Fix you

      Наверное, иррациональный страх перед этими американскими оконными рамами, открывающимися не как у нормальных людей, появился благодаря таким же американским фильмам, в которых вечно кто-то из-за них страдает. Почему вообще нужно приложить столько усилий, чтобы просто открыть окно? Сначала повернуть и потянуть прилично проржавевшую и несколько раз покрашенную (все как дома) задвижку и только в случае скрипучего успеха напрячься всем телом и сдвинуть с места раму. Тяжелый вздох вырвался сам, как только я представила все, через что предстоит пройти. И это не считая страха выглянуть из окна, потому что согласно неписаному правилу, эта самая рама обязательно должна меня прибить. Но что делать, когда за окном наконец-то наступила настоящая зима? Одному только богу (или кто там за него) было известно, как я ее ждала. В голове тут же возникли воспоминания о морозном воздухе, который как будто маленькими иголочками протыкает легкие изнутри, если достаточно быстро его втянуть. Эти ощущения, гораздо более приятные, чем кажется, оказались сильнее предрассудков и помогли без особых проблем провернуть фокус с открыванием. Несколько шумных секунд и наконец можно высунуть голову из окна невысокого дома.       Я читала, что Нью-Йорк славится своими кошмарными метелями и ветер, такой резкий и пронизывающий, вскоре все же пришел. Но в тот момент спросонья показалось, что на улице было необычно тихо для этого города. Наверное, это и заставило меня выбраться из под его тяжелой руки и дойти до окна. Хотелось убедиться, что нас не похитили инопланетяне и мы до сих пор на Земле. Все стало ясно, когда, с трудом пробиваясь сквозь слабо доходивший до моего этажа свет фонарей, в окне показались крупные хлопья снега. Глаза все больше привыкали к темноте и снежинок как будто становилось больше, пока не стало понятно, что соседний дом практически не видно. Все это значило лишь одно – утром грянет коллапс. Красивый, морозный, так мною желанный. Окуная руку в кажущуюся уличную пустоту, мне хотелось поймать как можно больше этих пушинок, которых можно было принять за каких-нибудь милых и упитанных сказочных существ из фильмов Миядзаки, так уверенно, как будто с какой-то целью, они летели вниз. Но едва коснувшись еще пока горячей руки, пару минут назад вылезшей из-под одеяла, они ожидаемо таяли, оставляя колючий, но приятный след. Как только ветер добрался до моего района и лизнул открытую кожу, по телу тут же пробежало стадо мурашек, которые молили, чтобы кто-нибудь уже закрыл этот портал в зиму. Выбора не оставалось и пришлось повиноваться. Картинка изменилась за каких-то полчаса и тишина тяжелого, плотного снегопада сменилась на прерывистый почти свист начинающейся метели, готовой унести любого неосторожного наблюдателя, по глупости поддавшегося любопытству и задержавшегося где-то снаружи. Было даже немного жаль эти бездушные замерзшие капельки, которые бросало из стороны в сторону с той пугающей силой, на которую способна только суровая природа, не знающая пощады.       Где-то сбоку послышался шорох, зашевелилось одеяло и я инстинктивно обернулась, оторвавшись от тусклого света в окне. Через мгновение все снова замерло и стало ясно, что он так и не проснулся. Темнота комнаты размывала очертания предметов и мне казалось, что я до сих пор сплю. Сомнений прибавлялось еще и потому, что когда он вошел в мою жизнь, то тут же пробрался и в мои сны. И эта сиротливо торчавшая из-под одеяла нога не придавала уверенности, а наоборот – смущала. Странным было то, что тело всегда реагировало одинаково. Одна мысль о его присутствии заставила разлиться в самом центре груди чему-то вязкому и горячему и лишила возможности думать. Как всегда за считанные секунды поддавшись желанию, с полным понимаем того, что могу разбудить, я потянулась в его сторону и через пару секунд оказалась сверху кокона из одеяла. Под моим весом он немного повернулся, скатившись с бока на живот и снова успокоился. В последнее время, забираться на него стало моим необъяснимым фетишем. Хотя почему необъяснимым? Просто когда я обхватывала его руками и ногами, закрывая всем телом, он, такой большой, вдруг как будто очень даже комфортно помещался в мои габариты и казалось, что мы как два паззла одной картинки идеально складывались вместе. И это чувство идеального совпадения сложно было сравнить с чем-то еще. Его равномерное дыхание и пробивавшийся с улицы вой ветра укачали меня за несколько минут, как только голова нашла себе место где-то в районе его лопатки, а руки плотнее подоткнули под него одеяло.       Удивительно, но несмотря на все последствия свирепой бури, жизнь города не остановилась. Как будто даже наоборот, закипела с двойной силой, чтобы поскорее согреть улицы и растопить возникшие словно из ниоткуда метровые сугробы. Но пока этого не произошло, люди словно сошли с ума и, стоя в пробках абсолютно на каждой дороге каждого района, сигналили непонятно кому и непонятно для чего. Назойливый шум, который пришел на смену гулкому ветру заставил меня открыть глаза. "Который час?", подумала я настолько громко, что услышала в ответ, "Десять. И город уже слетел с катушек". Непонятно, как ему удалось незаметно выбраться из моих осьминожьих объятий, но он стоял в пижаме у окна и с любопытством разглядывал улицу. "Ты не слышал вьюгу сегодня утром?", спросила я. "Нееет", с удивлением ответил он, "Я даже не помню, как ты на меня забралась. Проснулся от того, что затекла рука, на которой лежал. Думал уже все, ампутировать придется". "Тогда бы ты мог оставлять ее у меня, чтобы в твое отсутствие мне не было так одиноко", пробубнила я куда-то в одеяло. "О, нет, не говори этого, у меня слишком хорошая фантазия", почти простонал он и спустя минуту продолжил, "Иии... все. Теперь этот кошмар со мной навсегда". "Не благодари. Пока обе руки при тебе, свари нам лучше кофе. И нет, я не принимаю отказов, ты знаешь, как пользоваться этой железкой". Он все еще не понимал, почему в моем доме нет волшебной кофемашины и ему приходится стоять у плиты, но нужно отдать должное – никогда не жаловался. На кухне было тише, потому что ее окно выходило на небольшой проулок между домами. И если раньше непосредственная близость соседского окна меня немного пугала, как будто этот самый сосед мог в любое время просто по-пиратски перекинуть лестницу со своего подоконника на мой и заглянуть на огонек без приглашения, то сейчас я была совсем не против той тишины, которую как раз эта близость и обеспечила. Пока он стоя рядом допивал свою первую кружку, я мешала готовую смесь для блинчиков, которые и не были никакими блинчиками, а всего лишь какими-то панкейками. Заставая меня за этим занятием, он как специально каждый раз спрашивал, что такое блины. И я каждый раз объясняла, что совсем не то, что он думает, "Crêpe – это блин, наверняка ты их знаешь. А то, что делаете вы – это богохульство. Но слишком вкусное, чтобы я его бойкотировала". Когда со словом "блин" он начал справляться, я подкинула ему испытание уровнем повыше и записала латиницей родные "оладушки". Из-за его возмущений, вроде, "Как вообще можно говорить на этом языке?! Это настоящее слово или ты издеваешься?", и довольно неудачных, но забавных, попыток повторить за мной, внушительная горка блинчиков появилась как бы сама собой.       Подобная погода каким-то удивительным образом могла способствовать зверскому аппетиту. Наверное, просыпались какие-то первобытные инстинкты, помогавшие нам не умереть в холод. Но скорее всего я просто оправдывала свое бессовестное обжорство, вытаскивая из холодильника все подряд. На маленьком столике не осталось места и только тогда я со спокойной душой уселась на стул, в ожидании своей порции кофе, приготовленного заботливыми руками мужчины в бледно-розовой пижаме. Слава богу, он так и не спросил, где я ее нашла, когда с плохо скрываемой радостью вытащила ее из шоппера, не дав ему, только что переступившему порог квартиры, толком раздеться. Я увидела только глаза поверх очков и выражение лица с отчетливым вопросом, "Ты серьезно?". Но то, что сейчас она была на нем, говорило само за себя: он в очередной раз не против.       Когда я только въехала, в крохотной кухне место было только для одного стула и меня это более чем устраивало. Трудно сказать, сколько часов было проведено здесь в одиночестве и в уговорах самой себя не тратить день на поиски своей ничтожности. Но каждое утро с ним бережно складывалось в тайную копилку воспоминаний, которая одним своим существованием меняла все вокруг. Поэтому-то я и попросила у лендлорда еще один какой-нибудь не нужный ему, может даже старый и скрипучий, стул, который бы я могла поставить на кухне. Благодаря эпохе мессенджеров, мне не пришлось наблюдать взметнувшуюся вверх густую бровь и удивленный взгляд, потому что все это было написано в сообщении. И появившийся на следующий день рядом со входной дверью близнец моего уже родного кухонного друга доставил мне какое-то ненормальное счастье. На нем-то сейчас и покоились мои ноги, пока я наблюдала за причиной подобных "хлопот". Он уже заканчивал и было видно что из моей кружки поднимается ароматный дымок. Когда она оказалась передо мной, ноги с его стула пришлось убрать. "А я уже хотел садиться к тебе на колени", сказал он с высоты своего роста. "Лучше я к тебе", ответила я, облизывая палец в ягодном сиропе. "Хочешь сказать, что я не влезу?". "Хочу сказать, что ты тяжелый". "Толстый". "Нет, тяжелый", повторила я и, зависнув на пару секунд, подняла на него глаза, "Really?!". "Nnnooo", протянул он, медленно мотая головой и уставившись своими темными глазами. Понадобилось несколько секунд молчаливых переглядываний, чтобы абсолютное непонимание происходящего сменилось смирением и вылилось во внезапный смех, из-за которого я чуть не выплюнула успевший попасть в рот кофе. А следом раздалось его почти беззвучное хихиканье. Он стоял довольно близко и моя голова беспомощно уткнулась ему в живот. "Боже мой, откуда это все? Что это за разговор? Какой в нем смысл?", спрашивала я, пока он широкой рукой приглаживал мои все еще растрепанные волосы, и без сомнений улыбался.       Позже снова пошел снег. Хотя точнее было бы сказать "повалил". Если дождь льет как из ведра, то какое выражение будет уместно тут? Мы стояли у приоткрытого окна в комнате и, похоже, ждали, пока у кого-нибудь из нас не онемеют от холода босые ноги. Ветер снова запаздывал и кружащиеся каждая по своей траектории снежинки мирно спускались вниз. Несмотря на огромную пробку, скопившуюся прямо под окнами, и то тут, то там кричащих друг на друга нервных водителей, у меня было странное ощущение спокойствия. Хотелось верить, что сама природа намекала, что нужно сделать глубокий вдох и долгий выдох, посчитать до десяти и.. расслабиться уже наконец. "Замедлись", слышала я где-то внутри себя, как будто и без этого недостаточно тормозила по жизни. "Это похоже на Рождество?", вырвалось у меня. Он обернулся, посмотрел, явно решая что-то в своей голове, "Хотелось бы, но вряд ли". А через пару мгновений добавил, "Сама увидишь". И ведь был прав. Проходя мимо бесконечных витрин, уже в ноябре заполнившихся красно-бело-зеленой атрибутикой знакомого мне только в теории праздника, я ни разу не задумалась о том, что вполне возможно в этом году все будет.. иначе. Нет-нет, ВООБЩЕ по-другому. И сердце трусливо сначала бешено заколотилось, а потом как будто упало прямо в пятки и спряталось там, чтобы набраться немного сил на преодоление подобных новостей. Прогнувшись под весом разом нахлынувших всякого рода чувств, я по привычке, появившейся не так давно, стала искать его прикосновений и, чуть отклонившись, прижалась к нему спиной. Его тепло стало моим убежищем пока его же рука, проскользнув под локтем по ребрам, не остановилась под самым сердцем. Он оказался так близко, что от меня не скрылся уже едва пробивающийся запах кофе и ванили. Тепло ладони явно обладало какими-то магическими качествами, потому что пока оно медленно и уверенно проникало внутрь, страх так же медленно, но совершенно точно уходил, уступая место откуда-то взявшейся уверенности в чем-то еще не до конца понятном.       Метель и не думала отступать, отрезав наше крошечное убежище от всего мира, несмотря на пробивающиеся с улицы звуки мегаполиса. Солнечному свету так и не удалось просочиться сквозь плотные облака, поэтому весь день мы провели как будто во сне, а сумерки казались бесконечными и нереальными. Если бы его телефон периодически не разрывался от звонков, мы бы и не поняли, что вообще-то прожили еще один день. Когда в очередной раз нас оторвали от довольно ленивой и несерьезной партии в Скрэббл и он начал сосредоточенно мерить комнату шагами, стало понятно, что это надолго. Я никак не могла избавиться от мыслей о Рождестве, но мозг, оберегая сердце от очередного потрясения, игнорировал постоянно мигающую в глубине сознания фразу "Семейный Праздник!" и, как обычно, в момент стресса сосредоточился на еде. Бессмысленно было бороться с собственными пороками, гораздо приятнее было им поддаться. Мне понадобилось меньше двух минут, чтобы натянуть носки, влезть в кроссовки, закутаться в теплую куртку, которую он принес мне еще пару недель назад, как только наступил ноябрь и он увидел, как я трясусь от холода в своем пальто, и выбежать за дверь. Перед тем, как захлопнуть ее за собой, я успела заметить только его удивленный взгляд, и кинуть ему быстрый воздушный поцелуй. Счастлив тот, кто имеет по соседству минимаркет, который принял меня, в пижамных штанах и куртке на пару размеров больше, как родную. Когда точно знаешь, за чем пришел, вполне возможно управиться за несколько минут, тем более что очереди из желающих пробежаться под вой ветра не оказалось. В квартире меня ждал все тот же удивленный взгляд. Но разговор, перетекший, похоже, в видеоконференцию, все никак не кончался, и я просто широко улыбнулась, счастливо помахав наполовину полной сумкой. Проходя мимо я не могла не отметить, как великолепно он смотрелся все в тех же розовых штанах, но в свитере.       Больше всего в глинтвейне я любила яблоки, пропитавшиеся горячим вином. И терпеть не могла корицу. Но это была именно та мелочь, которой не хватало внутри, когда снаружи творилось настоящее зимнее чудо. И пока вино нагревалось, я все четче ощущала реальность происходящего. Сочный запах нарезанного апельсина, мороз, просачивающийся сквозь оставленную небольшую щель в окне, его громкий, но все еще спокойный голос, доносившийся из комнаты – это и была моя жизнь. Как только было не рехнуться от подобного внезапно накрывшего откровения? В надежде на помощь горячего вина, я сделала внушительный глоток и выловила из кастрюльки несколько кусочков яблока. Мой собственный внутренний недоэксперт остался вполне доволен результатом и настаивал на том, что все это нужно пить прямо сейчас. Наполнив самую большую в этом доме кружку, я осторожно заглянула в комнату. Он сидел за моим рабочим местом и, похоже, все еще был на связи с кем-то, только отмалчивался. Было несложно незаметно пробраться к столу и оставить там соблазнительно пахнущий напиток. Слишком сосредоточенный на том, что происходило внутри их разговора, он не сразу понял, что изменилось. Но как только до носа добрался запах, его глаза начали искать источник. Было забавно наблюдать, как менялось его лицо от искреннего изумления, когда он наконец нашел, что искал, до довольной еле сдерживаемой ухмылки, которую можно было заметить в момент брошенного в мою сторону взгляда.       Поглощенная вылавливанием винных яблок, я не заметила, как в квартире снова стало тихо и совсем темно. В окне напротив включился свет, а внизу загорелся один единственный фонарь, что уже было чудом для этой скрытой ото всех улочки. Я подумала, что неплохо бы иметь гирлянду и включать ее вместо слишком яркого для таких дней освещения, поэтому даже не повернулась в сторону выключателя, стараясь разглядеть что-то в густых сумерках. "Решила напоить меня?", услышала я перед тем, как его рука оказалась на моей шее, "Там еще осталось?". Устроившись своим подбородком на моем плече, он спустил руку ниже по спине. "Осталось, но я съела все фрукты. Не знаю, как так вышло". Такой теплый, но до сих пор не переключившийся на ленивый режим, он как будто немного подвисал, но я была не против простоять так хоть до ночи, прижавшись к его колючей щеке. И все-таки все пошло совсем по другому сценарию.