На положенном месте

      Отец Северуса в динамике был похож на него гораздо сильнее, чем на обыкновенном снимке. Как только она опустила фотографию в проявочное зелье, а затем, разгладив, стала сушить витиеватым заклинанием, человек на фото часто заморгал, как моргает человек, которому посреди ночи в его спальне зажгли беспощадный свет. Чем суше становилась фотография, тем больше мимики появлялось на его лице. Такой растерянности Северус никогда не источал, но этому мужчине на фото она шла. Он напоминал подраного, бывалого кота (из тех котов, что не гнушаются дать по носу овчарке). И когда к нему подошла Гермиона и стала бережно вставлять обсохшее фото в серебряную рамку (её из ниоткуда добыла Юки), то он заговорил с ней, снисходительно улыбаясь. Ни одного звука не было слышно. Грейнджер подняла брови, показывая, что не слышит, и он повторил. А когда осознал, что девушка не слышит то, что он говорит, саданул по переднему плану ладонью так резко, что Гермиона, умом понимающая отсутствие угрозы, отшатнулась. Тобиас Снейп был закрыт в своей портретной фотографии как в аквариуме, и то, что он говорил, можно было бы, пожалуй, различить по губам, если бы он старался.       – Извините, я же не могу Вас слышать. Все в порядке, я сейчас Вас отнесу.        Тобиас угрюмо взглянул на неё снова, и во взгляде проскользнуло тщательно скрываемое оценивание, которое так идет мужчинам.       Грейнджер лепетала, держа рамку одними пальцами:       – Вы сейчас увидите, что к чему. Меня зовут Гермиона, я…– она чуть подумала, – жена Вашего сына, Северуса.        Челюсть Тобиаса невежливо отвисла; после он заметно гоготнул.       – Слушайте, Вы не можете говорить, но Вы точно будете рады слышать и видеть Вашу супругу.        Тобиас, улыбавшийся незнакомой ему девчонке с откровенным сластолюбием, на миг повел взглядом мимо неё. Улыбка его сделалась более сдержанной.       Грейнджер поставила его на стол ровно напротив портрета.  Его небольшого формата снимок перед семейным портретом был буксирчиком перед океанским лайнером, ладанкой перед алтарем, подсудимым перед судьей.       – Вот. Эйлин, Вы здесь? – позвала Гермиона, и женщина на портрете пришла в движение. Это было движение ужаса: она прижала руки ко рту. А потом неуверенно протянула одну (пусть и в двухмерном варианте) по направлению к фото.        – Тобиас! Здравствуй.       Родители Эйлин не были рады их затее, стремительно гостиный зал погрузился в ругань, потом в крик. Тобиас хмуро смотрел на жену, невестку (до сих пор, судя по лицу, не в силах наделить хорошенькую Грейнджер этим статусом) и на родителей жены, которых видел прежде всего раз.       – Девочка, убери его из нашего дома! Нет, ты посмотри! Маггловское отребье, он ухмыляется!       Облив помоями одновременно и Снейпа, и новоиспеченную миссис Снейп, она презрительно щурилась, стараясь разглядеть получше человека, испортившего жизнь ее дочери.       Гермиона повернулась, подумала не больше десяти секунд и очень четко произнесла:       – Миссис Принц, в отличие от Вас, мистер Снейп молчит. Северус уже обещал отдать Ваш портрет, и, если он узнает, что Вы оскорбляли его отца, реализует это. Так что прикройте рот. Себе и своему супругу.       – Да он его на дух не переносит!       – Как и вас. – парировала раскрасневшаяся Эйлин за Гермиону.       – Что за крики?       Стороны конфликта замолчали. Грейнджер никогда не была так рада способности Северуса появляться в ненужное время в ненужном месте, как сейчас. Она бросила на портрет мстительный взгляд и постаралась выйти в холл прежде, чем Северус зайдёт к ним и обнаружит колдографию отца.       – Привет! – она оценивающе пригляделась к Снейпу, который стряхивал комочки снега, налипшего на мантию. – Уже? Как я люблю Хогсмид в снегу.       Снейп заглянул за её спину.       – Судя по крикам, у тебя получилось.       – Я уже всё уладила. Жаль, получилось оживить колдографию твоего отца только в части движений.       Северус, не испытавший тех же сожалений, порылся в мантии и извлек отобранное украшение.       – Взгляни. Что только не сохранил Хогвартс.       На его ладони лежала полукруглая, потемневшая от времени тиара.       – Надо почистить её и рассмотреть как следует. Здесь, вверху, явно головка орла, и довольно крупный камень, который кто-то, судя по царапинам, пытался сорвать. Наверняка принадлежала кому-то из башни. Займёшься?       Грейнджер, исполнительно кивнув, как кивала всегда, получая даже самое пустяшное поручение, протянула руку. Ох. Тяжесть, легшая ей в руку, не соотносилась с внешним весом диадемы.       – Старинная. Красивая.       Она аккуратно приподняла её, ловя через солитер свет. Грани заиграли тяжелой глубиной вод, вспышками грозы, светом звезд.       – Невероятная. Как ты её нашел?       – Нашли при расчистке завалов, как я успел понять. Мои подчиненные. Слегка помята, но её можно выправить и, если тебе нравится, можешь оставить. Старые вещи должны находиться у тех, кто способен их оценить.       Северус щипнул Грейнджер за щёку.       – Я не хочу смотреть на фото отца сейчас.       – Ты думаешь оставить её у нас? Это же ... как мародерство, она же явно кому-то принадлежит...       Грейнджер держала тиару в руках, рассматривая. На мягкий щипок она отвлеклась, поднимая голову.       – Не смотри. Мы поедим в столовой, а потом можем сразу подняться к себе или устроиться читать в библиотеке. Но убирать фотографию я бы не стала. Пусть твои родители и бабушка с дедушкой привыкнут друг к другу. Кстати, как ты думаешь, разговаривают только прижизненные портреты? Или можно написать общий портрет твоих родителей сейчас и тогда они начнут общаться? Мне кажется, Эйлин была бы счастлива.       – Главное, чтобы они ругались тихо. Портреты писали с натуры волшебника и в силу этого они наделялись волшебными свойствами. Кроме директорских, в которые прототип намеренно вкладывает мысли касательно устройства школы. Насколько я знаю.       Северус сконфуженно добавил последнее: знать это он мог только от одного человека.       – Вы сожалеете об этом? – внезапно и неосознанно для себя, как в их первые месяца, она перешла на «Вы».       Снейп опустил взгляд.       – Кому-то пришлось бы это сделать.       Грейнджер посмотрела на него, пытаясь что-то разглядеть в лице. Тогда он не просто помогал Драко, он закрыл его собой. Ценой жизни Дамблдора. А сейчас причастен к плену младшего Малфоя. Он может защищать – и после тут же предать. Перед ней человек, которому неведомо слово «верность».       – Скажите, а почему Вы тогда стали так защищать Драко, даже дали Непреложный обет?       – Меня попросила его мать. Среди тех Пожирателей, кто попал в Азкабан, существовали большие сомнения, что я всё ещё на их стороне. Поэтому Беллатриса хотела получить гарантии. Но не это интересно. – Снейп прервал её попытку возразить. – Я хочу, чтобы ты знала кое-что другое. Директор и без помощи Драко не дотянул бы до осени.       «Иногда и несколько месяцев бывают важны» – проносится в её голове, но эти слова она, конечно, не произнесет.       – Попросила Нарцисса, а придумала Беллатриса, чтобы убедиться в Вас?       – Они пришли ко мне вместе.       Да, он говорил, что у них каждый готов подставить другого, каждый способен быть коварным, но ей сейчас интересно другое.       – Вы сердились на них за это?       – Нет. Беллатриса поступила правильно, заручаясь такой гарантией. Она страховала племянника, которому в одиночку не по силам было порученное.       Очень рациональный ответ. Вполне в духе тех отношений, которые между ними привычны. Она кивает, что поняла, и первая идет в столовую. Грейнджер садится на свое место, кладет тиару рядом с собой, продолжая разглядывать её.       – Тебе хоть нравится? – Северус стоит, всё ещё держа мантию, не находит места. – Я не отбирал тиару. Она один из предметов, которые в изобилии хранились в замке до мая.       Она пожимает плечами.       – Как произведение искусства – да. Видно, что это старинная вещь, кропотливо делавшаяся. Но я с трудом представляю, чтобы кто-то носил такое в современном мире. Садитесь есть, – переводит она разговор, – Вы же проголодались. Мне захотелось сегодня запечённую рыбу, Вы будете?       – На Рождество будет наверное повод куда-то выйти. Вдвоём. – он укладывает мантию на соседний стул, но не садится, а наоборот выпрямляется так, что становится ещё выше. – Если хочешь что-то узнать о том, как всё обстояло, ты можешь спросить прямо. И… высказать то, что ты хочешь высказать.       Она смотрит на него устало и немного отстраненно. Ей даже не верится, что столь просто можно спросить то, что так страшно.       – Да, я бы хотела узнать многое. О том, что произошло, в том смысле, что не только о фактах, их я, кажется, знаю, но о Вашей оценке. О Вашем боггарте сейчас. О том, к чему мне надо готовиться. – И добавляет: – Пока я ничего не хочу, как Вы выразились, высказать.       – Мой боггарт сейчас передо мной. – он разглядывает не Гермиону, а свои положенные на спинку стула руки.       Это так беззащитно, что у нее возникает ощущение, будто она сама сейчас направляет палочку со смертельным заклинанием в беспомощного человека.       – Я уже говорила Вам, что не буду сознательно причинять Вам зло. Поешьте, хорошо? А потом расскажите мне то, что важно Вам и что важно мне.       – Пойду поработаю, надо кое-что доделать. – Снейп подвинул к ней столовые приборы и, подумав, не стал трогать руку. – Тебе важно в данный момент расковырять обе рыбы так, чтобы составить точный препарат лучеперых и расслабиться. Я знаю, что ты никогда не забудешь, глупо с моей стороны было высказываться об обратном. Не сердись, я не буду больше забываться.       Снейп не натолкнулся на стул, за который до этого держался, только чудом и навыком дуэлянта, и исчез в коридоре. Засчитав техническое поражение, он полистал старый залитый справочник в выжившей его части, пытаясь вызвать в себе желание что-то в нём исправить, профессиональную злость, и в качестве приза победительнице оставался в лаборатории до утра.              

***

      

      Джордж предполагал, что будет пахать как каторжный, когда снова принимал предложение Снейпа. Но ему в голову не приходило, что бумажная работа (а Снейп передал ему все дела Хогвартса, связанные с финансами, переписку с Министерством и родителями, да еще добавил те тревожащие душу Джорджа обязанности по составлению досье на каждого школяра) станет вытягивать из него все силы.       Его жизнь свелась к тому, что он просыпался под уханье совы, приносившей ему первую почту, еще очумелый со сна спускался в Большой зал на завтрак, где искал глазами брата и кивал ему (Снейп предупредил Джорджа, что поскольку у него не ученический статус в школе, прилюдное общение с братом возможно лишь в тех же рамках, что и с остальными учениками), невпопад отвечал на сложносочиненные вопросы Слизнорта. Тот, наоборот, вставал рано и к общему завтраку поднимался бодрым и источавшим энергию, успев выпить три чашечки любимого чая с густыми сливками в гостиной Слизерина. Слизнорт, обращаясь к Джорджу несколько раз подряд и получая день за днем смятые, как и сам Джордж после сна, ответы, решил, что парень не очень умен и в очередной раз удивился поступку Снейпа. Впрочем, поправил себя Слизнорт, нет. В целом, это умно – окружать себя теми, кто не станет угрожать тебе, а будет лишь благодарен за продвижение. Да еще подбирать таких, кто между собой не сплотится, потому что даже самые слабые, объединившись, могут свалить своего благодетеля. Слизнорт повертел головой: Ташев, Флитвик, он, Джордж, мадам Помфри, остальных, новых учителей он все еще не запомнил по именам – да, между ними не было ничего общего, они и не общались вне общих трапез, а не будь их – не общались бы вообще. Что ж, пожалуй, выбор Снейпом Джорджа не был столь опрометчивым, как это показалось Слизнорту с самого начала. Как и Ташева. Как и всех тех новеньких. Внезапно глаза Слизнорта округлились: он почти задохнулся от внезапного осознания, что единственной угрозой Снейпу за этим столом был он сам. И не понимать этого его бывший ученик не мог. Но зачем-то же он пригласил его в возрожденный Хогвартс, даже больше, настаивал тогда через Яксли на том, чтобы он, Слизнорт, возвратился… Мерлинова борода! Как он был наивен! Вечно, вечно его подводит его доверчивость! Каждый им пользуется. То Дамблдор затащил его в школу вновь, уговаривая, что у него нет хорошего зельевара, то тот мальчишка подпоил его с помощью Хагрида, да даже его лучший из учеников, Том. Стоп. Слизнорт прихлопнул сам себя по воспоминаниям. Забыть. Итак, надо сосредоточиться на том, что происходит сейчас. Снейп видит в нем угрозу и явно действует, следуя принципу «держи друзей подле себя, а врагов еще ближе». Это было приятно. Опасно, но приятно. Значит, рано он сам себя списал со счетов. Директор Слизнорт. Он просмаковал это несколько раз. Прекрасное сочетание.       А Джордж не стал чувствовать себя уютнее после того, как Слизнорт бросил вести с ним застольные беседы. Он первый раз оказался в таком странном положении: почти полной отчужденности, внешних улыбок, за которыми ощущалось явное недоброжелательство или полное равнодушие. Это высасывало его силы так сильно, что с общих трапез он приходил совсем уставшим и снова садился за стол, за бухгалтерские книги.       Проверяя очередные столбцы поступлений от Министерства, попечительского совета и частных жертвователей на декабрь, он рассеянно поднял глаза в окно и так же рассеянно проследил за пушистыми крупными снежинками, ронявшимися небом медленно, словно для того, чтобы любой смог успеть разглядеть красоту каждой из них. Зачарованное, парящее движение, одной вслед за другой. Рождество! Ну как же он мог забыть. Оно приближалось по календарным датам, но в коридоры школы, в атриумы и дворы, в гостиные факультетов оно словно решило не заглядывать в этом году: никакого оживления, приготовлений и веселой возни не было в помине.       Джордж потер глаза, загоняя усталость подальше, и быстро просмотрел счета еще раз. Да, непосредственно на Рождество никто денег не перечислял. Но в целом у школы деньги были, из тех, что называются «свободными». Он пересчитал еще раз. Да, вполне приличная сумма. Если бы хотя бы часть выделить, у всех школьников был бы великолепный праздник. Надо поговорить со Снейпом.       Но, независимо от разговора, Джордж решил набрать в своем собственном магазине петард, хлопушек, взрывалок и фейерверков для общего праздника. Уж в этом-то Снейп ему точно не откажет. Елку можно добыть в Запретном лесу и украсить ее искристыми фонарями из магазина. Это будет неплохо. Джордж на секунду представил, как было бы здорово, если бы под такой елкой для каждого бы нашелся подарок от школы. Такое не забывается.       В воскресенье, высвободив себе с утра несколько часов, он почти побежал в Хогсмид: время было дорого. Ему хотелось успеть многое: поговорить с родителями, посмотреть, как они управляются (что и говорить, Джордж очень переживал за свое дело) и прикинуть, достаточно ли в его магазине сейчас хлопушек и прочего с таким расчетом, чтобы можно было забрать для Хогвартса, но и не опустошить этим запасы так, чтобы покупатели разочарованно уходили. Он окликнул Рона и предложил ему пойти в Хогсмид вдвоем, повидаться с родителями, да и вообще побыть с семьей, но Рон отказался, сказав, что уже договорился заранее с Агнесс: она очень хотела пригласить в эти каникулы Рона на Рождество к ним в поместье, но без предварительного знакомства с её родителями это было как-то неловко, да и приглашение должно было следовать от них по всем правилам приличий. Несмотря на то, что энергия Агнесс прямо стояла за приглашением, просто взять Рона за руку и привести его в дом она не могла. Ей хотелось, чтобы все было чинно и правильно. Поэтому она написала сначала матери, одно, а после и второе письмо, договорилась с ней, затем последовало послание отцу и вот, наконец, на прошлой неделе она смогла убедить родителей появиться в Хогсмиде в воскресенье, чтобы якобы случайно они смогли столкнуться все вместе в чайной миссис Роуз. Это было приличным поводом представить Рона семье. И это открывало возможность пригласить Рона на все рождественские каникулы в гости. Агнесс была уверена, что, закрепив таким образом их общение, она привяжет Рональда Уизли к себе еще крепче.       Агнесс долго втолковывала Рону, почему надо сделать вид, что встреча с родителями неожиданна и что Рону следует надеть свою парадную мантию, ту, в которой он был на свадьбе Джинни.       – Да она же холодная, я в ней околею от холода! Да и какой дурак шляется по Хогсмиду просто так в воскресное утро в своей лучшей мантии?       – Рон, – голос Агнесс, когда она начинала уговаривать Рона, становился очень ласковым, и ему это очень нравилось, – Рон, ты пойми, самое сильное впечатление – первое. Мне очень хочется, чтобы родители увидели тебя в этой мантии. Ты в ней такой неотразимый, правда! Я красивее тебя никого не видела.       Конечно, он согласился. И поэтому сейчас Джордж быстро шагал по дороге к деревне один. От вида искрящихся радужными огнями витрин своего магазина он заулыбался: там точно все было иначе, чем сейчас в его жизни в школе. Безмятежность, дурашливость, веселье, доброта.       Улыбка сползла с его лица, как только он переступил порог. В магазине бушевал хаос. Молли, красная и растрепанная, и такой же Артур, метались между стеллажами, самовыдвигающимися ящиками, прилавком, покупателями, висящими в воздухе образцами товаров.       Покупателей было множество: близилось Рождество, налаженные Джорджем с лета почтовые заказы и без того увеличили поток обращений, а буквально за три дня до того, как перейти на работу в Хогвартс, Джордж дал объявление в газетах, что может доставлять подарочные и праздничные посылки из своего магазина по всей Британии. И сейчас внутри его лавки были не только волшебники. В углу, зажав в кулачках хозяйские галлеоны, толпились домашние эльфы, посланные с записками, в которых указывались необходимые к выдаче товары, ожидая своей очереди, которая так и не наступала, потому что Молли и Артур обслуживали сначала, конечно же, волшебников. Эльфы не роптали, благоразумно считая это время отдыхом, и, пользуясь поводом, обменивались новостями.       Над их головами, на выступе старых стен, прижимались друг к другу и ухали совы, также, как домовики, посланные с записками о покупках и посылках. Они вращали своими круглыми глазами, озираясь на толпу людей и едва ли меньшую толпу эльфов в магазине и, вероятно, справедливо полагали, что их время наступит позже эльфов.       Джордж кинулся помогать. Улыбнувшись и кивнув смутно знакомой волшебнице, так, чтобы дать ей понять, что он сейчас будет занят её заказом, Джордж быстро запоминал её торопливое от усталости ожидания перечисление хлопушек, магических обманок, праздничных упаковок (его последнее изобретение совместно с Фредом) – и быстро кинулся к первому стеллажу, где располагались переливающиеся звезды. Рванул коробку на себя, раскрыл – и отпрянул. Коробка была полна ящериц. Это были разбегающиеся петарды: стоило их запустить, они начитали крутиться в воздухе, но, если удавалось изловчиться и дернуть за хвост, ящерица взымала в воздух и разливалась фейерверком.       – Где звезды? – он крикнул это через головы покупателей, обращаясь к отцу.       Артур махнул рукой куда-то вглубь лавки, где крутилась Молли. Позвать её не было возможности: Молли точно бы не расслышала сейчас его слов. Джордж, лавируя между покупателями, пробился к матери.       – Я не знаю! В твоём магазине какой-то бардак, я пытаюсь навести порядок, но мне некогда. И никакой логики в том, как и что стоит! Подожди, не мешай мне. Да, милочка, я помню, что Вы просили напиток любви. Да где же он?       Лавку они закрыли заполночь, измученные и еле соображающие.       – Мама, – опустился Джордж на табуретку, – так нельзя. Скажи мне, зачем ты все переставила, ты же видишь, что мы все сейчас ничего не можем найти.       – Я сделала все, что могла, чтобы было лучше! – Молли, несмотря на то, что у нее, как у них всех, почти не осталось сил, ответила резко и с той энергией, которая предполагала активное сопротивление сказанному сыном. – У тебя непорядок, так бестолково все сделано, вот скажи, зачем хлопушки были с петардами?       – Мама, ну, потому что их обычно берут вместе, и хранить их лучше в одинаковых условиях.       – Нет! Хлопушки длинненькие, и их хранить лучше под лестницей, а петарды правильно держать у входа: они тяжелые, оттуда их легче забирать, неужели не ясно?       Джордж замолчал. Все аргументы о том, что это его лавка, его решение распределить товары определенным образом, что родители только помогают ему – все это было сейчас бесполезно. Он прикрыл глаза, чтобы не начать отвечать, не сказать матери резкость. Молли встала, каждым движением, даже шумным дыханием выражая возмущение сыном.       – Я устала до предела сил. Артур, аппарируй меня наверх, даже по лестнице подняться не могу.       Артур поднялся, подошел к Молли, обнял её и замер на месте. Ничего не происходило. Ни он, ни жена никуда не исчезали. Молли через плечо недовольно посмотрела на Артура.       – Что это с тобой? Неужели ты устал больше моего? Ты же все время на одном месте стоял.       Артур рассеянно пожал плечами.       – Не знаю, не знаю, наверное.       – Джордж, да помоги же ты нам! Что ж ты такой несообразительный, неужели не видишь?       Джордж встряхнулся, подошел к родителям, обнял обоих и они исчезли.       А через мгновение Джордж вновь оказался внизу и начал, стараясь не шуметь, выдвигать ящик за ящиком, выискивая то, за чем он пришел в свою лавку воскресным утром.       Часам к трем ночи все было собрано. Джордж увязал всё магическим соединением и отправился назад, в Хогвартс, левитируя огромный узел перед собой.       Луна превращала серый цвет в белый, а белый – в слепящий, и он шагал в отбеленном мире, спокойном и тихом, будто бы совсем не затронутым страшной реальностью. Джордж не думал особенно ни о чем, в голове, цепляясь одно за другое самым случайным образом, возникали воспоминания о людях, мелких событиях, о его собственных радостях и потерях. Почти подойдя к школе, Джордж вдруг ощутил, что его охватило умиротворение. Тишина и ночь были пронзительными. Он осознал, что ему надо было смотреть прямо, не только не поворачивая голову вбок, но даже не скашивая взгляда. Потому что рядом, у плеча, он чувствовал родное плечо Фреда. Прямо перед воротами голос егеря назвал только его имя, окликнув, – и Джордж намеренно повернулся к тому месту, где он ощущал Фреда, спиной.       – Да, это я. Вещи для школы.       – И что это?       – Какая разница?       – Э, нет, парень. Мне разница есть. Потом я вылечу с работы, если что не то, а с волчьим билетом у нас теперь никуда не устроишься. Так, что там?       – Хлопушки, петарды для праздника.       – Это Снейп что ли праздник устраивает? Вроде как на Самайн было?       – Нет. – Джордж как будто бы опять сидел на берегу озера. – Нет. Он не знает.       – Стоп. Ты, стало быть, не получил его согласия? Так не пойдет. Я же тоже тогда буду виноват. Он меня вслед за тобой вышвырнет. И буду я нищенствовать потому, что ты что-то там пронес без разрешения? Знаешь, давай, так. Оставляй здесь, в привратницкой. До послезавтра. Если он не согласится, не обессудь, обратно потащишь. Или я выкину.       Егерь говорил вроде бы и доброжелательно, но так, что договориться с ним и пронести хлопушки не было никакой возможности.       Собственно, Джордж и не собирался проносить хлопушки и вредилки тайком, но разговор с егерем был о гораздо более важных вещах, чем упаковки петард. Привратник-егерь спокойно говорил о казни Чарли как о празднике, и, кажется, был не против такого же повторения, хотя самих егерей тогда в зал не допустили. Снейпа егерь неприкрыто боялся, а вот Джорджа считал школьником, за которым глаз да глаз.       Во время завтрака, подойдя сзади к директорскому креслу, Джордж произнес:       – Директор, мне очень нужно с Вами поговорить. Наедине и, если можно, сегодня.       Снейп, погруженный, судя по склоненной голове и пережевываемой медленно пище, в свои раздумья, отложил приборы и только тогда повернулся к Джорджу. Тон, которым говорил Уизли, был взволнованным – таким тоном, да и словами «очень, сегодня, наедине» не обозначают малозначительное.       - Что-то произошло? Садитесь, место Горация свободно – он вместе с некоторыми своими учениками углубленного класса – здесь Снейп неприятно улыбнулся – зельеварения с самого утра пропал в Запретном лесу, чтобы собрать ингредиенты.       – Я бы все-таки просил Вас о разговоре в Вашем кабинете. – Джордж не знал, чем обернется их разговор и ощущать публично последствия раздражения Снейпа совсем не хотел. Край сознания ухватил, что пропал Слизнорт, но в его углубленном классе не было Рона и поэтому он лишь удивился, что Снейп так спокоен. Его едкой иронии он попросту не считал, придавленный собственными мыслями.       Снейп с сожалением осмотрел остатки тыквенного пирога и поднялся, поводя подбородком в сторону ближайшей двери – идти сквозь ряды чавкающих школьников он не предпочел бы, даже если избранный путь к кабинету лежал бы через весь замок.       Джордж пошел за прямой черной спиной, перебирая в голове, с чего начать. Начать с праздника и потом перейти к вопросу о брате выглядело трусливо и заискивающе, начать с брата означало почти наверняка погубить всю дальнейшую беседу. Снейп мог просто отказаться дальше слушать.       «Если не знаешь, с чего начать, начинай с главного» – полный прямолинейной безыскусности, совсем не дипломатический совет, вполне, однако, согласный с натурой Джорджа. Но он решил предупредить возможную волну гнева.       – У меня два вопроса, директор. Один касается моей семьи, меня, а второй – учеников Хогвартса. Между собой они не связаны. Я начну с первого.       Снейп кивнул, поворачивая к лестнице в подземелья, и стал без особой спешки спускаться.       Джордж шел следом, пытаясь выстроить фразы, которые бы могли быть такими, что на них невозможно будет подробно не ответить, но не получалось ничего. Отдельные слова летали сами по себе, никак не соприкасаясь друг с другом. И очень настойчиво в голову лезли названия того, что окружало его сейчас: стены, ступени, пол – думал он и в голове эти названия вырастали, буквы ширились, занимая все пространство мозга.       Когда они зашли в кабинет, в голове Джорджа было так же пусто, как в Большом зале, в момент, когда он подошел к Снейпу.       – Профессор, нет, простите, директор, я хотел Вас спросить. Мне рассказали все. Зачем Вы выбрали такую мучительную смерть для Чарли? Зачем Вам это?       Едва имя Чарли прозвучало вслух, как Джордж увидел, что резная рукоятка палочки выскользнула в ладонь директора, так держат, раздумывая, вдоль руки кортик.       – Мне было безразлично, как это произойдет, и произойдет ли. Но, раз Вашего брата поймали, то оставить его в живых было равнозначно сигналу попустительства, полагаю.       Джордж замотал головой, не принимая ответа.       – Я это понимал. Но зачем Вы, Вы приняли решение убить его так жестоко. Он же мог быть просто… авадой.       Северус выдержал паузу, очевидно, по своей причине.       – Чего Вы хотите добиться от меня этим разговором? Раскаяния? Не я объявил Вашему брату войну. Вы равно слышали, о чем предупреждали Вашу семью в Малфой-Мэноре. Он подчеркнуто ослушался Темного Лорда. И – подчеркнуто – поплатился.       Джордж поднял на Снейпа глаза. Да, он произнес то, что сам Джордж не мог сформулировать: он очень хотел раскаянья Снейпа, признания им немыслимости произошедшего, неправильности. И Джордж сосредоточился на этой мысли.       – Вам это должно быть так же важно, как мне. Это важно для любого человека. Я понимаю, что можно убить в сражении. Но то, как это произошло с директором – безоружного, как произошло с Чарли, – так нельзя. И повторятся это не должно.       Снейп развернулся к Джорджу лицом и изучал его мимику.       – Вы позабыли прибавить Вашего декана.       Джордж дернулся. Как от обвинения. Он, действительно, забыл, перечисляя его жертв, Минерву. И сразу же Джордж сник, как будто этот аргумент ударял по его внутреннему ощущению правоты. Но он все же произнес:       – И профессор МакГонагалл. Я понимаю, что мои слова для Вас ничего не значат, но я должен сказать Вам их, потому что никто не скажет. Нельзя так поступать, нельзя убивать людей просто так. Вы же еще и директор школы. Ученики же все видели, все знают.       Джордж произносил эти слова и был неминуемо убежден, что сейчас Снейп его выгонит из Хогвартса. Навсегда. А. может, не только из Хогвартса.       – Джордж, Вы заблуждаетесь. В первом упомянутом случае от недостатка информации, в следующих – от того, что не видите в их поведении ничего, заслуживающего убийства. Но, смею напомнить, Ваш братец убит за попытку убийства, а декан – за обещание в случае, если она выйдет из Азкабана, вернуться к мятежничеству.       – Вы считаете, что поступили абсолютно правильно во всех случаях? – он сначала произносит, а потом начинает злиться на себя за по-детски звучащий вопрос. И еще на то, что снова проигрывает вчистую, как мальчишка, этот разговор, не найдя для Снейпа аргументов. Даже предугадать его поведение не получилось.       - С чьей точки зрения? Предупреждая последующий вопрос, я отвечу, что не оцениваю свои же поступки. В моей жизни всегда оказывается достаточно тех, кто сделает это за меня.       Джордж замолчал. Сказать сейчас: «Я ухожу»? Оно разобьется о такое же невозмутимое «Я Вас не отпускаю».       Они стояли друг напротив друга, только Джордж смотрел на носки своих ботинок.       – Я принес хлопушки для Рождества, детям нужен праздник, – безэмоционально сказал он, рассчитывая больше на отказ. – Они сейчас в привратницкой, егеря задержали.       – Вы ради этого меня сюда позвали? Скажите привратнику, что я разрешил. Только Мерлина ради не повыбивайте никому зубы или глаза, Джордж.       – Я хочу организовать большой праздник, чтобы все были рады. – Уизли от досады на предшествующий разговор и от того, что Снейп вдруг не отказал в развлечении для школьников, быстро сказал то, о чем сам думал как о малосбыточном. – В школе разные дети, сэр. Я имею в виду, что из разных семей. Есть те, кто на Рождество никуда не уедет, есть, кто не получит подарков. Я просмотрел расходы на декабрь. Некоторая сумма выкраивается. Мы могли бы потратить её на подарки для всех детей, чтобы у каждого был рождественский сюрприз.       – Вы понимаете, Джордж, что я нанял Вас не для того, чтобы сэкономить министерский вклад или деньги Совета мистера Малфоя. Часть сэкономленных за последний месяц денег я собирался отдать Вам в качестве премиальных за прилежную работу. Так что можете потратить их на что угодно. Главное не впутывайте в это меня. И подумайте о том, что Вы скажете ученикам в следующем году, если лишних денег не окажется.       Джордж поднял глаза на Снейпа. Будто бы он ловил его на крючок корысти или всё же нет? А последнее замечание поразило парня. Он бы никогда, никогда раньше не подумал, стоит ли дарить подарки в этом году, если, возможно, их не будет в будущем.       – Что же, не делать подарки вообще, если не знаешь, будут ли они возможны потом? Послушайте, я так не умею. Но я понимаю, что нельзя навечно обещать что-то. Может быть, Вы согласитесь, чтобы я предложил каждому старшему классу сделать подарки для младшего? Я могу организовать это в любом из классов-лабораторий, если они захотят. И научить, это не сложно. А ингредиенты купить – так это совсем не дорого. Вы же дадите разрешение на такую трату денег?       – Это здравый вариант, учитывая то, что большинство учеников разъедутся на каникулы. – Снейп кивнул. – Списки тех, кто заказал билеты в Лондон, у Вас.       Джорджу стало понятно, что аудиенция окончена и пора уходить. Идиотское состояние, ругал он себя, абсолютно идиотское. Сказать Снейпу сейчас «спасибо» было невозможно: начало их разговора красноречиво говорило о том, что он за человек. Но рождественский праздник все-таки устраивался с его согласия. И не признавать этого тоже было глупо, как и выйти молча.       – Хорошо, – кивнул он Снейпу. – Здорово, что у всех школьников будет праздник.       ***       Филипп де Рэ встал навстречу процессии, пощелкивающей по каменным плитам пола каблуками. Группа мужчин, предводитель которых на ходу стягивал перчатки с руки, остановилась, не доходя шагов тридцати до хозяина Тиффожа.       Стоявшие за плечами важного гостя спутники склонили головы в приветственном поклоне.       – Месье де Рэ.       – Рад видеть Вас своим гостем, месье Сезаран.       – Позвольте представить Вам моих спутников.       Филипп де Рэ махнул рукой, снимая всякую учтивость начала разговора.       – Я знаю всех. Неужели Вы полагаете, что я впустил бы в свой замок кого-то, кто мне неизвестен. Да и я всем знаком, не так ли, господа?       Свита синхронно и сдержанно кивнула.       – Так что, – де Рэ сделал жест в глубину большого зала, – прошу. Цель визита очевидна. Но я хотел бы начать с самого важного. Каковы Ваши цели, месье Сезаран?       Гость повел уголком губ.       – Полагаю, это должно быть Вам известно гораздо лучше имен моих спутников. Я своих взглядов не скрывал.       Де Рэ качнул головой.       – Месье Сезаран, одно дело – фрондировать, публично ругая политику Министерства, попавшего под влияние мадам Максим и её вейл, и совсем другое – выбирать сторону на войне. Мне нужен ясный ответ, какой вариант Вы выбираете.       – Это же очевидно, господин де Рэ, раз месье Сезаран не с мадам Максим, он против неё! – юный волшебник, совсем недавно бывший подростком, почти выкрикнул это, явно считая себя защищающим честь командующего.       – Анри, остановитесь, помолчите. – Сезаран махнул перчатками, не оборачиваясь.       А вот де Рэ оживился. Кажется, ему очень понравился этот ответ.       – В самом деле? Позвольте заметить, что это не так. Во-первых, можно не быть согласными друг с другом, но воевать на одной стороне, не так ли, месье Дижо? – де Рэ развернулся с вопросом к еще одному мужчине из свиты, явно напоминая факт его биографии. Тот с достоинством кивнул.       – А можно, – тон де Рэ стал наставляющим, – занять собственную позицию, не примыкая ни к одной из противоборствующих сторон либо примыкая к ним попеременно.       – Раз уж Вы решили посвятить пару минут образованию молодежи, дражайший месье де Рэ, стоит еще раз подчеркнуть, – вмешался Сезаран, добавляя расслабленной насмешливости в голос, – что все эти маневры осуществляются не просто так, а с конкретной целью. Каждая война имеет цель, и из-за неё она ведется. Как, собственно, Вы и заметили минутой ранее.       Де Рэ, разглядывая вытянувшегося от обращенного к нему внимания Анри, подхватил:       – Так, совершенно очевидно, что наши милые друзья на том берегу Ла-Манша, имеют цель присоединения нашей прекрасной Франции к острову. Для того, чтобы правление Волдеморта распространилось на земли по обе стороны Ла-Манша. И что бы Вы сделали в этом случае, дорогой Анри, как бы Вы решили этот вопрос?       – Независимость Франции или чистокровное правление? Это трудный выбор, но я… – Анри не успел закончить, хохот Сезарана и де Рэ слился воедино.       – Как он мил, – де Рэ обращался к Сезарану. И снова обернулся к Анри. – Мой юный друг, позвольте Вас спросить, Вы услышали, что надо ясно определить цель?       – Да, я именно из этого и исходил!       – О, нет. Вы забыли некоторые важные составляющие этого пасьянса. Волдеморт владеет старшей палочкой, аналога которой во Франции нет. И он бессмертен. При этом борьба за независимость Франции бессмысленна, потому что она обречена: даже выиграв тактически, мы уже, да юноша, уже проиграли бы стратегически, прими эту цель в качестве основной.       – То есть мы должны выступить на стороне Волдеморта? – как будто разъясняя что-то для себя, Анри Д’Отруа, наследник старинного рода, перевел взгляд на Сезарана.       И снова в зале раздался смех нескольких мужчин: к Сезарану и де Рэ присоединились остальные.       – Цель, юноша. Вы все время забываете про цель. В чем же она должна заключаться, если мы ценим чистую кровь и понимаем, что наши ресурсы, в отличие от ресурсов противоположной стороны, конечны? – Сезаран, пощелкивая каблуками, начал прохаживаться по залу.       Д’Отруа молчал. Он пытался сообразить, и видел по лицам окружающих, что ответ им давно понятен, но ничего, буквально ничего не приходило ему в голову.       – Как важно оказаться в молодые годы с теми, кто не будет эксплуатировать Вашу наивность, да, месье Д’Отруа? – де Рэ церемонно кланяется юноше и жестом отзывает Сезарана дальше от пришедших, туда, где в углу зала на столе разложены топографические карты и ярко горят светильники. На полпути он оборачивается и взглядом подзывает еще троих. Рядом с Анри остаются еще четверо, ненамного старше его годами. Они подходят ближе к товарищу и начинают перешептываться между собой, попеременно быстро оглядываясь на группу в углу зала.       Филипп де Рэ повел над картой палочкой. Карта сморщилась, зашевелилась, приобретая глубину, растекаясь по столу и вдруг превратилась в ландшафт, покрывающий стол: выросли холмы и леса, провалились овраги, заблестели реки, возникли деревни, замки, города. Всё это были только магические места Франции: ни одного маггловского дома не возникло на карте. На самом краю карты, там, где земля обрывалась морем, красовался замок Шармбатона.       – А вот тут мы. – Филипп де Рэ перевел палочку ниже и немного вглубь. Его Тиффож засверкал, знаменуя, что хозяин в нём. – Смотрите. Атака на Шармбатон неизбежна. Еще пара-тройка месяцев, и сколь бы осторожно не было Министерство и мадам Максим, лазутчики добудут информацию. А Тиффож будет у сил англичан в тылу, угрожая им ударом в спину.       – Предположим, они, до выяснения точного местоположения Шармбатона, атакуют Тиффож, пытаясь освободить пленника. То, что он у Вас, они уже знают наверняка, Вы ведь этого и не скрывали. Как, кстати, Ваш трофей поживает?       Де Рэ секундно прикрыл глаза.       – Не стоит Вашего беспокойства. Юноша размещен в надежном подвале и я ежедневно уделяю ему время. Но атаковать нас им предельно опасно: тогда у них в тылу оказывается Шармбатон и можно быть уверенным, что по ним ударят.       – А если они ударят и по нам, и по Шармбатону одновременно, – заговорил невысокий лысый волшебник, значимая фигура среди пришедших.       – Исключено, месье Тижоль. Они потеряли много сил на штурме Хогвартса, сейчас, даже с учетом новобранцев, которые точно будут, их резервы невелики. Да и политика прежних лет их Министерства так активно поощряла смешанные браки, что чистокровных волшебников почти не осталось. У них попросту нет сил держать в осаде оба замка и, тем более, штурмовать хотя бы один из них.       – Пока мы удерживаем заложника и находимся у них за спиной, у нас сильная переговорная позиция. Полагаю, что им найдется, что нам предложить. Так что же Вы хотите от войны, месье Сезаран?       – Учитывая множество факторов, я бы хотел получить место правой руки Волдеморта.       Де Рэ улыбнулся.       – Невероятно. Он вряд ли будет делать разменной монетой места рядом с собой.       – Рано или поздно он станет вынужден это делать: англичане попросту не в состоянии будут контролировать все территории, учитывая те слухи, которые упорно ходят о мировой экспансии. А приближенные из местных элит должны укрепить власть Волдеморта. Так что это не невероятно. Просто я буду первым. А чего хотите Вы, де Рэ? Тоже желаете власти?       – О, нет. Мне нужно только то влияние, которое дает богатство. Я хочу вернуть те капиталы, что принадлежали моей семье много веков назад и были со временем переданы другим. Я хочу вернуть всё.       – Это сложная цель.       – Сложная, но не невыполнимая. И стратегическое положение моего замка, и пленный наследник богатого английского рода могут помочь мне в этом.       – Не боитесь, что потом его отец захочет уничтожить Вас за все злоключения, которые отпрыск переживет в плену?       Де Рэ пожал плечами.       – Плен не прогулка к родственникам на каникулы. Он должен закалять характер и приучать к испытаниям. Англичане это понимают не меньше нашего. Вы же осознаете, что сытый, спокойный пленник снижает накал переговоров. И они тоже отдают себе в этом отчёт. À la guerre comme à la guerre.