Fix you

      Если бы из чуть приоткрытой двери не доносились приглушенные звуки вечеринки в самом разгаре и негромкая музыка, кое-как просочившаяся сквозь множество голосов, то вокруг было бы невероятно тихо для этого города. За последние несколько месяцев я отвыкла от такой тишины и, наверное, без всего этого шума на фоне, и правда бы подумала, что оглохла. На улице стемнело как-то уж очень неожиданно и когда я перед побегом, едва зайдя вслед за всеми со внутреннего двора в дом, обернулась на панорамное окно, оно же дверь, то немного растерялась, не очень понимая, как так произошло, что вместо удивительного вида на аккуратный газон, подстриженные, кое-где еще цветущие, кусты и бассейн, расположившийся прямо перед комнатой, в которой все собрались, я увидела только наши отражения. В первых числах ноября не было и намека на приближающуюся зиму, лишь пятнами пожелтевшие деревья кое-где выпадали из общей беспечной картины как будто затянувшегося лета. И даже холодные вечера не приносили особенного разочарования, заставляя надевать все больше слоев одежды и крепче прижиматься друг к другу в те редкие дни, когда он приезжал.       Мы оказались в каком-то пригороде как раз из-за него. Стараясь везде успеть, он вдруг начал брать меня с собой на встречи с друзьями, предварительно убедившись, что никто не против. Не знаю, как его близкие, но я сомневалась, что у меня вообще был шанс отказаться, учитывая дикое желание быть с ним рядом каждую минуту своего дурацкого существования. Он прекрасно знал о моей слабости, но все равно каждый раз, предлагая мне вылазку и новое знакомство, расписывал все плюсы такого расклада и неизменно повторял, что будет рядом. И не то, чтобы я не хотела узнать его как можно лучше, просто не подозревала, что это случится настолько быстро. Было понятно, почему этого человека любили, почему так ждали и я уж точно не хотела никого лишать его присутствия. И еще меньше хотела лишиться его сама. Так что без сомнений запрыгнула к нему в машину, на которой он и увез меня в место, о котором я и не подозревала, в очередной раз приоткрывая окошко в такую обычную для него самого, и такую странную для меня, жизнь.       Это был очередной удивительный день рядом с ним. Естественная неловкость ушла где-то через час после нашего прибытия. Через час и один бокал белого сухого, который мне всучили почти сразу, как мы оказались на мягком диване во внутреннем дворе с тем самым бассейном. Он оказался в углу, немного позади меня, закинув одну руку на широкую спинку. И когда первые пара глотков достигли своей цели, я, расслабившись, потерлась щекой о мягкую ткань рукава его свитера, от удовольствия прикрыв глаза. Оторвавшись от своей небольшой медитации, я с удивлением обнаружила, что кто-то из присутствующих смотрел на это с едва скрываемой улыбкой, не останавливая разговор и не отводя взгляда от, как мне тогда казалось, довольно незаметного движения. От смущения мои глаза широко распахнулись и я почувствовала, как краска заливает щеки. Мне не очень нравилось проявлять нежность на людях, как будто впускаешь в свой уютный мирок посторонних. И находясь где-то на улице удовлетворяла свою потребность в прикосновениях тем, что старалась не отпускать его руку и частенько не могла отказать себе в удовольствии забыться в его медвежьих объятиях. Поцелуи и вовсе были редким событием вне стен моей квартиры. Так что когда я обернулась к нему, в поисках поддержки, а он, вместо простого подмигивания, колюче поцеловал меня в самый уголок губ, думала, что сначала растекусь по его коленям от удовольствия, а потом скончаюсь от волнения. Но вопреки всему, когда он оторвался и выжидательно уставился на меня, я расплылась в улыбке, поколебавшись всего секунду. Наверное, это и был момент, когда я окончательно отпустила тот день, бессовестно откинувшись на него и чувствуя плечом, как размеренно и спокойно поднимается и опускается его грудная клетка.       Когда солнце скрылось и воздух стал довольно прохладным, все зашли в дом, даже не намереваясь заканчивать вечер вот так быстро. Это казалось удивительным, но все происходящее как будто придавало мне уверенности и даже в какой-то степени окрыляло. Я вдруг вспомнила, что комфорт может не ограничиваться четырьмя стенами моего убежища. Но если скажу, что не было трудно, даже чертовски трудно, то совершенно точно совру. С того дня, как я уехала на поиски места, которое бы вдруг оказалось настоящим домом, не помню, чтобы так много говорила. И все потому, что в отличие от его семьи, его друзья и не думали оставить попытки как можно скорее узнать обо мне побольше и, кажется, я никогда и никому не рассказывала столько, сколько в тот день им удалось выудить из меня. К моменту, когда на город опустились сумерки, я чувствовала, что еще немного и потеряю голос или мои щеки и язык сведет судорога. Даже наши с ним вечера, когда мы бесконечно болтали обо всем на свете, не были такими утомительными, потому что мы то и дело прерывались, забывая про слова и языки. Однако, позже, перебирая в голове отрывки той встречи, я удивилась, насколько естественной казалась обстановка. Все происходило как бы само собой и моя болтливость, скорее всего, была вызвана обволакивающим чувством комфорта. Меня рассматривали под лупой, как какого-нибудь муравьишку, но делали это аккуратно и почти безболезненно. И единственное, на что я надеялась, так это на то, что сдала экзамен, в чем бы он ни заключался. Так что когда все зашли в дом, я осторожно выскользнула обратно, стянула с лежака у бассейна коврик, уложила его прямо на газон и, укутавшись в плед, легла там, уставившись в черное небо, в надежде, что моего отсутствия не заметят хотя бы какое-то время, давая возможность немного прийти в себя.       Я как-то уж очень глубоко увязла в своих эмоциях и мыслях о прошедшем дне, что его, "Ты как? Тебе не холодно?", как будто вырвало меня из сна. Я вздрогнула и выдохнула скороговоркой, "Господибожемой". Но через мгновение придя в себя, посмотрела на него, стоящего прямо надо мной, вглядывающегося в мое лицо, и протянула, "Нееет, я в порядке, просто отдыхаю". Он кивнул и через пару минут оказался рядом, притащив второй коврик и кинув его рядом. Я впустила его под свой плед. Ни одно самое теплое одеяло в мире никогда не сравнится с его руками, которыми он обнимал со всем своим желанием оставить на мне отпечаток, раствориться в этом тепле. Наверное, не существовало настолько холодного, настолько сильного порыва ветра, который смог бы помешать нам тогда согреться. И во второй раз за весь день мы поцеловались, позволив, наконец, себе то, что обычно происходило за закрытыми дверями.       В первый раз мы не сдержались в тот момент, когда думали, что нас никто не видит. Хоть на улице еще было достаточно светло тогда, но в помещении уже сложно было что-то разглядеть и пришлось включить там свет. Мы вызвались сходить за напитками для всех, так как за те три часа, проведенных снаружи, компания из восьми человек уничтожила все доступные запасы. И он, как мой личный Чип или Дейл, еще не определилась, спас меня на несколько минут от натиска любопытства. Пока он по-хозяйски распоряжался кухней и холодильником, я уткнулась в телефон, лихорадочно проверяя уведомления, скорее просто для того, чтобы отвлечься, а не узнать что-то сверхважное. "О, послушай, я кое-что нашла тут на днях", сказала я, переключаясь на приложение с музыкой, "и теперь не могу никак выкинуть из головы эту песню". Пока он составлял на высокую стойку все, что заказывали, я открыла банку колы и сделала пару жадных колючих глотков, а на телефоне воспроизвелся очередной объект моей гиперфиксации. Он ненадолго оторвался от своих дел, прислушиваясь, и, одобрительно вздернув брови, покачался в ритм. Я повторила за ним. И мы как-то незаметно перешли к тому, чем занимались даже чаще, чем сексом. Наверное, все это действие вина и необъяснимого чувства спокойствия, несмотря на все обстоятельства. Он был так легок и органичен в своих движениях, чем и приводил меня в абсолютно искренний восторг. Так что несколько секунд спустя каким-то чудом все осталось позади и был только он, звук телефона из пустого стакана и мое желание не захлебнуться от счастья. Из-за включенного света, мы не видели людей за окном, так что даже не вспомнили о том, что как раз-таки там, на улице, обзор был просто великолепным, тем более что света там становилось все меньше. Не помню, как мои руки обвились вокруг его шеи, но мы уже целовались, не прекращая переминаться с ноги на ногу, покачиваясь и посмеиваясь. И считали, что провернули идеальное "преступление", улучив момент. Но как же мы ошиблись.       Насытившись тягучей близостью и объятиями в тот холодный вечер, он перевернулся на спину, поудобнее устраиваясь лохматым затылком на моем укутанном в толстый свитер плече, и я, хихикая, согнула руку в локте, прикрыв ладонью его глаза. Ему такой расклад не очень нравился, так что он просто сдвинул ее к губам, поцеловал и оставил где-то на шее под пледом, согревая меня своими мягкими пальцами. Одним из минусов жизни в таком городе, как Нью-Йорк, было то, что как далеко не уезжай, звезды ты вряд ли как следует разглядишь. Но вот самолеты, их было хоть отбавляй. И мы просто то и дело тыкали указательными пальцами в небо, показывая друг другу то, что и так было видно, провожая мигающие огоньки. И считали. Такая глупость. Но с ним любая глупость превращалась в мгновения безоговорочного счастья. Просто от того, что он рядом. Бессмысленная распирающая радость. Мы пролежали там достаточно долго, чтобы одна из хозяйских собак заинтересовалась нашими действиями. И не удовлетворившись только наблюдениями, захотела присоединиться, заняв почетное место прямо между нами.       Так бы мы и пролежали еще черт знает сколько, греясь все втроем друг о друга, если бы где-то сбоку от него не загорелся экран телефона. Я видела, как он тянется к нему, рассеянно водит пальцем и, внезапно, смеется. Было слышно какие-то голоса, раздающиеся из динамика, но нельзя было понять ни слова из-за тихого звука. "Что там? Чего ты?", спросила я и взяла его руку так, чтобы экран телефона стало видно и мне. "Oh. My. God", только и смогла выдавить я, увидев, что кто-то записал наш импровизированный танец. Пережив первые секунды чувства чистейшего стыда, я прикрыла глаза рукой, как бы закрываясь от этого жестокого мира, и начала смеяться, продолжая взывать к богу. Пес, не понимая, что за оживление происходит и почему мы нарушаем его мирный сон, поднял голову с торчащими ушами и смотрел то на меня, то на него, решая, что с нами делать. Периодически убирая пальцы от лица, я возвращалась взглядом к экрану, но моего терпения хватало на несколько недолгих секунд, "Да я же двигаюсь так, как будто мне плохо. Почему ты никогда мне об этом не говорил?! Я бы никогда в жизни больше не стала танцевать!". "Нет-нет, ты только посмотри на нас!", он тыкал пальцами в свой телефон, пытаясь увеличить картинку, но вместо этого перематывал короткое видео туда-сюда, "По-моему, это очень мило". И только увидев его абсолютно ничем не прикрытое удовольствие от просмотра этих двух минут нашей свободы, я смирилась с ситуацией и попросила перемотать на начало. Было странно видеть себя чужими глазами, но совершенно по-новому взглянуть на то, как он смотрит на меня, как улыбается, вот в этом было что-то особенное. Его глаза, они никогда не врали. Ни мне, ни камере.       Ноябрь, даже такой расслабленный, все же не располагал к длительным ночным посиделкам и по спине наконец пробежал холодок. После еще нескольких коротких, почти детских поцелуев, мы одновременно поднялись и в последний раз посмотрели в темное небо. По нему все так же то тут, то там проплывали красно-белые огоньки и мы пытались вспомнить, сколько насчитали за эти полчаса. "Я же тебе не говорила, на что потратила ту бессонную ночь после первого свидания?", спросила я, обняв его в поисках тепла и любимого ощущения дома. "Вроде, мы переписывались, пока я не отключился. Нет?". "Ты так долго отвечал, что у меня вообще не хватало терпения, смотреть на эти три точки набора", недовольно пробубнила я, "Так что я.. читала гороскопы. Совместимости, конечно". Его шутливо недовольный возглас смешался с предательским смехом, "Но ты же все это время доказывала мне, что не веришь в них! Что все это чушь, блабла! Да с тобой невозможно говорить даже на эту тему, ты сразу злишься!". Мне было смешно от его возмущения, так что я просто хотела остановить поток негодования, пытаясь прикрыть его болтливый рот ладонью. "Знаю, знаю!", старалась вставить я, "Но тот день был одним из таких.. в который ты готов поверить хоть в магию, хоть в астрологию, хоть в иллюминатов. Главное, чтобы хоть кто-то объяснил, что происходит. Ты вообще не укладывался в моей голове". Пока я говорила, он укутывал меня пледом, превращая в живую шаурму. И когда я уже точно не могла двигаться, обнял в который раз за этот день. "И как оно? Помогло? Уложился наконец?", спросил он, потеревшись своим носом о мой. "Похоже, что да".       Позже, когда мы уже вернулись к людям и подъедали остатки ужина, я радовалась тому, что не призналась в порыве очередной откровенности в том, что давно примерила на себя его фамилию и примерно представляла, как будут звать наших семерых детей. Первые дни я дико боялась своих мыслей, прекрасно понимая всю их абсурдность, но никак не могла выбросить из головы все эти картинки воображаемой счастливой семейной жизни. Это состояние прошло через месяц, наверное. Я успокоилась. И просто наслаждалась каждой минутой его присутствия, которые он с такой кажущейся легкостью дарил мне. Я просто любила, без сомнений, без ума и даже страхи, которые плотно засели в моей голове, все же потихоньку отступали перед внезапно открывшейся внутри смелостью. И это было лучшее, что мне когда-либо приходилось испытывать. Оказавшись в разных концах просторной комнаты, мы то и дело цеплялись друг за друга глазами. Он подмигивал, я таяла. И так было все это время. Расстояние как будто стало условностью, исчезли километры и часы дороги, дни врозь никогда и не становились препятствием, мы с каким-то удивительным спокойствием смогли принять условия. И по-настоящему, похоже, так и не расставались с самого первого дня.       Забравшись той ночью к нему под одеяло в чужой кровати гостевого дома, в котором нам предложили остаться, и подморозив его своими ледяными ногами, я понимала, что больше, чем спать, хочу только чтобы очередная ночь не кончалась. Он сам откровенно боролся со слипающимися глазами, лениво поглаживая меня по спине, и даже пытался что-то говорить, скорее убаюкивая своим приглушенным хрипловатым голосом, чем помогая продлить осознанную радость от его прикосновений. Привычный, мягкий, теплый, в отличие от меня, он как всегда был настолько уютным, что казалось, я рискую в нем утонуть. Как-то неосознанно сжала его руку, отрывисто вздохнула и, похоже, слишком сильно впилась в него пальцами. Под его кожей немного напряглись мышцы и он открыл глаза, чего не делал уже несколько минут, так что я была уверена, что он наконец уснул. В темноте можно было разглядеть только два черных уголька на его лице, и я на автомате потянулась к заросшему лицу. Широкая ладонь накрыла мою почти сразу и я, почему-то, была уверена, что сейчас расплачусь. Как всегда не вовремя, не в силах справиться со всем, что он заставлял меня чувствовать. Шепотом он сказал только одно слово, "Оk?", и я уверенно покивала, а предательское жжение в глазах потихоньку прошло. "Только не переставай меня обнимать, хорошо?", прошептала я в ответ.       Он сдержал обещание и всю ночь я провела в его руках. Как-то незаметно и легко он подстраивался под любое мое положение, пока я без сна ворочалась на чужих подушках. Уснуть получилось только когда он крепко прижал меня спиной к себе и уткнулся носом в волосы, лишая возможности пошевелиться, но это оказалось то, что нужно, чтобы наконец успокоиться. В конце концов, я проснулась через несколько часов, когда затекла, казалось, всем телом и, увидев за окном начинающийся рассвет, решила выйти на улицу. На всякий случай оставив ему на телефоне сообщение о своем местоположении и одевшись, я вышла в пустой и совершенно безмолвный сад, слегка еще туманный и невероятно холодный. Было понятно, что выдержать там можно не больше нескольких минут, но мне очень хотелось посмотреть на зарю, которую я видела слишком редко, предпочитая это время проводить в теплой кровати. И раз уж выдался такой шанс, решила держаться до последнего, сев на лежак, подобрав ноги и укрывшись уже знакомым пледом. В темно-синее небо постепенно влились розоватые лучи, которые потом сменились оранжевым светом и, в конце концов, над головой разлилась чистая лазурь. Ни одного облачка, только следы тех самых самолетов. Из-за холода казалось, что время движется очень медленно и я уже собиралась уходить, но двери раздвинулись и вышел он. Лохматый, сонный, уже одетый и с дымящимися кружками в руках. Меня согрело его "Hi, love" еще до того, как он протянул мне кофе, и поцелуй в открытую шею сзади еще до первого глотка. Прижался ко мне всем телом, "Холод какой". Я согласно помычала, осторожно поднеся горячую кружку к губам. У нас был еще примерно час до того, как дом проснулся окончательно, и мы провели его обнимаясь на узком лежаке, упрямо пытаясь не упасть и согреться, абсолютно отвергая идею зайти в дом. Строили планы на день, вспоминали, что нужно успеть сделать до его вечернего рейса. И пока он осторожно гладил меня по волосам, перебирая пальцами тонкие спутанные прядки, рутина переставала казаться мне личным кошмаром. Обыденность, в которой присутствовал он, сама по себе теряла свой угрожающий образ, день за днем превращаясь в чистое счастье.