Fix you

      "Удобно?". "Да, вполне". Первое, что он сделал после длинного вечера – улегся на пол моей квартиры, подложив под спину пушистый коврик. Всего час на катке измотал его, но ничего удивительного, потому что держать меня приходилось практически постоянно, ведь мои ноги предательски разъезжались стоило только сделать попытку и двинуться самостоятельно. Несмотря на поручни по всему периметру, он то и дело подхватывал меня в полете и ставил на ноги. В конце концов, последние минут пятнадцать я просто держалась за его крутку, пока он осторожно катился по льду, надеясь, что хотя бы таким образом у меня получится порадоваться. Надо признаться, что его старания были излишними, потому что я и так горела от счастья, каждый раз перед самым падением крепко хватаясь за какую-нибудь часть его тела, не в силах сдержать испуганно-довольные ни крик, ни смех. Вполне объяснимый страх ушел после третьего или четвертого почти приземления, и это было определенно что-то новое. Что-то, чего я либо никогда не чувствовала, либо окончательно забыла, так как прошло слишком много времени. Все это дошло до меня только когда мы уже спустились обратно в метро и ехали в полупустом вагоне в направлении дома. Его рука оказалась в моем кармане и там внутри наши пальцы снова переплелись, скрываясь от посторонних глаз. За всю дорогу мы перекинулись всего парой слов, переваривая весь этот бесконечный вечер и стараясь не заснуть под размеренное покачивание вагона. Стрелки домашних часов показывали почти двенадцать когда мы закрыли за собой дверь.       В отличие от него я нашла в себе силы хотя бы на то, чтобы переодеться в пижаму. Но это тело, растянувшееся посреди комнаты, с закинутой за голову рукой и закрытыми глазами было слишком привлекательно, чтобы просто перешагнуть его и завалиться рядом на диван. Я опустилась на четвереньки и слегка подула на него, отчего отросшие и спутавшиеся прядки, примятые шапкой ко лбу, немного приподнялись. Вокруг его глаз тут же появилось множество лучиков, исходящих прямо из внешних уголков, как будто какой-то ребенок попытался нарисовать солнышко. Он улыбнулся одними губами, поморщился, непонятно помычал и сказал наконец "Я не сплю. Пока." "Может, хочешь чего-нибудь?" спросила я, склонившись к нему и чуть коснувшись губами лба. "Да, хочу быть моложе," мы одновременно хрюкнули и обреченно похихикали, "Нет, посиди со мной." Ему не нужно было просить дважды, но когда я начала осторожно, чтобы не причинить ему лишнего дискомфорта, устраиваться сверху, он сдавленно и коротко то ли прокряхтел, то ли простонал, перешел на свой грудной глубокий смех и проконтролировал руками мое положение, чтобы в конце концов я оказалась где-то в районе его бедер. Еще немного поерзав, я успокоилась, упершись ладонями в пол, подперев его по бокам, как будто зажав в тисках. Его рука вернулась под голову, отчего она немного приподнялась и он мог смотреть на меня своими прищуренными глазами. Вторая его ладонь нашла место на груди, и поднималась вместе с каждым вздохом.       "Ты знаешь, что у тебя очень широкая кисть?" пробормотала я, "И очень милые широкие пальцы с такими хорошенькими маленькими ногтями." "Да? Никогда не думал об этом," ответил он, приподняв руку чтобы немного ее поразглядывать. "Угу. Когда ты гладишь меня по лицу, мне кажется, что я.. прижимаюсь к подушке, что ли, это страшно приятно." "Вот так?" произнес он, накрыв щеку мягкой раскрытой ладонью с отставленным большим пальцем. Я смогла только улыбнуться и прижаться лицом покрепче. Его расслабленное лицо все так же выражало крайнюю степень удовлетворения и даже через едва открытые веки пробивался свет, как мне всегда казалось, слишком темных глаз. Его ладонь немного продвинулась назад, к уху и вниз по шее, ненадолго задержалась на выпирающей ключице и вернулась на свое место. Приподнявшись на коленях и чуть продвинув руки вперед, я могла лучше разглядеть лицо, которое и так никогда не стиралось из памяти, крепко зацепившись там своими родинками, морщинками и двумя угольками. "Ты знаешь, что у тебя большой нос?" "Не больше твоего," хмыкнул он, но из груди снова вырвался этот глубоко засевший смешок, когда я попыталась скорчить недовольную мину, "Знаю, я смотрю на него уже почти пятьдесят лет.. Черт, это много." Мои губы сами потянулись к нему и оставили влажный след где-то прямо на плавной горбинке, "Иногда ты напоминаешь мне сову. Или филина, как хочешь. Была у меня в детстве такая любимая елочная игрушка." "Это хорошо?" "Идеально," улыбалась я, "Где твои очки?." "Мм, хороший вопрос, на который у меня как обычно нет ответа," протянул он, прикрыв глаза, "Воспользуюсь твоими, если что." "Ага, конечно."       Мне так нравилось разглядывать его. Просто смотреть, не ожидая ответных действий, не изнывая от желания (вернее сказать, не всегда изнывая) и, самое главное, не опасаясь показаться чудилой. Поначалу он спрашивал, что случилось: у него что-то на лице, что-то застряло между зубами, он несет какую-то чушь? Но вскоре привык к пристальному взгляду и чаще всего просто позволял мне немного дурости и странности, постепенно включаясь в процесс. "Имей в виду, что я знаю каждый седой волосок в твоих усах и бороде," сказала я, поцеловав уголок рта, все так же растянутого в улыбке, "Так что не смей их трогать." "Я их и так не трогаю, но передам твои угрозы тем, кому приходится это делать." Примерно так же, как и разглядывать, мне нравилось его целовать. Место для поцелуя особенно никогда не имело значение, целью был он весь целиком, а губы были прекрасным и невероятно чувственным проводником. Оказавшись слишком уж близко к его лицу, я хотела просто наклониться пониже, чтобы наконец достать до него, но согнув локти буквально легла сверху и почувствовала, как подо мной поднимается и опускается его грудь. Он открыл глаза, чтобы удостовериться, что все в порядке и снова поглотил меня своим взглядом, расплавив остатки разума окончательно. Я все-таки коснулась его губами, почувствовав небольшую щекотку, отчего невольно усмехнулась, но через секунду привыкнув к ощущениям, поцеловала его долго и мягко, в который раз наполняясь желанием жить. Иногда и правда не было смысла в чем-то большем, чем эти легкие, но сокрушительные прикосновения.       "Надеюсь, у меня там ничего в усах не застряло после того огромного хот-дога," проговорил он негромко, "А то даже не было возможности посмотреть на себя любимого." Тишину комнаты нарушал только мой смех. "Что? Что смешного? Разгуливать с пятном от кетчупа под носом и ловить странные взгляды, знаешь ли, удовольствие ниже среднего". "Да, скажи еще, что до сих пор не привык к странным взглядам. И у тебя же не борода Льва Толстого, чтобы по утрам собирать из нее себе завтрак, чего ты так переживаешь." "Все равно не хочу быть свиньей," ответил он, закладывая тогда еще мне за ухо прядь волос. "Свинки милые. И ты тоже," сказала я, опустившись чуть ниже и поцеловав его шею. "Мне нужно еще кое в чем признаться," я снова приподнялась на локтях. "У нас сегодня вечер откровений, похоже," ухмыльнулся он. "Я ни разу не смотрела Игру Престолов." слишком резко вырвалось из меня и по комнате эхом прокатился удивленный возглас, "И я не люблю Звездные Войны", второй возглас хоть и был громче предыдущего, но показался менее разрушительным. "Как ты могла скрывать такое на протяжении всех этих.. скольких?" задумался он, "Четырех? Пяти? Месяцев. Мое сердце разбито, я еле сдерживаю слезы." Я прекрасно знала, что все это просто очередной спектакль для одного единственного зрителя, так что и волнения его слова во мне не вызвали. Но чувство неловкости из-за всего этого преследовало меня слишком долго. Не думаю, что для него это стало открытием, учитывая то, сколько раз за это время я не понимала его окологиковских, когда разговор касался кино, отсылок и просто улыбалась и кивала, потому что чувствовала, что здесь это и нужно. Я честно пыталась заставить себя приобщиться к прекрасному, но проигрывала каждый раз, включая очередную драму про очередного несчастного персонажа.       "Но в качестве извинений, предвидя наш настолько откровенный разговор, я сделала особый тайник, который забила всякими разными Reese's," тут я уже поднялась на вытянутых руках, чтобы казаться более убедительной, "И если ты простишь меня, этот сундук с сокровищами будет принадлежать только тебе, и это даже до Рождества." "Хмм.." протянул он, "Шоколадки.. или гордость. Слишком сложно." "Выбор за тобой." С минуту поводив бровями, похмурившись, позакатывав глаза, он в конце концов выдал, "Пожалуй, я выберу все." "А так можно?" "Мне – да. Ты отдаешь мне обещанное и мы смотрим первый сезон Игры Престолов. Вместе, обещаю. Если не понравится, ты хотя бы сможешь поспорить со мной." "Что ж, если взять во внимание тот факт, что из-за тебя мы не скоро начнем, а может быть и вовсе забудем об этом, то я готова пойти тебе навстречу." "Что значит из-за меня? Да мы бы начали прямо сейчас, если бы.." и он замолчал, тяжело вздохнул и задумчиво потер себя по щеке.       Никакого секрета в невысказанных им словах не было. И неожиданностью это тоже не стало. Только день был таким безумным, таким длинным и таким неправдоподобно счастливым, что осознание его конца пришло не сразу. За окном стало как обычно: ни вьюги, ни гудящих водителей, ни снежной завесы. Только шум периодически проезжающих машин и редкие вскрики запоздалых прохожих. Глинтвейн давно выпит, но до посуды ни у кого не дошли руки, так что она так и лежала там в раковине. Синяки от редких, но все же достаточно жестких встреч со льдом становились все заметнее и чувствительнее. Воспоминания все больше напоминали вырванные из цельной кинопленки кадры. "Тебе рано вставать?" он кивнул в ответ, "Пойдешь в душ?" снова кивок и согласное "Угу". Я собралась было подняться на ноги, когда он сел, заставив меня немного откинуться назад, и притянул обратно к себе, крепко обхватив руками и положив голову на грудь, упершись макушкой в подбородок. Широкие плечи и спина как одеялом укрыли меня и мои руки просто легли сверху. "Хороший был день," выдохнула я в его спутанные волосы. "Идеальный," пробубнил он мне в ключицу.