Fix you

      Воздух, на весь день лишившийся теплых солнечных лучей, был довольно морозным, а сугробы кое-где доходили мне до колен. И, наверное, с закрытыми глазами не трудно было бы представить себя в родном дворе, окруженном серыми панельками, ведь запах казался таким знакомым. Пешеходы, занятые каждый своими мыслями, необычно медленно проплывали мимо, пока мы стояли напротив входной двери и решали, в какую сторону двинуться. Ничего не могло напугать этих людей: ни холод, ни заваленные тротуары, ни бесконечные пробки. Рукава его, хотя теперь уже моей, куртки доходили практически до кончиков пальцев, но я все равно натянула теплые перчатки, потому что не любила, когда мерзли руки. Он же, по сравнению со мной, одетой во все самое теплое, что нашлось в чемодане и наглухо закрытыми вязаной повязкой ушами, выглядел так, словно собрался на недолгую прогулку в своем Лос-Анджелесе. Единственным "подкреплением", которое я смогла ему предложить перед выходом, оказалась та самая шапка из Лондона, так и оставшаяся нетронутой со дня возвращения, потерявшись на полке у входа. "Все нормально, это не первая моя зима", проговорил он, увидев как я недовольно оглядываю его с ног до головы, "Ты снова слишком переживаешь". С этими словами он подал мне перчатки и когда я взялась за них, мягко притянул к себе. Его теплый поцелуй в скулу заставил меня непроизвольно поморщиться и все-таки расслабиться, да и делать, собственно, в этой ситуации было нечего. В конце концов, мы жили в огромном городе, в котором полно мест, где можно отогреться.       Ближайшая станция метро находилась минутах в десяти от моего дома, и мы сошлись на мысли, что примем решение по пути туда. Вместе со снегопадом стих и ветер, но все равно было сложно поверить в то, что завтра, вероятно, от всего этого не останется и следа. Было довольно тяжело каждый раз поднимать ноги выше привычного, шагая словно по болоту, так что стало понятно, почему все вокруг двигались так, как будто спали на ходу. Через несколько минут кровь по венам разогналась до такой степени, что руки, укутанные фактически в два слоя, начали гореть. Пока я снимала перчатки, он успел уйти вперед, не заметив моего отсутствия, так что мне в конце концов пришлось его догонять. Эта недолгая прогулка получилась на удивление утомительной и я казалась себе кипящим чайником, из которого с шумом вырывается горячий пар. Неуклюжая походка и громкое дыхание очевидно повеселили его, потому что когда я подошла, помимо протянутой в помощь руки, увидела и откровенно смеющиеся глаза. "Бог мой!", вырвалось у меня, когда наши ладони соприкоснулись, "У тебя ледяные пальцы!". От такой резкой смены температуры, по всему телу пробежала дрожь. "Не правда, это у тебя они слишком горячие, вон как ты быстро бежала", бессовестно усмехнулся он, "В любом случае, мы почти пришли". Я совершенно точно не была какой-то особенно неловкой, все как у всех, но ситуацию усугубляла куртка, которая несмотря на легкость и общий комфорт, была довольно массивной, так что пытаясь ускориться, я немного путалась в ней, как в большом одеяле. Мне не хотелось спрашивать, почему имея двух сестер, он принес именно свою, и предпочитала думать, что ему просто нравилась мысль, что я ношу его вещи. Ведь и так это происходило постоянно: я влезала в его пижаму, рубашки, футболки, которые он по неосторожности оставлял в квартире. "Так ты кажешься ближе", как-то призналась ему я, "Видишь, какими глупостями я забиваю голову". Но как выяснилось, никто из нас на самом деле так не думал.       Жаль, что когда мы решились на эту вылазку, некому было напомнить нам про час пик. На станции стало людно почти сразу как перед нашими носами закрылись двери последнего поезда и не хотелось думать о том, что будет твориться, когда придет следующий. Удивляться было нечему, учитывая коррективы, которые внесла непогода в расписание движения автобусов и оставалось только смириться. Нарастающая толпа, заставившая нас теснее прижаться друг к другу, состояла из множества самых разных людей, так непохожих друг на друга. Большие, маленькие, улыбчивые, хмурые, в шапках и без, с рюкзаками или сумками, почти все они были в таких же разнообразных наушниках и глаза их были прикованы к небольшим экранам телефонов. Я улыбнулась, когда увидела у какого-то уже не мальчика, но еще не совсем подростка, у юноши лет одиннадцати, выделяющиеся на фоне темной кожи его лица белые проводки, спускающиеся прямо в карман. Он кивал головой явно в ритм какой-то мелодии и слегка шевелил пухлыми губами. "Смотри, проводные наушники во всем городе используешь только ты и вон тот парень, родителям которого, наверное, надоело покупать каждый месяц новые эйрподсы". Он тихонько усмехнулся и его грудь под моей рукой чуть вздрогнула, "Что ты хочешь от старика". "Ты не старик, а обыкновенный растяпа", я подняла на него глаза и дотронулась пальцем до кончика его большого носа.       Люди все прибывали. На лестнице, по которой спускались продрогшие и утомившиеся бедолаги, мое внимание привлек мужчина, судорожно пытавшийся согреть свои красноватые руки горячим дыханием. Потирая ладони друг о друга, он сосредоточенно дышал на них, даже не оглядываясь по сторонам и меня пронзило колкое сочувствие вместе с воспоминанием о ледяных пальцах, совсем недавно сжимавших мою руку. Как-то особенно не задумываясь, я расстегнула куртку примерно до пояса и снова развернулась лицом к нему. Его руки были надежно спрятаны в карманах с тех самых пор, как мы вошли в метро. Он вопросительно взглянул на меня, когда я подняла глаза вместе с раскрытыми ладонями, "Можно ваши руки?". Его покорность из раза в раз пробуждала во мне самые уязвимые и оттого глубоко спрятанные чувства, так что когда он без вопросов вложил свои все еще прохладные ладони в мои я не смогла сдержать бессильную улыбку. Прижав их к себе, чуть ниже ключиц и накрыв сверху шарфом, я почувствовала, как слабый холодок пробрался сквозь ткань свитера. Но очень скоро он растворился и я еще раз накрыла его ладони теплым воротником, обняв их. Скорее всего, это смотрелось довольно странно со стороны, как будто мы занимались чем-то не очень подходящим для общественного места, но мне не хотелось заканчивать, а он только ближе склонил голову к моему плечу и уткнулся в него лбом. Сложно сказать, почему в тот момент у меня и мысли не возникло, что в огромной толпе может найтись человек, который узнает его и у всех моих неосторожных действий вдруг появятся пугающие последствия. Скорее всего, я просто забывала, кто он на самом деле, потому что его поведение было самым обыкновенным, а взгляд почти всегда оставался спокойным. К тому же, если посмотреть на час пик с другой стороны, то он был только на пользу. После рабочего дня человеку как правило глубоко плевать, что происходит вокруг, пока ничего и никто не нарушает его планы.       Поезд с уже забитыми вагонами прибыл довольно быстро. Я спряталась за его широкой спиной, когда он, выпустив кое-кого на свободу, стал пробираться вперед. Ему повезло ухватиться за поручень, поэтому я мертвой хваткой вцепилась в него, хотя смысла в этом было не много, ведь места для падения в такой тесноте все равно не было. Свободной рукой он сначала обхватил меня за плечи, а когда все утрамбовались, найдя для каждой из своих ног несколько сантиметров пространства, поднял ладонь к шее и слегка поглаживал отогретым большим пальцем мою щеку. Скорее всего, он знал, что делал, потому что от прикосновения стресс, вызванный так себе путешествием, если не испарился, то стал вполне себе терпимым и я с переполняющим чувством благодарности сложила на него голову. Сложно ощутить комфорт в подобных условиях, но когда колючая щека коснулась моего лба, я уже не сомневалась, что с ним возможно больше.       Казалось, что мы провели там вечность. Чтобы добраться из моего захолустья до Манхэттена приходилось делать пару пересадок, так что я не слишком часто утруждала себя подобными поездками, довольствуясь тем, что в районе имелось из цивилизации. Но когда на мое робкое предложение о Центральном парке он не задумываясь ответил согласием, я неожиданно для себя самой ликующе вскинула руки вверх. Отчаянно цепляясь за него и без остановки уворачиваясь от людей, бегущих сразу в обоих направлениях, я успела несколько раз пожалеть о своем предложении. Он же, казалось, чувствовал себя как рыба в воде, ловко приспосабливаясь к движению толпы, уверенно и спокойно продвигаясь вперед, периодически оборачиваясь ко мне. Вывалившись с огромным количеством людей из второго поезда, я не выдержала и остановила его до того, как он влился в очередной поток, "Пожалуйста, давай выйдем тут и пройдемся пешком". "До сих пор не привыкла?", его голос был полон сочувствия и я беспомощно помотала головой. В моменты слабости внутри меня всегда разгоралась дикая злость и я чувствовала, как она подступает к горлу, рискуя вылиться в какую-нибудь бесполезную ругань. Его быстрое "Ок" не позволило мне погрузиться в очередное самокопание и дойти до самого дна, на которое с его появлением опустились мысли о собственной ничтожности и скрылись там в грязном иле. Я улыбнулась, когда он аккуратно потянул меня за собой к выходу, взяв за указательный палец и безнадежно утопив его в мягкой ладони.       Наконец выдохнув после бесконечных минут, проведенных прижатой как минимум к трем незнакомцам с разных сторон, я поняла, что все было не зря, когда все вокруг засверкало, замигало, зашумело и засуетилось, стоило только подняться по скользким ступенькам. Сложно было поверить, что мы до сих пор в том же городе. Узкая улица с едва видимыми тротуарами сменилась на широкий проспект с уже расчищенным снегом, аккуратно сваленным по краям дороги в ожидании своего последнего пути. Вечерний сумрак рассеивался желтоватым светом фонарей и разноцветными вывесками на любой вкус. Однако даже в таких условиях слиться с толпой было куда проще, чем в ярко освещенных коридорах подземки, и он окончательно отпустил контроль. Мой палец все еще был в его руке, когда я от неожиданно нахлынувшего волнения замерла и выдохнула "Wow". Серые автобусы вместе с желтыми такси, лениво тащились по дороге, сбитые с толку дневной бурей люди выглядели так, будто им уже нечего терять и кто-то пытался играть в снежки прямо посреди тротуара, даже яркие рождественские витрины не казались такими уж агрессивными, как обычно. "Тебе нужно почаще выбираться из своей берлоги", услышала я как будто издалека и, улыбнувшись, ответила, "Это точно".       Честно говоря, я даже не очень понимала, где мы и просто шла за ним, впитывая еще только начавший пробиваться дух праздника. В голове роились сотни вопросов обо всем этом, тысячи мыслей на тему того, как бы мне хотелось провести этот день и один единственный повод для страха. Именно поэтому я до сих пор не набралась смелости спросить его о планах – боялась услышать ответ. И вместо этого говорила, что хочу елку, игрушки, свитер с оленями и первый раз в жизни повесить носок, пусть и не над камином, какая разница. "Один?", спросил он. "Что?", не поняла я. "Один носок?". Это был вопрос, внезапно оказавшийся ответом. Еще до того, как я переварила услышанное, губы неконтролируемо растянулись в улыбке. Сердце всегда работало быстрее, чем голова, и я делала глупости чаще, чем хотелось бы. "Если хочешь, их может быть и два", сказала я, повернув к нему голову. "Хочу", тут же ответил он. У меня не осталось никаких шансов сохранить спокойствие, поэтому после короткого смешка облегчения, я схватила его за воротник, притянула к себе и поцеловала настолько нежно, насколько позволяли слегка онемевшие от холода губы. Он смог обхватить меня даже в той большой куртке, сцепить за спиной руки и немного покачать из стороны в сторону, как будто в танце. Я понимала, что мы стоим посреди улицы и мешаем всем вокруг, но даже оторвавшись от его губ, не могла прекратить смотреть на него. Пусть у него порозовели щеки, покраснел нос и, наверняка, снова заледенели пальцы, но глаза были теплее весеннего солнца и согревали до самых косточек. Каждый раз натыкаясь на эту нежность, я желала только одного, чтобы момент продлился чуть дольше. Он оказался сильнее меня и перевел взгляд, но только чтобы поцеловать в переносицу. И как только я вынырнула из поглотивших меня чувств, сразу выпалила, "Хочу хот-дог".