***
Сон — неуютный, такой, как будто ты в любую минуту можешь глаза открыть, будто и не спишь совсем. Утро — такое же серое, блеклое и замерше-тихое. Но вот это Сережу устраивает. Устраивает ровное и чуть заебанное состояние и пока что еле слышный, не особенно мешающий гудеж в не до конца осознавшем новый день сознании. Главное — сосредоточиться на простых действиях, представить, будто именно вот этот процесс чистки зубов — невероятно важный и имеющий огромное значение. Будто хоть что-то вообще еще имеет значение. Да, состояние дикой апатии и отстраненности — не в новинку для, наверное, почти всех творческих людей. Кому-то с этим справиться легче, кому-то — сложнее, у кого-то пережить все получается за пару часов, у кого-то — за пару недель. Только Сереже это всегда дается… тяжеловато. Кажется, гораздо тяжелее, чем всем остальным. И если обычно Матвиенко сразу же по прибытии домой расписывал себе планы на ближайшую неделю, специально не давал себе ни дня в одиночестве, окружал себя посторонним шумом и гамом вполне намеренно, то в этот раз… что-то пошло не так. У него не было сил даже на это. Хотелось лечь, слиться с полом, может даже просочиться сквозь него и полностью выпасть из реальности на ближайшую неделю. А может, не хотелось совершенно ничего. Сил не было и на раздумья тоже. А раздумья были. Преследовали ежеминутно, без спроса врывались в трещащую голову и по кусочкам проедали Матвиенко изнутри. Собственное тело снова оказывается в кровати. Внутри — пусто и в прямом, и в переносном смысле. Никакого тебе завтрака, никакого тебе ощущения моральной наполненности. Никакого тебе ничего. Сережа хрипло, надломлено ржет в тишине пустой квартиры. И этот звук настолько жалкий и отдающийся противным гулом по углам, что мужчина тут же затыкается и смыкает губы поплотнее. Лучше уж молча. Встать не получается вплоть до вечера. Самому — сложно, лениво, да и непонятно зачем. А помощи ждать не от кого. Тут совершенно пусто. Он, его непонятные обрывки мыслей и вечно присутствующая где-то рядом фантомная тоска по Позову. Из всего перечисленного хоть какая-то надежда есть только на себя самого и физиологические потребности. Спасают последние.***
Матвиенко не выходит на связь два дня. «Отдыхает» — предполагают многие. «Приходит в себя» — думают близкие. «Мучается» — знает один. И Одному масштаб катастрофы становится понятен довольно быстро. Сережа молчит и в общих чатах (что почти норма), и в личном (а вот это — нет). Сережа не постит дурацкие истории. Сережа — не тусер, а значит, скорее всего, он — унылое домашнее… нечто. Одного это не устраивает. Именно поэтому он быстро кидает в небольшой рюкзак кое-какие вещи, обещает жене, что вернется до того, как она уложит детей, коротко извиняется и поясняет ситуацию. Конечно, как-то по-своему и не совсем честно, но тем не менее.***
Позов оказывается у знакомой многоэтажки часа в три. Знает, что Матвиенко дома, без вариантов. Вводит запомненный давно код домофона, поднимается на нужный этаж и трезвонит в звонок долго и настойчиво. Конечно, единственный жилец квартиры тут же как ужаленный вскакивает с постели. Пугается, не понимает совершенно, что происходит и происходит ли это на самом деле, но дверь открывать все равно плетется. А после замирает на пороге с искренне удивленным лицом. Только губами шевелит медленно в вопросительном «Дим.?» — Ты из себя еще долго вторую дверь изображать будешь? Пусти, а? — мужчина проговаривает чуть насмешливо и нарочито-бодро, хотя вообще-то ощущает, как внутри что-то покалывает от вида растрепанного и явно помятого Сережи. Его таким можно увидеть в действительно редких случаях, а потому это зрелище вдвойне неприятное. Втройне, учитывая, что Позов Матвиенко еще и любит. Не понимает до сих пор, как угораздило, но факт остается фактом. Вход в квартиру все-таки освобождается, и совсем скоро Дима уже стягивает с себя все уличное и оказывается внутри. Недолго думая, снимает еще и тонкую темную рубашку, которую специально напялил поверх футболки, и внаглую заворачивает в нее Матвиенко, который сначала просто смотрит, как на умалишенного, а потом, видимо, решив пойти по пути меньшего сопротивления, вдевает руки в рукава. Позов улыбается самыми уголками губ, подходит совсем близко. — Вот так. — еще и подбадривает, как маленького ребёнка, потому что знает, что партнеру это сейчас только на пользу пойдёт. Легонько поглаживает чужие плечи, подбирается к воротнику рубашки. Чувствует, как напряжены мышцы, как напряжено все тело и, наверняка, не только оно. Дима поднимает ворот рубашки, раскатывает рукава, буквально кутает Матвиенко в свое. — Ну-ка поверни голову вбок. — дожидается, пока Сережа все еще с легким недоумением выполняет, а потом как-то по инерции втягивает носом Димин запах с воротника. Еле заметно, на автомате. Но Позов только этого и ждал. Ради этого все и начал. — Чувствуешь? Ты не один. Я тоже тут. И в следующую же секунду плечи Матвиенко опускаются. Он делает еще один вдох, уже куда глубже, прикрывает глаза и прикасается кончиками пальцев к рукавам рубашки, будто убеждаясь еще и тактильно. И действительно ведь, не один. Не дожидаясь никаких неловкостей и вопросов, Дима, как только ловит проблески понимания в чужих глазах, тут же хватает в одну руку пачку сигарет с зажигалкой внутри, в другую — запястье Сережи и двигается в сторону довольно большого балкона с панорамными окнами. Плотно закрывает за ними дверь (никакого запаха в квартире, Матвиенко потом сожрёт его с потрохами), открывает окно и достает две сигареты из пачки. — Давай, помоги мне прокурить твой балкон. — Позов смотрит с хитринкой и как-то так зазывающе, что Сережа невольно принимает эту небольшую подачку и сжимает в до странного слабых пальцах. — Терпеть не могу это ощущение во рту. — Матвиенко морщится и произносит это уже тогда, когда сам выдыхает струйку дыма в открытое окно. — Ты говорил. А еще говорил, что этот вкус у тебя ассоциируется со мной. — Дима тихо, чуть хрипло посмеивается, глядя на то, как Сережа слишком покорно принимает в себя горький дым. Сам Позов свою сигарету даже не поджег еще, да и, кажется, необходимости нет. Забирает чужую, с фоновой грустью отмечая, что Матвиенко даже не пытался в своей флиртующе-игривой манере доказать, что Диму он терпеть вполне себе может, вдыхает порцию никотина самостоятельно, а потом быстро приближается к партнеру вплотную и передает ему эту затяжку прямо так, еле-еле касаясь губами. Сережа на этот раз втягивать в себя дым даже и не планирует, но подается к чужому касанию чуть ближе. Мягко, но совсем неуверенно шевелит губами навстречу, вдруг ощущая, как внутри с трепетом загорается еле уловимый огонек, по-немногу отогревая что-то смутное внутри. Становится самую малость теплее, и по иронии происходит это на продутом ветром балконе. — Ну, теперь не так плохо? — Позов проговаривает с несвойственными ему заигрывающими интонациями, и смотрится это слегка нелепо. Но и вот эта нелепость сейчас кажется невероятно… уютной? Матвиенко сдается. Хотя, скорее, сдается все вот это мутное и черное-серое внутри него. Вот так просто и быстро. О нем вспомнили, его не оставили, самый нужный из всех человек оказался рядом. По собственной инициативе. Захотел оказаться рядом. Напомнил о том, что не такой уж Сережа и пропащий. Заполнил, как казалось, бездонную пустоту внутри одним только своим присутствием. — Теперь… — медленный, шумный выдох и благодарный, прямой взгляд, -… хорошо. И пусть хорошо будет только ближайшие пару часов, пока Дима тут, но вот с такими небольшими перерывами на отдых пережить это сложное время будет куда проще.