираться не могла. Рон стал в последнее время спокойнее, его письма, написанные угловатым почерком, перестали вопить о том, что его следует забрать из школы. Персиваль был вежлив, но чрезвычайно занят почти каждый день, их общение, всегда сдержанное в последнее время, проходило, когда они встречались за столом. Джордж писал не часто, но умудрялся рассказывать не только о себе, но и о Роне, который заходил к нему в дни, когда школьников отпускали в Хогсмид. Так Молли и Артур узнали, что у Рона появилась хорошая девочка. Билли… Билли, наверно, живет во Франции со своей вейлой. Хотя лучше бы они догадались перебраться куда-нибудь подальше. Фред. Как только эти имена начинали пульсировать в мозгу, Молли закрывала глаза и старалась не дышать. Фред, Чарли.       Если бы она была занята по хозяйству, как у себя в Норе, ей бы некогда было обдумывать эти и мысли, одни и те же, изводящие её безысходностью. Но это был не её дом. На предложение Молли заняться хозяйством поместья Алекто, улыбнувшись широким ртом, спросила:       – У Вас есть желание учиться управлять поместьем? – она спрашивала это как всегда, почти равнодушно, с легкой примесью снисходительного интереса.       Молли будто ударили в живот этим вопросом, она даже задохнулась. Жена сына спокойно делала те акценты, которые сразу расставляли все по своим местам. У Молли никогда не было поместья – и Кэрроу выверенно уточняла, готова ли она этому учиться. Вместо хозяйки дома – приживалка, вместо мудрой женщины, дающей советы – неудачница, чей опыт (колоссальный опыт ведения хозяйства из ничего) никому не важен.       Она даже не ответила ей тогда. Потому что не нашлась, все, что ей в тот момент пришло в голову, было жалким. Артур, распечатав пергамент от сына, сказал ей, что Джордж зовет его в Хогсмид. И произнесенное название деревни запустило в голове Молли идею, которая показалась ей спасением.       Приказ покинуть Гриммо и переселиться в поместье Кэрроу был связан с тем, чтобы наблюдать за ними. Но если они будут жить на виду, в Хогсмиде, станет ли кто-то возражать против этого? – Я с тобой! – сообщила она мужу, и они аппарировали в магазин Джорджа.       Меньше всего Джордж ожидал увидеть их вдвоем. Разговор с отцом должен был стать трудным, поскольку требовалось объяснить необходимость его предстоящей замены в магазине, а присутствие матери обостряло его многократно. Однако, к огромному удивлению Джорджа, родители приняли его скомканное объяснение о том, что отказать Снейпу было нельзя и что ему важна школа. Положа руку на сердце, для самого себя этот аргумент Джордж находил неубедительным. Он не боялся Снейпа в том смысле, что не считал, что этот отказ заставил бы директора мстить ему, и не дрожал за свою шкуру, да и за родных – теперь – в целом был спокоен. И поэтому ни одной причины, по которой он бы был вынужден согласиться, не было. Внешние обстоятельства, давящие и неотвратимые, отсутствовали. Он соглашался потому, что следовал неясному внутреннему голосу, оценивающему это как правильный поступок.       Несколько удивленный быстрым согласием, он кивнул на слова родителей о том, что им будет правильным переехать в Хогсмид.       – Да, вероятно, это так. Я же смогу жить в Хогвартсе.       Втроем под крышей магазина им было бы не разместиться. Родители закивали.       – А как же условие, чтобы вы проживали с Перси? Молли дернула плечом.       – Думаю, Снейп это сможет уладить. Мы же не где-то в лесу будем жить, а посреди деревни. Да и какая разница теперь.       – Хорошо, я поговорю. Только надо заранее это согласовать. Да, еще, – Джордж попытался подобрать слова. – Пожалуйста, не меняйте ничего в магазине. В том смысле, что тут все расставлено, как мне удобно. Я покажу, где и что лежит.       Артур согласно кивнул, а вот Молли мгновенно вспыхнула.       – Зачем ты это обговариваешь? Мы не будем ничего менять, зачем нам это нужно?       Это не было правдой. Джордж вздохнул. Именно из-за страсти Молли наводить везде свой порядок, подчиненный только её логике, он звал одного отца. Джордж наперед знал, что будет дальше. Мама послушно пройдет с ним по всему магазину, тут же критикуя неудачное размещение товаров, а уже на следующий день все будет перемещено так, как она посчитает нужным. Это происходило каждый раз, когда они приезжали на каникулы из школы: в первый день вещи перемещались из чемоданов в комод так, как нравилось им, но через пару дней уже каждый орал вниз с лестничной площадки: «Мама, где мои носки? Где футболка?».       Молли раздражалась, поднимала голову в проем лестницы и выговаривала, что они все разложили неверно, а вот теперь все устроено правильно. Никто из них, в действительности, после этих перемещений не мог ничего найти без её помощи, и, чтобы лишний раз не налетать на фразу, что без неё они бы потеряли головы, они предпочитали неделями ходить в том, что было на них, пользуясь очищающими заклинаниями. Сборы чемоданов в школу ежегодно превращались в крики со всех сторон: «мама, где мой свитер и брюки» и Молли стонала, что неделя перед школой для неё – сущий ад. Пертурбация в магазине была неминуемой. Но выхода у него не было.       Ладно, успокаивал себя он, упаковывая вещи, когда все закончится, закрою магазин на неделю и наведу в нём порядок.       Снейп выделил ему кабинет, который, он готов был биться о заклад, раньше принадлежал Минерве – да, Джордж давно не блудил по школе, но, как бы Хогвартс ни был перекроен ими же летом, его карта, ходы-выходы, лестницы были отпечатаны у него с внутренней стороны век. Уизли почувствовал себя максимально неловко: следуя за Снейпом по коридору, он ощущал на себе взгляды учеников – большинству он не был знаком, выбивался по возрасту из их числа и пока не мог претендовать на учительское место тоже.       – А сколько лет Вы возглавляли Слизерин, сэр?       – Что?       – Я никогда не интересовался. Когда я поступил в школу, Вы просто… были и всё.       Северус остановился. Шагнул ближе и больно пронизал взглядом спешащих мимо мелкашей.       – Шестнадцать лет.       – А Вам было… – Джордж напряг губы до пытливых ямочек на щеках. – Как мне, да?       – Вы поражаете меня навыками счёта даже не дойдя до своего рабочего места.       К концу недели Джордж начал кое-что понимать в стопках покоящихся перед ним книг, похожих на копию министерских архивных, и ещё Снейп положил перед ним холщевый мешочек с галлеонами. В этом вопросе он был щепетилен как прежде. Он пояснил, что оплата наличными связана с тем, что он работает пока без учёта его заслуг, на своего рода испытательном сроке. Уизли было подумал, знает ли кто-то кроме Снейпа о его работе, но кривая улыбка, появившаяся на лице директора, заставила усилием прогнать лишние мысли из головы.       К субботе пошёл неуверенный пушистый снег. Жизнь делала крутой вираж – позавчера он, прогуливаясь после ужина во внутренних двориках, пинал ворох неприбранных листьев. А сегодня, немного стесняясь, достал свою плотную, официальную мантию, чтобы утеплиться. И, конечно же, не заставили себя ждать мысли о том, в каких обстоятельствах её приобрел, и как сидел в ней впервые, ослабляя воротник и пропотевая от ужаса ожидания и просто ужаса за родных. Следовало навестить родителей.       Снейп велел ему держаться подальше от учеников с многозначительной паузой, потому Джордж был вынужден ходить за учителями, которые, в свою очередь, держались подальше от сопливого мальчишки. Особенно Слизнорт, воздевавший нос и крутящийся с напудренными смешками возле директорского кресла, как состарившийся шут. Когда Снейп, коротко присутствовавший за ужином, накинул мантию и направился к выходу, Уизли зашагал за ним – говорить ему больше было не с кем.       – Директор!       – Мистер Уизли.       – Вы уходите?       Северус качнул головой вперед.       – Вы до точек аппарации, до Хогсмида? Я могу пойти с Вами?       – Хотите поговорить о чём-то?       Он продолжил свой путь, и Джорджу пришлось ускорить шаг, чтобы идти с ним в лад.       – Нет, я просто иду туда же.       Снейп скосил на него взгляд, но ничего не сказал. А Джорджа, молчавшего неделю, вдруг прорвало:       – Знаете, Фреда убили, а я говорю с ним постоянно, иногда вслух, и я замечаю, что чем дольше я молчу, тем чаще говорю с ним.       Кому-кому, а рассказывать это Снейпу было по меньшей мере глупо. Джордж мысленно скормил себе самый блевательный батончик, судя по всему, испытывал нечто похожее и сам поморщившийся Снейп. И когда Уизли решил уже извиниться, глухо произнес:       – Говорить с покойниками естественно, когда ты любил их.       – Да! Профессор, простите, я…       – В начале новой недели я принесу Вам в кабинет досье на учеников. Я начал со старших курсов и медленно двигаюсь вниз. Выпускной курс не имеет значения, они все так или иначе успели проявиться в своих поступках в последних событиях. Я хочу, чтобы Вы следили за теми, кто представляет интерес. Перспективные студенты не должны быть уравнены с теми, кто не способен отличить котёл от ночного горшка. Я думаю над мерами поощрения. Составление краткого отчёта будет Вашей обязанностью.       – Следить за учениками? Как Вы себе представляете это?       Прохладный влажный воздух вырвался из ноздрей директора паром, следующей фразой должна была стать отповедь.       – Я смогу что-то понять по документам, но.       – Я не прошу Вас бегать за каждым. И бегать вообще. Тот, у кого достаточно мозгов, поймёт, кто выделяется, и чем.       Снейп понизил тон, потому что им навстречу, здороваясь, периодически попадались волшебники. Джордж только теперь, когда они замедлили шаг, ощутил холодную слякотность размякшей от снега почвы. А потом их и вовсе остановил женский голос:       – Господин директор! – из дверей вышла, кутаясь в шерстяную шаль, плотная высокая женщина. – Давно я Вас не видела. Как Вы? Готовитесь к Рождеству?       Северус подошел к низкому фонарю ближе. В жёлтом его свете он узнал Джил, ту женщину, которая здорово приводила в чувство разошедшихся егерей. Мышиного цвета волосы намокли от падавших хлопьев снега. Он не обратил бы даже внимания, если бы в них тусклым, потемневшим от возраста серебром не поблескивало украшение, полное черных в таком свете камней.       – В замке ведь будет праздник?       Снейп не ответил. Он повернулся к Уизли.       – Идите, Джордж. Я задержусь.       Женщина улыбнулась, обнажая крупноватые, как когда-то у Грейнджер, зубы, и перехватила шаль.       – Ведь будет же?       – Я вижу, Вы уже нарядились?       Она махнула рукой.       – Да, хочется какого-то праздника, какой бывал здесь, суеты, даже праздничных венков. Вот, заколола волосы.       – Вы взяли это в замке? – Снейп безотрывно смотрел на её прическу, подняв подбородок.       – А что, разве нельзя было? Каждый да взял что-нибудь, платили нам, знаете, не слишком много. – уловив перемену директорского тона, Джил тоже перестала улыбаться. Она пыталась не выглядеть в его глазах воровкой, да и прохожие смотрели на то, как стоял, не шевелясь, директор, с нарастающим интересом.       – Дело в том, – Северус наконец моргнул и покачал головой, – Что эта вещь принадлежала моей коллеге, которая погибла. Если это возможно, я хотел купить бы её у Вас. За цену, – прибавил он, когда Джил захотела что-то ответить, – которая измеряется не только золотом.       – Я её не украла, директор!       – Я не угрожаю. Я буду очень признателен Вам, Джил, и да – праздник в Хогвартсе будет. Уверен, что предложу Вам взамен что-то более ценное.       Женщина вздохнула, отцепляя от волос гнутые ключки, и передала побрякушку директору, который, не медля больше секунды, убрал её в мантию.       – Спасибо, Джил.       – Если это для Вас так важно. – она пожала плечами и пригладила волосы.