Картинки

Дима осматривает отельный номер. Он куда больше обычного стандарта. Тут тебе и две здоровенные кровати (им хватило бы одной, но они все-таки публичные люди, а слухи есть слухи), и какое-то подобие гостиной со столом и несколькими мягкими на вид креслами, и балкон, по размерам не уступающий целому номеру-стандарту, и даже мини-бар, который вообще-то совсем не мини, а почти полноценный средний холодильник. Все коричнево-оранжево-белое, уютное до невозможности и одновременно довольно стильное. Солнце, которое проникает в большую часть номера через панорамные балконные окна, и вовсе заставляет его светиться, а вместе с ним и новых жильцов. Позов скашивает взгляд в бок, смотрит будто бы невзначай, будто и вовсе смотрит сквозь партнера на дальнюю стену с парочкой фотографий. На деле скользит по лицу Матвиенко, мягко и осторожно. Наблюдает за тем, как оно мгновенно окрашивается в теплые тона, как знакомый профиль тут же будто бы смягчается и расплывается под нежно плавящими лучами. Солнце облизывает Сережу открыто, не стесняясь, делает это тогда, когда хочет, а Матвиенко только рад. Замер посреди комнаты, медленно выдохнул и также медленно открыл глаза. Дима солнцу завидует. Потому что обоим мужчинам будет неловко, если Позов прямо сейчас подойдет, ткнется носом в чужой висок, а потом нагло оближет чуть колящуюся к низу щеку. Поэтому мужчина только в своей привычной манере хитро улыбается партнеру, когда тот переводит на него взгляд, и делает маленький шажок навстречу. — Ты решил, что трахаться только на кровати слишком скучно? Хочешь сначала на столе или в кресле? — и Дима привычно язвит, но сейчас делает это с какими-то удивительно нежными и ласково-заигрывающими нотками. Матвиенко сам выбирал номер и бронировал его. Позов к этому никакого отношения не имеет. Конечно, он бы не выбрал такое киношно-романтичное жилище. Он выбрал бы еще хуже. Сережа же только тихо смеется, самостоятельно подходит вплотную, кидая сумку из рук куда-то на пол, а потом сгребает в свои на удивление широкие объятия. — Трахаться мы успеваем и в Москве. Я хочу обниматься. Целоваться. Заниматься любо-овью. — последнее Матвиенко тянет наигранно-противным голоском, стараясь совсем не вывести из себя Позова, которого, судя по всему, и номер впечатлил слишком уж сильно. А Дима просто стоит, думает про то, какие у Сережи небольшие ручки и как он все-таки умудряется прижимать ими к себе крепко-накрепко, настолько, что, кажется, ничего больше вокруг и нет. Это ощущается так, словно эти ручки обхватили тебя целиком и полностью, схватили и забрали тебя себе, будто это совсем не они маленькие, а ты сам. Позов и правда чувствует много всего, но не показывает этого совершенно. Внешне — кремень. Но партнер все уже давно знает. Знает, как себя с Димой вести, знает, о чем он думает, знает, что вот это мимолетное изменение во взгляде и выражении лица все скажет за мужчину напротив само. А потому когда Матвиенко все-таки отстраняется, чтобы хотя бы стянуть верхнюю одежду и убрать сумку с прохода, то тут же улыбается Позову хитро и многообещающе. Видит, как мелькает в знакомых глазах легкое разочарование и нежелание нарушать такой особенный момент, хотя Дима, опять же, на первый взгляд остается совершенно таким, как и несколько секунд назад. Кремень. — У тебя пять минут, чтобы убрать свою сумку в шкаф, снять куртку и помыть руки. Потом я не выпущу тебя как минимум час. И Позов наконец оттаивает не только внутренне, но и внешне. Плывет, как влюбленный пацан, что-то тихо проговаривает себе под нос и слегка неловко стягивает куртку. Даже кремень стачивается под мягким, но настойчивым и напрочь уничтожающим любые преграды морским напором.