First time
14 мая 2023 г. в 00:53
"Что тут написано?", наконец спросил он, в очередной раз проведя большим пальцем по черным буквам чуть ниже внутренней стороны локтя. Он делал это уже много раз, но никогда не спрашивал, а я боялась говорить, думая, что спугну его своей сентиментальностью. Мы знали тогда друг друга уже больше месяца, но количество дней, проведенных вместе, вряд ли превышало количество пальцев на обеих руках. И я все гадала, что вообще происходит в его голове. Спасало то, что вечные сомнения в реальности всего происходящего ежедневно прерывались его звонками, сообщениями и, самое восхитительное – приездами. Увидев, как на экране высвечивается его номер, который я так и не решилась забить в память, но успела запомнить наизусть, у меня на несколько секунд случался ступор. Он уже привык к этому и к моему вечно беззвучному режиму, потому как и всегда набирался терпения и ждал ответа.
Тот вечер был уже вторым подряд, когда он мог остаться, что случалось редко. И мне никак не удавалось успокоить свое сердце, которое вечно выпрыгивало из груди, круглыми сутками рядом с ним испытывая, казалось, невыносимый прилив нежности. Я тогда совсем плохо сдерживалась от желания все время его трогать, и он, пользуясь этим не без видимого удовольствия, выйдя из душа, сел рядом на разложенный диван, протянул руку и сказал до сих пор мою самую любимую фразу, "Come to me". Меня не нужно было уговаривать. Особенно, когда он выглядел таким расслабленным и спокойным. Его волосы были мокрыми и взъерошенными, а кожа – мягкой и горячей. Почти все мои средства, стоявшие на полках в ванной, были без отдушек, поэтому когда он оттуда выходил, то приносил в нашу постель только свой запах, которого мне все время не хватало в его отсутствие. Пока я вылезала из-под одеяла, он немного спустился вниз, подложив под спину подушку, слегка согнул колени и я забралась сверху, чуть откинувшись на его ноги. На мне были только ночные майка и шорты, поэтому он снова зацепился взглядом за мое тату и на этот раз уже не смолчал.
"А ты долго продержался", хмыкнула я, вспоминая, как расспрашивала его о значении всех его небольших картинок, разбросанных то тут, то там, когда в первую же совместную ночь мы оказались без одежды. "Я как-то давно, еще подростком, случайно нашла письмо, которое мама писала папе из роддома. Тогда, наверное, отцов не пускали внутрь, или еще что. И в нем были эти строчки Давай назовем ее ***. Такое нежное имя. А когда мама умерла, мне хотелось оставить ее где-то.. в себе. Навсегда. Решила, что тату – неплохой вариант. Тем более, эти слова все чаще стали всплывать в голове. Мне казалось, они так хорошо описывает ее любовь ко мне. Не знаю, почему. И я отыскала письмо, чтобы можно было скопировать ее почерк. Теперь, когда я по ней скучаю, то смотрю себе на руку. А если нет возможности посмотреть – просто думаю об этом месте. И становится.. теплее, что ли", закончила я, наблюдая, как он внимательнее присмотрелся к тексту, чуть удерживая мой локоть в своей широкой ладони. "Значит, так пишется твое имя на русском?", сказал он, дотронувшись пальцем ровно до тех самых букв. "Молодец", улыбнулась я, проведя второй рукой по все еще влажным волосам, потихоньку сбивавшимся в небольшие кудряшки. "Ну, просто оно с заглавной буквы написано, не преувеличивай мои способности", улыбнулся он в ответ. А потом поцеловал эту нежную кожу ниже сгиба и потерся о нее своей заросшей щекой. "I'm so sorry, my girl. So sorry", едва слышно проговорил он. "Me too, my boy", ответила я, обхватив его голову рукой, когда он прислонился к моей груди.
Я тогда впервые услышала от него моя. И этот факт бодрил меня каждое утро, когда он в очередной раз оставил меня на несколько дней. Первые недели влюбленности совершенно выбили меня из колеи. Я заставляла себя искать работу, браться за проекты, лишь бы отвлечься от мыслей о нем. Но любое промедление заканчивалось тем, что я смотрела в стену, в окно, в кружку, да куда угодно и одними губами произносила, "My girl". Наверное, таким образом я просто пыталась воскресить в голове его голос. Но ничего не получалось. Я чувствовала себя рыбой, выброшенной на сушу и хватающей ртом воздух, в попытках продлить себе жизнь. Только мне необходимо было всего лишь снова оказаться рядом с ним.
Как-то раз я не выдержала, и прицепила магнитом к двери холодильника его фото. Оно было сделано на нашем третьем свидании, наверное, точно не помню. Просто тогда так хорошо сложилось: свет, место и он. Я завела его на крышу здания, в котором снимала квартиру, показать, как хорошо оттуда видно закат. Повезло с погодой, стоял ясный солнечный день, хоть и дул холодный ветер. Он был в куртке, шарфе и своих очках в черной оправе. Опершись о перила, мы с высоты смотрели на то, что происходило вокруг, а где-то вдалеке слышались стук колес поезда и эти вечные сирены служебных машин. Я еле сдерживалась, чтобы не прожечь его взглядом, поэтому часто крутила головой, как ненормальная. Но в какой-то момент наши глаза встретились. И я увидела, как он улыбается, мягко, ласково, как будто все так и должно быть, как будто он чувствует себя на месте. И мне хотелось ответить ему тем же. "Можно я тебя сфотографирую?", спросила я, показывая на свой телефон, и, смущенно усмехнувшись, добавила, "Для себя, никуда не буду выкладывать". "Только меня?". "Да, хочется запомнить этот момент точно таким, какой он есть сейчас". Он повернул голову, посмотрев скорее не в камеру, а прямо на меня, и старенькому телефону в моих руках удалось поймать этот полный нежности взгляд.
Теперь он улыбался мне каждый раз, когда я заходила на кухню, даже если его уже пару недель не было здесь. Я на несколько секунд замирала, потому что в голове вспышками проносились моменты нашего совместного существования в этой квартире. Когда он вернулся в Нью-Йорк, то не мог не заметить этих крошечных изменений в интерьере, но ничего не сказал. Только потом я увидела, что на фото появилась слово Yours, написанное его рукой. Мы еще тогда не готовы были признаться в чем-то большом, хотя моя душа кричала эти запретные слова каждый раз, как открывала дверь, а на пороге стоял он. Но я могла только догадываться о том, что происходит с ним, поэтому и не спешила заговорить первой. Наблюдая за его действиями, я все-таки с каждым днем сильнее убеждалась, что он здесь не просто так. Я видела в отражении маленького зеркала рядом с ноутбуком, как он смотрит на меня, пока я работаю, думая, что не замечу, наверное. Чувствовала, как крепко он меня обнимает на пороге дома, как требовательно целует, в который раз покалывая и щекоча своей не то, чтобы густой растительностью на лице, когда предстояла очередная долгая разлука. Слышала, с какой нежностью из него теперь все чаще вырывалось My girl, когда мы в который раз теряли контроль над своими желаниями и отчаянно вверялись друг другу в надежде хоть ненадолго утолить свой голод. Но самое главное, я знала, что при любой возможности он возвращается в мой дом. И даже если мы проводим это время в разных углах, он – читая очередной сценарий, а я – застряв с переводом, это все равно одни из лучших мгновений в моей жизни.
Со временем к фотографии добавился лист бумаги. Обычный белый лист, который я загнала одним краем под фото и закрепила тем же магнитом. Оставаясь одна, я неизбежно начинала копаться в себе. И как бы мне не хотелось испытывать от этого процесса прилив вдохновения и энергии, зачастую он приводил совсем к противоположному результату. Мне становилось страшно. Боже, какой же все-таки трусихой я была. В ужас меня приводило все: начиная от необходимости проявления, чтобы хоть как-то реализоваться, и заканчивая нашим возможным расставанием. Чтобы не выносить себе мозг, мне пришлось вернуться в терапию, во время которой врач попросила записывать все свои страхи. Но невозможность собраться с мыслями плохо влияла на мою организованность, поэтому было принято решение повесить лист на видное место, чтобы вспоминать о задании каждый раз, как потянусь за едой. И бывало, я проводила перед дверью холодильника долгие минуты, задавая себе один и тот же вопрос, "Если я снова упаду, кто мне теперь поможет подняться?". Он и оказался первым из записанных. И оставленным висеть на видном месте.
Через пару дней мы вертелись на кухне, в попытке что-то приготовить из того, что завалялось у меня в холодильнике. Я с нескрываемым удовольствием слушала его как обычно яркие впечатления от встречи с тем или иным коллегой, сценаристом, режиссером и бог знает кем еще. Он делал это забавно, эмоционально, размахивая руками и заряжая своей теплой энергией все вокруг, даже такую улитку, как я. Его жизнь казалась мне по хорошему сумасшедшей и я понимала, что не потянула бы такое, с моей-то любовью запереться в четырех стенах. Я надеялась, что моя интровертность играла ему на руку, потому что здесь, в моем доме, были только мы одни. Но то были только предположения, потому что спрашивать напрямую тогда я еще стеснялась. Да и что можно ответить на вопрос Почему ты со мной?. А что бы я сама сказала, спросив он первым? Стоило только себе представить этот разговор, как я буквально начинала чувствовать всепоглощающий вакуум в голове.
В доме негромко играла музыка, потому что нам так нравилось, если мы оба были в отличном расположении духа, ведь в случае чего, всегда можно было потанцевать. Я стояла спиной к нему, тихо подпевая песне и разделываясь с авокадо. Он подошел, развернулся ко мне лицом и оперся на столешницу. Оторвавшись от своего занятия, я с улыбкой посмотрела на него, "Закончил свою часть? А я все никак не могу справиться с одним единственным заданием". В его взгляде было что-то похожее на беспокойство, по крайней мере, его складка между бровями стала как будто глубже, а сами глаза казались темнее обычного. "Что?", удивилась я такому быстрому переходу от шутливого настроения к серьезной заинтересованности. Он приехал ко мне сразу после каких-то съемок, поэтому выглядел прямо как с фото в инстаграме, которые я грешным делом периодически посматривала: тщательно уложенные небольшие кудряшки, светящаяся кожа, аккуратная борода, которая в кои-то веки не торчала во все стороны, и идеальный маникюр. Одежда на нем была обычная, наверное, обошлись его собственным гардеробом, только запах в такие дни был каким-то непривычным, парфюм.
Он провел своими пальцами по моим отросшим волосам, аккуратно заложив за ухо выбившуюся прядь. И оставил свою мягкую ладонь на щеке. Я непроизвольно закрыла глаза, потому что обожала это движение, и почувствовала, как поднялись волоски на руках. Тяжелый вдох и выдох, и инстинктивное желание потереться о ладонь взяло верх. Я чувствовала себя маленьким котенком каждый раз, как оказывалась в его руках, чувствовала, что сейчас могу побыть слабой и беспомощной, что могу просто довериться его теплу. Оставив недорезанный авокадо, я положила одну ладонь поверх его, а второй обхватила широкое запястье, на котором были надеты крупные часы. Очередное Иди ко мне, и вот я снова увязла в объятиях человека, которого не знала еще пару месяцев назад, но так удачно впустила в свою нестабильную жизнь, стоило ему только постучаться.
Позже, когда мы, убрав со стола после ужина, собирались спать, я задержалась у холодильника, зацепившись взглядом за изрядно уже потрепанный листок. И увидела, что текста стало больше, "Не важно, сколько раз ты упадешь. Я буду рядом в каждый из них". Наверное, я застряла там на какое-то время, так и оставшись держаться за ручку двери, потому что краем глаза увидела, как он вышел из комнаты, в поисках меня. Он подошел совсем близко и встал, подперев плечом холодильник. "Это задание от терапевта просто забыла его снять, когда ты вернулся", кивнула я в сторону листка. "Не снимай. Пиши все, что тревожит тебя, если так проще. Зато я хотя бы сейчас знаю, что ты не совсем уж такая тихая, как кажешься. Хотя, конечно, я догадывался", сказал он, потирая синяк где-то на плече. Я почувствовала, как немного загорели щеки, когда вспомнила, как впивалась в него губами, совершенно в тот момент не осознавая, что вообще-то это может увидеть еще кто-то. "Бояться – это нормально. Уверен, тебе об этом и на терапии твердят", продолжил он, как будто не заметив моего смущения. "Бойся, грусти, ошибайся, плач, кричи – все это нормально. Ты – нормальная. И можешь быть какой захочешь", услышала я, увидев тот самый взгляд. "А вот что волнует меня", протянул он и взял карандаш, валявшийся рядом на столе. "Кажется, я влюбляюсь, но не помню, что с этим делать", беззвучно проговаривала я каждую записанную им букву. "Как думаешь, мы справимся с этим?", спросил он, сложив руки на груди. До меня не сразу дошло. Понадобилось время, чтобы понять, что это вроде бы признание. "Думаю, тебе тоже нужен врач", только и смогла ответить я.