На положенном месте

      За Пием дверь закрылась медленно: то ли он сам не хотел ею хлопнуть даже ненароком, выходя из покоев Тёмного Лорда, то ли всё ещё ждал, что его позовут остаться.       В самом деле, когда ты – премьер-министр магической Британии, есть неприятное чувство от того, что ты уходишь, а с Тёмным Лордом остаются другие.       Крауч молчал до тех пор, пока тяжелая створка плавно не вернулась на место, срастаясь с другой створкой в монолитную преграду. Посмотрел выжидательно на Волдеморта. Тот кивнул.       – Теперь, мой Лорд, мы готовы доложить всю информацию по палочкам.       Люциус встал со своего места и, стараясь двигаться естественно и медленно, подошел к Барти, прямо за его спину. Только не хватало еще, чтобы Крауч вывернул так, будто бы он продумал и выполнил всю работу, а Малфоя вновь бы оттеснили на вспомогательные роли.       Барти мгновенно повернулся к Люциусу, с выражением шкодливого недоумения на лице и сделал жест рукой, которым предлагал Малфою начать рассказ об очень удачно развивающемся деле. Слишком легко Крауч отдал такую возможность, метнулось в голове у Люциуса, не приготовлена ли тут ловушка. Но было уже поздно. Лорд смотрел на Малфоя не мигая.       – Мой Лорд. Производство палочек налажено, первая партия выпущена в количестве тысячи штук. Каждая из них прошла испытания, причём часть испытывали лично я и Крауч. Что могу сказать? В руке ощущается вполне как нормальная палочка, но сила заклинания уменьшается значительно. Мы их испытали и в боевой магии, тут результаты еще более слабые, да Барти? – Люциус дипломатично вовлёк в повествование Крауча. Тот бесстрастно кивнул. – И еще есть регулярные осечки. Словом, отличное оружие.       Люциус тонко улыбнулся, взяв расчетливую паузу, и окончил:       – Для недруга. Получился нужный эффект. Волдеморт втянул воздух, прикрыв глаза и закинул голову. Все они, стоявшие полукругом возле Тёмного Лорда, – Яксли, Крауч, Малфой, – знали, что это значит.       Темный Лорд был доволен, а сама информация была настолько интересной для него, что рождала в его голове какие-то новые, важные мысли.       – Прекрасно, Люциус. Благодарю. О, это было выше того, что ожидал Малфой. Он склонился в долгом поклоне, но даже распрямившись, никак не мог сдержать гордой победной улыбки.       – Вы принесли одну из этих палочек?       – Да, мой Лорд. Вот, на Ваш выбор, мы их не подбирали намеренно. – И Люциус выхватил из мантии пучок палочек, перевитых заклинанием. Одно мгновение – и они рассыпались перед Лордом на столе. Разные, большие и маленькие – по тем дюймовым стандартам, что всегда делали мастера, светлые и темные, с узорами и без. Волдеморт, не прикасаясь к ним, навис над палочками, разглядывая.       – А что же, Люциус, они могут быть изготовлены любой формы?       – Да, мой Лорд, препятствий никаких.       – Это интересно.       – Мы обдумывали варианты использования палочек для подмены, мой Лорд, – произнес Крауч, – но, в целом, это почти бесполезная идея. Хозяин почувствует сразу. Даже если всё удастся осуществить.       – Для этих целей хорошо бы Петтигрю подошел, не лежи он сейчас в Мунго. – голос Яксли, долго молчавшего, резанул грубостью. Волдеморт отошел от стола к окну, повернувшись к соратникам спиной.       – Люциус, подай мне несколько. Любых. Не выпуская из рук свою палочку, свободной рукой Тёмный Лорд вытягивал из рук Малфоя палочки по одной. Он распахнул одной из них окно, обрубил все ветви дерева, заставил волной ходить землю на газоне. Когда он окончил опыт с последней палочкой, бросив её на паркет, на его безжизненном, зеленоватом виске выступили капли пота.       – Да, вы правы. Я никогда не прилагал столько усилий, чтобы получить такие ничтожные результаты.       – Вы наверняка обратили внимание, мой Лорд, – мягко заметил Барти, – что реакция палочки на заклинание замедленна. Даже на заклинание такого величайшего волшебника, как Вы.       Барти сейчас очень рисковал. Но Лорд согласно и задумчиво кивнул.       – Что ж, повторю, Люциус, очень достойная работа. Только надо избавиться от этого ненужного разнообразия. Пусть все палочки будут одинаковыми. Совсем.       Малфой поклонился, показывая видом, что понимает план Лорда и полностью с ним согласен. Яксли, прищурившись, продолжал смотреть на груду палочек.       – Хорошо бы испортить французские. И подсунуть им эти.       В дверь раздался стук.       Волдеморт повел старшей палочкой в сторону двери. Через мгновение она распахнулась.       – Входи, Северус.       Снейп знал о предприятии Малфоя от Крауча в самых общих чертах, и Люциус повторил быстро для него то основное, что было до прихода Снейпа. Делать это было приятно: фактически Люциус еще раз рассказывал о своей великолепной работе. Вслед за Люциусом Яксли снова повторил свою фразу о порче палочек. Он сам не представлял, возможно ли такое, но, глядя на Волдеморта, ему хотелось, чтобы эта идея понравилась Тёмному Лорду. В конце концов, вон сколько сильных волшебников: пусть воплощают.       – Я очень сомневаюсь в возможности создать такое заклинание, – помолчав и глядя на Лорда, ответил Снейп. – Как минимум, оно должно быть полностью безопасным для наших палочек.       Снейп повернулся к Яксли.       – Корбан, отрезай пирог по частям. Для начала достаточно разобраться с изготовителями палочек во Франции. Мы захватили Олливандера до основного сражения, и, хотя цель тогда была другой, – Снейп снова повернулся к Лорду, – то, что он перестал продавать свои палочки, сыграло нам на руку. Палочки ломаются. Во время боя – особенно. Всего лишь не нужно допустить, чтобы сейчас французы стали запасаться вторыми и третьими палочками. Необходимо уничтожить лавочные запасы и разобраться с мастерами.       – Убить? – Люциус, прищурившись, прикидывал эффективность таких рейдов.       – Скорее всего, – бесстрастно дернул плечами Снейп, – если они не нужны тебе на твоём производстве. Ну, или если на них нет отдельных планов.       – Хорошо, Северус. И я полагаю, что нам местных мастеров вполне достаточно. Там же никого выдающегося, как мне помнится.       – Да, мой Лорд. Никого выдающегося.       – Отлично. Корбан, ты займись французскими мастерами. Возьми Мальсибера и привлеки еще кого-нибудь. Но не многих, потише. Люциус, на тебе министерская часть распоряжения по новым правилам обращения палочек. Что еще ты хотел обсудить, Барти?       – Мой Лорд. Удалось выяснить точные координаты Шармбатона и подходы к нему, но позвольте заметить вот что. Замок готов к долгой, очень долгой осаде. Хорошо укреплен. Внутри пока, по нашим сведениям, разногласий нет. Взять замок штурмом в таких условиях мы не сможем. Или сможем, потеряв очень много своих сил. Я предлагаю нанести французам поражение иным способом – пусть удар будет символичным, пусть потеря будет единичной, но значимой. Так Вы велели убить Дамблдора, и это в итоге привело к поражению всей сворки.       – И кого же ты предлагаешь назначить на место выдающегося француза? – Волдеморт поморщился. Мотивы, которые заставляли его выбрать смерть Дамблдора, были совершенно иными – и Лорд подавил раздражение, всколыхнувшееся этим напоминанием.       – Яркой фигурой является мадам Максим, она участвовала и в бое на нашей территории, приятельствовала с Альбусом, но она как раз в Шармбатоне, – заметил Снейп.       – Да, остальные важны для отдельных групп, но не для магической Франции в целом, – согласился Барти.       – Итак, Шармбатон неприступен, мадам Максим в Шармбатоне. Мы отменяем операцию, Барти? – голос Лорда стал совсем тихим, но именно от понизившегося до почти неслышного тембра хозяина зашевелилась Нагайна, переползая из угла комнаты ближе к беседующим.       – Мой Лорд. – Снейп заговорил не торопясь и не поворачивая голову в сторону Нагайны. – Можно подставить себя под удар. И этим выманить некоторую часть силы из Шармбатона.       – И как же ты хочешь это сделать, Северус?       – Атаковать Тиффож.       Мгновенно на Снейпа метнул взгляд Люциус. То, что его сын находится в Тиффоже, стало известно еще две недели назад. Но то, что Северус предложит штурмовать замок, где сейчас держат Драко, поразило его. А ведь казалось, что он совсем отдалился от их семьи. Но соглашаться со Снейпом первым ему было нельзя. Он посмотрел на Крауча.       – Я поддержу Северуса, – перехватив взгляд Малфоя, спокойно произнес Барти.       – И я, – добавил Яксли. Он не был готов предложить и отстаивать что-то свое и предпочел присоединиться к намечающемуся большинству.       – Мой Лорд, Вы понимаете, что для меня значит штурм этого замка. Я готов в любой момент. – Люциус не сводил взора с Лорда.       – Хорошо. Мы должны подумать над тем, как это будет. Тиффож должен стать первым и крайне желательно, чтобы последним сражением.              ***              – Пусть эльфы подвесят по коридорам каштаны и, что ли, пряники и леденцы! Но для вечера, конечно, обязательно надо найти ту медовую пыльцу, с ней тыквенный сок выглядит будто расплавленный галлеон.       Перед Джорджем по-деловому тёр большой нос, периодически одобрительно крякая, старый кухонный эльф. В мае колония эльфов дикарствовала в лесу. Затем их призвал директор. Всё лето они кормили стаю постоянно глумящихся волшебников, которые требовали от них вина и огневиски на обед и ужин, а тыквенным соком метко запускали в голову тем, которые ничего более в условиях полевой кухни предложить не могли. Тяжела была жизнь эльфов, почти как у тех, кто жил в поместьях волшебников.        Раздававший указания парень нравился ему гораздо больше. Долгую жизнь старый эльф провёл в дурашливом замке, полном такой же рухляди, как он сам. Прежний директор любовно эту рухлядь сохранял и насаждал такое отношение всем обитателям замка. Поэтому в список, что быстро писало на пергаменте магическое перо, беспрекословно вошли и сахарные кексы, и пунш, и (это эльф незаметно внёс сам) кусающиеся лакричные леденцы.       Чем ближе было Рождество, тем светлее становился Хогвартс.       Буквально. Сперва в коридорах появились густые свечи, дополнявшие канделябры, затем – еловые венки, затем вот – эти сладости. Атмосфера созидала веселье, предвкушение каникул. Профессор Слизнорт, протискиваясь к учительскому столу, бормотал себе под нос песню про волхвов, которых угощала пивом волшебница.       Снейп чувствовал себя в замке лишним. Изобилие, и еловый запах, и эти вездесущие песни, которые Флитвик с хором начали репетировать рьяно, как прежде. Стоило рассредоточить мысли и моргнуть – и он снова собирал свой чемодан, чтобы ехать на Рождественские каникулы в Коукворт.       Чтобы встретить концентрат того, чего он от всей души видеть не желал. С каждой милей из него утекала радость. Нет, даже прежде – радость утекала прежде, с фонариками и венками, с бело-красными леденцами – ещё в самом замке. Уже в автобусе, едва они поворачивали на узкую дорогу, обрамленную деревьями, в ноздри пробивался специфический запах, исходящий от фабрики, от близости захваченной ею реки. Запах краски, не сдерживаемой старенькими очистными сооружениями, и, немного – серы, и в этой вонючей воде, никогда не замерзающей воде, растворялся весь свет, и всё волшебство, и он сам. Пустые дни, во время которых даже шея ныла от согнутого вглядывания в книги: чтобы книга занимала всё поле зрения, поглощала, оглушала его.       Так не должно было быть. И директор нынешний, черным рукавом отмахиваясь от конфет, решился на реванш. У него будет Рождество.       Тем более, что Грейнджер в этом не сомневалась. После напряженной той ночи она сделала вид, что забыла, что он некрасивый, что он злой какой-то, и уже следующим вечером вышла встретить, и, когда он полоснул её взглядом, ободряюще улыбнулась. Её милосердие было намеренным: она похоже что тоже не хотела видеть пропасть, продолжавшую лежать между ними, и предпочитала сегодня взгляд не опускать. И ещё она его за что-то поощряла, но за что, Снейп не вполне разобрал. Они перекинулись нейтральными фразами. Северус собирался ретироваться в кабинет, как увидел, что Гермиона тоже отодвигает стул, слезает, оправляет платье на большом – уже и правда большом – животе, намеренная следовать за ним.       – Я хочу кое-что сварить для себя, попробовать улучшить ту мазь. Я не буду тебя отрывать.       В лаборатории он оставляет ей львиную долю столешницы. В отличие от дома на побережье, здесь она была прямая, а не П-образная: чистый, не затертый засажеными котлами серый камень. И Снейп должен признать, что она куда как лучше ориентируется в этой лаборатории – сам он сюда заходил по делу всего пару раз. Неубранный справочник и его лживые попытки рисовать, восстанавливая страницы, Гермиона с преувеличенным почтением сдвигает на самый край.       – Я так рада, что Джордж делает успехи.       – Сегодня Флитвик заходил в класс и его обдало красящими чарами. Почти до самого ужина сыпал вокруг лиловым песком.       Грейнджер улыбнулась. Хорошо, что это был Флитвик. Она уверена была, что Джордж также рассчитывал, кто угодит под невинную шалость, чтобы повеселить учеников.       – Хагрид приходил.       Он выдержал паузу достаточную, чтобы звук, с которым Гермиона растирала в ступке сухие листья, иссяк.       – Сказал, что пора в Большом Зале ставить рождественскую ель. – лицо Северуса переменилось несколько раз: от собранно-пустого до сочувствующего – и опять к пустоте, но со злым фоном от вынужденности нянчить старых знакомых. – Как всегда несуразно. Заявиться в Хогвартс. Я сказал ему уйти, иначе я буду вынужден о нём доложить. Он довольно сильно раздражает Темного Лорда, у них, ты знаешь, долгая история, да ещё в мае они толклись под ногами. Технически это выглядело наоборот, двоих его братец зашиб так, что их едва узнали.       – Не говори о нём никому, прошу. Хагрид не представляет опасности, ты же знаешь!       – Не собираюсь. Сказал ему, чтобы он забрал остатки своего барахла, что не растащили егери.       Звук возобновился. Затем Гермиона подошла и потянулась рукой к высокой полке за мелкой банкой с когтями дрозда, поднявшись на носочки, и банка плавно соскользнула ей в руку. Северус лизнул взглядом столешницу, на которой так и лежала её палочка.       – Ты видел? – она так радовалась, что у неё получилось, что Снейпу пришлось кивнуть. – А когда ты ночевал здесь, я зажгла свечу в комнате.       – Магия усиливается твоим состоянием.       – Хочешь сказать, что…       – Нет, я ничего не хочу сказать. – перебил Снейп. – Я сказал то, что хотел. Жир внизу, давай я отвинчу крышку, она закрыта плотно механически, чтобы не стух.       Он сел на корточки и подвинул к себе бутылочного цвета банку, разрывая визуальный контакт с Грейнджер. Она была неуязвима теперь, и вполне ощущала, как по-мужски он робел перед выставленным вперед, как щит, тугим животом. К нему постепенно возвращалась самая дотошная ведьма Хогвартса. Самая не лезущая за словом в карман и не терпящая, когда её недооценивают. Северус был и рад этому состоянию – её огонь проталинами подтапливал заторможенную оболочку изнасилованной девушки, и неприятно поражён в правах собственности на неё. Он ощутил касание, мягкое касание к макушке. Банка, из которой мерно вытекал жир, наполняя мензурку, дрогнула в руке – пятно теперь расходилось на полу ленивой кляксой. Гермиона провела ещё раз, уверенно, и он полуобернулся к ней из своего неловкого положения, поднимая лицо. Грейнджер смотрела на него серьезно – и дышала, с каждым актом дыхания животом почти упираясь ему в лицо.       Последней, беременность которой вызвала в нем какую-то реакцию, была Эванс, конечно. Девятнадцать лет назад это стало точкой невозврата — она принадлежала Поттеру безраздельно. Северус застыл, как изваяние, только растирал пальцами пролитый на них жир. Безраздельно, Грейнджер. Это ему подходило. Она больше не будет так смотреть на него, как тогда за ужином. Воображение живо рисовало гладящие живот руки, совершенно космически счастливое лицо. Ненависть передается через пуповину? Нет, пожалуй что нет. Да и как можно злиться, когда в тебе растет маленькое чудо. Он прижался лбом к ткани на теплом животе.       – Так под ребрами давит. – пожаловалась Грейнджер, снова разместив руку на его голове. – Долго стоять тоже стало тяжело. И спать на животе не получается.       Его сердце было подушечкой для игл, а каждая её негромкая фраза – цыганской иглой, которую она не втыкала, а ввинчивала в него.       Снейп встал на затёкшие ноги.       – Давай я сварю, ты садись. – он очень старался не прозвучать в квохчащей тональности Молли. Но вот сварить ничего не вышло: на пороге возникла, быстро перебирая ножками, Юки, а за ней, запыхавшейся, в лабораторию шагнул, швырнув эльфа тростью в сторону, Малфой.       – Северус, дело деликатное. – Люциус взглянул на Грейнджер и кивнул ей, понимая, что Снейп не отошлёт потяжелевшую любовницу. – Послушай, Нарцисса сходит с ума. Ей-де передали, что они травят его, как собаками, дементорами, и она теперь не спит, только причитает постоянно. Разбила флакон сна без сновидений, – Люциус помолчал, свидетельствуя глубину падения жены, и продолжил чуть задумчиво: – Но в целом ей и так его было больше нельзя. Я обращаюсь к тебе. Нужно что-то без всех этих… проволочек, предписаний.       Малфой стрельнул своими ледышками в Гермиону. Женская солидарность той благоразумно молчала или была шокирована, но Грейнджер покладисто восседала на зельеварском высоком стуле. А Северус, выслушав, молча подошел к шкафу и прижал к слюдяно мерцавшему стеклу обе ладони. Магия подалась вместе с дверцей – и Снейп извлек густо-ржавого цвета флакон.       – Она будет вялая. Зелье бьёт по памяти, после отмены, со временем, эффект нивелируется. – предупредил Северус, прежде чем вложить его в требовательно протянутую перчатку Малфоя.       – Надеюсь на это.       Гермиона сползла со стула, хмурясь, но под вниманием обоих не сказала ни слова и вышла. Только в коридоре она приложила к горящим щекам руки. Поразительно просто менялись его моральные ориентиры, если он вообще их имел: поступки Снейпа приобретали такую форму, какой от него ждал собеседник. Что мешало ему отказать Малфою? Не подчиненность, не симпатия к нему. Что?       Снейп пришел следом за ней час спустя. Сначала вышел широкими шагами Малфой, затем – Северус, держа в руке керамическую банку, наполненную парящим ещё зельем.       – Что помешало тебе не дать ему зелье?       – Не переживай так. – он уставился в её злющие глаза.       – Может и для меня флакон имеется?       – Может. – Северус сохранял спокойствие. – Гермиона, лучше Нарцисса будет некоторое время в безопасном бездумье, чем причинит вред себе и окружающим.       – Почему ты чувствуешь себя вправе решать? Ты и он – чувствуете!       – Люциус и без меня приобрел бы то, что ему требовалось; так я знаю последствия. Успокойся, говорю тебе. Оно безвредно.       Она не плакала и смотрела сквозь него. Свора зверья, настоящие псы, ждущие от хозяина пинка или сахарной кости и коротающие дни за грызнёй друг друга.       Воспользовавшись её паузой, Снейп влез на диван и потянулся к ней близко. Он всё позволял ей – собственно, всё, что мог, а она позволяла ему. Под щекой и ухом стучал ровный пульс живота, а Грейнджер вдруг сгребла его волосы так туго, что он ощутил края её ногтей. Оба молча и напружинено ждали развязки. Поури, по назиданию заметивший настроение хозяйки Юки, принёс и поставил, сильно звякнув (он ещё не очень управлялся этой рукой), поднос с чайными чашками. Звук вернул Снейпа в действительность.       – Мы можем провести Рождество как положено?              

***

      Положено было у всех по-разному.       Нарцисса, например, любила увозить сына и мужа на южный берег Франции – там было необычно, мягко-тепло и к учебному году сын возвращался обновленно-симпатичным, а Люциус добрел от вина. Теперь же от писка привычного к этому эльфа «французский пти вердо, господин» её муж смахнул со стола тяжелую бутылку. Красное брызнуло на кипенный бок скатерти синхронно со слезами из глаз Нарциссы. Она не могла больше сдерживаться, как бы её не просила сестра, как не угрожал бы Люциус. Она рыдала, несмотря на шипящее «замолкни», несмотря на то, что на лестнице возник свет и возникла Белла, кутающая плечи в халат – её спальня была ровно над малой семейной столовой.       Три дня как она не плакала. Как смутно помнила, чем занималась, как спала или читала, вернее, бегала по тусклой в ночнике странице взглядом. Её сын был, кажется, в Бельгии. А что он делал там? Должно быть, поехал отмечать Рождество. Но с кем? А где Рождество отмечает она? Да и как его, собственно, отмечают? Нужна ель, пушистая и пахучая, как в замке, где она росла. Или училась?       Нарцисса медленно плавилась, каждодневный глоток тёплого зелья перед вечерним чаем к концу декабря оставил от её воли не больше, чем огарок. Поэтому рождественским утром она чувствовала себя счастливой, когда её муж, красивый стареющий мужчина, погладил её по голове и объявил, что их ждёт праздничный завтрак.       Хорошо, что Белла не видела этого бессильного взгляда сестры, поднятого на Малфоя. Покорный, преданный взгляд. Такой, за который она презирала каждую. В Белле много дней нарастало раздражение. Она вскинулась, когда узнала о пленении Драко, и на том большом разговоре с Лордом первая искала варианты освобождения, предлагая, если уж невозможно наскоком отбить племянника, обменять его, захватив кого-то из французов. Или даже выкупить. Люциус тогда посмотрел на неё очень выразительно, и она звонко крикнула ему через стол, что сейфы Гринготтса переполнены их золотом и она готова отдать за племянника свою долю.       Но Лорд одним движением погасил её запал, бросив короткое «Не время» и движением палочки раскинул на весь стол ожившую карту Франции. Крауч поднялся со стула и обошел стол так, чтобы встать у того края карты, где вырастал из моря Мон-Сен-Мишель. И Белла полностью сосредоточилась на том, что было нужно Лорду.       Белла легко простила сестре ту первую беспомощную истерику и выходку с попыткой уговорить Лорда, но шли дни, а Нарцисса не менялась. Белла начинала злиться: ведь сестра прекрасно знала от Люциуса, что Лорд собирается атаковать Францию, она понимала, что освобождение Драко наступит неизбежно, и что преступно своими желаниями и слабостями быть помехой в грандиозных планах Темного Лорда, но продолжала лить слезы. И когда Люциус вернулся от Снейпа с полной склянкой, Белла это лишь одобрила: они все устали от ежедневного потока слёз Нарциссы.       В Мэноре, наконец, наступил покой и поместье утихло. Подготовка к вторжению шла полным ходом, Лорд исчезал внезапно по целым дням, Крауч, Снейп, Яксли попеременно и вместе часами говорили с её господином, не допуская более никого. Карта заняла постоянное место на столе и не снималась с него вовсе. Когда собирался узкий круг Пожирателей старым составом, все они садились вокруг стола на привычные места, а перед их глазами поднимались замки магической Франции, текли реки, бил морской прибой. Все это надо было захватить, ослабить и подчинить.       Сейчас Белла отстукивала каблуками по паркету, направляясь по анфиладе к Лорду. Рождество было на пороге и она хотела спросить, как желает её господин отпраздновать этот день, если вообще захочет его праздновать. Люциус не получал от Волдеморта никаких указаний о большом приеме: это означало, что они встретят этот день в домашнем кругу.       Лорд на вопрос Беллы покачал головой.       – Нет, моя Белла.       Если бы не произнесённое «моя», она бы погасла. А это слово лишь раззадорило пожар её энергии.       – Я вернусь дня через три.       И прямо на её глазах Волдеморт исчез.       – Мой Лорд. – Белла склонилась уже перед пустотой и тут же распрямилась от пружины куража, взорвавшейся в ней.       Стоя посредине покоев своего господина, она вдруг осознала, что всё навсегда поменялось в этом мире. Такого Рождества еще не было и больше не будет: наступала эра Тёмного Лорда. Это в прошлом году они были гонимыми повстанцами, а еще раньше она жалась на тощей подстилке в каменной могиле Азкабана. Но теперь, теперь! Её Лорд стал властителем Британии и скоро станет властелином мира, он будет править вечно, он установит превосходство чистой крови. Она упивалась торжеством, её будоражила энергия.       Сидеть в поместье в такую ночь было невыносимо, невозможно, преступно.       Белла кометой промчалась по Косому, хохоча и запуская огни, выводя на темном небе имя Лорда, переворачивая всё подряд, попадавшееся на её пути. Это было весело, но это было ничтожно мало. Она рванула в Кент и спалила дом Дедалуса Диггла.       – Это тебе за звездопад, тупая ты скотина, – хохотала Лестрейндж, палочкой подтягивая столб горячего, трескучего пламени выше и выше. Она не помнила, упрятан ли Диггл в Азкабане сейчас или ему удалось сбежать, и на всякий случай наложила запирающие перед тем, как шарахнуть первым огненным ударом по дому. Действительно, вдруг он улизнул тогда из Хогвартса (да и был ли он там?) и сейчас сидит как крыса в подвале.       Пожар распалил её задор. Хотелось бросать и бросать свою энергию в костер славы Тёмного Лорда.       Она засмеялась от пришедшей в голову идеи и через мгновение оказалась на вершине колонны Нельсона на Трафальгарской площади. Белла схватилась за меч статуи и, выгнувшись, осмотрела сверху площадь. Магглы кишели внизу муравьишками. Белла кинула одно заклинание света, другое. И запустила маску смерти во всё небо. Внизу зашумели, раскрыв рты, завертели головами. Стало совсем весело. Она длинным, точным движением метнула огненную бомбу в купол серого здания, за ней вторую – в колоннаду, третью – на крышу. Занялось мгновенно. Изумленные, испуганные крики почти тут же покрыл вой пожарных сирен, хаос внизу усилился. Белла присела на свободный пятачок сбоку от скульптуры и, болтая ногами, любовалась смятением на площади. А потом она вдруг вспомнила, что не пила еще шампанского и в ту же секунду остро захотела Билькар. Она аппарировала в Косой, где после её визита всё еще была сумятица, но, конечно, и в сравнение не шла с тем, что творилось сейчас в маггловской части Лондона.       – Кто хочет выпить за здоровье Темного Лорда, нашего великого господина? – прокричала она громко без всякого Соноруса посреди мостовой, обращаясь сразу ко всем. Косой был люден: не так, как днём, но многие волшебники пришли сюда за ощущением праздника, которого так не хватало в их домах.       Люди замерли. А потом кто-то вышел вперед, еще кто-то. Белла рассмеялась:       – Ну, смелей! Что, есть кто-то, кто не хочет?!       Прохожие заозирались, переглядываясь, будто проверяя друг друга. И через четверть часа в Косом все снова и снова кричали троекратное «гип-гип» Темному Лорду. Белла дирижировала попеременно то рукой с палочкой, то рукой с бутылкой Билькар Розе, которую ей, наконец, принесли.       К утру она почти упала в унылый Мэнор с ощущением хорошо сделанного дела.       В момент, когда для четы Малфоев накрывался праздничный завтрак, она тихо спала на постели Волдеморта.       На противоположном конце острова такой же завтрак с самого раннего утра делала Молли Уизли. Среди прочего ей не давалось тесто к веллингтонской говядине и она переделывала его третьим уже способом.       – В прошлом году было лучше. В прошлом году определенно было лучше. – бормотала волшебница, вертя миску так и эдак и почти забыв уже о палочке.       Персиваль и Алекто их не позвали. Перси праздновал с министерскими друзьями и родители, особенно отец, да и мать, не вписывались ни под каким соусом в блистательную атмосферу изменившегося Министерства. Никто не валял там дурака – попросту некому было этого делать. Рьяные сотрудники новой власти устраивали приём, грозящий затянуться до самого утра, чтобы разойтись и, прежде чем спать, всё утро открывать пёстрые подарки. К слову о подарках – Кэрроу пошила ему парадную мантию в лучшей лавке, отливавшую бордовым гриффиндорским цветом, и, кажется, даже не издевалась, когда с прищуром осматривала дело рук своих. Ей в самом деле нравился робкий, прыткий, настроенный на неё всецело, как смычок на дорогую виолончель, Перси. Успокоившийся, заимевший приятелей, прежде сторонившихся их нищее, а теперь зачастившее в новостях семейство, Персиваль приобрел в чужих глазах некую весомость. Но в глубине её поместья он оставался пажом, дрожащим и суетящимся от желания ей угодить. Никто и никогда не пытался так ей угождать.       От Джинни родителям достался большой фанерный ящик: сверху лежало письмо о том, что они решили, учитывая траур госпожи Гойл, не устраивать пышных праздников (в памяти ещё живо лязгали зубы Сивого), а обойтись обменом подарками (указывалось, чтобы мама связала им всем по шарфу, а не свитеру – Джинни разумно не хотела ввергать Молли в суету с подарками людям, угодить которым можно, разве что подарив им Старшую палочку). Зато для Молли здесь были невообразимых сортов кухонные принадлежности, специи, по-рождественски раскрашенные книги рецептов, а для отца, трижды завёрнутое, маггловское современное радио и набор инструментов для работы руками. Джиневра рисковала. В конце письма было обещание навестить их сразу после Рождества, когда выдастся удобный случай. Это была лучшая часть подарка.       Молли воскресила в памяти последние слова – и энергично стала перемешивать тесто, которое, на этот раз, получалось. Джордж должен был появиться сразу после полуночи, распорядившись праздником в Хогвартсе. Они помирились после той размолвки предрождественской суеты, которую миссис Уизли списала на усталость Джорджа и на то, что к лавке она была ещё непривычна. Она была бы рада увидеть и Рона, но милая девочка забрала его на все каникулы. И правильно, размышляла Молли, ждать от Хогвартса добра было теперь всё равно что улыбки от его узурпатора.       Девочка, о которой ей не рассказывал нежелающий открывать сердце Рональд, сердце, потрепанное миссис Снейп (вкрапление этой мысли привело к тому, что масса шмякнулась о миску с сочным чмоком), – спасала Рона.       А Гермиона гуляла почти каждый день вместе с Юки: та считала, что хозяйку не следует отпускать в её положении одну, без присмотра, даже в парке собственного поместья.       Поури в таких случаях шел на почтительном расстоянии сзади, чтобы не сдерживать своим присутствием женскую доверительную беседу, но всегда при себе имел плед, если вдруг хозяйка замерзнет, корзинку с горячим чаем, пирожными, апельсинами и сыром, на случай, если ей станет зябко или закружится голова от голода. Юки сама для себя утвердила содержимое корзинки и собирала его обстоятельно перед каждой прогулкой.       Так они обошли все уголки парка, нашли заброшенную поляну со старым дубом посредине, на коре которого Грейнджер разглядела вырезанные в древние времена руны. Она прикладывала руку к шершавому стволу, ласково гладила шрамы знаков, пытаясь усилием воображения разглядеть прошлое. Потом, после прогулки, Гермиона перерисовала руны на пергамент и долго билась над их расшифровкой.       На противоположной от дома стороне парка, за озерцом, их маленькая процессия обычно проходила по тропинке мимо старого садового домика, пустого и маленького, на пару комнатёнок, если судить по количеству небольших окон, под пухлой соломенной крышей.       То ли сам домик влиял, то ли то, как мягко очерчивали опушку, на которой он стоял, большие кусты, но место это было самым уютным во всем парке поместья. Тут не было ни строгости, ни пышности парадной части парка, только простота и покой. Гермионе нравилось ходить в эту часть поместья. Юки, похоже, тоже. А Поури нравилось все то, что нравилось Юки.       Домовиха, когда они, где-то за пару дней до Рождества, утром шли по полюбившейся тропинке мимо хрустких от инея кустов, тяжко вздохнула.       – Что с тобой? – Грейнджер не помнила таких интонаций у Юки.       – Какой красивый домик, – мечтательно произнесла домовиха, – Юки каждый раз печалится, когда он остается за спиной. Юки бы не уходила отсюда.       Грейнджер озарило.       – Юки! Ты хочешь, чтобы это был твой домик?       Глаза домовихи, обернувшейся к Грейнджер, засияли счастьем.       – А можно? – несмотря на всю тонкость манёвра, до конца в его реальность Юки сама не верила. А Поури так вообще присел, ошалело наблюдая за тем, что превышало самые главные легенды их мира: домовиха вот так запросто получала недвижимость!       Грейнджер закивала столь энергично, словно от этого зависело, чтобы домик точно достался Юки. Она ругала себя мысленно, как ей раньше самой не пришло это в голову.       Гермиона отчетливо вспомнила, что все рождественские ужины в Хогвартсе эльфы носились по замку в постоянной суматохе, готовя и заботясь о волшебниках и ей так захотелось, чтобы у её эльфов, тех кто служит им со Снейпом каждый день, в Рождество тоже был свой собственный праздник. Не как остаток от чужого, а свое, полноценное торжество. Дважды со Слипу они пересчитали всех эльфов поместья и под страшным секретом загодя он был послан в Косой. Грейнджер заказала для каждого эльфа в Косом по коробке конфет. Все коробки были как на подбор: золотистые и перевязанные красивыми красными муаровыми бантами, что само по себе было богатством. Гермиона распорядилась, чтобы внутрь положили марципановые, шоколадные с мятой, молочно-кардамоновые и ликёрные конфеты.       – Перепьются еще, – с сомнением заметил Слипу, услышав про конфеты с ликёром, и тут же осекся: ему раньше и в голову не могло прийти высказать свое мнение при хозяевах, и уж тем более – открыто сомневаться в их решениях.       – Совсем убрать ликёрные? – Грейнджер, к изумлению Слипу, не среагировала на его выходку. – А они вкусные. Внутри вишня или кусочек абрикоса и вишневый и абрикосовый ликёр.       Слипу замер. Ликёр. Да. это было вкусно. Он это твердо знал, попробовав однажды оставшуюся капельку клубничного ликера из рюмки госпожи Аурелии.       – Разве что по паре конфет, – насупился он. Слипу считал, что должен нести ответственность за трезвое поведение домовиков.       – Хорошо, – легко согласилась Гермиона, – одна конфета пусть будет вишневой, а одна – абрикосовой. И еще для общего стола домовиков от нас с господином Снейпом тебе передадут пару коробов.       В короба должны были положить минспаи, святочные полена, плампудинги, а еще шоколадные и фруктовые кексы, белые как снег меренги, корзинки с разноцветными цукатами, похожими на елочные огоньки и звонко хрустящие на зубах орехи в сахаре.       Для самых близких эльфов Грейнджер готовила и упаковывала подарки сама: придумать, что дарить домовикам, кроме Юки и Слипу, было довольно сложно, учитывая, что никакой одежды им было нельзя предлагать. Для Юки была приготовлена коробочка с брошкой в виде венка цветов и хрустальные фужеры, потому что Юки очень восхищалась красотой такой посуды последнее время. Йоппо ждал саквояж с чайным набором, тремя сортами чая и дюжиной баночек разнообразных джемов. Со Слипу, удивительно любознательным и толковым домовиком, Грейнджер уже несколько недель занималась по облегченной программе первого курса Хогвартса. Они даже сварили вдвоем первое зелье из эрингиума. Правда, варила Грейнджер. Но Слипу собрал траву и правильно сумел ее нарезать с первого раза. Когда зелье вышло, Гермиона разлила его по трем бутылочкам и передала Слипу, чтобы он их запечатал и отнес к себе: на случай зимней простуды это было отличное средство. Слипу нес бутылочки на вытянутых руках, не сводя с них ошалелых от счастья глаз. Он участвовал в создании эликсира! Как волшебник! Это его потрясло. На Рождество Слипу должен был получить серию книг по магической истории и начальному зельеварению.        Что подарить Поури, Грейнджер не знала – да он и не был близким ей эльфом, но Гермионе не хотелось обидеть Юки. И Поури были куплены краски, кисти и альбом: эльф, как заметила Гермиона, часто разглядывал цветы, и всегда обращал на прогулках их общее внимание на какую-нибудь особо причудливо изогнувшуюся ветку или мягко подсвеченные лучами заходящего солнца дерновины мискантуса.       К Рождеству Юки сбилась с ног: Грейнджер сказала, что праздновать они со Снейпом будут вдвоем, поэтому все домашние эльфы могут быть свободны и пусть себе устроят праздник по своему желанию. Кладовые в их распоряжении. Услышав это, Юки объявила, что приглашает всех домашних эльфов к себе, в свой собственный дом на приём. Было необходимо поразить домовиков приемом, хотя, положа руку на сердце, это являлось сложной задачей после самого факта приглашения в свой дом. Юки немедленно умчалась на кухню делать пробное меню, дегустировала, отвергала или одобряла приготовившееся, тащила блюдца с получившимися результатами Гермионе и Поури, пристально разглядывая их реакцию, пока они ели и пристрастно выясняла впечатления, а потом снова убегала на кухню. Наконец, за несколько часов до полуночи в маленьком домике все было готово. Юки предвкушала грядущее Рождество. Такого праздника у нее еще не было и ей хотелось насладиться каждой его минутой.              

***

             После шума и фейерверков, которые гремели над замком, тишина дома принесла Северусу покой. В холле он стряхнул снег, которым щедро присолил его Хогсмид, чтобы, растаявший, он не промочил мантию, и снова прислушался. Да, в доме стояла абсолютная тишина – никаких звуков. Грейнджер наверняка легла спать, эльфы копошатся глубоко в подвале так, что их не слышно. Не слышно было даже привычного и полюбившегося Снейпу сопения портрета – камин в гостиной погашен тоже.       Он так и стоял, повесив мантию и замерев, анализируя оплетающие его извилины чувства. Всё было правильно: он сам велел ей ложиться, когда она устанет, а уставала в последнее время Грейнджер быстро. Откуда ей взять силы ждать его, бедной отяжелевшей девочке.       Да и зачем, он не знал. Северус был сыт после ужина, а прогулка меж праздношатающихся волшебников и волшебниц до точки аппарации по горло пресытила его рождественским антуражем. И всё же ощущение, что праздник обошёл его, лично его, стороной, возвращало к себе всё его внимание.       Снейп расположился в лаборатории: слушать бормотание портрета утром он не желал, будить Гермиону, влезши в нагретую ею постель преступно, украдкой – тоже. Он повёл носом на котелок, ещё хранящий след согревающих чар и от тепла кадящий травами, и лёг. Ему показалось, что он лежит в бывшей своей комнате в подземельях замка: даже деревянный подлокотник дивана лаборатории так же впивался в макушку, как резное хогвартское изголовье. Что ж, это было честно. Это ровно то, что у него имеется на самом деле – без сложной иллюзии, в которой так приятно было существовать последние полгода и в которую он упорно тащил упирающуюся Грейнджер тоже.       С другой стороны, перевернулся коленями к изголовью дивана Снейп, это всё ещё лучше, чем ничего. Главное не думать об этом сейчас. В свои двадцать один он, взволнованный обещанием Тёмного Лорда отдать ему то, что ему нужно, он, начитанный человек, обо всём подумал. Тысячелетний инстинкт подскажет ей подчиниться, как тысячам женщин до неё. К тому же, он ей не чужой человек.       Да и Гермиона гораздо умнее Лили.       Северус закрыл глаза и, тщательно не терзаясь, провалился в ещё более тёмное место, чем лаборатория. Тягучее, придавившее все мысли гудроном. Так, что на мягкое касание Грейнджер к плечу он обернулся не в секунду и с трудом различил её силуэт.       – Пойдём. Ты чего здесь.       Его голова раскалывалась от боли, он медленно кивнул. Грейнджер взмахнула палочкой и после короткой аппарации он очутился среди света.       В их спальне стояла поодаль от камина рождественская небольшая ель (Юки и Поури тащили её вдвоем, найдя на границе с изгородью) и сияла чарами так, что Снейп заслонил глаза.       – Я начала думать, что что-то случилось. Уже почти Рождество. – Гермиона потянула его за руку вниз и он машинально сел вслед за ней, наконец отнимая ладонь от глаз. Спальня в мягких очертаниях живого огня и тёплых огней чар была уютнее прежнего. На подносе стояли, поблескивая согревающим заклинанием, чайник и чашка, лежал разрезанный кекс и фрукты.       Грейнджер возилась с бутылкой вина, уперев её дно в живот, и ему показалось даже, что она что-то сделала с кудрями, ладно лежащими сейчас на её плечах и спине.       – Давай я. – прохрипел Снейп, отнимая бутылку.       Он наконец разглядел на подносе и кусочек травы, и салфетку, и даже фигурку младенца на ней.       – Я не хотела сидеть за столом, к тому же, ты уже поужинал. – Гермиона подсела ближе.       – Так гораздо лучше. – он отставил вино и поднял голову.       Грейнджер внимательно смотрела ему в глаза, а потом потянула за плечи вниз, к своим бедрам, следя, как он ворочается, устраивая голову так, чтобы видеть её. Провела по щеке, переносице и лбу, и ещё, и ещё. Он не закрывал глаза и не шевелился, только вытянулся на разложенном одеяле, распрямив ноги. Северус ощущал от живота приятный размеренный пульс, бивший ему висок.       – Что будет с Шармбатоном, Северус? У меня там остались знакомые. Я видела оставленные наброски в лаборатории, я помню, мы считали людей по документам Драко.       Она спросила это спокойно, как-то буднично. Но ему так не хотелось возвращаться из небытия, где были только её чуткие касания да поблескивающие от пламени глаза, что он вжал затылок в её бедра и предупредительно взял рукой её острый локоть. Ладонь снова стёрла со лба головную боль.       – То же, что и с Хогвартсом. Только без таких разрушений. – Снейп помолчал и поправился: – Надеюсь, без таких.       Гермиона перевела взгляд и, он готов был поклясться, коротко беззвучно всхлипнула. Он попытался подняться, но она помешала и затрясла головой.       – Лежи. Пожалуйста.       Северус снова опустил затылок.       – Я не хотел. И не хочу делать этого снова. Никто не хочет думать, что будет после французской кампании, как контролировать эти территории и Британию одновременно. Но пока об этом разговор и не заходит. Мне в какой-то степени повезло быть директором – есть повод остаться здесь после кампании. С тобой.       – Он не оставит тебя здесь! Он рассчитывает на тебя. Я видела, насколько!       – Среди Пожирателей мало тех, на кого можно рассчитывать. Но Темный Лорд, как ты заметила, учитывает и мои потребности.       – А если среди Пожирателей не останется тех, на кого он может рассчитывать?       – Снова решила душить меня подушкой?       Снейп заворочался. Ему её страх отчасти был приятен: был он за себя или за ребенка, который родится аккурат к началу кампании, или, что маловероятно, за него, она не желала, чтобы он остался во Франции. Губами Северус приложился к животу сквозь ткань и Грейнджер, хмуро замершая, бессильно опустила руку поверх черных волос и погладила его.       – Ответь мне.       – Сила Тёмного Лорда не в исключительных магических знаниях. Его сила в том, что он всегда находит тех, на кого может опереться. Квирелл, Джинни, Хвост, – Снейп сел вертикально, – я. Всегда найдётся кто-то достаточно внушаемый. У меня есть для тебя маленький подарок, остался в мантии.       Вернулся Северус с плотным свертком из коричневой бумаги. Пока Грейнджер разворачивала подарок, он наливал ей и себе по глотку красного вина.       – Похоже, что твою походную сумку не вернуть, а она тебе, как я успел заметить, и нравилась и пригождалась. Эта из кожи ящерки-ишаки, её проблематично украсть и... она довольно красивая.       Снейп говорил в сторону, оставляя Грейнджер простор для любой реакции.       – Мешочек из такой кожи Хагрид дарил Гарри. – произнесла отчётливо Гермиона, искоса наблюдая за лицом Снейпа. Он его удержал; протянув бокал, он стукнул о него стеклянный бок своего и отпил маслянистое красное, жмурясь.       Грейнджер с проворством ящерицы оказалась вплотную и поцеловала выбритую щеку, и, контрольно, переносицу, перехватывая его запястья. Она не доверяла Снейпу, но трогательные поступки Северуса следовало поощрять. Ведь это он шептал ей, как не мог наглядеться; он обстряпал всё так на пляже и не стал терзать после него. А та, вторая его сторона, признаться, её завораживала. Этот Снейп стоял, закусив желваки, на свадьбе Гойлов, этот падал перед Волдемортом и упрямо сносил всё. И мог тоже всё – и этого она боялась. Гермионе потрясающе ясно пришло в голову, что подобраться к этому Снейпу и заставить его в который раз пересмотреть собственную лояльность было едва не единственным планом на сегодня. Один без другого не существовал, поэтому Гермиона ласково устроила обе его ладони на собственном брюшке и впилась в губы разморенного Северуса так, что он отклонился к кровати.       И потом, когда он нализался вина и её губ и заломал её, удерживая ладонями под живот, взялась за его бедра, удерживая от той манеры, в которой он делал с ней это обычно. Сейчас это становилось чересчур.       – Тихо, Северус. Пожалей меня.       Он замер, переложил её на постель на бок и стал таким сосредоточенным, поглядывая вниз, ограничивая себя, что у Гермионы на глазах выступили слезы: тянущего удовольствия, безопасности и чувства принадлежности сразу. Снейп легко пошлепывал пальцами по животу, периодически накрывал её собой и останавливался, чтобы целовать, пока она не начинала просить сама, покачивая бёдрами. Грейнджер визгнула только когда он кончал, с силой качнув её тело, вцепившись в неё намертво и не слыша, кажется, ничего.       – У нас тоже скоро будет. – объявил он позже, разглядывая фигурку младенца на салфетке, и даже принёс Гермионе чаю.              

***

      

      Люциус перевернул табличку «Открыто» коротким движением палочки и шагнул ближе к прилавку. Миссис Абкин выскочила из подсобного помещения, отирая крошки с подбородка, едва увидела светлую голову посетителя.       – Мистер Малфой! Какой сюрприз.       Руки женщины сами собой сложились в замок поверх рабочего платья. Люциус проводил этот жест унизительным взглядом, полным смешливого превосходства, вспомнил Канары с Северусом, девушек в отеле...       – У меня к Вам разговор. Скорее к Вашему мужу, чем к Вам, но я узнал, что он в официальном отъезде за сырьём, а промедление невозможно. Полагаю, вам уже известно о декрете Министерства касательно торговли палочками?       Миссис Абкин замотала головой: в её воображении их бизнес, с таким трудом налаженный сейчас (и поколебавшийся тем, что всякому, даже ребенку, сломавшему палочку, теперь требовалась бумага из Министерства Магии), уже догорал.       – Нет, мистер Малфой, боюсь, что нет. До нас не сразу доходят новости теперь.       – Тем не менее, можно сказать, что я хочу помочь Вам. Не для лишних ушей, миссис Абкин. Министерство выпустило новые правила обращения с волшебными палочками. Теперь вы и ваша лавка – изготовители штучного товара. Уникального. Для уникальных волшебников или тех, у кого есть разрешение на покупку. Для остальных будут палочки... попроще. Профилактика небрежного отношения для одних. А иным и вовсе не следует по своему потенциалу обладать ими. Предвосхищая Ваш вопрос об убытках, – Малфой окатил женщину ледяным взглядом, – Министерство компенсирует их частным мастерам, чтобы декрет не повлиял на качество палочек. Я лично поставил этот вопрос перед Министром.       Пауза, взятая Люциусом, вынудила миссис Абкин сделать ему неловкий поклон:       – Спасибо, мистер Малфой.       – Погашенные покупкой разрешения будете подтверждать подписью и забирать у покупателя – прежде, чем брать с него деньги. Правила начнут действовать с января. А пока советую Вам записывать тех, кому Вы продаёте палочки, и внимательно относиться к их разрешениям. И наведите в Вашем заведении лоск. – последнее Люциус произнёс уже затылком к женщине, обводя взглядом покусанный временем свод помещения.